Заметки на полях

Пролог

Ярко освещенный школьный коридор будто пульсировал от энергии. Ослепительные лучи солнца, пробивающиеся через высокие окна, рисовали на линолеуме золотистые дорожки, по которым носились стайки взъерошенных учеников.

Учителя, с лицами, покрасневшими от бессилия, в сотый раз за день взывали к порядку и просили не носиться, сломя голову, но их голоса тонули в этом бурлящем котле подростковой энергии.

Воздух был густ от смеха, споров и едва уловимого аромата школьных завтраков.

Я стоял, прислонившись к прохладной стене, чувствуя, как шероховатая поверхность цепляется за ткань рубашки и давит на лопатки. Уголки губ непроизвольно дрогнули, когда я поймал взгляд друга — этот знакомый блеск в его глазах, смесь упрямства и детской наивности, всегда вызывал у меня улыбку.

Он нервно переминался с ноги на ногу, пальцы то и дело тянулись поправить воротник.

— Что, опять будешь ей про сочинение затирать? — вырвалось у меня, и собственный голос прозвучал каким-то неестественно звонким в этой толчее.

— Да я же серьёзно его сдавать планирую.. — Он закатил глаза так выразительно, что мне на мгновение показалось — они вот-вот останутся смотреть в потолок. Когда он повернулся, солнечный луч скользнул по его лицу, высветив мелкие веснушки у переносицы.

— Да нахрена тебе это надо? — Я нарочно растянул слова, чувствуя, как в горле застревает комок чего-то горького. — Неужели попытаешься вырваться из-под крыла отца, который спит и видит тебя в полицейской форме?

— Вообще-то он меня не заставляет. — Его голос дрогнул, будто гитарная струна, которую задели неосторожно.

— Ага, — я кивнул, и смешок вырвался сам собой, резкий и невесёлый. — Что ещё расскажешь? Будь его воля, он бы и Оксанку в полицию определил, если б она так не упёрлась в плавание.

— Она сама решила здесь остаться, — он вздохнул, и в этом звуке было столько усталости, что мне на мгновение стало неловко.

— Девушка, которая мечтала о спортивной карьере, сама решила остаться в нашем задрипанном городишке, а не ехать в Москву или Питер? — Я сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. — Ты сам в это веришь?

— Она сама разберётся. И мы вообще не о ней говорим. — Он резко повернулся, и тень от его фигуры легла на меня холодным пятном. — Ты уже подал документы в какие-нибудь университеты?

— А зачем? — Я усмехнулся, наблюдая, как он закатывает глаза, и в этот момент почувствовал странную пустоту в груди. — Может быть, тут останусь, с Геной будем бизнес развивать.

— Вы с таким бизнесом быстрее меня в полиции окажетесь и не в качестве сотрудников.

— Но ты же поможешь своим друзьям? — Я наклонился ближе, уловив запах его одеколона — что-то древесное, слишком взрослое для нашего возраста.

— Вань... — в его голосе появились предупреждающие нотки, низкие и вибрирующие.

— Да остынь ты, я ж шучу.

— А я серьёзно, нас…

Но закончить фразу ему не дала взявшаяся словно из ниоткуда Ульяна. Её появление всегда сопровождалось лёгким шлейфом чего-то сладкого — то ли жвачки, то ли дешёвых духов.

— Ребят, — она ткнула локтём в мой бок, и боль резко пронзила рёбра, — вы знаете, кто это?

Мой взгляд скользнул по направлению её жеста, и воздух словно загустел. Среди пёстрой подростковой массы, как белая цапля среди воробьев, шла Она.

И не просто шла, а будто плыла сквозь толпу, которая невольно расступалась перед ней.

Солнечный свет, падающий из окна, играл в её светлых волосах, собранных заколкой, создавая эффект сияющего ореола. Каждый её шаг был плавен, но одновременно с тем в движениях не было неуверенности. Спина прямая, ни намёка на сутулость. В руках стопка книг.

— Новенькая? — мой голос прозвучал нарочито равнодушно, но горло внезапно стало сухим, а взгляд всё равно задержался на ней дольше, чем нужно.

— Смотри-ка, Ванечка заинтересовался, — захихикала Ульяна, и её смех прозвучал как-то слишком громко в внезапно наступившей тишине.

Её пальцы игриво сжали мой локоть, а глаза блестели с неподдельным азартом.

Даже Валя, обычно такой невозмутимый, замер, его глаза расширились, взгляд прилип к незнакомке. Незнакомка шла по коридору с такой естественной грацией, будто вокруг было не грязное школьное пространство, а подиум. Она была абсолютно невозмутима, будто не замечала ни шёпота за спиной, ни любопытных взглядов.

Слишком... взрослая для школы. Слишком уверенная для новенькой.

Её пиджак, слегка мешковатый, вдруг казался самым стильным предметом гардероба в мире.

— Кто это вообще? — прошептал я, чувствуя, как у меня предательски подрагивает уголок губы.

Книги в её руках выглядели потрёпанными, но аккуратными — явно перечитаны не раз. Мои пальцы непроизвольно сжались в кулаки, когда я заметил, как её собственные пальцы слегка сжимают корешок — нервно? Нет, скорее привычно, как музыкант сжимает медиатор во время игры.

— Может, это не школьница? — пробормотал Макеев. Его голос звучал приглушённо, будто через вату. — Слишком... взросло выглядит.

— Ага, особенно в этом пиджаке, — согласился я, но тут же поймал себя на мысли, что он ей идёт. Неброский, бежевый, слегка мешковатый — но почему-то казалось, что так и должно быть. Будто она нарочно прикрылась чем-то чужим, ненужным, чтобы не привлекать внимания.

Но не выходило.

Потому что, когда она повернула голову, и свет из окна упал на её лицо, время словно остановилось, и стало ясно — внимание она привлекала всегда.

— Бля... — вырвалось у меня, и слово повисло в воздухе, грубое и неуместное, но другого не нашлось.

Её глаза... Они были как два осколка льда, пронзительные и такие холодные, что от них по спине пробежали мурашки. Не голубые, не серые — а какие-то прозрачные, будто морозный узор на окне ранним утром.

И взгляд... Взгляд как удар тупым предметом — не больно, но после него в голове звенит.

Она заметила, что мы пялимся, и на секунду её брови чуть приподнялись — не удивлённо, а скорее с лёгким раздражением, будто она уже тысячу раз проходила этот квест под названием «привлечь внимание местных».

Глава 1

Я сидел за последней партой, втиснутый в этот жёсткий пластиковый стул, который с каждым минутой всё глубже впивался в спину, оставляя на коже болезненные отметины. Мои ноги, небрежно закинутые на стол, предательски дрожали мелкой, неконтролируемой дрожью, которую я тщетно пытался скрыть. В горле стоял комок, горячий и колючий, будто я проглотил раскаленный уголёк.

Учебник лежал под телефоном — чистая формальность, прикрытие. Его страницы были раскрыты на середине, но слова расплывались перед глазами в бессмысленную кашу. Взгляд, предательски непослушный, каждые пять секунд соскальзывал к двери — к этому тёмному прямоугольнику, где в любой момент мог появиться её силуэт. Я ловил себя на том, что задерживаю дыхание, когда в коридоре раздаются шаги, и выдыхаю, когда они проходят мимо.

Валя сидел рядом, выбивая нервную дробь пальцами по столу. Его ноготь, обкусанный до мяса, оставлял на пластике липкие следы — раз-два-три, этот навязчивый ритм сливался с тиканьем часов над доской, отмеряющих последние секунды перед бурей. Каждый удар отдавался у меня в висках, как молоточек невролога, проверяющего рефлексы.

— Если ты сейчас что-то выкинешь, я тебя сам прибью, — прошипел он так тихо, будто слова вырывались у него из горла против воли, что я едва разобрал их, но в его голосе была та самая опасная нота, которая всегда означала: «Это уже не шутки». Его горячее дыхание обожгло мою щёку.

Я видел, как его глаза, обычно спокойные, теперь потемнели, стали почти чёрными, зрачки расширились, поглощая радужку. В них плавала настоящая паника, та, что заставляет сердце биться чаще, а пальцы непроизвольно сжиматься. Его челюсть напряглась, резко очертив скулы, и я понял: он действительно готов броситься на меня, схватить за плечи, встряхнуть — лишь бы остановить. Спасать меня от меня же самого.

Я махнул рукой, но жест вышел резким, неестественным, будто мои суставы вдруг стали деревянными. Пальцы сами собой сжались в кулак, ногти впились в ладонь, оставляя на коже полумесяцы.

— Расслабься, — голос звучал хрипло, будто сквозь слои ваты, сквозь туман, затянувший мозг. Я сглотнул, чувствуя, как пересохшее горло сопротивляется. — Я просто… изучаю новый педагогический состав.

Ульяна фыркнула. Её смешок прозвучал резко, как хлопок пробки, и тут же рассыпался в тишине.

— Изучаешь. Ага. — Она прищурилась, и в её взгляде мелькнуло что-то между восхищением и ужасом. — У тебя глаза сейчас, как у маньяка из дешёвого триллера, который нашёл себе новую жертву.

Я закатил глаза, пытаясь скрыть дрожь в голосе:

— Уль, тебе бы поменьше тру-крайм смотреть... — протянул я, но голос вдруг стал хриплым, сдавленным, будто кто-то сжал мне горло.

Тишина повисла между нами, густая, как сигаретный дым. Я чувствовал, как она обволакивает меня, проникает в лёгкие, смешивается с кровью. Где-то за окном пролетела птица – одинокий ёемный силуэт на фоне бледного неба. Её тень мелькнула на стене, резкая и неожиданная, и я невольно вздрогнул, почувствовав, как по спине пробежали мурашки.

И тут дверь открылась. Скрип петлей прозвучал, как выстрел в этой гнетущей тишине.

Она вошла. Не спеша, будто время вокруг неё замедлилось, подчиняясь её ритму. Воздух в классе словно загустел, наполнившись электричеством, которое щекотало кожу и заставляло волосы на затылке шевелиться.

Она двигалась легко, с той же лёгкой небрежностью, будто ей всё равно, что здесь происходит. Каждый шаг был точным, будто она знала, что все взгляды прикованы к ней, и наслаждалась этим.

Волосы теперь теперь были собраны в строгий хвост, открывая шею — бледную, с едва заметным биением пульса у основания горла. Пиджак слегка расстёгнут — под ним белая блузка, чуть помятая.

Класс затих. Даже воздух будто перестал колебаться, застыв в почтительном молчании. Последний шёпот замер на губах у самых болтливых, словно лишь один её взгляд мог обжечь.

В воздухе повисло напряжение — тяжёлое, сладкое, как предвкушение. Оно обволакивало кожу, заставляя сердце биться чаще, а ладони — слегка потеть.

Я задержал дыхание.

— Доброе утро, — её голос тихий, но чёткий разрезал тишину.

Она подняла глаза от журнала – медленно, будто давая каждому время осознать её присутствие, почувствовать тяжесть её внимания. Ресницы приподнялись, открывая взгляд — холодный, оценивающий, безжалостно точный. Он скользнул по рядам, и даже самые дерзкие непроизвольно съёжились, будто под прицелом.

— Меня зовут Елена Николаевна, я буду вести у вас английский язык.

Пауза. Она позволила этим словам раствориться в воздухе, давая им осесть в сознании. Губы её были подкрашены нейтральным оттенком, но в свете люминесцентных ламп на мгновение показались мне почти кроваво-красными.

— Надеюсь, вы не из тех, кто думает, что английский — это только «Лондон — столица Великобритании». Мы пойдём дальше.

Кто-то сдавленно хихикнул, но тут же замолк, будто испугался нарушить эту хрупкую тишину.

Она положила журнал на стол — аккуратно, почти нежно, но в этом жесте читалась железная решимость. Пальцы её скользнули по обложке, оставляя на глянцевой поверхности едва заметные отпечатки.

Руки скрестились на груди, подчёркивая строгость линий её фигуры. Пиджак слегка натянулся на плечах, обрисовывая чёткий силуэт. Пальцы — длинные, тонкие, без колец — сцепились так, что костяшки побелели от напряжения.

Я не мог отвести взгляд.

Казалось, она излучала что-то —манящее, опасное. Как огонь, который обжигает, но к которому невольно тянет руку.

— Хорошо, давайте познакомимся.

Её голос, низкий и бархатистый, обволакивал класс. Её взгляд скользил по рядам — медленно, неспешно, будто она не просто пересчитывала учеников, а вскрывала каждого из нас, как консервную банку, добираясь до самого нутра.

И остановился на мне на долю секунды. Но мне показалось, что прошла вечность.

Её глаза — прозрачные, как лёд на рассвете, с едва уловимыми золотистыми вкраплениями вокруг зрачков — пронзили меня насквозь. В них не было ни любопытства, ни удивления — только холодная, хищная осведомлённость, будто она уже прочитала меня, как открытую книгу.