Заноза для хирурга

Глава 1

– Где она?! – на весь больничный коридор раздаётся низкий рык.

Она – это я. Анна Николаевна Кольцова, молодой врач хирургической специальности. Непозволительно молодой для должности старшего ординатора, как не устаёт напоминать мне новый глава хирургического отделения.

Я вздыхаю, кладу ручку и встаю, отодвинув от себя очередную историю болезни, которую только что заполняла. Кидаю быстрый взгляд в маленькое зеркало, висящее над раковиной в ординаторской. Шапочка на месте, волосы убраны в тугой пучок, ни грамма косметики на лице. Смотрю вниз – халат застёгнут на все пуговицы, под ним хирургическая пижама, на ногах белая моющаяся обувь. Вроде всё в порядке.

– Почему я должен её искать?! – голос ближе, значит, сейчас зайдёт.

Открыть дверь сама не успеваю, она распахивается – по ощущениям, от пинка.

– Где вы шляетесь?! – рычит на меня высокий темноволосый мужчина.

Я знаю, что вопрос риторический, а оправдания бесполезны, поэтому молчу – сам сейчас скажет, что ему надо. И точно:

– Быстро мыться! Плановая через полчаса! Первым ассистентом!

Разворачивается и вылетает из ординаторской.

Всё как всегда.

* * *

– Аннушка Николаевна, ну вы представляете?! – молоденькая медсестра Вера чуть не подпрыгивает от нетерпения, идя за мной по коридору.

– Нет, Вера, не представляю. Перевязка Кунгуровой выполнена?

– Ага! – Вера никак не может сосредоточиться на работе, на лице загадочная улыбка. – К нам сам, – произносит с придыханием, – Добрынин придёт главным хирургом!

– Да, я знаю, – говорю спокойно. – Послеоперационная обработка шва Смирнову из пятой палаты?

– Сделала я, сделала! – Верочка понижает голос. – Девочки говорят, что он просто невероятный!

– Вера, – остановившись, вздыхаю, потерев виски пальцами – к концу суточной смены разболелась голова, – я согласна, об этом хирурге говорят, что он крепкий профессионал, можно сказать, гений в своей области, но мы можем сосредоточиться…

– Да при чём здесь это! – Вера нетерпеливо машет рукой. – Он знаете, какой красавчик!

– О, господи, Верочка, – я смотрю на девушку снисходительно, – ну это-то какое имеет значение?

– Для вас, конечно, никакого, Аннушка Николаевна, – Вера смотрит на меня оценивающе, но, спохватившись, округляет ротик, – ой, я не то хотела сказать!

Я вздыхаю. Что ж, согласна, для меня, пожалуй, действительно никакого. Все в нашем отделении знают, что на первом месте у меня работа, а мужчины мне интересны, только если в качестве пациентов лежат в закреплённых за мной палатах.

– Ну вот, – Вера, убедившись, что я не сержусь, продолжает: – мне знакомая девочка из областной хирургии шепнула, что у Никиты Сергеевича какой-то там спортивный наряд…

– Разряд, а не наряд, – поправляю рассеянно. – А его что, Никитой Сергеевичем зовут? Инициалы-то я помнила, но не была уверена… Ну надо же, генсек какой у нас тут будет.

– Генсек? – удивляется Вера.

– Генеральный секретарь, у Хрущёва такое же имя было, – открываю дверь в ординаторскую, и медсестра заходит следом за мной.

– Он что, был секретарём у главврача? – девушка хмурит лоб. – Что-то я такого не припомню…

Я смотрю на неё внимательно и уже было открываю рот, но тут же машу рукой.

– Не обращай внимания. Вер, ты журнал перевязок заполнила?

Вера тут же надувает губы.

– Сделай, пожалуйста, пока я истории болезни проверю.

Моё суточное дежурство закончилось три часа назад, но дел невпроворот. Ещё и потому, кстати, что хирургическое отделение действительно гудит, как потревоженный улей – и всё из-за приходящего к нам нового хирурга. Я, честно говоря, немного лукавила, когда говорила с Верой. Я жду Добрынина ничуть не меньше, чем все остальные – вот только причина у меня своя.

С детства моей мечтой было стать врачом! Причём не терапевтом или педиатром в поликлинике, а обязательно хирургом. Я многим пожертвовала ради этого. Своими отношениями с матерью, которая настойчиво звала меня пожить с ней за границей, встречами с парнями, развлечениями… Хорошо хоть, подруги детства у меня оказались верные!

А теперь мне выдастся шанс поработать с потрясающим специалистом! Да я в него уже заочно влюблена – как в профессионала, естественно. Даже будь он маленький, круглый и с кривыми ногами, мне абсолютно неважно. Имя Добрынина в торакальной и кардиохирургии – это что-то невероятное! И он приходит работать в наше отделение!

Поэтому я и хочу, чтобы всё у нас работало как часы, все бумаги были заполнены и не было никаких заметных косяков. Без них, конечно, не обойтись, но, надеюсь, он оценит нашу работу. Мою работу! Потому что Иван Павлович, наш глубоко пенсионный зав отделением, на место которого, собственно, и приходит Добрынин, сделал меня старшим ординатором.

– Аннушка Николаевна, ты пойми, – вещал зав в кабинете, когда я сидела перед ним, ошарашенная его словами, – ведь некого же назначать! Ну безалаберность полнейшая! Документы в срок не заполняют, на протоколы операций без слёз не взглянешь, если, конечно, не тобой написаны-переписаны, – мужчина улыбнулся мне, и я постаралась улыбнуться в ответ.

Глава 2

Мда, не то чтобы я стеснялась. Когда ты оперирующий хирург, быстро привыкаешь ко всему – в конце концов, ургентные* случаи никто не отменял. Иногда приходится впопыхах натягивать на себя стерильные пижамы, путаясь в штанинах, рядом с анестезиологом – тоже, между прочим, мужского пола и весьма симпатичным – и пере…бравшим половину медсестёр нашего и смежных отделений.

Поэтому, опустив взгляд и убедившись, что моя тройка надёжно прикрыта спортивным бюстгалтером, опять гляжу на начальство. Тот вскидывает бровь, и мне всё же становится немного неловко. Надеюсь, он не решит, что я пытаюсь его соблазнить.

– Никита Сергеевич, позвольте задать сакраментальный вопрос, – натягиваю через голову свитер и вытаскиваю волосы из-под воротника, оставляя лежать на плечах. – Вы заблудились?

– По-моему, я нахожусь как раз там, где мне надо быть! – не задумавшись и на секунду, выдаёт Добрынин. – В раздевалке! А вот что вы делаете?

– По-моему, это очевидно, – отвечаю в том же тоне, – переодеваюсь.

– Здесь?

– Ну, это же раздевалка!

Мы ведём странные диалоги, как фехтовальщики, нападая и отступая, отбивая подачи друг друга и ловя момент, когда противник ослабит защиту. И почему-то у меня такое ощущение, что мой соперник не задумываясь заколет меня шпагой, когда ему представится удобный случай.

– Это же мужская раздевалка? – говорит Добрынин, склонив голову.

Вот ты и приоткрылся! Получай укол воображаемой рапирой!

– К сожалению, вы ошибаетесь, Никита Сергеевич, – спокойно достаю из шкафчика куртку, накидываю на плечи. – У нас нет отдельных мужской и женской раздевалок, это общее помещение для всех, мы привыкли. Но вас вряд ли должно это волновать, вы ведь будете переодеваться у себя в кабинете.

Краем глаза вижу явное разочарование на лице Верочки. Впрочем, начальство тоже не выглядит довольным.

– Почему нет отдельных раздевалок? – хмурясь, цедит мужчина.

Господи, он прямо как с луны свалился, честное слово. Хотя… вспоминаю, что, вроде бы, последние годы Добрынин в основном работал за рубежом. Ну, пусть привыкает к родной действительности.

– Никита Сергеевич, думаю, вы знаете, что такое оптимизация, – я уже собралась, надо выходить, а то вспотею, стоя здесь в куртке. – Вот у нас и оптимизировали…

– Что конкретно? – мужчина преграждает мне дорогу.

– Всё, Никита Сергеевич, всё – расходы в основном, ну и помещения тоже, как видите. Позвольте пройти?

Он слегка сдвигается, складывает руки на груди.

– До свиданья, – киваю и протискиваюсь мимо высокой фигуры.

Верочка начинает что-то щебетать, но я торопливо выхожу из раздевалки, правда, тут же замедляюсь. Опять наваливается усталость и головная боль, медленно тащусь в сторону стоянки, где оставила машину. Права я получила сразу, как возраст стал подходящим – так мне хотелось уметь водить, а вот машину смогла купить только чуть больше года назад.

Кредит за свой малолитражный опель мне выплачивать ещё несколько месяцев, поэтому за расходами слежу очень внимательно. Но всё же заезжаю в супермаркет, чтобы купить что-нибудь вкусненькое, побаловать себя и ещё одного жильца в моей квартире.

Заползаю домой и плюхаюсь на пуфик возле двери.

– Привет, мистер Дарси! Скучал?

Меня встречает мой питомец – огромный чёрный котище с белыми усами и белой манишкой на груди. Два года назад я подобрала грязное трясущееся нечто в луже недалеко от дома. Этот клок шерсти даже пищать не мог, первые пару дней я боялась, что вошь со слезящимися глазами и хвостом-зубочисткой сдохнет.

Но характера этому созданию было не занимать. Я нарекла его мистером Дарси, героем из своего любимого английского романа, и со временем котёнок полностью доказал правоту капитана Врунгеля, певшего «как вы яхту назовёте, так она и поплывёт». Или я просто угадала, не знаю.

– Пойдём, сэр, угощу тебя, пока не заснула, – я соскребаю себя с пуфика и тащусь на кухню. Кот величественно шествует за мной и даже снисходит до того, чтобы потереться о ногу, пока я открываю его любимый паштет. Вообще-то, мистер Дарси совершенно точно не голоден – на кухне у меня стоит шайтан-машина, которая выдаёт кошачью еду порциями по расписанию. Но у нас с ним есть традиция совместных ужинов после моих суточных дежурств. Даже если это не ужин, а... смотрю на часы и понимаю, что время подходит к трём часам дня.

Я жую салат, купленный в магазине, не чувствуя вкуса и не соображая, что именно ем, прохожу в спальню, по дороге снимая с себя одежду и падаю на кровать лицом вниз. Последнее, что чувствую – это как Дарси устраивается рядом с моей головой, а потом отрубаюсь.

Кажется, что настойчивый трезвон откуда-то снизу раздаётся спустя минуту. Я открываю глаза, но по темноте в комнате понимаю, что уже точно ночь. Или вечер. Или раннее утро. Со стоном поднимаюсь и, нашаривая на полу джинсы, вытаскиваю из кармана мобильный.

– Да? – отвечаю на звонок.

– Аннушка, знаю, что ты сегодня с суточного, но тебе нужно приехать! – раздаётся в трубке голос старшей медсестры.

– Что случилось, Надя? – мы с ней в дружеских отношениях, поэтому в личных разговорах субординацию не соблюдаем.

Глава 3

– Анна Николаевна, с вами хочет поговорить пациент из восьмой палаты, – меня догоняет медсестра.

День в самом разгаре, утренняя пятиминутка давно закончилась, как и обход, а я, естественно, никак не могу уйти, хотя дежурство подошло к концу ещё несколько часов назад.

– Спасибо, Марина, сейчас зайду, – отвечаю рассеянно, перебирая на ходу пальцами уголки историй болезней. До сих пор не могу отделаться от мыслей об одной странности.

Незапланированный сон в ординаторской был, конечно, коротким – меня быстро разбудили, когда по скорой поступил очередной пациент. Вот только проснувшись, я обнаружила, что укрыта сразу двумя медицинскими халатами. И если один был вполне объясним – я могла, замёрзнув, во сне стянуть его со спинки дивана, то второму совершенно неоткуда было взяться.

– Добрый день, Герман Эдуардович, – выкидывая из головы всякую чертовщину, захожу к пожилому мужчине, которому вчера выполняла стентирование. – Мне передали, что вы хотите меня видеть?

– Голубушка, мне очень неловко, – начинает он, и я улыбаюсь, услышав это обращение, – но я не помню вашего имени…

– Меня зовут Анна Николаевна, я вчера проводила операцию.

– Ну, это-то я помню, не настолько уж я плох, – отпускает смешок Герман Эдуардович, – Анна Николаевна, можете ли вы выписать меня сегодня?

– Сегодня? – поднимаю брови, подходя ближе, и хмурюсь, открывая историю болезни.

– Аннушка, понимаете… Могу я звать вас Аннушкой? – старик улыбается. – Так звали мою жену, мне будет очень приятно, если вы позволите…

– Конечно, Герман Эдуардович, но я бы попросила вас не торопиться с выпиской. Да, действительно, после стентирования мы не держим в больнице долго, но хотя бы пару дней вам нужно побыть под наблюдением.

Мужчина хмурится, но молчит.

– Я вам объясню, дело в том, что нам нужно убедиться в нормальной реакции вашего организма на…

– Ой, попрошу вас, говорите кратко! – слабая улыбка появляется на его лице, и он продолжает: – Я стар, мадмуазель, и от речей устал!

– И не терплю от барышень нотаций, – договариваю невольно и улыбаюсь.

Я совсем недавно пересматривала «Гусарскую балладу» и помню сцену Шурочки с Кутузовым.

– Ну надо же! – в глазах моего собеседника появляется интерес. – Не ожидал.

– Герман Эдуардович, – возвращаюсь к нашему разговору, – вы, конечно, можете написать отказ от госпитализации, и всё же я очень прошу вас этого не делать.

– Ну что ж, Аннушка, только ради вас, – старик откидывается на подушки, я вижу, что он… ну не то чтобы расстроен, но как-то погрустнел, и мне становится его жалко.

– Вас дома кто-то ждёт? Я бы не хотела, чтобы вы остались без наблюдения. Если вас встретят, то, может быть…

– Нет, Аннушка, – он говорит спокойно, – я живу один.

Я замолкаю, становится неловко. Наверное, его жена умерла, но неужели ни детей, ни родни? Вдруг чувствую родство с этим почти незнакомым мне человеком. У меня есть подруги, но у них всё равно своя жизнь – у Маруськи сын, Мари теперь замужем – мы буквально неделю назад отпраздновали их с Ильёй свадьбу.

– Герман Эдуардович, а давайте, я вас провожу? – произношу внезапно, и мне тут же становится не по себе. Кто я ему, зачем вообще полезла, наверняка это выглядит подозрительно. – Извините, – иду на попятный, – не знаю, почему я…

– На самом деле мне это будет очень приятно, – мужчина выглядит удивлённым и довольным одновременно, – но только зачем же вам тратить своё время?

– Вы ведь мой пациент, я несу за вас ответственность, – смущённо улыбаюсь.

– И вы меня выпишете побыстрее? – он слегка пожимает плечами. – Не люблю я больницы.

– Только не сегодня, хорошо? Завтра! – говорю, пролистывая его историю болезни. – Прямо с утра. Сейчас я сменюсь с дежурства, а на следующий день приеду за вами и выписку оформлю!

– Ну что ж, договорились, Аннушка, – Герман Эдуардович смотрит на меня с улыбкой. – Но только тогда в благодарность за вашу услугу я приглашаю вас, скажем, на ужин! Как вам идея?

– Свидание? – улыбаюсь весело. – Отлично! Я обязательно надену что-нибудь симпатичное!

– Сто лет не был на свидании, – в тон мне отвечает мужчина.

– Не может быть, сколько же вам уже?.. – округляю глаза в притворном ужасе.

– О, нет, – он смеётся. – На такие вопросы я не отвечаю, даже столь красивым девушкам!

Я выхожу из палаты в прекрасном настроении и настолько поглощена своими мыслями, что широко и приветливо улыбаюсь идущему навстречу…

Ой, блин, это же Добрынин! Который, похоже, настолько опешил от моего выражения лица, что замер на месте чуть не с приподнятой для шага ногой.

– Ан-на Николаевна, – зовёт меня, чуть запинаясь, – вы что здесь… – прокашливается, и продолжает уже более уверенно: – У вас дежурство закончилось.

– Да, Никита Сергеевич, – я уже вернула на лицо привычную маску спокойствия, которую привыкла удерживать рядом с начальством. – Уже ухожу.

Глава 4

– Вы почему не в форме?! Что вы себе позволяете? – шипит зав.

– У меня выходной… – начинаю говорить, но меня тут же перебивают.

– И что? Если вы явились на работу, вы должны соблюдать санэпидрежим! А это значит – хирургический костюм, халат, волосы прикрыты, на лице маска! Какого х… я должен объяснять старшему ординатору очевидные вещи?!

Ага, а сверху противогаз и костюм полной химзащиты! Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы закатить глаза. Надоело! Уже открываю рот, чтобы ответить какой-нибудь резкостью, но тут слышу голос, доносящийся из соседней палаты.

– Никита Сергеевич, зайдите, пожалуйста, – зовёт Герман Эдуардович.

Добрынин обжигает меня взглядом и проходит вперёд. Я иду следом, захожу внутрь.

– Аннушка, будьте добры, прикройте дверь.

Герман Эдуардович стоит посреди палаты уже одетый в старомодный, но элегантный костюм, в руке держит шляпу, другой слегка опирается на деревянную трость – и выглядит, как настоящий джентльмен из какого-нибудь романа.

– Что-то случилось? – Добрынин обращается к старику первым, и, честно сказать, я удивлена уважением, которое звучит в его голосе.

– Никита Сергеевич, я, к своему глубокому сожалению, услышал сейчас кое-что, что мне очень не понравилось. Если бы в своё время я позволил себе так кричать на девушку, к которой… – Герман Эдурадович внезапно останавливается и внимательно смотрит на растерявшегося Добрынина. – Даже если она моя подчинённая. Особенно, если она моя подчинённая! Мало вас родители в детстве пороли, Никита Сергеевич, раз вы считаете допустимым столь недостойное поведение.

Я смотрю на эту сцену круглыми глазами, а потом вижу невероятное! Главный хирург отделения… краснеет! На скулах расцветают пятна – он выглядит, как мальчишка, пойманный на «месте преступления», смущённо бурчит что-то себе под нос и вылетает из палаты на всех парах.

– Герман Эдуардович, это что сейчас такое было? – с изумлением смотрю на дверь, а потом поворачиваюсь к мужчине.

– Аннушка, за вас давно нужно было вступиться. Никита Сергеевич, как бы это сказать, – старик вздыхает, – в некоторых вещах разбирается на уровне, несоответствующем его возрасту.

Я фыркаю от этой дипломатии.

– А невоспитанным подросткам, знаете ли, неплохо время от времени напоминать о правилах хорошего тона – даже если они уже хирурги-профессионалы под два метра ростом, – хмыкает мужчина. – Ну, будем надеяться, рано или поздно он повзрослеет и разберётся. Лучше бы, конечно, рано, хотя сложно на это рассчитывать, учитывая некоторые обстоятельства.

– Что-то я ничего не понимаю, – развожу руками.

– Да это я так говорю, Аннушка, вы уж извините старика, – он улыбается. – Ну что, мы можем идти?

– Да, пойдёмте! – подхожу и беру мужчину под руку. – Должна вам сказать, Герман Эдуардович, что выглядите вы просто шикарно! Была б я чуть поближе к вам по возрасту, мне бы угрожала серьёзная опасность потерять голову!

Мы оба смеёмся.

– В молодости вы, наверное, были сердцеедом? – хитро смотрю на него.

– Нет, дорогая моя, – качает головой Герман, – я рано влюбился. Её тоже звали Анна, вы помните, я говорил вам об этом?

– Конечно, – киваю, приноравливаясь к шагам моего спутника.

– Да, она тоже была Аннушка, – у меня даже глаза пощипывает, такой любовью наполнен его голос, а мужчина продолжает: – Мы прожили вместе пятьдесят три года, а потом её не стало. Сердце…

– Мне очень жаль, – говорю тихо.

– Мне тоже, – отвечает он. – Но, знаете, – продолжает уже более крепким и уверенным голосом, – я безумно благодарен за все те годы, которые мы провели вместе. Рано или поздно мы встретимся. Вы верите в то, что люди встречаются потом?

– Я не знаю, – произношу задумчиво, – но когда-то я прочитала фразу, которая мне запомнилась: куда смогла пойти она, сможете пойти и вы.

– Отличные слова, – мужчина кивает. – Но так как у нас с вами сегодня свидание, давайте не будем о грустном?

– Конечно, – улыбаюсь в ответ. – Я сейчас отвезу вас домой, вы отдохнёте, а вечером сходим поужинать?

– С удовольствием! В таком случае сначала приглашаю вас к себе на чай!

Мы спускаемся к моей машине. Оказывается, Герман Эдуардович живёт совсем недалеко от больницы, в старой «сталинке» с высоченными потолками.

– У вас же тут самый настоящий музей! – я с восхищением оглядываюсь в гостиной, куда меня проводил мой кавалер, на её стенах множество картин – копии очень известных мастеров. – Вы художник? – заметив в углу мольберт, поворачиваюсь к Герману Эдуардовичу.

– Ну что вы, дорогая моя, я ремесленник, – смеётся мужчина. – Это, говоря современным языком, исключительно хобби.

Прохожу к двум небольшим картинам и не могу сдержать улыбку – они совершенно точно висят рядом неслучайно.

– Что скажете о них? – Герман Эдуардович становится рядом, и я улавливаю цепкий взгляд, который он бросает на меня.

– Вы специально повесили рядом два "Завтрака на траве" Моне и Мане? – улыбаясь, поворачиваюсь к своему собеседнику.

Глава 5

– Аня, я, конечно, и так был в курсе, что ты красавица, но сейчас мне даже неловко дарить тебе цветы – ты их совершенно точно затмеваешь, – Полкан протягивает мне симпатичный букет, явно умело составленный флористами.

– Спасибо, – польщённо улыбаюсь, – заходи, подожди меня минутку, хорошо? Цветы поставлю!

Богатырёв заехал за мной домой уже после середины дня, как мы и договаривались – мне хотелось отоспаться, раньше обедать бы всё равно не стала. Я не спрашивала, какие у него планы на наше длинное свидание, но сейчас, задумавшись, выглядываю из кухни, где набирала в вазу воду.

– Полкан, мы будем много ходить?

– Я надеялся погулять с тобой по центру, но если тебе неудобно, можно…

– Нет-нет, – забегаю в спальню и выхожу обратно в коридор с сумочкой, в которую положила телефон и пару необходимых мелочей, – я тоже хочу погулять, тогда надену удобную обувь.

Из комнаты следом за мной выходит мистер Дарси. Кот, похоже, недоволен, что я куда-то ухожу – по его мнению, я должна лежать рядом с вельможным лордом и почёсывать ему за ухом, а вставать только для того, чтобы открыть очередную упаковку паштета. Дарси неодобрительно смотрит своими жёлтыми глазищами на Богатырёва и начинает медленно вылизывать лапу, а Полкан делает шаг назад и вдруг оглушительно чихает.

– Прости, пожалуйста, – он тут же достаёт платок, – у меня аллергия.

– Ой, что же ты сразу не сказал! – я торопливо обуваю мягкие босоножки. – Иди на улицу скорее!

На свежем воздухе мужчине явно становится легче. Я поглядываю на него и не могу сдержаться от лёгкого смешка.

– Что? – он поднимает брови.

– Ты прости меня, ради бога, – я опять прыскаю, – просто с твоим именем иметь аллергию на кошек – это самый настоящий анекдот!

– Смейся-смейся, – он обречённо машет рукой, но тоже улыбается, – родители мне, конечно, добавили проблем. Но, кстати, аллергия у меня и на собак тоже!

Я не выдерживаю и смеюсь в голос. Успокоившись, спрашиваю:

– Они когда-нибудь говорили, почему назвали тебя так?

Мужчина беспечно пожимает плечами и ведёт меня к машине не стоянке.

– Маме просто нравилось это имя. Я на самом деле привык. А на работе это иногда даже плюс.

– Почему? – мне и правда любопытно.

– На полицейском жаргоне Полкан – это полковник, – поясняет он, улыбаясь. – До полковника мне ещё далеко, но с подозреваемыми иногда работать проще, они думают, что это кличка.

– Ясно, – тяну, – надо же, какие тонкости.

– Давай не будем сегодня о работе? – мужчина берёт меня за руку, переплетая наши пальцы. – Я очень ждал нашей встречи.

Мне становится неловко, потому что я вижу его искренность, но сама ответить тем же не могу. Впрочем, Полкан не ждёт от меня ответа, а тут же спрашивает о чём-то ещё, и мы болтаем всё время, пока садимся в машину и едем в центр города.

Богатырёв привозит меня в симпатичный ресторанчик, мы не торопясь обедаем, потом гуляем по набережной, выходим на бульвар – несмотря на то, что уже самый конец лета, погода радует тёплыми деньками, и в тени прохаживаться приятно. Солнце уже начинает садиться, когда нам на пути попадается очередное кафе.

– Хочешь посидеть, выпить? – мужчина показывает мне на летнюю веранду. – Я не алкоголь имею в виду, – улыбается, – что-нибудь прохладное.

– Я бы отдохнула, – соглашаюсь, мы устраиваемся на мягких диванчиках, к нам тут же подлетает официант. Заказываю себе коктейль с мятой, Полкан – просто воду со льдом.

– Ты совсем не пьёшь? – интересуюсь у мужчины.

– Я насмотрелся на работе, сколько ужасных вещей происходят по пьянке, – он отводит глаза. – И так-то никогда этого не любил, а последние несколько лет вообще – как отшибло.

Киваю – это можно понять.

– Нелёгкая у тебя работа, – произношу задумчиво.

– Можно подумать, у тебя она легче, – хмыкает мужчина, но тут же меняет тему: – Аня, я давно собираюсь спросить у тебя кое-что…

– Конечно, – отпиваю из своего стакана, глядя поверх него.

Мой спутник, кажется, нервничает, и я напрягаюсь. Ой нет! Неужели он хочет заговорить об отношениях? На такие вопросы я отвечать не готова!

– Ты хотела бы… – начинает Полкан, но тут я вздрагиваю от вибрации мобильного в сумочке, которую положила сбоку от себя.

– Извини, – облегчение, что разговор прервался, сменяется тоской, когда я вижу, кто звонит.

– Не-ет, – тяну со стоном, глядя на экран, – ну пожалуйста, только не это…

Богатырёв расстроенно смотрит на меня.

– Дай угадаю, – грустно хмыкает, – с работы?

– Старшая медсестра, – киваю и продолжаю гипнотизировать экран. Вот он гаснет, но спустя секунду опять загорается.

– Отвечай, – мужчина откидывается на спинку, складывает в руках салфетку, делая из квадрата треугольник, всё меньше и меньше, потом бросает её на стол.

– Прости, – говорю тихо и виновато.

Глава 6

Добрынин не отнимает пальца от моих губ, потом ведёт вниз по щеке, шее, и я чувствую, как следом за прикосновением по коже разбегаются морозные иголочки. Поднимает вторую руку, которой только что держал меня, и повторяет тот же путь с другой стороны лица, запускает пальцы в волосы, которые я наспех собрала в пучок с помощью пары шпилек, нашедшихся в шкафу в раздевалке. Естественно, такой напор тонкие железки выдержать не могут, волосы рассыпаются по плечам, и мужчина, подавшись вперёд, утыкается в волнистые пряди.

Почему я молчу? Почему ничего не делаю? Давно могла бы вырваться, встать, уйти – он ведь плохо соображает, не сможет меня удержать… Но все эти мысли, пронёсшиеся в голове, разлетаются, как только Добрынин, подняв голову, мягко прикасается ко уголку моих губ своими.

Меня только что так же поцеловал Полкан. Так же? Нет – сейчас мне как будто не хватает воздуха, а мужчина ведёт своими губами по моим, даже не целуя, а слегка поглаживая. Кто бы мог подумать, что он может быть так нежен? Очерчивает пальцами скулы, подбородок, чуть углубляет поцелуй, но не напирает – как будто снимает пробу. И я вдруг понимаю, что мои руки уже у него на плечах, а его – спускаются ниже, задевая грудь, поглаживая рёбра и талию.

За дверью вдруг раздаётся резкий металлический грохот, а потом тихий мат медбрата Саши – похоже, уронил что-то, то ли бикс, то ли ещё что-нибудь. Но на меня звук действует, как ледяной душ – я моментально слетаю с коленей Добрынина и быстро подскакиваю к выходу. Прислушиваюсь и различаю удаляющийся топот ног – под дверью точно никто не стоит. Оборачиваюсь на начальника – тот продолжает сидеть на полу, глаза закрыты. Ругая себя на чём свет стоит, подхожу поближе, но так, чтобы он не мог до меня дотянуться.

Мужчина, видимо, реагирует на мои шаги и открывает глаза.

– Вы? – произносит с трудом.

– Я, – киваю.

Завозившись на полу, пытается встать, и я подхватываю его под руку, подставляя своё плечо, с грехом пополам довожу до дивана, куда и усаживаю. Похоже, силы у этого незадачливого пьяницы кончились.

– Никита Сергеевич, что всё-таки случилось, можете сказать?

– Пр-зд-дновал… – он горько ухмыляется.

– Да уж, – тяну тихо, – отпраздновали вы знатно… Что хоть?

– Днь рждення…

– У вас что, день рождения сегодня? – охаю в ужасе.

– Да не у меня… – он машет рукой и зевает.

– А у кого?

На этот вопрос ответа я уже не получаю. Мда.

Тихо выхожу, прикрыв за собой дверь. Подумав, запираю её снаружи своим ключом и иду искать свободную подушку и одеяло. Надо укрыть его и окно открыть – мало того, что в кабинете коньяком несёт, так ещё и проснётся завтра в духоте с больной головой. Хотя, хмыкаю про себя, больная голова ему и так обеспечена!

– Ань, ну что там? – Надя выныривает из коридорчика, где находится её кабинет, и я вздрагиваю от неожиданности.

– Ох, что ж ты выскакиваешь, напугала, – вздыхаю. – Что-что… Спит он.

– Просто спит? – Надя удивлённо оборачивается на дверь, которую я только что закрыла.

– Нет, не просто, а под естественным наркозом, – фыркаю. – Надь, мне нужна подушка, одеяло и средство от похмелья.

Надя тихо смеётся.

– Сейчас всё найду, подожди.

– Надюш, а у кого-нибудь в отделении сегодня день рождения был? – спрашиваю вдруг.

– Нет вроде, – старшая медсестра с удивлением пожимает плечами. – А зачем тебе?

– Сама не знаю, – бурчу себе под нос и, махнув ей рукой, отправляюсь в ординаторскую.

Спустя пять минут Надя притаскивает мне одеяло с подушкой и пару таблеток в блистере.

– На вот, держи. И воды побольше!

– Да уж знаю, – киваю ей. – Спасибо, Надюш, иди уже домой. Кто сегодня дежурным?

– Ираида, – фыркает Надя.

– А-а, вот чего так тихо, – хмыкаю, – и давно она уже спит?

– Как на дежурство заступила, по расписанию.

– Ну и хрен с ней, пусть дрыхнет, – подхватываю свёрнутое постельное, – я сама уже точно никуда не уйду. И вот что, Надя… – задумываюсь, – завтра плановая у Шевренкова, а его хирург, – хмыкаю, – будет в состоянии нестояния. У пациента аллергии ни на что нет?

– Нет, – Надя хмурится.

– Не может быть, – говорю медленно и многозначительно, – у него совершенно точно на что-то аллергия! И пока мы не выясним, на что, операцию проводить нельзя!

– Ах, да-да-да, я вспомнила, он вчера жаловался на какой-то зуд! Точнее, не он, но медсестра перепутала, вот ведь дурочки, а с другой стороны, что с них взять, по две на весь этаж, – понимающе тянет Надя.

– Вот-вот, – киваю удовлетворённо. – Так что нам придётся перенести операцию до выяснения всех обстоятельств.

Старшая медсестра кивает, и мы с ней обмениваемся понимающими взглядами.

– Давай, иди уже, ухаживай за начальством, – ехидно говорит Надя.

– Надежда! – произношу с угрозой.

Глава 7

Мужчина обхватывает второй рукой мою талию, и меня на секунду пронзает дрожь.

– Анна Николаевна, я вас сейчас отпущу, только, пожалуйста, тише, – повторяет почти беззвучно Добрынин мне на ухо и отнимает руку от моего рта, но к себе прижимает ещё сильнее.

– Никита Сергеевич, что за детский сад?! – шепчу недовольно прямо в лицо мужчине.

Мало того, что места тут нет, мы стоим вплотную друг к другу, так ещё и темно, ничего не видно.

– Вы в детстве в прятки не наигрались? – отпихиваю мужские руки, которые спустились на талию – да так на ней и остаются.

– Я сейчас вам опять рот зажму, – с угрозой произносит он.

– У вас же руки заняты, – говорю ехидно, устав отдирать от себя наглые конечности.

– Да уж найду чем, – с намёком говорит этот… гад, глядя на мои губы.

Мы продолжаем шептаться, и хорошо, что в темноте не видно, как покраснели мои щёки. Хотя глаза уже привыкают, поэтому я с трудом, но различаю черты лица моего начальника.

– Вы что здесь забыли? – смотрю внимательно и успеваю заметить гримасу неловкости и раздражения.

– Я бы тоже хотел спросить вас, почему у нас в отделении разгуливают медсёстры прямиком со съёмок порнофильма? – похоже, он решил, что лучшая защита – это нападение.

– А вы в этом деле специалист или активный зритель? Думала, вам ролевушек и на работе хватает! – не могу удержаться, чтобы не поддеть мужчину, который, похоже, тоже краснеет – в темноте толком не видно.

– Ан-н-на Николаевна!

Вот уж не думала, что в моём имени столько шипящих звуков.

– Ладно, извините, – говорю примиряюще, – но я ничего не смогла сделать – не потащу же я её насильно переодеваться! И Надя ещё куда-то запропастилась, она бы ей мозги промыла.

Задумываюсь на секунду, а потом соображаю очевидное:

– Хотя вообще-то, вы сами почему здесь прячетесь вместо того, чтобы пойти и нарычать на всех как следует по своему обыкновению? Что, так сложно рявкнуть, чтобы она привела себя в порядок?

На меня кидают странный взгляд.

– Я что, такой жуткий? – голос тоже странный.

– Ну что вы, конечно нет, вы очень милый, – масло в моём голосе можно на хлеб мазать, но тут же возвращается язвительность. – Особенно когда даже кровати в отделении от ваших воплей трясутся. Так вы не ответили на мой вопрос – в чём проблема сейчас?

– Сейчас я сам стал объектом… э-э… повышенного внимания.

– И что, вы боитесь, что Верочка вас изнасилует? – не могу сдержать насмешку.

Никита Сергеевич тяжело и как-то устало вздыхает.

– Она очень молоденькая, я не хочу… обижать её.

Господи ты боже мой! С какой стати в нём вдруг проснулся джентльмен? А мужчина продолжает:

– Одно дело – замечания по работе, другое – когда нужно… ну, вы понимаете…

– Честно говоря, нет, не понимаю, – отвечаю ему. – Какая может быть трудность в том, чтобы вежливо и твёрдо сообщить человеку, что в хирургическом отделении надо работать, а не задом сверкать?

– Но... – Добрынин озадаченно замолкает.

Странное отношение к ситуации. Так боится задеть женщину намёком на неподобающий внешний вид? На меня, значит, орать можно – по работе – а Вере сказать, что её одежда не соответствует рабочему дресс-коду – тут он обижать её не хочет.

Пока я размышляю и злюсь на непонятные начальственные двойные стандарты, упускаю момент, когда ко мне вдруг прижимаются теснее. Не успеваю спросить, какого чёрта, как слышу:

– Вы что, не знаете, что врачу в стационаре нельзя пользоваться духами?

Удивительно, даже шёпотом он ухитряется препираться.

– Я не использую духи, – отвечаю так же тихо.

– Как это не используете? Тогда откуда этот запах?

Я чувствую, как сжимаются продолжающие лежать на талии руки, мужчина, качнувшись вперёд, склоняется ко мне и глубоко вбирает носом воздух, почти уткнувшись в шею под мочкой уха. По коже вдруг бегут мурашки, я чуть не ахаю, непроизвольно запрокидываю голову, но тут же дёргаюсь, пытаясь отстраниться.

– Никита… Сергеевич, осторожнее с конечностями, пока их вам чем-нибудь не прищемило! – шепчу язвительно.

– Это и правда не духи? – вдруг произносит он сипло.

– Смысл мне вам врать?

– Не знаю… – говорит тихо и опять склоняется к моей шее.

– Вы что делаете? – чуть не вскрикиваю от неожиданности, когда чувствую мягкое прикосновение.

– Тш-ш, тихо, пожалуйста, Анна Николаевна, – звучит хрипло, но спокойно.

– Никита Сергеевич, вы меня ни с кем не попутали? – язвлю дрожащим голосом, потому что он уже поглаживает мою талию в том месте, где она начинает переходить в… хм… выпуклости! А носом и губами зарывается в волосы за ухом, и такое простое движение простреливает меня от затылка к копчику, в конце концов собираясь внизу живота, налившегося тяжестью.

Глава 8

– Я не знаю, Ань, – Надя не смотрит на меня, задумчиво водя пальцем по столу. – Насчёт жены – не уверена, вроде что-то такое было, про ребёнка точно не слышала. Зачем ты вообще спрашиваешь? Вот уж кто-кто, а ты никогда всей этой ерундой и сплетнями не интересовалась. Я – ладно, мне по должности положено, – старшая медсестра весело улыбается, и я растягиваю губы в ответной улыбке.

Мы сидим в её кабинете, зашли поговорить – я рассказала Наде о том, что мне поведала Маргарита.

– Сама не понимаю, Надюш, – тру лицо, подпираю щёку рукой. – Мне просто очень уж не понравился этот разговор с Марго. Хочется понимать, чего ждать от неё.

– Ну от Марго-то известно, чего ждать, – фыркает Надежда, – гадости какой-нибудь. Вот уж на ком пробу ставить негде.

– Я подумала, может, она на нашего зава претендует? Но зачем мне-то всё это говорить, – качаю головой.

Надя смотрит на меня, и я не могу понять выражения её глаз.

– Анют, – вдруг ласково говорит женщина, – знаешь, вот ты удивительный человек. Всё видишь, всё замечаешь, а в некоторых моментах – ну как котёнок слепой.

– Ты о чём? – опускаю глаза. Неужели так заметно, что в последнее время я переменилась к… даже в мыслях не решаюсь закончить фразу.

– О чём, о чём – о вечном, – машет рукой Надя, но договорить не успевает.

– Нет, вы гляньте! – дверь распахивается, на пороге стоит Вовчик. – Я их ищу-ищу, а они тут сидят, трындят! Надеюсь, хотя бы меня обсуждаете?

– Господи, Вов, кого ж нам ещё обсуждать-то, как не тебя! – Надежда закатывает глаза.

– Ладно, пойду я, – поднимаюсь, решив выбросить всё лишнее из головы.

– Тебя Добрынин, кстати, спрашивал, – анестезиолог поворачивается ко мне.

– Когда? Я ж его минут двадцать назад видела! – в памяти моментально всплывают минуты, проведённые наедине с хирургом в тёмной каморке.

– Да вот только что.

– Ладно, пошла я тогда, предстану пред светлые очи нашего начальства. Чего ему снова не так? – неискренне бурчу уже себе под нос, выходя из кабинета.

На самом деле мне даже хочется опять его увидеть. Последние недели всё как-то изменили, я как будто увидела мужчину с другой стороны и не могу перестать думать о нём.

Подхожу к кабинету и, помедлив секунду, стучу в дверь.

– Никита Сергеевич, вы меня искали? – захожу внутрь после хрипловатого «войдите».

Добрынин полусидит на краю стола, длинные мускулистые ноги вытянуты и скрещены в лодыжках, руки тоже скрещены на груди, подчёркивают грудные мышцы. На секунду вдруг вспоминается, как он прижимал меня к себе. Между прочим, уже не один раз – в пьяном и в трезвом состоянии. В мысли вдруг лезут популярные психологические рассуждения про человеческие позы. Интересно, то, что он сейчас «закрыт», означает, что ему некомфортно? Или он не уверен в чём-то? Слегка тряхнув головой, пытаюсь выбросить из неё посторонние мысли.

Мужчина смотрит на меня, склонив голову, потом размыкает руки и упирается ладонями в край стола. «Открылся»? Да чёрт, Аня, хватит уже!

– Анна Николаевна, почему вы сейчас так сделали?

– Как ­– так? – непонимающе смотрю на него.

– Вот так головой, – он повторяет мой жест, – я заметил, что вы так делаете время от времени, как будто отгоняете что-то от лица.

– Не от лица, – улыбаюсь, – а из головы. Лишние мысли.

– И какие лишние мысли вам сейчас мешают? – Добрынин с любопытством смотрит на меня, а я чувствую, как начинают теплеть щёки.

– Это неважно, – неловко отвожу взгляд. – У вас ко мне какое-то дело?

– М-м, я хотел спросить, всё в порядке?

– Да, всё нормально, – свожу брови, задумавшись. – Нам нужно только обсудить график дежурств на ближайший месяц, там одна из медсестёр уходит в отпуск и…

– Я не про отделение спрашивал, – раздражённо прерывает меня Добрынин, обходя стол и садясь на своё место. – У вас всё в порядке?

– А-а… д-да, конечно, – смотрю на него растерянно. С чего бы ему интересоваться, как у меня дела?

– В таком случае, вы свободны, – цедит сквозь зубы мужчина. – С расписанием позже разберусь, можно подумать, у меня других дел нет.

– Да, конечно, – разворачиваюсь на выход и закатываю глаза. И как мне могло прийти в голову, что что-то поменялось?

* * *

Ближе к вечеру я звоню Герману Эдуардовичу. С тех пор как мужчину выписали, мы созванивались уже несколько раз – сначала я переживала, как он себя чувствует, а потом поняла, что мне просто не хочется прекращать наше общение. Герман всегда спрашивает, как у меня дела, искренне интересуется, если я рассказываю ему что-то, что происходило на работе, а я с удовольствием слушаю его истории.

– Аннушка, дорогая моя, рад вас слышать! – он бодро отвечает на звонок, и я невольно расплываюсь в улыбке.

– А я рада слышать вас, Герман Эдуардович! – тепло отвечаю ему. – Судя по голосу, вы себя хорошо чувствуете? Как у вас дела?

Глава 9

Дежурство начинается как обычно. Утренняя врачебная «пятиминутка», растянувшаяся почти на час, обход, язвительные замечания главного хирурга в сторону кого-то из интернов. Я давно перестала пытаться защищать «молодую поросль», пришедшую в больницу – в конце концов, от выволочек Добрынина никакого вреда, кроме пользы. Глядишь, тут ткнут носом в ошибку, там вовремя пинка дадут, фигурального, конечно – и вырастет из зелёного недоросля приличный врач.

Но сегодня у меня перед глазами всё плывёт. Я перенервничала из-за Дарси, не выспалась – коту пришлось готовить бульон, договариваться с соседкой, чтобы она проверила его днём. До работы добиралась на автобусе – естественно, забрать машину или вызвать к ней механика я не успевала. Да ещё и сон приснился, после которого проснулась вся в поту, задыхаясь от… возбуждения! И героем сна был никто иной, как стоящий теперь возле поста медсестры и рычащий на Верочку заведующий отделением.

– Что случилось, Никита Сергеевич? – подхожу поближе, стараясь не думать о том, каким этот мужчина предстал в моих ночных фантазиях.

– Это вы мне ответьте, Анна Николаевна! – резко разворачивается ко мне хирург. – Почему такой бардак в назначениях? Вот это что такое? – он указывает на ворох не подшитых в истории болезней листочков.

– Никита Сергеевич, ну я же не виновата! – в тоне Веры слышно чересчур много претензий, и я посылаю ей предупреждающий взгляд, который девушка, впрочем, игнорирует. – Результаты анализов пришли, не всё успели…

– Скорее! Сюда! – раздаётся вдруг крик из палаты в конце коридора, и мы с Добрыниным, не задумываясь, срываемся на бег, врываемся внутрь.

На полу лежит мужчина, я узнаю своего пациента, только вчера поступившего в отделение. Быстро нащупываю артерию, пульс нитевидный, губы синие – тут же замечаю быстро расползающуюся по шее красноту. Еще полчаса назад во время обхода её не было.

Резкая аллергическая реакция, анафилактический шок… Рассуждать некогда, реанимационные мероприятия отработаны до автоматизма. Краем уха слышу, как сосед по палате растерянно говорит, что всё было нормально, а потом он начал задыхаться, потерял сознание, упал…

– Эпинефрин!

Быстро вкалываю нужный препарат. Раздаётся механическое жужжание, писк – на плече у пациента манжета, ему был назначен суточный мониторинг артериального давления, вижу показатели.

– Давление падает! – не поворачиваясь к Добрынину, повышаю голос.

– Адреналин! Бригаду срочно! – кричит в сторону выхода хирург, и за дверью уже слышен топот ног…

* * *

Я сижу за столом в ординаторской. Мы успели. Откачали, справились, хотя на какие-то доли секунды у меня даже мелькнула мысль… При анафилактическом шоке, даже если помощь оказана правильно и своевременно, риски очень высокие.

Добрынин отправил меня из реанимации на этаж, взгляд бросил очень нехороший. Мой пациент… Медленно пододвигаю к себе историю болезни. Нужно заполнить протокол, внести все данные, но вот что спровоцировало приступ? Я сама лично проверяла назначения, да и этот мужчина совсем недавно поступил к нам, ничего серьёзного ему пока не выписывали.

Слышу вдруг громкие голоса, доносящиеся из коридора, и иду проверять, что там произошло.

– Вера, ты, мать твою… так и растак… что сделала?!

Приподнимаю бровь в удивлении. Надя крайне редко матерится, а чтобы вот так, прямо в коридоре, где, вообще-то, больные ходят…

– Надежда Константиновна, в чём дело? – смотрю на злую Надю, перевожу взгляд на перепуганную Веру.

– Да ты… вы, Анна Николаевна, гляньте на это! – красная от возмущения Надежда трясёт документами прямо перед носом Веры, которая отклоняется назад и вжимается в стену. – У нас Ковалёв лежит уже две недели, Вера! Две недели! Всё отделение знает, что ему выписан… – Надя называет достаточно редкий в использовании препарат, да, действительно, его назначение даже обсуждалось на «пятиминутке». – И ты подшиваешь это куда?

Меня окатывает холодной волной, тянусь к бумагам, выхватываю из рук Надежды стопку. Пара листков выпадает, кружась, опускается на пол, но я ничего не замечаю…

– И как мне теперь прикажешь списывать его? Или хочешь, чтобы меня КРУ* распяло за нецелевое использование?! Пациент не получил назначенный препарат, кто сегодня выдавал лекарства? Новенькая девочка? И куда оно делось? Ампула где, я тебя спрашиваю?

– Надя, я знаю, где ампула… – произношу с трудом.

Надежда резко замолкает, поворачивается ко мне.

– Его вкололи Сапину из шестой, – перевожу взгляд на Веру, которая бледнеет и приоткрывает рот от ужаса.

Тому самому Сапину, из-за которого вся реанимационная бригада была в мыле последние полтора часа, который выдал нам анафилактический шок и аллергическую реакцию непонятно на что… Точнее, теперь уже понятно.

– Ах ты ж… – старшая медсестра в бешенстве разворачивается, хватает за локоть Веру и тащит её в кабинет. Медленно подхожу к столу, аккуратно кладу на него стопку, которую только что держала в руках, подравниваю листы, подбираю те, что упали.

Как тонка грань между жизнью и смертью… Ещё немного, и сегодня на совести совсем молоденькой девушки могла бы быть гибель человека. По глупости, безалаберности и невнимательности.

Глава 10

Я ошарашенно хлопаю глазами в ответ на это заявление и не успеваю ничего сказать, когда главный уже произносит:

– Всем спасибо, все свободны! Работаем, господа!

А затем мужчина встаёт и целенаправленно идёт в мою сторону.

– Анна Николаевна? – останавливается рядом, и я замечаю краем глаза, что сотрудники вокруг нас не спешат на выход, лица явно горят нездоровым любопытством.

– Да, Александр Васильевич? – честно сказать, представления не имею, что он хочет мне сказать.

Мимо проходит Добрынин, но не притормаживает поблизости, наоборот, обращается к сотрудникам, поторапливая всех на выход. Мы с главным тоже медленно двигаемся к дверям конференц-зала, где обычно проходят утренние совещания.

– Никите Сергеевичу не понравится то, что я сейчас скажу, – вокруг глаз главврача собираются морщинки, как при улыбке, но я на это не ведусь – наш главный любит поизображать доброго дядюшку, ни на секунду таковым не являясь. – Но он очень трепетно к вам относится.

Меня сейчас кондратий хватит на месте!

– Да-да, не удивляйтесь, оберегает вас ваш заведующий, и на мой взгляд, чересчур! – Александр Васильевич качает головой. – Слишком уж радеет за отделение, но я бы предпочёл, чтобы вы тоже время от времени являлись в мой кабинет, если я этого требую!

– Александр Васильевич, я… простите, но я не знала, что вы хотели меня видеть, иначе бы… – я растерянно замолкаю.

– Ну конечно, вы не знали, я же и говорю, наш Никита Сергеевич передо мной за всех ответ держит. Бережёт своих сотрудников. Но вам бояться нечего, так что, будьте добры, не манкируйте своими обязанностями, – главный с улыбкой грозит мне пальцем.

– Да, конечно, Александр Васильевич, – произношу медленно, в голове начинают крутиться мысли, складываясь в паззл.

Действительно, раньше я с Иваном Павловичем, предыдущим завом, регулярно стояла перед главным. Да и вообще, выволочки сотрудникам отделения устраивались постоянно, а теперь… Расширенными глазами смотрю на Добрынина, подходящего к нам. Косяков ведь меньше не стало, а это значит… значит, что он «берёт огонь» на себя, прикрывает всех и отдувается перед главврачом единолично. Сам разбирается с ошибками медсестёр, врачей, разгребает работу отделения, и ни разу и слова об этом не сказал.

– Александр Васильевич, прошу прощения, что прерываю, – Добрынин поворачивается ко мне, – Анна Николаевна, вы там нужны, – указывает глазами на дверь.

– Иду, – киваю в ответ.

– А мы с Никитой Сергеевичем – на конференцию! – главный хлопает хирурга по плечу. – Украду вашего заведующего на несколько дней.

– Дней? – не выдерживаю и задаю вопрос, Добрынин кидает на меня внимательный взгляд, но тут же отводит глаза.

– Да-да, он у нас специалист уникальный, его доклад в числе первых будут слушать, но и дальше много всего интересного предстоит, да, Никита Сергеевич?

– Удачи вам, – произношу тихо, обращаясь в основном к Добрынину, но тот молчит.

– Спасибо, спасибо, Анна Николаевна, – зато главный так и лучится довольством.

Попрощавшись, выхожу из зала и тут же попадаю в оборот. Ворох ежедневных дел затягивает с головой, и до вечера я выкидываю все лишние мысли из головы. Зато вечером поглаживаю поправляющегося Дарси, лежащего рядом со мной на диване, и не могу не думать о том, что не всё так просто с главным хирургом.

Казалось бы, мы работаем бок о бок уже больше полугода, а я так толком и не поняла, что этот мужчина собой представляет. Только кажется – вот он, настоящий, как тут же происходит что-то такое, что подправляет его образ.

Следующие несколько дней в отделении тихо – ну, насколько вообще может быть тихо в хирургии. Веру и правда отстранили от работы и отправили на курсы переквалификации. Надя по секрету шепнула мне, что её планируют перевести в другое отделение, и я этому только рада. Приближается середина недели, когда мы с Германом Эдуардовичем собирались вместе сходить на выставку.

Моя машина до сих пор в ремонте, и у меня не получается заехать за своим спутником, мы встречаемся уже возле музея. Билеты я купила заранее, так что сразу проходим внутрь и попадаем в людской круговорот.

– Вот вроде бы будний день, а столько народу, – обращаюсь я к Герману.

– Посещение выставок в последнее время стало модным, – усмехается старик.

– Разве это плохо? – смотрю на стайку молодых парней и девушек, явно студентов.

– Конечно, нет, дорогая моя, – Герман улыбается, – не слушайте моё брюзжание. Ну что, пойдёмте?

Киваю, и мы начинаем медленно двигаться. Меня всегда «цепляли» работы Врубеля, и сейчас я с жадностью рассматриваю картины, которые привезли для выставки из других городов. Мой спутник время от времени обращает моё внимание на те или иные детали, рассказывает интереснее экскурсовода, с ним такой поход – самое настоящее погружение в искусство.

Мы останавливаемся перед акварелями. Герман проходит чуть вперёд, а я вглядываюсь в резкие, изломанные линии, наброски черт и лиц. И вдруг из-за спины доносится негромкий голос, я сразу узнаю столько раз читанные слова:

Глава 11

Против такого Добрынина я ничего не могу сделать. Его вежливость настолько обезоруживает и выбивает из колеи, что… ну вот как ему откажешь? Поэтому, облизав сухие губы, я медленно киваю.

– Хорошо, – и тут же вспоминаю слова Надежды о хирурге, что он либо самоустранится, либо начнёт действовать.

Похоже, Надя оказалась права…

– У вас есть предпочтения по поводу еды или места? – спрашивает мягко и, когда я растерянно пожимаю плечами, приподнимает уголки губ. – Как насчёт итальянского ресторана?

– Я не против, – не могу сдержать улыбку, потому что он угадал с первого раза. Я не привередлива в еде, мне многое нравится, но если будет выбор – всегда предпочту средиземноморскую кухню.

Добрынин привозит меня в небольшой уютный ресторан – по стенам развешаны фотокартины с видами Рима, на каждом столике небольшая лампа, приглушённый свет. Богатый выбор блюд и цены выше средних.

– Наверное, я буду салат… – говорю неуверенно.

– Анна Николаевна, простите, но я должен сказать. Вы похудели в последнее время. Пожалуйста, поешьте нормально, – мужчина глядит на меня внимательно.

– С чего вы взяли, что я похудела? – покраснев, спорю скорее из нежелания соглашаться, хотя и сама знаю, что потеряла в весе. Вопрос, неужели это так заметно? Никто, кроме него, мне об этом не говорил.

– Хирургическая форма стала вам велика, – он отводит взгляд, но тут же опять смотрит в глаза и улыбается: – Воспринимайте это, как рекомендацию врача.

– Вы считаете, что я плохо выгляжу?

– Я не это имел… – он тянется к воротнику рубашки, но опускает руку. – Вы выглядите замечательно, – добавляет тихо.

– Пожалуй, можно взять что-то посущественнее, – говорю после неловкой паузы.

– Они очень неплохо готовят рыбу, – глядя на меня поверх меню, произносит мужчина, и к нам моментально подлетает официант.

– Вы здесь часто бываете? – спрашиваю, когда у нас уже принимают заказ – я последовала рекомендации и взяла рыбу с овощами, как и мой спутник.

– Время от времени, – он пожимает плечами.

– А чем вы вообще занимаетесь в свободное время? – спрашиваю вдруг и, глядя на растерянное лицо Добрынина, не удерживаюсь от небольшой шпильки: – Ну, знаете, свободное время – это когда человек не работает.

– Спасибо за пояснения, а то я и не сразу понял, о чём речь, – он отпускает тихий смешок и облокачивается локтями на стол, подаваясь ближе ко мне. – У меня есть одно секретное хобби.

– Что, правда? – я тоже наклоняюсь к нему, изнутри поднимается волна любопытства.

– Точнее, если быть честным, у меня было хобби, – на его лицо вдруг набегает тень, но он тут же немного смущённо улыбается. – Мы с… то есть, я одно время раскрашивал небольшие модели… фигурки героев одной игровой вселенной.

– Серьёзно? – в голову бы не пришло, что таким можно заниматься.

– Да, – он неловко пожимает плечами, опускает глаза, – понимаю, звучит, наверное, странно, но…

– Думаю, это отлично помогает расслабиться, – мне хочется немножко ему помочь и дать понять, что я не считаю это глупым. – Один из мужей моей матери резал сухое мыло.

– Ого! – Никита Сергеевич прищуривает глаза.

– Ага, – я улыбаюсь, – коробки этого мыла громоздились у нас в коридоре, на кухне вечно был запах, как в хозяйственном магазине, мне казалось, что даже у супа был мыльный привкус.

– И чем всё закончилось? – Добрынин, наклонив голову набок, смотрит на меня, не отрываясь.

– Мама забыла купить мыло и случайно положила в мыльницу какой-то экземпляр, который он сушил последние пять лет, – насмешливо фыркаю. – Был жуткий скандал, и она спустила с лестницы сначала коробки, а потом и мужа.

В глазах моего собеседника сияют смешинки, но тут наш разговор прерывает официант, принёсший заказанные блюда.

Рыба действительно очень вкусная, как и овощи, и я съедаю всё до последнего кусочка. Время от времени ловлю на себе взгляды Добрынина, и меня терзает подозрение, что если я оставлю на тарелке хоть что-то, он начнёт кормить меня с ложки. От этой странной заботы в груди теплеет – даже мать, по-моему, никогда особенно не интересовалась, достаточно ли я поела.

– Как зовут вашего кота?

Мы уже пьём чай, а до этого обсуждали только еду. Добрынин спрашивал меня о любимых блюдах и сам рассказывал, что необычного ему удалось попробовать. Из особенно жуткого мне запоминается страшно вонючая квашеная селёдка, которую едят в Швеции, со странным названием сюрстрёмминг.

– Мистер Дарси, – улыбаюсь собеседнику, опускаю пустую чашку на блюдце.

– Такой же надменный и молчаливый? – Никита Сергеевич тоже улыбается.

– Ну, насчёт молчаливого я бы не сказала, но в остальном… Имя ему подходит, – я откидываюсь на спинку стула, осматриваюсь по сторонам.

Время ещё не позднее, и народу в ресторане достаточно. Гул голосов, тепло, вкусная еда – давно мне не было так хорошо. Поворачиваюсь обратно к мужчине и замираю, как мышь перед удавом. Он отодвинулся от света, который даёт лампа на столе и смотрит на меня так жадно, что под взглядом блестящих в приглушённом освещении тёмных глаз по спине пробегает холодок. Воздух как будто сгущается, и низ живота вдруг прошивает почти болезненным желанием.