В семье Громовых было две дочери — такие разные, словно инь и ян.
Анастасия — старшая, двадцатитрёхлетняя. Холодная красавица с аристократичной осанкой, высокомерная и уверенная в себе. Её серые глаза смотрели на мир с лёгким презрением, будто в них отразилось знание какой-то особой истины, недоступной другим. Для посторонних она была стервой, но за этим холодом скрывалась сила и умение выживать.
Алина — младшая, семнадцатилетняя. Совсем иная: мягкая, нежная, романтичная, с полными губами и большими серыми глазами. В её улыбке читалась лёгкая наивность, но вместе с тем и скрытая упёртость. Она умела за себя постоять, даже если иногда казалась беззащитной.
Несмотря на различия, сестры были близки. Настя с детства оберегала Алину, а та гордилась сестрой и хотела быть похожей на неё. Даже выбрала тот же университет.
Рядом с ними давно был Станислав — ровесник Насти, тоже двадцатитрёхлетний. Высокий шатен с холодными голубыми глазами, умный, хитрый, грубоватый и надменный. За глаза его называли «гадом», и он почти не возражал.
Но за этим образом скрывалась странная двойственность. Стас презирал пустых женщин, не терпел измен и считал верность основой отношений. Он вырос в семье, где родители любили друг друга больше двадцати лет, и верил: лучше уйти честно, чем предать.
Однако у него была одна темная тайна — невыносимая, запретная.
Он был одержим младшей сестрой своей девушки.
Алиной.
Мысли о ней разъедали его разум днём и ночью, пробуждая опасное влечение, которое он не мог ни подавить, ни объяснить.
Если бы она узнала, что таится за его ледяным взглядом, она убежала бы, не оборачиваясь.
Но было поздно — охота началась.
История началась в тот день, когда Алина поступила в университет.
Ей выделили комнату в общежитии — крошечную, но свою. Для неё это было не просто жильё, а шанс обрести свободу.
— Мне выделили комнату в общежитии, — сказала она за ужином, сияя от радости. — Я решила, что буду жить там. Хочу наконец научиться быть самостоятельной.
Мама вздохнула, откладывая вилку:
— Алиночка, ну зачем тебе это? У тебя ведь есть дом, комната, всё необходимое.
— Мам, я же не ребёнок. — Алина улыбнулась. — Всё будет хорошо.
Настя нахмурилась, покачав головой:
— Ты уверена, что знаешь, на что идёшь? Общежитие — это шум, пьянки, сомнительные соседи, тараканы, душ в конце коридора…
— Настя, я справлюсь, — отмахнулась она. — Это университет, а не подвал.
Но прежде чем разговор успел угаснуть, вмешался Стас.
Он откинулся на спинку стула, глядя на Алину пристально, с лёгкой усмешкой, за которой пряталась властность:
— Общежитие — не место для тебя. Ты представляешь, какие там компании собираются? Выпивка, случайные парни, шум до утра… Там никто не подумает, кто ты и откуда. Любой может зайти в комнату, когда захочет.
Алина напряглась, чувствуя, как жар поднимается к щекам:
— А какое тебе до этого дело, Стас?
Он чуть склонил голову, голос стал тише, но от этого только опаснее:
— Ты сестра Насти. А значит, я не могу быть равнодушным к тому, где ты и с кем ночуешь.
Настя поддержала его, не заметив, как на мгновение в глазах сестры мелькнула боль:
— И правда, Алина. Ты можешь пожить с нами. Пространства достаточно. Мы с Стасом будем рядом, родители спокойны.
— Настя, вы только начали жить вместе, — тихо ответила Алина. — Вам нужно время на себя. Понимаешь? Я не хочу быть лишней.
— Никто не говорит, что ты лишняя, — быстро вставила мама, пытаясь смягчить тон.
Отец, молчавший всё это время, наконец произнёс спокойно, но твёрдо:
— Алиночка, я всё понимаю. Ты взрослеешь. Но общежитие — это не место, где можно спокойно учиться. Я сам видел, что там творится. Лучше подожди немного. Через год, когда всё устаканится, снимешь отдельную квартиру.
Алина сжала губы. Она знала — решение уже принято без неё.
Она отвернулась, глядя в бокал с соком, и промолвила почти шёпотом:
— Я просто хотела сделать хоть один выбор сама.
Вечером, когда дом погрузился в полумрак, Стас стоял у окна, с бокалом виски в руке. Настя подошла к нему и, обняв за плечи, тихо сказала:
— Она расстроилась. Может, мы действительно перегнули?
Стас посмотрел на неё спокойно, но в глазах блеснул металл:
— Настя, ты не понимаешь. Если она уйдёт в общежитие — ты её потеряешь. Там её начнут менять, влиять, кто угодно может к ней приблизиться.
Он сделал глоток и добавил холодно:
— Хочешь, чтобы кто-то другой учил её жизни? Или трогал её?
Настя нахмурилась, чувствуя, как тревога расползается по телу.
— Конечно, нет… но ведь она взрослая, Стас. Ей нужно пространство.
Он шагнул ближе, понизив голос:
— Пространство? Для чего? Чтобы она делала глупости, о которых потом будешь жалеть ты? Ты ведь сама просила меня помочь ей — я просто защищаю её. И тебя.
Слова были мягкими, но интонация не оставляла выбора.
Настя замолчала. Ей стало неловко, будто она действительно совершала ошибку.
Алина, не зная об этом разговоре, сидела у себя в комнате.
Смотрела в окно, где отражались огни ночного города, и не понимала, почему внутри так тяжело.
Она думала, что начала новую жизнь.
А на самом деле — шагнула в ту, где её свобода будет принадлежать другому.
Стас медленно поднял бокал, наблюдая, как капли стекали по стеклу.
Ему нравилось ощущение власти.
Она ещё не знала, что уже живёт по его правилам.
Алина быстро влилась в университетскую жизнь.
Высокие аудитории с запахом старых книг и чертежей, шумные коридоры, приглушённый гул разговоров, кофе на переменах — всё это наполняло её восторгом. Она чувствовала себя свободной, впервые по-настоящему живой.
Архитектура стала её миром — точным, гармоничным, предсказуемым. В нём не было места хаосу, лишь линии, пропорции и свет.
Но как ни странно, в этом новом мире всё равно был Стас.
Он будто тенью следовал за ней — то появлялся в библиотеке, то на лестнице, то у стенда с проектами. Всегда с той же спокойной уверенностью, от которой у неё замирало сердце.
Иногда он просто садился рядом, не говоря ни слова, открывал книгу. Иногда приносил горячий шоколад и булочку, ставил на край стола, словно между делом.
Но его пальцы… слишком часто касались её руки, плеча, пряди волос. Слишком «случайно», чтобы это было просто дружеским жестом.
Сегодня они снова сидели в библиотеке.
За окном гас вечер, мягкий свет лампы ложился на её тетрадь, где линии никак не хотели сходиться. Алина нахмурилась, проводя карандашом очередную дугу.
— Ты опять усложнила, — сказал Стас, беря у неё карандаш. Его голос был спокоен, низок, почти ласков. — Смотри… вот здесь лишний угол. А если чуть проще — всё становится гармоничнее.
Он провёл линию — лёгкую, уверенную, как будто чертил не на бумаге, а по её нервам.
— Спасибо… наверное, я просто устала, — неловко улыбнулась Алина. — А ты всегда рядом, помогаешь. Хотя мог бы и сам отдохнуть. Вместо того чтобы сидеть со мной в библиотеке, пошёл бы в клуб с одногруппниками.
Он усмехнулся и медленно положил карандаш.
— Клубы — сомнительное место. Там слишком много шума, слишком много чужих рук.
Он посмотрел прямо в её глаза, и голос стал тише, почти шёпотом:
— Я не люблю, когда ко мне прикасаются посторонние.
Алина почувствовала, как по спине пробежал холодок.
— А мне казалось, ты не из тех, кто избегает людей.
— Я избегаю тех, кому не доверяю, — спокойно сказал Стас. — А ты… слишком доверчивая, Алиночка. Люди могут использовать это против тебя.
— Думаешь, я не справлюсь?
— Справишься. Но не со всеми.
Он провёл кончиком пальца по краю её ладони — легко, будто невзначай, но от этого прикосновения по телу пробежала дрожь.
— Я просто не хочу, чтобы кто-то причинил тебе боль.
— Зачем тебе это? — прошептала она.
Он чуть усмехнулся, не отводя взгляда:
— Может, я просто хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Он наклонился ближе. — А может, я не привык отпускать то, что мне нравится.
Алина замерла.
На мгновение мир перестал существовать — остались только его глаза, тепло дыхания и гул крови в висках.
— Стас… — тихо сказала она, словно пытаясь понять, где заканчивается забота и начинается нечто большее.
Он не ответил. Лишь улыбнулся так, что ей стало страшно и спокойно одновременно.
В воздухе повисло напряжение, сладкое, как ток.
Алина опустила взгляд на чертёж, делая вид, что снова работает, но рука дрожала.
Стас откинулся на спинку стула и тихо произнёс:
—Делай линии мягче. Не всегда нужно бороться с пространством. Иногда ему просто нужно позволить быть рядом.
В последнее время Настя сильно изменилась.
Она становилась всё более отстранённой — будто постепенно гасла изнутри.
Её движения стали резкими, голос — сухим, а взгляд, который когда-то светился теплом, теперь скользил мимо Стаса, не задерживаясь ни на секунду.
Они всё реже смеялись, почти не спорили. Разговоры сводились к формальностям: кто купит продукты, кто оплатит счета. Их отношения держались на инерции — словно два человека жили рядом, но в разных измерениях.
Стас это замечал, но не спешил что-то менять. Он просто наблюдал — спокойно, холодно, как наблюдают за процессом, исход которого уже известен.
Однажды вечером они втроём возвращались с занятий.
Настя шла впереди, перебирая пальцами ремешок сумки, Алина чуть позади — задумчивая, тихая.
Неожиданно в тишине зазвонил телефон. Настя резко ответила:
— Да, я смогу. Завтра в семь… Нет, всё нормально.
Её голос стал мягче, чем обычно, и уголки губ дрогнули — лёгкая, почти детская улыбка скользнула по лицу.
Алина невольно посмотрела на сестру: давно она не видела её такой. Настоящей. Живой.
— Кто это был? — спокойно спросил Стас, хотя в голосе слышалась тень напряжения.
— Подруга, — ответила Настя, не встречаясь с ним взглядом.
Он ничего не сказал, но глаза чуть прищурились.
Алина почувствовала, что сестра соврала.
На следующий день Настя с самого утра была в каком-то приподнятом настроении.
Напевала что-то себе под нос, выбирала платье дольше обычного, даже сделала лёгкий макияж.
— Куда-то идёшь? — спросила Алина, притворяясь, что ищет ручку в сумке.
— Встреча с подругой. Просто давно не виделись, — ответила Настя, пряча улыбку.
В тот вечер Алина осталась дома готовиться к зачёту. Стас, как обычно, вышел покурить во двор.
Холодный воздух, запах табака, мерцание огней за окном. Он не ждал никого — просто хотел тишины.
Но, подняв взгляд, заметил знакомую фигуру Настя.
Она стояла у входа, поправляя волосы, и разговаривала с высоким мужчиной.
Тот стоял слишком близко, его рука почти касалась её талии.
Они смеялись. Настя смеялась — звонко, искренне, как он не слышал уже много месяцев.
Этот смех бил по нервам, но не вызывал боли.
Только странное ощущение чуждости — будто перед ним стоял кто-то другой, не его Настя.
Мужчина что-то сказал, Настя покачала головой, потом позволила ему обнять себя.
Не вырвалась. Не отвернулась.
Только закрыла глаза — будто устала притворяться.
Стас медленно затянулся, глядя на них сквозь дым.
Никаких вспышек ревности.
Ни злости, ни боли.
Только холод.
Тот самый холод, который уже давно поселился между ними.
«Так вот куда ты исчезаешь по вечерам…» — пронеслось в голове.
Он усмехнулся, затушил сигарету и развернулся, не говоря ни слова.
Когда Настя вошла домой, в квартире пахло кофе и табаком.
Стас сидел в кресле, листал журнал, будто ничего не произошло.
— Долго ты, — сказал он ровно, не поднимая взгляда.
— Задержалась, — коротко ответила она, снимая пальто. Голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки.
— Всё хорошо? — он поднял глаза.
— Конечно, — улыбнулась Настя.
Он кивнул и снова опустил взгляд в журнал.
А она отвернулась, будто боялась, что он прочтёт правду в её глазах.
Ночь опустилась тихо.
Стас сидел у окна, курил, глядя на тусклый свет фонаря. Дым стелился лениво, растворяясь в темноте.
Внутри — ни злости, ни боли. Только спокойствие. Он не чувствовал утраты — лишь освобождение.
Настя перестала быть частью его жизни задолго до этой ночи.
Но теперь, когда тишина заполнила всё вокруг, в голове возник другой образ.
Алина
Её взгляд, чуть упрямый, когда она спорит.
Её тихий голос, когда объясняет что-то, не поднимая глаз.
Тонкие пальцы, нервно крутившие карандаш.
Наивность и доверие, от которых хотелось — то ли защитить, то ли разрушить
Он закрыл глаза.
Перед ним всплыла та же библиотека, тот же мягкий свет лампы, тот самый момент, когда он провёл пальцем по её ладони.
Тогда она вздрогнула, но не отстранилась.
Стас усмехнулся.
Он затушил сигарету, поднялся и посмотрел на окно.
За стеной, этажом выше, тихо шелестели страницы конспектов. Он почти видел, как она сидит, поджав ноги, волосы падают на плечо, губы едва шевелятся.
— Ты даже не представляешь, как близко, — тихо сказал он, глядя в темноту. — И как легко могу дотянуться.
Он улыбнулся.
Не доброй улыбкой — а той, в которой больше контроля, чем тепла.
И понял: то, что начиналось как случайная привязанность, стало чем-то другим.
Слишком сильным, чтобы отпустить.
После той ночи Стас словно выдохся.
Не было вспышек, разговоров, выяснений — просто тишина.
Он перестал искать в Насте хоть что-то знакомое. В её голосе, походке, даже в привычных жестах теперь слышалась чужая женщина. Всё, что когда-то связывало их, растворилось — будто кто-то выключил звук прошлого.
Но вместе с этим в его жизни появилась новая частота — едва уловимая, тихая, как дыхание за стеной.
Алина.
Он ловил себя на том, что замечает её чаще.
Как она поправляет волосы, когда смущена.
Как губы дрожат, когда она спорит, стараясь быть смелее, чем есть на самом деле.
В ней было что-то неправильное для него — слишком светлое, слишком живое.
И именно это притягивало.
Он часто вспоминал, как год назад всё началось почти незаметно. Маленькие шаги, случайные совпадения, «совместные» ужины в гостях, когда Настя была занята. Алина всегда была рядом — тихая, доверчивая. И с каждым месяцем ему становилось всё проще направлять её жизнь так, чтобы быть рядом.
Теперь это стало почти естественным: он знал, когда она придёт домой, какие книги читает, какие мелочи заставляют её улыбаться.
И, не осознавая, он уже строил новые маршруты, новые встречи, новые моменты. Всё для того, чтобы маленькая, тихая Алина была ближе, чем кто-либо другой.
Полночь. Квартира спала, звуки улицы приглушились, только настольная лампа в комнате Алины отбрасывала мягкий круг света.
Она сидела, склонившись над тетрадью, водила карандашом по листу, но линии снова не сходились.
Пальцы дрожали. Она раздражённо стёрла набросок и уронила голову на руки.
В этот момент в дверь тихо постучали
Сдавленно выдохнув, Алина откинулась на спинку стула, уткнувшись лбом в ладони.
В этот момент в дверь тихо постучали.
— Алин, ты ещё не спишь? — голос Стаса прозвучал приглушённо.
Она вздрогнула, растерялась, но всё же ответила:
— Нет… У меня опять ничего не выходит.
Дверь приоткрылась, и в комнату вошёл Стас.
На нём были только лёгкие домашние штаны; торс оставался обнажённым. Под лампой свет мягко скользнул по его широкой шее, плечам, по рельефу мышц, линии пресса — всё в нём было словно выточено из чего-то прочного и живого.
Алина, сама того не желая, задержала на нём взгляд чуть дольше, чем следовало.
Он был таким красивым… и таким запретным.
Лёгкий аромат цитруса, исходящий от его кожи, смешался с запахом бумаги и графита, наполнив пространство тонким, тревожным напряжением.
Он подошёл ближе, заглянул в чертежи и стал слишком близко.
— Покажи, где застряла, — сказал спокойно, будто не замечал, как на ней сидят короткие шортики и тонкий топик. Ткань предательски обтягивала грудь, обозначая её упругие формы и выдавая напряжение сосков.
Стас сделал вид, что сосредоточен линии карандаша, но на долю секунды его взгляд скользнул туда, куда не должен был. Алина уловила это краем глаза, и в груди тут же всё вспыхнуло. Дыхание стало неровным, сердце билось слишком громко. Взял карандаш, наклонился ближе — так, что его дыхание едва коснулось её виска.
Алина почувствовала, как к щекам приливает жар.
— Вот здесь… видишь? — его пальцы легли поверх её руки, направляя.
Она кивнула, но взгляд остался прикован к их переплетённым пальцам.
— Ты уверен, что так правильно? — прошептала она, чувствуя, как дыхание срывается.
— Абсолютно, — ответил он, и голос его прозвучал чуть ниже обычного.
Он уверенно провёл линии. Вся его поза, близость, лёгкий запах его кожи сводили её с ума. Она старалась не смотреть на него, но предательское тело отзывалось на каждый его жест.
Между ними повисла тишина — тягучая, почти ощутимая.
Стас наклонился ещё ближе, и на долю секунды их дыхание смешалось.
Он не поцеловал её — просто задержался, как будто проверяя, не сделает ли она первый шаг.
Она не сделала. Но и не отстранилась.
— Иногда мне кажется, что мечта стать архитектором так и останется мечтой, — тихо сказала она.
— Не говори глупостей, — улыбнулся Стас. — У всех сначала тяжело. Главное — не бояться ошибок.
Через полчаса работа была закончена. Алина облегчённо выдохнула.
Она поцеловала его в щёку — тёпло, благодарно.
Стас ответил неожиданно крепко: его рука скользнула по талии Алины, притягивая её ближе, будто не мог отпустить. Пальцы чуть сильнее сжали ткань топа, дыхание стало ощутимо ближе — тёплое, неровное. Он уткнулся лицом в её волосы, вдыхая аромат — едва уловимый запах шоколада, смешанный с чем-то цветочным, тёплым и до боли знакомым.
— Спокойной ночи, Алин, — выдохнул он хрипловато.
— Спокойной… — растерянно ответила она, ощущая, как сердце стучит где-то в горле.
Он вышел, прикрыв дверь. Алина ещё долго сидела с горячими щеками и дрожащими руками, будто всё тело отказывалось успокаиваться.
Но Стас, уходя по тёмному коридору, едва сдерживал улыбку. Его шаги были уверенными, а мысли — тяжёлыми, сладкими.
«Она уже сделала первый шаг. Пусть невинный, пусть наивный, но шаг ко мне.
Долго я не буду ждать, Алина. Скоро ты сама всё поймёшь».
Настя давно привыкла прятать чувства за холодной маской.
Отчуждённость стала её щитом, привычной ролью, которую она играла для всех — и даже для самой себя.
Но в тот день, когда в аудиторию вместе с деканом вошёл новый студент, этот щит дал первую трещину.
Время будто застыло.
Она не слышала, что говорил декан, не замечала любопытных шепотов вокруг.
Она просто смотрела.
Перед ней стоял он.
Вадим.
Её первая любовь. Её прошлое, которое она так тщательно пыталась забыть.
Иногда Насте казалось, что именно поэтому она когда-то и обратила внимание на Стаса — в нём было что-то от Вадима. Те же черты лица, похожая улыбка, то же умение смотреть прямо в глаза. Может, именно это сходство и стало началом их истории.
Но Вадим был другим. Совсем другим.
В нём не было ни холодности, ни высокомерия, ни той надменной уверенности, которой так часто прикрываются мужчины. Он умел слушать — по-настоящему, не перебивая, не оценивая. С ним было легко говорить о чём угодно: о книгах, о детстве, о страхах, которые она никому раньше не признавалась.
Он всегда чувствовал её настроение — по интонации, по паузе, по взгляду. Мог просто взять за руку, не говоря ни слова, и этого хватало, чтобы стало спокойно. Он был из тех редких людей, в которых нет фальши. Тёплый, внимательный, живой.
С ним всё было просто: без игр, без борьбы за внимание, без этой мучительной необходимости доказывать, что ты заслуживаешь любви. Его взгляд будто заглядывал в самую глубину души — не для того, чтобы судить, а чтобы понять. И именно поэтому она тогда влюбилась в него без оглядки.
Но всё оборвалось, когда он сказал, что уезжает с родителями в Лондон. Они были дипломатами — новая жизнь, новые страны. Расстояние казалось шуткой, в которую она не хотела верить.
А потом, в день отъезда, он поцеловал её в лоб и тихо сказал:
— Я всё равно буду писать. Каждый месяц. Двенадцатого числа.
Они расстались именно двенадцатого — слишком символично, почти жестоко. Но Вадим сдержал обещание.
Все эти годы, месяц за месяцем, ровно двенадцатого, на её экран приходило одно и то же короткое сообщение:
«Привет. Как дела?»
Настя никогда не отвечала.
Но ни одного из них так и не удалила.
Теперь он снова стоял перед ней.
Тот же взгляд, та же улыбка.
Только взрослее. Увереннее. И — ближе, чем ей хотелось.
— Привет, — сказал он, остановившись напротив.
— Привет, — ответила Настя. Голос дрогнул, но улыбка получилась лёгкой, почти чужой.
Они вышли из аудитории и пошли рядом, будто так было всегда.
Разговор лился легко — о поездках, о преподавателях, о старых друзьях. Настя чувствовала, как изнутри исчезает то давящее ощущение усталости, которое давно стало её тенью. Рядом с Вадимом ей не нужно было быть холодной, правильной, сильной.
Можно было просто быть собой.
— Скучаешь по Лондону? — спросила она с лёгкой усмешкой.
— Не очень, — улыбнулся он. — Зато скучал по тебе.
Она замолчала. Слова, простые и прямые, вдруг больно отозвались где-то под рёбрами.
— Алина сказала, ты помогала ей с курсовой, — добавил Вадим спустя минуту. — Она тобой восхищается.
— Она старается, — кивнула Настя, улыбнувшись. — Умная девочка.
— Хорошо, что у вас лад. — Он посмотрел на неё мягко. — Это редкость между сёстрами.
Настя впервые за долгое время выдохнула свободно. С ним не нужно было притворяться. Не нужно было защищаться.
Вечером, когда Настя и Алина вместе готовили ужин, воздух в кухне был тёплым и домашним. Запах обжаренного лука и тимьяна, приглушённый смех.
— Настя, — осторожно начала Алина, — ты сегодня виделась с Вадимом?
— Да. Мы гуляли после лекций, — ответила она спокойно, будто это ничего не значило.
— И как он?
Настя улыбнулась.
— Такой же, как раньше. Только… живой. — Она поставила нож, вытерла руки. — Мне с ним легко. Я просто дышу. Он меня хорошо понимает.
— А Стас? — не удержалась Алина.
Настя усмехнулась холодно:
— Стас живёт в своём мире. Я — в своём. И было бы хорошо, если бы эти два мира не пересекались.
Алина удивлённо посмотрела на сестру. Та казалась другой — лёгкой, почти счастливой.
— Тебе хорошо с Вадимом, — сказала она тихо.
— Да… — Настя кивнула. — Я не знаю, что будет дальше. Но впервые за долгое время мне не страшно.
— Но ты же понимаешь, что это неправильно по отношению к Стасу. Ты будто его обманываешь.
— Алина… — Настя с лёгкой усмешкой подняла бровь. — Ты как маленький ребёнок честное слово, ничего не случится, если я пообщаюсь со старым другом.
В этот момент в коридоре мелькнула тень. Стас стоял у двери, незаметно наблюдая. Он услышал каждое слово.
Он выдохнул, и угол губ дёрнулся в еле заметной, опасно спокойной улыбке, в глазах мелькнул холодный блеск.
«Пусть. Пусть Настя делает что хочет. Для меня она давно пустое место. Главное — другое. Она рядом. И она будет моей, совсем скоро», — подумал он, сжимая кулаки.
Внутри всё сжималось, горело, звенело от напряжения.
Он больше не собирался ждать. Каждый взгляд, каждая мелочь Алины теперь казались ему важнее всего. Он видел её движения, слышал каждое слово — словно фиксировал в памяти.
Его одержимость стала осязаемой, почти острой, как лёд. Он знал: скоро они будут рядом каждый день — и он будет наблюдать, контролировать, владеть… тихо, незаметно, но полностью.
Утро. Квартира ещё спала, но Алина уже была на ногах. Слабый свет пробивался сквозь жалюзи, оставляя на полу полосы от ветра за окном. Она зевнула, сделала лёгкую разминку и вышла на кухню в коротких шортах и топике, без белья. Думала, что дома никого нет — дверь слышала, как закрывалась. В голове была только одна мысль: кофе.
Стас стоял в гостиной, смотрел в окно, руки в карманах, спина прямая, взгляд отрешённый. Казалось, он ждал именно её. Услышав шаги, он медленно обернулся.
— Доброе утро, — сказал он ленивой улыбкой, в голосе звучала непривычная глубина. — Ты рано встала. Не спала?
Алина немного замялась, пальцы сжали край коротких шорт.
— Просто… проснулась, — пробормотала она, стараясь говорить спокойно.
— А где Настя? — дрожащим голосом спросила Алина.
— Ушла наведаться к бабушке, — спокойно ответил Стас.
Его взгляд задержался на её лице, затем опустился ниже — на грудь, слишком долго, настолько откровенно, что у неё по спине пробежал холодок, а сердце забилось быстрее. Казалось, соски проступают сквозь топ.
— Хочешь кофе? — выдавила она, стараясь скрыть неловкость, и быстро пошла на кухню.
— Хочу, — сказал он, садясь за стол, не сводя с неё глаз, пока она не скрылась из виду. — И… покажи мне чертежи, над которыми работала. Мне кажется, ты опять допустила ошибку, — добавил он с едва заметной, одержимой улыбкой.
Алина принесла папку и положила перед ним. Он наклонился через её плечо, встал слишком близко: дыхание касалось волос, пальцы легко провели по линии на листе. Вроде бы рабочий жест, но Алина ощутила, как сердце пропустило удар. Слишком близко. Слишком лично.
— Ты устала, — тихо сказал он почти у её уха. — Здесь видно, где ошибка.
— Я исправлю, — быстро ответила она, пытаясь отстраниться. Но Стас ещё ближе подошёл, его голубые глаза были пронзительными.
Он усмехнулся уголком губ:
— Ты всё время говоришь: «Я сама, я справлюсь». А потом сидишь ночами, засыпаешь прямо над бумагами и снова ошибаешься. Разве это похоже на самостоятельность?
Алина напряглась.
— Я стараюсь… — попыталась сказать она грозно, но это выглядело скорее как щебет воробушка.
— «Стараешься»? — перебил он мягко, с лёгкой иронией. — Знаешь, как это звучит? Как оправдание. Ты будто любишь оправдываться.
Она вспыхнула, но он тут же положил руку ей на запястье, нежно гладя, будто успокаивая.
— Эй, я не ругаю, — сказал Стас, глядя прямо в глаза. — Просто ты упрямая, споришь со мной, хотя я прав, и сама себя изматываешь. А я хочу лишь помочь. Только я могу тебе помочь.
Алина хотела что-то возразить, но не смогла.
— Ты доверяешь мне? — спросил он внезапно, наклонившись почти нос к носу. Голубые глаза словно гипнотизировали, заставляя подчиняться.
Она растерялась. Вопрос звучал как ловушка.
— Я… думаю, да.
— «Думаю»? — он слегка отошёл и склонил голову, ухмыльнувшись. — Значит, не уверена. А ведь я всегда рядом. Даже когда другие отворачиваются. Только я могу помочь. Разве плохо, что я хочу помочь?
Алина почувствовала, как внутри всё сжалось. Он говорил спокойно, но каждое слово било в самое уязвимое место. Она не хотела показаться неблагодарной.
— Спасибо тебе, — поспешно сказала она, — но хочу справляться сама.
— Почему «хочу справляться сама»? — Стас слегка нахмурился. — Ты всё равно без меня не справишься. Ты слишком хрупкая, чтобы тянуть всё одна, и слишком упрямая, чтобы это признать. — Он прошептал, проводя рукой по её щеке очень нежно.
— Я не хрупкая, — тихо ответила Алина, хотя дрожь по телу выдавала её эмоции, и сама она не верила своим словам.
Стас тихо рассмеялся. Смех был тёплым, с лёгкой циничной ноткой.
— Конечно, не хрупкая. Просто каждый раз, когда я подхожу ближе, ты дрожишь.
Дыхание Алины стало неровным, сердце забилось сильнее.
Он наклонился, нос почти коснулся её щеки.
— Знаешь, что самое забавное? — шепнул он. — Ты хочешь, чтобы я подошёл ближе, может даже слишком близко, но боишься перестать быть сильной.
Он отстранился, вновь собранный, спокойный, словно ничего не произошло. Алина стояла, не в силах пошевелиться. Сердце билось неровно, дыхание сбилось, а мысли спутались, оставив только ощущение его голоса — где-то внутри, слишком близко, слишком живо.
— Расслабься, Алиночка, — мягко сказал Стас. — Со мной тебе не нужно ничего доказывать. Я вижу всё сам.
Слова звучали утешительно, но внутри у неё всё похолодело. Казалось, он поставил невидимую отметку: «Ты под моей защитой, значит, под моей властью».
Она кивнула, не глядя. Стас удовлетворённо улыбнулся и взял листы.
— Сегодня работаем вместе. Я всему тебя научу, объясню. А что не получается — сделаю сам. И не спорь, — добавил он уже властно, без тени улыбки.
После того утра с чертежами Алина всё ещё сидела в комнате с горячими щеками и дрожащими руками. Сердце колотилось, дыхание сбилось, но мысль о том, что он рядом, не покидала её ни на минуту. «Так не должно быть… Я себя накрутила, Алина, успокойся», — повторяла она про себя, словно мантру. Стас не хотел давить на неё, но с трудом себя сдерживал. Она была такой манящей, что хотелось сильнее прижать её к себе. Но он не хотел её пугать, поэтому ушёл, прикрыв дверь. Тем не менее его присутствие всё равно оставалось в воздухе — почти ощутимой тенью, тихой нитью притяжения, которую невозможно разорвать.
На следующий день Алина пыталась сосредоточиться на учёбе, но мысли путались, линии на чертежах никак не сходились. Каждый звук, каждый шаг Стаса в квартире вызывал едва заметное напряжение. Она понимала, что игра началась, но ещё не знала правил. Его внимание, мягкие касания, взгляд, задерживавшийся чуть дольше обычного, — всё это постепенно плело невидимую сеть, в которой она оказывалась пленницей.
Вечером осенний дождь и ветер барабанили по стеклам, создавая атмосферу уюта и скрытой тревоги. Алина устроилась под пледом рядом с Настей. Давно они не устраивали такие посиделки — уютный вечер за просмотром фильма ужасов. После сдачи трудного экзамена это было настоящей передышкой. Настя была погружена в телефон, переписывалась с Вадимом, периодически что-то говоря Алине. Она же чувствовала тёплое спокойствие… до тех пор, пока тихий шорох за спиной не нарушил мир.
Вдруг в гостиной Стас незаметно заглянул в комнату. Он наклонился слишком близко и с улыбкой на губах сказал:
— Что мы тут такое смотрим? Я присоединюсь к вам. Вы ведь не против?
Он сел рядом, обнял Настю одной рукой, а второй подвинул Алину ближе к себе и под пледом сжав её бедро. Сердце забилось быстрее, дыхание участилось. Его взгляд был внимательным, слегка заигрывающим, голодным, в нём читались забота, лёгкий флирт и одержимость.
Стас улыбнулся уголком губ, и эта почти насмешливая улыбка заставила Алину ощутить странное сочетание волнения и тепла. Он словно невидимыми нитями плёл своё внимание вокруг неё — лёгкие касания, взгляды, небольшие движения, которые она ощущала всем телом.
— Фильм уж точно страшный, — тихо сказал он, наклонившись почти к её губам. — Главное, что я рядом, всё будет спокойно. Не бойся, я защищу тебя.
Теплое дыхание Стаса заставило сердце биться быстрее, дыхание стало прерывистым. Она ощущала его присутствие настолько остро, что казалось, комната наполнилась невидимым напряжением. Ей стало и жарко, и холодно одновременно.
Фильм продолжал идти на экране, пугая звуками и тёмными кадрами, но внимание Алины постепенно отвлекалось от него. Она всё чаще ловила взгляд Стаса, который сидел рядом, а его рука под пледом двигалась всё выше, пальцы скользнули к её трусикам.
Она сжала его руку своей ладонью — дрожащей, слабой, но решительной.
— Стас, не нужно… пожалуйста, — прошептала она, едва двигая губами. Голос дрожал, как у человека, стоящего на грани между страхом и запретным влечением.
Стас посмотрел ей в глаза — пристально, изучающе. Вдруг его пальцы остановились. Он сильнее сжал её бедро.
— Хорошо, — тихо шепнул он. — Как скажешь.
Его ладонь осталась на месте, но сила сжатия ясно давала понять — это не уступка, а скорее обещание. В любой момент он мог продолжить.
Алина прикусила губу и отвернулась к экрану, стараясь сосредоточиться на фильме, но мысли путались. Настя по-прежнему переписывалась с Вадимом, не подозревая, что в двух шагах от неё разгорается опасная игра.
Стас слегка наклонился ближе, его плечо прижалось к её, дыхание касалось щеки.
— Ты дрожишь, — прошептал он у самого уха, невидимо касаясь мочки. — Но это не от страха, Алинка.
Она резко выдохнула и сильнее укуталась в плед — словно он мог защитить её и от него, и от самой себя. Губы пересохли, дыхание сбилось. Алина потянулась за стаканом воды, надеясь, что прохлада остудит внезапный жар
Стас наблюдал за каждым её движением — внимательный, слишком близкий взгляд будто касался кожи. Под этим взглядом она растерялась, сделала неловкий глоток и поперхнулась. Большие капли скатились по подбородку, прям на белоснежную майку которая тут же намокла, очертая упругие соски. Стас, заворожённо глядя, хрипло сказал:
— Давай помогу, а то вся мокрая, простудишься еще.
Он протянул руку, коснулся соска и легко погладил его большим пальцем, помогая убрать воду. Алина застыла от неожиданной такой помощи и тихо застонала, но резко вскочила и убежала в комнату.
Стас сладко улыбнулся, наблюдая за убегающей девушкой.
— Что с Алиной? Почему она убежала? Что-то случилось? — спросила Настя, отрываясь от телефона и глядя на Стаса.
Он сделал вид, что ничего не знает, пожал плечами, а когда Настя отвернулась, цинично улыбнулся и подумал про себя:
— Такая малышка… моя малышка.
Как же хорошо всё складывается, — подумал Стас. Настя уходит с Вадимом, уверяя его, что идёт гулять с подругой, оставляя его с Алиной — и не догадывается, что это её самая большая ошибка. Для него это было не потерей, а удобной возможностью — шаг за шагом приблизиться к Алине, подставить плечо, заслужить доверие.
Настя не замечала, как часто Стас и Алина оставались наедине, как между ними возникала тихая, но ощутимая связь. Для одного из них она становилась слишком одержимой.
«Ну и уходи к своему Вадиму…» — цинично усмехнулся Стас про себя, наблюдая, как Настя собирается из дома. — «Тем легче держать рядом Алину. Она мягкая, доверчивая — даже не заметит, как начнёт делать то, что нужно мне».
Он умел говорить нужные слова. Его голос звучал спокойно, уверенно, будто в нём пряталась забота. Но за этой мягкостью скрывалась жёсткая расчетливость. Он не требовал и не давил — наоборот, действовал тонко, почти нежно. Каждое слово, сказанное им, словно вплеталось в сознание Алины.
Он рассказывал, как Настя изменилась, как отдалилась, как он больше не узнаёт её, — держа Алину за руки, мягко поглаживая кожу, смотрел в глаза с усталой грустью.
Алина слушала, чувствуя его боль, растерянность, и внутри у неё поднималось желание поддержать, утешить.
Её сердце, открытое и чистое, отзывалось на его слова, не подозревая, что всё это — тщательно выстроенная игра.
Алина верила каждому его слову. Она и сама видела, как Настя изменилась — стала раздражительной, уставшей, отстранённой. Казалось, сестра ищет любой повод уйти — к подруге, к Вадиму, к делам, лишь бы не быть рядом со Стасом.
Алина старалась не осуждать, ей казалось, что всё можно исправить, стоит только быть рядом и помочь.
Теперь Стас позволял себе больше. Обнимал её нежно, всё ближе прижимая к себе. То его пальцы будто случайно касались её руки, когда они вместе рисовали чертежи, то плеча — когда смотрели фильмы. Он мог по-дружески поправить прядь её волос. Его жесты были уверенными, но не грубыми — в них чувствовалась сила, перед которой хотелось подчиниться. Он хотел владеть ею.
Однажды утром, когда Алина готовила завтрак, Стас подошёл к ней почти бесшумно. Тёплое дыхание коснулось её шеи — и она вздрогнула. Его рука легла на талию, пальцы неторопливо скользнули под лёгкую ткань топа, касаясь гладкой кожи живота. Вторая рука опёрлась о столешницу, замкнув её в мягкую, но неотвратимую ловушку.
— Что ты сказала? — хрипло спросил он, наклоняясь ближе.
— Оладьи… будешь? — тихо ответила она, стараясь говорить спокойно, но голос всё же дрогнул.
Он усмехнулся, не отпуская её.
— Конечно, — произнёс почти шёпотом. — Особенно если ты их приготовила.
Стас медленно наклонился, вдохнул аромат её волос, будто хотел запомнить это утро. Его рука прижала Алину ближе, и в этой близости было что-то одновременно опасное и пьянящее. В каждом движении ощущалась сила, скрытая под внешней мягкостью — та сила, от которой невозможно было отстраниться, как ни старайся.
Алина чувствовала, как всё меняется, и не знала, как реагировать. То, что раньше казалось дружбой, теперь смущало, лишало покоя, тревожило, казалось неправильным.
Иногда она ловила себя на мысли, что ждёт его внимания, что ей хочется быть рядом. И именно это осознание пугало сильнее всего — ведь он был парнем её сестры. Даже думать об этом было нельзя.
Вечером, когда дом утонул в тишине и Настя снова ушла, они остались вдвоём.
Телевизор тихо мерцал в полумраке, комната наполнилась мягким светом. Они сидели рядом на диване, укрывшись одним пледом, пили горячий чай, согреваясь после долгого дня.
Стас незаметно придвинулся ближе. Он смотрел не на экран — на неё. На её серые, яркие, доверчивые глаза, вздёрнутый носик, искусанные пухлые губы — такие хотелось целовать, покрасневшие щёки.
— Ты опять напряжена, — тихо сказал он, улыбнувшись. —Расслабься. Не кусаюсь.
Он говорил мягко, но в его голосе слышалась внутренняя власть, против которой не хотелось спорить.
Алина чуть улыбнулась, стараясь скрыть смущение, но пылающие щёки её выдавали. Она неловко пошевелилась, будто хотела отдалиться, но Стас протянул руку и нежно остановил её.
— Не уходи, — произнёс он почти шёпотом. — Мне очень плохо, побудь рядом. Ты же знаешь, мне спокойно, когда ты рядом.
Мир будто сузился до этого дивана, до их дыхания, до его руки, лежащей слишком близко. Сердце Алины колотилось быстро, дыхание стало неровным.
Он медленно наклонился, заглянул в глаза — и, увидев сомнение, не теряя времени, поцеловал.
Поцелуй был медленным, но жадным, впиваясь в мягкие, сладкие, послушные губы. Он знал: это был её первый поцелуй. И внутри него разгоралось сладкое, жестокое удовлетворение. Она принадлежала ему, хотя сама ещё не осознавала этого. Дрожь пробегала по её телу. Пальцы Стаса скользили выше по талии, крепче прижимая её к себе. Алина, потерянная между страхом и непривычным восторгом, не отстранялась.
Стас смотрел на неё с мягкой жалостью, будто не он перешёл черту.
— Ты не представляешь, как нужна мне… — произнёс он почти страдальчески, заглядывая в глаза.
Алина молчала. Сердце колотилось так сильно, что слова казались лишними. Она не понимала, куда всё это ведёт, но не оттолкнула его.
И Стас уже знал: обратного пути для неё не будет. Ещё немного — и она станет его. Главное, не торопить.