Защита Лужиной

Глава 1

Конец ноября выдохся в серое небо и лужи, затянутые непрочным первым льдом.

Нюся склонилась над раковиной в углу школьного туалета, сжимая в кулаке скользкий обломок мыла.

Вода из крана шла ледяная – словно прямо с улицы, но Нюся терпела, втирая жидкую серую пену в ладони.

Шариковая ручка протекла, чернила подпортили ветхую ткань внутри портфеля, пару тетрадей, дневник и даже край учебника по геометрии.

Но хуже всего были руки: измазаны, как у той грязнули из детского мультика.

«Ах ты, девочка чумазая, где ты руки так измазала?»

За спиной хлопнула дверь. Нюся резко выпрямилась, выдернув руки из-под струи. Капли упали на пол, оставив темные звезды на светло-коричневом кафеле.

Нюся быстро закрутила кран и замерла, надеясь, что вошедшие не обратят на нее внимания. Но вместо звука захлопывающейся кабинки за спиной раздался шепот, прерываемый сдавленным хихиканьем.

– Ой, Лидка, смотри-ка, кто тут! – прозвучал знакомый голос Светки Виноградовой.

Нюся сунулась в карман за носовым платком, но онемевшие от холода пальцы не слушались. Белый лоскуток выскользнул, упав прямо на мокрый пол.

Она наклонилась, однако сразу замерла: на измятый платочек, блеснув витой пряжкой в желтом свете электрической лампы, опустилась узкая черная туфелька.

– Ну и неряха! – протянула Лидочка Загорская, тряхнув аккуратными светлыми косичками. Ее голос звучал сладко-сладко. Как абрикосовое варенье, которое когда-то присылали Нюсиной бабушке однополчанки из Волгограда.

Лидочка всегда выглядела как на обложке журнала: даже коричневое школьное платье с белым воротничком и манжетами сидело на ней так, будто его сшили на заказ. А уж передник…

Черное кружево по подолу, кармашкам и лямкам было заметно не сразу, но придавало Лидке настоящей, взрослой, элегантности. Какая на картинках про бал Наташи Ростовой в учебнике литературы.

А еще у Загорской был заграничный пенал, невероятный набор цветных ластиков и крошечные дырочки в мочках ушей – дерзкое нарушение школьных правил.

– Отдай, – прошептала Нюся, пытаясь выдернуть платок из-под безукоризненно начищенной туфельки.

Лида приподняла бровь и с ехидной улыбкой повернулась к подружкам. Те угодливо засмеялись.

– Ты что, Лужина, решила чернилами всю школу разрисовать? – Она двинулась вперед, заставляя Нюсю отпрянуть к холодной стене. – Или это новая мода такая? «Грязные ручки»? После уроков как раз собрание. Может, тебе там дадут медаль за грязь!

Чернила, ледяная вода, насмешки, комок в горле. От чувства беспомощности хотелось провалиться сквозь кафель, исчезнуть, как исчезает пар дыхания на стекле. Вот бы стать невидимкой!

Светка с Лариской хихикали, прикрывая ладошками рты. Нюся ощущала, что к ее щекам поднимается жар. Она снова дернула край платочка, но Лидка нажала подошвой сильнее. По белой ткани протянулся некрасивый мутный след.

– Может, еще водички? – Лида наклонилась к Нюсе. Кружево на фартуке вилось, будто живое. – А то ты как лягушка из лужи.

Сейчас они откроют кран и опять ее обольют… Но раздался звонок на урок – громкий, спасительный.

Нюся вздрогнула и резко оттолкнула Лидкину ногу. Пряжка на туфле блеснула, словно насмешливый глаз.

Вырвав платок из-под подошвы, Нюся ринулась к двери, едва сдерживая слезы. За спиной грохнул взрыв хохота: Светка и Лариска, наверное, корчились от восторга. Вместе с ними негромко, но музыкально звенел смех Лидочки.

Чернила на руках уже не казались важными. Гораздо хуже было другое.

Сегодня Нюся поняла: даже школьный туалет не скроет тебя, если ты – дурнушка и неудачница; даже он может стать свидетелем твоего провала, той сценой, где ты – смешная и бездарная актриса без права на аплодисменты.

Или даже на простое сочувствие.

Она выбежала в коридор, стараясь не прикасаться к форме руками. Остановилась, пытаясь прийти в себя и вспомнить, куда дальше. Ага, алгебра.

В ушах все еще звенел Лидкин смех, легкий, как шелест страниц в новой тетради, и острый, как осока. Нюся шагала, думая о том, что осень, может, и «пора золотая», но куда больше – холодная вода, которая, увы, не смывает стыд.

До урока математики оставались считанные минуты. Нюся двигалась медленно – словно муха, увязшая в густом сиропе.

Ей хотелось свернуть в противоположную сторону, туда, где коридор упирался в окно с видом на школьный двор. Там – старые березы, уже почти голые, лишь пара желтых листьев цепляется за ветки, как чьи-то забытые записки.

Она часто смотрела на эти деревья, когда не могла с ходу решить задачу: казалось, они шепчут подсказки на своем собственном, секретном, языке – языке шелеста. И Нюся его понимала.

Но сегодня березы молчали.

Глава 2

«Почему именно я?» – Эта мысль крутилась в голове, с тех пор как в самом начале сентября Лида «случайно» пролила на Нюсю компот в столовке.

И дальше все пошло по наклонной: спрятанная сменка, бумажки на спине («Лужа», «Жаба в луже утонула», «Дура», «Болото»), а потом эта несчастная мышь…

Нюся сжала мокрый платок в кулаке еще сильнее. Она вспомнила, как тогда замерла, нащупав в портфеле что-то холодное и мягкое. И одноклассники – все они заодно! – замерли, ожидая крика, плача, истерики.

Но не дождались!

Нюся просто достала мертвую мышку за хвост, подошла к окну, приоткрыла, и выбросила в дворовые кусты.

– Ты вообще человек? – фыркнула тогда Светка Виноградова. А Нюся просто пожала плечами. Мышей она не боялась: у бабушки в деревне их было полным-полно. И подумала еще: может, теперь они отстанут?

Но девочки не оценили Нюсину стойкость, их насмешки стали только злее.

А вот Лида тогда впервые не засмеялась. Она смотрела на Нюсю с каким-то новым колючим интересом. Может, злилась, что не смогла напугать? Или завидовала чему-то? Смешно. Завидовать той, что ходит в старых блузках и с вечно растрепанной косичкой.

В классе пахло мелом и мокрыми тряпками. Или это мерещится после туалета?

Нюся села за свою парту, последнюю, подальше от всех, у окна.

Обычно отсюда видно, как воробьи прыгают снаружи по подоконнику. А солнце рисует на темно-зеленой поверхности парты симпатичные ромбики света. Но сегодня стекло запотело, превращая весь мир в размытое серое пятно.

Вскоре в классе появилась и Лидочка. Зашла – и поплыла, грациозно скользя между рядами парт. Ее фартук с черным кружевом напоминал крыло бабочки, а сама Лидочка – балерину на сцене. Как ей это удается?! Некоторые, должно быть, рождаются принцессами.

Нюся достала влажный платок и снова попыталась оттереть ладони, стараясь ни на кого не смотреть. Особенно – на Загорскую.

– Лужина! – Голос Марины Андреевны прозвучал, как резкий удар линейкой по столу. – Вы что там копаетесь?

Нюся вздрогнула и быстро сунула платок в карман передника. Учительница математики стояла у доски, держа раскрытый журнал, словно ружье на взводе. В кого пальнет первым?

Строгий пучок седоватых волос и коричневое платье с выцветшим воротничком не оставляли надежд на милость. А сама Марина Андреевна напоминала Нюсе сову из мультфильма: та же круглая оправа очков, то же умение замечать малейшее движение.

Учительница математики вообще была со странностями. К примеру, ко всем ученикам обращалась исключительно на «вы», даже к младшеклассникам.

Но не нужно принимать это за уважение – так она создавала дистанцию между собой и низшими по положению, снисходила к ним. И вот теперь снизошла и до Нюси…

– К доске. Решаем систему уравнений.

Нюся поднялась, чувствуя, что под жгучими взглядами одноклассников ее спина покрывается мурашками.

Между прочим, в прошлом году, в седьмом классе, Нюся почти стала отличницей. И могла бы и теперь щелкать такие задачи на раз-два-три, если бы от робости не дрожали пальцы.

Марина Андреевна еще хвалила ее за логику: «У вас математический склад ума, Лужина».

Но теперь, когда каждый Нюсин шаг сопровождался хихиканьем с первых парт, даже цифры на доске путались, будто сговорившись с обидчиками.

Мел Нюся взяла левой рукой, пряча за спиной не оттертую от чернил правую. Система заданных уравнений оказалась простой и, если чуть-чуть подумать, сводилась к элементарному: 3x + 5 = 20.

Нюся начала писать «икс равно», но мел скрипнул, оставив неровную линию, и вывалился из пальцев.

– Не торопитесь, – произнесла Марина Андреевна, и Нюся поняла: учительница видит ее волнение и старается подбодрить.

Это немного успокаивало: ну хоть кто-то здесь не против нее.

«Пять переносим с противоположным знаком… Двадцать минус пять равно пятнадцати… Делим на три…»

Мысли текли бесперебойно и четко, однако рука будто жила отдельной жизнью и не слушалась. Ну конечно, Нюся же не настоящая левша! Ее переучили еще в первом классе.

Мел снова выскользнул, упал на пол с громким сухим щелчком. Кто-то из ребят сдержанно засмеялся.

– Продолжайте. – Учительница сама подняла мел, подкатившийся к ее ногам, и протянула Нюсе.

И вот пытка наконец завершена, все выкладки – на доске.

– Икс равен пяти, – тихо выдавила из себя Нюся.

– Верно. Но почему вы сегодня так неряшливо пишете? – Марина Андреевна недовольно указала на кривые строчки. – Садитесь, Анна.

По классу опять прокатились смешки.

На обратном пути к парте Нюся поймала взгляд Лиды Загорской. Та сидела, подперев щеку рукой, и улыбалась так, будто наблюдала за спектаклем, в котором на самом деле и сама играет главную роль.

Конечно, ей-то можно. У нее такое красивое личико… А кружевной фартук… А туфельки… А фигурка…

Все в Лидочке сочетается идеально, даже скромная школьная форма превращается на ней в готовый костюм для выступления на сцене. Вот кто здесь настоящая артистка!

Глава 3

Промозглый воздух пах ожиданием снега, который вот-вот должен был повалить из низких туч. В магазине у дома, как всегда, толпились бабульки в платках и прочий люд – очередь в мясной отдел растянулась до самых дверей.

Но Нюсе нужно в хлебный. Она протиснулась к прилавку, протянула сорок три копейки за батон «Нарезного» и буханку «Орловского» – и вот уже бежит по двору, прижимая к груди авоську с добычей.

По дороге Нюся все-таки отгрызла у батона горбушку. Она делала так с раннего детства, хоть мама тогда и ругалась.

Но сейчас мама этого не видит. Маме сейчас вообще ни до чего нет дела. Она почти не встает.

Родная коммуналка на третьем этаже встретила ее шумом радиоприемника из-за двери соседа-таксиста, Игоря Геннадьевича. В коридоре пахло жареной рыбой и едва заметно – лавандой.

Вера Петровна, видать, снова развешивала у себя мешочки с травами. Она иногда ведет себя странно. И бывает даже грубоватой. Но зато добрая и очень помогает Нюсе с мамой.

Нюся толкнула дверь в комнату: бывшая гостиная с высоким потолком, разделенная двустворчатым платяным шкафом на две части. У окна – мамина кровать, тумбочка, там же небольшой столик, накрытый стеклом, и сервант. За шкафом, рядом с другим столом, письменным, – раскладушка Нюси. И еще у них есть память от бабушки – красивое трюмо из темного дерева.

– Мам, я пришла! – крикнула Нюся, снимая на пороге промокшие ботинки. Придется набивать их газетами и ставить на батарею.

Со стороны кровати донесся дрожащий тоненькой паутинкой голос:

– Хорошо, доченька…

Нюся замерла. Этот «хорошо» прозвучало, скорее, как «плохо», как «опять болит», как «не спрашивай». Она подошла к кровати, наклонилась, всматриваясь в темные мешки под мамиными глазами.

На тумбочке громоздились пузырьки и коробочки с лекарствами, еще больше их было на стеклянных полках серванта. В стерилизаторе поблескивал шприц: утренний укол в прошлом, следующий будет вечером.

– Я суп разогрею. – Нюся завязала фартук поверх домашнего платья. Оно ей маловато, и рукава стали короткими, но для дома сойдет. Перед кем тут красоваться?

Мама кивнула, вновь опуская голову на подушку, а Нюся вынула из старенького холодильника кастрюлю и прошагала на кухню. Она не любила там находиться и поэтому собиралась закончить все дела как можно быстрее.

Поставив кастрюлю на их с мамой кухонный стол, Нюся немного повозилась с одной из двух рабочих конфорок. На другой уже стояла сковородка Игоря Геннадьевича, и в ней что-то шкворчало.

Нюся бухнула свою кастрюлю рядом и принялась размешивать в ней вчерашний суп.

Спасибо соседке тете Вере – та, как и обещала, отдала куриные потроха: «Тебе, Нюсь, навар нужнее. И Томе. А мне – зачем? Сама я их только коту скормлю».

– Спасибо, тетя Вера… – прошептала Нюся себе под нос, хоть соседка сейчас ее и не слышала. Прекрасно понятно, что дело не в «Мне – зачем?». Просто Вера Петровна их с мамой жалеет. Это одновременно и мило, и неприятно – когда тебя жалеют. Но зато бывает полезно. Поэтому приходится мириться.

Картошка немного разварилась, превратив бульон в густую мутноватую похлебку. Нюся принесла из холодильника жареный лук – мама любила, когда суп пахнет «как в деревне». Так его варила бабушка.

Прикрыв кастрюлю крышкой, Нюся убавила газ и вернулась в комнату.

Нарезала хлеб, вынула из жестяной банки несколько мятных пряников, красиво разложила на блюдце. А сверху – половинку вчерашнего бублика за пять копеек, мама такие обожала.

– Ну давай. – Нюся помогла маме привстать и подложила подушку ей под спину.

Мама ела медленно, каждое движение требовало усилия. Нюся глотала свою порцию стоя, прислонившись к дверце шкафа. Раньше мама ругала ее за эту вредную привычку. Но сейчас не до того.

Откуда-то донесся громкий веселый смех. Соседские дети, жившие этажом выше, шли домой по двору. Конечно, скоро же «Ну, погоди!». Нюся с завистью глянула на часы: до вечернего выпуска мультиков еще полчаса, но у нее не будет на них времени.

– Как дела в школе? — спросила мама, протягивая пустую тарелку.

– Нормально. – Нюся быстро собрала посуду. – По алгебре спрашивали у доски, ответила…

И даже врать не пришлось. В дневнике теперь красовались синие кляксы – спасибо растекшейся ручке. Но маме об этом знать не нужно. Как и о том, почему при вызове к доске у Нюси теперь все время дрожат руки.

Отмывая на кухне тарелки, она вспомнила, как два года назад мама сама стояла у этой раковины, напевая «Каким ты был, таким бы и остался…» или что-нибудь подобное. Мама всегда любила песни из кинофильмов...

«Любит», – мысленно одернула себя Нюся. А еще тогда у них было пианино… Правда, Нюся играть не училась, оно было маминым. Теперь вместо пианино – голая стенка, вместо музыки и песен — тишина, прерываемая лязгом шприца о металл стерилизатора и хрустом ломаемых ампул.... Зато намного больше места в комнате.

Нюся немного убралась, протерла пыль и наконец села делать уроки. За бывший мамин туалетный столик; он нравился Нюсе больше, чем письменный за шкафом.

Здесь под стеклом до сих пор лежали открытки с видами на море. Крым, куда они с мамой собирались, о чем любили помечтать, но куда уже, наверное, никогда не поедут.

Глава 4

Ужинать получилось уже после семи. Оставшаяся с обеда картошка не особенно вкусна, но Нюся охотно доела свою порцию. Суп убрали обратно в холодильник. Завтра на второе Вера Петровна обещала поделиться: «Накрутила фарша с луком, будем куриные котлеты с макаронами».

После ужина Нюся снова помыла посуду, сварила из брикета кисель, немного почитала книжку и повернулась к маме:

– Пора…

Мама покорно повернулась на кровати, подставляясь под шприц.

Нюся достала ампулу, проверила срок годности. Руки не дрожали – она научилась этому быстро. Спирт, вата, укол. Мама даже не поморщилась. «Легкая рука» – так это называют.

– Молодец, – прошептала вдруг мама. И у Нюси сжалось сердце.

Сделав пару глотков теплого киселя, мама обхватила подушку, как ребенок – плюшевого медведя, и снова задремала.

За окном повалил снег, обволакивая двор белой пеленой. Ноябрь – осень только по календарю: она вроде бы еще жива, но уже глубоко и неизлечимо больна, при смерти.

Нюся на цыпочках вышла в коридор. За неплотно прикрытой дверью Веры Петровны горел свет, а сквозь щель доносился голос диктора. Работал телевизор. Нюся постучалась:

– Тетя Вера, можно к вам?..

– Заходи, заходи! – Соседка, в цветастом халате и бигудях, закивала ей, не выпуская из рук вязальных спиц. – Фильм будут показывать. С Фатеевой. Про войну и про физиков. Вроде и врачи твои там есть.

Нюся едва заметно покраснела. Тетя Вера узнала, что Нюся решила стать медиком. Мама рассказала. Ясно.

Старый «Рекорд» негромко гудел, экран мерцал голубоватым светом. Нюся присела на старый диванчик и привычно вжалась в угол.

На экране молодой ученый о чем-то увлеченно спорил с врачом в белом халате, а Нюся завороженно следила за их жестами, невольно представляя себя на месте доктора. Он говорил резко, почти грубо, но, когда камера показала его руки – тонкие, уверенные пальцы – она слегка улыбнулась своим мыслям: да, это те самые руки, которые спасают людей. Вот и ей бы научиться!

А так, конечно, фильм оказался намного больше про войну, чем про ученых и врачей.

– Вот это герои, – вздохнула Вера Петровна, не останавливая вязание. – А мой Степан, кстати, тоже одно время в госпитале работал…

Но Нюся уже не слышала. Она представляла себе, как сама стоит в операционной, в руках – скальпель, она отдает четкие команды ассистентам...

«Мы не имеем права ошибаться!»

Да. Таким должен быть лозунг настоящего врача.

– Ты чего это, девонька, аж обмерла? – обратилась к ней Вера Петровна. – Задумалась?

– Угу.

Нюся вдруг поняла, что работа врача – та же война. Только не с фашистами, а с болезнью. Война за каждую жизнь, которую доктор вырывает у невидимых врагов: бактерий, вирусов, несчастных случаев, всяких врожденных болезней…

Когда фильм кончился, Вера Петровна сунула Нюсе в руку кулечек с леденцами:

– Тоне отнеси. Сахарок поднимет.

Вернувшись в свою комнату, Нюся включила свою настольную лампу и прислушалась к маминому дыханию – тихому и ровному. Леденцы положила на тот столик, что у окна.

Присела на раскладушку, достала из-под матраца потрепанную тетрадь. На обложке выведено: «Биология, 8 класс». Но в школе по биологии у нее давно уже другая.

Эта же… Как-то сама собой она постепенно превратилась в дневник. В личную, тайную тетрадь. Внутри, между страниц со старыми классными уроками и домашними заданиями, лежала вырезка из газеты – статья о Нюсиной несбыточной мечте, медицинском институте. На фотографии – строгое здание с колоннами под высоким портиком; оно казалось Нюсе дворцом.

«После 8 класса – медучилище», — написала она на первой из чистых страниц и подчеркнула три раза. Мамина пенсия в полсотни плюс двадцать восемь рублей по потере кормильца…

Нюся вздохнула. Так они долго не протянут, и продавать уже особо нечего. А в медучилище платят стипендию и берут без экзаменов, нужен только аттестат без троек.

«Медсестра – тоже медик», – убеждала себя Нюся, представляя, как наденет белый халат, будет ставить капельницы, делать уколы. Уверенно, профессионально. Спасать людей. Спасет маму.

Тихонько она пересела к маминому столику и прижала ладонь к чуть заиндевевшему стеклу. За окном горел фонарь, подсвечивая кружащие в черном небе снежинки. Где-то там, за морозной дымкой, были институтские аудитории, библиотеки с толстыми учебниками, врачи, которые не могут позволить себе ошибиться. Они ничего не боятся, смело берут на себя ответственность за жизнь других.

– Когда-нибудь… — прошептала Нюся.

Вскоре она потушила свет и вытянулась на привычно скрипнувшей раскладушке. Представила себе, как завтра снова будет проскальзывать мимо Лиды с ее идеальными косичками, как Светка подкараулит с очередной шуточкой. А потом – магазин, кухонная плита, укол, домашние задания…

– Спи, доча, – вдруг тихо проговорила мама. – Все будет хорошо.

Нюся сжала кулаки под одеялом. Она не плакала. Плакать некогда – завтра снова нужно быть сильной. Она все выдержит и добьется своего.

Глава 5

Утро началось с того, что мама не смогла поднять голову с подушки.

Еще не до конца проснувшаяся Нюся засуетилась вокруг. Руки сами вспомнили последовательность действий; за два года такое случалось уже не раз. Но привыкнуть к этому невозможно.

– Тетя Вера! – Она поскреблась в соседскую дверь. – Маме хуже. Я все сделала, но не могли бы вы… Мне надо в школу бежать…

– Иди, иди, я посижу! – Вера Петровна, в вязаной домашней кофте, уже подталкивала Нюсю к выходу. – Негоже в школу опаздывать. Мы тут сами справимся, не впервой.

За ночь немного потеплело, снег сменился холодным дождем. Нюся мчалась по обледеневшему двору, по скользкой тропинке мимо равнодушных, давно облетевших и спящих лип. Шапка съехала на глаза, но Нюся не останавливалась. На самом деле она боялась, что если замедлит шаг, слезы наконец ее догонят.

Не навернулась и не разрыдалась. В школу ворвалась за минуту до звонка. Быстро содрала с себя пальто, кое-как повесила на крючок, выбежала из раздевалки и вдруг заметила: шапка-то осталась на голове. Обычно Нюся засовывала ее в рукав, однако возвращаться в раздевалку уже некогда. Опаздывать ни за что нельзя! Так и побежала на урок, чуть не упав на лестнице.

В класс влетела сразу после звонка. Плюхнулась за парту, с грохотом откинула крышку, перепугала новую соседку, Таню Белову, новенькую с начала второй четверти. Та отодвинулась по скамейке, будто Нюся заразная.

Вот же черт! Еще эта мокрая шапка… Нюся быстро стянула ее с головы и теперь мяла в руках.

– Извини… – прошептала она Тане, соображая, что делать. Не пихать же шапку в портфель. И убрала в парту.

Тут, конечно, пенал выскользнул из еще не высохших пальцев, ручки рассыпались по полу. Не везет так не везет.

Таня фыркнула, но помогать не стала. Хоть и новенькая, но уже поняла, кто в классе – принцесса, а чей «номер восемь, тебя не спросим». Ну и ладно.

– Здравствуйте, дети. Приготовили тетради! – Людмила Павловна, учительница русского, вошла, стуча каблуками по полу. Ее синий костюм, белоснежная блузка и идеальная прическа показались Нюсе образцом порядка. Конечно, ведь училка не бежала под дождем, опаздывая на первый урок…

– Сложноподчиненные предложения с несколькими придаточными… – тем временем объясняла Людмила Павловна и чертила что-то мелом на потертой коричневой доске.

Мел крошился, поскрипывал, оставляя царапины. Тот самый, что был на математике, так и не поменяли. Нюся старательно всматривалась в схему, пытаясь разобраться. Но с тех пор, как мама заболела, концентрироваться становилось все труднее. И все время хотелось спать.

– …и запятая ставится при последовательном подчинении...

Голос учительницы дробился на отдельные слова, не складываясь в осмысленные фразы. Мысли Нюси блуждали где-то далеко, а глаза слипались.

– А теперь диктант!

Нюся встрепенулась и перелистнула в тетради страницу.

Диктант начался с фразы о весне. «Когда первые проталины, словно островки надежды, появляются на снегу…»

Соседка Танька Белова вытягивала шею, пытаясь подсмотреть. Та еще отличница, сама запуталась в пунктуации.

– Не лезь… – прошипела Нюся.

– А ты не списывай! – громко огрызнулась та, и Нюся онемела от несправедливости. Если Людоедка услышит… Но Людмила Павловна (которую школьники за глаза называли Людоедкой) сделала вид, что не услышала.

К концу диктанта Нюсины ладони стала мокрыми от волнения. Проверяя работу, она понимала, что где-то у нее что-то не так, но никак не могла сообразить, где и что именно.

То ли пропустила «что», то ли перепутала «который» с «какой»... Как же проще было учиться в седьмом классе! Ну да. Девочки ведь не всегда ее дразнили… И мама не всегда болела…

А Людмила Павловна ходила между рядами, поглядывая в тетради, и ее шаги заставляли класс вздрагивать. Каждому казалось, что Людоедка сейчас остановится именно за его спиной.

– Лужина, ну что ты опять как курица лапой пишешь? – раздалось над ухом.

Нюся ссутулилась над партой. Учительница ткнула пальцем в слово «солнце»: вместо «л» торчал корявый крючок.

– Извините, я…

– Не извиняться, а заниматься надо. Чистописанием! – процедила русичка и пошла дальше.

Звонок на перемену прозвучал как долгожданная амнистия. Нюся сдала тетрадь с диктантом, остальное убрала в портфель, и тут вспомнила про шапку. Та, конечно, внутри парты ни капельки не высохла. Ну и ладно, дома можно будет просушить. И пора ее все-таки отнести в раздевалку, не таскать же с собой по школе…

– Эй, Лужа! – Светка с Лариской блокировали проход. – Ты специально в шапке пришла? Чтобы вшей не увидели?

В классе раздались смешки.

Нюся молча протолкалась через них на выход. Быстро сбежала по лестнице и избавилась наконец от злосчастной шапки. Пусть и мокрая, но в рукаве пальто она точно на своем месте.

Закрывшись в кабинке в туалете, Нюся разрешила себе подрожать. Даже коротенько всплакнула. Пальцы сами потянулись к карману – там лежал заветный листок с переписанным от руки объявлением о приеме в медучилище. Она вцепилась в него, как в рецепт с лекарством от всех неприятностей.

Глава 6

Уроки сменяли друг друга с упорством воды, капающей из подтекающего крана: медленно, монотонно, с одними и теми же замечаниями учителей, оценками, звонками. Нюся переписывала классную по географии и едва не опоздала на физру – ей показалось даже, что звонок прозвучал слишком рано. Словно и школьные часы тоже торопились от нее избавиться.

В раздевалке тоже пахло мокрой тряпкой. Опять этот навязчивый запах… Нюся даже на секунду напряглась, но вспомнила, что шапка ждет в рукаве пальто, здесь ее нет. Все нормально, дома она ее высушит.

Нюся переодевалась в тренировочный костюм, стараясь не задеть других девочек, когда вдруг острая боль пронзила ее ступню.

– Ой, извини! – Лида прижала руку к губам, но глаза смеялись. Отпечаток кеда остался на Нюсиной ноге, будто метка. Или клеймо.

– Да… ничего… – прошептала Нюся, отдергивая ногу.

– Чего тормозишь? – Лариска толкнула ее в спину, и Нюся ударилась плечом о шкафчик.

«Врезать бы ей»… – возникла вдруг непривычная мысль. Нюся уже сжала кулаки, но что-то остановило. Что-то похожее на страх. Она одна. Они все тут – против нее. Все.

Физкультура прошла под волейбольной сеткой. Нюся ловила мяч так робко и неумело, что даже учитель махнул рукой: «Иди на скамейку, Лужина, только мешаешь».

Так Нюся и сидела, обхватив колени руками, и думала о том, как хорошо бы стать невидимой… А после школы надо бы заскочить в аптеку за марганцовкой и прочим по списку. И можно заодно купить себе гематоген и аскорбинки – не лечиться, конечно, она-то здорова, просто это вкусно. Да и маме не помешает.

На обеде в школьной столовой Нюся замерла с подносом, едва отойдя от раздачи. Ее обычный стол у окна был занят группой старшеклассников, громко споривших о футболе. Или о хоккее – в спорте Нюся разбиралась плохо.

Она растерялась, застыла дурацким столбом, скользя взглядом по знакомым до зубного скрежета плакатам на стенах: «Четверг – рыбный день», «Поел – убери за собой посуду», «Когда я ем, я глух и нем»… И вдруг заметила свободное место.

– К вам можно? – Нюся отодвинула стул от стола, где сидели две девочки из третьего класса. Малышки переглянулись и вразнобой закивали.

Рядом, у соседнего стола, толпились ребята из ее класса и тоже бурно обсуждали спорт. Кажется, все-таки футбол. Спорили о том, кто круче – «Спартак» или «Динамо Киев». Шумели под грохот грязной посуды, которую небрежно составляли на подносы.

– Да ну, этот Блохин…

– А как им «Черноморец»…

– И с углового закрутил! – кто-то из мальчишек так энергично показал подачу, что толкнул другого, и тот задел край Нюсиного стола.

Стакан с компотом покачнулся, по светлой поверхности растеклась некрасивая коричневая лужица. Нюся вскочила, пытаясь поймать стакан, но поздно – лужа уже подползла к краю и закапала на пол.

– Опа! – крикнул девичий голос. – У Лужиной лужа!!

– Мы в Лужниках! – хохотнул тот мальчик, что сомневался в Блохине. Уж не он ли толкнул стакан? Уж не нарочно ли?

Грохнул общий смех. Нюся все еще стояла, глупо сжимая выхваченный из кармана носовой платок, когда мимо прошла Лида со своим подносом.

– Фу, неряха, – громко сказала она, закатывая глаза. – Опять обляпалась. Что за наказанье!

В ушах зазвенело. Нюсе показалось, что от этих ядовитых слов замер весь мир. Даже повариха за раздачей перестала звенеть половником.

Нюся чуть не зажмурилась от ужаса. Все на нее смотрят, все осуждают за разлитый компот, за мокрый пол, за дрожащие пальцы.

Если бы ей не заложило уши, она бы, конечно, услышала, что столовка продолжает жить привычной жизнью, позабыв и о Лидочке, давно вышедшей за дверь, и о футболе, и о пролитом компоте.

Но сейчас каждый воображаемый взгляд жег Нюсю, как уголек.

– Я… я… Это не я… – пробормотала она наконец. И сфокусировала глаза.

Ребята давно унесли свои подносы, оставив после себя крошки и мутные лужицы. А почему их никто не назвал неряхами?!

Нюся села обратно на банкетку, развернувшись спиной к столу. Решила подождать, когда столовая опустеет. Не могла собраться с мыслями, набраться смелости и сил, чтобы выйти сейчас. Вдруг одноклассники поджидают за дверью?

– Девочка, чего сидишь-то? – Школьная уборщица повозила шваброй у ножки стола. – У нас вторая смена через пять минут.

Нюся вскочила и быстро сгребла посуду на поднос, чудом при этом ничего не уронив. Все подрагивало в руках. В стакане плескались остатки компота, который она так и не попробовала. Неожиданно для себя Нюся всхлипнула. И вдруг…

Чей-то голос бросил небрежно над самым ухом:

– Ничего, бывает.

Робко оглянувшись, Нюся увидела старшеклассника, в глазах которого словно бы мелькнуло сочувствие. Дежурный по столовой. Да нет, ей все кажется. Не мог он ее пожалеть. Тоже смеется.

Она окончательно опозорилась. А даже если и нет – это уже не имеет значения. Все равно Лидка найдет новый повод. И все равно придется вечером снова стирать забрызганный компотом передник, сушить на батарее, а утром – гладить.

Глава 7

В субботу уроки почему-то тянулись мучительно долго. Нюся то и дело поглядывала на часы, висящие над доской: стрелка еле ползла, будто увязнув в меловой пыли и неправильных английских глаголах.

Даже последний урок, география, которую Нюся любила, сегодня казался просто бесконечным. Учитель что-то говорил о течениях в Тихом океане, а Нюся представляла себе, как волны времени накатывают на ее жизнь, уносят в неизвестность – то ли к рифам больничных коридоров, то ли к островам маминого выздоровления.

Домой она спешила и чуть не упала, споткнувшись о ступеньку подъезда. На сердце было неспокойно: а вдруг Вера Петровна сегодня ушла раньше? А вдруг маме стало хуже?

Но, вбежав в комнату, увидела: соседка вяжет очередную кофту, а мама спит, укрытая поверх одеяла стареньким пледом.

– Все спокойно, – шепнула Вера Петровна, собирая спицы. – Температуру меряла, тридцать шесть и девять. Давление нормальное. Лекарство дала в три. Ей лучше.

Нюся кивнула, опуская на пол школьный портфель. «Спасибо» застряло комом в горле – благодарить было почему-то неловко. Это ведь словно признавать, что сама Нюся не справляется.

В общем, сказать спасибо Нюся не успела, соседка уже ушла.

В тот вечер, разогрев остатки вчерашнего обеда, Нюся полезла в шифоньер – узкий, с немного покосившейся дверцей.

Завтра экскурсия в больницу с кружком юного медика. Надо выглядеть хорошо. Не в школьной же форме идти, в самом деле. Хорошо бы что-то… такое… взрослое.

Внутри висели платья: два поношенных, темных, и одно – с яркими цветами, подарок какой-то маминой подруги из Ленинграда. Потом взгляд упал на мамину блузку – синюю, с вышитыми у ворота бледно-голубыми незабудками.

Нюся сняла блузку с плечиков и прижала к груди. Та ответила слабым ароматом духов, которые мама использовать больше года назад. Наверное, показалось.

– Некрасиво, – прошептала Нюся, примеряя блузку перед бабушкиным трюмо. Рукава свисали крыльями летучей мыши. Но ведь их можно подшить…

Нюся полезла под кровать за коробкой с нитками, но остановилась: а вдруг мама поправится и захочет надеть ее сама? Отложила блузку, будто боялась сглазить.

– В больницу надо одеваться скромно! – решила Нюся, вытаскивая простое серое платьице, в котором обычно ходила на занятия в кружок. – Там люди страдают, а не наряды разглядывают.

Лежа на раскладушке, она представляла себе завтрашний день: белые стены, халаты, блеск хирургических инструментов, тихий голос врача, объясняющего диагноз.

Волшебное слово «анамнез». Может, покажут операционную? В кружке говорили, что иногда разрешают понаблюдать через стекло. Нюся будет запоминать каждое слово, каждое движение. Надо учиться, когда есть возможность – пусть даже и маленькая, через стекло.

Сон пришел к ней не сразу. Сначала проплывали обрывки: школьная столовая, чужие смеющиеся голоса, мамины руки с синяками от капельниц, лаковые туфли с пряжками. Потом картина переменилась.

Вот Нюся стоит в операционной, однако вместо халата на ней школьная форма. В руках скальпель, который дрожит, как будто сама Нюся больна лихорадкой. На столе лежит пациент. Его лицо скрыто странным куском ткани – почему-то черным и с кружевом по краям, как передник у Лидки Загорской.

«Режьте!» – приказывает доктор из фильма. Все ждут. Нюся неуверенно касается скальпелем кожи. Но вместо крови из-под лезвия текут чернила. А из-под маски раздается смех. Лида, Светка, Лариска?

Нюся в испуге отшатывается, черная ткань слетает. У пациента оказывается три лица!

«Неряха! Неряха! – кричат они хором. – Лужа в луже! Опять все испачкала!» Нюся хочет убежать, но в операционной нет дверей.

Стены начинаются смыкаются, и тут… появляется мама. В праздничной синей блузке с незабудками. Мама берет Нюсю за руку: «Не бойся, доченька, все будет хорошо. Смотри».

Чернила превращаются в реки на карте, а операционный стол – в темно-зеленую школьную парту. На доске четко написано: «Мечты сбываются. Шаг за шагом».

И Нюся проснулась. Стояла ночь. Сон еще висел в воздухе, словно липкая паутина. Нюся потрогала свое лицо – мокрое от слез. Или, может, от пота?

Она привычно прислушалась: мама дышала ровно.

«Шаг за шагом», – мысленно повторила Нюся. Потянувшись к столу, она включила настольную лампу. Тихонько, чтобы не разбудить маму, вытащила из-под матраса свою тайную тетрадь. И написала твердой рукой:

«1. Внимательно слушать. 2. Задавать вопросы. 3. Не дрожать.»

Выключила лампу, убрала тетрадь на место и быстро уснула.

Глава 8

Будильник зазвонил как положено.

Сквозь щели в занавесках пробивался свет уличного фонаря, рисовал полоски на потолке. Еще не рассвело.

Нюся немного полежала, как всегда, прислушиваясь к тихому маминому дыханию. Сегодня очень важный день, ужасно ответственный: экскурсия в больницу, возможность наконец-то увидеть врачей за работой. Не сидя в приемном покое, не навещая маму в палате, а по-настоящему!

Осторожно, чтобы не шуметь, Нюся встала и на цыпочках вышла из комнаты. В квартире стояла тишина: соседка, похоже, еще спала – хотя обычно вставала рано, а сосед еще не вернулся с ночной смены.

Нюся быстро умылась, стирая остатки сна, порошком почистила зубы. В мутном зеркале отразилось ее лицо: бледное, с синяками под глазами, но сами глаза сияли надеждой.

– Все будет хорошо, – прошептала Нюся, заплетая волосы в тугую косичку.

Вернувшись в комнату, она надела серое платье и подпоясалась ремешком, чтобы казаться взрослее и строже. Очень старалась все делать тихо, а чтобы не включать большой свет, обошлась своей настольной лампой за шкафом.

Сунула в сумку блокнот, две шариковые ручки – синюю и красную – и, на всякий случай, простой карандаш. На прощанье нежно прикоснулась к маминой блузке:

– Когда ты поправишься, мы пойдем гулять. В парк. Или в кино.

Ей показалось, что мама улыбнулась сквозь сон.

Нюся поправила ей одеяло и оставила на столе записку для Веры Петровны: «Завтрак и обед в холодильнике, лекарства в 10:00. Вернусь после обеда. Спасибо». Хотя они и так обо всем заранее договорились, можно было и не оставлять.

Натянула пальто и вышла, прикрыв дверь. Зонтик взяла в последний момент: и потерять боялась, да и пешком идти почти не придется – больше на транспорте, но вдруг все же ливанет...

Двор встретил Нюсю моросящим дождем. Два квартала до Дома пионеров она прошла быстрым шагом – мимо тополей, чьи голые ветви тянулись к серому небу, будто прося о весне. А Нюся повторяла в уме все, что помнила из занятий в своем кружке, чтобы не оплошать, если вдруг спросят.

Под ногами хрустели лужи, не успевшие растаять с ночи, – ясные намеки на приближающуюся зиму. Нюсе вдруг пришло на память, как в прошлом году, после первого ее занятия в кружке юных медиков, мама смеялась: «Ты ведь маленькой даже компрессов боялась!»

Больше Нюся не боится компрессов. Она умеет ставить капельницы манекенам и находить аппендикс при пальпации. И еще – делать маме уколы.

У ворот Дома пионеров уже толпились ребята из кружка. Здесь, конечно же, не было ни Лиды, ни одноклассников – только восемь таких же увлеченных медициной подростков, как сама Нюся.

Девочки болтали о сегодняшней экскурсии, а мальчишки, конечно, обсуждали то ли футбол, то ли хоккей. Почему-то с ними у Нюси все получалось хорошо, никто ее не обижал, все общались на равных. Почему здесь так, а в школе – наоборот? Она не понимала.

Кто-то махнул Нюсе рукой, и она присоединилась к группе, стараясь затеряться в общем оживлении.

– Построились! – Голос Антона Семеновича, руководителя кружка, прозвучал как команда. Бывший военный врач, он носил строгий костюм и говорил отрывисто, будто до сих пор отдавал распоряжения. – Сегодня вы увидите не манекены, а живых людей. Вы увидите, как работает настоящая медицина. Это не учебник, люди действительно страдают. Помните об уважении к боли. Тишина и внимание – ваше оружие в борьбе с болезнью.

Нюся кивнула, поправляя воротник. Где-то в воображаемой глубине воображаемой больницы звенели каталки, пахло спиртом и камфарой. Ее сердце забилось в ритме шагов – сильных, уверенных, тех, что ведут к мечте.

Будто подтверждая Нюсину правоту, противный моросящий дождик внезапно прекратился, и на мгновение даже показалось, что вот-вот выглянет солнце. Однако порыв ледяного ветра выдул несвоевременные мысли из головы, заставив Нюсю поплотнее запахнуть пальто.

Остановка была забита народом. Когда подъехал желтый ЛИАЗик с запотевшими стеклами, ребята затолкались внутрь. Нюся прижалась к твердому боку кассы – прозрачному ящику с монетоприемником и билетной лентой. Автобус гудел, как разбуженный шершень. Заметно пахло бензином.

– Передайте на восьмерых! – крикнул Антон Семенович в сторону кассы. По салону, переходя из рук в руки, поплыли монетки. Нюся поймала мелочь, бросила в щель, покрутила ручку, оторвала голубые билетики. Кинула взгляд на первый, быстро проверила суммы черных цифр, по три справа и слева:

– Не равно… – пробормотала она себе под нос. Второй билетик тоже не сошелся. Но третий заставил ее сердце екнуть: счастливый!

Отделив его от собратьев, Нюся сунула билет в другой карман. Пусть этот будет лично ее. И никакого жульничества: она имеет право выбрать один свой из всех, ведь она заплатила и едет, как все. И вообще, удаче нужно иногда и помогать.

Автобус тронулся от очередной остановки и поехал, иногда подпрыгивая на выбоинах в асфальте. Нюся смотрела в окно, где мелькали лишенные листьев деревья, светофоры, пятиэтажки, витрины, дворы с детскими грибочками и песочницами и мокрыми пустыми лавочками, на которых летом в хорошую погоду обычно сидят старушки.