Заповедник нравственности

Раньше такого не было.

Четыре простые девушки: Дуня, Шура, Галя и Настя жили в большой деревне под названием Рябиновка. Да, деревенская жизнь непростая, но гораздо хуже химия, которую сейчас называют едой, и воздух с выхлопными газами и парами вейпов. Подумать только, что современная молодёжь только рада портить своё здоровье и тратить деньги на воздух со вкусом и электрокальяны!

В нашей деревне, конечно же, таких дурачков не было, и на улице стоял аромат такой, что сразу понимаешь — природа! А, главное, люди добрые, порядочные и простые; это в городе каждый сам по себе и никто никому не должен, все в ресурсе и строят свои личные границы, только забывают о настоящих ценностях жизни. Никто уже не ценит семью и детей, все боятся абьюзеров и токсичных отношений, а бояться надо падения института брака и того, куда катится человечество. Впрочем, не будем об этом! Винить надо не их, а тех, кто развалил СССР…

Вы не подумайте, что Рябиновка наша родненькая была глухая и вымирающая! Напротив, она только по документам была деревня, на деле же была побольше многих сёл и со всеми удобствами: почта, Дом Культуры, магазины и не абы какие — лет 5 уже как открыли «Пятерочку» и «Fix Price», автобусы каждые полчаса в город, салон красоты и тот есть. Помнится даже, наш глава отправлялся в столицу (ну, ту что Челябинской области) подавать прошение на переименование в посёлок городского типа, но там ему дали только от ворот поворот, вы мол все колхозники, а работать надо в городе.

Да ничего, мы все люди рабочие и этого не стесняемся! Раньше такого не было, конечно, в почёте были работящие и трудолюбивые, это сейчас работать руками стало стыдно: все хотят кривляться под музыку, быть предпринимателями, ставить ставки на спорт и быть бьюти-блогерами. В такой обстановке только село и остаётся заповедником нравственности..

Каждый день они вставали ни свет ни заря и принимались хлопотать по хозяйству, чтобы успеть и убраться, и поесть, и прийти вовремя к первому уроку. Конечно, в деревне-то нет вай-фая и сидеть до ночи в своих телефонах им не зачем было, да и если б было бы — всего важней здоровый сон, чтобы мелатонин вырабатывался, и они были счастливыми и красивыми, а не вечно недовольными на всех огрызались. Идти-то им приходилось долго, через поле, поэтому выходили они всегда заранее, а не мулевались по часу, ведь в школу девочки ходили учиться, а красоваться им там было не перед кем.

Дорога занимала час без малого, но время пролетало быстро за разговорами и угощениями: Галя взяла с собой пояс из шерсти своей собаки, чтобы Настя подарила его классной руководительнице на Первое сентября, (всё таки выпускной не за горами, и красный аттестат ещё никому не помешал), а сама Настя взяла с собой из города пакет с продуктами из Ленты, была самая модная с этим красивым пакетом и стирала его каждый день, Дуня возгромоздила на плечи коромысло с ведрами парного молока, а Шура несла в сетчатой авоське овощи с огорода (надо заметить, собственноручно выращенные, а потому в два раза более вкусные и питательные, без всяких ГМО, нитратов и пестицидов, а плесень и грибок ничего — это ведь натуральное, значит, полезное).

В тот день Галю с Шурой отправили в райцентр, ведь Галя готовилась стать врачом, поехать покорять столицу и помогала в ЦРБ ухаживать за больными, а Шура должна была рассказывать местным детям о великом космонавте Андрияне Николаеве. Шура вообще восхищалась космосом, хоть по такой домашней девушке сразу и не скажешь, что она вдохновляется бескрайними просторами вселенной, а не тихим семейным очагом. С виду она была идеал русской девушки: светлая коса словно пшеничные поля, глаза зелёные как живительная влага пруда, а главное в них, не цвет, а горящий огонь чистоты. Даже имя её так и переводилось «белая, светлая».

— Сажайтесь, красавицы, подвезу вас!– сказал физрук, проехавший мимо уже не на мотоблоке, а на тракторе.

Да, иногда он подрабатывал трактористом, так-то у него был свой бизнес, а физруком он работал для души, и даже Шуре с Дуней часто помогал пропалывать огород. В деревне ведь, как уже было сказано, все друг другу помогают, никто не пропадёт. Сегодня ты дал, а завтра получил. Это не каменные джунгли, тут живут, а не выживают.

Дуня и Настя помахали платками вслед уезжающим девушкам и зашли на деревянный дышащий на ладан мост. Хоть какой-то и то спасибо надо сказать, это в городе все сразу бегут в ЖКХ жалобы строчить, как будто им все должны. А у нас плавать все умели, раньше ведь детей сразу всему необходимому в жизни учили, а сейчас ни гладить, ни шить, ни вязать, что уж там — готовить не умеют! Всё на мамку надеются, принеси-подай и иди погуляй, ладно хоть задницу себе подтирать могут (Пока).

Хорошо в поле ранней осенью! Тишь да гладь, божья благодать. Дунины волосы точно убранные хлеба золотились на солнце, а стволы берёз белели и чернели как Настины кожа и волосы. Они поплелись по полю, лапти уже износились за лето и идти было неудобно. Кругом ходили стада коров, они лишь изредка встречали одиноких пастухов. Дуня и Настя коров не боялись, потому что знали, что животные чувствуют добрых людей. Шура же всегда говорила, что всякая скотина лучше любого человека, и считала она так, пока не встречала гусей на своём пути. Галя всегда их от неё отгоняла, ведь гусь не бык, от него ещё можно убежать.

Вот и на середине пути они увидели двух пастухов, силуэты их были знакомыми, но рассмотреть их лица они не могли из-за слепящего солнца и просто пошли дальше. Уже на подходе к школе Настя обернулась посмотреть, сколько они прошли, и к своему удивлению заметила, что пастухи шли за ними всё это время и оказались как будто бы ближе, чем раньше.

— Странно, Дунь, пошли быстрее.

Размышления о любви

Мать Саши вбежала в дом с огорода, как услышала, что хлопнула входная дверь. Он всегда звал её на кухню по приходе с работы и извинялся за задержку, а тут ушёл три часа назад и просто прошёл, даже пробежал, мимо. Материнское сердце сразу почуяло что-то неладное, хотя она и так уже все знала: за это время ребята уже давно успели разойтись по домам, а все соседи доложить об этом друг другу. Она понимала, что сейчас лучше ни о чём не расспрашивать.

— Будешь чай?

— Да нет, мам, спасибо!

Неловкую тишину всегда хочется чем-то заполнить. Она сняла с телевизора вышитую салфетку и включила для фона первый канал, по которому шёл какой-то сериал. Мама ушла на кухню, видя, как он прячет от неё свой раздражённый взгляд и все равно поставила чайник. Он же никогда не хотел нести в дом свои проблемы и даже не мог признаться, что они у него есть, уж тем более срываться на матери, и быстро остыл, а там уже остывал и чайник. Сложно понять людей, которые с близкими ведут себя хуже, чем с чужими. Вот и для Саши не было ничего хуже, чем вызвать у мамы разочарование, чем если бы она хоть на миг усомнилась, что у неё не самый любящий сын в мире.

«Вот, я правильно своего Сашу воспитала и в одиночку, это ваши на улице здравствуйте-здравствуйте, а дома у матери пенсию отбирают, только отцовского ремня и боятся. А мой на меня даже голоса не повысит»,— говорила она подругам, а сама была из тех матерей, что воспитывают корзиночку и даже в тридцать лет будут звонить и спрашивать, надел ли Саша шапочку. Несмотря на это, он всегда желал как можно скорее сепарироваться и потому решил поступать в город на серьезную профессию и быстрее начать работать, чтобы помогать семье деньгами.

Женщина молча поставила перед ним тарелку с пирожками и дымящуюся кружку, а сама села перед телевизором:

— Оставь Галю в покое! Я люблю её и буду бороться за неё до конца!

— Мам, выключи, надоело!

Она послушалась, хоть и не позволяла никогда сыну себе приказывать. Это её не разозлило, а, напротив, порадовало. Он напомнил ей капризного себя детстве, когда наотрез отказывался есть в гостях у соседки. Баба Маня была только рада нянчиться с послушным добрым мальчиком, пока мать была на работе, свои-то внуки редко приезжали и сразу бежали на речку или площадку, а этот рассказывал про прочитанные книжки и любил слушать Баскова. Единственное, что кушал он только мамину стряпню и говорил, что никто не готовит лучше мамы.

— А всё-таки хорошая девушка Галя: умница, а какая красавица! Такая стройная, глаза какие большие темные, без всех этих бровей и губ накаченных. Насмотрелся поди в своей Москве, разве это красота? Идут непонятно то ли с цирка, то ли с трассы, все на одно лицо..

— Красивых полно, мама! Нужна она мне? Не ты женщину выбираешь, а она тебя. К чему это сейчас вообще?

Тем временем Галя, услышав, как захлопнулась дверь, тихо зашла во двор. Цепной пёс Буян хотел было залаять, но, обнюхав, сразу же узнал, хоть её уже давно здесь не бывало. Она быстро потрепала его по голове и встала под окном. Буян хотел тоскливо заскулить, но девушка поднесла палец к губам, и умная собака всё поняла и склонила голову, тоже прислушиваясь.

— Правильно, женщина должна быть мудрая и, в первую очередь, терпеливая! А у Гали характер ого-ого, думает, наверное, что миллионер случайно заедет в наше село и собьёт её на своём Мерседесе.

— Любить должна, в первую очередь, но это тоже правда. Не знаю! Я и не собираюсь жениться, все они одинаковые..

«Вот, значит, что ты думаешь обо мне, сволочь. Пошёл ты к черту на куличики, скотина, попадись ты мне на глаза, я тебе их вырву и в глотку запихаю».

Он стоял прямо перед её глазами. У Гали внутри всё вскипело: скольких же он перебрал, чтоб понять, что все одинаковые. И не искала она никого, а миллионера и подавно, да и не посмотрел бы такой на неё никогда. Любовь не приходит там, где её ждут, а Галя уже давно ждать перестала. В её голове беспорядочно пронеслись видения о его жизни Москве, о бесконечности невиданных соблазнов правильно говорят, что большой город развращает и ум, и сердце.

— Женишься уж, я внуков хочу понянчить. Найдёшь хорошую девушку, хоть в городе, хоть здесь! Присмотрись всё-таки, не Галя, так Настя, она тоже симпатичная и учится на одни пятёрки; Дуня какая весёлая и работящая, всё по дому делает! А Шура вообще, я бы сама на такой женилась..

— Нет, мама, не нужна мне колхозница!

Галя услышала уже всё, что нужно было, и вышла за калитку. Слёзы ручьём стекали по её лицу и она стянула с головы платок, прикрывая его. Саша выбежал из дома на собачий лай и потянулся к Буяну, решив, что тот просто просил внимания, но пёс лишь посмотрел на него с укоризной и забрался к себе в будку.

***

Шура лежала на диване, уже закончив свою четверть домашнего задания, остальное собираясь списать по обмену, и услышала, как камень прилетел в окошко.

— Вы чё кидаетесь?

— Спасибо скажи, что не кирпич!

— Саша, надевай свой колпак и вылезай-ка давай!

Шура быстро завязала платок и умылась, взяв с собой в сумку бутылку парного молока. На скамейке за калиткой её уже ждали Галя и Дуня, сплёвывая шкурки от семечек в кулёк и обсуждая предстоящий день рождения Дуни. Они переоделись со школы в ненужные вещи и рыбацкие сапоги, чтобы пойти на речку :

Гадальные пирожки

Девушки воодушевлённо встали на главной улице. Прошло пять, десять, пятнадцать минут, но никого не было. Пироги уже давно остыли, солнце стало заходить, и они уже собирались идти домой с запоздалым ужином, но вдалеке показался председатель колхоза Олег и замахал им рукой.

— О нет, прячьте пирожки, обойдётся!

Они ускорили шаг, но их догнал гончий пёс и стал прыгать к ним на колени, принюхиваясь к корзинам. Шура испугалась и выронила её из рук. Собака, играясь, навалилась на неё всем весом. Девушка встала, осматривая разодранные о камни руки и красные от когтей полосы. По дороге разлетелись творог и мясо, и улетели к собаке в живот. — Ладно уж, пусть доедает! Мы же песком никого кормить не будем.

— Давайте ему камни в тесте сделаем в следующий раз, пусть зубы себе сломает,— шепнула Настя, увидев вблизи начальника.— Здравствуйте, у вас собачка такая хорошая, такая воспитанная! Мы с ней уже познакомились!

— Что прячете там?— спросил он и бесцеремонно залез к ней в корзинку прежде, чем она успела что-то ответить.— Ммм, с капустой, здорово, конечно, а Шарику-то вы с мясом дали!

— Мы всем собакам с мясом даём, сейчас и для вас поищем!

— Ладно уж, вкусный, хоть и холодный. Продаёте чтоль? Шли бы тогда в «Дом культуры» торговать, сейчас там концерт, не знаете чтоль? — Нет, нас же никто не пригласил.

В здании уже не осталось сидячих мест, и они встали у стенки, досматривая выступление последнего из ансамблей, в котором выступала Сашкина мама, та приветливо замахала им рукой и в конце куплета громко объявила в микрофон:

— Давайте поприветствуем наших девочек! Они всё-таки смогли прийти на концерт, мы ведь их так ждали. Давайте позовём их на сцену и попросим спеть свою любимую песню!

Все обернулись на них и захлопали, а они засмущались внезапным вниманием и поспешили отмахнуться. Самые стеснительные были Дуня и Галя, А Настя и Шура могли себя побороть.

— Настя, давай, спой нам!— поддерживал Сетнер, но в присутствии его ей было быть петь ещё более неловко. — Спой песню о любви!

— Ах, аннеçĕм, анне, Килсем эс куç умне.... Что? У меня слово «любовь» с мамой ассоциируется, а не мужиками.

Зал снова зааплодировал и Дуня подтолкнула Настю проверить, суженные ли им Сетнер и Андриян.

— С рыбой?!— воскликнул Андриян.— Дуня, как ты узнала, что я рыбу люблю?! Я готов каждый день ходить на рыбалку, если ты будешь мне готовить такие чудесные пирожки!

— Блин, а у меня с мясом, вкуснее, но не полезнее,— добавил Сетнер.

— Ешьте, что дали,— ответила Настя, разочарованно вспоминая, что её-то гадальный пирожок пропал.— А то жрёте без меры, срёте без памяти.

К ним подошла мама Шурика и спросила разрешения взять один.

— Конечно, берите два! Нет, три, у нас ещё дома целая куча!

— Надеюсь, не коровья?— спросил Андриян.

Она ушла в конец зала и поделилась с сыном. Галя смотрела боковым зрением, приняв максимально безразличный вид, как мама уговаривает его поесть. Тот согласился и, сделав укус, покраснел и закашлялся:

— Мам, у меня же на вишню аллергия!

— Врача, врача срочно!

Фельдшер был поставлен на две деревни, а жил в соседней, так что звать его было бесполезно. Все посмотрели на Галю, расступились вокруг неё и перебивали друг друга.

— Ему нужно алоэ вера!

— А у нас в каждом огороде алоэ вера растёт?! — Бред это всё! Отче наш, иже еси..

— Да он притворяется, чтобы внимание к себе привлечь! У меня тоже так дочка выдумывала, что у внука на лук аллегория, я ему специально в еду добавляла..

— Да-да, поэтому он к тебе не приезжает больше, наверное, Петровна..

— Так, ему нужно искусственное дыхание! Галя!

Сашка встал весь красный, расстегивая ворот, и пошёл к выходу, отмахиваясь от всех.

— Я отказываюсь от такой высококвалифицированной помощи! Просто пойду домой и выпью супрастин. Знаю я, сейчас в универах учат по дистанционке, а в больнице только горшки мыть доверяют.

— Правильно! Сейчас не врачи, а палачи, непонятно только, зачем Гиппократу давали! Все продались за деньги и разбежались по частным, как крысы с корабля! А раньше как было: пациент умер, врачу смертная казнь,— слышал он вслед. — Да, раньше за призвание работали, а сейчас все через кассу даже в бесплатной больнице! Бесплатно никто работать не хочет, медицина сейчас — бизнес, в аптеке фуфломицины впаривают, а антибиотики купить не дают. У нас бесплатно можно только умереть, хотя налоги наши списать не забывают..

Галя понурила голову: она столько учила эти алгоритмы оказания первой помощи, а при реальной угрозе растерялась и не успела даже подойти. Она засомневалась, стоит ли ей вообще учиться на врача, ведь секундное промедление может стоить человеческой жизни, и ушла домой, то ли усилено засесть за книги, то ли вовсе их отнести в предбанник для растопки дров.

— Он эти пирожки ел?— спросил Андриян и тоже направился домой ставить чайник.— Мы их изымаем для следствия. Приглашаем на экспертизу Дуню, Настю и Шуру.

***

Девушки вошли в дом, оглядываясь, чтобы их никто не увидел одних с парнями наедине. Дом Сетнера, на удивление, был новым, социальным, и чисто прибранным. Все младшие были в школе на кружках, а старшие убирали хлеба с поля.

Пьяная вишня

Галя проходила мимо единственного магазина в деревне и увидела компанию алкашей на скамейке рядом. Всё как обычно, ничего не меняется.

— Фу!— сказала она, вспоминая, каким раньше был Петрович до того, как от него ушла жена и забрала с собой ребёнка.

Зато они счастливы, в отличие от них. Своим грязным позорным счастьем они от них и отличались: девочки всегда находили новые поводы быть несчастными. В Африке дети голодают, а они сытые и обутые причитают о своей несчастной доле. У некоторых и половины нет из того, что имеют они! Вы когда-нибудь слышали, чтобы бомжи жаловались на жизнь? Галя посчитала мелочь в кармане: с продажи пирожков они так ничего и не заработали, даже меньше стало, пара монет выпала из кармана. Она зашла в магазин, озираясь по сторонам, и попросила банку пива у знакомой продавщихи в синем фартуке.

— Мне этот надо.. В аптеке спирт закончился, в больнице попросили купить, раны обрабатывать, руки и остальное.

— Так чекушку возьми! Покрепче будет, стерильнее..

— Мне не хватает, зарплату не выдали, теть Зин.

— Я в тетрадку запишу тебе, потом отдашь. Или мама зайдёт отдаст..

— Нет, нет, не надо!— Галя пыталась скрыть волнение, но тётя Зина на неё не обращала внимания, перерисовывая цифры на сроке годности.

— Меня именно пиво попросили! Только вы сами не лейте никуда пиво, это можно только в больницах делать, особая технология. Ну, вы поняли, спасибо, до свидания!

Галя спрятала банку в рукав и пошла быстрее к полю, боясь кого-то встретить. Как только прошли последние пастухи, она выпила её одним залпом, закусывая цветочками. Хреновуха и то вкуснее! Она шла всё дальше и дальше, дойдя до опушки леса. Тут ей стало страшно и начали видеться разбойники в кустах, и она повернула обратно через скошенные хлеба. Сухие тростинки больно втыкались в ноги, подол запачкался паутиной, и она пошла по дороге, увидев вдоль неё ряд стройных красавиц берёз.

— Любить тебя буду до самой берёзки!— крикнула Галя и обняла её за ствол, привидевшийся ей Сашкой. Такая же белая рубашка и светлые кудри.

Она быстро отскочила от него, поняв, что он такой же жёсткий и холодный, словно бревно. Подул ветер, и серёжки мягко погладили её по плечам и спине.

— Если он повинен в моей обиде, накажи его, Боженька! Если я без вины виноватая, так разрази меня громом, как есть, прямо здесь!

Галя сжимала в руке жестяную банку, не зная, куда деть, и бросила её под той самой берёзой. И заблестела она, единственная, на солнце: местные, даже самые пропитые пьяницы, не бросали мусор на родную землю, срать никто не смел во чистом поле! Не с собой же её нести: что люди подумают? Сами не лучше, а её засмеют..

— Я хорошая, я пригожая, а когда нам хорошо жилось? И ты, берёзка, самая красивая стоишь, а на чьём стволу резьба из срамных слов и любовных записок, у кого ветви ломят, сучья клонят? Не у старого дуба, не у сгнившего пня, а у тебя!

«Такая вот я, берёзонька рóдная, а ты жалела меня, змею подколодную! Не верь больше никому, поплачутся в твою жилетку пёструю, а в душу наплюют».

Нет, никогда она не уподобится местному сброду! Не скормить Василиску ей запретного корнеплода! Все с крыши прыгать будут, и она пойдёт? Галя подняла банку, дала сама себе пощечину за дурные мысли, и бросила во двор той самой Юли из пятого дома на Ленкома.

***

Тем временем председатель колхоза закончил оборачивать фольгой только что установленный роутер и заклеивать камеру на ноутбуке. Он звонил в поддержку ответов майл.ру, создав себе аккаунт и поставив для конспирации на аватарку банки с огурцами:

— Девушка, я вас в последний раз спрашиваю: почему у меня пишется английскими буквами? При чём тут клавиатура, если я пишу на вашем сайте?!.. Всё, можете считать, что вы тут уже больше не работаете!

Решив не отступать, он попробовал писать так, всё-таки в школе он был одним из лучших по английскому: — Смотри-ка, получается!

«Bcem halloy, nojemy debuwka he obpawaet ha mehia bnimanue??? Eu 18, mne 29, y nee ecti djenix Centner».

Получив ответ от высшего разума, он понял, в чём было дело..

***

Ребята доели пирожки. Сетнер ставил для младших, которые пока были в школе, обед. Шура, чувствуя себя бесполезной, решила вымыть за всеми посуду:

— Шура, нет!— она чуть не выронила фарфоровую чашку из фамильного сервиза, подаренного на свадьбу родителям Сетнера.

— Нельзя мыть посуду в чужом доме: домовой обидится, а домочадцев будут ждать неприятности!

— Да? Я не знала, всегда мыла у всех..

— А все и рады были, молчали,— сказал Сетнер, снимая с неё фартук.

— Не было бы домового, все равно б ты посуду тут не мыла! Мы тебя позвали гостем быть, а не батраком.

— Да, Шура!— поддакивал Андриян.

— Ты, кстати, на углу сидишь часто, а нельзя. Замуж не выйдешь, а мы ещё хотим на твоей свадьбе погулять. Вон пусть Настя моет, будущая хозяйка чаи гоняет, пока гости работают!

Настя смутилась, всё-таки с Сетнером они пока не встречались, и в открытую о своих чувствах никто не говорил. Она и сама сомневалась, что Сетнер ей нравится, они же все были просто друзья, когда это всё успело начаться? Сам Сенти быстро перевёл тему и позвал всех смотреть фотоальбом.

Слепой монах

Галя не знала, что делать со своей любовью к Сашке, и никто не мог помочь ей даже советом. «Непрошенные советы лучше и вовсе не давать, особенно, если не знаешь всей ситуации»,— говорили Шура с Настей, но Гале бы очень хотелось подсказки; если ты знаешь, как помочь другу — подскажи, а решение он сам примет. Но никто не знал. Она пошла в одиночестве горевать у цветущего пруда, но даже запах гниющей тины не мог заставить ее оставить своё уединение и вернуться в деревню. Так и просидела она до самого заката, швыряя камешки.

— Блинчики похожи на любовь: она внезапно возникает, растёт, и, достигая огромных размеров, исчезает.. А мы скачем по жизни, создавая новые любови, пока не потонем.

Галя не знала, но чувствовала, что он тоже любит её. Но что поделать, если ему не важна ни душа, ни даже красота, а лишь одобрение родителей? Значит, так велел бог.

— Помог бы ты, боженька, разлюбить мне Сашку!— воскликнула она, вознёсся руки к небу.

Тучи расступились, и вышел один короткий луч солнца, указав на деревенскую церковь. Она долго всматривалась в её крест и, наконец, решилась идти. Девушки ходили каждое воскресенье на церковную службу, беседовали с батюшкой обо всех своих грехопадениях. А батюшка Серафим соблюдал тайну исповеди и никто никогда не узнает их страшные секреты: что Галя забирает домой перчатки и лекарства с работы, что Шура списывает на контрольных, что Дуня когда-то в начальной школе клала глаз на Настиного Сетнера, а Настя на Дуниного Андрияна. Но именно эта любовь заставляла чувствовать её себя нелепой и беззащитной.

Галя вошла на двор и, к своему удивлению, заметила, что он был совершенно пуст — странно, ведь батюшки буквально жили в прицерковных постройках. Она решила взять метлу и подмести лестницы — как известно, труд облагораживает человека и прогоняет дурные мысли. Потом она поразмыслила вымыть белёные стены, сдувая каждую букашку — ведь убивать грех и не только в пределах церкви. Все мы твари божьи и всех он нас любит одинаково, а потому каждая жизнь бесценна в равной степени!

Работы больше не осталось. Уже вечерело, а приходить, видимо, никто и не собирался. Галя уже вышла было за ворота, но тут увидела высокую фигуру в чёрной рясе, показавшуюся в окне. Галя помахала рукой; человек даже не дрогнул и быстро скрылся в глубине комнаты. Она уже решила для себя, что откроет Богу душу и забудет про свою любовь, а потому вернулась и поднялась вверх по ступеням, пока её настрой и вера в себя окончательно не испарились.

Обычно девушка была очень осторожна и не стремилась лезть куда не надо, но тут неведомая сила подтолкнула её наверх. Она воодушевлённо распахнула дверь, ожидая, что за ней будет лекарство от всех болезней и философский камень, но в комнате было пусто. С головой накрыло разочарование и лёгкий стыд с надеждой, что её тут никто не успел увидеть.

«И подумать, что я пришла воровать»,— добавила она про себя, рассматривая золочённые иконы — единственный предмет роскоши в просторной, но бедно обставленной комнате. Железная советская кровать с белоснежным бельём, пара стульев, стол и шкаф составляли все убранство комнаты, да в углу стояла прялка с мотком ниток.

«Советский меринос», — подумала Галя, вспоминая беспризорных детишек, семьям которых церковь выдавала одежду раз в квартал. Такие овцы не водились больше нигде во всей деревне: подарок депутата на юбилей колхоза. Её внимание привлекли сложенные дужками вниз тёмные очки; как бы не боялась и не ругала себя, но она взяла их в руки, рассматривая узоры на позолоте.

«Может, и на золоте, нигде вроде не протёрлось.. Да, нормально у нас священники живут»,— девушка осмотрелась, чтобы найти подтверждение своим догадкам. Комната выглядела пустой лишь потому, что мебель была абсолютно голой: на письменном столе не лежало даже ручки, ни одна книга не пылилась на полке, даже штор — и тех не было. Галя решила заглянуть в шкаф: может там они прячут свои несметные богатства?

В шкафу лишь висела пара платьев, поношенное и поновее, ряса, подрясник и хитон, всё по одному. На полке лежали скуфья, клобук и совсем новый параман с золотой вышивкой; Галя никогда не видела, чтобы его надевали кроме как на двунадесятые праздники. Она пошла прочь из комнаты беззвучным быстрым шагом, тихонько отворила дверь и остановилась в ступоре, встретившись с одним из монахов малой схимы, которые редко показывались на люди, но лица их ей все были знакомы. А его нет.

Он направился прямо к ней. Галя застыла от ужаса, и дверь захлопнулась прямо перед её лицом. На лестнице послышались спускающиеся шаги, и, пару минут подумав, она бросилась вслед, забыв от страха сторону выхода. Сердце бешено стучало в её груди, а глаза бродили по двору в поисках дверей. Наконец, вспомнив, она подалась вправо и вновь увидела его, подметающего дорожку перед воротами. Пройти или спрятаться? Она просеменила мимо быстрым шагом, прижимаясь к стенке и готовясь бежать.

— Здравствуйте! Вы уже вернулись?

Галя была удивлена приветливому тону и, остановившись, поздоровалась в ответ.

— Кто вы? Сегодня церковь закрыта, что вы здесь делаете?!

В его голосе не прозвучало ни нотки злости, но чувство стыда заполнило её от макушки до пят багровым румянцем. Благо, он этого не заметил, понурив голову куда-то в землю. Она начало было оправдываться и собиралась извиниться и за то хождение по комнатам, но резко выпалила:

— А где написано, что закрыто? Я же не Ванга! Руки есть, глаза видят, что так сложно написать было или двери закрыть, чтобы не орать на меня потом?

На заработки в город

Шура, Дуня и Галя забеспокоились, что Настя так и не пришла на урок, и решились первый раз прогулять все последующие, чтобы побежать к ней домой: на неё это было совсем не похоже, ведь она даже больная приходила в школу и в самую плохую погоду сидела на уроках одна и решала примеры с недовольными учителями, которых заставляли идти на работу ради единственного ученика. Явно что-то случилось. Они смотрели на часы в ожидании звонка, потому что на истории проходили советское время и их буквально силой не выпустили, закрыв кабинет на ключ и опасаясь каких-то проверок. Они никогда не проверяли, есть ли в туалетах мыло и бумага, сколько каши накладывают в столовой и как дела у учеников, но всегда проверяли их количество, заболеваемость и внешний вид. Девочки проскользнули мимо охранницы и пробежали пол деревни на пути к её дому, пока Шура не услышала крики в доме Сетнера. Подруги отмахивались от неё, мол надо проверить Настю, сейчас не до этого, пока не услышали знакомый голос:

— Ах ты, дрянь такая! Сглазить хотела нашу корову! Ничего у тебя не получится, змея подколодная!

— Ничего я не хотела! Клянусь, это не я!

Они зашли на двор и увидели, как мать Сетнера пытается ударить Настю скалкой, а она от неё только отмахивается: воспитание не позволяло ей ударить в ответ старую женщину. Девочки бросились закрывать её собой, оттолкнули хозяйку, и, пока она вставала, кидаясь в них комьями земли и угрожая спустить собаку, побежали, взявшись за руки.

— Сохнуть тебе ковылем, сдохнуть бобылем, всеми забытая тебе выть собакой!

Они уже были так далеко, что та даже не пыталась их догнать и только продолжала кричать из-за забора:

— Ты мне всё до последней копейки вернёшь и с процентами! Не вернёшь, силой отберу! Дом подожгу, бесовка!

Девушки наперебой засыпали её вопросами, Настя не могла отдышаться и потирала назревающие синяки. Наконец, они забежали во двор, закрыли ворота на ключ и зашли домой. Шура сразу же накапала ей валерьянки. Настя рассказала всё, как было, ничего не тая: пошла она с утра к дому Гали, и тут позвала её мать Сетнера помочь, а как та вошла, начала колотить что было силы и всё кричала про какую-то корову слёгшую, ведьмой называла и сказала, чтоб новую привела. Где только деньги взять, не сказала.

— А в честь чего мы должны ей новую корову и на какие шиши?! Дети есть, у самой руки-ноги тоже, вот пусть идут и все вместе зарабатывают!

— Нет, девочки, они и так едва сводят концы с концами, Зинаида Сетнеровна болеет.. Я поеду в город работать.

— Болеет, пусть идут подаяние просить! При чем тут ты?

Насте было очень обидно, но совесть не позволяла оставить многодетную семью без пропитания, хоть и не понимала, в чём может быть виновата. Она всегда была готова на добрые дела, пусть никто и не узнает об этом, пусть её проклинают, пусть поносят на чем свет стоит, зато она знает, что ни в чём не виновна.

— Кем ты собралась там работать? Уборщицей, полы драить? Или официанткой, чтобы за тобой пьяные посетители увивались? Пусть Сетнер берёт руки в ноги и идёт вагоны разгружать!

— Девочки, спасибо за заботу, но я сама знаю, что делать. Наверное, я дала Зорьке пропавшее сено, и от него она зачахла, надобно хотя бы на ветеринара достать денег..

— Давай мы скинемся и добавим тебе!— не унимались они.

— Ах, подружки, вы хоть знаете-то, сколько стоит корова?! Шура знает, поэтому молчит,— сказала Настя и пошла собирать вещи, складывая только необходимое, чтобы не платить ещё и за провоз груза.

Они знали, что Настю трудно в чём-то переубедить, и она никогда не слушает советы — дельные они или нет. Она умела брать на себя ответственность, но иногда эта хорошая черта переходила границы, ведь молодая девушка не должна нести на себя обязательства взрослых людей. Сейчас у неё оно одно — это учеба, а работа всегда поспеется, но и её она готова была забросить, чтобы всем доказать, что может. Галя с раздражением смотрела, как та ищет свой паспорт: ей предлагают лёгкое решение, а она в ответ огрызается. Она бы на её месте закрыла дверь и делала вид, что они не знакомы: раз к ней с кулаками, пусть и не ждут доброго слова. Дуня предложила пойти извиниться да продать что-нибудь из дома и помочь деньгами, пусть свои добавляют. Но Настя такой не была, и Шура её в этом полностью поддержала, обещая, что всё будет хорошо.

— Что значит «хорошо»?! Нет, хорошо не будет! Ты же хочешь деньги заработать, но для этого надо потратиться на билет вообще-то, на жилье и на мед книжку, у тебя вся твоя месячная зарплата на это и уйдёт.

— У меня есть родственники в пригороде, жить я буду у них. Я уже всё решила, не дура же и понимаю, как будет тяжело, но мне уже не десять лет, и я понимаю, что такое жизнь. Нам все равно скоро придётся жить самостоятельно, когда мы переедем учиться в город, какая разница: годом раньше, годом позже?

— То есть ты думаешь, если столько пропустить, ты так легко в универ поступишь? Даже если получать тысяч тридцать в идеале, больше нам не светит, умножить на четыре это целый месяц!

— Почему на четыре?

— А ты думаешь, мы тебя одну отпустим в город?

Через час они стояли на остановке, ждали маршрутку в город и считали, сколько денег у них останется после оплаты билетов. Взяли с собой всё и как можно больше, чтобы хотя бы первое время не тратиться на еду и не стеснять родственников: соленья из огурцов, помидоров, грибов, сало, курочку поесть в дороге, колбасу копчёную, колбасу варёную, колбасу жареную, халву и конфеты. Одежду по минимуму, можно же одалживать друг у друга и каждый день ходить в новом образе, косметика им была не нужна, мыло хозяйственное да обувь на себе — дожди до ноября не предвиделись. Несмотря на такую скромность, багаж весил прилично, и плечи уже устали держать тяжёлые рюкзаки: такое время, на скамейку не поставишь, подбегут да украдут, благо, золото всё дома оставили. В этом городе ещё с ушами оторвут или горло перережут за цепочку.

Колхозницы в розыске

— Так, кажется, это тут,— Настя провела рукой по деревянной табличке с потрескавшейся краской и прошла первая через частокол.

Всё тот же забор из глубин её памяти возвышался словно тюремная изгородь, закрывая обзор на двор и дом, почерневший и покосившийся он являл собой безмолвное доказательство неумолимости и стремительности времени. Знакомый двор, в который они часто приезжали детством на лето, а потом тем же составом отправлялись уже в деревню отдохнуть от цивилизации и резвились на лугу вместе с младшими братьями и сёстрами, с которыми у них всегда были тёплые отношения и полное взаимопонимание: они просто не должны были отказать ей в такой ситуации. В окне сквозь прозрачный тюль она увидела лицо своей двоюродной тёти и окончательно убедилась, что они пришли по верному адресу.

— Настя, скажи ей, что мы можем и в коридоре поспать на полу или в бане, или ещё где-нибудь. Чтобы нас точно приняли!

— Да, мы и помогать будем по хозяйству! Всё, что скажут; пусть вообще лежит и отдыхает, мы будем каждый день обед из трёх блюд варганить и драить дом до блеска..

— Не сходите вы с ума! Это же моя тётя, она нас и так где-нибудь компактно расположит, мы будем весь день на работе и ничем не помешаем.

Она ещё раз троекратно постучалась. Силуэт в окне снова дрогнул, ещё внимательнее всматриваясь сквозь шторы косым взглядом, и пропал. За дверью послышались тихие скрипы досок, отворение глазка и вздох.

— Настенька, здравствуй,— из дома вышла полная женщина лет сорока в фартуке и спрятанными под косынку волосами, в которых пробивалась не блестевшая раньше седина, и улыбнулась, от чего новые морщинки вокруг её глаз даже не дрогнули. — Как ты выросла, я тебя ещё во-о-от такой помню! Женихи, поди, толпами бегают, а это подруги твои? Ну заходи, раз уж пришли. Какими судьбами?

Девочки молчали, не встревая в разговор, и переглядывались неуверенными взглядами, думая, в какой момент лучше тоже поздороваться и поблагодарить, чтобы не перебивать, но и не показаться невежливыми. Почему-то им показалось, что им не рады, и не хотели ещё больше портить первое впечатление.

— Здравствуйте! Мы в город работать приехали, хотели у вас остаться..— ответила она, добавив неуверенно и невнятно,— первое время.

— Конечно, мы тебе всегда рады. Вам какую-то подработку предложили чтоль? И вы ради этого ехали чтоль, тут ехать-то дольше, чем работать!

— Нет, мы на месяц хотели остаться..

С каждым словом улыбка медленно сползала с лица тёти, и она опустила руку на ручку, ненавязчиво притягивая её в свою сторону.

— Я даже не знаю.. Какие сейчас ушлые работодатели пошли, не могут детям жильё предложить, а вы ведь столько ехали, чтобы работать!.. Мне надо обсудить с домашними.. Ты же знаешь, дядя Толя гостей не очень любит, да и Андрюша тоже должен вот-вот вернуться, с меня ещё спросят.. Я с ними поговорю обязательно да и перезвоню тебе, будь на связи.. Ладно, пока!

Дверь захлопнулась перед их лицами, затворился тяжёлый сувальдный замок. Они постояли пару минут в ожидании перемен и ушли, смущенные ощущением присутствия за дверью. Теперь они не знали, куда идти и брели по направлению взгляда, надеясь наткнуться им на объявление о работе с проживанием. Настя чувствовала себя виноватой, что вытащила их в эту непредвиденную поездку да ещё и под вечер глядя — пока они добирались до города и искали улицу, в небе уже начинало темнеть — а отсутсвие каких-либо упрёков и обвинений ещё сильнее заставляло чувствовать вину.

— Надо искать работу с авансом и оплатить гостиницу!

— Да где мы её найдём.. Лишь бы не кинули.

— Ничего, вокзал открыт до утра.

Они с самого утра ничего не ели, не пили и решили перекусить хотя бы бутербродами, но едва они поставили тяжёлый рюкзак на землю, подбежал парень неясной национальности и схватил их багаж с провизией.

— Стой, сволочь!— закричали они, но тот быстро скрылся за углом, да и бежать за ним они бы не решились.

Они побрели обратно в сторону вокзала с периодически проскакивающими мыслями вернуться оттуда домой и метров через триста нашли свою сумку на земле, а вокруг разбитые банки с соленьями. Чем больше темнело, тем чаще на улице встречались или валялись сомнительные личности. Наконец, внимание Шуры привлекло объявление: «Требуются работники кухни», она сорвала его и положила в карман, словно это была самая привлекательная в мире вакансия.

Девушки вошли в узкое помещение, стены которого словно насквозь пропитались запахом водки и селёдки с луком, столы с застарелыми пятнами на скатерти были наставлены так тесно, что многие посетители выставили стулья в проход, не помещаясь за спинами толстых соседей. Все они одновременно обернулись на юных девушек, так что они быстрее двинулись в сторону кухни, ища директора. Над одной из дверей так и было написано «директор», они вошли внутрь и увидели пожилую пару лет шестидесяти.

— Что, на работу, все четверо? Извините, но у нас есть только три вакансии, за четверых мы платить не готовы..

— Да? Ну что ж, если вы не можете нас взять..

Тут женщина внимательно оглядела их и что-то шепнула на ухо мужу.

— Я такого не говорил. Можете брать тройную оплату на четверых и меняться, это и будет скидка за ваши выходные: три через один график у каждой. Если готовы, завтра выходите с восьми.

Учёт в ПДН. Студент авиационного училища.

Шурик сидел в городском отделе полиции, просматривая собранные материалы, но всё было не то: коллеги присылали ему фотографии кого угодно, но только не Гали с компанией. Не было никого даже отдалённо похожих на них, все эти дамы скорее проходили на девиц непотребного поведения, даже непонятно было, как можно было их спутать: самодостаточность выражается и в походке, и в осанке, и выражении лица настоящих русских женщин, даже таких бестолковых.

Злиться долго он не мог хотя бы потому, что пару часов назад ему позвонили из деревни и попросили приехать к полудню. Наверняка, были какие-то новости, но почему нельзя было сообщить их по телефону?! Он не мог больше ждать и решил отправляться немедленно.

Не успели ещё передние колёса переехать двор административного центра, дорогу ему преградили. Не сразу он узнал в разъярённой толпе родителей девчонок.

— У нас до этого был подобный разговор, я уж было решил, что ты всё понял.. Но такого я не ожидал,— сказал председатель колхоза, — Ну, скажи, какая тебе в том выгода? Не порть себе статистику, поймаешь других преступников, получишь премию..

— Что у вас опять происходит?

Подъехавшая машина, номера которой Шурик сразу узнал, спасла его от линчевания. К нему вышел полковник милиции и жестом пригласил войти, и он пошёл за ним как нашкодивший ребёнок. Внутри всё сковало тревогой безысвестности, но, увидев рядом с предназначенным для него пустым стулом директора школы, она сменилась другим неприятным чувством.

— Вам известно, что данные девушки,— тот решил начать сразу и указал на лежавшую на столе стопку личных дел, на самом верху которой лежала папка Гали, увидев которую он вздрогнул,— Отсутствуют в образовательном учреждении уже на протяжении десяти дней?

От формального тона и официального обращения на «вы» ему стало некомфортно. Испуганное лицо директора навевало ощущение тревоги, а полковник говорил как об обыденном деле.

— Нужно готовить учебно-профилактическую карту для постановки на учёт в ПДН, всем четверым.

— Но ведь у них есть ещё пять дней, чтобы найтись..

— Ты думаешь, если ДО они этого не сделали, то сейчас объявятся?! Насколько я знаю, дома они тоже не появились, так что тут может быть и уголовка.. Начинать розыск нужно немедленно, а уж если они сами из дома убежали, учёт им светит как солнце над головой!

Он нервно сглотнул при слове «уголовка», но поспешил себя же успокоить.

— Нет тут никакой уголовки! Они уехали на работу в город, чтобы вернуть деньги, и мы их уже нашли, уговариваем вернуться..

Шурик соврал, сразу же пожалев о своих словах, ведь он не имел об этом ни малейшего понятия, и теперь ему уже точно нельзя было с этим тянуть. Полковник был человек строгий и всегда сохранял самообладание, но по его глазам было ясно, что он уже начинал злиться. Шурик разговаривал аккуратно, чтобы не доводить того до спешных решений, но нелепые слова слетали только так.

— Почему я об этом ничего не знаю? И что за долг, статья 163?

— Нет, вы не поняли! Просто дайте мне эти пять дней, и всё будет. Через пять дней они дома!

— Через четыре. Впредь прошу не повышать на меня голос и соблюдать формальности, даже если я «ничего не понял».

***

Шура шла одна по дороге к библиотеке: ей очень хотелось почитать новые книги, ведь у них в деревне пылились только самые старые издания, давно прочитанные ей от корки до корки. Девочки так устали после работы, что не захотели никуда идти и её отговаривали остаться, обещая, что весь свой выходной они непременно потратят на чтение, но это её не устроило. Обещанный график 3/1 шёл с оговоркой, что они будут выполнять некий план, показатели которого им не говорили, так что неизвестно сколько ещё пришлось бы ждать этого выходного.

Дорога оказалось длиннее, чем она ожидала; уже начинало смеркаться, и ей оставалось только надеяться, что ей оформят читательский и разрешат взять на дом хотя бы одну книгу. Библиотека включала в себя четыре этажа, так что Шура даже не знала, откуда начать. Библиотекарши не было на посту, а из кладовки доносились подозрительные звоны стаканов, и она решила сама пройти наверх.

Только она поднялась наверх, как по радио объявили:

«Библиотека закрывается через 15 минут».

Шура пошла к полкам с сельскохозяйственной литературой и, пробежавшись по ним глазами, попала на ветеринарное пособие по уходу за скотиной, потянулась к нему, а он не поддался. Она увидела по ту сторону стеллажа молодого, крепкого парня среднего роста и с улыбающимися тёмными глазами под густыми бровями на красивом загорелом лице, и отпустила книгу:

— Извините, берите,— сказал он.

— Нет, что вы, я другую возьму.

— Это единственное издание. Тут, в основном, художественная литература, так что вряд ли вы тут что-то дельное найдёте.

Шура поблагодарила и в торопях стала искать что-то о крупном рогатом скоте, но в содержании о нём не было ни слова.

— Может тут найдёте?— он подал ей второй том издания, увесистый, выцветший, с коровой на обложке.

«Нет, я не успею»,— подумала Шура, глядя, как неумолимо стрелки на часах сдвигаются к числу «12», и решила её как-то незаметно вынести. Она пошла к выходу вместе с молодым человеком; внизу уже стояла библиотекарша с ключами наготове.