Вот уже девятый день понимаю, как же я не хочу являться на юбилей тёти Зины. Конечно, друг с другом семейные узы нас связывают примерно такие же, как гориллу с уклейкой, но приглашение в виде картинки с большеглазым и почему-то краснощеким медведем в вайбере я все-таки получил. Хоть поем нормально впервые за несколько недель, не всё же шаурмой и всякой магазинной дрянью питаться. Наверное, нужно завести кого-нибудь, чтоб не так скучно было жить, да и этот кто-нибудь будет мне готовить. Ко всему ещё и всякая родня разной степени дальности перестанет вздыхать на тему моего вечного одиночества. Найду я, мам, себе «мамзельку», найду. Вот уже шесть часов вечера - время одеваться в приличное, то есть просто в чистое и глаженое, и ехать на сей праздник жизни. Оделся, закрыл дверь и вышел на улицу. Во дворе моего обшарпанного, серого с чёрными квадратами окон, дома царило настроение любого двора нашей страны в это время года. Настроение трех букв "т", а именно - тихо, тоскливо и темно. Перемешивая не по сезону тонкими ботинками серокоричневую снежную кашу, я покидал свой двор. Поймал на промерзшей остановке маршрутку под номером 77, запихнул на переднее сиденье свое тело и отключился. Знаете, бывает такое в транспорте, вроде понимаешь все, что вокруг происходит, а вроде бы и не ты едешь, тело как бы немеет и замирает в одной позе, почти сон, но не совсем, скорее транс или какой-нибудь гипноз. Хм.. транспортный гипноз. Что же ещё подкинет мне мой уставший от постоянной непроглядной темени, холодрыги и каши под ногами мозг. Вот уже моя остановка. Я юркнул в узкий прогал между домами, подгоняемый сквозняком, таким страшным и завывающим. Вот уже я вошёл в подъезд, первый, второй, третий этажи, обитые дермантином или, вот так шик, стальные двери холодно смотрели глазками. На лестничной площадке встал, вытянул из пачки сигарету. Тот непередаваемый подъездный запах сменился запахом табака. Докурил и выкинул в жестяную банку из под кофе, заботливо подвешенную кем-то к радиатору отопления. Моргнул, и я уже в квартире рядом с сотней, никак не меньше, родственников, сижу у стола лицом ко входу. Вот стол... Да каждый из нас видел его много раз: покрытый белой скатертью, с дежурным оливье, россыпью крабовых палочек и куриным заливным, рядом шкаф-стенка с сервизом из 64 предметов, минибаром с тонометром, заботливо закрытым на ключ, во главе комнаты телевизор. Колоритно. Пока какая-то там родственница подкладывала мне что-то из огромного салатника, а дядя Андрей разливал по рюмкам адский, разжигающий внутренности самиздат, нежно называемый коньячком, я краем глаза заметил в дальнем углу комнаты фотографию с чёрной лентой. Странно, но этот же человек сидел рядом, буквально в сантиметре от меня. Человек с фотографии заметил моё недоумение, и его материальный аналог повернулся ко мне: «Покурим?», - призывно сказал он. «Конечно», - хрипло, наверное, ещё пищевод и горло не отошли от коньячных потрясений, ответил я. Вот мы уже в подъезде, сигаретный дым и разговоры за жизнь. Дети, семья, работа… этот человек все ближе и ближе, его усатое, в мелких морщинках у глаз лицо совсем рядом, слова его все вкрадчивей. Чем чётче он говорит, тем меньше я его понимаю. Он берет меня за руку, сжимает её сильней с каждой секундой, тишина лестничной клетки сгущается, мир вокруг оказывается засвеченной пленкой. Вокруг страшно пахло дохлятиной, мой собеседник расползался на лоскуты, банка на батарее все наполнялась и наполнялась чем-то желтым, мерзким и копошащимся, в квартире празднично лопнул рукав тонометра, маршрутка наконец-то стала самой собой, добавив третью цифру кода удачи к своему номеру, трескался и разлетался на миллионы осколков 64-предметный сервиз, подали праздничный торт. Я открываю глаза, тетя Зина режет торт, опускаю взгляд вниз и не вижу тела.. вижу рамку, заляпанное стекло, клок черной полоски. Гости ахают на тему: "как же оно так… такой молодой". Я рывком тащу на себя скатерть, и стол, за которым сидели гости, вдруг оказывается обитым красной тканью ящиком с крышкой… ящиком в человеческий рост. В мой рост.