Забудь меня

Глава 1.Гордей

Глава 1. Гордей

Два года спустя.

Два года. Два года звучания чужих языков, чужих улиц, чужих гостиничных номеров, где единственным знакомым и родным предметом было затертое клавиатурное сукно моего старого, верного «Стейнвея».

Два года жизни на чемоданах, между рейсом и репетицией, между сценой и зоной вылета.

И вот теперь самолет коснулся шасси посадочной полосы «Шереметьево».

Характерный толчок, рев реверса, и по всему салону прокатился вздох облегчения, густой, как сигаретный дым, смешанный с запахом усталости и сладковатым предвкушением дома.

Внутри меня все сжалось в один тугой, дрожащий комок. Не от страха. От чувства, для которого нет точного названия. Смесь щемящей ностальгии, дикого нетерпения и странной, предательской тревоги.

Неужели все еще на месте?

Неужели тот Гордей, который сбежал отсюда два года назад, сжигая мосты, и тот, что вернулся сегодня, с нотами вместо бизнес-планов, — один и тот же человек?

Я продал компанию, похоронил свою прежнюю жизнь, упаковал в багаж лишь обиды, амбиции и пачку так и не реализованных эскизов. А вернулся… Вернулся с чемоданом, полным абсурдных сувениров для русоволосой принцессы, которую видел урывками на курортах и через мерцающий экран. Когда Гарик предложил стать крестным их дочери, я онемел. Мне? Доверяют целую жизнь? Это ж куда серьезнее, чем подписать миллионный контракт. Таинство крещения — это вам не презентация стартапа. Это волшебство. И безграничное доверие.

Этим он не ограничился. Набравшись наглости мой лучший , как сам выразился, он предложил вернуться. В компанию. Равноправным владельцем.

Мол, советовался все эти годы, и никто, кроме меня, не чувствует эту «душу бизнеса».

Лестно, черт возьми, но тот корабль — он уплыл.

Возвращаться к тому, от чего с таким облегчением отказался — странно и… шаг назад.

Временным консультантом? Помощником по стратегии и архитектуре ? Пожалуйста. Пока у меня творческий перерыв, пока я пишу песни для других, а не сам горю на сцене — почему бы и нет. Звучит… устойчиво.

Толпа у выхода в зал прилета — всегда немного сумасшедший водоворот из встречающих цветов, дурацких табличек, липких объятий и счастливых слез. Я вглядывался в пестрое мельтешение, выискивая единственное знакомое лицо. И нашел.

Олег.

Стоял чуть в стороне, прислонившись к стойке информации, с тем же немного уставшим, но всепонимающим выражением лица, что и два года назад на трапе в неизвестность. Он почти не изменился. Разве что волосы отрастил — солиднее, что ли. Хм, вкусы таки меняются. На нем — дорогая, но не кричащая рубашка с расстегнутым воротником, летние брюки со стрелками. Главные атрибуты — вправленные в идеальную оправу очки и потертое портмоне из кожи рептилии, торчащее из кармана. Никаких цветов.

Никаких идиотских табличек «Встречаю рок-звезду». Он просто ждал. Мой стержень. Мой тыл. Мы были на связи все эти два года. Мои ночные звонки из разных часовых поясов, стоны по поводу ужасной акустики в провинциальных залах Италии, восторженные вопли после двадцатиминутных оваций в Вене — все это он пропускал через себя. Олег был тем самым якорем, который не дал мне окончательно сбиться с курса в этом музыкальном океане, хотя именно он когда-то и открыл мне в него дверь.

Наши глаза встретились. Он не бросился ко мне, не закричал. Просто уголки его губ дрогнули в ехидной, знакомой до боли ухмылке. Он медленно, с ленцой человека, у которого впереди целая вечность, оттолкнулся от стойки и пошел навстречу.

— Ну что, гастролер, — его голос, низкий, прокуренный сигаретами и годами, с хрипотцой, легко перекрыл гул толпы, прозвучав как самый родной аккорд. — Долго ты еще собирался поражать нас иноземной культурой?

Мы обнялись крепко, по-мужски, с парой увесистых шлепков по спинам, но это объятие затянулось. В нем было все: «Скучал, черт возьми», «Рад, что живой» и «Я все помню».

— Культурой, не культурой, а Маруся ждать не будет! — выдохнул я, наконец отстраняясь, чувствуя, как камень с души падает прямо здесь, у багажной ленты.

Олег фыркнул, ловко подхватывая мой дорожный дипломат — тот самый, кожаный, его же подарочный экземпляр на прошлый день рождения.

— Маруся? Да эта барышня уже, кажется, не только валютой торгует, но и курс назначает. Роза с Гариком только рты разевают — вундеркинд, да и только. А ей всего 1,5 года. Изъясняется уже: «папа», «мама», «Годя» и «Тятя». Предпоследнее, я так понимаю, в твою честь. Барбара передает привет, кстати. Извиняется, как штык — не смогла встретить, каждый ее выход из галереи сейчас на счету, да и врачи тряски не одобряют. Ждет завтра на крестинах.

Такой поток информации, что я даже теряюсь и не представляю, что меня ждёт, а я только вышел из самолета.

«Годя и Тятя». Сердце дрогнуло и сделало сальто прямо в груди. Этого через экран не передать.

А мысль о встрече с «Тятей» — холодной иглой кольнула под ложечкой. Я отогнал ее прочь.

Мысль о Барбаре — всегда собранной, острой, как лезвие, арт-дилере, а теперь вот вынашивающей их с Олегом общего ребенка, — вызвала новую, теплую волну.

Она накрыла собой старую боль, ту самую, что сидела глубоко внутри от несложившейся личной жизни. Мир, черт побери, таки поворачивался к нам лицом. Жалеть о прошлом — себе дороже.

— Ну, значит, я не зря тащил из каждого аэропорта этого плюшевого зайчище-перезайчище, — я потер переносицу, чувствуя, как прошлое накатывает и тут же отступает перед эйфорией будущего. — Поехали?

— Поехали, Гор, — кивнул Олег, уверенно прокладывая путь к выходу. Я машинально огляделся в поисках его тени-водителя, но Олег лишь достал из кармана ключи с логотипом немецкого автогиганта. — Сегодня сам за рулем. Решил, что без свиты.

Мы вышли на вечерний, пропитанный выхлопами и прохладой воздух. Он щелкнул брелоком, и в метре от нас молча ответили габариты темного, поджатого «Порше Карреры», скромно притулившегося в ряду такси и микроавтобусов.

Глава 2.Гордей

Машина Олега бесшумно замерает у знакомого подъезда. Мой ЖК не изменился, благодаря классному проекту Могилева Матвея, есть классное, актуальное жилье по сей день.

Только время здесь застыло, пока я колесил по миру. Олег выгрузил мой чемодан, хлопнул по крыше.

— Ладно, музыкант, заселяйся. Рад твоему возвращению.— он ткнул большим пальцем в сторону своего «Порше», давая понять, что не будет навязываться. Он всегда чувствует грань. — Завтра в десять за тобой заеду, поэтому без опозданий. Крестный не имеет права опаздывать на собственную духовную миссию.

— Буду, как штык, — кивнул я, и он, ухмыльнувшись, рванул с места, оставив меня наедине с прошлым.

Свою машину я продал, жалко было оставлять ее на парковке пылится, ей нужен хороший уход, поэтому теперь у нее новый владелец.

Ключ поворачиваю в замке с тихим, но таким знакомым щелчком. Дверь открывается, я хочу почувствовать запах прошлого? Вспомнить как было? Дурацкая идея Гордей и как же хорошо, что здесь пахнет чистотой, стерильным воздухом с химией. Клининг справился на отлично. Ни пылинки, ни намёка на затхлость закрытого помещения. Все поверхности блестели, паркет лоснился. И эта идеальная чистота пугающая, черт.

Тут все, как музейная витрина, под которой скрывается пыль десятилетий. Только все не так, под лоском, скрывается два года моей жизни за пределами этой квартиры.

Я прохожу в гостиную. Тишина. Глухая, давящая, непривычная после вечного гула отелей и репетиционных баз. Мои шаги гулко отдаются в пустоте. Мебель накрыта белыми чехлами, словно призраки, застывшие в ожидании.

Когда ты каждый день работаешь и у тебя нет времени на размышления, а твои руки постоянно пишут текст или играют мелодию… Ты не чувствуешь себя одиноким.

А сейчас все иначе, не могу себя обманывать.

И она вернулась. Тата. Не призраком, нет. Воспоминаниями. Вот на этом диване она могла просидеть все воскресенье, укутавшись в плед, с книжкой в руках. А я наигрывал что-то новое на стареньком пианино в углу, и она, не поднимая головы, говорила: «Гор, это минор? Звучит, как осенний дождь».

В этой кухне мы пили кофе по утрам, и она смеялась, когда я пытался жарить яичницу и всегда что-то поджигал, потому что параллельно пытался зацеловать ее полностью.

В зеркале в прихожей я до сих пор мог увидеть её отражение, как она поправляла прядь волос, собираясь на работу.

Сердце сжалось с такой силой, что я выдохнул и прислонился к косяку. Я думал, два года — это достаточно. Что шрамы затянулись. А нет. Они просто прикрылись тонким слоем новой жизни, которая сейчас, в этих стенах, треснула и осыпалась, как штукатурка. Чувства не остыли. Они просто уснули, притаились, и теперь просыпались, ядовитые и живые.

Нет, — прошептал я себе, отталкиваясь от дверного косяка и идя наливать воду на кухню. — Нет, Гордей. Нельзя. Это тупик. Это больно.

Я не позволю себе распалять их. Лучше забыть. Вычеркнуть. Сжечь мосты — это я умею. Я уже делал это однажды. Просто нужно дышать. Глубоко. И помнить, что завтра — день Маруси. Её чистая, новая жизнь. Нельзя осквернять её своим старым, прокисшим горем.

Я принимаю душ, смываю с себя дорожную пыль и налипшие воспоминания. Переодеваюсь в простые треники и футболку. Становится чуть легче. Я уже раздумываю, не открыть ли бутылку виски, которую всегда держал в баре для гостей, как в дверь стучат. Три уверенных удара.

Открываю. На пороге стоит Гарик, с двумя бумажными пакетами из ресторана, с сияющей ухмылкой до ушей.

— Слышал, блудный сын вернулся! — рявкнул он, входя и хлопая меня по плечу. — По-любому жрать нормально нечего нет? Поэтому я с поздним ужином и водочки прихватил, чтоб твою тоску русификацией лечить.

Мы проходим на кухню. Он деловито расставляет на стол тарелки с закусками, достает бутылку, ищет в шкафу рюмки. Я молча ухожу в спальню, достаю маленькую бархатную коробочку из своей сумки, мне нужно одобрение в таком вопросе.

— Вот, — открываю я её перед ним. — Для булочки.

На чёрном бархате лежит изящный золотой крестик с тончайшей филигранью и такая же тонкая, но прочная цепочка.

Гарик присвистывает взяв коробочку в руки, рассматривает под светом люстры.

— Гордей… Это ж… Это красиво. Спасибо, брат. Серьёзно. Ты потратил на Марусю целое состояние?

— Ну, крестный должен, — я пожимаю плечами, стараясь сделать вид, что это пустяк.

Мы чокаемся. Первая стопка обожгла горло, согревая изнутри. Настроение не сказать, чтобы хорошее, но я рад видеть Гара, мне не хватало таких посиделок.

— Как Роза? — спросил я.

Лицо Гарика расплылось в счастливой улыбке, которую я видел всегда когда он говорил о дочери и любимой жене.

— Гор, она Рада твоему приезду, правда. Счастливая, целый месяц готовила этот праздник.И блин…— он хлопнул себя по лбу. — Я ж забыл тебе самое главное сказать! Точнее Рози хотела сюрпризом, короче, мы скоро станем родителями во второй раз.

Это прекрасная новость. Идеальная, светлая, мой лучший друг настоящий семьянин.

— Поздравляю! — я искренне радуюсь.

— Да-да, считай комплект. — заулыбался он ещё шире. — Роза уже на пятом месяце. Чувствует себя отлично. Правда, с Марусей теперь вдвойне тяжело, в последнее время, просится на ручки, а Розе нельзя, выкручиваемся как можем.

Мы разговариваем о жизни, быте. О его бизнесе, о моих гастролях, о будущем племяннике. О том, как изменился город, как Олег скоро станет отцом, они не плохо подружились без меня.

Разговор тек плавно, по-дружески. Алкоголь делал своё дело, размягчая острые углы внутри.

И вот, под конец бутылки, Гарик посмотрел на меня серьёзно.

— Ну что, Гор? Вернёшься в компанию? Место тебя ждёт. Не управляющим, нет. Партнёром. Мы с тобой горы свернём, думаю музыка - это отличное хобби- прибыльное, но архитектура,дизайн твоя страсть!

Я посмотрел на Гара, на его искреннее, открытое лицо. На бархатную коробочку с крестиком, лежащую между нами на столе и призраков прошлого, прячущихся под белыми чехлами.

Глава 3.Тата

Белая пустота вокруг, и я в белом. Мои длинные волосы распущены по плечам, а на лице нет ни грамма макияжа. Совсем. Я голая. Голая и беззащитная перед этим ослепительным миром.

Мне не страшно. Я совершенно спокойна. Ничего вокруг нет. Не существует. Есть только ровный, давящий гул абсолютной тишины.

…Ты устала… — чей-то безличный, металлический голос прорезает пустоту. Он будто внутри меня и снаружи одновременно.

Внутри, в самой глубине, зародилось крошечное беспокойство. Маленькая крошка тревоги.

…Я устала… — тихо повторяю я, и моя рука сама тянется к груди, прижимается к ребрам, будто пытается нащупать под ними бьющееся сердце.

…Ты устала… — неизвестный повторяет чуть громче, и звук его голоса заставляет вибрировать белый воздух.

…Я устала… — меня никто не просит отвечать, но я делаю это. Не могу не делать. Ноги наливается свинцом, становятся гирями, прикованными к белоснежному полу. Руки повисли плетями, тяжелыми и недвижимыми.

…Тебя предупреждали… — в висках стучит, голова кружится, в горле встал ком. Дышать стало тяжело.

…Меня предупреждали… — подтвердила я, и голос сорвался в шепот.

Я откидываю голову назад, и тяжесть распущенных волос тянет меня вниз, становится неподъемным балластом. Держать голову невыносимо сложно.

…Ты устала…

…Я устала…

Мое тело больше не может сопротивляться. Легкие сжались, забились едким, обжигающим дымом. Каждый вдох дается с хриплым усилием.

…Он не любит тебя… — я замерла. Нет. Нет, только не эти слова. Почему они звучат?

…Он не любит меня… — согласился мой собственный голос, предательский и слабый. По щеке, горячей и влажной, скатилась первая слеза.

Каждое слово давалось все сложнее, вырывалось с болью.

…Он забудет тебя…

…Он забудет меня… — слезы текут ручьем, я пытаюсь сглотнуть ком в горле, успокоиться, но ничего не выходит. Только сдавленные рыдания разрывают тишину.

…Ты устала…

…Я устала…

…Ты уйдешь навсегда…

…Я уйду навсегда…

По спине бежит ледяной пот. Позвоночник задеревенел, скованный спазмом, каждое движение отзывается болью.
Я хочу убежать, закрыть уши, чтобы не слышать этого голоса. Ногти сами впиваются в ладони, до хруста, до боли. Теплая струйка крови выступает на коже и падает на идеально белый пол, оставляя маленькое, алое пятно.

Я причиняю себе боль, неосознанно, отчаянно пытаясь вернуть себе ощущение реальности.

Теперь этот мир не идеальный. Мы не были идеальны. А были ли когда-нибудь?

— Тата! Татааа!

Я вздрогнула и резко открыла глаза. Давящая белизна сменилась знакомыми очертаниями моей спальни.

В нос ударяет запах дорогого кофе. Перед собой я вижу недовольное, но полное беспокойства лицо Барбары.

— Издеваешься? Или специально дала мне ключи, чтобы я стала твоим персональным будильником? Признавайся, будить тебя и приносить кофе в постель — это лучшее нововведение в твоей жизни? — ее голос, резкий и живой, окончательно прогнал остатки моего кошмара.

Пузатенькая подруга смотрится очень мило, после того кошмара, что мне снился.

Я сглотнула, пытаюсь вернуть влагу в пересохшее горло.

— Барбара, кажется, я уже жалею, что сделала тебе когда-то дубликат, — прохрипела я, принимая из ее рук теплую чашку капучино.

Подруга неодобрительно качает головой, осматривая комнату с видом сурового ревизора.

— Ты отдыхаешь вообще? И когда последний раз в этой квартире был клининг? Понятно, почему мы встречаемся всегда в твоем ресторане или у меня в галерее. Здесь пахнет одиночеством и пылью.

— Спешу напомнить, у тебя есть дочь в животе. Не ругайся, ей не понравится, что ее любимую тетю Тату обижают, — пытаюсь отшутиться, отпиваю кофе. Он горьковатый, как и мое настроение.

Барбара садится на край кровати, ее взгляд стал пристальным и серьезным.

— Мы не виделись две недели. Ты опять похожа на тень. Похудела, под глазами синяки, спишь плохо. Что это? — она потянулась к прикроватной тумбочке и взяла пузырек с таблетками. — Снотворное? Назначали или сама себе прописала? Тата, так не делается! Роза и Маруся нас ждут на мини- девичник, потом я в галерею, а ты просила напомнить насчет подарка на крестины.

— Ты лучшая, Барб, вот честно. — поднимаюсь с кровати, я должна быть у Маруси полна сил и энергии.

***

Дочка Гарика и Розы за полтора года стала для меня чем-то большим, чем просто ребенок подруги. Она — тот самый лучик, который пробивается сквозь тучи даже в самые хмурые дни.

Мы с ней — настоящие партнеры по преступлениям. Рисуем шедевры на обоях (Роза до сих пор вздрагивает, заходя в детскую), устраиваем танцевальные марафоны под дурацкие детские песенки и печем печенье, которое больше напоминает угольки. Но мне плевать — ее заразительный смех, когда мы вместе пачкаемся в муке, стоит всех кулинарных провалов на свете.

— Тебе так идет роль тети, — говорит Роза, поправляя бант в волосах Маруси. — Прямо светишься. Может, задумаешься о будущем пополнении?

Барбара, сидит рядом, тут же многозначительно подхватывает:

— Рози, думаю наша карьеристка разберется, хотя я согласна, Тата — тебе идет.

Я сделала вид, что не понимаю намеков, но щеки все равно предательски вспыхнули.

Они думают, что между мной и Платоном что-то есть. Но нет — мы просто... друзья. Хотя он действительно особенный.

Мы стали общаться, думаю, что это Роза дала ему адрес моего ресторана, ну или СМИ. Платон отличный друг. Чувствуется жизненный опыт, а его выдержка и терпеливость отдельная тема.

Умный, начитанный, с ним можно говорить часами — о книгах, искусстве, даже о квантовой физике (да, я пыталась вникнуть, чтобы поддержать беседу, и он терпеливо объяснял).
Платон единственный, кто знает мой постыдный секрет: все эти месяцы я тайком летала на концерты Гордея в другие города.

Я не знала, куда он исчез, разговоры Розы и Гарика стали для меня открытием.

Глава 4. Тата

О том, что крестным Маруси будет Гордей, мне было понятно сразу. Хотя Роза и делала вид, что еще «не решено» и «рассматриваем кандидатуры», по глазам Гарика было ясно как день: кроме своего лучшего друга, свою дочь никому не доверит.

Роза же хотела угодить всем, думая, что я не хочу видеть Гордея. Никто, кроме Платона, не знает о моих поездках. Так даже лучше — меньше лишних разговоров.

Я рада, что он прилетает, хотя с каждым днем мне все больше неловко. Потому что моя обида — она оказалась не такой уж и большой. Не настолько всепоглощающей, чтобы затмить простую истину: я до сих пор люблю его.

Только сказать это во второй раз не так уж и легко. В его жизни появились поклонницы, возможно, он изменился, и теперь ему неинтересно слушать мои извинения. Да и умею ли я это делать?

Мне до сих пор обидно. Эти внезапные флешбэки из прошлого — не самое радужное событие в моей жизни. Хотя если подумать… Гордей для меня… Черт, опять сердце грохочет, а руки скручивает от тремора.

Сложно, когда все, что ты видела в тот сложный период, воспринималось как предательство и несправедливость. Каждое неслучайное слово, каждый решительный взгляд казались ударом ножа. А потом — эта оглушительная тишина, его отъезд... Мне казалось, что мир рухнул.

Я старалась начать заново. Прошло три месяца, как он уехал. Я была дома одна. И вдруг — стук в дверь. На тот момент я даже представить не могла, кто пришел.

Он?

Воспоминания. Три месяца спустя, после свадьбы Алины и Гордея.

Тяжелый рабочий день закончился. Выхожу из ресторана, закрываю его на ключ. Скоро открытие, поэтому приходится практически ночевать на работе.

Домой захожу с радостью и жуткой усталостью одновременно. Снимаю обувь, голова гудит. Собираю все силы в кулак — нужно хотя бы умыться, и только потом лечь в постель.

Встаю с пуфика, направляюсь к ванной, но чувствую на себе взгляд. Мои рецепторы в последнее время черезчур чувствительны. В своей квартире я не одна. — Выходи, — говорю я. Интонация жесткая, не время бояться.

Из спальни выплывает Алина. Как всегда с иголочки: безупречная укладка, фарфоровое лицо и взгляд убийцы. — Дешевка вернулась в свою коробочку. Классно было трахаться с моим женихом? — она пьяна и едва стоит на ногах. Как она еще не уснула, пока ждала моего прихода?

— Я не буду с тобой обсуждать свою личную жизнь. Не знаю, как ты попала в квартиру, но проваливай, — устраивать скандалы не хочу и не буду. Этот гештальт закрыт.

Хватит уже.

Не стою на месте, иду на кухню, чтобы налить стакан воды. Иначе не знаю, как выдержу это. Мне нужна прохлада, во рту пересохло, и голова не соображает. Какого хрена эта девица ворвалась в мой дом?

— Смазливая сучка, даже наряды у нее миленькие, а вот душа-то с гнильцой. Роза глупая, не разглядела в тебе эту шлюховатость. Но я вовремя поняла, что пора делать ход конем, пока Гордей совсем с ума не сошел от твоих чар. Как же я тебя ненавижу! Годами! Ты даже себе представить не можешь, как я жаждала его внимания… Делала все, а пришла ты и все разрушила!

— Вы расстались до того, как мы начали общаться с ним, — пытаюсь вставить я, но мой голос звучит слабо.

Алина очень эмоциональна. Она машет руками, сдерживается, чтобы не броситься на меня. Драться с ней не буду — дурной славы можно и из прошлого накопать.

— У тебя никого нет. Иронично, не правда ли? Ни родственников, ни друзей. Теперь и парня лишилась! Тебе пора смириться, что такой правдорубке даже мужика нормального не найти! Они все убегут от тебя! Читала в твоем досье, как ты общалась с тем бизнесменом…

Узнала о его нелегальном бизнесе и не смогла молчать! Вот что стоит для тебя любовь и человеческие отношения? Знаешь… Я встретилась с этим Сергеем. Милашка, ничего не скажешь. Говорили мы долго и много. У него симпатичный бар. Видео мне показал с камер, как ты тащила на себе моего жениха. Сергей не сразу рассказал все, джентльменом оказался. Только коньяк делает свое — язык развязался…

Понравилась ты ему сильно. Но вот только гавнецо из тебя полезло, когда узнала, что он сутенер. Хах! Конечно, мужик сказал, что у него пара ресторанов, а ты начала копать через своего любимого папочку! Доверие — не про тебя, явно!

Жалко девочке стало, что Сережка женщин обманывает! А они, между прочим, на хлебушек себе зарабатывали! У него целый соцпакет был! Вот только тебя не переубедишь — скандал устроила, не выдержала!

— Ты не знаешь, что с этими девушками было! После этого «соцпакета» им нужен был не психолог, а психиатр! И это только тем, кому повезло!!!

— Так же, как и тебе, милочка! Ты лезешь не в свое дело! Была бы уже замужем за нормальным мужиком, если бы язык прикусить вовремя могла…

Голова кружится, а легкие будто перестали фильтровать воздух. Яд Алины проникает в организм со скоростью света, доходит до желудка, и мне в прямом смысле становится плохо. Я сдерживаю тошноту, головокружение усиливается. Никогда такого состояния у себя не наблюдала. Расслабилась — и получила то, что получила.

Кажется, это в современном мире называется паническая атака. Все то, что сдерживалось годами — мои страхи, переживания, решения — они с новой силой навалились на меня! Мне нечем дышать, давление падает, и на виски давит потусторонняя сила, по-другому не назвать.

Мне нельзя упасть перед ней. Единственное, что я повторяла себе каждую секунду, как молитву: «Держись. Держись. Держись».

А потом продолжала считать в уме, пытаясь вернуть контроль над собой. Один. Два. Три.

— Эй, ты вообще слушаешь меня? Гордей мой! Даже если мы не будем вместе, тебе путь закрыт! Это на свадьбе я играла пай-девочку!

— Пошла на хер! И свои советы туда же засунь! Вон! — я прокричала это что есть силы, потому что это была единственная атака, которую я могла сейчас совершить. Весь свой резерв сил вложила в эти слова.

Секунда — и началась точка невозврата. Алина подошла настолько близко, что я почувствовала ее пьяное дыхание. Ее ноздри раздувались от злобы, несправедливости. Справиться с эмоциями в данную минуту она не могла.