За гранью чувств

Глава 1.

Вытащив из уха наушник и глядя на потухший экран смартфона, я сама себе улыбаюсь:

— Ты молодец, справилась.

Только что я закончила вести прямой эфир в своем блоге. Почти час общения с подписчицами — живого, активного, с вопросами и ответами. Оно прошло идеально.

Сегодня говорили о принятии себя. О том, как важно чувствовать себя красивой, не оглядываясь на навязанные стандарты. Ведь красота — это не столько про черты лица, сколько про внутренний свет.

Я знаю это не понаслышке.

Был период, когда я — вице-мисс и востребованная модель — не могла без отвращения смотреть на себя в зеркало. Кожа покрылась воспалениями, волосы сыпались, взгляд потух.

В тот момент я была опустошена, и тело отразило это состояние. В моем блоге есть фотографии того периода. Я не постеснялась их выложить — это часть моей истории.

Внешность всегда показывает, что происходит внутри. Если там боль, тревога, страх — это видно не только по лицу, но и по осанке, движениям, даже по тембру голоса.

Но это работает и в обратную сторону.

Когда внутри гармония, когда женщина разрешает себе быть собой, принимает себя — она становится притягательной. В её взгляде появляется глубина, в голосе — уверенность, в движениях — естественная грация.

Настоящее преображение начинается не с люксовой косметики и дорогих уходов. Оно начинается с любви к себе.

Мой блог появился после того, как я прошла десятки тренингов у именитых психологов и менторов, получила международный сертификат коуча и поступила на факультет психологии.

Я училась для себя. Хотела понять, как заново собрать себя по кусочкам после разрушивших меня отношений и снова почувствовать почву под ногами. Это было непросто, но у меня получилось. И появилось желание делиться своим опытом и знаниями с другими. Так появился блог.

Моя аудитория — это женщины, уставшие от бесконечного списка «должна». Должна быть стройной, ухоженной, успешной, счастливой… Должна соответствовать, угождать, оправдывать чужие ожидания.

Я говорю с ними о том, как важно оставаться собой. Принимать себя — со всеми особенностями, несовершенствами, слабостями. И всегда выбирать себя. Без стыда. Без страха. Без чувства вины. Потому что только так можно быть счастливой.

Кажется, у меня получается.

Сейчас у меня совершенно другая жизнь. И это не просто красивая метафора. Я сменила профессию, место жительства… Даже имя.

Теперь я Дария Марон.

Блогер. Коуч. Проводник в любовь к себе.

Когда в комментариях девочки пишут: «Словно пелена с глаз упала после эфира», «Вы меня вдохновили», «Я посмотрела на себя другими глазами», — я понимаю, что всё не зря.

Экран телефона вспыхивает входящим сообщением.

«Дария, всё супер! Огонь! На вебинар уже зарегилось пять сотен, плюс куча запросов на личку!»

Это Лера – продюсер моего блога. Человек, который умеет превращать контент в деньги, а вовлечённость подписчиков — в настоящий культ. Если честно, без неё я бы не справилась.

Отвечаю лаконично:

«Спасибо за инфу»

Глянув на время, меняю рубашку на толстовку с капюшоном и собираю волосы в хвост. В кадре я стараюсь выглядеть чуть более презентабельно, чем в обычной жизни, где не вылезаю из удобных трикотажных костюмов.

Телефон снова пикает.

«Дария, у нас 10 запросов на личную беседу»

Консультирую я не так давно. Онлайн-встреча длится два, а иногда и три часа. Это полноценный сеанс лайф-терапии. Я распутываю клубки чужих мыслей, вылавливаю, где человек застрял в прошлом, где топчется на месте, а где уже готов сделать шаг вперед.

Телефон снова вибрирует.

«На личку уже 20 человек. Вбиваю в твое расписание»

Открываю в телефоне календарь. Там сплошные синие блоки встреч. Ближайшие три недели полностью расписаны.

На всякий случай напоминаю:

«Не больше одного человека в день»

Меня вдохновляет моя работа, но я не хочу утонуть в ней. Помимо блога, у меня есть жизнь. Настоящая, живая, со своими заботами, радостями и тем, что важнее любых лайков и просмотров.

Я больше не принадлежу только себе.

У меня маленький сын.

Его появление перевернуло мой мир и сделало жизнь осмысленнее. Его ладошки в моей руке — самая крепкая опора. Его смех — мой лучший антидепрессант.

Я хочу быть рядом. Видеть, как он растет, как делает первые открытия, как смотрит на меня с доверием и абсолютной любовью.

Поэтому я стараюсь не растворяться в работе. Работаю, когда он спит или гуляет с моей мамой. Планирую день так, чтобы оставлять время для него. Откладываю телефон, когда он тянет ко мне ручки.

Он — мой главный смысл. Моя любовь. Моя вселенная. Тот самый мужчина, ради которого я готова умереть. Единственный.

«Может, пора поменять формат? Начать показывать свою жизнь и повысить ставки?»

Это снова Лера.

Я смотрю на экран. Перечитываю. Думаю.

Профессия блогера предполагает открытость. Подписчикам мало слушать истории о трансформациях — они хотят видеть мои будни. Настоящие, без фильтров.

Хочу ли я делится с ними своей жизнью? Скорее, да. Но у меня есть серьезные причины не разворачивать камеру с себя на тех, кто меня окружает. Еще недавно это было опасно.

«Нет. Еще не время»

Лера не давит.

«Как знаешь. Но тариф я подниму. Ок?»

«Давай»

Я беру из фруктовницы яблоко и направляюсь в коридор. Натягиваю кеды, сую в карман ключи.

Помощница не унимается:

«Подняла на 25% тем, кто уже записался. Никто не отказался! Начала расписывать следующий месяц»

«Ладно, поняла. Мне нужно выдохнуть и перезагрузиться, спишемся вечером.»

Я собираюсь выйти из квартиры и четко даю понять, что для меня рабочее время закончено.

Но Леру это не останавливает.

«Ты большая умница! Моя СуперДария! Горжусь тобой!»

Глава 2.

На экране появляется родное лицо, и я невольно улыбаюсь.

— Панасоник, любимка моя!

Срываю с вешалки ветровку, накидываю её на плечи и, прихватив рюкзак, выбегаю из квартиры.

— Ну, привет, вечная пропажа! — подруга делает вид, что сердится, но глаза смешливые. — Со вчера жду от тебя ответа. Писала в нашем секретном чате.

— Правда? Прости, я не видела. У меня в телефоне шквал сообщений, уже подумываю завести отдельный рабочий номер.

— Что, попёр блог?

— Да капец! — признаюсь, сбегая по лестнице. — Зашиваюсь, если честно. Времени ни на что не хватает.

— Я тебя отвлекаю?

— Нет, что ты! Я очень рада тебя слышать. И видеть! — снова улыбаюсь, перехватывая телефон поудобнее. — Как раз иду прогуляться, свежим воздухом подышать…

— Как погодка на курортах Турции в апреле?

Соня подпирает рукой щеку и разглядывает меня. Она на кухне и, похоже, звонит с планшета. Рядом стоит кружка с чаем, на светлых волосах и белом свитере бликуют солнечные лучи.

— Такая же, как на испанских. Тоже солнечно, плюс восемнадцать. Море пока холодное, как и у вас. Оно у нас общее.

Выбегая из подъезда, щурюсь. Достаю из кармана солнцезащитные очки и на ходу надеваю.

— Вай, какие у тебя очечи крутые! Диор?

— Новенький итальянский бренд. Предлагают коллаборацию, прислали несколько пар, — рассказываю, стоя у перехода в ожидании зелёного.

— Хорошо быть крутым блогером, все тебе подарки дарят!

— Ой, не говори! — кокетничаю.

— Как же мне повезло с подружкой! Красивая, умная, талантливая...

Я подозрительно хмыкаю.

— Тебе что-то нужно? Признавайся.

Мы с Соней дружим больше двадцати лет. Читаем друг друга на раз-два.

Она делает большие и невинные глаза, хлопает ресницами.

— Мне? Ничего. Просто хочу сказать, что безумно скучаю.

— Я тоже, Соник! Надо созваниваться почаще.

Несколько секунд мы просто смотрим друг на друга через экран. Иногда мне кажется, что если вот так долго всматриваться, можно даже через расстояние почувствовать объятия.

— Как там поживает мой будущий крестник? — спрашивает Соня, на автомате понижая голос.

Она всегда звонит мне, только если рядом никого нет, но конспирация лишней не бывает.

— Прекрасно! — моя улыбка становится шире. — Вон он, едет в своей персональной карете. Ночью наорался, теперь дрыхнет под шум прибоя.

Я меняю камеру на внешнюю, показывая набережную. Вдали, медленно приближаясь, идёт моя мама. Она катит коляску, внутри которой спит мой восьмимесячный сын.

— Ох... — вздыхает Соня. — Матео тоже сегодня спал беспокойно и сейчас с няней на прогулке. Это у них зубки начинают резаться. У нас уже два снизу есть!

Она явно хвастается.

Я тоже горделиво задираю подбородок.

— А у Марка уже шесть!

Соня возмущённо округляет глаза:

— Как шесть?! Шутишь?

— Честное слово!

Наши мальчики родились в один месяц. Марк появился на свет преждевременно — семимесячным, крошечным и очень слабым, но под маминым чутким уходом быстро окреп. Теперь этот бутуз перегнал все нормы по росту и развитию.

Мы с мамой встречаемся, я заглядываю в коляску и подношу камеру ближе.

— Смотри, какие щеки наел мой рекордсмен. Кашу лопает — будь здоров!

— Ты ж мой сладкий пухляш! — пищит Соня в телефон.

— Мамина гордость, бабушкина радость! — смеюсь, глядя как он во сне морщит носик.

Отключаю наушник, перевожу камеру на маму.

— Тёть Ир, здрасте! Как ваши дела? — тут же реагирует Соня.

— Здравствуй, Сонечка! Всё хорошо, растём помаленьку. — Мама наклоняется и проверяет, как там её любимый внучок, поправляя пелёнку на капюшоне коляски. — Дашка у нас целыми днями в своей работе, Марик полностью на мне…

Она не жалуется — скорее хвалится.

Моя далеко не идеальная мама оказалась невероятной бабушкой. С первых дней сидит с Марком, не отходя от него ни на шаг. Незадолго до родов прилетела ко мне в Аланию просто погостить — да так и осталась. Уволилась с работы, удачно сдала нашу квартиру в Краснодаре знакомым.

На удивление, мы с ней почти не спорим. Она вся в заботах о внуке и меня не трогает. Как будто жалеет. Или понимает.

Я рассказала ей, как всё случилось с отцом Марка. Коротко, без лишних деталей. И предупредила: эту тему мы больше не обсуждаем.

О нём я не говорю.

Ни с кем. Даже с Соней.

Принципиально.

Он не знает, что у него есть ребёнок.

Когда-то я осуждала маму за то, что она скрывала меня от отца. Не могла её простить и доказывала, что никогда бы так не поступила.

И что?

Повторяю её историю практически в точности.

Только в моей версии всё ещё больше тянет на драму.

Мама тем временем увлечённо расспрашивает Соню про Матео. Какие каши ест, какие пюрешки любит, какой у него режим сна. Она обожает мамские темы, может говорить о них бесконечно.

Я передаю ей телефон, а сама ныряю под пелёнку.

Марк сладко спит, сжимает кулачок под щечкой. Он больше похож на отца, но я стараюсь об этом не думать.

Он мой.

Только мой.

Мой ангелочек, моя вселенная. Пришёл в этот мир и заполнил любовью моё пустое сердце.

Соня с мамой оживлённо болтают, смеются. Я их не слушаю. Просто смотрю на своего малыша, поправляю ему шапочку, осторожно, невесомо провожу пальцами по мягкой щечке.

В груди что-то сжимается, тянет, потом разливается теплом и нежностью.

Никогда и никого я не буду любить так сильно.

Никто мне больше не нужен.

— Свадьба на острове?! Да ты что! Это вы интересно придумали! С друзьями скооперировались? Ну, молодцы!

Восторженный голос мамы вытягивает меня из эндорфиновой комы, в которую я неизменно впадаю, когда любуюсь своим ребёнком.

Опускаю пеленку, возвращаю очки на нос и морщу лоб:

— Что за свадьба? Какой ещё остров?

— Сонина свадьба с Никитой, через две недели которая! — Мама говорит так, будто я, балда такая, просто дату забыла. — Ты на ней свидетельницей будешь!

Глава 3.

— Сонь? Я что-то не поняла, — хмурюсь в экран.

— Я тебе всё написала в нашем чате. Там локация, расписание, дресс-код...Почитай. Мы наконец решили отгулять свадьбу, вместе с Дорониными. Будет весело…

Она абсолютно невозмутима и уверена, что я буду присутствовать.

— Подожди! Я не смогу приехать.

— Ничего не знаю. Отговорки не принимаются. Ты мне обещала.

— Когда?!

— Всегда! Начиная с детского сада.

Когда-то мы и правда договаривались. И подружками на свадьбах быть, и детей друг другу крестить. Но тогда у нас не было всех этих взрослых проблем и обязательств.

— Соня, это нечестно! Ты знаешь, как сложно мне вырваться? У меня маленький ребёнок, работа, учёба началась…

— Не выдумывай, Дашка! — встревает мама, не дав мне договорить. — Твоя работа всегда с тобой, а с Мариком я прекрасно справлюсь. Поезжай! Сколько можно безвылазно тут сидеть?

Я закусываю губы, пытаясь сдержать накатывающее раздражение. Не люблю, когда мне говорят, что делать. Всё, что касается меня и моего сына, — это моя зона ответственности. Исключительно. Мама живёт с нами временно. Я благодарна ей за помощь, но её мнения не спрашивала.

Чтобы не наговорить лишнего, отхожу на несколько метров. Смотрю вдаль. Море сегодня беспокойное. Бурлит, вздымается волнами. Внутри у меня точно так. Но я себя сдерживаю.

Я будущий психолог. Учусь разбираться с чужими эмоциями. Со своими точно справлюсь.

Вдох-выдох.

— Мам, вы идите домой. Марк скоро проснётся, он проголодался. Я схожу в супермаркет.

Мы расходимся.

В магазин мне не нужно. Продукты всегда заказываю онлайн. Только вчера была большая доставка. Я просто хочу пройтись и успокоиться.

И дело даже не в маме и её непрошенных советах. Встряхнуло меня. От одной мысли, что придется лететь туда, откуда в прошлом году я бежала. В прямом смысле этого слова.

Туда, где живёт он.

Гордиевский с ним общается. Теперь они чуть ли не лучшие друзья. У них общий криптобизнес — их всех втянул в эту тему Доронин. Козырев вхож в их компанию, присутствует на общих праздниках. Он часто бывает у Сони в гостях. Когда она обмолвилась об этом, я попросила больше ничего мне не рассказывать о нём.

Подруга всё ещё на связи. Ждёт, что я отвечу.

— Не знаю, Соник — вздыхаю, качая головой.

— Это всего на два дня, Даш. Мы тебя встретим, у Маши в отеле поселим. Там сейчас хорошо, тихо. Выспишься наконец, проведешь пару эфиров с необычных мест. Прилетай! Ты же не просто моя лучшая подруга, ты моя роднулька… — дожимает она, жалобно растягивая последнее слово.

Как я могу ей отказать?

— Ладно, — сдаюсь. — Кто еще будет на свадьбе?

Она сразу понимает, о ком я спрашиваю.

— Его не будет. Он летит на турнир по гольфу. Выиграл местный чемпионат, представляешь? Такое громкое событие было. Сам мэр его поздравлял!

— Я за него НЕ рада, — усмехаюсь криво.

— Ты уж слишком категорична, подружка! — цокает Соня. — Знаешь... он очень изменился. Такой… потерянный, одинокий. Недавно рассказал, что бывшая лишила его отцовства. По суду. Прикинь, какая сука! Отомстила за развод.

— Мне это неинтересно.

Привираю, конечно.

— А он про тебя все время спрашивает.

— И? Ты ему что-то рассказала, признавайся! Опять дала мой номер?

— Ничего я не рассказывала! И телефон твой никогда не давала. Он сам как-то узнал.

Последний раз он нашёл меня за месяц до родов. Позвонил. Я бросила трубку, как только услышала в трубке голос. И в третий раз сменила номер.

Потом всё-таки отправила ему сообщение. Короткое, очень конкретное, без всяких розовых соплей. Написала, что встретила парня, попросила не беспокоить.

Больше он не звонил.

— Ты же понимаешь, что он узнает про Марка? — нагнетает Соня. — Скрывать ребёнка — это ненормально, сама так говорила.

— Ненормально. Но у меня были причины.

— Их больше нет, Дашик. Пора сказать. Дальше будет сложнее, по себе знаю.

— Соня! — резко обрываю.

Она недовольно прицокивает и замолкает.

А у меня уже во всю мандраж.

Страшно представить, что будет, когда правда всплывет?

Как он отреагирует?

Как мы будем с этим разбираться?

Я перехожу дорогу к магазину. Раз уж дошла – куплю себе что-нибудь вкусненькое, в идеале шоколадку. Сладкое должно помочь успокоиться.

Мимо неспешно проезжает кабрик. Двое молодых турков машут мне руками, сигналят. Музыка у них орёт — местная, колоритная. Мотнув головой, отворачиваюсь. Они едут дальше. Мужики в Турции приставучие, но в большинстве своем понятливые.

— Шумно там у тебя, — замечает Соня.

— Надоел мне этот Восток, — вздыхаю. — Тепло, море под боком, еда вкусная, но всё такое... чужое, непонятное.

— Хочешь вернуться в Москву?

— Подумываю. На днях хочу слетать, оформить бумаги по наследству и начать ремонт в квартире.

Моя бабушка умерла ещё прошлой весной. Инсульт. Это случилось дома, она была одна. Меня не оказалось рядом, и я не могу простить себя за это. И за то, что не приехала на похороны. Тогда мне ещё делали новые документы, а лететь по старым было опасно.

Это были самые тяжёлые месяцы в моей жизни.

Я пряталась в чужом доме и в чужой стране. С ребёнком под сердцем, о котором никто не должен был знать. Даже на улицу выходить боялась.

Кошмар закончился, когда отца Амалии арестовали. Всплыли обстоятельства какого-то старого дела, его лишили депутатской неприкосновенности, и посыпались обвинения. Хищения, мошенничество, организация похищений, убийства...

Вряд ли он когда-либо выйдет из тюрьмы. Там ему и место. Жаль, что его дочку нельзя посадить с ним вместе. Она сбежала из России, вроде бы в Штаты.

— Ты платье в Москве посмотри, — советует Соня, когда мы возвращаемся к свадебной теме. — Там живёт сестра Доронина — Маша. Она будет подружкой Лизы. Я сброшу тебе её номер. Выберите с ней похожие платья. Будет круто.

Глава 4.

В Барселону я прилетаю вечером накануне свадьбы.

Четыре часа в воздухе — вроде бы немного, но когда в голове каждую секунду проносится тридцать три тревожные мысли, полёт не может пройти комфортно.

Я взяла с собой очередную книгу по психологии и пыталась читать. Не смогла осилить даже первую страницу. Так себе лайфхак для отвлечения, надо признать.

Мандраж не отпускает меня уже две недели. С ним я слетала в Москву, разобралась с делами, вернулась и снова собрала чемодан.

Такое количество активностей после года скучной мамской жизни на побережье бодрит лучше любого кофе. Поэтому на выходе из терминала я беру травяной чай с многообещающим названием «Тотал релакс». Кто знает, вдруг поможет.

Ну здравствуй, волнующая до дрожи Испания!

Сделав глоток сладковатой жидкости, ожидаемо пахнущей травой, в очередной раз набираю водителя, который должен меня встретить.

Я могла бы взять обычное такси, но у свадьбы серьезная организация — трансфер предусмотрен для всех гостей. Всё чинно, благородно.

Вот только мой водитель, похоже, не в курсе. Номер у него постоянно занят.

Гордиевский прислал данные: четыре цифры номерного знака и марка. Должен быть «Мерседес GLS» белого цвета.

Оглядываюсь. Есть такой.

Багажник открывается автоматически, как только я подхожу.

Это вместо приветствия? Нормально. А чемодан мне самой грузить?

Обычно водитель помогает с багажом, но меня встречает в конец оборзевший. Болтать по телефону, когда клиент ждёт, — верх неуважения. Я собираюсь высказать ему своё «фи» и заглядываю в салон джипа, когда дверь открывается, и он выходит.

— Привет. С возвращением. Нормально долетела?

Мои глаза поражённо распахиваются, а рот, наоборот, захлопывается.

Это Лёха.

Тот самый автослесарь в затёртой кепке «Феррари», что бегал при Козыреве.

Выглядит он, мягко говоря, непривычно. Классическая белая рубашка, наглаженные брюки, аккуратная стрижка... Без сигареты в зубах можно и не узнать. Только глаза всё те же — мутноватые, с наглым прищуром.

И мне не нравится, как он на меня смотрит.

— Добрый вечер, Алексей, — произношу голосом робота.

Словно не замечая моего холодка, он галантно открывает заднюю дверь.

— Прошу!

— Предпочту сесть впереди.

Кивает, открывает пассажирскую.

Чуть помешкав, сажусь. Не хочу с ним ехать, но вариантов как бы нет.

Пока он укладывает в багажник чемодан, строчу Соне:

«Я прибью твоего мужа! Какого чёрта он прислал за мной шестёрку Козырева?»

Следом отправляю злющий смайл.

От подруги прилетает хохочущий. И сообщение:

«Прости, у нас катастрофически не хватает машин. Никита напряг Лёшку. Кстати, он теперь совладелец СТО и недавно купил квартиру. Завидный жених. Ты присмотрись!»

Шутница, блин.

Присматриваться к Лёхе я не собираюсь. Но невольно принюхиваюсь к запахам в машине. Привычка у меня такая.

Мерс совсем новый, пахнет в нём приятно — кожей и дорогим парфюмом. Сандал, бергамот, чуточку корицы…

Или у меня глюки, или у обновленного Лёхи такая же туалетная вода, как у его шефа.

Мы выезжаем на дорогу. Едем молча. Что довольно странно, поскольку мы знакомы.

— Давно ты бросил курить? — заговариваю первой.

Лёха хмыкает.

— В прошлом году. Ты как поняла?

Сказать прямо, что от него больше не несёт, как из прокуренной шиномонтажки, язык не поворачивается.

— У тебя цвет лица улучшился. Хорошо выглядишь. И апгрейдился круто!

Я говорю о машине и веду взглядом по салону, отмечая про себя, что мне нравится его бежевый цвет и качество отделки. Дохожу до зеркала заднего вида — и обмираю. На нём висит мой браслет. Тот самый, со знаком бесконечности.

Твою. Мать.

— Тачка, если чё, не моя, — тут же подтверждает Лёха мою догадку. — Она на фирме числится. Я на ней шефа вожу по делам, встречаю-провожаю, когда летает куда-то…

Он ещё что-то говорит, а у меня гудит в голове.

Тридцать три мысли в секунду превращаются в триста тридцать.

Это его машина.

В ней его запах

Я сижу на месте, где недавно сидел он!

Лёха, видимо, провожал его и заодно встретил меня. Только что мы были в одном здании. Не пересеклись, слава богу! Он улетел на свой чемпионат по гольфу.

Как параноик со стажем, я проверила список зарегистрированных игроков. Его имя там есть. Первая игра уже завтра. Если он её выиграет, то сможет купить себе еще один такой GLS.

— Твой шеф теперь торгует мерсами? Перешёл на марку попроще? Не потянул «Порше»?

Вопросы летят раньше, чем я даю себе команду промолчать. Сдержать сарказм не получается.

Лёха его не замечает.

— Не, у него сейчас другие бизнесы. Финансовые, — бросает с важным видом всезнайки. — Салон он закрыл, ресторан тоже. Станцию пока оставил, но я её выкуплю. Хочу взять кредит…

Перестроившись в левый ряд, он разгоняет мерс до максимально разрешённых ста двадцати, включает круиз-контроль и вальяжно рассказывает о своих планах.

Я натянуто улыбаюсь и всё на браслет кошусь.

Зачем Козырев повесил его здесь?

Это какой-то знак для меня?

Он знал, что я поеду в его машине. Не мог не знать!

— Поршики свои шеф распродал. Пришлось. Бабки были срочно нужны, — говорит Лёха, хотя я больше ни о чем таком не спрашиваю. — Виллу ту тоже продали. С боем. Разборки были знатные, конечно… Местных копов пришлось подключить, адвокатов. Они тут умеют работать, когда надо. В итоге шеф выиграл все суды, счета его разблокировали…

Что это он разговорился? Обычно из него клещами слово не вытянешь, и вдруг такое красноречие.

Я достаю телефон, открываю переписку с Лерой. Она прислала отчёт по охватам, и я демонстративно погружаюсь в цифры и графики. Делаю вид, что не слушаю. Что всё это мне неинтересно. Но информация на подкорку записывается.

Лёха дальше говорит:

Глава 5.

— Это чайки, мам! Гости пока столько не выпили, чтобы так реготать! Мы ещё от берега не отошли! — смеюсь в трубку, шагая по пирсу вдоль пришвартованных яхт.

Соня оставила в багажнике сумку с важными аксессуарами. Я, как ее правая рука на свадьбе, иду забрать.

Солнышко играет бликами на воде, легкий морской бриз приятно обдувает кожу.

Хорошо.

Мама расспрашивает, как всё проходит.

— Яхты — роскошные! Их две, да! Женихи с дружками на одной, невесты с подружками — на другой, — рассказываю, пересекая портовую площадь рядом с автостоянкой. — Остров совсем рядом, видно с берега. Там больше никого не будет, кроме нас. Его арендовали до утра.

Настроение легкое, беззаботное. Половина бокала шампанского в компании девчонок — и я наконец расслабилась.

Чайки громко галдят. Мама в трубке бухтит, что некоторые слишком уж шикуют. Я улыбаюсь.

— У людей такой стиль жизни, мам. Когда есть возможность, почему бы не сделать красиво? Идея интересная, организация достойная. Мне всё нравится.

Я уже на стоянке, вижу аудюху Гордиевских. Через две машины от неё стоит уже знакомый мерс. Жемчужно-белый GLS.

— Твою ж мать! — вырывается у меня.

Лёху после вчерашнего видеть не хочется. Его нет в списке приглашенных, я уточнила у Сони с утра. Видимо, привез кого-то из гостей.

На мою ругань мама ахает.

— Каблук подвернулся, отвыкла от шпилек, — оправдываюсь и быстро переключаюсь. — Моё платье, кстати, произвело фурор. И хорошо, что рукав длинный, по погоде — идеально. Только блестит чересчур. На солнце точно, как рыбья чешуя. Чайки на меня косятся подозрительно.

Шутку мама оставляет без внимания — никогда не понимала мой юмор. Она улюлюкает с Мариком и принимается снова рассказывать мне, какой он послушный, как хорошо кушает. Наконец-то распробовал авокадо — в обед съел почти половину, и порцию рисовой каши вдогонку. Теперь играется с пирамидкой. Ведет себя замечательно, не капризничает. И ночью спал спокойно, только покряхтел немного, когда потерял пустышку.

Всё это я слушаю по второму кругу. Но ладно. И по двадцать второму готова. Мой сынуля в порядке — это главное.

Сама я этой ночью спала ожидаемо плохо. Точнее, почти не спала. Слова Лёхи не давали. Всё крутила их, крутила...

Я ни разу не пожалела о том, что тогда поспешно улетела и обрубила концы. Меня обманули, предали, унизили. Более того, моей жизни угрожала опасность, да и с визой были проблемы. В такой ситуации бежать — не слабость, а необходимость. Выбора не было!

Да, я не дала Тимуру шанса объясниться. Но не видела в этом смысла. Когда он стал звонить и просить выслушать, то делал мне больнее. И я сожгла мосты.

Все это время я была уверена, что поступила правильно, но вчера эта уверенность пошатнулась. Сомнение пробилось сквозь броню тонкой, едва заметной струйкой. Внутри что-то сдвинулось, и воспоминания, которые я так долго отталкивала, хлынули потоком. К утру я даже поплакала.

Я любила его. Очень сильно любила. Это невозможно отрицать.

— Ладно, мам. Мне неудобно говорить, — начинаю прощаться. — Марика целуй. Знаю, что постоянно. От меня отдельно чмокни.

Считая разговор законченным, я достаю из багажника объемную тканевую сумку и забрасываю её на плечо.

Но мама не отключается. Снова и снова повторяет, что Марку без меня хорошо. Наверное, хочет меня успокоить, избавить от лишних переживаний. Но выходит наоборот.

Меня будто незаметно отодвигают в сторону, давая понять: моя значимость преувеличена.

И во мне включается психолог.

Зажав плечом трубку, спокойно, по пунктам объясняю, что её слова обесценивают меня. Что говорить так — значит ставить под сомнение мою роль в жизни ребёнка. И мне это неприятно.

Мама не понимает. Начинает возражать, уверять, что я всё воспринимаю неправильно.

Я раздражаюсь. Голос становится жёстче, тон — острее.

На хлопок дверцы за спиной не реагирую.

Рывком тяну вниз крышку багажника. На автомате. Не подумав, что на дорогих машинах так делать не нужно.

— Какого чёрта? — ругаюсь, когда она не поддается. — Это не тебе! — отрезаю, когда мама ахает, чем только сильнее злит.

— Здравствуй, Даша. Тебе помочь?

Этот голос…

Как удар током. Как вспышка в темноте.

Я узнаю его мгновенно.

Поворачиваюсь резко, дергано. Слишком быстро. Телефон выскальзывает, летит на бетон.

Тимур подходит раньше, чем я успеваю наклониться. Поднимает, но отдавать не спешит. Смотрит. Внимательно, пристально. Прямо в глаза.

Я выхватываю у него телефон и жму отбой, судорожно прокручивая в голове свои последние фразы. Что он слышал? Мог ли понять?

— Здравствуй, Даша, — повторяет он медленно, чуть наклоняя голову набок.

Как будто смакуя момент.

Я нервно сглатываю и окончательно теряюсь. Буквально заставляю себя открыть рот и ответить. Хоть что-то!

— Что ты здесь делаешь? У тебя же гольф!

Получается плохо, истерично.

Он пожимает плечами.

— Я решил не лететь на этот чемпионат. Не хочу пропускать свадьбу друзей. Такое событие... Как дела, Даш?

Я смотрю на него и молчу. Рассматриваю, как последняя дура.

Легкий загар, свежая стрижка, идеально подогнанная бородка. Бежевый смокинг сидит безупречно, а рубашка настолько белая, что глаза режет.

Передо мной мужик с картинки о красивой, безупречно отлаженной жизни. И это не иллюзия. Тимур Козырев такой и есть.

Он вовсе не выглядит сломленным. Все в нем — от движений до взгляда — говорит: у него всё за-ши-бись. Спорт, витамины, режим... Да он в полном порядке! И, судя по самодовольному блеску в глазах, нисколько не удивлен нашей встрече.

— Багажник лучше закрывать с брелка, — говорит спокойно, так и не дождавшись моего ответа. — Или воспользоваться сенсором.

Плавным движением он проводит ногой под бампером — крышка мягко опускается.

Так же медленно его взгляд скользит по мне.

Глава 6.

В салоне основной каюты шумно. Звон бокалов, разговоры, всплески смеха. Играет музыка, девчонки танцуют, подпевают…

Я будто за стеклом. Стою у кромки этого веселья, наблюдаю со стороны.

Праздничное настроение растворилось, как морская соль в воздухе.

И всё из-за него.

Явился. Весь из себя такой вальяжный, уверенный. Свадьбу друзей он не смог пропустить. Ну конечно. Как же без него?

На полпути к острову девчонки решают допить открытое шампанское — чтобы на церемонии всем было веселее.

— Да-а-аша! Алё! Ты вообще с нами?

Голос Арины Белецкой пробирается сквозь плотную пелену мыслей. Пританцовывая, она машет рукой перед моим лицом.

— Тут я, — отзываюсь рассеянно.

Беру со столика свой недопитый бокал, поднимаю.

Арина произносит тост. Громко, с выражением. О том, как важно найти свою половинку. Что настоящая любовь бывает лишь раз в жизни, и если повезло её встретить, надо ценить и беречь. Семья — это тоже работа.

Банально, но мило. От чистого сердца.

Все чокаются. Я ставлю бокал обратно.

Перед глазами наглая ухмылочка.

Посмотрит он. Ну-ну… Удачи тебе, Козырев.

Капитан объявляет, что сейчас открываются лучшие виды на остров и можно сделать классные фотки. Все тут же срываются, выбегают на палубу ловить удачные кадры для селфи, снимать сторис с морским пейзажем.

Соня остаётся. Подходит, садится рядом, смотрит на меня глазами кота из «Шрека».

Мы с ней едва не поссорились перед отплытием. Я набросилась с упрёками в такой важный для неё день. Тоже чувствую себя виноватой.

И всё из-за этого козла выхоленного!

— Даш, я только утром узнала, что он будет на свадьбе, — вздыхает она, беря меня за руку. — Никита обмолвился, когда выяснилось, что Макс не прилетел. Этот дурачок проспал и опоздал на рейс.

Младший Гордиевский… Тот ещё персонаж. Из тех, про кого говорят: природа на нём отдохнула. Мы учились в одном универе, и я не слышала ни одной вменяемой истории про этого парня. Любитель запрещёнки, отбитый адреналинщик, ходячая проблема. Может, и к лучшему, что не прилетел.

— И кто теперь будет дружком Никиты? — спрашиваю, но уже в тот же миг неприятное предчувствие пробирается под кожу и холодной волной стекает по спине. — Только не говори мне, что он!

Взгляд у Сони становится ещё более жалостливым.

— Прости, так получилось.

Я сжимаю губы и дышу через нос, стараясь держать себя в руках.

— Меня трясёт от одного упоминания его имени, а ты хочешь, чтобы я весь вечер с ним взаимодействовала? Нет, Соня. На такое я не подписывалась! Срочно меняйте нас на Гарика и Арину, иначе скандала на свадьбе не избежать.

— У Белецких свои роли. У нас сценарий, Даш. И потом… Женатые в свидетелях — плохая примета. Мой Гордиевский в такие вещи верит. Серьёзно!

Я закатываю глаза, качаю головой.

Просто замечательно.

Тут в кают-компанию врывается взбудораженная Арина.

— Ну что вы сидите? Там та-акие виды! Идём фоткаться!

Мы с Соней переглядываемся. В данный момент выражения лиц у нас не самые фотогеничные.

Арина это замечает, прищуривается.

— Что происходит? Я чего-то не знаю?

— Ничего особенного. Просто Дашка решила испортить мне праздник, — язвит Соня. — Отказывается быть моей дружкой из-за бывшего.

Арина переводит взгляд на меня.

— Вы с Тимуром плохо разбежались, да?

Она явно не в курсе всей истории. И это лишний раз доказывает, что Соня — настоящий друг. Она не сплетничает обо мне. О том, что у меня есть ребёнок, не рассказала даже мужу. Сама была в моей шкуре, понимает.

— Хорошо редко кто расходится, — отвечаю я, не желая вдаваться в подробности.

— Может, ещё помиритесь. С бывшими такое часто случается. И до свадьбы доходит. Скажи, Сонь? — хихикает Белецкая.

— Не тот случай! С ним — больше ни за что! — отрезаю категорично, передёрнув плечами.

Даже если я когда-нибудь смогу его простить, это ничего не изменит. Близко к себе не подпущу. Ни при каких обстоятельствах. Даже если он останется последним мужчиной на земле!

— О-о, — тянет Арина, посмеиваясь. — Знакомая история от любви до ненависти. Когда я встретила Белецкого спустя год после ссоры, то еле заставила себя поздороваться с ним.

— Я не поздоровалась. Спросила, какого чёрта он не играет в свой гольф! А когда он стал улыбаться — послала.

— Он тебе улыбался? — оживляется Соня. — А что говорил? Просил выслушать, да?

— Панасоник! — осекаю её. — По-твоему, это похоже на турецкий сериал? Я не хочу об этом говорить!

— Прости, — лепечет она. — Дружкой-то будешь?

— Буду! Но сразу предупреждаю: если с вашим дружком сегодня что-то случится на этом острове, я была в аффекте! — пытаюсь пошутить.

— Давай я с ним поговорю. Или попрошу Никиту, чтобы сказал ему не приближаться к тебе на расстояние выстрела. На всякий пожарный.

Вот наивная. Так он и послушал. Как же! Если что решил, будет делать по-своему. Он же бронепоезд!

— Не надо, я сама разберусь. Не маленькая.

— Правильно, Даш! — поддерживает Белецкая. — Ты перед ним не тушуйся. Веди себя естественно, уверенно. Шампанского побольше, подбородок повыше, спину поровнее. Пусть видит, что потерял!

— Вот-вот! Просто не обращай на него внимания. Отрывайся в своё удовольствие, — поддакивает Соня.

Я молча беру свой бокал и допиваю остатки шампанского.

Капитан объявляет, что через несколько минут мы подойдем к берегу. На палубе оживление — девчонки готовятся к эффектному спуску на пирс, где нас уже встречает мужская часть свадьбы.

Мы с Соней выходим и успеваем сделать несколько снимков. На фотографиях я счастливо улыбаюсь. Шампанское действительно помогает. Поэтому перед церемонией я выпиваю ещё бокал.

У арки мне приходится стоять рядом с Козыревым. Я чувствую, как он постоянно жалит меня взглядом, но делаю вид, что не замечаю. Держу спину ровно, подбородок повыше. Как и советовали.

Глава 7.

Остров небольшой и совершенно дикий, здесь никто не живёт. Освещение есть только у шатров, где проходит празднование. Остальное — тонет во мраке.

Я спускаюсь к причалу по извилистой тропе. Вдоль неё с двух сторон выставлены бамбуковые факелы. Это имитация, но пламя в них неотличимо от живого — дрожит, колышется, будто дышит.

Красиво. Как в сказке.И жутковато. Как если бы её написал не Андерсен, а Агата Кристи.

Вокруг ни души. Лишь ветер подвывает да море стонет, разбиваясь волнами о скалы. К вечеру оно разволновалось.

— Море волнуется, а ты не волнуйся, — хихикаю, подбадривая себя.

Но шаг сам собой ускоряется. Раз за разом ловлю себя на том, что оборачиваюсь. Ощущение чьего-то присутствия за спиной — едва уловимое, но настойчивое.

Глупости, конечно. Никто меня не преследует.

Чтобы отвлечься, вытаскиваю телефон, на ходу записываю сториз. Решила всё-таки оживлять свой блог, больше показывать, как и чем живу. Сегодня было много личного контента — яхта, остров, свадьба. Дорожка с факелами станет идеальным финалом мини-репортажа.

Дощатый пирс поскрипывает под натиском волн. Шпильки то и дело норовят застрять между досками, и мне приходится идти на носочках.

Я пританцовываю. Голова лёгкая-лёгкая, будто наполнена гелием. Веселье не отпускает.

Яхты пришвартованы рядом. С первой доносится смех, слышны голоса. Но мне во вторую.

Взбегаю по трапу, захожу в салон. Свет горит, но никого нет. Тихо.

Прохожу к лестнице.

Яхту покачивает. Или это меня?

Сколько бокалов я выпила? Четыре, кажется. Или пять. Последний был явно лишним. Дальше — только вода.

Вещи Сони в одной из нижних кают. Я уже спускалась сюда перед отплытием, но всего на минутку. Теперь осматриваюсь внимательнее.

Спальня просторная, с панелями из тёплого дерева и мягким рассеянным светом. В центре — большая кровать с кожаным изголовьем цвета топлёного молока, идеально заправленная, с пышными подушками. Гардеробная скрыта за раздвижной дверью, рядом — вход в санузел, отделанный мрамором, с зеркалом во всю стену и тропическим душем. Всё продумано до мелочей: ничего лишнего, только комфорт, элегантность и безупречное качество.

Невольно вспоминаю одну из любимых маминых фраз: «Красиво жить не запретишь».

Эх, я бы так пожила. С удовольствием!

Телефон в руке вибрирует. Лера пишет, что в блоге небывалая активность.

Присаживаюсь в кожаное кресло в лаунж-зоне, проверяю.

Реакции на сториз летят в режиме нон-стоп. Очень много комментариев. Пролистывая их, улыбаюсь. Какая же душевная у меня аудитория! Лера уверяет, что со временем появятся хейтеры, придётся банить их пачками, но пока — ни единого грубого слова.

Наверху что-то грюкает.

Я подскакиваю, блокирую телефон. Зачиталась, потерялась во времени. На свадьбе меня заждались.

Беру пакетик с кружевной подвязкой, бросаюсь к выходу — и… впечатываюсь в Козырева. Прямо в дверном проёме.

Резко отшатываюсь, смотрю ошарашено.

Он без пиджака, рукава рубашки закатаны, волосы слегка взлохмачены ветром. Дышит часто, грудь вздымается — то ли бежал, то ли волнуется.

Не пойму.

Моргаю, сбрасывая секундное оцепенение, делаю шаг назад.

— Ты… что здесь делаешь?

— Опять ты с этим вопросом… Повторяешься.

Качнув головой, он усмехается и входит.

Пространства мгновенно становится мало, его энергии — слишком много. Я рефлекторно отступаю ещё на шаг. Отвыкла от его близости. В принципе — от него.

— Тебя долго не было. Решил проверить, всё ли в порядке.

Он всё-таки отвечает на мой вопрос. Так запросто, как будто у нас всё окей. Это немного сбивает с толку. Как и то, что стоит он слишком близко.

Воздух наполняется знакомым ароматом парфюма, смешанным с терпким запахом его кожи. Запахом, который я, чёрт подери, прекрасно помню!

Не хочу его чувствовать. Не хочу!

— Тебе заняться больше нечем, кроме как следить за мной? — фыркаю, глядя в сторону.

Тимур тяжело вздыхает.

— Хватит рычать, Даша. Тебе не идёт. Спрячь зубки, давай нормально поговорим.

Смысл сказанного вызывает неожиданно сильную вспышку злости и отторжение.

— Не о чем нам говорить, — мотаю головой.

— Есть о чём, — настаивает.

Подходит ближе, скользит взглядом по моему лицу. В глаза пытается смотреть — я не позволяю. Пячусь и упираюсь икрами в кровать.

Сердце ускоряется, кровь разносит по венам гнев.

Знаю я, что он скажет. И знаю, что отвечу. Наговорю гадостей. Как пить дать наговорю! Колкие слова весь вечер вертятся на языке, словно пузырики шампанского, которым я увлеклась.

Нет, не получится у нас разговора. Не сейчас.

— Мне нужно идти, меня ждут.

— Я не задержу надолго. Присядь.

Тимур подаётся вперёд, кладёт руки мне на плечи. Голос мягкий, ладони слегка давят.

Я не поддаюсь. Сжимаю пальцами телефон, задираю подбородок. Он всегда получает, что хочет.

Но не в этот раз.

— Я сказала — нет. Дай пройти!

Пытаюсь обойти его, но он не позволяет.

Я вправо — и он вправо. Я влево — он туда же.

Мысли хаотично мечутся, как бьющиеся в стекло мотыльки.

Зачем он меня пугает?

— Даш…

Снова в глаза заглядывает, пытается обнять.

— Отвали, сказала!

Не хотела хамить, но он не оставил мне выбора.

Пихаю его в грудь. С силой. Со злостью.

Вылетаю из каюты, врезаюсь в стену напротив.

— Да стой ты!

Не слушаю. Бросаюсь к лестнице.

Тимур догоняет на последних ступенях.

Я чувствую его руки на талии.

Большие. Сильные. Горячие.

Яхту качает, нога соскальзывает.

Он не даёт упасть. Прижимается сзади и толкает вверх.

–––––––––––

❤️Дорогие читатели! ❤️

Кто ещё не поставил звёздочку книге и не нажал [мне нравится]?
Сейчас самое время! Вы меня здорово поддержите🤗
Сердечно благодарю всех, кто уже лайкнул💋

Глава 8.

В салоне качает ощутимее.

Руки Тимура всё ещё на мне, поддерживают.

— Осторожнее…

Он так тесно прижимается к моей спине, что его жар проникает через одежду. И я снова чувствую его запах.

Раздражаюсь.

— Не трогай меня!

Отдираю цепкие пальцы от живота, бросаюсь к выходу и чуть не падаю.

Меня здорово шатает. И дело не только в качке. Привычное ощущение стабильности рушится от его близости, от того, как откровенно он меня касается, будто имеет на это право.

Тимур снова подхватывает. Мы делаем вместе несколько шагов. Я пытаюсь вырваться, но он зажимает, блокирует руки.

— Тих... тихо, не дёргайся. И без того штормит, — выдыхает рядом с ухом, стискивая меня почти до хруста. — Как же я по тебе скучал…

Голос низкий, слегка шершавый. Я на него странно реагирую. Дрожать начинаю, по шее и плечам бегут мурашки.

Так не должно быть!

— А я по тебе — нет, — цежу сквозь зубы.

Яхту снова качает. Тимур толкает нас к дивану, прижимает меня к спинке. Всем телом наваливаясь, заставляя прочувствовать его нестерпимую близость.

— Не верю, — хрипит в шею, трётся щетиной.

Меня снова в дрожь бросает. В висках стучит, по венам несётся концентрированная злость. На себя, на своё тело. Почему оно так предательски реагирует?

— Пусти меня! — почти кричу.

Он тяжело вздыхает, выпрямляется. Я поворачиваюсь и отталкиваю его от себя. Внутри разрастается огненный шар.

Ненавижу. Как же сильно я его ненавижу! Сильнее, чем любила, кажется.

Мне бы уйти сейчас, ничего не сказав, но сдержаться не получается.

— Не смей ко мне прикасаться. Слышишь? Никогда! — шиплю с презрением. — Ты больше для меня не существуешь. Ты мне — никто!

Тимур подается вперед. Чертит взглядом рваные линии по моему лицу. Глаза тёмные, буйные, блестят лихорадочно.

— Я так не думаю.

Сказать, что мне плевать на его мнение, я не успеваю. Он обхватывает меня за шею и притягивает. Его лицо оказывается в считанных сантиметрах от моего, тепло дыхания касается кожи.

Воздух густеет, становится вязким, как расплавленный мёд.

Мы смотрим друг на друга и шумно дышим. Усмирить эмоции немыслимо. Они зашкаливают, толкая к безумию.

Тимур вжимает пальцы в мой затылок, вынуждая поднять голову. В этом движении столько агрессивного намерения, что моё тело протестует. Мышцы напрягаются, огненный шар внутри раздувается.

Он думает, что сможет меня поцеловать? Ну уж нет.

Его губы почти касаются моих, когда я резко выворачиваю шею и кусаю его за руку. Вгрызаюсь зубами в кожу выше запястья. Бездумно. Остервенело. Как дикий зверёк. Пока не чувствую солоноватый вкус крови на языке, который и приводит в чувства.

Отпрыгнув, широко распахиваю глаза.

Осознание собственного поступка опаздывает на несколько секунд, за которые в голове вихрем проносятся мысли.

Не зря я предупреждала Соню, что что-то случится.

Не зря он просил меня спрятать зубы.

Всё всегда бывает не просто так!

Тимур замер, руку держит на весу. На лице у него не меньшее изумление, чем у меня.

Мы одновременно смотрим на место укуса. Кожа там разорвана неровными полукругами, в углублениях сочится кровь.

Стыд накрывает резко, сразу с головой. В психологии он так и называется — реактивный стыд. А то, что произошло со мной, — аффективная атака. Неконтролируемый всплеск долго подавляемых эмоций. Это моя обида и боль вырвались наружу, минуя сознание.

Я повела себя примитивно. Как ребёнок, который не может сказать словами, что его ранили, и просто кусает.

Только я взрослая, сама уже мать. Мало того, я — будущий психолог. Как я могла такое сделать? Ничего не понимаю. Растерянно дёргаю плечами, руки повисают вдоль тела.

Тимур первым нарушает молчание.

— Полегчало?

Я заставляю себя посмотреть на него, но быстро отвожу взгляд.

— Не особо.

— Можешь повторить. У меня есть вторая рука. Недавно как раз долечил.

В голосе насмешка. Он потешается надо мной и над всей этой тупейшей ситуацией. А мне совсем не весело. Я сгораю от стыда, но виду не подаю.

— Ещё раз полезешь — воспользуюсь предложением с большим удовольствием.

Тимур беззвучно смеётся, качает головой.

— Ты смотри какая… Одичала кошечка.

Меня передёргивает.

Когда-то я называла его тигром, а он меня — своей кошечкой. В шутку гладил за ушком, целовал в лобик.

Я прижималась к нему и мурлыкала. Грелась в его руках, впитывала его голос, его тепло. Думала, что он — только мой, что всё между нами — настоящее. Верила ему так, как никому и никогда.

Какая же я была наивная.

— Зачем ты брыкаешься, Даша? Тебя же не отпустило.

Тимур берёт со стола обычную салфетку, небрежно стирает с руки кровь. Я наблюдаю. Когда наши взгляды встречаются, вскидываю подбородок.

— Ты ошибаешься. Меня отпустило сразу. Улетела и забыла. Было бы что вспоминать!

Он слегка прищуривается. Глаза всё такие же — лихорадочно-хищные.

— Не надо держать меня за дурака. Я вижу, как ты реагируешь на меня.

— У тебя непомерно высокое самомнение, в курсе?

— Зато я не вру.

— Как давно?

Мы снова смотрим друг другу в глаза. Оба понимаем: каждый останется при своём. Этот разговор изначально был обречён. Даже если сейчас Козырев опуститься передо мной на колени — я его не прощу. Но он и не сделает такого, не позволит себе унизиться.

— По-хорошему не хочешь, значит? — прищуривается нижними веками.

Я его разозлила. Это очевидно.

— Никак не хочу.

Разворачиваюсь и иду к выходу. Покачиваюсь, но спину держу ровно и даже бёдрами виляю, демонстрируя уверенность и независимость.

Я больше не его кошечка. Сама по себе. Отрастила клыки, заматерела. И теперь, если меня ухватить за загривок, я кусаюсь.

— На яхте должна быть аптечка, — бросаю через плечо перед тем, как выйти на палубу. — Обработай рану, а то инфекцию подхватишь.

Глава 9.

На следующий день Гордиевские устраивают большой семейный обед в отеле Марии, где я остановилась.

Проходит он на открытой террасе с панорамными видами на море и горы невероятной красоты.

Присутствуют только самые близкие. И Козырев.

Все думали, что он поедет на обед к Дорониным, с которыми дружит больше, но нет — припёрся сюда. Ещё и сидит за столом ровно напротив меня. Когда я пришла, все уже расселись. Мне досталось максимально неудачное место.

На улице тепло и солнечно. По перголе плетётся цветущая глициния, заливисто щебечут птички, по ярко-синему небу гуляют пушистые облака…

Идиллия.

Вот только чувствую я себя так, будто ночью меня переехал гусеничный трактор. Пошевелиться страшно. Голова — как пустой тонкостенный сосуд, внутри которого гудит.

Зачем я столько выпила вчера? Чем думала, когда снимала стресс очередным бокальчиком?

В моменте было хорошо, я показательно веселилась, но теперь расплачиваюсь за это жутким похмельем.

На обеденном столе всё, что так любят в здешних благодатных краях: приготовленные на мангале мясо и морепродукты, ароматные овощи, свежая зелень, оливки… И вино, конечно же.

— Даш, тебе белое или красное? — спрашивает Никита, поочерёдно показывая мне бутылки.

Я заторможено моргаю. Об алкоголе не могу даже думать.

— Она предпочитает игристое, — отвечает за меня Тимур, откупоривая местное шампанское.

Вздрогнув от звука выстрелившей пробки, хватаю со стола минералку:

— Я буду воду с лимоном, у меня ночной перелёт.

Улетаю я сегодня, поздно вечером. В аэропорт договорилась ехать со свидетелями Дорониных. Ребята возвращаются в Москву через Турцию, летят тем же рейсом, что и я. Обещали за мной заехать.

Козырев просит официанта принести нарезанный лимон. Как всегда внимательный, всё сечёт.

И смотрит на меня постоянно.

— Что-то ты бледная, — замечает участливо. — Не выспалась?

Уголок его губ бесяче дёргается.

— Угу, — отвечаю, уткнувшись носом в стакан.

Сам он выглядит так, будто проспал восемь часов без единого пробуждения, с утра выпил зелёный смузи и успел поплавать в бассейне. Бесит своей идеальностью. Настолько, что хочется ещё раз его цапнуть.

Во мне с утра один черный кофе, две шипучие таблетки аспирина и приличный объём настоявшегося за ночь раздражения.

Пытаясь отвлечься, я собираю в тарелке натюрморт: ломтики сыра, кольца розовых помидоров, поджаренная на огне зеленая спаржа, несколько веточек петрушки, горсть оливок. Получается довольно эстетично, по-зошному. Фоткаю и выкладываю в сториз. Забрасываю в рот одну оливку, жую.

Все это время Козырев продолжает буравить меня взглядом.

— Ты стала вегетарианкой? Тоже поддалась этой моде?

— Нет. С чего ты взял?

— Ты похудела, ничего не ешь. Вчера на свадьбе только шампанское пила.

— Теперь ты спрашиваешь, не стала ли я алкоголичкой? — огрызаюсь, гоняя за щекой косточку от оливки. — Я так плохо выгляжу?

— Ты выглядишь прекрасно. Мне нравится. Очень.

Он внаглую меня рассматривает и явно флиртует. При всех. Открыто. Прямо за столом. Но этого никто не замечает. Все шутят, смеются, тосты звучат один за другим.

Звон бокалов отдаётся в моей голове мучительными спазмами.
Заставить себя съесть что-то кроме несчастной оливки я не в силах. Вести эту странную беседу с Козыревым — тем более.

Допив воду с лимоном, встаю и иду к детской площадке, где тусуется Николь и ещё несколько детей. За ними присматривает няня, и, судя по бесконечным спорам и крикам, справляется она так себе.

Под раскидистым платаном, в коляске сладко спит мой будущий крестник. Проходя мимо, я машинально поправляю муслиновую пелёнку, оголившую пухлую ножку. И краем глаза замечаю, что Козырев идёт за мной.

Кто бы сомневался.

— Ой, а что у вас с рукой, Тимур? — встревоженно спрашивает его няня Гордиевских.

Отпечаток моих зубов заклеен огромным квадратным пластырем — таким, что только слепой не заметит.

Козырев повторяет свою дежурную версию:

— Вчера на острове меня что-то укусило. Походу, ядовитое. Реакция серьёзная пошла.

При этом он косится на меня и едва заметно улыбается. Издевается.

Про этот пластырь его не спросил разве что девятимесячный Матюша Гордиевский. Да гуляющий по территории отеля лохматый пёс.

Вот что мешало надеть рубашку с длинным рукавом? Нет же — вырядился в поло. Офигенски красивое, цвета капучино. Ну ведь специально! Оно ещё сидит на нём идеально, подчёркивает всё, что надо.

— Да-ша! Тимур-р! — зовёт нас Николь.

Моя обожаемая малявка за этот год здорово подросла и полностью перестала шепелявить, но всё ещё забавно рычит. Она просит раскачать посильнее качели — те самые, которые единолично занимает весь обед, из-за чего успела обозлить на себя остальных детей.

Приходится мягко и доходчиво объяснить ей, почему поступать так с друзьями — некрасиво. С трудом, но договариваемся: она катается ещё три минуты и уступает качели другим.

Няня отпрашивается пообедать. Я её отпускаю. Пока Тимур качает Николь, собираю остальную малышню на лужайке.

— Хотите поиграть в «секретного художника»?

— Да! Да! — хором отвечают дети.

— Тогда слушайте правила. Я буду рисовать вам на спинке рукой, а вы угадывать, что это.

Один мальчик сразу поворачивается.

— Кружок... лучик... ещё лучик, — озвучиваю, что вывожу пальцем.

— Это солнышко! — тут же догадывается он.

Дети по очереди подставляют спинки. Я рисую цветочек, звёздочку, домик...

Николь бросает качели уже через минуту, прибегает играть со всеми.

Тимур тоже подходит.

— И мне, — поворачивается спиной.

— Что же тебе нарисовать, мальчик Тимур? — шучу басистым голосом.

Малышня хохочет.

— Сердечко! — подсказывает Николь.

Маленькая сводница. Вся в свою маму!

— Нет, — говорю. — Я лучше напишу.

Спина у Козырева широкая, есть где разгуляться. Недолго думая, вывожу пальцем по гладкому бежевому трикотажу : «У тебя ничего не получится». В конце ставлю жирный восклицательный знак.

Глава 10.

Кончики пальцев ещё покалывает, пока смотрю на удаляющуюся спину Козырева. Перед тем как уйти, он так на меня глянул, что сердце сжалось. Я всегда была излишне эмпатичной, слишком жалостливой.

Растираю пальцы, вздыхаю.

Может, зря я с ним так жёстко?

Тут же встряхиваю головой, отгоняя эту мысль. Он не маленький мальчик, которого выгнали с площадки, а взрослый мужик, который предал меня. Солгал. Подло и намеренно. И после этого у него хватает наглости подкатывать ко мне. Не стоит он ни моей жалости, ни сомнений.

Буквально через несколько минут Козырев возвращается. Приносит мяч и переманивает малышню играть в футбол. Он и не думал обижаться. Увлеченно рассказывает детям правила, показывает, как правильно бить по мячу. И всё поглядывает на меня.

— Идёшь с нами играть, Даша? — зазывает, улыбаясь. И снова тем тоном, как будто между нами все окей.

— Я лучше поболею. С трибун, — отшучиваюсь, опускаясь в шезлонг.

Подвижные игры мне сегодня точно противопоказаны.

Наблюдаю. За ним. Как легко он двигается, бегая с детьми, умело отбивает мяч, смеётся, запрокинув голову.

Гад он. Но какой же притягательный. И в этом — самая большая несправедливость.

Злюсь. На него — за то, что он такой классный. На себя — за то, что реагирую. Но всё равно смотрю. Почему-то хочется.

Вскоре к игре подключаются взрослые. Из перевёрнутых цветочных вазонов выставляют ворота, откуда-то берется свисток.

Солидные дядьки бегают по лужайке вместе с трёх- и пятилетками и пинают мяч с таким азартом, будто на кону золотой кубок. Их жёны перебираются из-за стола ближе к импровизированному полю и начинают всерьёз болеть.

Когда команда Гордиевского забивает первый гол команде Белецкого, шум-гам стоит такой, что просыпается малыш Матео — тоже с криком, возмущённым и сонным.

Никита подбегает к коляске первым. Бережно достаёт сына, прижимает к себе, покачивает.

Я смотрю, как он гладит его по спинке, как трогательно целует в почти безволосую макушку...

Слезы наворачиваются от такой милоты. Следом накрывает осознание — у моего ребенка этого нет.

Мой сын растёт без отцовской ласки. Мы с мамой любим его безмерно, зацеловываем бесконечно, но мужского внимания он не получает. А оно — другое. Другая энергия. Другой взгляд на мир. Другое «не бойся, я рядом».

Как важен ребенку отец, я знаю не только из учебников по психологии. Сама росла без второго родителя.

Желаю ли я такого своему ребенку? Нет.

Сто раз НЕТ!

Я клялась себе, что не повторю сценарий мамы. Так зачем же повторяю? Почему молчу? Почему своими же руками отрезаю сына от одной из самых важных связей в жизни?

Тимур подходит и берёт плачущего Матео за ручку. Наклоняется, с теплом заглядывает малышу в глаза, говорит что-то, и тот успокаивается.

Моё сердце снова болезненно сжимается. Ведь перед глазами у меня другой ребёнок — наш.

Я вижу, как Тимур так же гладит его ладошку, потом берёт на руки, целует в золотистую макушку. Жгучий брюнет Козырев до семи лет тоже был светленьким. Он показывал мне свои детские фотографии. Помню, как тогда умилялась щекастому блондинчику.

Марик так похож на него. Тот же миндалевидный, чуть восточный разрез глаз, длиные пушистые ресницы. Тот же чёткий изгиб верхней губы, такой же подбородок. И ямочки на щеках — точь-в-точь как у маленького Тимура.

Я не выдерживаю — отворачиваюсь, смаргиваю слезы. Козырев поступил со мной плохо. Даже жестоко. Я не могу его простить. Но наш ребёнок ни при чём. Он страдать не должен.

— Даш, ты идешь с нами к водопаду? — зовет Соня.

Оглядываюсь — все уже ушли. А я сижу одна. Со своей эмпатией и неожиданно острым желанием рассказать Тимуру о сыне.

Я сделаю это. Обязательно. И позволю им видеться. Но не сейчас. Немного позже. Когда Марку исполнится год и мы вернёмся в Москву, куда Тимур не сможет сразу примчаться и устроить мне разнос. А в том, что он его устроит — я не сомневаюсь.

К водопаду я не иду. Сославшись на головную боль, прощаюсь со всеми и закрываюсь в номере.

Третьи сутки я почти без сна и в стрессе. Голова действительно болит, веки тяжелые, тело — будто мешок мокрого песка. А впереди — ещё и поздний перелёт.

До дома я доберусь глубокой ночью. Утром у меня традиционный понедельничный эфир о красоте. Тема «Проснись сияющей!».

Как раз тот случай. Представляю себя завтра в камере: серое лицо, потухшие глаза, круги под которыми не перекроет ни один тональник в мире.

Решаю немного подремать перед дорогой. Закрываю глаза — и будто в яму проваливаюсь.

Просыпаюсь так же резко, тянусь к телефону. Ой, мамочки! Почти восемь вечера! И на экране сообщение от Маши: «Даша, извини, но мы с Костей остаёмся ещё на день. Не жди нас».

Вскакиваю с кровати, как ужаленная. Регистрация заканчивается через два часа, ехать до аэропорта почти столько же, а я еще не собиралась.

Мчусь в душ — и обратно. Мокрые пятки скользят по плитке, спотыкаюсь об полотенце. Прямо на голое тело натягиваю любимый костюм, скручиваю мокрые волосы в пучок и пихаю всё подряд в чемодан.

Косметичка не закрыта, содержимое высыпается. И черт с ним!

Молния не сходится. Сажусь на чемодан сверху, нажимаю всем телом, молюсь, чтобы не лопнула.

Выбегаю из номера — растрепанная, с босыми щиколотками и этим перекошенным чемоданом, который упорно катится не в ту сторону.

Гости давно разъехались. Только Козырев остался. Сидит на террасе, смотрит вдаль, поглаживая за ухом лохматого пса.

— А где Маша? — спрашиваю сбито.

— В город уехала.

— А ты чего здесь?

— Пью кофе, свежим воздухом дышу.

Он такой расслабленный, что это бесит. У меня пятки горят — а он в режиме дзен.

— Можешь дать телефон местного такси? Только чтобы быстрое и проверенное. Я опаздываю в аэропорт.

— Поехали, отвезу.

Он подходит и забирает у меня чемодан, несёт его к машине.

Глава 11.

Скорость на спидометре — максимально допустимая. Согласно данным навигатора, в аэропорт мы прибудем прямо перед закрытием регистрации. Если дороги будут свободными.

Я проверяю время каждую минуту, словно это способно замедлить его. Сказать, что волнуюсь — ничего не сказать.

В салоне мерса приглушённо играет музыка, но это не помогает снизить градус напряжения. Оно — в моём сбитом дыхании, в сжатых на руле пальцах Тимура и в нашем упорном молчании. Мы не обмолвились ни словом с момента, как сели в машину, а едем уже полчаса.

Обнаружив, что на телефоне осталось всего десять процентов зарядки, я начинаю нервно ерзать и заговариваю первой.

— Извини, что отвлекаю. Мне нужно зарядиться, а провод — в чемодане.

Не отрывая взгляда от дороги, Козырев вытягивает назад руку:

— Давай, тут есть беспроводная.

Помявшись пару секунд, отдаю ему телефон.

— Нельзя, чтобы сел. В нём вся моя жизнь.

Тимур кладет его в нишу под консолью.

— Ну ясно, — тянет с лёгкой ухмылкой. — Ты же теперь блогер у нас.

Вчера я в приступе веселья рассказала про свой блог практически всей свадьбе. Было бы странно, если бы эта информация до него не дошла.

— У кого это «у нас»? — фыркаю.

Он делает вид, что не услышал.

— Я тоже подписался. И все публикации пролайкал, — признается спустя пару секунд. — Ты что ли в феминистки подалась? Так яро топишь за независимость…

— Ты путаешь понятия, — перебиваю раздраженно. — Я говорю не о борьбе за права, а о внутренней свободе. О том, как важно быть собой, а не удобной кому-то. Зачем было лайкать, если ничего не понял?

— Блогерша просто очень красивая.

Я давлюсь воздухом и часто моргаю. Даже не знаю, как реагировать на такие подкаты в лоб. У него тормозов вообще нет.

Не разговаривать по дороге — было лучшим решением, но мы уже начали.

— Почему ты осталась в Турции? — спрашивает он, не дав мне опомниться.

Заготовки на случай такого вопроса у меня нет. Отвечаю банально:

— Там хорошо… Тепло. Много солнца, море рядом...

Козырев хмыкает:

— Чем тогда Испания не устроила? Здесь то же самое, только в разы цивилизованнее. Зачем было улетать? Визу тебе делали, документы были на рассмотрении. Никто не имел права тебя депортировать. Адвокат бы отбил.

Говорит он ровно, размеренно. А мне хочется зашипеть. Пульс подскакивает, внутри бурлит.

— Мы оба знаем, что дело не в долбанной визе, — цежу сквозь зубы.

Наши взгляды встречаются в зеркале. Всего на секунду. В моём столько гнева, что Тимур первым отводит глаза. Плечи подаются вперёд, пальцы сильнее сжимают руль.

— Даш, я виноват. Знаю…

— Даже не начинай! — обрываю категорично. — Хочешь покаяться — иди в церковь. Или в мечеть. Не знаю, что тебе ближе.

— Послушай. Я не хотел тебя ранить. Не думал, что все так далеко зайдет…

— Мне неинтересно слушать твои оправдания. И противно.

Он закусывает губу. Челюсть ходит. Молчит с полминуты, прежде чем заговорить снова.

— Я не оправдываюсь. Просто хочу, чтобы ты знала: я осознаю, что повел себя... не по-мужски.

Да уж. Признавать вину с таким раздутым эго — сложно. Но помогать ему я не собираюсь.

— Ты врал мне! — выплёвываю, как яд.

— Врал, — соглашается. — Пришлось. Не мог же я…

— Пришлось?!

— Дай договорить! — Он тоже повышает голос. — Не мог я рассказать тебе всего. Ты бы ушла...

— И правильно бы сделала!

— Я так не думаю. У нас были чувства.

— Всё! Не хочу это слышать! — выкрикиваю, зажимая ладонями уши. — Не говори мне ничего! Я тебя не прощу!

С силой стискиваю пульсирующую голову. Я так боялась этого разговора, держала дистанцию. Но он все равно случился и за каких-то несколько минут раздробил меня в крошку.

— Мне не нужно твоё прощение. Мне нужна ты, — говорит этот наглец так, словно ставит перед фактом.

Меня трясёт. Пальцы давят на виски, ногти впиваются в кожу. Он думает только о себе. Снова только о себе! Эгоист до мозга костей. Как я могла быть такой слепой? Такой наивной?

— Даш… Давай ещё раз попробуем? — слышу, как через вату.

Ни за что!

Слова стоят в горле, как комья грязи. Резкие, обидные. Если заговорю — снесёт обоих. Поэтому молчу. Отворачиваюсь к окну и кусаю губы, чтобы не плакать.

Больно.

— Ну что ты как маленькая? Даш…

Сижу, будто замороженная, внутри всё сжато в тугой узел. Остаться в себе — единственный способ не рухнуть. Ни слова больше. До самого аэропорта.

За окнами в темноте мелькают сосны и цветущие кустарники. Тишина в салоне звенит. Тимур раз за разом вздыхает. Напряжение между нами — плотное, колкое. Такое, как было в самом начале. Я его тогда побаивалась, не доверяла.

Сейчас тоже не доверяю. Больше никогда не смогу.

Мы проезжаем тоннель, на развилке съезжаем. Машина плавно берёт разворот.

Мне приходится нарушить молчание.

— Почему ты свернул?

— На нижней дороге авария. Поедем по верхней, — отвечает Козырев мрачно.

Шрам свой зубами скребет. Злится. Это чувство у нас обоюдное.

Проходит минут двадцать. Может, больше. За окном мелькают редкие огоньки предгорных деревенек. Я выглядываю вперёд — Барселоны не видно.

— Мы правильно едем? Что-то слишком долго…

Тимур молчит. Смотрит на дорогу. Пальцы на руле — аж белые.
Мне вдруг становится не по себе.

— Дай телефон, пожалуйста, — стараюсь говорить ровно. — Хочу сверить маршрут.

Он игнорирует. Демонстративно.

— Верни мой телефон! — требую.

Берет его и показательно лениво суёт в карман пиджака.

— Эй! — задыхаюсь возмущением и легонько бью по плечу. — Ты куда меня везёшь?

Мотнув головой, он только хмыкает и дальше рулит. В мою сторону не смотрит. Моими же методами действует, изводит молчанием.

— Тимур! Я с тобой разговариваю!

— Снизошла, наконец, — бросает с насмешкой.

— Я на рейс из-за тебя опоздаю! — перехожу на крик.

Глава 12.

Все мои попытки образумить Козырева разбиваются о его глухое, демонстративное упрямство и не дают ровным счётом никакого результата. По дороге он либо молчит, сосредоточенно глядя на дорогу, либо коротко, как бы между прочим, напоминает, что я сама довела его до точки кипения.

Типичное абьюзивное поведение, о котором я всё знаю и рассказываю другим, но сама оказываюсь против него бессильна — и как женщина, и как психолог. Учиться мне ещё и учиться.

Мерс въезжает во двор за высоким забором и останавливается у небольшого коттеджа. Территория вокруг дома выглядит ухоженной: ровная подстриженная лужайка, подсвеченный бассейн, тропические растения, цветы в кадках… Всё прилично, но рядом не стоит с той роскошью, в которой Тимур Козырев жил раньше.

Он выходит первым, обходит машину и открывает дверь с моей стороны.

— Дарья, прошу, — говорит с вежливой полуулыбкой, в одно мгновение превращаясь из мрачного упыря-похитителя в гостеприимного хозяина.

Я выпрыгиваю сама и с размаху толкаю его в грудь:

— Ты что о себе возомнил? Какого чёрта завёз меня в эту глухомань?!

Он даже не шатается, зато меня заносит в сторону. Голова кружится. Мы слишком долго поднимались в гору по извилистой дороге, я весь день на нервах и толком не ела. Похоже, меня укачало.

Тимур ловит за плечо.

— Не стоит так истерить, — предупреждает, сжимая пальцы.

Я тут же вырываюсь и толкаю его снова, сильнее:

— Телефон верни!

— Ты получишь его позже.

— Сейчас, я сказа…

На полуслове замолкаю и замираю, услышав за спиной рычание. В следующую секунду к моей руке прикасается что-то влажное, тёплое, пугающе живое.

Тимур командует:

— Фу, Фрам! Свои.

Собака — крупная, с гибким, натренированным телом и сосредоточенной мордой — обнюхивает меня, тычется носом в ладонь, в бедро. Я дышу поверхностно, стараясь не шевелиться. Сердце колотится в горле.

— Не ешь меня, Фрам… я невкусная, честное слово, — шепчу жалобно. — Это я тебя купила, между прочим…

Козырев наблюдает с улыбкой. Не знаю, что именно его так забавляет, но его довольный оскал злит пуще прежнего.

— Сидеть, Фрам, — говорит он твёрдо.

Пёс тут же опускается у моей ноги, взгляд у него умный, внимательный. Я бы тоже села, если честно. Колени от страха дрожат и вот-вот подогнутся.

Когда Тимур берёт меня за руку и ведёт в дом, сопротивляться не пытаюсь. Не настолько я отчаянная, чтобы препираться с хозяином при служебной овчарке, натасканной на его защиту.

— Охранять, — отдаёт он последнюю команду, прежде чем закрыть за нами дверь.

Я тут же выдёргиваю руку из его крепкого захвата.

— Чего ты лыбишься? — шиплю, нервно растирая запястье. — Твоя псина чуть не покусала меня, а тебе весело?

— Не преувеличивай. При мне Фрам не тронет. И ты ему понравилась. Я столько раз представлял себе ваше знакомство…

Он говорит это всё с той же долбанной полуулыбкой и почти мечтательно. Я начинаю подозревать, что Тимур Козырев за последний год слегка поехал крышей. Ну а как ещё объяснить всё это?

Похоже, сложности, с которыми он столкнулся, не прошли бесследно для его самовлюблённого эго. Когда-то он был мачо с виллой за пять лямов, автопарком «Порше» и выражением лица «жизнь мне должна», а теперь живёт у чёрта на куличках в крохотном домике, ездит на кредитной машине, играет в гольф на деньги и похищает бывших. Удача явно повернулась к нему пятой точкой.

Оказавшись в гостиной, я машинально осматриваюсь. Комната небольшая, но уютная. Современная, тёплая, обжитая. Пол из выбеленного дерева, в зоне отдыха — мягкий ковёр в природных оттенках. Вдоль стены — встроенные полки, заполненные книгами и мелочами, напротив — настоящий камин с аккуратно уложенной стопкой дров. В центре — глубокий плюшевый диван и широкое кресло, у окна — круглый стол с деревянной столешницей. За стеклом сейчас темно, но что-то подсказывает, что виды отсюда открываются достойные.

Скромно, но со вкусом.

Я останавливаюсь у камина, всматриваюсь в одну из картин над ним — синее море, ровный горизонт и крошечная лодка с парусом. Спокойная, почти медитативная история. То, что мне сейчас необходимо, чтобы успокоиться. Надо держать себя в руках.

В кухонной зоне шумит вода. Тимур моет руки.

— Значит, теперь это твой дом, — произношу я задумчиво.

— Не нравится? — спрашивает он, выглянув из-за колонны.

— Почему? Довольно мило. Только что я здесь делаю? Ты зачем похитил меня, Козырев?

— Ты знаешь, — бурчит он, вытирая руки полотенцем.

Я качаю головой и цокаю, отворачиваюсь. Продолжаю рассматривать картины на стенах. Теперь залипаю на чёрно-белый городской пейзаж с тонкими косыми линиями дождя.

— Напрасно ты думаешь, что у нас что-то будет. Я тебе не дам.

— Тогда придётся связать и взять, — бросает он буднично, открывая холодильник.

Я в очередной раз давлюсь воздухом и подхожу к окну. Смотрю в темноту за стеклом, а перед глазами вспышками — пентхаус в Валенсии, синий шёлковый галстук, крепкие узлы на запястьях, смятые простыни…

Тогда Тимур связал меня впервые. Потом было ещё. Нам нравились такие игры. Один раз он почти полностью лишил меня подвижности, и мне, с моей уязвленной сексуальностью и болезненной потребностью держать всё под контролем, это зашло так, что я испытала три оргазма подряд.

Я даже не знала, что умею так. Что это вообще возможно. Этот гад подобрал к моему телу самый правильный ключик. У нас был улётный секс.

— Выпьешь что-нибудь, Даша? — слышу его голос, будто издалека. — У меня тут есть вино, пиво хорошее…

— Можно просто воды? — прошу сипло.

Во рту пересохло, как в пустыне. Не ожидала, что меня так накроет.

Тимур приносит высокий стакан. Кубики льда, две дольки лимона — всё как я люблю.

Пью жадно, большими глотками. Холод обжигает горло, но внутри всё пульсирует жаром — от флешбэков, от его слов и его близости, от самого воздуха, которым мы дышим в одном помещении.

Глава 13.

Тимур возвращается, когда я заканчиваю импровизировать с поздним ужином. На нём свободная белая футболка и простые трикотажные брюки. Волосы после душа ещё влажные, чуть растрёпанные. Мне непривычно видеть его таким. Раньше он даже дома выглядел так, будто собирается дать интервью журналистам из Forbes.

Он подходит ближе, заглядывает через плечо:

— Ты сделала пинчос?

— Я думала, это называется тапас?

— Тапас — это что-то попроще: нарезка, маслины, чипсы. Такие минибутерброды — это пинчос. Твои на вид, как произведения искусства.

— Спасибо, я старалась, — улыбаюсь, украшая свои «произведения» листиками базилика и рукколы.

В холодильнике нашлось неожиданно много всего. На поджаренных кусочках багета — вяленые томаты с песто и моцареллой, хамон с оливкой и слайсом сладкого перца, сливочный сыр с подкопченным лососем и козий — с инжирным джемом и грецким орехом. Сочетания кажутся мне интересными. Я сделала по два-три каждого вкуса, получилось довольно много.

Понятния не имею, куда приведёт нас эта ночь, но поесть лишним не будет. С пустым желудком сохранять спокойствие и самообладание сложнее.

Я выкладываю — как выяснилось, пинчос — на круглую деревянную доску, застелив её пергаментом. Однажды видела такую подачу в одном ресторане. В центр кладу несколько кубиков твёрдого сыра, рядом — ломтики шоколада и горсть миндаля. Для цвета — пару виноградин, дольки мандарина и веточки зелени.

Тимур стоит рядом, смотрит. Сквозь ароматы еды я вдруг улавливаю запах его кожи — чуть терпкий, с лёгкой цитрусовой горчинкой геля для душа. Я бы тоже не отказалась постоять сейчас пару минут под прохладной водичкой. Жарко мне от его близости. И неловно.

Суетливо убираю остатки продуктов в холодильник. Тимур и туда подходит.

— Что ты будешь пить? – спрашивает.

— Просто воду с лимоном.

— Я тоже.

Алкоголь он всё так же не приветствует. Но в остальном… изменился. Очень. Я не сразу это заметила. Но теперь — вижу. Соня была права.

Стол небольшой, мы садимся напротив. И почти сразу нечаянно соприкасаемся ступнями. Я резко отдергиваю ногу.

Тимур босиком. Я тоже без носков и разулась. Пол в доме деревянный, ходить по нему приятно.

Козырев не заостряет внимания. Смотрит на доску с едой, хмурит брови — будто оценивает.

— Ты сделала даже оригинальнее, чем в том ресторанчике в Валенсии. Помнишь?

Конечно, я помню. Мы выбрались туда на ужин после того, как сутки без перерыва занимались сексом. Белые стены, синие ставни, гирлянды лампочек над террасой, розовый мускат в бокалах. Мы сидели рядом, не напротив. Он водил пальцем по моему колену под столом, а я смеялась и прижималась к нему, впервые за долгое время чувствуя себя по-настоящему счастливой.

Я всё помню. Слишком хорошо. Особенно телом.

Становится ещё жарче. Беру бокал с водой, откидываюсь на спинку стула — и нечаянно задеваю ступню Тимура. Он улыбается уголком губ, делает вид, что не заметил, как я вспыхнула и сразу же поджала ноги под стул.

— Верни телефон. Пожалуйста, — прошу, перешагнув через гордость.

— Зачем он тебе? Ближайшие четыре часа ты для всех «в воздухе».

— Я хочу сфоткать пинчосы, — придумываю причину.

Он протягивает свой смартфон, обещает потом переслать.

Упрямец. И спорить с ним бесполезно — знаю.

Навожу камеру на стол: деревянная доска с красочными бутерами, бокалы, мягкий свет от торшера. Чуть меняю ракурс, ловлю кадр, щёлкаю.

— Круто, — хвалит Тимур, рассматривая снимок. — Могла бы стать фуд-блогером. Почему психология?

— Это то, что меня действительно увлекает. Готовка — просто хобби. Помогает отключиться, когда мыслей слишком много. Как медитация.

Беру пинчос с песто и томатами, откусываю. Вкус — насыщенный, островатый, как мои мысли сейчас. У меня в голове полнейший тапас-бар. Или сборная солянка, если по-нашему.

Козырев ест уже второй. Жует с аппетитом.

— Значит, копаться в чужих мозгах тебе интереснее, чем готовить?

Я поджимаю губы. Не терплю, когда про мою будущую профессию говорят с такой снисходительной усмешкой. Словно психологи — это какие-то шарлатаны или гадалки на минималках.

Собравшись, начинаю объяснять, что психолог — это не тот, кто лезет в чужую голову с фонариком, чтобы навести там порядок. Он не чинит и не даёт советов, а помогает увидеть то, что человек сам в себе не замечает. Слепые зоны, перекрученные реакции. Страх, замаскированный под логику. Травму, которая прячется за привычкой. То, что мешает жить в удовольствие, находиться в контакте с собой.

— Довольно часто мы цепляемся за то, что не делает нас счастливыми. Терпим токсичные отношения, обесценивание, унижение. И даже находим этому оправдание! — поясняю эмоционально. — Мы повторяем один и тот же паттерн, ходим по кругу просто потому, что так проще, привычнее. А меняться сложно и страшно, иногда больно...

— Ты говоришь о себе? — спрашивает Тимур, сканируя меня взглядом. — Это и есть тема твоего блога, как я понял.

Осекаюсь. Понимаю, что говорила слишком лично. Он считал меня раньше, чем я успела закрыться.

Беру пинчос с лососем, медленно жую. В этот момент наши ступни под столом снова соприкасаются. Тимур специально вытянул ноги и как ни в чём не бывало продолжает есть. Уплетает мои «произведения» один за другим.

— Блог начался спонтанно и разросся неожиданно быстро, — рассказываю, убирая ноги в сторону. — Я поняла, что опыта и знаний мне не хватает, поступила учиться. Программа сложная, всё на английском, но я не сдамся. Когда начинаешь понимать, как устроены эмоции, становится спокойнее. Появляется ощущение, что контролируешь себя и свою жизнь.

Пока говорю, снова нечаянно задеваю Тимура ногой. Не успеваю отдернуть — он ловит и зажимает мою стопу между своими. Держит крепко, не отпускает. Смотрит в глаза.

— Ты всё ещё живёшь в иллюзии, что можешь всё контролировать? Учишь других быть счастливее, а сама так и не научилась — ни отпускать, ни доверять.

Глава 14.

Я зажата как в тисках. Удерживая меня за затылок, Тимур давит губами и языком, принуждая впустить его внутрь. Со словом «деликатность» этот мужчина не знаком. Не в части поцелуев точно. Действует напористо, грубо, не оставляя выбора.

Происходящее дезориентирует. Я в эпицентре его неуемной энергии, и как справиться с обрушившейся на меня стихией — не знаю. Сопротивление трещит по швам и рассыпается в зачатке.

Отвечаю. Вынужденно, почти незаметно.

Тимур не дает мне пространства для действий. Его руки блокируют малейшее движения, язык толкается уверенно и глубоко настолько, насколько это возможно.

Вкусы, запахи, ощущения… Их много. Я даже не пытаюсь отслеживать. Они ошеломляют, но не кажутся чужими. И не отталкивают. На физическом уровне — точно нет. В остальном — ничего не понятно.

Кислорода не хватает, мозг сбоит, мысли обрываются, не успев сформироваться.

Не отпуская моих губ, Тимур мягко толкает к столешнице и прижимается бёдрами. Он больше не держит — его руки блуждают по моему телу. Движения быстрые, хаотичные: шея, талия, ягодицы, грудь, снова ягодицы… Он щупает, тискает, внаглую лапает, а я не могу противиться. Плавлюсь под таким напором.

— Что… ты… делаешь? — задыхаюсь вопросом, как только он разрывает поцелуй.

— То, что подыхаю как хочу.

Мы шумно дышим. Мои губы горят, к щекам прилила кровь. Он смотрит на меня исподлобья, взгляд печётся. Я чувствую, как стучит его сердце, и ощущаю животом толчок эрекции.

Непроизвольно вздрагиваю. Острый спазм, обжигающая вспышка. В животе становится горячо. Я слишком долго не чувствовала ничего подобного.

В следующую секунду я взлетаю и приземляюсь задницей на столешницу.

— Тимур! — выдыхаю, когда он разводит мои ноги в стороны и встаёт между ними.

Других слов у меня нет, они застряли в горле. Он на них тоже не тратится, вместо этого снова целует. Так глубоко и настойчиво, что у меня пальцы на ногах подгибаются.

Всё это неправильно, нелогично, в каком-то смысле даже грязно. Но мне...нравится.

Какого-то черта мне это нравится!

Пульс срывается, кожа становится чувствительной. Прилив тепла в животе оседает под пупком жгучим сгустком. В теле нарастает ток, который невозможно остановить.

Реакции собственного тела шокируют сильнее, чем всё, что делает со мной Козырев. Я отталкиваю его — и тут же притягиваю обратно, цепляясь за плечи. Борюсь с ним, с собой, со своим возбуждением.

Его пальцы оставляют горячие следы даже через ткань одежды. Но этого ему мало. Он заныривает рукой под мою кофту.

Прикосновение к голой коже на секунду отрезвляет. Я отталкиваюсь и соскальзываю вниз. Бросаюсь в сторону.

Тимур тут же перехватывает, разворачивает и прижимает спиной к колонне.

— Я тебя не отпущу. Без вариантов, Да-ша...

Он врезается в меня бёдрами, демонстрируя свои намерения предельно чётко. Его губы приоткрыты, глаза горят, а руки собственнически стискивают мою талию в подтверждение слов, прозвучавших как ультиматум.

Бурлящее в животе возбуждение мешается с панической растерянностью. Я изумленно моргаю. Не понимаю, что делать. Надо же что-то. Или не надо?

Тимур не дает мне времени на размышления. Вжимает в стену и снова нападет на мой рот, проталкивая между ног колено.

На мне нет белья. Совсем. Трикотаж у костюма тонкий. Ощущения у меня яркие. Я заныриваю в них и пропадаю. Бёдра сами раздвигаются, поясница отрывается от стены.

Давление там… оказывается таким нужным, что, подавшись вперёд, я бесстыже протираюсь промежностью о твердое мужское бедро.

Тело меня предаёт. Предаёт без колебаний.

Поцелуй становится глубже, жёстче. Твёрдый член упирается между ног, вызывая там тягучий спазм. Когда у меня был последний секс, член был этот же. Я чувствую его жар и пульсацию. Чувствую всё. Каждое касание. Такое постыдное и такое нужное.

Тимур целует, как одержимый. Жадно, без остановки. Навязчиво трётся пахом и дышит, будто сгорает. Я зажата между ним и стеной, вся в его власти. В его огне.

С ума сойти можно, как горячо.

Больше года я жила без этих ощущений, без этого кайфа, нарастающего внизу живота огненным шаром. Соскучилась, оказывается.

Тимур отпускает мои губы. Его рука опять под моей кофтой. Он шумно дышит в висок, пока ведет ладонью вверх по ребрам и накрывает грудь. Соски твердеют, становятся болезненно чувствительными. Один из них он перекатывает между пальцами, сдавливает и слегка оттягивает.

Я резко втягиваю воздух сквозь зубы, впиваюсь в его спину ногтями и выгибаюсь навстречу.

— Кошка дикая… моя…

Тимур рычит, прикусывает скулу, подбородок.

Мы оба звереем, не нежничаем. Наказываем друг друга. Приправленная злостью страсть переходит в безудержную похоть. Она накрывает нас плотной волной, топит. Выбираться придется вместе.

Тимур целует в шею — влажно, с нажимом. Втягивает кожу, прихватывает зубами. Я стону от удовольствия, запрокинув голову. В висках стучит, в глазах темно...

Не понимаю, где я. Кто я. Что со мной. Плыву куда-то. Обнимаю его руками и ногами, когда он подхватывает меня и быстро несёт.