Заложница, или Нижне-Волчанский синдром

Глава 1.

Меня зовут Саша Емельянова. Мне семнадцать лет, через два месяца исполнится восемнадцать. В этом году я окончила школу и поступила в институт, на специальность «Информационная безопасность». Институт находится в соседнем городе, почти мегаполисе по нашим меркам. Но место в общаге дадут только в сентябре, так что пока живу в родном Нижне-Волчанске. Можете не морщить лоб и не чесать репу. Мне еще ни разу не встречался человек, способный сразу сообразить, на какой стороне карты его искать. Оно и понятно. Живет в нем тысяч тридцать человек, есть один работающий завод, один торговый центр «Волчок», который все зовут просто ТэЦэ – других-то нету, чего мудрить? – и одна центральная улица имени Ленина. А еще старый кинотеатр во дворце культуры, где крутят вышедшие в тираж фильмы, если в зале соберется больше десяти человек.

Живу я в убитой двухкомнатной хрущевке вместе с батей. Раньше с нами жил мой сводный брат Стас, сын от первого брака матери, но недавно он переехал – получил неплохую для Нижне-Волчанска должность, снял отдельную хату. Мать нас бросила, когда мне исполнилось три года. Когда-то я сильно на нее за это злилась, а теперь перестала: сама жду не дождусь, когда свалю подальше от вечно опухшей батиной хари. Батя всегда выпивал. А когда мать пропала, оставив в шкафу ворох цветастых платьев и сладко пахнущей дешевой косметики, как с цепи сорвался. С тех пор я его, можно сказать, трезвым-то и не видела.

Если б он только пил, и фиг бы с ним, как-нибудь протянули со Стасом. Но после ухода матери начал он распускать руки. Сперва брата поколачивал, потом и меня, как подросла. Это у него называлось: «Воспитательный елемент». Получил двойку? На по щам. Вернулся поздно? На еще. Посмотрел косо, а на днях водяра подорожала? Ну, вообще держись... Помнится, отделал он меня однажды, как бог черепаху, даже толстовка с капюшоном не помогла – запалила классная руководительница. Оставила после уроков, усадила перед собой и давай затирать – мол, так и так, надо твоего отца родительских прав лишить, а тебя определить в детский дом, откуда такую славную девочку быстро заберут в хорошую семью. А я ей и говорю: «Вы, Тамара Константинна, в своем уме? Кому я сдалась – подросток из неблагополучной семьи, у которого все на лице написано? Усыновляют младенцев, а меня промаринуют до восемнадцати лет и сдадут обратно. А в детдоме что, жизнь больно сладкая? Точно также будут бить. Только не батя, какая-никакая, а все же родня, а десять незнакомых рыл». В общем, отговорила. И двойки она мне с тех пор, кстати, в дневник ставить перестала, только в журнал. Нормальная баба оказалась, короче.

С батей потом тоже все нормально устроилось. Стас за лето вымахал, окреп и записался в секцию по смешанным единоборствам. Попробовал его папаня как-то по старой памяти приложить, да не тут-то было. Закрылась лавочка. Меня брат трогать запретил, так что жизнь более-менее наладилась. Единственное, его после школы в армию должны были забрать, справки-то покупать не на что. Но он меня в свою секцию записал. Сам после армии бросил – поступил на юридический факультет, не до того стало. А я втянулась, пять лет как хожу, недавно второе место на первенстве области заняла. Могла бы и первое, да в финале по очкам уступила, а не то был бы у меня в кармане второй разряд.

На сегодняшний день меня не только уважал присмиревший батя, но и вся подъездная быдлота, включая шизанутого нарика с пятого этажа. Жену он гонял по квартире так, что люстра качалась, и крики по всему району слыхать. А со мной на лестнице здоровался, погоду да политику обсуждал...

В моей школе все учителя, кроме Тамары Константинны, удивлялись, как это мы с братом смогли сдать ЕГЭ и поступить на бюджетное отделение? Без репетиторов, без родительской поддержки? А ответ был очень простым. Поступили, потому что иначе – конец. Мои одноклассники ничем не рисковали. Не пройдут по баллам на бюджет – есть платное отделение. Не получится в этом году – будет следующий. А я знала: если сейчас не вырвусь из этого дерьма, не пойду учиться, то глазом моргнуть не успею, как окажусь на месте продавщицы в соседнем ларьке. И однажды возьму в счет зарплаты литруху и засяду на кухне вместе с батей…

Этот страх и заставлял меня вгрызаться в учебники, сидеть на забугорных форумах, шерстить интернет в поисках бесплатных видеопособий. Мотивировал похлеще любого репетитора. Даже лучше, чем новенький айфон, обещанный за поступление моей однокласснице Вике. Страх, а еще злость. Когда с самого детства никто не хочет сидеть с тобой за одной партой, потому что на тебе подвернутые штаны старшего брата и его же кеды, которые приходится надевать на два носка. Когда ровесники смеются в лицо, потому что на последнем родительском собрании батя захрапел в середине доклада, его растолкали, и он на всякий случай заорал матюгами, что выбьет из тебя всю дурь. Когда… Много было этих «когда».

На этом можно заканчивать с прелюдией и переходить к сути. А суть сегодняшним вечером вырисовывалась так себе…

Я сидела после тренировки в раздевалке, привалившись к шкафчику и медленно сматывая насквозь пропотевшие бинты. Настроение было паршивое. Надо было собираться и идти домой, но очень не хотелось. В квартире со вчерашнего вечера квасил батя с какими-то подзаборными колдырями. Колдырей я, положим, выкину, они уже на ногах не стоят. Но сложно вообразить, на что сейчас походила наша и без того не шикарная хата. В прошлый раз к моему возвращению был заблеван не только унитаз с раковиной, но и ванная, и даже почему-то рассохшаяся деревянная хлебница на кухне. А еще дома было нечего есть. В школе кормили бесплатно. Но школу я закончила, а потому с халявной рисовой запеканкой и растворимым кофе в граненом стакане пришлось попрощаться. Конечно, я подрабатывала: разносила листовки по почтовым ящикам, расклеивала объявления. Но для учебы мне потребовался хороший ноутбук, и все накопления ушли на него.

Утром я позавтракала пустой гречкой, на обед потратила последний стольник, а что есть на ужин не представляла даже в теории. Батя в еде не нуждался. Он, как гребаный одуванчик, перешел на какие-то альтернативные, неведомые мне источники питания. В пятницу должны были выдать остаток зарплаты за прошлый месяц, но как прикажите жить оставшиеся три дня? В долг я не брала, о сложившейся ситуации никому не говорила. Достаточно близких друзей, чтобы завалиться на ужин без приглашения, не имела. Что-то подозревал дядя Лёша, мой тренер, но на все осторожные расспросы я отвечала уклончиво, не желая втягивать его в окружавшую меня грязь. Дядя Лёша вздыхал, но ни на чем не настаивал, и только каждую неделю угощал пирожками да бутербродами, якобы насильно всунутыми в излишнем количестве женой.

Глава 2.

Дальше было не так весело. Я успела лягнуть переговорщика по колену и еще разок отмахнуться грустно тренькнувшей гитарой, прежде чем меня повалили на землю. От удара я на какое-то время выпала из реальности, и в себя начала приходить только на заднем сиденье внедорожника. Руки были стянуты за спиной чем-то вроде скотча. Тело болело, как от тренировки после долгого перерыва, на лбу и щеках зверски саднила содранная кожа. А сердце колотилось так громко, что, казалось, заглушало гудение автомобильного движка. Андрей вел машину, положив правую руку на руль и глядя прямо перед собой. В зеркале отражался его профиль, далеко не такой гладенький, как на дне рожденье у подружки меньше часа назад. На соседнем сиденье ворочался бородач с окровавленной губой, искавший, судя по тихой ругани, пачку салфеток. Веселое бешенство давным-давно покинуло меня, уступив место страху. С трудом подавив стон, я посмотрела вниз. На коленке расплылось круглое красное пятно. За ним – еще одно. Похоже, у меня пошла носом кровь. Я громко шмыгнула и попыталась вытереть нос о плечо, но из-за связанных рук ничего не получилось. Пришлось наклониться вперед, чтобы кровь не текла в носоглотку, и ждать, пока она успокоится сама собой, перед этим перепачкав обивку сиденья и мои светло-синие джинсы.

Пропетляв по Нижне-Волчанску, машина свернула на загородное шоссе, где заметно ускорилась. Дальше мы ехали по прямой, никуда не сворачивая, не меньше двух часов. Я молчала, похитители обменивались нейтральными фразами. Андрей изредка посматривал в зеркало заднего вида, каждый раз натыкаясь на полный злобы ответный взгляд. Иногда к злости примешивалась малая толика торжества: в зеркало было отлично видно, как вокруг карих глаз наливаются густо-фиолетовые синяки.

Первую половину пути я пялилась в окно, пытаясь запомнить дорогу, но запоминать было особо нечего: черный частокол леса, всполохи фар редких встречных машин. Утомившись из-за однообразия пейзажа, я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Мне было страшно, и я тратила последние силы на то, чтобы зачем-то скрыть этот очевидный факт.

Спокойно. Паника бесполезна. Прежде всего, нападавшие не хотели моей смерти. Если бы хотели, давно бы убили. Мы за два часа проехали столько лесов и полей, что хватило бы на похороны целого студгородка. Да и дрались мужики вполсилы, только благодаря их нерешительности мне удалось продержаться так долго. Я вспомнила подслушанный в детском садике разговор, странное поведение Стаса за завтраком. Похоже, один из претендентов на завод решил заручиться поддержкой судьи, выбрав меня в качестве гаранта сделки. А Стасик взял и согласился. Ну и козлина ты, брат...

Но зачем было устраивать шоу с погоней? Почему не передать меня с рук на руки еще утром, возле подъезда? А потому, ответила я сама себе, что Стас знал: добровольно я никуда не поеду. Буду орать, кусаться и звать на помощь. Прибежит дворник, высунуться из окна какие-нибудь школьники с телефонами, и замять передачу заложницы станет значительно сложней. А может, вопрос был решен только вечером, когда Андрей беседовал с кем-то по телефону. Ему приказали найти сестру помощника судьи, а эта сестра с ним за одним столом сидит, салатик кушает. Вот он и заговорил про совпадения…

Машина сбросила скорость, перевалила через кювет и свернула на проселочную дорогу. Я открыла глаза. Какое-то время мы углублялись в лес, резво подскакивая на рытвинах и буграх, пока впереди не показались ворота КПП, как на территории какой-нибудь военной части. А может, это она и была, черт его знает. Подъезжать пришлось зигзагом, из-за разложенных в шахматном порядке бетонных блоков. От будки отделился темный силуэт, в лицо ударил слепящий луч света. Я зажмурилась и отвернулась.

– Порядок, проезжай!

Мы миновали высокий, не меньше трех метров забор, поверху которого была намотана кругами колючая проволока. Еще я успела заметить две камеры видеонаблюдения, и то, что у охранника на груди висел автомат. За забором снова началась ровная дорога, к которой с обеих сторон почти вплотную подступал сосновый бор.

Я изо всех сил вглядывалась в темноту, пытаясь понять, где нахожусь. Какой-нибудь загородный клуб или частный поселок посреди тайги? Минут через десять лес закончился, впереди показалось поле, а еще дальше – крутой обрыв, за которым поблескивала черная лента реки. На самом краю обрыва прилепился, выставив над водой террасу, двухэтажный коттедж. Открывшийся вид был хорош: усыпанное звездами небо, медленно ползущая в никуда река. Окна одинокого дома светились желтым, добавляя в пейзаж ноту спокойствия и теплоты. Увы, я не могла насладиться открывшейся картиной: мне было страшно, а еще к горлу подступила тошнота, то ли от волнения, то ли от долгой поездки в неудобной позе.

Машина подъехала к самому дому и остановилась на небольшой стоянке, обсаженной по периметру кустарником. Бородач выбрался первым, распахнул заднюю дверцу.

– Приехали!

Я неловко вылезла наружу и подставила лицо прохладному ветру, пахнущему водой. Тошнота немного отступила, зато вернулась слабость в коленях. Вокруг царила тишина, только шелестел оставшийся позади лес. Андрей, из-за синяков вокруг глаз похожий на отощавшую панду, достал из чехла на ремне нож. Поймал блик от фонаря закругленным на конце лезвием, дал хорошенько рассмотреть, после чего переместился ко мне за спину и разрезал впившийся в кожу скотч. Я помахала затекшими запястьями, восстанавливая кровообращение. Затем задрала подол клетчатой рубашки и попыталась оттереть спекшуюся под носом кровь. Заглянула в боковое зеркало. Видок у меня был так себе: растрепанные волосы, затравленный взгляд, ссадины на лице. Прям как во времена активного батиного воспитания... Я привычным движением натянула капюшон куртки и сразу почувствовала себя уверенней.

Кажется, «московского консультанта» мой облик тоже не порадовал: в карих глазах мелькнуло беспокойство. Он открыл багажник, достал какое-то мятое тряпье и смочил его водой из канистры.

Глава 3.

Телефон так и не вернули, ставить будильник было не на чем, а потому меня опять разбудил стук в дверь. Я сползла с кровати, накинула первую попавшуюся рубаху и щелкнула замком, спросонья не сразу сообразив, в какую сторону его поворачивать. На пороге стоял Андрей. Глаза его метнулись куда-то вниз, улыбка из нейтральной стала насмешливой. Я опустила глаза и залилась густым румянцем, сообразив, что случайно надела доставшуюся по ошибке рубаху Глеба. Оправдываться было глупо, да и не все ли равно, чего он там подумает о моем моральном облике?

– Если тебе все еще нужны твои вещи, поторопись, – на слове «твои» послышался еле заметный акцент. – Выезжаем через пять минут.

Я кивнула, закрыла дверь и принялась метаться по комнате, пытаясь одновременно причесаться и натянуть штаны. К машине мы подошли вместе, синхронно хлопнув дверями. Я села сзади, Андрей устроился рядом с круглолицым водителем, похожим на одуванчик из-за торчащих во все стороны светлых волос.

– Костя, ну что опять за срач? – «Московский консультант» извернулся, приподнял зад и стряхнул на пол какую-то шелуху.

– Не прогневайся, Андрей Филиппыч, – Костя улыбнулся с видом притворного раскаянья и выкрутил руль, сдавая назад для разворота. – Курить бросаю, все время жевать тянет.

Машина, здоровенный джип с квадратным лобовым стеклом, и правда была завалена едой. Рядом с рычагом передач валялась ополовиненная упаковка фисташек, еще несколько пачек с соленым арахисом лежали у меня в ногах, должно быть, скатившись с сиденья во время торможения. Из кармана на спинке кресла высовывался бумажный пакет с жирным пятном, источавший запах шавермы. Когда машина миновала КПП и выбралась на шоссе, я стянула кеды и устроилась поудобней, решив вместо созерцания скучных пейзажей компенсировать недосып.

Через пару минут меня грубо потрясли за плечо. Я открыла глаза и принялась озираться, не сразу сообразив, куда попала. Оказывается, прошло уже два часа: в окне виднелась знакомая дверь в подъезд, как всегда распахнутая и подпертая кирпичом из-за неработающего домофона. К счастью, местные старушки еще не успели оккупировать лавочку у подъезда, иначе не миновать мне славы малолетней содержанки, которую клиенты до дома подвозят, совсем стыд потеряла, и мать была такой же вертихвосткой и так далее.

– Давай, дуй на выход, – Андрей убрал руку, убедившись, что я окончательно проснулась.

– А можно мне одной сходить? – Я потерла лицо в бесполезной попытке взбодриться, поправила пятерней растрепавшуюся челку. – Я никуда не денусь. Дом типовой, из подъезда только один выход.

– Это с чего вдруг?

Я замялась, не зная, как объяснить. Эту ночь я провела на кровати, чья площадь превышала по размеру всю нашу кухню. Кухню, где над раковиной отвалилась половина плитки, а треснувшее окно было заклеено изолентой, чтобы не поддувало. Откуда никогда не выветривался запах луковой кожуры, слежавшихся сигаретных бычков и тяжелого, въевшегося в стены перегара. Я словно смотрела на свой дом глазами «московского консультанта» и испытывала почти физическую боль от ничем не объяснимого стыда. Разве это была моя вина? Разве я выбирала, в какой семье появиться на свет?

Ничего не ответив, я вышла из машины, сердито хлопнув дверцей. Андрей нагнал меня на лестнице, лифта в доме не было. Мы поднялись на четвертый этаж. На площадку выходило четыре двери, наша, отделанная еще по советской моде деревянными рейками, выглядела самой убогой. Желтый цвет превратился в серо-коричневый, косяк покрывали подтеки засохшей краски, оставшейся после ремонта в подъезде, случившегося еще до моего рождения. Внизу виднелись грязные следы от ботинок, под ними торчал зубец обломанной рейки. Видно, ночью к бате опять ломился кто-то из корешей.

За спиной приоткрылась соседская дверь, послышалось легкое шуршание войлочных тапок по линолеуму. Ага, баба Галя на страже, мышь не проскочит. Вечером всю окрестную публику ждет рассказ, как я, дрянь такая, совсем распустилась и начала водить мужиков. Я быстро повернула ключ в простеньком замке, молясь, чтобы хотя бы дома никого не было.

Повезло. В квартире царила тишина, чего при бате никогда не бывало. Он любил врубить телек погромче, не выбирая ни программу, ни канал, лишь бы кто-то говорил. Отдельные фразы иногда просачивались сквозь алкогольный туман, и тогда батя принимался неразборчиво ругаться, отвечая воображаемому оппоненту. Захотелось пить, и я, не разуваясь, прошла на кухню, стараясь не думать о привязавшемся ко мне непрошенном госте.

На плите стояла сковорода с остатками подгоревших макарон, из переполненного мусорного ведра высовывались пустые бутылки и упаковки из-под вяленой рыбы и колбасной нарезки. Я удивленно вскинула брови: судя по качеству закуски и названию водки, далеко не самой дешевой, у бати откуда-то появился платежеспособный собутыльник. Заглянула в холодильник – на верхней полке ждала своего часа еще одна бутылка, а также здоровенный ломоть сала. Уровнем ниже стояла литровая упаковка шоколадного молока. Это было совсем странно. Шоколадное молоко – мое любимое лакомство, могу выпить полтора литра за один присест. Но чтобы батя об этом вспомнил, пойдя в магазин? Да он, поди, даже не знал, где в универсаме искать молочный отдел, сроду не испытывая нужды ни в кефире, ни в сметане, ни в, прости господи, обезжиренных йогуртах с биодобавками.

Выпив воды из-под крана и так и не найдя объяснения подобному чуду, я покинула кухню и направилась в свою спальню. Но на пороге замерла, не в силах сделать и шаг: мой взгляд упал на совершенно пустой письменный стол. Нет, не может быть… Не до конца поверив в произошедшее, еще надеясь, что все это – глупая ошибка, я бросилась обыскивать комнату: со стуком распахнула дверцы шкафа, опустилась на корточки и заглянула под стол, даже зачем-то сдернула с дивана плед. Нет, ошибки не было. Исчез ноутбук, зарядка от него и чехол. Теперь понятно, на какие деньги пировал батя…

К горлу подступил ком. В этот раз бороться с ним не было ни сил, ни желания. Я села на пол возле дивана и заплакала. Даже заревела, как в детстве, когда слабость еще не казалась стыдной, размазывая слезы по щекам, не стесняясь того, что из носа течет, а наружу вырываются некрасивые жалкие подвывания. Я убивалась не только из-за ноутбука. Просто он стал последней соломинкой, переломившей спину верблюда. В целом мире не было ни одного любящего меня человека. Ни одного. Я и раньше думала об этом, но именно сейчас прочувствовала горькую правду до конца.