Зарево. Пекло. Том 2

Часть 4. Кристофер Льюис. 1

"Горгона". Горгоновец. Самоотверженность, бесстрашие и сила. Хоть в пучину, хоть в огонь. Чрез кровь, пот и слезы. По нам не нужно тосковать. О нас не нужно волноваться. Мы живем "Горгоной". Мы не страшимся никого и ничего. Тут все просто. Нам терять некого. Нас терять некому.

Тяжело дышал, опершись о стенку душа. Смотрел в смыв, куда уходили остатки воды вперемешку с кровью и грязью. Перед глазами мелькали черные мушки. Мыслей в голове не было. И сил не было. Трое суток без минуты сна. Трое суток постоянно на ногах. В добавление к тому эмоциональная мясорубка – и вот я уже просто кусок мяса, которому трудно составить адекватное предложение и не потерять логическую нить мыслей.

Стоял не в силах пошевелиться. Да и побаивался. Потряхивало, бил озноб. Не чувствовал конечностей. В голове – каша, в голове – вспышки отдельных образов, вырванных моментов. Я смутно мог припомнить прошедшие семьдесят два часа. Месиво из крови и костей. Зараженные, трупы. Бесконечно долгая зачистка. Вынос тел. Много грязи. Много крови. Я весь в грязи и крови. Мерзкий тлетворный запах. Тошнота. Дикая тошнота. Тела и кровь. Взрослые. Дети. Лица со стеклянными глазами. Вязкая кровь на руках. Тяжесть от окоченевшего тела. И все по кругу. Вновь и вновь. Бесконечный плач. Бесконечные крики. Я не мог выкинуть их из головы, не мог заглушить их в своих ушах. Казалось, я и в ту секунду слышал оглушительные вопли. Истерики. Мольбы, рвущие ушные перепонки и сердце. Казалось, я и в ту секунду чувствовал запах крови и гнили. Ощущал кровь на своих руках, отдачу от выстрелов.

Всё красное. Всё кровавое. Всё окутано непроглядным багровым сумраком.

Взгляд сфокусировался на смыве, на темных потоках, уходящих с водой. Я не мог отвести глаз. Силился, да только тело мне не подчинялось – отсутствие сна остро давало о себе знать. Даже мой организм, привыкший ко всякому дерьму, отчаянно противился бороться. Прошедшие сутки выбили землю из-под ног.

Сердце глухо ухало. Я ощущал, как густая кровь толчками двигалась внутри тела.

Сознание путалось. Физическая слабость сковывала. Страшно делать первый шаг. С усилием выпрямился, в голове сильнее зашумело. Качнуло в сторону. Очередной приступ тошноты подкатил, а следом за ним – темнота. Очнулся, идя по темному коридору.

Шатало из стороны в сторону – координация тоже оставила, – я беспрестанно тер опухшие глаза, которые и без того все вокруг видели в размытом виде. В ушах продолжали греметь вопли, когда опознавали очередное тело и очередное имя Грины вычеркивали из списка живых. Херов замкнутый круг преисподней. Руки до сих пор ощущали тяжесть обмякших тел, которые мы относили в кучу для сожжения. Перед глазами до сих пор была стекающая со стены кровь Стивена.

Густая. Темная. Кровь.

Да гори оно всё треклятым пламенем!

Бил озноб. В один момент силы идти совершенно иссякли; меня качнуло в сторону, я облокотился о стену и медленно сполз вниз. Твою мать… Махнул головой, думая тем привести себя в сознание, да только хуже сделал: голову повело сильнее, очередной тошнотворный позыв стал невыносимым, и я повалился на пол. Закрыл глаза, сворачиваясь в клубок – чертовски холодно. Чувство, будто каждую кость мне ломали и дробили. Воздух раскален, а внутри застыло.

И перед глазами я видел огромную кучу скинутых тел, объятую огнем. Мы всех вывезли подальше. И всех сожгли разом. И Стивена тоже. В этой огромной куче. И ужасная, мерзкая вонь от горящих тел… Пламя. Пожирающее тела пламя. И дым. Высокий-высокий. Буро-желтый, кислый. Настолько раздражающий, что выбить его из носа и глотки невозможно.

Ядро состава "Горгоны" пошло на убыль. Команда, которая формировалась и сосуществовала долгие годы. Которая опускалась в самое пекло ада и возвращалась невредимой.

Ничего не будет, как прежде. Никто не будет прежним.

И ничего не существует. И никого больше нет. И не будет никого и ничего кроме "Горгоны".

По нам не нужно тосковать. О нас не нужно волноваться. Мы не страшимся никого и ничего. Тут все просто. У горгоновца есть лишь "Горгона". Больше не для кого жить. Больше не за кого эту жизнь отдать.

И больше нам нечего терять.

***

Я проспал около восемнадцати часов. Очнулся внезапно, точно после тяжелой комы. Выслушал наставления Михаэля. Залил в себя кофе, выкурил две и рванул к Роберту.

Вокруг муравейник: люди переносили вещи в центральное здание. Никто не желал оставаться в отдельном корпусе, и Сборт отдал приказ располагаться здесь и держаться всем ближе. Грин, на котором некогда держалась вся жизнь в резиденции, лишь потерянно сидел один где-то в отдалении, не желая решать возникшие проблемы.

А проблем было предостаточно. Из-за взрыва образовалась огромная брешь в ограждении резиденции. Оказались уничтожены почти все транспортные средства. Остатки техники валялись обгоревшими остовами. Внутренний двор полон стекол, разлетевшегося металлолома, остатков от хозяйственных зданий и прочих прелестей последствий разрыва боеприпасов, что следовало скорее расчистить. Благо, огонь не перекинулся на основные здания – нас спасла сырая погода и отсутствие ветра. Мы вывезли трупы из допкорпуса, но внутри царил мрак скотобойни – невыносимый густой смрад гниющего мяса, металлического запаха крови, все вокруг в багровых потеках и лужах; там тоже следовало убрать в кратчайшие сроки, иначе не избежать на тошнотворной вони, ни трупного яда. Лучше бы было, если бы корпус сгорел. Дотла. Без остатка.