Юся и эльф. Все любят котиков

История 1. Все любят котиков

История 1. Все любят котиков.

- Все любят котиков! – заявила Грета с той непоколебимой уверенностью, которая, как правило, знаменовала начало новой авантюры. – Ты только представь…

Я закрыла глаза, вознеся молитвы всем богам сразу, что, правда, никогда не помогало, должно быть, в силу того, что молитвы мои не имели должного материального подкрепления. И ныне небеса остались глухи. Во всяком случае, Грета не замолчала. А чудовищного вида конструкция, прикрытая пледиком – моим, между прочим, пледиком, всего-то месяц, как купленным, – не исчезла.

- …нам всего-то надо…

Гретин звонкий голосок мешал сосредоточиться… нет, не на конструкции, которая, как я чувствовала, доставит мне немало проблем как в ближайшем, так и в отдаленном будущем.

На пледике.

На моем пушистом пледике из собачьей шерсти. Я три месяца копила на него! Три растреклятых месяца откладывала монетку за монеткой, отказывая себе буквально во всем!

И скопила.

А что скопить не удалось, сторговала. И Грета знает, что в тот день я вернулась, осипшая от ругани, но счастливая, как никогда прежде. Это же мой подарок!

Себе подарок.

На двадцать пятый день рожденья, который мы, между прочим, праздновали!

- Ты… - я сумела разжать зубы и коснуться драгоценного пледа.

Розового.

В незабудки. Теперь, правда, поверх незабудок расползались жирные пятна.

- Ты его… - я всхлипнула, и Герда замолчала.

Она посмотрела на меня с удивлением. Перевела взгляд на плед. И снова на меня. И на плед…

- П-прости, - сказала она, чистосердечно краснея. – Я… не подумала. Увлеклась немного.

Увлекалась она постоянно, и, как правило, эти увлечения не приносили ничего, помимо проблем. Взять хотя бы того эльфа, чье сердце Грета взялась покорять со свойственным ее натуре пылом. И если бедолага к любовным запискам отнесся еще со снисхождением, сонеты, сочиненные в свою честь стерпел стоически, равно как и арии в Гретином исполнении, то на попытке моей сестрицы проникнуть в личные покои, сломался. И понимаю.

Лоза порыва страсти не выдержала, как и благородные розы, в куст которых Грета рухнула. И у эльфа сдали нервы. Осознал, бедолага, что в любви для Греты нет преград. А мне пришлось нанимать ей адвоката. И штраф платить. Впрочем, к штрафам я даже привыкла.

- Юся, это всего-навсего плед, - Грета похлопала меня по руке. – Успокойся. Скоро мы станем знамениты. Богаты. И ты купишь себе десяток пледов… сотню…

Сотня пледов мне нужна не была. И десяток.

Одного бы хватило.

Уютного. Теплого. Способного избавить меня от осенней хандры, зимней печали, весенней тоски и летней меланхолии, которую Грета относила к естественным издержкам моей профессии.

- Ты только посмотри! – возвестила она и плед сдернула.

Лучше бы она оставила его на месте.

- Что это?

- Клетка.

- Я вижу, что клетка…

Огромная такая клетка, которая заняла половину нашей кухоньки. И главное, прочная. Почему-то данное обстоятельство меня несказанно порадовало.

- И котик, - тише добавила Грета. – Все любят котиков…

Зверь, сидевший в клетке, недобро сверкнул желтым глазом.

Котик?

Если он и был котиком, то давно, на заре своей кошачьей юности, которая, как и человеческая, минула, унеся с собой разбитые иллюзии и пустые надежды. Кот вырос. Заматерел. Обзавелся десятком шрамов, утратил в уличных боях ухо и глаз… в общем, мы с ним сразу друг друга поняли.

- Зачем нам этот котик? – я осторожно обошла клетку.

Зверь, точно знавший, что ничего хорошего от жизни ждать не след, поворачивался, не спуская с меня внимательного взгляда.

- Ты совсем меня не слушала! – Грета хлопнула по столу, и котик издал низкий протяжный звук.

А ведь размеров он немалых, в клетке вон едва-едва помещается. Где сестрица его взяла? А главное, что она собралась с животиной делать?

Может, эльфу своему в подарок пошлет?

Эльфы любят живое…

Правда, было у меня предчувствие, что так легко я не отделаюсь.

- Смотри, - Грета погрозила котику пальцем, но тот лишь завыл громче. – Все очень просто. Помнишь, средство для удаления волос, которое я придумала?

Помню.

Забудешь такое… к сожалению, сестрица моя младшая обладала неуемною фантазией, дипломом алхимика – уж не знаю, каким образом ей удалось его получить – страстью к экспериментам и небольшими, но крайне раздражающими ее усиками.

Усики эти Грета полагала единственным препятствием к своему счастью, которое после случая с балконом, осознало масштабы трагедии и вооружилось судебным запретом на приближение. И данное обстоятельство ввергло сестрицу в трехдневную печаль…

В печали Грета была страшна.

История 1. Все любят котиков (окончание)

- И что будем делать? –Грету мой рассказ впечатлил, особенно та часть его, которая касалась ссылки и каторги, верно, здесь я была особенно убедительна.

- Будем… будем возвращать Барсика к жизни…

- Но он еще…

Грета указала пальцем в мумию, имевшую лишь отдаленное сходство с котом. Плотно спеленутый остатками пледа, покрытый бурой, местами закаменевшей мазью, он и вправду выглядел жертвой.

Если эльф увидит котика…

- Знаешь, - Грета сглотнула. – Я думаю, что если для презентации, то нам хватит, да?

- Определенно.

Барсика отмывали в ванной, а потом отмывали ванну от Барсика, и Грета добрым словом поминала, что всех эльфов, что конкретно этого, в которого ее угораздило влюбиться.

- А может, - она поднялась с колен, - ты его соблазнишь?

- Зачем?

- Чтобы он потерял голову от страсти и забыл… - она обвела рукой ванную комнату. Мазь ее, которая при контакте с водой пенилась, шипела и плевалась, вновь сменила цвет. И теперь на бледно желтых стенах ванной комнаты расцветали алые пятна весьма зловещего вида.

Скажем так, на месте добропорядочного человека, ну или эльфа, увидев этакую комнату, я бы заподозрила, что хозяева, в частности одна хозяйка, с дипломом некроманта, не чурается брать работу на дом. А это, между прочим, прямое нарушение закона.

- Я не могу его соблазнить, - разогнулась я с немалым трудом.

И мысленно прокляла, что эльфа с его стремлением творить добро, что сестрицыны эксперименты. А ведь вечер так хорошо начинался… цикады, эклеры… луна полная…

- Если думаешь, что я ревную, то нет, - Грета поскребла кончик носа. – Я поняла, что он не тот мужчина, с которым я готова провести остаток жизни. А вот ты… взгляни на себя!

Я взглянула.

Отчего б и вправду не взглянуть, когда зеркало имеется, тоже, к слову, заляпанное, и брызгами мелкими, темно-красными. Вот в жизни не скажешь, что мазь это, а не чья-то кровь.

В зеркале же, верно, глубоко оскорбленным столь непочтительным с ним обращением – то ли дело тетушка с ее манией чистоты и привычкою натирать зеркало и прочие блестящие поверхности ежедневно – отразило хмурую всклоченную девицу.

- Ты сама на эльфийку похожа…

- Я?

Разве что ростом, который удался в матушку, и худобой, правда, не наследственною, но благоприобретенной. С такой-то жизни и не похудеть…

- Он перед тобой не устоит… - новая безумная мысль завладевала разумом Греты.

- Мы оденем тебя так, что он про Барсика мигом забудет…

…и сестрица к величайшему ужасу моему сдержала слово. А что делать… кровавые следы начинались с кухни, и пусть стол мы прикрыли парадною тетушкиной скатертью, но остатки мази умудрялись просвечиваться и сквозь нее.

Потеки на стенах.

И следы на полу.

Ванна и сонный кот, который, против всякой логики и Гретиных надежд шерстью не оброс, но лишился ее остатков. Ныне он напоминал освежеванную тушку, причем свежеванную явно наспех. Шкура его окрасилась неравномерно, старые шрамы набрякли и теперь походили на шрамы свежие, недавно полученные и отнюдь не в дворовых схватках. Темные пятна лишая открылись язвами…

В общем, эльфу Барсика показывать было нельзя.

- Он… он на чердаке посидит, - предложила Грета.

Я кивнула.

Мною овладела странное чувство безысходности, потому как я  точно знала, что соблазнить эльфа не выйдет… не у меня…

Я вообще соблазнять не умею.

- Ты, главное, помалкивай, - Грета самолично вымыла мне волосы и уложила их в высокую башню, куда воткнула для красоты пару матерчатых цветков. Помнится, некогда они украшали парадную теткину шляпу, но возражать сил не было. Потому и приняла я, что цветы в прическе, что шелковое платье, купленное Гретой по случаю. Так она сказала, правда, что за случай объяснить не удосужилась, как и факт, отчего платье это было узким и длинным, шитым явно не для Гретиной фигуры.

- И смотри загадочно… мужик на загадку клюет.

Котик, запертый на чердаке, взвыл…

- Может, его опять… ну, того…

Я покачала головой. Заклинание, конечно, хорошее, но знакомый целитель уверял, что отнюдь не безвредное. В ином-то случае не было бы забот: усыпил пациента и лечи себе. Ан нет, не больше трех дней кряду, и то…

Может, вообще он от магии этой и пооблез?

- Пожрать ему надо, - выдвинула я предложение и Грета скривилась.

Жрал котик… скажем так, орочьи волкодавы, небось, столько не жрут, как этот котик. С утра ведро овсянки, с мелкою рыбой мешанной впер и не мурлыкнул даже, только брюхо тощее раздулось.

- И все-таки…

Вой стал громче.

Заунывней.

- Давай его свяжем и пасть заткнем, - выдвинула я предложение.

История 2. Не все любят свадьбы

Жизнь – тоска.

В посмертии тоже ничего хорошего. Я дернула ногой, и челюсти упыря громко клацнули, ухватив лишь воздух. Он же, кувыркнувшись, неловко приземлился на моховую подушку и заскулил.

Ночь.

Романтика, мать ее… полная луна зависла над кладбищем. И старые памятники гляделись в ней этакими уродливыми осколками костей. Упырь завозился, и вой его сделался громче, появились в нем жалобные нотки. Он обошел дерево по кругу.

И еще раз.

И увлекшись, быстро потрусил по собственному следу. Да уж, интеллектом упыри не блещут. На мое счастье. Я поерзала, устраиваясь поудобней в развилке. Ночь обещала быть долгой.

Сама виновата, поверила, старосте. Мол, закныши завелись, бедокурят. Всего-то и надобно, погонять чутка, чтоб убрались с кладбища. А то могилки копают, цветочки разбрасывают и пугают приличных вдов.

Вздох мой заставил упыря остановиться.

Тощий какой.

Недавно вылупился, стало быть. Вон, и остатки одежды сохранились. Приличным человеком был при жизни. Наверное. Тут уж никак не угадаешь, и вообще, как по мне, прежде чем закапывать покойника, разумно ему голову отрезать. Или, на худой конец, кол осиновый в грудь вогнать.

И чесночку…

С чесночком оно всегда надежней.

Я вытащила из кармана пакет с молотым чесноком и, свистнув, опустила руку, помахала, привлекая внимания упыря. Тот подобрался. В мутных глазах его мелькнула искра надежды.

Давай дружок…

Упырь не обманул ожиданий.

Прыжок его, еще не пообвыкшегося с телом, был неуклюж. Но пасть распахнулась, аккурат для того, чтобы поймать пакетик. Бумажная оболочка лопнула, и упырь завизжал.

Громко так.

Тоненько.

Нет, как его можно было принять за закныша? И вообще…

…ничего, за упыря возьму втрое. Чтоб на будущее знали, как несчастных некроманток, жизнью обиженных, в заблуждение вводить.

Упырь метался, то и дело натыкаясь на надгробья. Он верещал и подпрыгивал, смешно тряс головой и, кажется, отплевывался. Уйдет же, зараза этака,… лови его потом по окрестностям.

И я сползла с дерева.

- Эй ты… - голос мой прорезал ночную тишь, и ответом ему стал жалобный плач козодоя. Упырь, как ни странно, услышал. Он дернулся всем телом, извернулся и, опустившись на четвереньки, кинулся на меня.

Быстро кинулся.

Вот же…

Зараза…

Брызнули комья земли. И шкура упыриная треснула, выпуская острейшие иглы. Я же, нервно сглотнув, сделала единственное, на что была способна: огненный шар.

От страху, не иначе, - гворхов до того я только в университетском музее и видела – шар получился ярко-белым, стабильным и, главное, полетел именно туда, куда его послали: прямиком в оскаленную пасть. Щелкнули челюсти – нежить, даже высшего порядка, к обучению не способна – и спустя мгновенье раздался взрыв.

Глаза я закрыть успела.

Только и успела, что закрыть глаза…

…нет, день определенно не задался.

А ведь так хорошо все начиналось. Сестрица моя, в кои-то веки уняв любовное томление, ушла в работу. И не просто так ушла, а первый серьезный заказ выполняя, как ни странно, но зелье ее и вправду нашло покупателя. И пусть речь пока шла о пробной партии, но близость честного заработка подействовала на Грету самым чудесным образом. Главное, что в доме стало тихо, а что пованивало изредка, так это мелочи.

Я устроилась в саду, в зарослях малины, которая постепенно расползалась, захватывая двор. Особенно ей по нраву пришлась та его часть, которая граничила с соседкиным забором. Полагаю, дело в помоях, которые любезная фра Никоряк щедро выплескивала на задний двор.

Малина помои ценила.

Цвела.

И радовала крупной полупрозрачной ягодой ярко-синего колера.

У меня были книга, остатки творожного печенья, холодный ягодный морс и твердое намерение провести день в тишине и неге. И не важно, что книга оказалась любовным романом самого ванильного свойства, а печенье уже вызывало некоторые сомнения в своей съедобности, но…

Я его грызла.

Похихикивала над витиеватыми признаниями влюбленного орка, который пытался добиться внимания бедной, но очень гордой сиротки, и была счастлива настолько, насколько это в принципе возможно.

Принесла ж нелегкая почтальона.

Сперва я даже не поняла, что нужно этому тощему мужчинке с печатью обреченности в глазах. Стоит у ограды, переминается с ноги на ногу, шею вытягивает, силясь разглядеть что-то по-за зарослями малины. А та, засранка зеленая, и рада стараться. Листья распушила, колючки расставила, приглашая в теплые объятья…

- А… - голос мужчинки дрогнул. – Здесь живет Юстиана Нихвельсон?

- Здесь, - вынуждена была признаться я.

История 2. Не все любят свадьбы (окончание)

Эль приперся после полуночи, постучал в окно, а я вместо того, чтобы послать его подальше, выбралась в сад. Мы устроились на лавке.

Полночь. Тишина.

Шелестели листья малины, то ли сочувствуя, то ли жалуясь на Грету, которая, увлеченная работой, позабыла про верный кустарник. А без алхимических отходов тот чувствовал себя как-то не так.

Маншул терся о ноги.

- М-мой друг… с-сказал, что с-случай не п-первый, - Эль явно волновался, уши скреб, дергал, краснел и в результате заикался куда сильней. – Н-не здесь, но вообще… п-по всему малому к-кольцу… т-то и дело кто-то да добывает нежить, которой здесь быть не может. Под Нарумом вскрыли лежку молодых упырей…

Тоже новость. Упыри – еще та пакость, но знакомая. С ними и обычный человек при толике сноровки справится.

- …степного типа…

А вот это уже интересно. Степных нам показывали на практике. От наших они отличались меньшими размерами, непомерно длинными руками, на которые опирались при беге, и куда большей настырностью. Если уж стая становится на след…

Но откуда им взяться под Нарумом?

- А в Китеше пару морских кликуш, правда, дохлых. Местное озеро им не понравилось.

Я думаю, все-таки соленость не та.

- И еще он сказал, что судя по толщине шкуры, твоему гворху лет двести…

Охренеть.

Нет, и вправду… двести лет… да быть такого не может, я ведь свидетелей опрашивала. И пусть те мялись, отводили глаза, прикрывая старостину махинацию, но вот двести лет… да он бы выжрал село и не одно, и значит, завелся не там, а где-нибудь на Пустошах, где нежить чувствует себя вполне вольготно.

Завелся и…

Что?

Взял и мигрировал? Что-то я о подобном не слышала. Гворхи – твари мерзопакостные, склонные к людожорству, как и вся нечисть, устойчивые к магии. А еще не отличающиеся любовью к путешествиям.

Да и как?

Его бы на подходе к городу зачистили. Все же не те мозги у него, чтобы…

- П-поэтому мне п-подумалось, что мы д-должны проведать кладбище, - заключил Эль, сунув в рот синюю ягоду.

Это, конечно, мысль, но, боюсь, найдем мы там лишь следы Сердрика. Он, может, и скотина, но хитрозадая. После нашего визита сидеть на жопе не станет, подчистит, чтоб, если вдруг вздумается мне правды искать, я на пену изошла, доказывая, что гворх все-таки был.

С другой стороны…

Луна.

Ночь.

Кладбище.

Романтика, мать ее…

…что ты воешь, упырь, одиноко.

Что ж ты девушкам спать не даешь…

Мой голос разносился далеко, тревожа кладбищенские тени. Луна повисла низко. Свет ее ложился на кривенькую оградку, слегка прихваченную кладбищенским плющом. И совесть требовала подправить защиту, а внутренний голос твердил, что это дело не мое.

Пусть к Седрику обращаются.

На воротах, обмотанных свеженькой цепью, висел замок, но эльфа он не остановил. Сомневаюсь, что он вообще был способен остановить хоть кого-то. Эль, подергав плющ, убедился, что тот достаточно прочен и, ухватившись за стебель, взлетел на ограду. Еще и руку мне подал.

Мило.

Руку я приняла.

А уже наверху натянула перчатки.

И волосы собрала в хвост, а на голову повязала косынку. А то ж мало ли что… амулеты проверила. Серебряный браслет, который норовил выскользнуть, убрала под рукав.

Прислушалась.

Тишина.

И спокойствие, причем на всех планах. Это и подозрительно…

Эль спрыгнул первым.

И вновь руку подал. Вежливый какой. Глен подобным не маялся, здраво полагая, что некромант и сам способен через стену перелезть… или не стену…

К демонам Глена.

Я не о том думать должна.

Оглядевшись – кладбище продолжала оставаться подозрительно спокойным – я двинулась по дорожке. Эль держался рядом. И ведь не с пустыми руками пришел. Надо же, я никогда двуручных бойцов не видела, а уж чтобы с эльфийскими клинками… думала, сказки бают. Кэйовин и двумя руками удержать сложно, а чтобы в одной…

Но на душе стало спокойней.

Вот реально спокойней.

Мы шли.

И… шли… я давно заметила это поганое свойство сельских кладбищ. Они притворяются небольшими, тогда как на самом деле… а вот это кривое надгробие помню. И то, которое слева, перечеркнутое трещиной. И дерево знакомо. Я на нем и сидела, действуя нежити на нервы…

Значит, почти пришли.

И я запела.

Просто… как-то слишком уж тихо. Действует на нервы.

История 3. Кто не любит родственников?

История 3. Кто не любит родственников?

- Юся, - моя сестренка скромно потупилась и ковырнула носочком пол. – Знакомься, это папа… он с нами жить будет.

Я открыла рот.

И закрыла.

И… открыла, желая высказать все, что думаю, по поводу внезапнообретенных папаш сомнительного виду, но наткнулась на умоляющий взгляд сестрицы и вздохнула.

Папа, стало быть…

Нет, ее папеньку я помнила распрекрасно. В детской памяти моей почему-то отложилась не внешность, но весьма характерный запах каленого железа, а еще колючесть бороды и громкий голос, от которого хотелось спрятаться под кровать.

- Юсенька! – воскликнул гном преувеличенно бодро. – Выросла-то как, выросла…

- Ага, - я огляделась.

А день-то хороший.

Солнышко вот выглянуло, даром, что второй день, как осень на дворе, а оно припекает по-летнему, и малина наша, словно чуя, что деньков этаких осталось немного, поспешила раскинуть колючие плети, растопырилась, подставляя солнцу глянцевую темную листву.

Поблескивала черепица на обновленной крыше.

Из трубы сочился дымок.

Пахло мясною похлебкой и самую малость – тем вот каленым железом, которым гном пропитался от макушки до пяток. Что сказать… гном как гном.

Обыкновенный.

Широкоплеч, коренаст и бородат. Борода рыжая, с нитями седины. Глаза серые. Кожа темная, это только считается, что они на поверхность выглядывают редко, да и под землею уровень излучения высок, вот и загорают… ага, почти дочерна.

Морщины опять же.

Одет неплохо. Скромно, но практично. И кожаные штаны я оценила, и жилетку со многими карманами…

- А я тебе вот принес, - он вытащил из кармана пару мятных карамелек, и я сглотнула. Точно. Он приносил их и клал возле кровати, а после отступал.

И еще он мне кроватку сделал, для куклы. И саму куклу купил, красивую, с белым фарфоровым личиком и платьем бархатным. Я ее несколько дней из рук не выпускала. Куда она подевалась потом?

- Спасибо, - карамельки я взяла. – Гм… а… вы к нам надолго?

Нет, воспоминания – дело хорошее, но дом наш не то, чтобы велик, да и в принципе не готова я к полному воссоединению семьи.

- Так это… - гном поскреб бороду и, оглянувшись на сестрицу, промолвил: - До свадьбы только…

И вот тут я окончательно потеряла дар речи.

Свадьба.

Свадьба – это, конечно, хорошо и даже замечательно, но где-нибудь в отдаленной перспективе, а не чтобы вот так и сразу. Когда вот так и сразу, то это уже не свадьба, но полнейшее безобразие.

Сестрица же, испустив тяжкий вздох, сказала:

- Ты только не ругайся. Я все объясню.

А я засунула карамельку за щеку. С карамелькой за щекою ругаться как-то не получалось.

…дело было в любви.

И еще в Гретином волшебном эликсире, который местные оценили сполна, да и не только местные. Небольшая реклама, и вот уже желающих приобрести чудо-зелье столько, что очередь приходится расписывать на месяцы вперед.

Нет, это хорошо.

Удачно.

И можно, конечно, нанять кого-нибудь, тем паче Грете намекали, но в кои-то веки она намеки предпочла не услышать, здраво рассудив, что открыть рецепт проще, чем закрыть его. Какое отношение это имеет к любви? Самое что ни на есть прямое. Эликсир Грета продавала через лавку многоуважаемого Торвуса, гнома в городе известного. Сам-то он в силу возраста от дел почти отошел, передав оные с лавкой вместе сыну.

А уже сын…

Сын был хорош.

Деловит.

Практичен.

И доход от лавки сумел повысить едва ли не вдвое. Это до эликсира… а уж с ним…

- Понимаешь, мы патент оформим, я документы уже подала, - Грета нервно теребила розовые бусики, обмотанные вокруг запястья. – Передам права на пользование Эрику, а у него троюродный брат в столице. Представляешь, какие перспективы открываются?

- Ага, - мятные карамельки были хороши.

Сладенькие.

Нервоуспокаивающие.

- И я подумала, что лучше жениха не найти. Только… он единственный сын, наследник… а я кто?

- Кто? – я была в том благостном состоянии, когда могла лишь слушать и задавать вопросы.

- Никто… сиротинушка… - Грета всхлипнула.

- Горькая, - подсказала я.

- Почему?

- Так жалостливей.

Она вздохнула.

Нет, любовь была взаимной, а подкрепленная радужными перспективами обоюдной выгоды – все-таки проснулась в сестрице гномья кровь – и вовсе, можно сказать, неземной. Эрик дарил браслеты. И этот, с бусинками, тоже. В трактир водил. И матушке представил.

История 3. Кто не любит родственников? (продолжение)

Сипели трубы, блеяли рога горных туров, перехваченные медными кольцами. И звук их, отраженный стенами, заставлял пещеру трястись, а меня морщиться.

Я даже палец в ухо засунула.

- Мы рады приветствовать гостей Северного кряжа, - рявкнул пухлый гном, обряженный в алую хламиду. Хламида, пусть и шелковая, щедро украшенная вышивкой и красными каменьями, смотрелась нелепо, а уж остроконечный колпак с темным, цвета венозной крови камнем, и вовсе был, мягко говоря, странен.

- Советник, - произнес Эль тихо. – Правая рука патриарха.

Упомянутый патриарх восседал на уродливого вида кресле. Сделанное из переплавленных секир и ломов, украшенное то ли рубанками, то ли киянками, то ли и тем, и другим, и еще прочим разнообразным инструментом, оно выглядело на диво неудобным.

А еще кресло было велико.

Приземисто.

И почему-то кривовато. Во всяком случае левый подлокотник был заметно выше правого, к которому патриарх и сполз вместе с пухленькой подушечкой. Впрочем, он изо всех сил старался выглядеть грозным, топорщил седую бороденку и бровями играл, изображая, кажется, глубокую работу мысли, но все одно казался безобидным милым дедом.

Он позевывал и тер глаза.

Моргал отчаянно и, честно говоря, складывалось впечатление, что он не слишком хорошо понимает, где находится и как сюда попал.

- И мы рады, - откашлявшись, ответила Грета. Только голос ее, не усиленный магией, потонул в гомоне толпы.

Гномы заговорили все и сразу.

Кто-то, кажется, обсуждал вчерашние новости, кто-то – Гретин наряд, исполненный в лучших столичных традициях, но здесь, на Северном кряже, неуместный и даже смешной. Досталось и Бжизеку, а щеки Франечки стали краснее свеклы…

- Не обращай внимания, - Эль кивнул старичку, который ерзал, силясь сохранить равновесие. А я разглядела, что кресло и вправду перекосилось. Ножки справа выгнулись, того и гляди треснут. – Это обычная практика. Им нравится ставить гостей в неудобное положение.

Я кивнула.

Практика стало быть… а положение… они говорили и поглядывали на нас, мол, что будем делать среди всей этой толпы разряженных гномов.

- Грета, - довольно громко спросила я. – А ты сильно замуж хочешь?

- Уже не знаю, - сестрица вздохнула и ковырнула розовый камешек, которыми было расшито платье. – А что?

- Меня от такого гостеприимства домой тянет.

И ведь не соврала же.

Бжизек испустил очередной тяжкий вздох, то ли сетуя на мою невоспитанность – нехорошо уходить, даже чаю не попимши, то ли на обстоятельства нынешнего бытия, но Франечка отчаянно закивала.

- Тогда, полагаю, нам стоит вернуться, - произнес Эль, и тут толпа несколько примолкла.

А заодно на ковровой дорожке, постеленной, надо полагать, чтобы гости дорогие с пути не сбились, появилась гномка весьма солидных статей… как солидных… в общем, что вверх, что вширь стати были примерно одинаковы. Платье из алого же, - полагаю, родовые цвета – шелка лишь подчеркивало монументальность фигуры. На внушительной груди возлежала золотая цепь в три ряда, щедро посыпанная драгоценными камнями. В прическе поблескивали алмазы, с ушей свисали массивные серьги.

Золотые браслеты.

Золотые кольца и перстни.

Золотой пояс. И золотые цепочки, к поясу прикрепленные. Не удивлюсь, если и туфли ее из золота отлиты.

- Здравствуй, дорогая, - неискренне произнесла гномка, разглядывая Грету и при том щурясь на оба глаза. – Я несказанно счастлива, что ты приняла мое приглашение.

Ага… а уж мы как счастливы.

И главное, толпа резко смолкла. Теперь все, за исключением придремавшего на троне патриарха – бедолага закрутился в подбитую мехом мантию, - смотрели на нас и только на нас.

- Это твоя семья? – поинтересовалась господа Игнера.

- Да, - Грета смутилась. – Это мой… папа… Бжизек…

- Горский, - ответил папенька. – Старший мастер.

Игнера скривилась, то ли ей имя не понравилось, то ли звание, хотя старшего мастера за красивые глаза не дают, особенно полукровке.

- Моя супруга, - он взял под руку Франечку, которая неуклюже присела, изображая столичный книксен. – И моя старшая дочь с женихом…

- Эльфом? – уточнила Игнера, будто до того понятно не было.

- Любовь зла, - меланхолично ответила я.

И как ни странно, ответ этот нашел полное понимание у госпожи Игнеры. Прочие гномы слушали, смотрели… и запоминали все.

Сплетничать, небось, будут.

Пускай себе.

- А это? – госпожа Игнера указала на маншула, который стоял тихонько, только хвост слегка подрагивал.

- А это наш котик… - Грета выдержала взгляд потенциальной свекрови. – Моя сестра его сама сделала.

- Сделала? – а вот и новое старое лицо, тот самый советник в алом балахоне.