– Все, господин, приехали, – кучер открыл передо мною двери и подобострастно поклонился, выпрашивая монетку.
Скорчив недовольную гримасу, я вылез из кареты и небрежно бросил ему в руки серебряник. Кучер удивленно дернул себя за редкую бородку – не часто господа жаловали щедростью. Его помощник – худой мальчишка – принялся ладить мои чемоданы на тележку.
– Пошевеливайтесь, – сварливо прикрикнул я.
Одна из лошадей «кровожадно» засопела и попыталась достать меня зубищами, но тут же получила шлепок по носу от хозяина. Сделав вид, будто этого покушения не было, я огляделся, представляя дальнейший путь. Разбитая колесами дорога струилась сквозь желто-зеленые заплатки полей, чей-то пес с обрывком веревки на шее носился по молодым побегам ячменя, гоняя настырных воробьев. Птицы сердито орали на него и вспархивали на плечи худого пугала из кучи палок, соломы и старого выцветшего мундира Красных Пальцев.
Пока я оглядывал угодья, к карете подскочил еще один расторопный слуга. Он схватился за тележку и, смешно шевеля пушистыми усами, поволок ее к воротам в поместье. Хлопнула дверца, щелкнул кнут – и лошади тронулись дальше. Через день они уже будут в столице, где их хозяин купит сыну деревянную игрушку, леденец, а на остаток хорошенько надерется в таверне.
Ехать в наемной карете оказалось не так уж удобно, и я отбил себе весь зад, пока мы неслись по ухабистой проселочной дороге. Жесткие, протертые до дыр сиденья остались, кажется, еще со времен короля-основателя. Я всю дорогу ерзал, пытаясь хоть как-то устроиться, но непременно скатывался и бился коленом об дурацкий сундук. На кой этот мышиный гроб там стоял, никто внятно ответить не смог, и я во время одной из остановок решился заглянуть в таинственный короб. Замок рассыпался ржавой крошкой прямо в руках, колдовать даже не пришлось. Внутри оказалась трещащая кучка желтовато-белых камней. Я повел в воздухе пальцем, без касаний разрыхляя насыпь, и к своему удивлению, выудил из-под нее обломок чей-то челюсти.
– Ха, оригинально, – фыркнул я и захлопнул крышку.
Интерес, зачем этот сундук катается в карете, возрос. Но ни о каком забывчивом цирюльнике кучер не слыхал, маньяк-зубодробитель не подбрасывал сюда свои трофеи, да и стража из имперских агентов не искала похитителя зубов. Оставалась надежда, что какой-нибудь студент из «Лилии» глупо пошутил над кем-то, но время стерло память об этой шалости. Во всяком случае, размышления немного скрасили унылую поездку. Лошадиные копыта взбивали землю в дорожную пыль, за окном медленно ползли лесистые пейзажи. Поместье Гардиан гармонично втиснулось между темной гущей деревьев и маленькой деревней на десять-двадцать домов.
По какой-то причине подъезжать к самому дому извозчик отказался – высадил меня у ворот и укатил дальше. Гравий зашуршал под ногами, застоявшаяся кровь вновь побежала по венам, отдаваясь болезненно-приятными уколами. Ранние грозы миновали недавно, оставив после себя свежесть в воздухе, влажную землю, зелень и сломанные ветки. Земля нежилась в тепле первых дней лета. Пыль медленно оседала, скатывалась комочками грязи у воротника, невыносимо чесалась, приставала к влажной коже. Слуга тащил мой багаж по хрустящей тропинке, вытирал на ходу пот грязно-синим платком. Разболтанный замок бряцал в такт его шагов, что-то разбитое еще в порту негромко позвякивало внутри большого чемодана.
Я выехал из Корсонии еще зимой. На борту большого торгового корабля пересек Махровое море, по большей части провалявшись в каюте мордой в ведре. Три месяца громадный трехмачтовый флейт колыхали глянцево-зеленые волны. Три месяца меня безудержно тошнило. Раз в две недели спущенный за борт окорок глодали длинные черные рыбины, моряки ловили их широкими сачками, соскабливали с чешуи жир и отпускали кусачих бестий на волю. Капитан – высокий, грузный мужик со странными ушами подмигивал мне, натирая этим жиром свои сапоги, шляпу и лысину заодно.
В Прибрежном крае остатки продали под видом чудо-мази от прыщей.
В чумные годы подобной дрянью торговали из-под полы, распространяя рекламу нелегальными ручьями. Я помнил людей, исступленно втирающих жижу в покрытую гнойными нарывами кожу, помнил резкий травяной запах внутри фарфоровой маски, и чувство омерзения, пробирающее до дрожи, когда десятки изуродованных тел тащились в сторону могильника. В глухой робе было жарко как никогда, живые еще люди хватались пальцами-крючками за полы плаща, а мне приходилось отбрасывать их волнами мягких разрядов. Нас было немного – Поводырей в красных колпаках. Лекари, закутанные в пропитанные чем-то шали, скользко уворачивались от молящих рук, оставляя нас самих подбирать падаль. И мы шагали впереди безмолвной массы, Безликие колпаки, ведущие мертвецов к могилам. Когда эпидемия угасла, я собрал жалкие остатки вещей, и взошел на борт хлипкой шхуны, надеясь, что песни знойных ветров сотрут запечатленный в голове образ подыхающего в зловонии города.
Теперь настало время вернуться.
«Дудка» бесконечно долго ползла через неспокойные временами воды, захаживая попутно в разные порты и даже останавливаясь у берегов каких-то островков, чтобы заполнить опустевшие бочки. Встречные путешественники все как один принимали меня за корсонийца, и я с удовольствием делился с ними изюмом и кусками ненавистного козьего сыра, погружаясь в цветастые, сдобренные смачными словечками рассказы. Команда корабля распрощалась со мной в Прибрежном крае, что лежит между океаном и границей империи. Уже дальше по Черной реке, а после на нанятой карете я добрался до поместья Гардианов.
Тяжелый, грубоватый фасад надменно щурился закованными в рамы окнами. Две лестницы поднимались к арочному входу, отгороженному шестью базальтовыми колоннами. Их не украшали лепниной и порталами, лишь цепкие ветви дикого винограда вливались в контраст со стенами из желтовато-серого песчаника. Вкрапления красных камней образовывали простой геометрический узор, что перетекал со стен на широкую, похожую на горящий факел, башенку.
Было около десяти вечера, когда раздался стук в дверь. Я как раз читал свежую корреспонденцию, и одно письмо заинтересовало меня больше прочих. Конверт казался обычным, без следов и водяных знаков, именно их отсутствие и настораживало. На выбеленном мелом листе была аккуратно выведена всего одна строчка: «Ватеронуз, Кожевенный квартал, таверна «Золотой дракон». В любое время».
«Далеко же ты забрался, мерзавец. Пальцы бы тебе откусить», – подумал я и лениво махнул рукой, магией отпирая замок.
– Открыто…
В комнату вошел Дитер. На нем был простой дорожный костюм и высокие сапоги, в каких щеголяли имперские солдаты на юге страны. В них было удобно ходить по болотам и хранить листья табака за халявой, чтоб не отсырели. В реестровые ряды вампиров не брали, зато с удовольствием принимали в вольнонаемные отряды. До моего отъезда Дитер ходил в высших чинах гильдии наемников. Сейчас он вряд ли часто выбирался в походы.
– Давно не гулял по кладбищам, Эллоу? – с улыбкой начал вампир.
– В принципе, я люблю дышать свежим ночным воздухом, но где-нибудь на балконе в удобном кресле и бокалом бренди в руках, – хмыкнул я и подумал:
«Затевается что-то любопытное? Не спокойных же снов он пришел пожелать».
– Гм…
Дитер отвернулся к бюро и двумя пальцами подобрал одно из моих колец. Светлый блик свободно гулял по гладкой поверхности, выдавая энергетическую насыщенность металла. На миг мне стало даже интересно, сможет ли вампир впитать ее в себя, но затем нелепый вопрос сам собой покинул голову.
– Ненавижу этот дом, Вэдден, – произнес Дитер. – Все здесь меня отталкивает. Вещи ломаются, люди плохо спят, говорят, что видят кошмары. Элен собирается продать поместье кому-то из темных магов.
– Вот почему вы нас созвали…
В ладонь мне прыгнул крохотный черный комок. Еще днем я слышал от маленьких «шпионов» о странностях в округе. Поместье считалось недобрым местом, приносящим несчастья. Случайные беды, неурожай, внезапные болезни – все, по мнению крестьян, расползалось от мрачновато-серых стен. Я, рассмеялся бы от забавных страшилок, если б не одно «но». Сельское кладбище. О нем жители не болтали. Обычно россказни о живых мертвецах были привычным делом и в кабаках за третьей кружкой пива могли наплести разных историй о жутких упырях, воющих под окнами. Но ни баек, ни пересудов слышно не было, матери не пугали детей зловредными духами, и даже шепотом никто не решался упоминать о покойниках. Кладбища боялись по-настоящему, даже близко не подходили к нему, инстинктивно обходили дальней дорогой.
– Элен хотела продать поместье тому, кто совладает с его... м-м-м… фоном. Но с вашим приездом все стало только хуже. Я не знаю, в чем причина, я надеялся, ты поможешь разобраться, пока Элен развлекает тех чудаков.
– Убедил, Данора! Есть идейка, откуда стоит искать. Обожди, только оденусь.
До крестьянского погоста было не очень далеко. Огороженный красивым витым забором он походил на небольшой сад, обросший холмиками и треугольными камнями. В этих краях почитали Трех – богов, пришедших в мир с поверьями первых поселенцев-людей. Две сестры и брат олицетворяли начало и конец всего и, кажется, происходили от каких-то животных. Им любили приносить дары в надежде на покровительство, и даже некоторые маги приходили в храм усыпать алтарь пеплом цветов. А я богам не клялся, чтоб поменьше о себе напоминать.
Дитер почти бесшумно ступал чуть впереди, ограждая по привычке колдуна от опасности. Раньше он путешествовал в тандеме с женой, защищая ее, пока та готовит заклятье. Такие пары не были редкостью, даже маги-воины, научившиеся держать в руках не только талисманы, но и мечи, предпочитали брать в напарники того, кто прикроет спину.
Здесь на кладбище я вновь ощутил знакомое темное присутствие. Подобно неприятному гнилостному запаху оно расползалось по земле, вызывая внутреннее неприятие. Я бросил испытующий взгляд на Дитера – вампир нервничал, чувствовал неладное на каком-то примитивном уровне, но понять от чего исходит опасность не мог.
Мы остановились перед кирпичной аркой, что ограждала бедняцкую часть погоста от строго выстроенных памятников. Ничего особенного в ней не было – обычная грубая кладка со следами извести и глины, на вбитых крюках висели фонари, заключенные в клетку из ажурной ковки. Кладбищенский смотритель давно не зажигал их, и сгустившаяся тень свободно свисала с ворот рваными клочьями. Мой светлячок ее нисколько не тревожил. Я слегка увеличил его яркость, чтоб разглядеть дорогу под ногами и подступил ближе. Лучи светлячка вытянулись вперед, утекая и истаивая во тьме, разматывая белую горошину, как клубок до тех пор, пока на ладони не осталась одна сердцевина. Секунду я бездумно глядел на то, как впитывается остаток магии в кожу, а затем повернулся к вампиру:
– Скажи мне, Дитер, как давно здесь происходили убийства, темные ритуалы или призывы демонов? Кто-то из ваших предков плохо себя вел.
– Понятия не имею. Знаю только то, что слугам приходится платить втридорога, чтобы они не разбежались, – едва слышно проговорил парень, отдергивая от арки собственную тень, что плащом волочилась за ним. Отблеск догорающей искры таял в его черных глазах, и, несмотря на то, что я давно знал о способностях вампира, мне стало неуютно.
По легенде один из богов подарил сыновьям черные зерна пшеницы. Ростки погибли от света солнца, и только одно зерно осталось лежать нетронутым, потому что старший отпрыск о нем попросту забыл и беззаботно таскал в кармане, пока все остальные горевали о потерянном урожае. Уж не знаю, был ли он гением или просто кретином, но проголодавшись, вампир сгрыз несчастную семечку, впитав ее мистическую силу. Еще в детстве я слышал эту сказку о появлении вампиров-ранде, подчиняющих себе теневую магию, но познакомиться с самими ранде смог только во время учебы, когда Дитер едва не утопил меня в теневой яме.