Язва на полставки

Пролог

Безлюдный зал без окон и звенящая тишина. Насколько тихо, что слышно, как жужжат светодиодные подсветки под потолком. Стулья подняты на круглые столики и задраны ножками вверх. Подиумы с шестами пусты, а споты у барной зоны возле витрины с алкоголем окрашивают помещение в интимный полумрак.

Прикольно. Я в таких местах в принципе-то прежде не бывала, а уж во время закрытия...

— Ну а что? Всегда хотела попробовать, — убеждаю саму себя, и пока никто не видит запрыгиваю на узкую сценку.

Холодный металл вертикальной балки приветливо обжигает ладонь. И как стриптизёрши на нём крутятся? Да ещё так пластично и сексуально. Некоторые такое выделывают, что диву даёшься. Красиво преподать себя ведь уметь надо. Не каждой дано.

Мне так точно. По грациозности меня перещеголяет и беременная бегемотиха. Ржу сама с себя, заканчивая тупые попытки повыделываться.

— Не, это явно не моя т... — замолкаю, натыкаясь взглядом на не пойми откуда взявшегося Демьяна. Ой. Что-то он быстро вернулся. Стоит, таращится на меня. Н-неловкость. — А я тут это... ну, типа, плюшками балуюсь...

Молчит. Молчит и продолжает смотреть. Пристально, непонятно, безэмоционально. Чего ждать, фиг поймёшь. То ли опять стебать начнёт, то ли снова поцелует. С ним вообще не угадаешь на какую реакцию рассчитывать.

И это бесит.

Дорого бы я отдала за возможность хотя бы пять минут поковыряться в этой странной голове. Особенно в том отделе чертогов разума, на котором висит ярлычок с моим именем.

Вжимаюсь спиной в прохладную поверхность шеста, когда он резво запрыгивает на подиум и оказывается настолько близко, что мы сталкиваемся нос к носу. Почти. Всё же я сильно ниже.

Невольно задерживаю дыхание, заглядывая в потемневшие голубые глаза. Обычное светлые, в эту секунду они обещают разразиться грозовым фронтом.

Чувствую, как меня накрывает этот взгляд вместе с остаточным шлейфом сигарет. До слабости в коленках. Мы в прохладном помещении с работающим кондиционером, а я в летнем платье, однако мне становится жарко.

Невыносимо жарко.

Тут есть лёд? Даёшь ванную!

Исходящие от Демьяна импульсы передаются мне, пронзая электрическим разрядом. По телу пробегает табун мурашек стоит ему коснуться меня. Он всего лишь невинно убирает рассыпавшиеся по плечу волосы, а меня подкашивает окончательно.

Непременно бы грохнулась, не подхвати он меня.

— Ты ведь не интересуешься малолетками. Сам говорил, — шепчу я неуверенно то, что вертится столько дней на повороте в мыслях, безропотно позволяя его рукам скользить вдоль моего тела, тормозя на бёдрах. Удерживая и не только.

Чувствую, как пальцы жадно впиваются в кожу...

— Я интересуюсь тобой. Другие меня не волнуют.

И что это должно значить? Что я ему… нравлюсь? Или что он тупо меня хочет? Он же сам буквально несколько часов назад дал чётко понять, что не прочь меня трахнуть. Но и он же говорил ещё кое-что. Нечто куда более важное...

Блин. Вечно скажет так, что нихрена не понятно. Додумывай сама, называется, в меру своих испорченных фантазий. Подробностей всё равно не светит. Пояснительная бригада к таким немногословным персонажам не выезжает. Нервы бережёт и бензин.

— За совращение не боишься сесть? — за это до сих пор обидно, между прочим. Шесть лет — не такая уж большая разница в возрасте.

Ноздри Демьяна сердито раздуваются. Ой, батюшки. Сердится, вы только гляньте.

— Можешь хоть сейчас не язвить?

— Могу. Наверное… — его губы приближаются. Такие манящие, такие... Такие... Снова нервно сглатываю. — Не уверена, что нам стоит...

Не уверена? Да я знаю это! На сто процентов.

Мы не просто разные, мы из разных миров. Что из этого может получиться? Мне нужна постоянная движуха, он бы отгородился от людей титановым забором, будь у него возможность. Я — разбешайка, его спокойствию позавидуют Тибетские монахи. Я говорливый Какаду, он — молчаливый удав.

А удав может и сожрать птичку.

Если проголодается.

Или если она ему вдруг надоест своей трескотнёй.

— А ты не думай. Оставь это мне, — он без особого труда закидывает меня на себя и куда-то несёт. А я...

А я не сопротивляюсь, послушно разрешая себе не думать и ни в чём не сомневаться.

Глава первая. Ну здравствуй, Питер

POV Тома

Перрон Московского вокзала разрывает истошный вопль. Рядом с ним завывания сирены во время срочной эвакуации показались бы ласкающей слух сонатой.

Вылетаю из раскрывшихся дверей новенького, ещё пахнущего краской поезда, и мчу сквозь шарахающуюся в разные стороны толпу. Судя по непониманию, они всё ещё ищут бедного кота, которого переехало на рельсах.

А это не кот. Это я кричала. На радостях.

— Виу, виу, виу! — с визгом запрыгиваю на высокого парня с коротким ёжиком волос. Шанс быть красиво пойманной не оправдывается. Такое срабатывает только в постановочных фильмах. И не с первого дубля.

Едва не встречаюсь затылком с асфальтом, но меня успевают кое-как удержать.

— Куда копыта замахнула, кобылка? Тебе ж уже не шесть, — со смехом пыхтит брат, помогая подняться нерасторопной тушке имени меня. Его взгляд озадаченно тормозит на моём носу, в левой ноздре которой блестит цветная стразинка. — Это что, пирсинг?

— Нет, что ты. Гречку прилепила на жвачку, — хихикаю я, высовывая язык и хвастаясь металлическим шариком. — И тут, — заправляю крашенные чёрные волосы за ухо, показывая россыпь маленьких серёжек. — И тут.

— Ты из себя дуршлаг решила сделать? Зачем столько дырок? Стоять, а что за наскальная живопись? — он беспардонно задирает рукава лёгкого ажурного платья, выставляя бренчащие браслеты и мелкие татуировки, разбросанные по коже на обеих кистях. — Скажи, что это переводные!

— Ага, щас! Маму чуть инфаркт не хватил, когда она увидела.

— Да ещё бы! Ты за кой чёрт это сделала?

— Захотела и сделала, — сердито надуваю губы.

И чего ему не нравится? Вот эту розовую пироженку я хотела набить ещё в четырнадцать. Она смотрится смешной, но я тогда сама нарисовала эскиз, так что это, типа, ностальжи.

А птичье перо где-то в шестнадцать загорелась сделать, но родители встали в позу. Мол, до совершеннолетия не смей себя уродовать, наше слово главнее президента и, вообще, не спорь со старшими, не доросла ещё.

Ну ок. Я и не спорила.

До совершеннолетия так до совершеннолетия.

Так что в прошлом году, прямо в день рождения, была сделана первая. Через пару дней вторая. Дальше ещё парочка крупных, а остальные уже мелочёвка: молния, звёздочки, надписи, бантики. И мои любимые булавки. Их у меня три.

В общей сложности на мне насчитывается около тридцати татушек. Самая большая размером с ладонь, самая маленькая — с ноготь большого пальца. И нет, я не сумасшедшая. Мне нравится.

— Ты ещё ног не видел, — многозначительно играю бровями. И пока не увидит. Лёгкие вязанные сапожки прикрывают украшенную нарисованным браслетом лодыжку.

— У тебя с кукушкой всё в порядке? — братик в шоке. — Тебе ж с ними жить.

Ой, бли-и-а-ан. И он туда же. Я дома это слушала чуть ли не каждый день, а теперь что, повторение — мать учения?

— Да ладно? А я думала, что я как змея — полиняю и всё слезет. Отвянь, человече! Моё тело — моё дело. Что хочу, то и делаю, — тороплю его хлопком по сильному плечу. Ух ты, с прошлого раза возмужал. Качается? — Так и будем лясы точить? Погнали, шофёр! Я за четыре часа Сапсана успела проголодаться. Давай в Бургер Кинг зайдём? Я гуглила, он тут рядом.

— Потом бургерами травиться будешь. Мы на машине. Дёмыч ждёт у вокзала.

— Что за Дёмыч?

— Друг. Он нас подвезёт. Ему всё равно по пути.

— До тебя же идти минут пятнадцать. Или ты переехал?

— А зачем тащиться на солнцепёке, когда можно доеха... Стоп, — брат подозрительно оглядывает меня. — Ты что, пустая приехала? Где вещи?

Секундный ступор... и тут до меня доходит.

— ТВОЮ Ж… — со всех ног несусь обратно к нужному вагону, придерживая слетающую с головы шляпку-котелок и распихивая нерасторопных.

Это ж надо! Я так обрадовалась, когда увидела в окна Даню, что напрочь забыла про вещи. Странно, что рюкзак додумалась с бокового крючка прихватить. Моей везучести хватило бы оставить его в Москве. Вместе с паспортом и билетом.

Слава любимым кренделям с шоколадом, посыпанным сверху кокосовой стружкой, поезд ещё не уехал. Да и шмотки обнаруживаются на месте.

— Ну ты растеряша. Не так тебя назвали, совсем не так, — хмыкает братец, дожидаясь на платформе и забирая чемодан.

— Вот уж спасибо, мне и с моим хватает обзывашек.

За столько лет целый список набрался. «Тома сиди дома». «Тома-гнома». «У Томы не все дома». «Томка-котомка». «Тамарка-запарка». «Тампакс», чтоб его. Ну и, конечно же, короночка: «мы с Тамарой ходим парой».

И это ещё так, то, что с ходу вспомнила. А когда моё имя через «О» пишут, это уже вообще финиш! Я Тамара, блин, ТАМАРА. Тамара Радова. Приятно познакомиться.

Направляемся к выходу, маневрируя мимо недавно прибывших, растерянно задравших подбородки и изучающих табло. Я нечасто куда-то езжу, а потому для меня атмосфера вокзалов имеет особую ценность: запахи, звуки, механический голос в динамиках, всегдашняя суматоха.

Глава вторая. Поплаваем?

POV Тома

Началось всё здравенько: обещанная мороженка, палящее июньское солнышко, уютные набережные, чарующие ароматы из кофеен, усиленные мегафоном зазывания промоутеров на речные прогулки по обводным каналам и чарующие виды исторических шедевров. Для меня во всяком случае.

Мы ненадолго зависаем в полуподвальной столовке времён СССР, после чего неспеша гуляем по Невскому проспекту, мимоходом заскакивая-таки в Зингер, где я урываю себе офигенный скетчбук с бархатной обложкой и специальные маркеры.

Проходим через Триумфальную арку, обогнув монументальную Александровскую колонну и минуя ворота Эрмитажа, увенчанные позолоченным двуглавым орлом. Заранее фоткаю график работы галереи.

Дойду туда обязательно, но одна. Без трескотни под ухом и расспросов о том, как там дела дома. Об этом можно поговорить после, времени предостаточно. К счастью, Даня мои гневно округлённые зеньки правильно истолковывает и больше не дёргает, позволяя кайфовать.

Еле сдерживаюсь, чтобы не прыгать от счастья. Меня прямо распирает от неконтролируемого буйнопомешательства и чрезмерной суетливости. Хочу всё и сразу. Хочу губкой впитывать каждую мелочь, каждую внешне неприметную деталь: будь то аромат варёной кукурузы из передвижного ларька, бабульку, торгующую клубникой на углу, или же разодетых в громоздкие аниматорские наряды Екатерину Великую, идущую по Дворцовой площади за ручку с Петром I.

Прикупив разливного пива в ларьке, мы уходим в сторону смотровой площадки Адмиралтейской набережной. Там, где ступени спускаются к кромке реки, а по бокам бдительно следят за порядком медные сторожевые львы, спины которых все уже затёрли штанами, пытаясь оседлать. Зато мыть не надо. Тоже удобно.

Нахожу свободное местечко в уголке, разуваюсь и сажусь так, чтобы капли накатывающих волн попадали на босые ноги. Холодненькое пенное в прозрачном стакане, свежесть Невы и новехонькие маркеры — полный экстаз. Сидела бы так всю жизнь, пока сама не превратилась бы в статую.

На следующий час, а может и больше, вылетаю из жизни. В такие моменты обычно почти не замечаю происходящего: так, краем уха слышу шум автомобилей на мосту да детские визги за спиной. Слышу, но не слушаю, слишком занятая попыткой набросать на оба разворота в скетчбуке панораму города, открывающуюся мне с этого ракурса.

Когда выныриваю обратно в реальность с удивлением понимаю, что солнце успевает прилично сместиться в зените. Это хорошо заметно по рисунку. Ничего себя меня засосало.

Непонимающе оборачиваюсь в поисках притихшего брата и с удивлением обнаруживаю целую компанию: Даню, рыжика Киру, её бородатого парня Тиму... и сегодняшнего чувака на Гелике.

Вобана вот те на. Вот это я проморгала вспышку.

Дёмыч, он же Демьян или как там его, стоит весь такой... вальяжный и брутальный, прям других определений не подобрать. С зажатой в зубах тлеющей сигаретой, в знакомой чёрной футболке, обтягивающей приличную, судя по всему, мускулатуру, потёртых джинсах и в берцах. На запястье сверкают массивные ча...

Берцах? Не жарко ему в них?

— Э-э... дарова, — машу всем зажатым между пальцев синим маркером, которым прорисовывала волны на бумажной реке. — Я вас не слышала.

— Да мы поняли, — смеется Кира. Красотка как есть. Естественная и очень милая с этой своей копной кудрей в хвосте и яркими веснушками. — Тебя трижды звали, а ты вообще ни алле.

Час?

— Оу... Сорян, — только и могу извиняюще скривиться.

— Да без «бэ», — рыжик с довольной улыбкой машет мне тыльной стороной ладони, демонстрируя обручальное колечко на безымянном пальце. — Можешь, кстати, нас поздравить.

— Оу... — я кто, заведенная обезьянка с грохочущими тарелками? — Круто, поздравляю. Когда свадьба?

— Мы пока думаем. Но, наверное, в сентябре. Хотели в августе, но не успеваем с приготовлениями. Ты приглашена, ты ж понимаешь?

— Спасибо. Будем надеяться, что осенью я ещё останусь здесь.

— А можешь не остаться?

— Если не наберу проходной балл. Так что со следующей недели буду бегать, высунув язык, и подавать документы во все институты, где есть кафедра «Искусствоведения». На всякий случай ещё на какого-нибудь парикмахера сдамся. Чтоб хоть как-то уцепиться. Вдруг место в общаге перепадёт.

— Брось. Будто я тебя выгоню, — хмурится брат. — Живи, сколько влезет. У меня всё равно две комнаты.

— Ну нет. Спасибо. Я хочу сама, — захлопываю скетчбук и убираю всё добро в рюкзак с бренчащими брелками.

А-а-о-у...

Пыхчу, пытаясь подняться на ноги. Капец жопа затекла. Вызывайте массажистов, надо размять тесто.

— Хочешь учиться на искусствоведа? — молчавший до сих пор водитель Гелика выпускает вопросительное облако табачного дыма.

— Да, — мне не нравится его тон. Слишком снисходительный. Типа: «Ты? Реально? Ты же только и годишься, что кричать «свободная касса»». — А что?

— Да ничего. Просто странно.

— Ничего странного, — вступается за меня Кира, от чего хочется её обнять. — Тома у нас знает абсолютно всё, что касается истории!

Глава третья. Античный божок

POV Тома

Увы. Крейсер оказывается непотопляемым.

— Я ТЕБЯ УБЬЮ! — с головы до ног мокрый тот забирается обратно на сушу и опасно надвигается в мою сторону.

Ой, ей. Прям бешеный мишка, обнаруживший после спячки в своей уютной берлоге многодетную семейку с Ближнего Востока. Любящую переперчённый плов и беляши.

Делаю тоже, что и всю сознательную жизнь — с визгом прячусь за спину брата. Раньше работало безотказно, и сейчас не подводит.

Даня тормозит друга вытянутой рукой.

— Успокойся.

— КАКОЙ НАХРЕН УСПОКОЙСЯ! Я ЕЁ ЗАДУШУ! — орёт почем зря Игнатенко, от чего народ пугливо пятится от нас. Смотровая площадка быстро пустеет.

— Коснёшься её — сломаю что-нибудь. Честно говорю, — братец спокоен как античный бог. Натренирован годами. — Ты первый начал, пожинай плоды. И спасибо скажи, что я самолично не втащил тебе для полного комплекта.

Высовываю нос из-под его подмышки и довольно корчу моську, от чего по лицу красавчика проходит волна конвульсий. Прям слышу, как скрипят его зубы.

Ничего не поделаешь, роднуля. Смирись. Даня всегда на моей стороне. Даже если я от скуки подорву здешнюю местную достопримечательность (прости Господи, за кощунственные мысли), он всё равно встанет на мою защиту. Дома отпесочит так, что уши будут неделю гореть, конечно, но на людях не посмеет даже упрекнуть. Сказывается отцовское воспитание, а бывших военных, как говорится, не бывает.

— Ничего. Она не всегда будет под твоей опекой, — подобно отряхивающемуся псу мотает башкой Демьян, отлепляя от себя приклеившуюся футболку.

Ух, у него по ходу реально клёвое тело, если верить рельефам на ткани. Мяу, блин...

— Дёмыч, я не шучу. Только попробуй.

— Разберёмся, — он вынимает из заднего кармана утопленный айфон и проверяет на работоспособность. Увы. — Она мне телефон грохнула.

— Я куплю новый, — обещает Даня.

— Сам куплю, — бесполезный гаджет, описав живописную дугу, летит в Неву. Вслед за ним наручные часы, что я приметила ранее. Радикально.

— Пошли сушиться, — идёт на мировую мой брат. Уже очевидно, что убивать меня в ближайшее время никто не собирается, однако на всякий случай всё равно держусь поближе к нему. Мало ли.

— Дома посушусь.

— Туда ещё доехать надо. Хочешь затопить салон? До нас ближе. Пошли. Все пошли.

Хм. Не так, совсем не так я хотела провести первый день в Санкт-Петербурге. Я вообще-то планировала дождаться развода мостов, ну да делать нечего. Сама виновата. Причём мне даже совестно. Чуть-чуть.

— Ты не злись на Дёму, — несколько минут спустя миролюбиво подмигивает мне Кира, кивая на вышагивающую впереди широкую спину, по которой и после отжимания тряпок стекает вода. — Он всегда найдёт до чего прикопаться. Натура такая. У него к девушкам миллион придирок. Порой кажется, что они не интересуют его в принципе.

— А кто интересует? Мальчики?

Тот меня слышит, не сбавляя ходу оборачивается вполоборота и награждает презрительным взором.

Ути, какой су-у-урьёзный.

— Рот почисти с мылом.

— Свой почисти, — огрызаюсь я, демонстративно высовывая язык и сверкая металлическим шариком.

— Супер. У неё ещё и приёмный пункт железа, — удручённо вздыхает Игнатенко и, отвернувшись, больше уже на меня своих нервов не тратит.

Чья бы корова мычала! У самого-то что в ухе? Не спорю, там чистое золото, а не медицинская сталь, но ему ли вякать про пирсинги! Если у него пунктик на поиск идеальной девицы, случайно пропустившей конкурс красоты из-за экзаменов по этикету в Смольном, то ко мне точно не по адресу. Так что пущай отвянет и не трогает. Целее будет.

Возвращаемся домой, но не в полном составе. Будущие молодожёны откалываются ближе к концу маршрута, заворачивая в магаз за спиртным допингом и сладкими вкусняхами к чаю для непьющих. Мы же втроём поднимаемся обратно в сральник, который брат почему-то называет квартирой. Нет. В этой помойке я жить не смогу. Завтра же начну генералить.

Демьян утопывает в ванную, отправляя шмотки в стиралку на режим быстрой сушки, пока Даня суетится в гостиной, освобождая кресла от завала мужской одежды и горы макулатуры из почтовых ящиков. Он её что, специально копит? Типа, не троньте берёзки — берегите природу, мать вашу? Прикол.

Не мешаю ему, ковыряясь на кухне и поливая бедный кактус на подоконнике, который судя по каменной земле, видел воду в последний раз прошлой весной. Когда я его, собственно, и подарила брату на новоселье.

Мимоходом замечаю в окне третьего этажа напротив женский силуэт. Тёмные волосы по плечи, милое личико. Больше не успеваю разглядеть. Мы смотрим чётко друг друга, всего мгновение, после чего девушка поспешно исчезает за шторой. Словно перепугалась, что её застали с поличным.

Какая она... забавная. И немного странная.

Пока есть время собираю грязную посуду, которая обнаруживается даже на верхних шкафах и переношу всё в раковину, стоящую аккурат рядом с дверью ванной... Которая резко распахивается и шандарахает меня по плечу.

Глава четвёртая. Мойка

POV Тома

Ночью Петербург становится ещё прекраснее, а Невский проспект и вовсе словно сходит со страниц сказки. Улица переливается в бликах фонарных столбов, здания подсвечиваются прожекторами, мигают вывески кафе, а по дороге проносятся смазанными пятнами автомобили, играя фарами в слепящих зайчиков.

Город только просыпается. На улице, подобно грибам после дождя, вырастают уличные музыканты. Едва ли не каждый участок от светофора до светофора занят под своё представление.

На зелёном мосту паренёк нереально круто играет на скрипке, а через дюжину шагов на смену заступает квинтет, вживую исполняющий «Группа крови на рукаве». Очень круто исполняющий, кстати. Ребята таланты.

Народу много, но местных от туристов отличить проще простого. Туристы то и дело озираются по сторонам, пытаясь объять необъятное. Местные же целенаправленно идут по проспекту, уже ничему не удивляюсь. Однако некоторые «красоты» мимо тоже не пропускают.

Какие-то девчонки с хихиканьем проходят мимо, заинтересованно поглядывая на Демьяна. Тот и бровью не ведёт. Едва ли их замечает. Такой неприступный, вы посмотрите. Молча вышагивает рядом со мной с видом языческого божка. Руки в карманах, в зубах сигарета.

— Так и будешь молчать? — не выдерживаю.

Уже минут пятнадцать прошло, как мы вышли из подъезда, а он не проронил ни слова.

— А разве плохо?

— Раздражает. Зачем со мной увязался, если тебе это без интереса?

— Оставаться в квартире и заниматься херней интереса ещё меньше. Лучше уж свежим воздухом подышать.

О. То есть я тут ни причём? Это он просто телек не хотел смотреть?

— Мне не нужны охранники. Ты можешь идти.

— С радостью, но я вроде как дал слово твоему брату, что прослежу за тобой. Раз дал, значит надо выполнять.

А ему не шибко это и в радость, да? Выискался, блин, благородный рыцарь.

— И ты туда же? — психованно взвываю я. — Да вы достали! Чего вы делаете из меня несамостоятельную? Ну вот что со мной может слу... — он рывком тянет меня к себе, не давая договорить. В следующую секунду мимо проносится на скейте парень с бокалом вина. Подмигивает мне, салютуя напитком, и заворачивает за угол. Питер, культурная столица, все дела.

— И правда. Что может случиться, — ехидно передразнивает меня Демьян, выпуская. — По сторонам смотри, самостоятельная.

— Подумаешь, — обиженно бурчу я, гордо задрав подбородок. — Это случайно... — не договариваю, влетая в какого-то мужика. Тьфу, блин.

— Дура. Слепая что ли? — шикает тот, расплёскивая пиво из обёрнутой в крафтовый бумажный пакет баклажки.

Собираюсь извиниться, всё-таки я реально виновата, но Игнатенко требовательно пихает меня в спину, заставляя ускориться.

— Бухать надо меньше. А то ослепнет кто-то другой, — сухо бросает он мужику, дальше уже не считая достойным слушать его вяканья. О-о... Это что, он за меня только что заступился? Круто.

Бродим без чётких ориентиров. Питерские улочки умеют плутать, но заблудиться на них сложно, всё равно выходишь к каналам. Вот и мы, заскочив в ближайший продуктовый, в какой-то момент оказываемся недалеко от Тройного моста. Здесь, на набережной, разглядывая протекающую под нами Мойку, и задерживаемся.

Так волшебно. Луна только начинает прибывать, окрашивая всё в мягкий оттенок жёлтого. Демьян стоит рядом, облокотившись на металлическое ограждение. На меня не смотрит, а куда смотрит непонятно. То ли на накатывающие на каменную кладку волны, то ли на ту сторону берега, то ли вообще куда-то внутрь себя.

Не могу отделаться от возникшего вдруг желания зарисовать его профиль в скетчбук... Чтобы потом выдрать страницу, повесить на стену и пускать в неё дротики, да-да. Или нет.

Это ж надо быть таким привлекательным и, одновременно, отталкивающим. Хотя, может, я предвзята? Не знаю... просто пока не понимаю его. Другой вопрос: а хочу ли понять?

— Ты говорила про комендантский час. Росла в строгости? — спрашивает вдруг он и до меня доходит, что мои «игры в гляделки» не остаются незамеченными.

Ой. Кто куда, а я опять впросак...

— Постоянных запретах, — признаюсь я, смущённо ковыряя ногти. — Дома будь в одиннадцать и ни минутой позже. Опоздание — неделя домашнего ареста. Про ночёвки у подружки, разумеется, и речи не идёт. Про клубы тем более. У Дани было проще, но тоже под давлением. Папа хотел, чтобы он пошёл по его стопам контрактником, брат отказался. Дошло до скандала. Вот он психанул и уехал. Меня хотели отправить учиться на юриста, а меня от одного этого слова тошнит, так что я спецом завалила вступительные и год работала в цветочном, копя на переезд. Уезжала с тем же скандалом.

Нет, не скажу, что у нас паршивая семья. Нормальная. Обычная. Просто в некоторых вещах мы упорно друг друга не понимаем и не слышим. Надеюсь, это изменится. Потому что если нет, то... Ну, печалька.

— Понятно, — кивает Игнатенко. — То есть все эти твои разукрашки — выплеск бунтарства. Я приблизительно так и думал. Но почему сюда? Почему Питер?

— Потому что я люблю Питер.

Глава пятая. Куриный супчик, пирсинг и другие приятности

POV Тома

Волосы застилают лицо, кровь приливает к вискам, в ушах начинает шуметь. Демьян смеётся, наслаждаясь моментом, а мне вот нифига не смешно.

— Ты там решаешь или оставляем на моё усмотрение? А то я начинаю уставать, — слышу приглушённо, из-за пульсации в голове.

Сволочь.

Сволочь, сволочь, сволочь!

Почти уверена, что он глумится. Процентов на семьдесят уверена, что не бросит. Иначе Даня потом его по стенке размажет. Однако остаются ведь незадействованные тридцать...

А, может, он маньяк? Может, у него справка есть о невем... невмем... тьфу, невменяемости?

— Не надо, — прошу я.

— Что не надо?

— Не бросай.

— Тогда извинись, — молчу, за что хватка на моей талии чуть ослабевает, и я ещё на пару сантиметров ныряю вниз головой. Внутри всё холодеет.

Чёрт с тобой, золотая рыбка. Плавай дальше, пока в аквариум серной кислоты не добавили. Живая мышка лучше дохлой собаки.

— А-а-а! Прости!

— Что-что? — стебётся, кодла. У кого-то чувство юмора, оказывается, есть. — Я не расслышал.

— ПРОСТИ-И-И!

— Ну, раз просишь. Так и быть, — он возвращает меня на грешную землю, и я часто-часто промаргиваюсь, пытаясь убедить мир не крутиться. С моего лица заботливо смахивают рассыпавшиеся пряди, попутно одёргивая кружева платья. Бережно так, по-братски. — Ты как? Порядок? — киваю. Нерешительно, но всё же киваю. — А ты молодец. Не орёшь и не пытаешься пустить когти в ход.

— Мне нечем, — растопыриваю пальцы, показывая короткие ногти без лака.

Вообще, ещё с утра на них был прозрачный, но он уже соскоблен. Дурацкая привычка. Я поэтому никогда не делаю дорогого маникюра, всё равно деньги на ветер.

Поразительно, но снова зарабатываю в ответ смех. Уже другой. Без ехидства. Мягче.

— Ну что, один-один? Дальше мир-дружба-жвачка? — Игнатенко протягивает мне ладонь.

— Прям дружба? — сомнительно поджимаю губы.

— Ну не враждовать же. Ты ж Данькина.

«Ты ж Данькина».

Ну да, нам ещё долго предстоит вместе куковать, так что собачиться ни к чему. Хотя, наверняка, придётся. И не раз. Тем не менее моя маленькая рука утопает в его огромной лапе.

— Пошли, мелкая, — Демьян тянет её на себя и собственнически обхватывает меня за шею, разворачивая в сторону дороги. — Выгуляю тебя перед сном и поеду домой. В мокрых бутсах не очень кайфово киснуть.

Опускаю глаза на его берцы и...

ТОЧНО! Одежду то высушили, но обувь за такой короткий срок просохнуть бы не успела. Ему, наверное, реально не прикольно ходить и хлюпать.

— Заболеешь, — замечаю я, пытаясь понять, как отношусь к новому уровню наших отношений: приятно ли мне находиться под «его крылом» или не очень. Подумав, прихожу к выводу, что приятно.

А вот обращение «мелкая» больно шкрябает. Понимаю, для него шесть лет, вероятно, разница значительная, но всё же я не пятилетняя девочка. Я девушка.

— Не заболею. Моим иммунитетом гвозди забивать можно. А вот тебе, московскому цветочку, скоро отобьёт всю твою Питерскую романтику. Это летом здесь хорошо: дождь и солнце. Посмотрим, как запоёшь по осени.

— Я приезжала сюда в ноябре. Знаю, какие тут сквозняки.

— Надеюсь, ты запаслась шерстяным платком и валенками? Они тебе пригодятся, — в подтверждение громко и смешно чихаю. Игнатенко согласно кивает, будто заранее запланировал сговор с моим организмом. — Возможно даже раньше, чем можно подумать.

Ничего не отвечаю. Лишь чихаю повторно, особо не акцентируя на этом внимания.

Зря. Очень зря.

Надо было уже в этот момент бежать и накачиваться противовирусными, потому что на следующее утро просыпаюсь и понимаю, что... внимание, барабанная дробь, да-да... я ЗАБОЛЕЛА!

В июне месяце.

Анекдот.

Причём даже знаю, как и когда. Будь неладен кондей в поезде, который хреначил за шиворот всю дорогу!

Приплыла, Радова. Башка чугунная, в носу сдавленность, в горле горчит и больно глотать. Превосходно. Просто офигеть, блин, как превосходно.

И дома никого.

Даня укатил по делам. Что-то по своей старушке Хонде, которую он собирается перепродавать. Так что в квартире я одна и даже представления не имею, есть ли здесь градусник. Не говоря уж о жаропонижающем, а оно мне нужно. Лицо всё горит.

Делать нечего. В состоянии контуженного зомби одеваюсь и выползаю на улицу. Аптека обнаруживается дальше чем хотелось бы, на первом этаже жилого строения, рядом с супермаркетом.

Супермаркет.

Точно, в холодильнике же шаром покати. Даже пиццы вчерашней не осталось. А я есть хочу. Горячего чего-нибудь. Бульончика, например. Он бы сейчас пришёлся невероятно кстати.

Глава шестая. Исаакиевский сквер

POV Тома

М-да. Неловко как-то вышло.

Все же слышали крылатое выражение: «картина Репина. Приплыли»? Многие знают, что на ней изображены монахи, заплывшие на своей лодочке в женскую купальню. И лишь единицам известно, что этот самый художник Репин никаким боком не связан с данным полотном.

На самом деле картина под названием: «Монахи. Не туда заехали» принадлежит кисти Льва Соловьёва, но из-за того, что оно много лет провисело в галерее рядом с другими работами Репина, а их стиль весьма похож, память решила поиграть в «куча-малу». Фраза же «Приплыли» приклеилась исключительно благодаря аналогии с репинским полотном «Не ждали». С ним уж точно все знакомы.

К чему я всё это? Да ни к чему. Это я мысли пытаюсь отвлечь, пока топчусь на месте и сгораю от стыда. Зато мой подбородок перестают стискивать. Тоже плюс.

— Тома, иди в комнату, — просит брат.

Просит спокойно, голоса не повышает, но я ведь росла с ним и прекрасно знаю, что уж лучше бы он кричал. Типа поорёт, успокоится, а там и полегчает. Но если тот разговаривает вежливо, то всё... сушите вёсла. Так же вежливо тебя могут и прибить. Моим обидчикам во дворе всегда прилетало из тишины. Без долгих демагогий.

Прекрасно знакомая с этой чертой, послушно ныряю в гостиную, отгорождаясь дверью, но прижимаюсь к ней ухом так, чтобы не пропустить ни слова. Мальчики большие, сами как-нибудь разберутся. Лезть не хочу. А вот подслушать — дело святое.

Несколько секунд царит гробовое молчание. Потом слабый шлепок, как если бы кто-то приложился лопатками об препятствие.

— Это. Моя. Сестра.

Ух, понеслось.

— Расслабься, Дань. Ты вообще не так всё понял!

Смешно, но это действительно так.

— Так же как с Леськой?

Та-а-ак. Что за Леся?

— Эй, вот её только давай не будем приплетать. Мы вроде давно всё выяснили.

О, как.

— А на этот раз что? Моя сестра тоже сама на тебя полезла?

— Так, умерь гонор, окей? Не распыляйся.

— А тебя чтоб я близко больше не видел с Тамарой. Сорвался он вчера прогуляться! Теперь понятно, для чего.

Ой, Даня. Ерунду говоришь.

— Понятно, — слышу я спокойный голос Демьяна. — Сейчас бессмысленно разговаривать. Закончим, когда остынешь. Курицу не перевари. Больной ребёнок супа хочет, — снова наступает тишина, следом хлопок. Ушёл. Кто-то явно не любитель оправдываться.

Стою, не шелохнувшись. «Больной ребёнок» царапает не хуже, чем «малолетка». Даже больнее. Да. Для него я ребёнок. Ни разу не девушка. Хоть в трусах перед ним прыгай, хоть голышом. Обидно.

С ватной головой и лёгким ознобом натягиваю на себя шорты и выхожу к брату, неуверенно застывшему возле разделочной доски с нарезанной морковкой.

Даня слышит меня, но не оборачивается.

— Тебе следует перед ним извиниться, — застываю позади.

— В самом деле?

— Ты правда всё не так понял. Я сама к нему выперлась. Он лишь помог довезти продукты.

— Ну да. Оно и видно.

— Брось. Ты сам слышал, я для него ребёнок.

Тот хмуро оборачивается ко мне.

— А ты бы хотела, чтоб было иначе?

— Ну... — теряюсь. Заметно теряюсь.

С одной стороны, такое равнодушие действительно уязвляет. С другой... у меня ведь нет видов на Игнатенко. Его типаж в принципе мне не импонирует.

Да, красавчик, но красавчик закрытый, холодный и не понимающий шуток. А его интонации? Сразу папу вспоминаю, рядом с которым чувствуешь себя вечно виноватой.

Однако мою заминку брат воспринимает по-своему.

— Том, держись от него подальше.

— Почему? Потому что он твой друг?

— Потому что ты его не знаешь. Он... не такой, как ты думаешь. С ним... не безопасно.

Оу.

— Пролёт, Радов. Если хотел напугать, затея провалилась. Только интриги нагнал.

— Какая к чёрту интрига? — психует Даня. — Прямым текстом говорю: он не для тебя. Он из другого мира, в который тебе соваться не стоит.

Ну... Я, конечно, догадываюсь, что чувак, разъезжающий на Гелике, добряшкой-миссионером вряд ли окажется, однако что-то он совсем уж нагнал на его персону таинственности.

— А тебе можно? — резонно замечаю я. — Вы же кореша. Когда спелись правда непонятно, ведь я про него узнала-то только вчера. Как вы познакомились? И что за Леся?

Моя осведомлённость брату не нравится.

— Подслушиваем, да?

— А то не знаешь, что я это делаю лет с тринадцати. Так что за девица?

— Неважно.

Ага. Кто-то стыдливо глазки прячет. Есть от чего краснеть?

Глава седьмая. Попробуешь?

POV Тома

— О, а вот и обещанный конь в пальто. А верхом на нём бурёнка в латах, — лежу на спине, растопырив ноги и разглядывая почти безоблачно небо, когда надо мной нависают два мужских силуэта. — Солнышко-то не закрывайте, загорать мешае... А-а-а! Хелп, сос, караул, ахтунг! Убивают! — в следующую секунду спасаюсь бегством.

— А ну иди сюда, егоза! — шикает Даня, надвигаясь в мою сторону. — Как тебе мозгов хватило в окно сигать? Ты представляешь сколько лет этой лестнице? Ты понимаешь, что могла сорваться? — Это... это... — он стискивает воздух скрюченными пальцами, подыскивая нужное определение.

— Безответственно и глупо, — подсказывает Демьян, даже не удосуживаясь поднять в мою сторону головы: стоит и ковыряется в телефоне. Весь такой небрежный: рука в кармане, на моське солнцезащитные очки, хаос на башке. Типа: я тут случайно оказался, сам не понял как.

Ну нормально вообще, а? Вот чего он лезет? Ну тыркается и тыркается. Нет же, в каждой бочке затычка. И где его хвалённая молчаливость? Я у него типа речевого криптонина? Вызываю неутолимый зуд полялякать?

— Именно! — согласно кивает Даня, устав душить невидимку и намереваясь теперь добраться до хрупкой сестринской шеи. Ой, ей. Опасность. На меня наступают, я же резвым зайчиком отпрыгиваю назад, вырисовывая по полянке круги. Прыг-скок, прыг-скок. — Ну и куда ты драпаешь? А ну иди сюда! Уши надеру, мелюзга! Так надеру, на Дамбо будешь похожа!

— Не пойду. Мне они и такими нравятся!

— А я тебя не спрашиваю! Быстро подошла!

— А вот фигу! Не поймаешь, не поймаешь, не поймаешь! — за неимением вариантов прячусь за сидящую Ксюшу, растерянно наблюдающую за нами с поднесённой к губам, но так и не надкушенной клубникой. — Три-четыре, я на перерыве! — делаю стойку «я в домике». — На перерыве, говорю! Значит, трогать нельзя. Ты лучше женской красотой полюбуйся! А то ж так мимо и пройдёшь.

— Чё? — озадаченно моргает тот.

— Ничё через плечо, и через колено сальто. Говорю, Ксения это! — тычу в неё пальцами, как сигнальными стрелочками, чтоб наверняка заметил. А то слепошарый брат у меня какой-то оказался. Дальше носа своего не видит. — Ксюх, а эта бесчувственная чурбашка — Даня. Скажи чурбашке «при-и-ивет», — поднимаю её руку, изображая за неё приветственное махание.

— П-привет, — робко отзывается она. У-у-у, тихоня. Ну да ладно. За миловидное личико можно простить.

— Привет, — во, вот теперь непутёвый родственничек рассматривает куколку уже внимательней. И от меня отвлекается. Славненько. Значит уши мои останутся прежними: миниатюрными и хорошенькими.

— А вы, мальчики, смотрю, уже помирились?

Вопрос предназначается скорее брату, но Игнатенко сподобляется-таки отвлечься от своего увлекательного занятия и обратить внимание на меня. Какие почести, право.

— А мы ругались? — умеете одной надменно вскинутой бровью закапывать людей? Он умеет.

— Не знаю. Вам виднее.

— Ты права. Нам виднее, — отрезает тот и больше в дискуссию не вступает. Вот так, да? Зашибись. Когда звонил, орал, значит, а теперь: я не я, и хата не моя? Не видел, ничего не знаю, мимо не пробегал? Ну да, не барское это дело, с плебеями якшаться. Прям бесить начинает.

В воздухе свистит румяная черешенка. Описывает кривую дугу и прилетает Демьяну чётко в правое затемнённое стёклышко.

— Воу, да я снайпер! — недоверчиво моргаю, поражаясь собственной меткости. Всю жизнь жвачки мимо урны летают с расстояния трёх шагов, а тут на те, попала. Ну вот чем не закон подлости?

Айфон медленно убирается в задний карман, а очки стаскиваются с каменной морды. Зубы сжаты, подбородок подрагивает, на виске венка пульсирует. Ну пипяу...

— Это что … было? — каждое слово как молотком по кривому гвоздику.

Отлипаю от Ксении, озадаченно почёсывая лоб и поправляя уползшую на затылок шапку.

— Виновата. Шальная пуля.

— Шальная п... Слушай, — Игнатенко смотрит на Даню с надеждой. — Можно я ей руку сломаю? Я легонечко. Она ж сама нарывается.

— Нельзя.

— Ну тогда всыплю чуть-чуть.

— Сам всыплю. Когда домой вернёмся, — обещает брат.

— Тю, — мне только и остаётся, что обиженно губы надувать. — А девочек, между прочим, бить нельзя. Девочка может и дать сдачи. Лучше вон, — кивок на Ксюшу. — Развлеки девушку. А я ща быстренько. Туда и обратно. Как хоббит.

— Куда: туда и обратно? — не понял Даня.

— Куда-нибудь, где есть буква «Ж». Кофе дошёл. За шмотками следите только. Чай казённое, — перескакиваю брошенный на траве рюкзак и решительно подгоняю Демьяна в спину, увлекая за собой. — И ты пошли.

— Эй, он там зачем? — по строгому возгласу брата очевидно, что мальчики хоть и помирились, да только всё не так просто в Датском королевстве.

— Как зачем? А если меня украдут? Расслабься. Никаких сюсюканий в грязной кабинке, — успокаиваю его я. И хитро добавляю, помятуя недавний разговор про «держись подальше». — Дикий животный секс. Не более.

Глава восьмая. Приёмная комиссия

POV Тома

Идти до конца?

До конца — это... я правильно поняла, да?

Нет. Разумеется, нет. Перебьётся. И не потому что не хочу, а потому что лучше он пускай думает, что офигеть как много потеряет, чем обнаружится, что всё до печального уныло. Потому что мой опыт в соблазнениях прочно обосновался в зоне низких температур. Он не скромный — он никакой. Резиновая Зоя в магазине для взрослых лучше флиртует, чем я. Да и не только флиртует.

С вечными запретами отца было не так много возможностей прокачивать свою сексуальность, от чего та теперь болтается лишним прицепом: пыльная и незадействованная. Короче, запомниться мне особо нечем. А раз нечем, то лучше сидеть на жопке ровно и делать вид, мол: «ты упустил шанс на лучший секс в своей жизни, а второго я не даю, так что катись рулетиком».

Снова молчу. На этот раз хочу и могу много всего наговорить, чтоб прям шлефануло хорошенько по его харизме наждачкой фирмы «накусь-выкусь», но молчу. Ходячий мем к приколу: ёжики кололись, но продолжали жрать кактус.

Тишину воспринимают по-своему.

— Я так и думал, — чувствую, как Игнатенко отступает назад, запах сигарет и одеколона практически исчезает, уносимый ветром. — Но это к лучшему. Нам не стоит начинать то, чему всё равно нет продолжения.

— Потому что я не в твоём вкусе?

— Потому что ты сестра моего друга, а я вроде как дал ему слово. Ну и да, от моего вкуса ты далека. Уж извини.

— Извиняю.

Ауч. Как больно кусает за пятку уязвлённое самолюбие. Да он просто мастер на невербальные оплеухи. «Малолетка». «Ребёнок». «Не в моём вкусе». Так чего ж тогда только что жался ко мне со своей эрекцией? Будто я не чувствовала.

— И куда ты пошла? — окликает меня Демьян, когда я без предупреждения стартую к проезжей дороге. Не бегом, но быстрым шагом. Пешеходный переход неблизко, так что пробираюсь через ряд припаркованных машин и быстренько перескакиваю на другую сторону, отказываясь возле высоких окон «Англетера» — той самой гостиницы-ресторана, в номере которого нашли повесившегося Есенина. Романтика. — Тома! Тамара! — он нагоняет меня, хватая под локоть. — Я вопрос задал, куда тебя несёт?

Округляю глаза, всем видом намекая, что он дебил.

— В туалет, — развожу руками, словно это подразумевается само собой. — Забыл? Я не шутила. Мой мочевой пузырь требует релаксации.

Опять смотрит. Не верит? И правильно делает. Это отговорка. Мой мочевой пузырь вполне может подождать, а вот желание кусать локти от обиды хлещет через край.

Не сразу, но получаю согласный кивок.

— Пошли. В Александровском саду был.

И мы идём. Правда идём. Будто сама я до сортира дойти не способна. Так и хочется поинтересоваться: будут ли мне туалетную бумагу под дверцу просовывать с таким же рвением?

Уходим с Вознесенского проспекта на Адмиралтейский, дожидаемся зелёного светофора и попадаем в большой парк. Уютный, цветущий, разукрашенный яркими клумбами и усыпанный множеством песчаных дорожек.

Одноэтажное строение общественного заведения находится без проблем. Поразительно, но внутрь мне благодушно разрешают отправиться одной. Хоть в чем-то доверяют. Демьян остаётся на улице, тормознув в паре шагов от палатки, торгующей магнитами, брелками и прочей сувенирной ерундой. Идеальная точка для бизнеса, потому что туристов в этом месте уйма. В одной только очереди в туалете передо мной оказываются четыре японки и три европейки. Стоят, щебечут на своём. Так прикольно их слушать.

В женской уборной на два работающих унитаза зависаю дольше, чем планировала. Особенно после того, как пропускаю вперед двух мелких девочек, вцепившихся матери в юбку. Эти уже наши, руссиш. К тому моменту, когда выхожу из ароматного ада со слезящимися от рези глазами, обнаруживаю свою свиту в полном составе.

Ксюша с мягкой улыбкой протягивает мне рюкзак. Даню замечаю у киоска с мороженым. Игнатенко, усевшись на низкий заборчик, окружил себя ореолом табачного дыма и опять ковыряется в телефоне. Блин, да что у него там такого важного? Тиндер? Порнушка? Персонажи в Симс вечно голодные?

— А где цветы? Где вспышки камер? Красная ковровая дорожка? — насмешливо интересуюсь я. — Я на меньшее не согласна. Хочу фанфар. Я выжила и не провалилась в толчок. Разве это не сенсация? Иначе причин такой делегации не понимаю.

— «Лакомка» сгодится? — вернувшийся брат протягивает нам с Ксюшей по мороженому. — Со сгущёнкой не было.

— Сгодится, — выбор одобряю. Лучшее средство от депрессии — шоколад. Депрессией пока, конечно, не пахнет, но профилактику никто не отменял. — Вы тут что забыли? Не могли на травке подождать?

— На травке скоро мокро будет, — тот кивает на затянутое тучами небо. О, и правда. Пока я отжигала с японками, погодка начала портиться. Судя по всему, общается дождь. Да и ветер усилился. Прикольно. Чисто Питерская погода. — Пошли в сторону дома. Ща ливанёт.

— Не хочу. Я три дня торчала в четырёх стенах. Хочу прогуляться.

— Под дождём?

— А чего бы и нет? Надолго не зарядит. А я хочу остаться на развод мостов.

Глава девятая. Заячий остров

POV Демьян

Первые полчаса Тома малость дёрганная. Перепугалась со слов про свидание. А в прошлый раз с намёков на секс и вовсе едва язык не проглотила. Малая она ещё совсем: пытается казаться самоуверенной, но едва горячим пахнет — моментом сдувается.

Малая, но забавная.

В этом и главная проблема. Надо держаться от неё подальше, а вместо этого я снова и снова ищу повод её увидеть. Вот захрена, казалось бы, тратить утро на эти разъезды? Всю ночь ведь не спал, а теперь на кой-то чёрт блуждаю под давящей габаритами махиной подвешенного под потолком скелета кита.

В Зоологическом я был раза два. Давно, ещё от экскурсии со школы. Тогда, разумеется, до поросячьего визга восторгался, сейчас же впечатления уже не те. Зато Тома светится неподдельным детским энтузиазмом.

Едва минуем кассы и заходим под высокие своды, подпираемые колоннами, её словно переключает — неловкость сменяется шальным блеском в глазах. Маленький моторчик заводится по щелчку и на следующие почти три, сука, часа мы теряемся тут.

Казалось бы, скука, но не могу отделаться от мысли, что мне доставляет удовольствие наблюдать за Радовой. За тем, как она по несколько минут торчит у каждого экспоната, вчитываясь в таблички и с такой внимательностью разглядывая чучела саблезубых тигров и бобров. Кажется, ночью её разбуди — до малейших деталей опишет.

Про меня забывают. Начисто. Убегают вперёд, не оглядываясь. Только и остаётся, что ступать позади невидимой тенью и следить, чтобы та нигде в стекло не влетела на радостях. А то прецеденты уже были, когда она на выводок пингвинов засмотрелась.

Моё наличие обнаруживается лишь, когда выставочные витрины вдруг обрываются неказистой табличкой «выход». Надо видеть её мимику этот момент. Такое удивлённое моргание в духе: не поняла, а ты откуда здесь?

Наконец, выходим обратно на улицу. После длительного искусственного освещения не сразу привыкаешь к слепящему солнцу. И духоте. Под кондиционером было куда приятней.

— Куда хочешь дальше? — надеваю очки, чтобы избавиться от прыгающих перед глазами слепящих солнечных зайчиков.

На физическом уровне чувствую, как к Томе возвращается робость. Снова зажимается и мнёт пальцы, наивно полагая, что я не вижу.

Не понял, она меня боится что ли?

— Я бы перекусила чего, — смотрит в сторону, переключаясь на теребление рассыпанных по плечам кончиков волос. Ещё и губы кусает. Ох, не делала бы она так. — С утра только булку с кефиром умяла.

Поесть не вопрос. Предлагаю ей ресторан на «Летучем Голландце», пришвартованный рядом с Биржевым мостом на противоположной стороне от Стрелки, но вместо этого меня уводят левее... в замухрышную уличную кафешку с тремя хлипкими пластиковыми столиками.

Не кафешка даже, а сплошное недоразумение без нормальной системы канализации. В жизнь бы тут есть ничего не стал, а она сидит довольная и за обе щеки уплетает хот-дог, запивая всё разбодяженным пивом.

— Это еда? — наблюдаю, как вслед за первым хот-догом в её желудке лихо пропадает прихваченный заранее второй, капая на прощание кетчупом. — Это ж не съедобно. Отрава в чистом виде.

— Мне вкусно.

— Нормальную тарелку борща навернула бы, — киваю на оставшийся сзади корабль, покачивающийся на волнах. — Там кормят куда приличнее.

— Я будущий студент, а студенты не ходят в такие заведения, потому что они бомжи.

— Только в этом проблема? Всё равно же я плачу.

С боем, но плачу. За эти вшивые булки она мне едва лицо не расцарапала и пыталась засунуть мятые сотни за шиворот.

— Не надо. Меня всё устраивает, — отмахивается Радова, ляпая соус на цветастую футболку. — Блин.

— Снимай. Пойдём на камнях застирывать, — в шутку предлагаю я.

— Тебе так хочется меня голой увидеть?

Ишь, какая. Язычок как бритва.

— Ты и так практически голая. Это на тебе шорты или трусы? — вырядилась так, что тряпка едва задницу прикрывает. Ещё и колготки в сетку напялила. — Кто в таком виде поступать приходит?

— Я, — отбривает та. — Там проверяют не длину моих шорт, а аттестат. А с ним, слава богу, проблем нет.

— Значит, ты отличница?

— Хорошистка. Три четвёрки запороли красный диплом. Ну а что я сделаю, если в химию с физикой ни в зуб ногой, ни в морду лаптем? Не моё это, сколько репетиторов не нанимай.

— А третья четвёрка за что?

— Ну... — смутилась. Вся прям запунцовела. — По истории.

Кхм.

— Ты ж вроде знаток.

— Не знаток, но у меня училка дебилкой была. Сама ничего не знает, а детей учит. Ну мы с ней и поцапались. Она мне вообще тройку собиралась влепить, но там уже директор подключился и ей пришлось идти на уступки. Обидно, потому что ЕГЭ по истории я сдала почти на сто баллов. На мелочи вообще прокололась, даты перепутала.

— Значит, ты всё-таки умняшка. Ботаничкой не дразнили?

— Дразнили. Особенно когда очки для коррекции зрения носила.