Зачёт по Бабе-Яге

Пролог: Из-за грани

Граница больше не дышит. Она будто уснула, забыв, что должна пульсировать между мирами — быть порогом, а не тенью. Я сижу на своей стороне и жду, когда тишина наконец нарушится.

Раньше всё было проще: день — там, ночь — здесь. Слово было весомым, а имя — заклинанием. Теперь же... всё стирается. Кто-то сбил песочные часы, и с тех пор песок сыплется в оба мира сразу.

Моё место пустует. Я больше не держу силу, лишь оберегаю остатки. Она уходит, утекает, как вода сквозь пальцы. Ступа давно покрыта пылью, а костяная нога избы не двигается — будто затаила дыхание, не зная, кого пустит в следующий раз.

Но я чувствую приближение.

Она идёт.

Медленно, будто не по земле, а по забытому следу. Пока ещё не здесь, но тень её уже касается порога. Я не знаю, как её зовут, и это правильно. Имена узнаются в пути.

Город пока спит, духи прячутся, листья не шелестят. Всё затаилось, как перед бурей, а изба слушает.

Если она дойдёт — граница оживёт. Если войдёт — придётся выбрать, кем стать: стражем, ключом или новой трещиной в стене.

Время моё почти истощилось, и теперь я лишь молчаливый сторож у распахнутых врат, где не висят таблички и нет дороги обратно.

Если она не откроет дверь — нас забудут все. Даже сама Смерть.

А если откроет — изба узнает её первой и тогда посмотрим.

Дорогие читатели!
Эта книга участвует в конкурсе «Город магии» от Литнета и издательства Эксмо.
Если вам по душе атмосферное городское фэнтези с элементами славянской мифологии, пограничными ведьмами, живыми лифтами и зачётом по Бабе-Яге — добро пожаловать.

Каждое добавление в библиотеку, комментарий и лайк поддерживают меня как автора и помогают книге подняться выше в конкурсе.

Спасибо, что заглянули на грань — надеюсь, вы захотите пройти её вместе с Ладой.

Глава 1 — Лифт на другой этаж

Город дышал в унисон с моими шагами — тяжело, с хрипотцой. Воздух — тёплый, как чай, заваренный на вторую воду. Переход под дорогой казался обычным: облупленные стены, обрывки объявлений, сырость, которой пропитался даже свет, но я чувствовала — что-то изменилось.

Возле ларька с заколками сидел кот. Рыжий, с белой отметиной на груди и абсолютно человеческим выражением презрения. Он устроился на табуретке, как будто ждал приёма у чиновника, и пристально наблюдал за прохожими, ни разу не моргнув.

Рядом — автомат с травами. Не чипсы, не лимонад, а мята, зверобой, душица, аккуратно развешенные в пакетиках, будто выставка аптечной скромности. Над стеклом — надпись выцветшими буквами: «Корень и корочка. Круглосуточно. Не жать резко».

Замедлила шаг. Что-то в этом было не то, как сон, в котором знаешь маршрут, хотя никогда не ходил этой улицей. По правую руку — девочка лет шести, мелом чертила на плитке символы. Солнце с кривыми лучами, круг с точкой, перевёрнутая буква «Я». Игра? Или кто-то из родителей знает, что такое заговаривать тротуары от сглаза?

У входа в подъезд старушка с ведром ругалась с фонарным столбом.

— Опять, зараза, шепчешь ночью! Думаешь, я глухая? — фыркала она, постукивая пальцем по железу.

Фонарь, разумеется, молчал, но, кажется, едва заметно мигнул в ответ.

Я поправила ремешок рюкзака, вздохнула и пошла дальше, стараясь не оглядываться. Просто не хотелось признавать, что город за последний день начал говорить со мной на незнакомом языке.

И кот, и девочка, и шепчущий фонарь — всё казалось не откровением, а напоминанием, как будто это уже было или должно было случиться.

Вошла в подъезд и сразу почувствовала, как меня окутывает тишина, какая бывает только в старых домах. Лифт, как всегда, стоял на первом, дверцы слегка приоткрыты, словно он подглядывал за жильцами сквозь щель. Я нажала кнопку, лифт чухнул — да, именно так, по-другому не скажешь — и нехотя двинулся вверх, как старый трактор на морозе.

Стены привычно заскрипели, свет мигнул, а кнопки на панели среагировали с ленцой — восьмой этаж. Закрыла глаза — просто чтобы не смотреть на серые двери. Никогда не любила лифты. Не было ни страшных историй из детства, ни случаев, когда застреваешь между этажами и зовёшь на помощь. Просто с лифтами у меня давняя и тихая неприязнь — они вечно знают больше, чем показывают.

И всё бы было как обычно, если бы не табло. Вместо цифр появилась надпись:

ГРАНЬ.

Я моргнула, не сразу осознав, что что-то пошло не так — свет в кабине начал гаснуть, с той тревожной грацией, с какой колышется занавеска в комнате без сквозняков. Пространство вокруг будто растворилось: стены исчезли в густом мраке, а пол под ногами стал странным — то ли слишком мягким, как подушка из пуха, то ли тяжёлым и не податливым, словно забытая тропа, по которой давно никто не ступал.

На табло вспыхнули новые буквы:

НАВЬ.

Я не знала, что это значит, но знала, что оно не должно было там быть.

Лифт вздрогнул, явно не собираясь ехать дальше. Нахмурилась, поправила лямку рюкзака и, растерянно посмотрела на двери. Пространство дрогнуло — и с едва слышным щелчком лифт встал.

Двери разъехались в стороны — и я увидела вовсе не свой этаж.

Передо мной стояла изба.

Не глюк от усталости, а самая настоящая — как с пожелтевшей страницы в бабушкиной книге: с потемневшими от времени брёвнами, кривой, будто усталой крышей и крошечными оконцами, где теплился тёплый свет, как будто кто-то ждал внутри. Воздух ударил в лицо ароматом чего-то пряного, горьковатого, будто лаванда томилась на углях рядом с липовым дымом. Древесный, живой запах и старый. Слишком настоящий, чтобы быть сном.

Стояла, не в силах вдохнуть. Всё тело напряглось — как перед падением, только я не падала, а скользила вперёд, не двигаясь вовсе.

Я не знала, что это значит. Не могла объяснить, почему моё сердце сжалось от ощущения узнавания и всё же точно знала: этого не должно было быть. Не в новеньком лифте многоэтажки, не в двадцать первом веке, не в моей жизни.

Изба стояла, как стояли бы старые истины: никуда не спеша, зная, что ты сам к ней подойдёшь. Не было ни курьих ножек, ни парения в воздухе, но было в ней что-то незыблемое, как в вещах, которые не просят, а требуют внимания.

И я сделала шаг вперёд.

Стоило переступить порог — и мир, привычный, прямоугольный, с кнопками и панелями, словно сжался и исчез, как сдутый пузырь. Ощутила, как прошла сквозь невидимую плёнку — тонкую, едва ощутимую, как дыхание на стекле. Замкнутая кабина исчезла, а вместо неё раскрылся лес — высокий, древний, как будто он ждал меня веками. Деревья склонились, как согбенные старухи, неся невидимые ноши; мхи дышали влагой, а в воздухе дрейфовала золотая пыльца, как память о чём-то важном, что давно ушло — но всё ещё ждёт. Я оглянулась. Лифта не было, лишь лес.

Изба стояла в шаге, на узкой полянке, затянутой ковром из золотистого спорыша и белых ромашек. Она не выглядела пугающей — скорей наоборот - уютной. Как запах старых подушек, которые когда-то пахли детством, мёдом и сушёными яблоками. Почувствовала, как покалывают ладони, будто в них просыпалась память, которую я никогда не знала.

Дверь распахнулась, словно не от ветра, а от воли самой избы, как если бы она знала наперёд — я всё равно войду, не остановлюсь, не поверну обратно. Я не толкала её, не сомневалась, просто шагнула вперёд, и в этот самый миг всё изменилось — воздух стал иным, гуще, живее, наполненный неуловимы древними ароматами тёплого дерева, как дыхание старых корней. Земля под ногами будто сменила плотность, шаг стал чуть мягче, звук — глуше, как если бы я вошла не в дом, а в границу между мирами, где тени живут своей жизнью, а время течёт по своим, только ему ведомым правилам. Свет внутри был тёплым, золотистым — будто соткан из вечернего солнца и жара затухающего костра; он ласкал, не слепя, скользя по стенам и впитываясь в кожу. Всё вокруг словно затаилось в доброжелательном внимании, не пугая, а принимая: стены, половицы, травяные запахи, далекий скрип, что мог быть как ветром, так и вздохом.

Глава 2: Добро пожаловать в Академию

На следующее утро, когда я проснулась, мир выглядел подозрительно нормальным. Попыталась убедить себя, что всё произошедшее — это просто сон. Да, яркий, да, на грани умопомешательства, но что с того? У людей и не такие галлюцинации бывали после диплома, сессии и нервного срыва в душном лифте. Реальность поджидала меня на кухне с кипящим самоваром и бабушкой, которая стоит и варит овсянку, как ни в чём не бывало. Только вид у неё — как у человека, который уже знает, что я скажу, и даже заготовил ответ с прищуром.

— Ну, проснулась, ведьма? — поинтересовалась бабушка невинным голосом, словно речь шла о погоде. Щепоть соли — в кашу, чайник — на плиту, а мне — в лицо новое прозвище, брошенное невзначай.

Попыталась сделать вид, что ослышалась, но взгляд бабушки был устойчив, с прищуром, как у человека, который уже знает, что ты скажешь, и заранее готов его парировать.

— Ба, ты серьёзно? — спросила наконец, отодвигая стул. — Какая ведьма? Я не...

— Конечно нет, — согласилась она так быстро, что стало подозрительно. — Просто тебя Баба-Яга приняла, ты экзамен сдала, вон — тетрадка испарилась, а так, обычное дело. Не ведьма вовсе. Подумаешь, самовар закипает без газа, ворон на балконе сидит, письма появляются сами. Обычный быт в мегаполисе.

— Подожди, — я прищурилась. — А ты откуда вообще всё это знаешь?

Бабушка только кивнула в сторону стола, где на самом видном месте лежал конверт — плотный, с выцветшим узором под бересту и сургучной печатью, под которой проступало моё имя.

— Утром появился, — сообщила она невозмутимо. — С дымком, как горячие пирожки. Я бы не трогала, но он шепелявил. Меня это раздражает.

— Но…

— А ещё на столе была твоя тетрадь, — продолжила бабушка. — Та самая. В ней всё зачёркнуто, кроме последней страницы. Там жирно так выведено: «Сдано». Без подписи, но с гусиной перьевой царапкой сбоку. Ты чего думала, я не узнаю почерк преподавателя? У меня вон, вонючка на кухне и то полегче характером, чем эти магические печати.

Смотрела то на неё, то на письмо, то на самовар, который к этому моменту сам доливал воду в кружку.

— Когда я вернулась, то тебя дома не было.

— Так я вернулась, а ты спишь, аки царевна в пограничном анабиозе. Хоть балалайкой по лбу — не шелохнёшься. — пожала плечами бабушка. — Тем более, всё уже решено. Приглашение есть? Есть. Магия пошла? Пошла. Значит, чемодан в зубы и марш в Академию

— Я просто уже диплом получила. Самый настоящий. У меня в нём печать и подпись, и специальность, между прочим, нормальная.

Бабушка отложила ложку, повернулась ко мне и сложила руки на животе, как это делают старейшины, когда собираются сказать что-то судьбоносное.

— Ладушка. У тебя теперь — призвание и с таким не спорят. Его принимают, как грипп в феврале. Только вот если грипп можно отлежать с мёдом, то тут вперед и с песней в Академию Традиционной Защитной Магии учиться. Всё утверждено меткой Яги.

Я уже открыла рот, чтобы объяснить, что не собираюсь никуда, особенно в неизвестную магическую Академию, но бабушка не дала мне и шанса.

— Ещё спасибо скажи, что не в старое обучение попала, где — кости в ступу, веник в зубы, и лети, куда велено, а тут — комфорт, отопление, чай с бубликами в перерывах. Даже лифт обратно отвезёт, без пересадок. Условия, я бы сказала, цивилизованные.

Она развернулась к плите, будто разговор исчерпан, а я сидела с открытым ртом, как школьница, забывшая ответ по билету. Только теперь билетом был мой собственный мозг, а внутри — ни намёка на ответ. Вакуум, воронка и звёзды перед глазами.

— Мой шок, — прошептала я, — в официальном шоке.

— Ну-ну, — кивнула бабушка, выключая плиту. — Он, глядишь, привыкнет

Она деловито разлила чай, поставила на стол пузатые чашки, принесла блюдце с вареньем — тёмным, густым, будто сваренным из лесного полумрака и остатков сна, а потом подошла ко мне, села рядом и, неожиданно мягко, положила тёплую ладонь на мою руку.

— Ступай, Ладушка, пока ещё можно идти по доброй воле, а не на буксире судьбы.

Её голос прозвучал ласково, как совет, но в нём звенело что-то такое, от чего внутри похолодело.

Как оказалось потом, судьба — тварь упрямая и настырная: если зацепит, потащит без спросу, хоть в Академию, хоть в ступу.

А пока я сидела за кухонным столом, вполглаза глядя на письмо и пыталась решить — всё это взаправду или у меня поехала кукушка, но бабушка, собрав мне в дорогу вязаные носки, баночку варенья и полбулки хлеба с маком, заявила, что «мозг можно потом вертеть, а поезд — не ждёт».

Так что через два часа я уже стояла на перроне с чемоданом, документами и внутренним ощущением, будто меня завербовали в шпионки или в ведьмы.

Выйдя на улицу, поймала такси и через 5 минут уже сидела на заднем сиденье такси, с чемоданом у колен.

— Вы уверены? — переспросил водитель, сверяя адрес. — Там же. мясокомбинат Заброшенный.

— Туда, — уверенно ответила водителю.

Он пожал плечами и больше не задавал вопросов. Когда мы подъехали и расплатилась, я вышла захлопув дверь. Такси тут же уехало — быстро, как будто и ему здесь не нравилось.

Академия встретила меня не башнями и не витражами в духе Хогвартса. Здание, втиснутое между бетонной многоэтажкой и заброшенной фабрикой, выглядело как обычный завод: серое, угрюмое, с облупившейся штукатуркой и вывеской, на которой когда-то значилось «Мясокомбинат № 4». Если бы не ворон на воротах — огромный, чёрный, с кольцом в клюве — я бы подумала, что адрес указали неправильно. Наверное, именно так и должна выглядеть хорошая маскировка.

Я бы, пожалуй, развернулась и ушла — во имя всего логичного, рационального и прописанного в паспорте, — но ворона на кованых воротах повернула голову и уставилась прямо на меня. Его глаза сверкнули и холод пробежал по позвоночнику — взгляд пронизывал до самых костей, как рентген, выискивая ложь, сверяя невидимый список. Он не просто смотрел — проверял: имею ли я право ступить за черту.