Закрытие врат. Сепарация

Глава 1. Странный таксист

Угораздило же Димитрия родиться в семье, которая управляет духами через призыв. Причем в древней. Да той, что взяла свое начало в эпоху устаканивания нижнего пантеона на Руси. Однако некие предки Димитрия в свитках и письменах утверждали, что на момент появления их рода, еще и самой Древней Руси не существовало, а на месте успешно осело обычное племя, кое в дальнейшем возглавило Новгородское княжество. Оттого, как и подобало потомку древнего рода, что в целом и логично, Димитрия с детства обучали семейному делу, указывая на значимость и священность тренируемого им мастерства.

Впрочем, так повелось с забытых времен. Отсутствие урожая, невзгоды, случайные смерти, даже отвод в последний путь – делали профессию уважаемой, а впоследствии и высокооплачиваемой. Просто плать нарекалась иная – зерно, ткань и земля. С приходом христианства работы нисколько не убавилось, люди по-прежнему верили в банников, водяниц и леших, да и большая часть семей, как и род Димитрия, стали священнослужителями, поэтому гонения, как принято считать, не имелось. Да и отчего тому существовать? Нижний пантеон – не чета верхнему, а он просто не успел сформироваться, и справедливости ради в те года воспевался героизм, а не святость. После те, конечно, стали едины, но то было после.

Престижность профессии, ее востребованность и поддержка вождей породили ярое желание среди присного народа освоить данное ремесло. Обучиться тому мог любой, пусть только достойный силился именно «управлять», потому-то количество учеников, а тогда подмастерьев или послушников, зашкаливало. И так как последним надлежало тренироваться и проживать подле мастера, то появилась необходимость в дополнительном пространстве. Строили в те поры в три этажа, если не считать нижнего погреба, кой засыпало снегом, но норовили и надстройку сделать, а жили несколькими семьями в длинных домах, ан спрос по-прежнему превышал предложение. По сей причине князья пожаловали земли за пределами градов. И все, потому что, из-за защитных стен и плотности заселения те просто не могли даровать надобную площадь: требовалось или стену новую возводить, или кого-то выселять, однако на угодной дальности настояли и сами семьи, занимающиеся управлением духов. Инфраструктура градов разрасталась, а, соответственно, большинство бестелесных уходило в располагаемые рядом поля и леса, если не оставались в кустах и деревьях в граде, привыкая к новому жизненному укладу, и до массы становилось просто неудобно добираться, чтобы продолжать правильное, и главное, плодотворное, обучение. Не маловажным фактором в освоении ремесла также являлась тишина, а в граде той до сих пор, даже с добротными пластиковыми окнами, не искалось.

Именно по этой причине, выйдя из «Пулково», Димитрий битый час пытался договориться хоть с каким-нибудь таксистом, чтобы тот отвез его, по сути, в лес. В Долину реки Смородинки, заказник, что находился возле деревни Орехово, горы Кивисюрья. Домой.

Естественно, из водил никто неутолимой жажды полюбоваться красотами Ленинградской области не испытывал. И здесь даже не в деньгах проблема крылась, во всяком случае, так мыслил сам Димитрий, он же предлагал оплатить дорогу и до Петербурга, так как многие таксисты ссылались на отсутствие клиентов на обратном пути. Однако темнили. Дух наживы, что уже успел сложиться под гнетом рынка и личных желаний, отвечал Димитрию однозначно: «Даже если ездить туда-сюда, до Петербурга-в аэропорт, денег заработаешь больше в противовес потраченному времени. Да и через город на Новопризерское шоссе не шибко хочется. Здесь и дорога лучше. Далеко, к тому же. Еще и дождь, а то колея. Что с камерами непонятно, связь точно собьется».

Димитрий тщился и мобильным телефоном воспользоваться, если бы тот, конечно, у него имелся, а не попрекался им, как и все современное научное развитие, откинувшее духовное в прошлый век или породившее присное мошенничество. Однако и в этом случае герой прекрасно знал, что его потуги утонули бы в начинающемся дожде.

Как-то раз Клевер, одноклассница Димитрия, напросилась с ним на летние каникулы, и когда они приземлились, она долго пыталась вызвать машину – заказ просто не брали. Потом, конечно, взяли, но приехал водитель и попросил их отказаться: «Я вас туда не повезу». Затем был второй, сказал что-то про разрешение на выезд в область. Клевер подумала, что он уголовник, и перепугалась до одури. В итоге пришлось добираться на электричке.

Ан сейчас у Димитрия такого желания среди не теплилось. И не из-за скопления народа на Финляндском вокзале, и даже не из-за самого здания, которое просило полюбоваться его видом и настаивало восхититься красотой и ровностью постройки, а из-за духов, что создавались людским сознанием, на платформах и подле электричек. На станциях те, ушлые, уговаривали пассажиров прыгнуть под приближающий поезд или просто заманивали спуском вниз с вопросом: «А что будет?» Некие, что посильнее, могли человеку и голову вскружить или заставить одного пассажира толкнуть мимо проходящего другого под поезд. Про дух зацеперства Димитрий вообще вспоминать не хотел.

– «Весело!» – и то восклицали не души умерших подростков, тех благо отпели, хотя Димитрий все-таки приравнивал сей поступок к самоубийству, а радовался то дух азарта и авантюризма. Иногда тот еще трансформировался в героя дык девочку так поразишь или одноклассников. Займешь свое место под солнцем. То бишь, поганец давил на самые больные точки для подростков. Даже к Димитрию не раз привязывался, увлекая его за собой, используя притом разный арсенал манипулятивных техник. Раздражало.

Он, итак, после перелета, к тому же, боялся высоты, а чертов дух как нельзя кстати удобно расположился в салоне самолета и давил, одним своим присутствием, на чувства пассажиров. Конечно, герой того развеивал на протяжении шести часов кряду, пытаясь не смотреть в сам проем меж креслами, где бестелесный скалился. Однако тот после каждого разрыва появлялся снова, чем ужасно утомлял и изматывал. Сил из-за довлеющей внутренней оторопи Димитрий затрачивал практически столько же, сколько на поддержание высшего в телесной форме. Много, тем паче для того, кого и духом окрестить сложно.

Глава 2. Белый кролик

Димитрий пришел в себя только после того, как его окликнула старая сосна. Ну как окликнула? Выругалась да наказала, чтобы герой впредь был внимательнее. Зацепил ее дождевиком, использовал как опору, еще и корни вровень ступеням применил. Ан подобное отношение к своей персоне сосна, видимо, сочла неприемлемым, о чем сразу и сообщила.

– Извини, не ворчи.

Герой дотоль не совсем мог понять: в реальности он находился или во сне, и то, что с ним произошло, произошло ли на самом деле или ему сие пригрезилось. Сны о матери, впрочем, Димитрию снились часто, особливо после ее смерти, и сроду те не сулили ему ничего хорошего затем, но так живо он никогда те еще не ощущал. Холодный пот, онемение, судороги, сведение мышц – в купе последствия и от плотских тренировок. Разумное истощение тела. Страх, даже ужас, резь и оторопь также испытывал. Но чтобы не отличить действительность от грез, впервые.

Рефлексировал долго, даже дождь его не пробрал или деревья, что кричали об опасности и уговаривали вернуться восвояси. Таксист и тот переспросил несколько раз: «Точно здесь? Уверен?» – словно что-то чувствовал. Хотя люди часто чувствовали, не стоит сим пренебрегать. Наверно, шкуросберегательный инстинкт пробуждался вблизи всякой гнили, что аж и те, кто доселе ничуть не осязали, и сроду не тренировались, начинали чуять.

Не всколыхнуло Димитрия и то, что таксист снова не торговался или не заломил после приезда цену: взял деньги, не пересчитывая, и убрал те в борсетку. Герой однозначно бы выстроил на сем очередную теорию заговора. Однако паранойя и мнимая напасть казались какими-то пустотными ниже приключившегося, такими надуманными, а вот старая добрая брань окатила похлеще холодной воды. Впрочем, виной всему служили спартанские тренировки Ефимыча.

– Аккуратней, смотри, – повторила в назидание сосна.

Обычно хватало простого извинения, чтобы дерево перестало бередиться и отпустило содеянное. Тем паче Димитрий то не повредил. Ан эта колючка явно вредничала. Во всяком случае, так решил герой и веял сяк ровно до того момента, пока его нога не ступила на другую сторону рва, перемахнув через воду. Его вмиг захлестнуло смрадом, а на тело, как небо упало, сжав грудь и придавив ноги. Не имел возможности вздохнуть, верно от угарного дыма. Пересилил. Ступил обратно. Благо ручей попался небольшой, однако и той малости с лихвой хватило, чтобы Димитрий снова начал дышать.

– А я предупреждала.

– Следовало сказать яснее. Я думал, тебя не устроило, что я на тебя оперся.

– Как и любой человек, ты слишком переоцениваешь свое влияние на окружающий мир.

Димитрий тщился и согласиться с сосной, ан то, что происходило за ручьем, сделал именно человек. Другой, не коренясь шаманом, и изменений бы не почувствовал. Так… лес стал каким-то неприветливым, заросшим и заваленным, но в целом лес как лес. И не похуже встречал. Но этот лес был мертв. Ни одного духа. Ни одного зверя. Тишина и незаметная глазу паутина из черных нитей, оплетала всякий куст, дерево, ветвь и лист. Каждый живой либо уснул, уйдя в сердцевину, или весел разорванным ошметком, заканчивая свой век. Явно деятельность того самого отпечатка, с которым посчастливилось столкнуться герою.

– «Не сбили, а заблудилась и погибла?» – рассуждал про себя Димитрий.

Да, когда на очередном повороте юноша увидел выплывающий из леса силуэт женщины в белой ночной сорочке, он сначала помыслил, что перед ним человек. Просто промокший. Платье и темные волосы липли к коже, а сама путешественница дрожала.

– «Может, машину ищет».

Женщина сначала шла по обочине, а затем перешла на середину дороги. Не новость, в заказнике и подле него имелось несколько достопримечательностей, а также располагалось красивое озеро. Мало ли, приехали парой и поругались. Представительницы прекрасного пола частенько склонялись к какому-нибудь эффектному уходу и скитанию… босиком.

Однако за женщиной никто не бежал, и никто ее не кликал, Димитрий даже захотел уступить ей машину и попросить таксиста довезти ту до требуемого ей места, но водитель не повел и глазом в сторону появившегося на пути у автомобиля человека, и продолжил ехать прямо на него.

– «Дух», – решил Димитрий. – «Неупокоенный, что ли?»

Да, он видел свежие венки на деревьях. Еще одно изменение, которое герой не алкал замечать, мнилось, проще, различать те в таксисте, что не нес своим существованием никакой угрозы. А вот дух – нес. Еще какую. И главное, что определить, серьезность составляемой опасности по внешнему виду не представлялось возможным. Немедля и не думая о том, почему низкоранговый след оказался в заказнике и неупокоенным, Димитрий разрезал ключом от звездных врат Девы грань пространства, призвав высший дух.

– «Найди и упокой».

Говорить, как это было принято в аниме или сериалах, а также кричать не надобилось, тем паче превращаться в какого-нибудь воина в матроске. Как же задолбала Клевер этим мультфильмом Димитрия, хотя, скорее всего, он мучился сими просмотрами оттого, что одноклассница управляла планетарными духами, и пыталась запомнить жесты нарисованных героев, чтобы ниже едино призвать своих. Ан фактически указ давался волей и не содержал в себе слов, только намерение. Посылался через связь, а та плелась длинно, закреплялась и тренировалась, применительно к высшим духам.

Со средними же формировалась мгновенно, равная близости меж двумя людьми во время разговора. К слову, никаких спецэффектов или банальной вспышки, наподобие молнии, в физическом мире после открытия врат также не наблюдалось, даже отточенных движений призыв не предполагал. Взмахнул человек ключом или звякнул тем, и все. Шаман помощнее и к артефактам руку бы не прикладывал, Димитрий же так зрение перенастраивал.

Глава 3. Образ матери (1)

Закончили аккурат с дождем. Даже посветлело. Небо появилось: голубое, яркое, летнее, напомнившее своим задорным видом, что время еще не перевалило за добрую половину дня, и самое интересное только предстояло лицезреть в будущем. Однако Димитрий уже был вымотан, супротив с отцом не встретился, до дома не дошел, вдобавок Дева, точно издеваясь, притаскивала тот или иной изувеченный отпечаток матери и бросала его к ногам героя, словно он тех через ее глаза не глядел. Тошнило, схватывало желудок, думал утратит очередную подпитку в виде съеденных бутербродов.

Запасся заранее. С собой и тушенка, и каши, и чай, который, по сути, не чай, а собственноручно собранные и засушенные травы, сухой армейский паек, что выдавали в школе, когда они на несколько дней уходили в лес для тренировок, и не один, только хлеба не имелось в достатке. Казалось, даже малость сатирическим для сих мест. Ан по уму, хлеб быстро портился, и Димитрий не знал, насколько он застрянет вместе с отцом и его попытками заморить его голодом, поэтому подготовился. Впрочем, галеты и сухари в сухом пайке имелись.

Поведение же Девы герой счел за выучку. На пятом отпечатке матери его начало отпускать, а на шестой и десятый он уже не обращал ненужного внимания, только контролировал силу и стремя, вливаемые в высшего духа. Одно мешало: дыхание. Оно не восстанавливалось.

Сначала после призыва Девы ловить ртом кислород интуитивно принялся, не понял, отчего сжало диафрагму. Предполагал, конечно, что из-за истощения, но пришлый дух его страх развеяла, потому собрался, оперся на лес и отдал приказ. По стану и рукам тут же прошли нервные импульсы, ноги затрясло, вследствие чего снова примостился на корни. Вроде и то смог взять под контроль, выравнивая, как Дева принеслась с разорванным телом матери в руках, что чуть власть над духом и собственной волей не утратил.

Однако не в забаву высший появилась. Димитрий круг защитный, пусть, и поставил, ан тот всяко при дребезжащей по швам воле, не помогал, оттого-то им другой, вольный, отпечаток удумал отобедать, пока герой сосредотачивался на ином через Деву. И чуть было головой шамана не разжился, благо дух вмешалась. А два зримых разорванных тела, кои повторяли воплощение матери, довершили раздрай, и Димитрий начал терять сознание. Всего на миг, почувствовал, как падает. Дева его поймать вздумала, но тот не упал, взял себя в руки, только ощутив слабость и предрекая заваливающийся горизонт, тянущуюся ладонь его духа.

– «Чего она хотела добиться? Она же бестелесная».

На поддержание плотской оболочки высшего герою сил не хватало, да она в целом здесь и не требовалась, и надобилась очень редко, оттого решил, что Дева по инерции к нему кинулась на помощь. Духи из-за передачи им энергии учились у шаманов и часто повторяли за ними те или иные действия, тем паче и дотоль Дева его спасала или поддерживала, правда, обычно в телесной форме и на тренировках. За пределами же школы Димитрий впервые встретился с подобным обширным отравлением, к тому же естественно-искусственным, при таком дюжем изнурении. Может, и потому, герой не ловчился привести дыхание в нужный ритм. Хотя прикрывался.

Ведал, что все происходящее воздействовало на его душу, волю и психику, но скидывал в том числе и на погоду, ибо парило от почвы – жутко. Точно в тропиках. Сам Димитрий, конечно, в чужеземных странах не бывал, но уверялся, что именно так там и ощущалось. Дождевик вообще казался парником, оттого тот стянул.

– «Уж лучше на макушку, пусть, капает», – помыслил.

– Никогда ее не любила.

– А это и не она.

Деву рассудил не отсылать: не тратить попусту силы, да и опасность от отпечатков за пределами мертвого леса Димитрий не отменял. Они обязались сбежаться на выплеск, чтобы пожрать или дожрать оставшуюся энергию. Он поэтому ту на удобрение земли и восстановление деревьев не направил, как приманку прикинул использовать.

– Неважно. Даже в этих отпечатках, я чувствую ее волю и стремления, вкушаемые ей при жизни. Как была…

– Дева.

– Это не изменит того факта и правды о ней. Я не удивлена, что твой отец на ней женился, они стоят друг друга. Недаром же говорят, муж и жена – одна сатана. И то, что он отравленный, только доказывает мое высказывание. Даже хорошо, что умерла… представляю, чего еще она могла вытворить с ним в связке. С тобой.

– Она все же моя мать.

– Если ты волею случая выпал из ее…

– Дева.

– Я права, и ты это знаешь. А это бесит больше всего. Я же чувствую по твоей силе, что ты считаешь равно. Почему же ты меня останавливаешь и не признаешься в осязаемом вслух? Ты ведь едино убежден, что она всю твою жизнь тобой помыкала, указывала тебе, что делать и чего не делать, что тебе испытывать и чего нет. Ты даже не уверен в том, что ты ощущаешь по отношению к ней.

– Не совсем так… – герой немного помедлил. – Я ее люблю.

Димитрий, истинно, явствовал, что Дева права, но он просто не мог не любить образ матери, из-за того не до конца понимал, как к ней, точно человеку, относился при жизни. Рассуждал, та где-то сглаживала углы, прекрасно разумея, что отец чествовал и видел в младшем брате непогрешимого наследника. Врала, говоря: «Он относится к вам одинаково». Когда одни только высказывания о том, что он – не его сын, и мать его нагуляла, чего стоили. Хотя та и то оправдывала: «Он просто расстроен тем, что у тебя не получилось. Ты же умный, и понимаешь, как ему важен этот турнир и эта победа. А в твоей неудаче он зрит и свой бывший проигрыш. У каждого человека есть больная мозоль. Не думай о том и не пестуй. Он тебя очень сильно любит. Родители не способны не любить своего ребенка».

Глава 3. Образ матери (2)

Конечно, школьный психолог уверял героя, что случившееся – совпадение, или молвил: «Будь ты там, тоже бы погиб» – но Димитрий винил себя. Думал, что мог что-то сделать, размышлял, как силился свершившееся изменить, однако одновременно с тем и понимал, что ничего изменить он не тщился. Машины времени не существовало, мертвых не оживляли, и перерешить уже решенное также не представлялось возможным. Даже возненавидел себя за счастье. Да, на каникулах зиждилось, пусть, и не так весело, как представлялось обычному человеку, но дышал Димитрий свободно, разглагольствуя на ту или иную тему со школьным психологом, а то являлось истинной отрадой.

– Вы же человек. Рыбные котлеты, девушка, пьянки, родители, неправильные выборы. Почему же тогда вы в зеркале? Или вас в него заточили? Просто у нас дома есть подобный храм, который также ограждает от вторжения с дурными намерениями. Коридоры из зеркал, ведущие к библиотеке. Или вы сами себя в зеркало поместили, придумывая очередную психологическую методику? Спятили подобно Архимеду?

– Уверяю тебя, Петр Михайлович не сумасшедший, иначе бы его к детям не подпустили. А если хочешь узнать правду, то брось курить, и я тебе ее расскажу.

– С учетом того, что вы пытали людей, думаю, вас туда заточили, пока не образумитесь. Конечно, можно еще управлять диалогом через перенос мысли, а находиться в ином месте…

– Неплохая версия.

– Почему именно курить, а не пить? Алкоголь вреднее сигарет.

– Спорно… Да и сам рано или поздно бросишь, без меня. Призывал когда-нибудь Деву в хмельном угаре?

– Нет.

– А ты – попробуй.

Даже шаманам, достигшим совершеннолетия, запрещалось пить алкоголь, поскольку тот разбивал их волю, которая требовалась для призыва, и Димитрий это знал. Энергия разжижалась и подавлялась, терялось стремя, а опьяненное состояние становилось настоящей угрозой для дальнейшей жизни, особливо для тех, кто управлял высшими духами. Бестелесные и призыв силились разорвать, передавив своей волей волю шамана, затем они убивали его, съедая душу. Со средними призыв и общение ощущались по-иному: ничуть не выходило и шамана выворачивало. Отравление из-за поднятия силы на начальных стадиях приема алкоголя. Мощь же и на сосуды влияние оказывала, сужая их и расширяя, также заставляла сердце биться чаще, а то на мышцу ложилось, и хмель все усугублял. Следом появлялась отдышка, маячил инфаркт или инсульт. И пока тело шамана зыбилось юным, с правильным течением, натренированным, сила еще пыталась справиться с ядом и выводила тот, пусть, и не естественным путем, но из организма. Потому и отравление. Ниже – длительное восстановление. А после продолжительного употребления алкоголя, энергия, поднятая волей, уже не воспринимала его, за нечто вредящее организму, то бишь принимала того, точно еду или воду. Воля разжижалась, туманился рассудок, и ум начинал вторить низкоранговым духам, кои добивали тело. По сути, затяжное самоубийство.

И Димитрий се попробовал. Нет, не потому что поддался на провокацию психолога, тогда он ответил: «Я не дурак, я жить хочу» – а когда сломался. Сначала замучили следователи. Те его подозревали в нападении на собственный дом, так как похитители обошли даже защиту зеркальной библиотеки, служащей хранилищем для контракта со звездными духами. А с репутацией Димитрия, сомнений и жалости к нему следователи не испытывали. Затем отец. Ему герой в целом и не сопротивлялся, считал деяния, свершаемые над ним, своим наказанием за желание вековать по именному велению, кое он поставил выше жизни матери и младшего брата. Даже с неким удовольствием ездил на каникулы, ведая, что его будут истязать и морить голодом. Довершило эмоциональный раздрай чувство вины, когда Ефимыч вернул Димитрия в школу. Герой понял, что больше жить так не может, выпил и призвал Деву.

Однако вместо нее призвалось черт-те что. Димитрий, правда, уверялся, что сделал все правильно, и использовал именно ключ от зодиакальных врат, но представшее пред ним, не имело ничего сходного с Девой. Это был оскверненный высший дух. Несуразный, искалеченный, не представляющей единой формы, но вроде как антропоморфный, ан с бивнями и волосами, заменяющими шерсть. Злой, гнилой. Димитрий таких только в учебниках глядел. Дух рассыпался на части, а тело его словно рвали в разные стороны, и увидев героя, тот потерял, как выяснилось засим, оставшийся рассудок и бросился на него.

Отравленный узрел в Димитрии врага, возжаждал убить его и чуть оное не осуществил. Героя опосля с трудом собрали врачи: порванные жилы, ткани, практически выдранная рука. Благо над ним колдовали шаманы, и повреждения не зиждились фатальными, но и с тем на реабилитацию ушел год. Герою, как следствие, запретили пользоваться призывом высшего духа до конца жизни, разумея, что оное его убьет, так как половину сосудов восстановить не удалось, а, знамо, и сила ему попросту ладила навредить. Но на ноги Димитрий встал, очутившись снова у школьного психолога.

– Я тебя спрашивал: «Почему ты не выбрал игровую ветку, где ты пытаешься добиться признания своих родителей? Почему ты выбрал именно смерть?»

И ты ответил: «Я пытался. Я хотел, чтобы они меня полюбили, я хотел, чтобы они меня признали. Я желал всем сердцем, чтобы они хотя бы приняли меня, как человека. Самостоятельного, отдельного. Я не сразу сдался, не сразу выбрал смерть, я пытался».

Я спросил: «Почему?»

А ты сказал, что втайне хотел жить.

Так почему ты поменял свое мнение? Почему перестал хотеть жить? И почему ты не дал себя убить тому духу?