За холмом

Глава 1.

Весна наконец-то пришла. Уж заждались. Впервые за последнюю неделю выглянуло солнышко. Пригрело сразу. Птички попискивают в голых ещё кустах, радуются теплу. И люди радуются, устали уже от холодов, верят – весна, в конце концов, победит!

Дед Анисим, помогая себе клюшкой, выполз на лавочку возле дома и подставил весенним лучам морщинистое лицо. Несмотря на весну, обут он был в валенки с калошами, на голове красовалась видавшая виды ушанка, когда-то кроличья, наверное. Сам он кутался в старую ватную стеганку, всю в заплатках – Никаноровна постаралась – зачинила, а то бы в рваненькой ходил, глаза-то уж не те, нитку в иголку дед Анисим давно вдеть не мог.

- Вот и дожили до тепла, вот и дотянули. Живы все. Вся деревня. Все три двора. Слава Богу! – тихо радовался старик и улыбался солнышку беззубым ртом. Впрочем, не совсем уж беззубым – четыре зуба ещё остались, ими и жевал. Гордился он своими зубами, ведь ему без малого девяносто. А вот у Матрёны уж ни одного нет, а ведь молодуха, только восемьдесят три справит нынче. Если доживет, конечно. Последнее время эту оговорку дед Анисим приставлял всё чаще, когда задумывался о будущем. Оно и понятно, каждый год деревня теряла своих жителей. Ещё бы – деревня стариков. Что тут молодым-то делать? Скука. Впрочем, не все переехали на кладбище, кое-кто в район, а то и в город, к детям. Кого взяли, конечно. О ком вспомнили. Деда Анисима некому было вспоминать. Он вспоминал. Жену Валентину и сынов: Ваську и Валерку. Валентина и Васька недалеко, на сельском кладбище в двух километрах от деревни. Придет время, и дед переберётся к ним, но видно не пришло ещё. А вот Валерка далеко. Васька-то по глупости, конечно, пропал, замерз в сугробе. Вроде и не сильный мороз был в ту ночь, но слишком долго в снегу пролежал, сильно пьяный был, переохлаждение – так врачиха сказала из районной больницы, куда его ещё живым привезли. А уж оттуда – на кладбище, Валентина ещё жива была. Ох, и слёз пролила, ох, и горевала. Оно и понятно – сын. А Валерка на северах в это время был, деньгу заколачивал. На похороны к брату не успевал, так и не приехал. Оженился там, всё молодую жену хотел привезти показать, да не привелось – перевернулись на машине, она загорелась – в общем, и хоронить-то было нечего. Валентина утрату одного ребёнка ещё как-то перенесла, хотя постарела сразу. А уж второго, не смогла, помутилась умом и всё заговаривалась, всё ждала детей из школы. Анисим думал, пройдёт это у неё, а она хирела и хирела, потом, и его-то узнавала не всегда. И слегла совсем. Впрочем, в последний день рассудок вернулся: и мужа узнала, и детей не ждала больше. Наоборот, наказала рядом с Васенькой похоронить, Валеркина могила далеко, в холодной северной земле. Распорядилась по-хозяйски, во что облачить, да где, что припасено, словно не себя хоронить готовилась, а кого-то из дальней родни, по ком и рыдать бы не стала. Анисиму наказала сильно не горевать, но и не забывать, за могилками ухаживать и сильно за ней не торопиться. Вот он и не торопится, почти тридцать годков один живет, привык. Поначалу тяжко пришлось, хоть Валюха и плоха была последнее время, но всё же, живая душа в доме. А как не стало её, так хоть волком вой. С фотографиями на стене разговаривал. И с сынами, и с женой, и со стариками-родителями, которых уж, почитай, полвека нет на свете. Но с ними так, изредка, больше-то всего с Валюхой. Всё упрекал: бросила его, оставила одного - оденешенького. А могла бы, и пожить ещё, и побыть с ним. Вот так сидеть на лавочке вместе, подставив лицо солнышку.

- Петрович! Гуляешь, молодец! Смотри-гляди, погода-то обманчива, не застынь! – прервала дедовы размышления Никаноровна, - я вот щец сварила, иди-ка, похлебай, пока горяченькие. С этими словами Никаноровна, тщательно вытерев ноги, пошла в дом. Дед Анисим повторного приглашения ждать не стал, оперся на свою палку, тяжело кряхтя, поднялся на ноги и пошаркал за ней…

Дорогие, читатели! На сегодня, это всё… Завтра выложу полноценную порцию текста

Глава 2.

   Бабка, тем временем, накрывала на стол, бормоча, что-то себе под нос. Никаноровну, так-то звали Анной. Но, так как она до пенсии была бригадиршей полеводческой бригады в колхозе, то именовалась уважительно, по отчеству. Как же это было давно, в прошлой жизни. Уж и колхоза двадцать лет, как не стало, и полеводческой бригады тоже. Бригадирша, несмотря на то, что разменяла восьмой десяток, была активисткой, шефство взяла над Анисимом уже лет пять, как. Ну, да! Пять лет и есть, как помер её муженёк непутёвый Никитка. Вот уж, наказание досталось бабе: и пил, и бил, и не любил совсем. Деток так и не нарожали, Никитка виноват, гад! Жену-то беременную по кой же бить! Так дитя и лишил, а больше не привелось. Анна, впрочем, тоже хорошо ему отвешивала, когда-домой-то на рогах приползал: и вожжами, и скалкой, а как-то даже и граблями хватила по спине, так, что переломились. Пять лет тому назад упокоился с миром, наконец-то. Пил, пил и сдох пьяным, сам не понял, наверное, конца своего. Никаноровна не сильно и горевала об утрате. Ну вот, схоронила аспида, так она его именовала, и заскучала. Не привыкла без заботы-то. А Анисим захворал в ту пору – радикулитом. Ни согнуться, ни разогнуться не мог. Добрая баба не дала пропасть и лечила, и кормила, и в избе убирала. Так и повелось.

    Вот и теперь хозяйничала, как у себя. Достала буханку из пакета и отрезала пару широких ломтей.

- Куда-куда, пашешь-то! Мне столько и не съесть! Да и буханка последняя! – ворчал дед Анисим, а сам уж дул на ложку, щи дымились, дразня старика ароматами, - на мясе что ли? - удивился Анисим, - откуда?

- Тушенка. Зинка - почтальонка привезла мне в ту поры три банки, я ей с пенсии наказывала, забыл? – удивилась бабка, словно он должен помнить, что привозила Зинка.

- Когда-теперь-то приедет? Не знаешь? – спросил Анисим, - хлеб заканчивается.

- Так считай, пенсию пятого дают, неделя почти, доживешь?

- Не знаю, - прошамкал Дед набитым ртом.

- Вот, говорю тебе, говорю, старому дураку, – бери больше продуктов, пенсия у тебя хорошая, ветеранская, не то что у нас с Матреной, а ты жмешься всё! В кубышку складываешь! Кому? В могилу заберешь?

- На умирало, на памятник, - проворчал дед, - кто мне поставит, когда помру?

- Поставит кто-нибудь и похоронят, не переживай, тут не оставят! Говорят, участников войны вообще военкомат на свои средства хоронит. А ты – герой к тому же!

- Я сам памятник куплю. Большой хочу, с Валюхой на двоих, как общее одеяло, поняла? А, что военкомат? Они мне одному, может, какой крест и воткнут. А Валюха отдельно? Нет уж. У неё памятник маловат на двоих, надо больше.

- Ну, как знаешь. Только пора заканчивать с самостоятельностью. Вот, я ужо в село собираюсь, как просохнет дорога. Так и зайду куда следует, скажу: забыли ветерана-то, бесстыдники. Крыша вон течёт! Совсем худая стала. Гляди-ко, видно, как снег таял, так и текло, все углы сырые!

- А, тебе, зачем в село-то, по каким делам?

- В амбулаторию надо, давно бы пора. Так ведь сам видишь, как-выбраться-то отсюда по снегу, да по бездорожью. Почти пять верст – уж не девочка!

- Для профилактики или болит чего?  - растревожился дед.

- Сам видел, я всю зиму почти отболела, кашель так и не проходит, беспокоюсь. Всё, хватит про болячки, щи-то как? Понравились?

- Спасибо Никаноровна, накормила. Щи вкусные очень.

- Ну, ладно, побегу. Надо дома порядок наводить, Пасха скоро. Потом к тебе приду, будем у тебя уборку делать. Грех в грязи во Христов день сидеть! – и ушла.

   И правда, скоро Пасха, нынче рановато, в апреле. Как растеплеет совсем, надо огород копать, картошку садить. Огород они теперь один на всех копают и картошку сажают на нём вместе. В одиночку не по силам. А вместе полегче, да и повеселей. У Матрёны огород самый удобный, сторона солнечная и к речке ближе всех, поливать сподручней. Потому и выбрали его. Остальные пришлось запустить. Правда, Никаноровна несколько гряд возделывает у себя -  что я, за каждой травиной бегать буду к Матрёне, что ли? Что смогу посажу возле дома. Анисим до прошлого года тоже ещё грядку с луком держал, а потом забросил. Кое-как окашивал траву под окнами, а то бурьян и солнце-то заслонит, да и боялся дед без движения остаться, засидеться и залежаться. Хоть через силу, но косил. Ещё в лесок недалеко по грибочки прошлым летом ползал, а нынче доведется ли? Лучше не загадывать. Надо дойти до Матрёны, огород посмотреть, снега там недели две, как нет.

    Облачившись в свою бессменную латаную фуфайку, дед Анисим побрёл проведать соседку. До Матрёнина дома надо было пройти четыре двора, вернее то, что осталось от них. Старик шёл не спеша, подолгу останавливался у каждого и разговаривал с хозяевами, которых давно не было,

- Что, Михалыч, помнишь, как всей деревней строили хоромы твои? Как вы радовались с Люськой. Детки твои тут выросли и выпорхнули из гнезда, и не нужно стало оно им. И тебе уже не нужно, твои хоромы теперь метр на два. Да и дом твой доживает последние времена, вон крыша провалилась, не выдержала снега. Да, снега нынче было много… Иван, - дед перемещался к следующей руине, а твой-то домишко, стоит ещё, пережил хозяина. А ведь мы с тобой ровесники, Иван, что же ты прибрался-то так рано, пожил бы ещё немного. Помнишь, как мы с тобой за девками бегали. Было ли это или не было? Уж сам не знаю. Помню, самосад курили, крепкий такой, сядем на завалинку вечерком и сидим с самокрутками, а теперь и покурить-то не с кем.  Да, уж я и сам не курю, Ваня, годков семь поди-ка. А хорош табачок-то был, крепкий, так бы сейчас и затянулся… Вот, Наталья и до твоего дома добрел, жива ли ты теперь, хорошо ли тебе у дочки-то в городе живётся. Не скучаешь по дому своему? А он скучает. Вон как окнами на дорогу смотрит, ждёт. Не жива, наверное, а то бы приехала, как прошлые лета. А уж три года, как не была… Здравствуй, Егор, дом твой на тебя похож был раньше, такой же весёлый, цветной. А теперь облезла вся краска, забор упал, да и дому недолго осталось. А ведь я когда-то тебе завидовал, Егорка! Весельчак ты был, на гармошке играл! Все девки тебя любили! А выбрал ты ту, которую любил я. А теперь ни её нет, ни тебя…

Глава 3.

- Петрович! Ты что там бормочешь? Не слышу! Мне, что говоришь? – Матрёна, оказывается, уже давно наблюдала за дедом из своего огорода, - знаешь ведь, что слышу я плохо, говори громче!

- Да, не тебе я, - огрызнулся дед.

- А, кому же? Тут кроме меня, нет никого, - удивилась Матрёна. Когда-то Матрёна тоже любила Егорку-гармониста, но замуж он взял не её, а другого ей было не нужно. Так и прожила всю жизнь, глядя из окна на любимого. Может, что меж ними и было, может, и не было, судачили всякое. Что тут скажешь, деревня…

- Вот теперь с тобой говорить буду. Надо картошку достать из погреба, на посадку, чтоб проросла.

- Эко ты хватился! Две недели, как достала, - усмехнулась Матрёна абсолютно беззубым ртом.

- А, меня, что не позвала? Вот убилась бы в своём погребе, и что? – корил её Анисим, как маленькую.

- Жива, как видишь, перетаскала потихоньку. Хватит тебе ворчать-то, солнышко испугаешь, - засмеялась она своей шутке.

     Анисим провёл ревизию огорода, покумекал своё и сказал, что к Первомаю надо картошку посадить, даже если погода не заладиться, то ко дню Победы всё равно, посадку завершить...

    Прошло несколько дней. Весна набирала силу, и дед вместе с весной тоже как-то оживал. Никаноровна помогла ему с уборкой, и к Пасхе дом блестел, образно говоря. Образно, потому, что какой уж блеск, в старом доме. Но окна намыли, и стало светлей. Протёрли портреты на стенах, вытрясли половики, Никаноровна намыла полы и даже побелила печку.

    Пасху праздновали вместе. У Никаноровны. От родителей остались у неё несколько древних икон, которыми хозяйка очень дорожила. Темные лики торжественно и печально глядели на неё каждый день, всю жизнь. Они были немыми свидетелями её рождения, детства, юности, её непутевой семейной жизни, всех её радостей и утрат. Под их укоризненными взглядами обдумывала она свои поступки и принимала решения, так чтоб не стыдно было поднять глаза к их строгим ликам. На праздник, в пасхальную ночь, сотворив все нужные молитвы возле образов, она зажгла лампадку и сказала: вот если выгорит вся и не потухнет, значит, до следующей Пасхи никто не помрет. Праздновали хорошо: с куличами, крашеными яйцами – по нескольку курочек было у обеих бабок. Из монастыря заявилась дальняя родственница хозяйки, тоже с дарами. Никаноровна не шибко гостью жаловала, та каждый раз уговаривала её отдать иконы в дар монастырю. Никаноровна обещала, когда-нибудь. Лучше после своей смерти. А родственница настаивала оформить завещание…

    Как только минули праздники, Никаноровна, оставив деду Анисиму чугунок пшенной каши, отправилась в путь, как и собиралась. Встала она раненько, собрала кое-какие бумаги, пузырек валерьянки, водички, запить капли, пару яичек вкрутую и хлеба. Такие сборы были бы, конечно, лишними для похода в село, но Бабка Анна собиралась дальше. Дорога до центральной усадьбы, так-то была не трудной, если бы добрую половину её не надо было подниматься в гору. Вернее, на холм. Этот холм заслонял деревню от остального мира, все пути - дороги проходили там, за холмом. Этот же злосчастный земной нарост мешал пользоваться и сотовой связью. Когда вышло постановление о том, что надо телефонизировать отдаленные деревни, на случай экстренных ситуаций (скорую помощь вызвать, пожарных или ещё кого), никто кабель до их деревеньки тянуть не собирался. Старикам от сельсовета торжественно вручили коробочку с нерусскими надписями и сказали, что это телефон. Молодой насмешливый парень уверенно и бегло сыпал непонятными словами, а сам что-то делал с мыльницей, которую достал из коробочки. Что-то собирал и разбирал вновь, нажимал кнопочки и обещал, что в эту штуку, поставит номера телефонов скорой помощи, милиции, сельской администрации и по просьбе стариков, почты. Когда всё было готово, и старики хотели позвонить почтальонке Зинке, ничего не получилось. Парень стал бегать по деревне, высоко подняв мыльницу над головой, слазил на чердак к Матрёне – всё без толку, связи не было. Но чудак упорствовал и, в конце концов, нашел место, откуда можно было звонить: на вершине холма! Таким образом, сельская администрация с гордостью отчиталась перед районной, о том, что телефонизированы все, даже самые глухие уголки в их округе. Старикам, конечно, не было никакого толку от такой связи с миром, проще было спуститься с холма к селу, чем забравшись на него, нажимать непонятные кнопки. Но всё же, дед Анисим исправно вставлял зарядку в розетку, чтобы мыльница работала – просто это единственное, что он запомнил о телефоне…