792 год.
«Первый день шестой луны ознаменовался великолепной свадьбой императора Торио Мин с дочерью канцлера.
Я и несколько придворных дам изо-всех сил торопились на празднество. Мы едва не опоздали на последнюю повозку для свиты, отбывавшую от резиденции канцлера — слишком усердно наносили белила и выбирали лучшие кимоно, пропитанные ароматами благовоний. Нас было четверо. Экипаж застрял где-то на пути в Храм чистой воды, и слуги тщетно пытались сдвинуть его с места.
— Мы опоздаем к торжеству, — придворная дама по имени Мира нервно отодвинула шторку, желая узнать причину остановки. — Ну что там такое? — причитала она. — Когда поедем?
— Колесо, колесо застряло, — махали ей слуги.
— Императрица будет в бешенстве, если мы опоздаем, — ответила она, кинув на нас умоляющий взгляд поддержать ее требования.
— Правда-правда! Поторопитесь! — дамы подхватили возгласы Мира.
Слуги вскидывали руки к небесам и недовольно качали головами, мол, «за что нам это». В окружении четырех требовательных дам любому, даже опытному в общении мужчине, придется не легко. Кто нас знает, девушек. Мы и сами не знаем. Это показалось мне забавным.
— Хана, — Флэр, сидевшая напротив, отвлекла меня от размышлений, — как вам первый месяц на службе при дворе?
— Немного неловко, — честно призналась я. — Мне стоит поупражняться в стихах, иначе императрица отошлет меня в дальнюю усадьбу куда-нибудь на периферию Киото.
Дамы заулыбались и переглянулись между собой.
— Она проверяет вас, не волнуйтесь, — Флэр подмигнула. — Ее великолепие обожает испытывать новоприбывших дам. Вы понравились ей, она сама говорила мне это.
— Очень приятно слышать.
Повозка тронулась. За пустой болтовней мы и не заметили, как прибыли на место. Я выглянула в окошко и обомлела от восторга: украшенные к празднику экипажи заполонили подступ к храму, чиновники и придворные дамы спешили занять лучшие места, всем не терпелось взглянуть на сие историческое событие.
Экипаж я покинула последней.
— Хана! Добро пожаловать.
Ко мне подоспел молоденький чиновник, чтобы подать руку. Удивительно! Сколько вежливости, галантности и такта. На самом деле, всякий государственный служащий стремился очаровать симпатичную придворную даму, вовремя подав руку или одарив ее комплиментом. А потом он мог оставить ее одну посреди людного места и помочь еще одной приятной особе сойти на землю. Это было, как говорится, в порядке вещей.
Господин Нацуми — чиновник пятого ранга — первый, с кем я познакомилась, поступив на службу к императрице. Мы виделись во время подготовки к свадьбе в загородной усадьбе отца Ее великолепия. Помню, государыня примеряла кимоно; придворные дамы развлекали ее беседами и прохладительными напитками, а я дежурила на улице, ожидая посланников или слуг. День обещался быть скучным и неинтересным. Слегка утомившись из-за жары и духоты, я скрылась в глубокой тени навеса и довольно прикрыла глаза. Не люблю такую погоду. Будто весь мир — огромное тлеющее кострище.
Кто-то подкрался к веранде, словно тень в облачную ночь, и с выражением процитировал стихи Мацуо Басе, чем напугал меня до чертиков:
Шестой лунный месяц. 792 год.
«В последнюю ночь свадебных гуляний я плохо спала. Летняя духота неприятно обволакивала тело, словно меня обдавало теплым паром. Я взмокла, ночное платье липло к спине. До чего мерзкое ощущение, даже ворочаться противно. Сон безвозвратно ускользнул прочь.
Мы спали на бледно-зеленых татами, укрывались тонкими простынями. Сожалею слугам, они стелили циновки из рисовых стеблей аккурат на землю. Могу себе представить, как же сильно болят их спины, руки и ноги. От этой мысли мне захотелось встать и размяться. Кана еще крепко спала. И как она высыпается в столь жаркие душные дни? Нет, подумала я, слишком уж дурно, мне нужен свежий воздух.
Богатые семьи застраивали целые кварталы. Главная ветвь клана жила в просторных деревянных домах с бесчисленными комнатами, соединенными общим коридором по периметру, и садом внутри. Нам с Каной повезло — нас поселили на первом этаже. Каждые утро, день или вечер мы свободно выходили в царство зелени и спокойствия едва ли покидая комнату.
Я набросила пурпурную накидку в пол и тихонько раздвинула сёдзи¹. На улице свежо. Светало. Густая зелень таинственно вплеталась в серость предрассветного часа. Деревянная лестница скрипела под ногами, умытая росою трава холодила нагие стопы. По телу разбежались мелкие-мелкие мурашки. Так хорошо! Я люблю прохладу! Это всяко лучше жарких лучей палящего солнца. Свежесть бодрит, разбавляет застой всякой поэтической мысли, пробуждает ото сна.
В глубине садика — пруд. Гладь, словно зеркало мира, отражала тонкий серп белеющего месяца и далекое-далекое небо. В доме канцлера тихо, едва уловимый шелест листьев эноки гуляет в саду. Интересно, о чем они шепчутся. Уж не читают ли друг другу стихи? А может, слагают легенды?
На веранде послышался шорох. Птичка, подумала я и тут же догадалась: так шелестит подол одежды! Интересно, кто бы это мог быть? В конец часа Тигра² не спят дежурные дамы и некоторые слуги. Я глянула на источник звука, ожидая увидеть кого-то из свиты Их великолепия, и обомлела. В предутренний час не спали фрейлины, я и Его великолепие император Торио Мин. С ним не было ни свиты, ни охраны, ни слуг. Император выглядел великолепно: темные волосы, отдававшие синевой, были собраны в высокий хвост, возвышающийся над головой в виде башенки; идеально отпаренная юката³ с накинутой на плечи жилеткой золотого цвета покачивалась на ходу.
Точно солнце взошло на востоке!
Император величественно плыл ко мне! С каждым Его шагом я отчетливее чувствовала собственное сердцебиение. Я не дышала, застыла на месте, любовалась. Застать императора без сопровождающих — редкая удача даже в часы Тигра или Кролика⁴. И тут меня осенило: мой внешний образ совершенно не соответствовал случаю. Растрепанные волосы, ночное смятое платье, бледное заспанное лицо. Я готова была провалиться на месте.
Я поклонилась в знак приветствия и глубочайшего уважения. Я сцепила руки впереди, как бы закрываясь от императора. Стыдоба! И кто позволил фрейлине гулять в таком виде? Я. Стало быть, вон из дворца.
— Вы стоите аккурат под ветвями эноки, — учтиво начал он, словно не замечал моего безобразного лика. — Его называют «железное дерево» или «Сёдзоку», что можно перевести как «переодевание». Существует легенда, якобы в последнюю ночь года лисицы сбегаются в поля Сёдзоку. Их силуэты в бледном свете луны изящны и грациозны. Лисицы превращаются в мёбу⁵ и отправляются в святилище Одзи Инари. Вы бывали в Одзи Инари?
— Нет, Ваше великолепие, до приезда в Киото я жила на севере. Безумно красивая легенда. Жаль, эта ночь была не столь живописной.
— А какой, по вашему мнению?
— Душной, — ответила я, стыдливо пряча глаза за длинной челкой. — Мне не хватало свежего воздуха в спальне. И я решилась выйти в сад.
Признаю, моя речь походила на оправдание, чем на откровение. Император выдал смешок.
— Теперь я вижу, — сказал он. — Истина! Предрассветный час безупречен. Уже светает. Сереет небо, сереют деревья, сереет месяц. Ваш пурпур, Хана, глоток свежего воздуха после унылой ночи. Бутон, что вот-вот расцветет с восходом солнца.
Я не решилась ответить. Слишком красивы его слова. Слишком некрасива я.
— Я рассказал вам историю о лисицах. Скажите, вы сочините для меня в ответ коротенький стих? О чем размышляет замученная бессонницей мёбу, глядя на пруд и деревья?
Я нерешительно кивнула. Он терпеливо умолк.
Мне нельзя оплошать. Я подбирала каждое слово, слог, букву. Сколько прошло мгновений? Бесчисленное множество, однако император не торопил меня. Наконец рифмы сложились наилучшим образом, я облегченно вздохнула и ответила Ему: