Шипе
Провожать в храм выдвинулось всё моё семейство вместе со стражей. Поэтому Санбинов мы ожидаем в полном составе. И все молчат. Даже стража не перешёптывается. Я слышу, как ветер шелестит каким-то листочком на дороге, как один из коблов радостно фырчит, а после и хрумкает грушей.
Санбины приходят точь-в-точь к назначенному времени. Точнее, сначала Люкс падает в объятья Хебета, а уже за ней и остальная делегация, что была сегодня на переговорах. Самыми последними появляются королева и Аурумия. На голове моей невесты праздничная фата из лавитника. Золотистая прозрачная ткань ниспадает до земли, прикрывая её всю. Красивая, только обиженная, на землю смотрит.
Санбины отступают в сторону, и я сразу же ступаю к своей прекрасной невесте. Хотел бы я спросить, как она, но не при посторонних же. Вижу, что она расстроена, но не уверен, насчёт ритуала это, ещё чего-то или всего вместе. Хотелось бы мне её обнять и успокоить.
Она поднимает на меня взгляд, и я тону в её глазах. Такие они уже… Близкие. Я бы смотрел на неё три вечности кряду.
Обычно пара удаляется в храм на своих двоих, но… По этому поводу никаких запретов нет, поэтому я подхватываю Аурумию на руки и начинаю восхождение на гору. А стоит нам отдалиться от провожающих, спрашиваю:
— Грустишь?
— Заметно?
— Я увидел. Чем я могу помочь тебе?
Одновременно я хочу узнать причину её грусти и не хочу её знать. Потому что, если она грустит из-за Гвойда, я ничего не смогу с этим поделать. И мне страшно узнать, что это из-за него.
— Будь аккуратнее, ладно?
— Не переживай об этом. Всё будет хорошо. Я буду нежен и аккуратен, насколько это возможно, а ты постарайся расслабиться и не думать ни о чём, кроме меня, ладно?
Абстрагироваться от бубнящего рядом шамана будет сложно, но если этого не сделать, расслабиться не выйдет, и это может принести дискомфорт и затянуть процесс в разы. Не то чтобы я не хотел быть с ней долго, наоборот, очень хочу, но лучше бы в личных покоях.
— Давай просто сделаем это, раз уж мы оба согласилась играть по их правилам.
Киваю. Только я не играю… Изначально это всё казалось тем, что скоро закончится. И я должен был не запороть жизнь некого Шипе. А теперь… Я уже он. Я Шипе. Я будущий король Импостров. Я будущий муж этой самой прекрасной Санбины. Это моя жизнь. И… честно признаться, эту жизнь я знаю куда лучше, чем ту, другую, прошлую. Она покрыта дымкой, как полузабытый сон, и уже даже нет твёрдой уверенности, что было как-то иначе.
Зайдя в храм, я получаю разрешение шамана и подхожу к накрытому синеватой шкурой гебея алтарю, у которого опускаю Аурумию на пол. Осторожно снимаю её фату и коротко целую. Всё будет хорошо. И у нас всё получится, с первого раза.
Усадив Аурумию на алтарь, снимаю с неё обувь, а после разуваюсь и сам.
— Раздеваться будем? — спрашиваю тихо, чтобы понимать, что мне делать лучше. Мне бы хотелось обласкать её всю, да и одежда будет мешаться, но мне не хочется, чтобы нас видели совсем раздетыми.
Аурумия косится на шамана и отвечает:
— Я бы оставила… — а следующее шепчет, придвинувшись к моему уху: — Не верю я, что ему пофиг, старый извращуга.
Усмехаюсь и тяну Аурумию лечь. Кто знает этих шаманов, что у них на уме. Но я бы тоже предпочёл остаться наедине в такой момент.
Не став больше оттягивать, накрываю губы Аурумии и затягиваю её в поцелуй. Глажу её, скользя по одеждам, пытаюсь отвлечь и сфокусировать всё внимание на себе.
Проникнув под её рубаху, ласкаю животик, ребристые бока, и выше, к столь притягательной упругости. Такая потрясающая, волнительная, манящая. Безумно желанная. И сейчас мы станем ближе.
***
Аурумия
Песнь шамана не даёт мне мыслить и сосредоточиться. Я бы заткнула уши, чтобы её не слышать, но, кажется, даже это мне не поможет: она проникает будто внутрь меня, обнажает, не снимая одежд, но забираясь, кажется, в саму душу.
Я прикрываю глаза, но песнь вьётся вокруг меня золотыми нитями, искря, обжигая. Чувствую, как Шипе, стараясь действовать аккуратно, медленно меня целует, проникает крупными ладонями под мою рубашку, касается когтистыми пальцами моей кожи, но его образ тоже расплывается, изгоняемый этой песней. Она пьянит меня, вводя в какой-то непонятный транс, которому нет сил сопротивляться.
— Шипе… — шепчу я, хватаясь за его плечи в надежде, что он поможет мне найти хоть какую-то связь с реальностью, не даст утонуть в этой затяжной мелодии. Но он, кажется, не чувствует того же, что и я. Почему это действует только на меня?..
Его пальцы скользят по моему животу и выше, вверх, и… Я постанываю от неожиданно острого удовольствия, что яркой вспышкой освещает меня. Это так мощно, так сильно ощутимо, будто и не со мной вовсе. Но с чего бы? Шипе же пока не делает ничего такого…
Видимо, приняв мой стон за хороший знак, Шипе опускает руки ниже, скользя ими под резинку штанов, и я вскрикиваю, вжимаясь в него, в тот миг, когда он касается меня внизу. Слишком сильно, слишком остро, слишком… Всё ощущается слишком.
Как-то совсем отдалённо я понимаю, что что-то не так, но мелодия не даёт мне остановиться на этой мысли. Она ускоряется, ведя меня всё дальше. Вторая рука Шипе касается моей ягодицы, сжимая, губы его гуляют по моей шее, и кажется — сейчас весь мир сосредоточен в этих прикосновениях.
Я уже не понимаю, где я, и кто я, и что вообще происходит. Жмусь к Шипе, обнимая его за плечи, льну к его груди, и…
Почему всё так… остро?..
Я как пьяная. Как один большой оголённый нерв, каждое касание к которому приносит невероятное по своей силе наслаждение.
Эта мелодия… она сводит меня с ума…
Ловлю его губы, целуя, срываюсь на крик, впиваюсь пальцами в твёрдую кожу. Хоть ничего такого и не происходит, но меня как током пробивает нескончаемое удовольствие, которое, кажется, струится по моим венам вместо крови.
Шипе
Аурумию быстро ведёт от меня. Я тоже возбуждаюсь молниеносно, но всё равно это как-то иначе, не похоже на неё. Она вскрикивает, льнёт ко мне.
Голову кружит её покорность, её ответное желание. Хочу её всё сильнее и сильнее.
Всё тело прошибает судорогой удовольствия, а потом я распахиваю глаза и вижу… Её…
Нет, не Аурумию, а ту, кем она была когда-то. Света… Я помню её имя. Плохая девочка в потёртых вещах, что наезжала на всех и вся, показывая зубки. Вечно короткие волосы на голове, будто она хочет выглядеть как мальчишка, колкий взгляд, что прошивал спину. Она смотрела на меня, и я это очень ярко ощущал. При всём при этом она всегда была вот такой же, как Аурумия, тоненькой, ладной. Только сложно это было рассмотреть за её прикидом.
Помню, как однажды задел её в коридоре, и было такое ощущение по взгляду, что она мне сейчас вломит. Но этого не произошло. Она просто одарила меня самым злым на свете взглядом и ушла, не сбавляя шага.
Мельком я поглядывал на неё, замечая новые синяки и ссадины. Меня тянуло к ней, но это было так странно, что я запрещал себе об этом думать. Она же младше, да и… Тогда у меня был план, нужно было придерживаться его, и никакие отношения с необъяснимыми чувствами в этот план не входили. А потом мы просто перестали пересекаться. Школа закончилась, и жизнь нас полностью развела.
Загипнотизированный её образом, не сразу понимаю, что Аурумия-Света шепчет, что знает меня.
А потом я толкаюсь в неё, и образ той девчонки-шкодницы, что не сильно изменилась за время, пока мы не виделись, рассыпается. И передо мной снова моя невеста — Санбина с кожей, что отливает золотом в свете закатных лучей, с яркими цветными глазами. Аурумия…
Целую её, не в силах сдержаться. Мы находимся в прекрасном танце тел, где есть только ощущения, моё сбитое дыхание и её стоны.
И вот он, пик. Песня шамана стихает, а Аурумия… Аурумия отрубается. Вот и чего она? Хорошо же всё было. Она вообще ела сегодня? А вчера?
Хочется завалиться с ней рядом и уснуть, но храм не лучшее для того место. Нам нужно домой.
Шаман ставит на алтарь пиалу с водой и белой тряпочкой, и я омываю невесту.
Аурумия не просыпается: ни когда я скольжу прохладной тряпочкой по её телу, ни когда я поправляю на ней одежду. Ни даже тогда, когда я выношу её из храма и везу на кобле домой.
Королевские семьи нас не дождались и сразу после проводов разошлись кто куда. Нас ждали лишь двое стражников да коблы, на одном из которых мы и отправились в замок.
Решаю, что ночевать нам лучше в комнатах Аурумии, всё-таки там ей привычнее просыпаться, да и вся спальня отделана лавитником, в отличие от моей. Поэтому, зайдя в замок, сразу иду в её покои.
В гостиной обнаруживается сидящая в кресле Люкс. Переживала и ждала.
— Всё хорошо. Ложись спать, — шепчу ей.
— Помощь не нужна?
— Нет, — улыбаюсь, ощущая маленькое счастье, что разгорается внутри. — Приятных снов.
И, не став ждать новых вопросов, иду наверх раздевать и укладывать Аурумию, а следом ложусь и сам, обнимая её. И так мне хорошо с ней. Плохо только, что она без сознания. Но, надеюсь, отдых, а следом и плотный завтрак приведут её в норму. Нужно обратить побольше внимания на то, как питается моя будущая жена.
***
Аурумия
Странное такое ощущение, будто в волосах кто-то копошится.
Ан нет, не будто. Действительно копошится.
Открыв глаза, я вижу Шипе, что, полусидя в кровати, устроился на подушках и с моськой, выражающей явное наслаждение, чешет мои волосы золотым гребнем. Рассвет за окном уже вступил в свои права, и солнечные лучи, что проникают в спальню, отражаются от золотых стен, подсвечивая мои волосы в зелёных лапах, делая их похожими на лампочки.
— Доброе утро, Аурумия. Как ты себя чувствуешь? — спрашивает с оскалом, который я перевожу с гоблинского как “тёплая улыбка”. Я вроде как начала немного понимать их эмоции.
Прислушиваюсь к своему телу и с удивлением понимаю, что всё нормально. Есть только хочу, но это обычное состояние, а вот никакого иного дискомфорта я не ощущаю. Что странно. Должна была.
— Нормально… — отвечаю и отвожу от Шипе взгляд, засмущавшись. Его не прикрытая пледом грудь обнажена, и если раньше у меня гигантский зелёный торс не вызывал никаких мыслей, кроме желания отшатнуться куда подальше, то после вчерашнего это навевает определённые картинки.
Очень, к слову сказать, нечёткие картинки, ибо я почти нихрена не помню.
Помню, что было до безумия приятно.
Помню его сбитое дыхание и слишком нежные для такого существа губы.
Помню свои стоны, что вплетались в ту проклятую мелодию.
И помню, что увидела тогда. Образ, что появился, пробившись через тело гоблина.
Я не помню, как звали в той жизни меня, зато как его — очень хорошо. Роман. Рома. И чёрт возьми, я в эту скотину бесчувственную была пол своей жизни влюблена, а он даже внимания не обращал!
Шипе, отложив гребень, чмокает меня и сгребает лапами под одеялом. А когда вытягивает из него и поднимается, подхватив меня на руки, я заезжаю ему с кулака в плечо! Ойкаю, правда, чуть не отбив себе кулак об его кожу бронированную, но всё равно обвиняю:
— Ты меня игнорил!
— Когда это? Не дерись, — велит мягко и пытается меня за ухом поцеловать, но я уклоняюсь. Я зла!
— Там! На Земле! И только брякни мне тут, что ты меня не замечал и не помнишь!
Ур-р-р, покусала бы!
— Я тебя помню. И конечно же, замечал. Тебя невозможно не заметить, Аурумия, будь ты человеком или Санбиной. Но ты сама взглядом колялась и ни разу со мной не заговорила.
— Да конешн! Просто за твоим огромным, вечно надменно вздёрнутым носом другие взгляды были не заметны! Чёт когда я в теле Санбины, тебя не особо взгляды мои тормозили!