Залесье

Залесье

ЗАЛЕСЬЕ

В деревню Залесье не вела ни одна асфальтированная дорога. Лишь лесная просека, на которой автомобиль вяз во влажной земле, как в густой каше. По весне дорога и вовсе превращалась в чавкающую жижу, которая даже сейчас, летом, всё ещё не просохла. Колёса внедорожника скользили по размокшей глине, как по растопленному салу.

Навигатор сошёл с ума за полкилометра до поворота, показывая пустоту, будто дальше мир заканчивался, и не было больше ничего, кроме огромного белого пятна, за которым рождалось нечто другое.

Кирилл ехал вторые сутки. Руки дрожали, выдавая его нервное состояние. В голове всё ещё звучал голос отца — его слова, сказанные перед самой смертью: «Он доберётся и до тебя… если не остановить…»

Отец умирал долго и трудно: бредил, говорил о чёрной воде, о могиле под осокой, о теле, которое не может лежать спокойно. Кирилл тогда не слушал — не понимал, или не хотел понять, да и не до того ведь было! Всё эти разговоры Кирилл считал бредом умирающего ума, пока в наследстве не всплыло домовладение в Залесье. Отец никогда не говорил, что у него тут был дом. А теперь Кира ехал туда, чтобы увидеть своими глазами то, о чём отец твердил в последние свои дни.

***

Дом стоял на краю деревни, скрытый густыми зарослями так, что его не видно было с дороги. Он будто не хотел, чтобы его беспокоили. Довольно крепкий — гораздо крепче, чем представлял себе Кирилл, со слегка покосившимся крыльцом, с диким вьюном, ползущим по стенам, как ярко-фиолетовая чума. Даже стёкла в окнах целы, хотя так заросли грязью, что больше были похожи на серый пластик. Внутри пахло преотвратительно: затхлостью, сладковато-прелой тканью и сырым мясом.

Когда Кирилл впервые поднялся на крыльцо, ступенька тонко заскрипела, словно застонала. Вокруг стояла тишина — ни лая собак, ни птичьих голосов, ни шёпота ветра. «А ты, брат, хотел, чтобы тебя среди ночи с музыкой встречали? — усмехнулся Кирилл сам себе. И добавил тихонько, — Добро пожаловать».

Трава сбоку от дома вдруг прилегла, прижалась к земле, лёгкий ветерок прикоснулся к разгорячённой щеке Кирилла и умчался дальше. Кирилл дёрнулся, вгляделся в темноту. Конечно же, там никого не было. Ну, в самом деле, кому надо прятаться ночью в глухой деревне, в чужом, заросшем сорняком саду?

На следующий день Кирилл решил пройтись по деревне, познакомиться с жителями, да и в магазин не мешало бы заглянуть — всё, что брал с собой в дорогу, подъел да и воды надо докупить.

Дома вдоль пыльной улочки перекосились, стояли мёртво, пусто, как будто в них давно никто не открывал двери. «Даже кур не слышно во дворах, — почему-то подумалось Кириллу. Только стрёкот насекомых, да шорохи в траве нарушали сонную тишину. Магазин нашёлся на соседней улице. Здесь было более оживлённо: во дворах копошились люди, кое-кто уже отоварился и шёл из магазина с полупустыми кошёлками, окидывая Кирилла подозрительным взглядом. Никто не останавливал, ничего не спрашивал, и Кирилл тоже стушевался, ругая себя за непонятную робость. У магазина стояла сгорбленная сухонькая старушка в цветастом платке и простом домашнем халате. Она прищурилась, пытливо вглядываясь в Кирилла выцветшими слезящимися глазами, пожевала губами, и спросила скрипучим голосом:

— Это чей ты будешь, милок? Как тебя к нам занесло?

— Здравствуйте, бабушка, — нерешительно улыбнулся «милок». — Кирилл я, Кира, сын Валентина Морошкина.

Старуха охнула, глаза её расширились, правая рука потянулась к груди, выписывая крест.

— Валентина, говоришь… А он что же… помер?

— Да, в прошлом году.

— А он ведь с беспокойным возился. Молодой был — не понимал, что смерть — это навсегда.

— Кто это — беспокойный? Вы про что, бабушка? — насторожился Кирилл.

— Не место здесь говорить об этом. Ты, милок, ступай к Матвею Корнееву. Вон его дом, в конце улицы, предпоследний. Он тебе и расскажет, коль решится. Ох, судьбинушка горькая…

Старуха перехватила покрепче авоську и засеменила, шаркая ногами, в сторону от магазина.

Матвей жил в небольшой избе, обнесённой ветхим деревянным забором. Старик сидел на крыльце и плёл корзинку. Кирилла он встретил равнодушно, без интереса, хотя когда тот упомянул отца, старик немного оживился.

— Сын Валентина? Значит, конец близко, — сказал он.

— Какой ещё конец? Что вы всё загадками говорите?

— Разве отец не предупреждал тебя, что ты его место займёшь? Да-а, вижу – не говорил. Ох, Валентин, подложил порося сыну!

«Сумасшедший какой-то. Валить отсюда надо, домой, в город. К чертям собачьим такое наследство», — подумал Кирилл и попятился к калитке. Но Матвей остановил его строгим взглядом и заговорил тихо, почти шёпотом, словно опасался, что кто-то мог подслушать:

— Видно, знал твой старик, что я дождусь, расскажу всё, а сам, значит, не решился. Бог ему судья! Эх… Ну, слушай, паря, может и выдюжишь. Жил тут парень — давно было, до войны ещё. Драка у него вышла с товарищами, да нечестная — в лес заманили, вчетвером избили, да бросили там. Он и утоп в трясине — сил не хватило выбраться, видать, здорово его те четверо отделали-то! Наутро кинулись — не вернулся он в деревню. Пошли, значит, искать, ну, нашли, конечно. Похоронили тайком, там же, в лесу, как собаку — без отпевания, без креста.