Заставь меня Не любить. Исповедь

Глава 1

Я сидела на стуле перед массивным столом из красного дерева и держала в напряжение прямую спину, нервничая под тяжёлым взглядом Немцова. Когда-то, будучи подростком, я заболела им, и с годами моя болезнь не излечилась, а переросла в хроническую.

В Игната невозможно было не влюбиться. Высокий, широкоплечий, жилистый. Сколько его знала, он всегда уделял время на спортзал и следил за своей внешностью. Мажор, баловень судьбы, лакомый кусочек для всего женского окружения повзрослел, стал ещё круче, привлекательнее и возглавил корпорацию отца, после внезапной кончины старшего Немцова.

Несмотря на мою тайную любовь к Игнату, я не зацикливалась на ожидание и верности, отлично осознавая своё место. Дочь финансового директора, хоть и приближённого к семье, но всего лишь наёмного работника. Это, как любить певца или актёра. Восхищаешься, страдаешь, мечтаешь перед сном, а он всё так же недостижим для тебя.

К своим двадцати четырём годам у меня случилось два бурных романа, закончившиеся полным разрывом после предложения руки и сердца. Не видела я себя в роли жены. То ли песочные часы не досыпали до нужного этапа, то ли мужчины рядом были не те.

– Игнат, папа работает на вашу семью больше тридцати лет, честно выполняя свои обязанности, – после дежурных приветствий, начала свою речь. – Лев Владимирович всегда доверял ему, советовался, прежде чем принять важное решение. Папа не мог украсть деньги. Только не он. Ты же знаешь его с детства.

Немцов переплёл пальцы, хрустнув суставами, нарочито медленно потёр щетину на скуле, окинул меня пренебрежительным взглядом и, достав из ящика тонкую папку, бросил на стол передо мной.

– Твой отец не деньги украл, – ровно, с металлической тональностью произнёс Игнат. – Он обворовал компанию на охрененную сумму бабла. В евро. Посмотри отчёт службы безопасности и оцени ущерб.

Если я ещё смогла скрыть нервную дрожь в теле, то подрагивание пальцев оказалось не в моём подчинение. Папка елозила по отполированной поверхности, а верхний лист не поддавался захвату. Казалось, стоит взять его, и по руке полоснёт электрическим разрядом. Да и что я сейчас могла рассмотреть, когда на белой бумаге расползались чёрные строчки, отказываясь выстраиваться в слова.

– Игнат, его подставили, – перевела на мужчину несбыточных грёз взгляд. – Он бы никогда. Проведи ещё одну проверку, ознакомься с нашими расходами. Уверена, если бы папа воровал, то мы жили бы на более широкую ногу.

– Я не собираюсь дополнительно что-то проверять. Моё время слишком дорого стоит, – Немцов встал, обошёл стол и направился к двери. – Пусть разбираются в следственном отделе, а твой отец посидит за решёткой. Думаю, признательных показаний от него добьются быстро.

Внутри всё заледенело от его слов, грудную клетку разрывало от сбившегося дыхания, лёгкие, казалось, раздулись, как кузнечные меха, и отказывались схлопываться обратно, чтобы выпустить остывающий воздух, впивающийся ледяным иголками.

– Послушай, отцу шестьдесят пять лет, у него больное сердце. Ему нельзя в тюрьму. Папа не вынесет. Умрёт там.

Я сползла со стула, плюхнулась на колени и поползла к Немцову, представшему вершителем судеб. Было плевать на унизительность своего положения и состояния. Единственное, что в данный момент представлялось ценным и важным, так только жизнь отца, заменившего мне умершую при родах маму.

– Забери дом, бабушкину квартиру, украшения, деньги со счёта, но не отправляй папу в камеру, – добралась на коленях до него и вцепилась в руку, тянущуюся к ручке, чтобы выпроводить меня из кабинета.

– Ваши копейки не покроют и десятой части сворованного, – отмахнулся, делая шаг в сторону и стряхивая с рукава пиджака невидимую грязь. – Не в моих принципах заниматься благотворительностью.

– Я отработаю. Буду всю жизнь расплачиваться с тобой, только не губи отца, – взмолилась, снова подползая вплотную. – У меня никого нет кроме него. Прошу, не забирай папу.

– Где ты собираешься столько заработать? – не удержался от хохота Игнат, брезгливо пройдясь взглядом по моей ссутулившейся фигуре. – Проституция? Продажа органов? Что может заработать искусствовед, только окончивший институт? Самой-то не смешно, Ира?

Замотала головой. Мне было не до смеха. Знала, что если не уберегу папу от тюрьмы, то потеряю единственного родного человека. Проституция. Продажа органов. Что угодно, лишь бы не допустить незаслуженной расправы над отцом.

– Я готова на всё, Игнат, – опустила голову, заранее смиряясь с его требованиями. – Всё, что ты запросишь.

На тот момент не задумывалась, через какие испытания придётся пройти. Спустя два года после сегодняшней унизительной встречи, я смотрела на своего мужа и пыталась ответить на один единственный вопрос. Куда делся тот беззаботный парень, подтрунивающий надо мной во время семейных ужинов, на которые нас всегда приглашала чета Немцовых? Где потерялся добрый мальчишка, прикладывающий мне подорожник на разбитую коленку? Как и когда мой мажорчик, моя тайная любовь превратился в жестокого монстра, не ценящего человеческую жизнь, ломающего судьбы, растаптывающего прошлое, не оставляя надежду на будущее?

– Уверена, Ира? – в его взгляде появились отблески заинтересованности. – На всё, что потребую?

– На всё, Игнат, – кивнула, почувствовав поднимающуюся надежду в разрешение конфликта.

– Хорошо, – жёстко схватил пальцами за подбородок, задирая голову и торжествуя над полученным смирением в моих глазах. – Поднимайся. Обсудим условия сделки.

Он вернулся к столу, откинулся на спинку кресла и задумчиво принялся разглядывать ладони, сцепив их в замок. Незаметно выдохнула тяжёлый воздух, поднялась и, стараясь не стучать каблуками, прошла к своему стулу. Ну что он потребует? Надеялась, что вполне приличные отношения в прошлом и совместные, новогодние каникулы, проведённые в особняке Немцовых в детстве, смягчат решение в отношении меня. Надеялась… Зря… Нельзя рассчитывать на жалость и моральную щедрость от человека, забывшего, что есть душа.

Глава 2

Формулировка прозвучала грязно и низко. Никогда не считала себя ханжой и старалась не осуждать наклонности сторонних. Знала, что в клубах по интересам приветствуются такие отношения, а некоторые привносят их в личную жизнь. Но меня такие развлечения не трогали. Пусть удовлетворяются в стороне. Но сейчас я резко вошла в ступор, когда Игнат примерил сей костюмчик на меня.

Не подозревала в друге детства склонности к БДСМ. Что обычно хозяева делают с рабынями? Из разрозненных воспоминаний выстроилась невнятная картинка. Тяжёлые работы, наказание кнутом, скудная еда и длинная цепь, дребезжащая при каждом шаге.

Посмотрела на свои аккуратные ногти с неброским маникюром, на гладкую кожу рук, перевела взгляд на колени, крепко сжатые от волнения. Рабство на год против тюремного заключения отца, которое он вряд ли переживёт.

– Готова, – не поднимая глаз, ответила Немцову. – Когда я должна переехать?

– Сегодня, – потёр ладони Игнат, громко усмехаясь. – Водитель отвезёт тебя к врачу, чтобы сдать анализы и позаботиться о предохранение, а юрист подготовит договор. Вернёшься из клиники, подпишешь и поедем в мой дом.

– Мне надо вещи собрать и предупредить папу, – дрожащим голосом выдавила из себя.

– Вещи тебе не понадобятся, а Алексея предупредишь по телефону, – жёстко оборвал мои потуги. – После подписания соглашения все контакты умрут для тебя на год. Никаких встреч и звонков. Придумай, что скажешь отцу.

Не успела ничего возразить и попытаться выпросить немного поблажек. В дверь раздался уверенный стук, затем в проём протиснулся хмурый мужчина кавказской наружности в строгом костюме.

– Это за тобой, – кивнул в сторону вошедшего Игнат. – Гасан тебя отвезёт и вернёт обратно.

Мужчина освободил проход, выжидательно пялясь на меня и всем своим видом говоря, чтобы я пошевелилась. Немцов демонстративно придвинул к себе стопку бумаг, лежащих на углу стола, обозначая отсутствие интереса к моей персоне.

Молча поднялась и вышла, почувствовав спиной лёгкий порыв ветра от резко закрывшейся двери. Обернулась, обнаружив отсутствие хмурого мужика, пожала плечами, поймав любопытный взгляд секретарши. Девушка за стойкой источала хищную энергетику, не оставляя сомнений, что она на охоте за щедрым спонсором.

Белая блузка, обтягивающая четвёртый размер груди, тонкая талия, крутой переход на бёдра. Сложно было сказать, сколько пластических процедур претерпело лицо, делая похожей носительницу на большинство голливудских звёзд. Правда, крупноватые зубы добавляли что-то лошадиное в улыбку, но это совсем её не портило.

Остановилась на замысловатой причёске, скрученной из несколько кос, собранных в объёмный пучок. Почему-то подумала, что Игнат нагибает её на своём столе между утренним кофе и очередным совещанием. Ну не может молодой, здоровый мужчина пройти мимо предлагающей себя красоты. Внутри зашевелилась ревность, как обычно случалось, стоило увидеть Немцова с девицей, позирующей на очередном приёме. Мне рядом с ним никогда не стоять…

Дотянуть мысль до финального конца не успела, дёрнувшись от громкого хлопка. Повернула голову и столкнулась взглядом с Гасаном, не скрывающим пренебрежения в отношении меня. Либо горец не переносил всех женщин, либо испытывал брезгливость именно ко мне, зная, о моей продажи в рабство.

Молча он вздёрнул кверху подбородок и, больше не глядя на меня, направился в сторону холла. Засеменила за ним, боясь отстать и не найти нужный автомобиль. Уже в салоне рассматривала коротко стриженный затылок сурового бородача и размышляла о его статусе в кругу Немцова. Кем бы Гасан не был, но на водителя он мало походил. Только то, как захлопнулась дверь, говорило об особенных отношениях между мужчинами.

В дорогой клинике меня встретила девушка и, тараторя об оказываемых услугах, провела в кабинет. Довольно молодая гинеколог провела осмотр, сделала УЗИ, отправила на сдачу крови, а после предложила сесть.

– Результаты будут готовы сегодня вечером, но предварительно могу сказать, что у вас всё хорошо, – дежурно растянула губы в улыбке врач. – Из контрацепции предлагаю либо таблетки, либо гормональную инъекцию на три месяца.

Не уверена, что в новых реалиях мне будет дело до каждодневного принятия таблеток, поэтому укол показался более приемлемым. Неизвестно, что меня ждёт, а рисковать неожиданным залётом не хотелось.

– Давайте укол, – кивнула в утверждение. – Когда он начинает действовать.

– Сразу, и хорошо переносится.

Лариса Юрьевна открыла стеклянный шкафчик, достала ампулу и шприц, набрала нужное количество прозрачной жидкости и повернулась ко мне, держа инструмент иглой вверх. Не любила уколы, да и вообще какие-либо медицинские процедуры. На подсознательном уровне боялась больниц, всегда помня, что мама оттуда не вышла.

– Смелее, – улыбнулась врач. – Это не больно.

Задрала юбку, подставляя бедро и стискивая от волнения зубы. Умом понимала, что это всего лишь укол, а сердце подпрыгивало до горла. Задержала дыхание, а потом выдохнула, почувствовав слабую, ноющую боль в месте введения препарата.

– Результаты я пришлю на почту Игнатию Львовичу и сообщу о дате следующей инъекции, – на прощание поставила в известность Лариса Юрьевна, провожая до ресепа.

Там уже ждал Гасан, тихо воркуя с встретившей меня девушкой. Оказывается, такое брезгливое отношение у него было только ко мне, потому что от стойки слышался его хрипловатый, низкий смех. Он ей что-то шепнул, сжал в кулаке бумажку и повернулся ко мне, сменяя похотливость на холодность. Ничего не говоря, мотнул головой в сторону выхода и сам пошёл вперёд.

Игнат в офисе был не один. Сухой, с сединой на висках, мужчина сидел по правую руку от Немцова и с интересом и какой-то издёвкой смотрел на меня. Мне, наверное, стоило привыкать к таким взглядам, раз я себя продала.

– Мы, как раз, ждём тебя, Ира, – указал на стул напротив себя Игнат. – Ознакомься и подпиши.

Передо мной положили экземпляр договора, а от Немцова покатилась ручка по столу. На первой же странице стояла сумма долга, от которой помутилось в глазах. За такое количество нулей убивают, а не сажают в тюрьму. Как можно было украсть столько денег? И как Игнат мог подумать на моего отца?

Глава 3

Поспешила проститься с отцом, боясь не сдержаться и рассказать ему правду. Мы никогда ничего не скрывали друг от друга, предпочитая делить проблемы и радости на двоих. Родители долго не могли зачать ребёнка, и когда случилась поздняя беременность, мама решила рожать, несмотря на предупреждения врачей о проблемах вынашивания. Отходила со мной она нормально, а во время родов остановилось сердце, и завести его не смогли.

Папа остался один на руках с новорождённой малышкой и с угрызением совести, что не послушал докторов и позволил любимой женщине рискнуть. Несмотря на горе, чуть не убившее и его, он полностью отдал всего себя мне. Наверное, именно я удержала его на этом свете, не дав похоронить себя в запойном угаре.

– Закончила? – вздрогнула от резкого голоса.

Игнат выхватил из рук телефон, сгрёб с соседнего стула мою сумку, вытряхнул из неё паспорт с правами и засунул всё это в сейф, скрытый за дверцей шкафа.

– Через год получишь обратно, если не соскочишь раньше, – зацепил со спинки кресла пиджак и надел его, поправляя манжеты рубашки. – Вставай. Начинается новая жизнь… или ад, – добавил тише.

На тот момент я решила, что Игнат пошутил. Не могла серьёзно относиться к словам мужчины, которого любила. Мы же когда-то вместе лазили по деревьям, прятались от охраны, воровали конфеты из буфета. Он заступался за меня перед братьями Казанцевыми, выгораживал перед своим отцом. Как давно это было. В той, другой, беззаботной жизни.

За рулём сидел всё тот же Гасан, скользя оценивающим взглядом по зеркалу заднего вида. Неловко стало от постороннего внимания, ощутимо вдавливающего в спинку сидения.

– Домой, – коротко отдал приказ Игнат, бросил между нами пакет из зоомагазина и активировал экран планшетника.

Всю дорогу он бегал пальцами по экрану, игнорируя моё присутствие. Долго пялилась невидяще в окно, пропуская смазанные пятна домов, облетевшие скелеты деревьев, проносящиеся мимо машины, забрызганные грязью. Неосознанно тискала край пальто, заплетаясь в пуговицах и крутя их вокруг оси.

Странная зима в этом году навевала тоску из-за серости и слякоти на дорогах. Через неделю Новый год, а почерневшая земля всё ещё не покрылась белоснежным снегом. Где-то мелькали разноцветные огни гирлянд, люди спешили в торговые центры, яркие вывески ресторанов манили в уютное тепло, но я ничего вокруг не видела.

Несмотря на тепло в салоне, меня трясло от нервного озноба. Впервые чувствовала вымораживающий холод рядом с любимым мужчиной. Ни жар, опаляющий каждый раз в его присутствии, а колючая стужа, впивающаяся иголками в кожу изнутри.

Пребывая в прострации, не заметила, как автомобиль въехал в открытые ворота, прошелестел покрышками по влажной брусчатке, резковато дёрнулся, останавливаясь у мраморного крыльца.

– Выходи, – выдернул из вакуума резкий голос Игната. – Шевелись. Привыкай быстро выполнять команды.

Выскочила, как ошпаренная, совсем не понимая такое отношение к себе. Ну решил Немцов поиграть в хозяина и рабыню, вспомнил, наверное, какие-то детские обиды. Зачем же кричать на повышенных тонах и разговаривать, как с приставучей дворнягой?

Засеменила за ним, путаясь на ступенях в полах пальто и ещё не понимая, во что ввязалась. Всё ещё верила, что Игнат слегка заигрывается, пытается напугать, продемонстрировать свою власть. На самом деле он добрый, заботливый. Вон, питомцу чего-то купил. Вкусняшку или игрушку. Немцов старший был против животных, а Игнат, скорее всего, завёл.

В доме было тепло, сухо, и умопомрачительно пахло запечённым мясом с чесноком и травами. Желудок предательски заурчал, напоминая, что кроме чашки кофе сегодня ничего не пробовал. Привычно разулась, сняла верхнюю одежду, как пять лет назад. Здесь всё осталось прежним. Банкетка, шкаф-купе, безобразная статуя с держателями для зонтиков.

– Ирочка! Хорошо, что заехала в гости, – радушно поприветствовала Полина Фёдоровна, работающая, сколько себя помню, экономкой у Немцовых. – Как Алексей Викторович? Не болеет?

– Всё хорошо, тётя Полина, – улыбнулась, обнимая мягкую и уютную женщину. Она всегда напоминала мне маму, которую я видела только на фотографиях. – Папа в порядке. Как ваша спина?

– Да что с ней будет. – всплеснула руками Полина, отмахиваясь от жалоб. – На ужин останешься? Маша такое мясо приготовила…

– Ирина останется здесь на год, – грубо обрубил наши любезности Игнат. – Жить будет в моей комнате.

– А вещи? Вещи позже привезут? – не растерялась Полина Фёдоровна, хотя полезшие наверх брови демонстрировали удивление.

– Займись делами, Поля, – сдавил от раздражения челюсть Игнат. – И чтоб я больше не видел сюсюканий. Не дом, а сборище расшаркивающихся баб.

Почему-то стало обидно за тётю Полю, с учётом того, что она вырастила этого неблагодарного говнюка. Если моя мама умерла, то его оказалась кукушкой, оставив двухгодовалого малыша на вечно работающего отца и укатив в Испанию с молодым и горячим красавцем.

– Зачем ты так? – не смогла сдержаться.

Погладила Полину по плечу и повернулась к Игнату, встречаясь с ненавистью в чёрных глазах. Хотела пристыдить его, но от испепеляющего взгляда подавилась порцией возмущения. Так и стояла с открытым ртом, схватившись за горло и замерев от шока. Не ожидала ощутить на себе столько презрения от Немцова.

– Рот закрой и иди наверх, – рявкнул он, стискивая кулаки и издавая характерный шелест смятым пакетом. – Ужин подавай через пятнадцать минут, – дал указания экономке.

Поднималась по лестнице, сжимаясь от саднящего зуда на коже. Такие перепады настроения пугали. Свалившаяся ответственность и годы ведения бизнеса изменили беззаботного мажора, сделав его жёстким и нетерпимым к слабостям. Шла, как овца на заклан, всё ещё не понимая, что меня ждёт и как вести себя с Немцовым.

– Раздевайся, – захлопнул дверь Игнат, бесшумно проходя к кровати и бросая на неё измятый пакет.

Напряглась, замерев соляным столбом. Допускала такое использование моего тела, но не сходу, зайдя в спальню. Рука взметнулась вверх, пальцы зависли над пуговицей. Столько раз мечтала об этом, лёжа в одинокой постели, представляла, как Игнат подминает под себя, вдавливая в матрас. Но сейчас, почему-то, окатило жутким стыдом, парализовало от какой-то девственной неловкости. Было бы легче сделать этот шаг, если бы он хотя бы поцеловал.

Глава 4

На кресло полетела блузка, сверху упала юбка и неловко снятые колготы. Подумала, что нужно было надеть чулки, чтобы избавиться от них красиво, выгнуть спину, оттопырить упругую попу, обтянутую чёрным кружевом.

Выпрямилась, не поднимая глаза, рассматривающие ворсинки пушистого ковра. Чувствовала, как горят багрянцем щёки, как потеют ладони и, почему-то, немеют от холода ноги. Странное состояние – жар, смешанный с ознобом.

– Всё снимай, – резанул в тишине Игнат, бросая на мою одежду свой пиджак и рубашку.

Судорожно вдохнула, сглотнула порцию противно сгустившегося кислорода, закрыла глаза, прячась от тяжёлого взгляда в темноту. Завела за спину руки, дёрнула крючки и быстро стянула с плеч лямки, кажется, покрываясь краской с головы до ног. Мне, конечно, приходилось раздеваться перед мужчиной, но там процесс проходил естественно, обоюдно и с вполне понятной целью.

– На колени, – тем же резким тоном приказал Немцов, стоило мне стянуть с бёдер трусики.

Не выходя из темноты, медленно осела на колени, подалась немного корпусом вперёд, стыдливо прикрываясь волосами. Не любила делать минет. Слишком чувствительно реагировала на попытки пролезть поглубже, выворачиваясь от рвотного рефлекса. Сразу отвесила себе внутренне пинок, напоминая почему я здесь. Если надо, то, наверное, научусь делать горловой.

От ожидания зачастил пульс, кровь хлынула к лицу, давя на уши и болезненно врезаясь в виски́. Сквозь шумное дыхание и монотонный гул в ушах, услышала шелест пакета, мелодичный, металлический звон, ощутила вибрацию в воздухе. По коленке мазнула ткань, на затылок легла тёплая рука, в волосы зарылись пальцы. Ждала толчка головки в губы, неосознанно стиснула зубы.

Готовилась к чему угодно – к грубому внедрению в рот, к лёгкому шлепку по щеке, даже напряглась, ожидая удара плетью по спине, но не готова была к тому, что на шее туго сомкнётся ошейник, а по плечам полоснёт холодная цепь.

Дёрнулась, резко распахивая глаза и встречаясь с издевательским, надменным взглядом. Медленно подняла руку, коснулась шершавой кожи с металлическими клёпками на ней, издала непонятный звук, сглатывая подступивший комок горечи. Никакого питомца нет. Вернее есть… Немцов завёл себе зверушку.

– Это твой парадно-выходной костюм. Специально заказал для тебя в пет-шопе – оскалился Игнат, дёргая за цепь и подтягивая к себе. Заклёпки болезненно впились в шею, и я невольно потянулась вперёд, в попытке уменьшить давление. – Передвигаться будешь на четвереньках, есть и спать на полу. За нарушение приказа последует наказание, которое тебе очень не понравится.

Он говорил, и с каждым словом накатывала тошнота. Не смогла сдержать слёз, жалящих солью щёки и капающих на грудь. Стыд накрыл с головой, унижение чернотой просочилось в сердце, разрушая защитную оболочку.

– Будешь держать всё время в комнате? – прошептала, пытаясь смириться с новым положением.

Лучше бы тяжёлая работа, скудное питание и кандалы, чем так… голышом, с ошейником и с цепью в его руке. Всхлипнула, представив, как выгляжу со стороны. Господи, не дай бог кто-нибудь войдёт в спальню.

– Нет, – присел на корточки, равняясь со мной глазами. – Когда я дома, будешь везде следовать за мной, как послушная сука за хозяином.

– Голой? На поводке? Ты же шутишь, Игнат? Дом полон прислуги, наверняка, наведываются гости. Как я буду ползать перед ними без одежды и на четвереньках?

– Твоя задача служить и выполнять любые мои приказы, – процедил сквозь зубы, наматывая звенья на кулак и притягивая меня к себе. Злость ощутимо полоснула по лицу, царапая острой ненавистью. – Повторю тебе последний раз, Ира. Я не занимаюсь благотворительностью и прощать твоему папаше такой долг не собираюсь. Или ты расплачиваешься за него своей душой и телом, которые я за такую сумму пропущу через мясорубку, или Светлов пойдёт по этапу за финансовые махинации. Поверь, минимум пять лет я ему обеспечу. А теперь задай себе вопрос. Вернётся ли он к тебе?

Каждое его слово пробивало бронь, старательно наращенную годами. На что я готова ради отца? Наверное, на всё. Как когда-то он, заменивший маму, делавший возможное и невозможное ради моего счастливого детства и комфорта. Но чего мне будет эта жертва стоить? Унижения, позор, издевательства, порицание общества, невозможность жить после всего в этом городе, или вообще в стране. Вряд ли я когда-нибудь смогу выйти замуж, родить детей.

Дай бог, если смогу себя по кусочкам, излечить растерзанную душу, собрать растоптанную гордость, вернуть вкус свободы. Хотя… Вряд ли… Игнат весь фонит ненавистью и злостью. Он не оставит от меня живого места. Пустая оболочка, не видящая смысла жить.

Ад... Человек, которого я любила, кажется, десять лет, решил устроить мне ад. Где-то, скорее всего в другой жизни, я сильно провинилась, раз сейчас меня забросило в это пекло. И кто бы мне сказал ещё вчера, что моим мучителем, моим ангелом возмездия станет Немцов, тот мальчишка, что давным-давно выискивал подорожник в саду и прикладывал его к моей разбитой коленке.

– Вижу, ты призадумалась, нахер тебе это надо… Твой ответ, Ирина?

– Я расплачусь за долг отца, – казалось, мои губы онемели и отказывались двигаться, а вместо внятной фразы из горла просочился сиплый шёпот. Не расслышала сама себя, но Игнат всё понял.

– Хорошо, – прищурил глаза, всматриваясь в лицо, обескровленное осознанием. – Следующим этапом при неповиновении последует жестокое наказание. Не вынуждай меня делать тебе больно и ломать больше, чем собираюсь. Во мне нет ни капли жалости. Перед тобой дьявол, упивающийся твоими страданиями.

В каком-то тумане кивнула головой, закусывая губу и проглатывая скопившуюся, вязкую слюну. Слёзы ручьями стекали по подбородку, остро капали на грудь, змеями вились по животу, выжиная на теле невидимое клеймо, означающее только одно – моё падение, мою маленькую смерть. Пощады не будет. В этом доме я пройду все круги ада, если выживу за предначертанный год.

Глава 5

Тонкие швы ламината расползались мутными нитями, в колени нещадно впивался мелкий песок, ладони царапались о металлическую окантовку ступеней. Я ползла, скорее всего по инерции, подтягиваясь за поводком, дёргающим вперёд. Кажется, из-за отсутствия зрения в отёкших от слёз глазах, болезненно обострился слух, ловя каждый шорох, далёкие голоса, ненавистное бряканье цепи, звон посуды и столовых приборов, одуряющий стук моего сердца.

Пульсирующее давление грозило разнести голову, и я мечтала провалиться в обморок, отключиться от кровоизлияния в мозг, переломать себе конечности, лишь бы как-то притормозить грядущий позор. Видно, мои стенания были услышаны. Рука неловко соскользнула с лестничного пролёта, ноги подломились, стремясь по наклонной вниз, бок полоснуло острым краем мраморной облицовки.

Почему-то совсем не испугалась падения. Наоборот, понадеялась, что оно станет фатальным. Сверху раздался отборный мат, резкий рывок сдавил шею, перекрыл дыхание, удерживая голову на весу и тормозя набирающее скорость сползание.

– Дура, блять… – ещё один рывок, выкручивающий позвонки и лишающий возможности шевелиться, пинок ботинком под бедро, приказывающий собраться в кучу. – Ходить разучилась?

Захрипела, судорожно схватилась пальцами за грубую кожу ошейника, ломая ногти в попытке отодрать его и пропустить немного воздуха. Почувствовала крепкий захват под рёбрами, и следом устойчивую поверхность под попой. Подтянула ноги к груди, закрываясь от внешней угрозы, и сглотнула вязкую слюну, морщась от спазма в напряжённом горле. Я больше не знала этого Игната и не представляла, что ещё можно от него ожидать.

– Поднимайся, – рявкнул, дёргая цепь. – Нечего сидеть.

Собралась с силами, как мантру твердя себе ради чего я ползу голой по лестнице, перевалилась на колени и продолжила спуск в ад. Я смогу. Достаточно только отстраниться от реальности, закрыть глаза, заткнуть уши, представить, что вокруг никого нет.

На ровной поверхности Игнат ускорился, вынуждая быстрее перебирать коленями. Тело покрывалось ледяной испариной, лицо горело, стылая кровь еле продиралась по венам. Состояние, когда не понятно – холодно тебе или жарко. До столовой доползла в невменяемом состояние, то ли на грани обморока, то ли приблизившись к стадии сумасшествия.

– Господи, Игнат, ты с ума сошёл? – сквозь густое марево ввинтился визг тёти Поли. Где-то на периферии булькнул непонятный звук, изданный, скорее всего, Марией. – Ирочка, доченька. Как же так…

– Ты забыла своё место, Полина?! – приложился кулаком по дубовой столешнице Немцов, повышая голос и одновременно подтаскивая меня к ноге. – Твоя работа прислуживать! Вот и прислуживай молча!

– Когда ты стал таким? – прошептала Поля, сдавленно всхлипывая. – Отец устал в гробу переворачиваться.

– Ничего. Движение жизнь. Правда, не про него, – зло хохотнул Игнат, скрепя деревянными ножками. – Накрывай на стол.

Немцов сел на стул, перекидывая цепь на спинку, взял стакан с водой и, как будто происходящее норма, спокойно его опустошил, гулко глотая живительную жидкость. На мгновение промелькнула мысль попросить попить и смочить пересохшее горло, но сразу её отогнала. Не самый лучший момент, чтобы привлекать к себе внимание. Апофеозом тихого, семейного ужина стала тарелка с едой, небрежно поставленная на пол передо мной.

– Ешь, шавка, пока хозяин добрый, – с издёвкой обронил Игнат, двигая миску мыском ботинка, пока она не упёрлась краем в мои колени.

От доброты хозяина тошнота подпёрла к глотке. Если, зайдя в дом, запах мяса показался божественным, то сейчас от специй, чеснока и трав только мутило, накапливало кислую слюну и вызывало полное отторжение к пище. Я не знаю, с кем Немцов привык играться, кого кормил как собаку на полу, но мне кусок не лез в горло. Как вообще всё это можно сносить, набивать желудок и культурно потягивать вино.

Смотрела невидящим взглядом в расплывающееся блюдо, ссутулившись и стараясь хоть немного прикрыться волосами, повторяла причину своего положения и отсчитывала секунды до конца этого вечера. Время, на удивление, замерло. Время, вообще, странная штука.

Когда тебе хорошо, когда ты смотришь на закатный горизонт, раскрашенный яркими мазками уходящего солнца, сидя на берегу моря, когда рассекаешь дорожку в бассейне, и прохладная вода приятно обволакивает тело, держа его в невесомости, когда несёшься на автомобиле по пустынной трассе, соревнуясь скоростью с неугомонным ветром, оно стремительно осыпается песком, не позволяя зависнуть в вечности.

Сейчас же минуты растянулись в часы, в сутки, в неопределённую, резиновую субстанцию, облепившую кожу противной, вязкой плёнкой. Ощущала себя поруганной, изнасилованной и выставленной на стеклянной тумбе для всеобщего обозрения.

– Жри давай, сука, – в бешенстве процедил Игнат, пиная тарелку ногой и переворачивая её, – пока дают нормальную еду.

Мясо, овощи, брускетта с паштетом расползлись по тёмной плитке абстрактной картинкой чудаковатого художника. Не с первого раза подцепила задеревеневшими пальцами стручковую фасоль, подкатившуюся к бедру, поднесла ко рту и, склонив ниже голову, зажала в кулаке, старательно впустую двигая челюстью.

Почему-то была уверена, что стоит сделать лишнее движение, разозлить ещё больше Немцова, и он применит силу, скорее всего, пройдётся по мне кулаками. Несколько раз проделала тот же манёвр, изображая привычное поедание ужина и давясь слезами. Боже, когда же закончится этот день.

– Смотрю, ты уже сыта? – небрежно заметил Немцов, поднимаясь и наматывая на запястье поводок. – Сучку надо выгулять.

Мне только оставалось тяжело вздохнуть, пошевелиться на затёкших ногах и поползти следом, молча превозмогая болезненные покалывания миллиона мелких иголок под кожей. Игнат протащил меня по всему дому. Позанимался в спортзале, посмотрел телевизор, пару раз вышел покурить на неотапливаемую террасу. И всё это время я послушно сидела на полу, ожидая, пока хозяину надоест скрашивать свой досуг. Иногда он похлопывал меня по макушке, как послушную псину, ждущую ласки, только как-то остервенело, брезгливо, со злостью.

Глава 6

Волос коснулись пальцы, зарылись в них пятернёй, сжались в кулак, до судорог натягивая корни. Казалось, стоит мотнуть головой, как скальп останется в руке Немцова. Взмахнула ресницами и наткнулась взглядом на стоящий член, покачивающийся в неприличной близости к лицу.

– Открой рот и отработай, – ткнул в губы головкой Игнат, надавливая и впечатывая в зубы. – Давай, сука, отсоси на миллион, в который мне обходится каждый твой день.

Приоткрыла, впустила, почувствовав солоноватый вкус на языке. Окатила ненавистным взглядом и сразу задохнулась от глубокого толчка. Знаете, все мои познания о минете оказались детским лепетом. Всё это – «можешь взять поглубже, Ирусик?», «помоги себе рукой», «прости-прости, я увлёкся» – осталось в прошлой жизни с нормальным мужиком.

Немцов же натягивал мою голову на себя, намотав волосы на кулак, параллельно толкался бёдрами сам, грубо вбиваясь в горло, отказывающееся свободно впускать его и упрямо сопротивляясь. Его не смущал мой хрип, покрасневшее от отсутствия кислорода лицо, стекающие сопли, брызгающие крупными каплями слёзы, капающие на грудь слюни, пошло хлюпающий звук, нечеловеческий бронтид рвотного позыва. В какой-то момент порадовалась, что ничего сегодня не ела.

Он долбил, впечатывая меня носом в пах, задерживался, сжатый спазмами, выходил и с размаху внедрялся снова. По спине сползали ледяные дорожки пота, темнело в глазах, пекло в лёгких, а глотка горела, словно в неё вставили раскалённую арматуру. Ощущение, приближающейся смерти. Не самый лучший конец в двадцать четыре года.

На краю сознания, прощаясь с жизнью, захлебнулась горечью спермы, потоком пошедшей через нос. Хозяин, садист, насильник с противным хлюпаньем высунул свой ствол, несколько раз шлёпнул им по моим щекам и оттолкнул, сыто потягиваясь.

Поняла, что держалась за счёт хватки в волосах, а, получив свободу, завалилась на бок, судорожно хватая ртом кислород, всхлипывая, давясь вязким семенем и из последних сил сдерживая истерику. Почему-то не хотелось лишний раз тешить представлением Немцова. Не проникнется. Не пожалеет.

Он ничего больше не сказал. Просто выключил свет, лёг в кровать, немного поворочался, устраиваясь поудобнее, и через несколько минут мерно засопел, изредка тихо всхрапывая. Только тогда я почувствовала себя в нестабильной безопасности и смогла отпустить удерживаемые весь вечер эмоции.

Как завалилась на бок, так и лежала, рискнув подтянуть только колени к груди и обнять их, содрогаясь в безмолвной истерике. Тело пробивала крупная дрожь, цепляясь и обвивая позвонки, по венам сочилась ледяная лава, вымораживая изнутри, во рту стоял отвратительный вкус спермы, раздражая повреждённое горло. Казалось, в нём не осталось живого места, а каждое сглатывание сопровождалось болезненным спазмом.

Корчась от ломки в костях, поняла, насколько замёрзла без привычной одежды. Сбрасывая её перед принятием ванны, обнажаясь перед тем, как заняться сексом, не испытываешь такой нехватки и потребности в ней. Сейчас же меня маниакально плющило от желания натянуть и укутаться хоть во что-нибудь. Брось мне половую тряпку, и я была бы рада ей больше, чем когда-то новой шубке.

Странно, но, скорее всего, сработала защитная реакция организма. Вместо воспоминаний сегодняшнего вечера, меня терзали картинки детства. До сих пор не могла принять такого изменения друга. Что случилось с тем Игнатом? Откуда в нём столько жестокости? За что он так со мной? Чем я ему не угодила?

Постепенно мои рыдания перешли в нервную икоту, звонко щёлкающую в темноте, пропахшей густой похотью. Зарылась лицом в колени, чтобы снизить громкость и не тревожить сон хозяина, и морщилась от исходящей от меня вони. Навязчивая потребность в ду́ше стала тем самым рычагом, который на время отключил другие переживания. От засохших следов «любви» Немцова стянуло кожу, и невыносимость терпеть на себе грязь сводила с ума.

Не рискнула пошевелиться и посетить ванну, хоть через некоторое время захотелось не только в душ. Страх удерживал на месте, а вместе с ним снова навалилась истерика, переходящая в апатию. Так я себя чувствовала после ревностного всплеска, когда первый раз увидела Игната, тискающего девицу. Именно тогда, пролежав два дня в кровати, тупо пялясь в стену, пройдя все стадии от ненависти до смирения, переболев, я поняла, что Немцова стоит любить на расстоянии, не теша себя надеждой быть когда-нибудь с ним.

Как нельзя кстати пришлась фраза: «Бойтесь своих желаний. Иногда, они могут сбываться». Сбылось… Сейчас я в его спальне, несколько часов назад делала минет, что в нормальной ситуации можно было бы посчитать за сексуальный контакт… Только место моё на полу, а на взаимное удовольствие права не выдавали, как и на свободу.

Папа всегда говорил, что я похожа на маму. Такая же упёртая и свободолюбивая. Он с тоской повторял, что посадить на цепь меня невозможно. Я всегда буду смотреть на волю, пока не сломаюсь и не уйду. Как же так получилось, что на мне ошейник, и от свободы отказалась сама? Как папа позволил загнать в ловушку себя и позволил попасть туда мне?

Ни разу не усомнилась в честности отца. Мы всегда жили по средствам. Отпуск за границей раз в год, при поступлении на бюджет в подарок автомобиль средней ценовой политики, купленный на отложенные для обучения деньги, сезонный шопинг не в особо брендовых магазинах. Папа мог бы тратить больше, зарплата позволяла, но он никогда не стремился к роскоши и излишествам, предпочитая вложиться в ценные бумаги, чтобы потом у меня была подушка безопасности.

Я готова была отдать всё. Отказаться от дома, квартиры, счетов и бумаг, лишь бы не проходить через унижение и весь этот ад. Согласна была на комнатку в коммуналке и работу продавцом в супермаркете, только бы не ползать голышом перед посторонними.

За окном темнота растворилась в серости, сквозь прозрачные занавески вползая длинными тенями в комнату. Языки полумрака лизнули кровать, исполосовали сумрачными кляксами безмятежно спящего Игната. Сволочь! Как можно причмокивать и улыбаться во сне, когда так поступил с человеком?

Глава 7

Еле разомкнула глаза, опухшие от нескончаемых слёз. Ощущение, что в них совком засыпали мелкий песок, а ещё и в горло. Игнат навис сверху, давя волной негатива, что-то громко выговаривал, дёргая за цепь, но от слабости, сухости во рту, саднящего дискомфорта в глотке, я ничего не слышала, погрузившись в себя и в свои потребности.

Это какой-то идиотизм. Такая простая потребность посетить ванную комнату сейчас оказалась под запретом. Даже собак выводят на улицу и всегда ставят миску с водой. Наверное, положение моё намного ниже, чем у домашнего питомца.

– Оглохла, идиотка? – рванул за волосы, подтягивая наверх. – Приведи себя в порядок. Воняешь, как подзаборная шлюха. У тебя пятнадцать минут.

На этих словах Немцов освободил меня от ошейника, грубо сдёргивая и царапая клёпками кожу, бросил в лицо полотенце и многозначительно посмотрел на открытую дверь. Попыталась подняться на ноги, но колени тряслись от напряжения, заваливая, как неваляшку. От смены положения потемнело в глазах, и передвижение на четвереньках показалось самым безопасным.

Игнат хмыкнул вслед, но мне в данный момент было на него наплевать. Передо мной маячила возможность добраться до санузла, смыть засохшую сперму с соплями и промочить саднящее горло. Глядя в зеркало, испытала мерзкую брезгливость по отношению к себе. Докатилась. На голове сплошной колтун, на шее яркая полоса с мелкими царапинками, на коленях синяки с ссадинами, на подбородке и груди… Фу… Всё смыть. Срочно…

Прошёл всего какай-то день, а я действительно похожа на потасканную шлюху, отдающуюся за дозу. Увидел бы меня папа. Господи, нет… Лучше бы не видел никогда. Он не перенесёт позора своей дочери. Застрелит Немцова и наложит руки на себя.

Оттолкнулась от столика и шагнула в кабину, выкручивая краны на всю. С каким-то диким остервенением тёрлась мочалкой, сдирая грязь, унижение и воспоминания прошлого вечера. Когда кожа горела огнём, а пространство заволокло паром, позволила себе сделать воду похолоднее, шипя от резкой смены температуры.

Ледяные капли неприятно били по плечам, потоком стекали по спине, возвращая в «здесь и сейчас». Только одни сутки из трёхсот шестидесяти пяти дней. Впереди придётся с захлёбом жрать издевательства, молча глотать и ждать следующего удара.

Зубы чётко отстукивали дробь, по лопаткам пошло онемение, душу заволакивала стужа, когда с грохотом открылась дверь, ударяясь о столик с раковиной и со звоном роняя бутылочки и флакончики.

– Твоё время вышло. Какое ты имеешь право заставлять меня ждать?

Словила губами последние крохи воды, сворачивая кран и сутулясь под тяжёлым взглядом Игната. Почему-то вспомнила, что так и не попила, хотя долго простояла под душем. Не поднимая глаз, потянулась за полотенцем, но была остановлена жёстким захватом за плечо. Уверенное давление пригнуло к полу, в колени впились острые швы плитки, звяканье расстёгиваемой пряжки не оставило сомнений в последующем требовании.

Послушно открыла рот, закрывая глаза и принимая волю Немцова. Такими темпами через полгода стану профессиональной минетчицей. Всё прошло как вчера. Больно, жёстко, грубо, тошно, но без слёз. Холод изнутри будто отключил эмоции, превращая жертву в бездушную тварь, подчиняющуюся хозяину.

Поднялась на ноги, дождавшись контрольных шлепков по щекам, обмоталась полотенцем, противно царапающим по замёрзшей коже, склонилась над раковиной, смывая вспененную слюну со сгустками спермы. Отвратительное ощущение беспомощности и безнадёжности. С упоением прополоскала рот, выдавила на палец пасту и размазала её по языку и зубам, жадно вдыхая свежий аромат мяты.

Игнат ждал меня в спальне, держа в руке ошейник и брезгливо осматривая съёжившееся тело и волосы, свесившиеся мокрыми сосульками. Молча опустилась на колени, слегка отклоняя в бок голову и подставляя шею. Поморщилась от стягивающего ощущения, глотая вновь подступившую тошноту.

– Помимо наказаний, я решил ввести поощрения, – похлопал меня по макушке Игнат, старательно демонстрируя моё положение дворовой суки. – За хорошее поведение будешь получать один элемент одежды. Глядишь, через неделю будешь ползать одетая.

Ублюдок! Поощрять он собрался! Непотребные слова рвались наружу, но я с усилием придавила их, зарывая подальше. Откинулась назад, заглядывая в красивое и надменное лицо. За что моё сердце когда-то откликнулось на него? Избалованный деньгами и властью мальчик, лишённый чести, фамильной гордости и сострадания. Извращённый пороками и безнаказанностью.

– Заработала, – как пощёчину, бросил у ног резинку для волос, с язвительным интересом наблюдая за моей реакцией. – Научишься отсасывать от души – возможно, получишь трусики.

Подцепила пальцами резинку, раскатала по руке, оставив на запястье. Не решилась собирать в хвост единственную защиту наготы. За завесой волос появлялась маленькая, призрачная стена от чужих, порицательных взглядов. Да, прозрачная, за которой не спрячешься, но если закрыть глаза, отрешиться от реальности, то в уме она становилась затонированной, скрывающей истекающую слезами душу.

В столовой нас встретила только тётя Поля. Никогда не устану её благодарить за незаметную для Немцова заботу и поддержку. Она натянуто поздоровалась, расставляя посуду на столе. Рядом со стулом Игната оказался постеленный коврик. Полина постаралась или Игнат приказал? Какая разница…

К ногам плюхнулась тарелка с сырниками, ягодами и горячими круассанами, а чуть в стороне приземлился стакан с свежевыжатым апельсиновым соком. Есть совсем не хотелось, горло нещадно саднило, но я всё равно заставила себя покрошить и проглотить половину порции.

После завтрака Игнат отвёл меня в спальню, оставил в привычном углу и вышел, заперев на замок за собой дверь. С облегчением выдохнула, оказавшись одна в закрытой комнате. Временная передышка без Немцова, переполненного злостью и властью, без нечаянной заботы тёти Полины, относящейся ко мне как к дочери, без безмолвных свидетелей в виде стен этого дома, принимающих меня когда-то по праздникам и в новогодние каникулы.

Глава 8

Моё существование превратилось в день сурка. Пятнадцать минут в ванной, утренний минет, тарелка с завтраком на полу, после него полное одиночество. С приходом Немцова ужин, культурная программа, включающая спортивный зал, просмотр телевизора в гостиной, работа с бумагами в кабинете. Всем этим занимался Игнат, а я смиренно сидела на коленях.

Сложнее всего давался вечерний минет. Если утром хозяин кончал быстро, то перед сном он с каким-то извращённым удовольствием растягивал процесс. Приходилось отрабатывать до ломоты челюстей и до непроходящих мозолей на коленях.

Смешно, но спустя пять дней в его доме, для меня такая жизнь постепенно становилась нормой. Я всё чаще погружалась в себя, отключаясь от реальности и не замечая отсутствия одежды, не реагируя на присутствие людей, не откликаясь на злость Игната.

Даже угол в спальне, где я проводила большую часть своего времени, стал родным, будто меня туда заселили ещё в младенчестве и сказали, что теперь это мой маленький домик. В нём было комфортно лежать, невидяще пялясь в окно или в стену.

Больше не пыталась найти причины чёрствости и ненависти Немцова, не мучалась вопросом «почему?». Он просто такой, со своими тараканами, со своими пристрастиями, со своими взглядами на досуг и на живность в доме в моём лице. Странная эта сука-любовь. Тебя унижают, над тобой издеваются, твою душу втаптывают грязными кирзачами в ад, а сердце не может отказаться от неё, как бы ты не пыталась выдрать.

Всегда удивлялась приспособленности крыс и тараканов. Что бы на них не выливали, как бы не травили, они привыкали к любым условиям, с двойным усилием начиная плодиться и размножаться. Вот и я, как крыска или тараканчик, принимала в себя всю грязь, срастаясь с ней, впитывая её, становясь роднее что ли…

Бред, конечно, но изоляция, тишина, запрет говорить, постоянный холод, изматывающее чувство стыда, скорее всего стали притуплять мозговую деятельность. Смотреть с надеждой на очередной пакет в руках Игната и, всего лишь, испытывать малюсенький укол разочарования, когда к мои ногам летел чулок, затем второй, на четвёртый день пояс с подвязками.

Немцов не обманул. Поощрения выдавались стабильно после изматывающего контакта перед сном. Только они больше издевались, чем одевали, лишний раз указывая на моё место. Полина тяжело вздыхала каждый раз, видя меня в обновке, качала головой и со свистом выдыхала воздух. В моём полузомбированном состояние я уже не могла оценить даже этой жалости с её стороны.

На шестой вечер Игнат ворвался в спальню излишне возбуждённым, нервным, заведённым что ли. Как будто принял что-то запрещённое, разогнал адреналин до бешенной скорости и никак не может остановиться.

– Надевай, – кинул в лицо свёрток и в нетерпение качнулся на пятках. – У меня для тебя сюрприз.

От его насмешливого взгляда и от издевательской интонации, с которой он произнёс слово «сюрприз», под языком неприятно засосало. Больше походило на очередную подлость с его стороны, но разве был у меня выбор?

Вытряхнула из пакета щедрый дар хозяина, сглотнув очередной ком разочарования. Микроскопическая комбинашка чёрного цвета из прозрачного шифона, отстроченного тонким, красным кружевом. Подавила возмущение, навешивая маску послушания. Поняла уже, что, если покорно выполнять приказы, не взывать к жалости, молчать и не давиться слезами, и в роли рабыни можно сносно существовать.

– Поторопись, – процедил сквозь зубы, сбрасывая пиджак с галстуком и подворачивая рукава рубашки. – Поля на стол накрыла. Время ужина здесь по чёткому расписанию.

Просунула руки в тонкие лямки, почувствовала приятное скольжение ткани по коже. Кажется, забыла ощущение прикрытого тела. Да, абсолютно блядский наряд. Да, совершенно ничего не скрывает, а наоборот, подчёркивает только развратность хозяйки, но этому сумасшедшему чувству незримой защиты я была по-человечески рада.

Подцепив цепь, Игнат пошёл выгуливать «нарядную» собачку. По лестнице спускалась бочком, стараясь снять нагрузку с покоцанных коленей. Может, через пару месяцев они привыкнут к грубому трению, но пока ступени болезненно впивались в суставы.

Затормозила, услышав мужской смех, доносящийся из столовой, испуганно глянула на Немцова и замотала головой. С меня достаточно свидетелей моего позора. В данный момент Игнат вознамерился переступить последнюю черту.

– Чего остановилась? Друзьям детства не рада? – повернулся Немцов, растягивая рот в жестоком оскале. – Бесполезно упираться. Надо будет, втащу тебя туда за волосы.

Мне было всё равно. Пусть за волосы, пусть пинками. Лишь бы не сама, не добровольно. Вцепилась в перила, сжав губы, отказываясь играть по его правилам.

– Я предупреждал тебя о поведение и последствиях? – обманчиво ласково проговорил Игнат, наклоняясь и хватая меня за волосы. – Сейчас ты вползёшь в столовую и будешь послушной сукой, иначе сегодня же твой отец окажется за решёткой.

Захотелось вцепиться ему в морду, разодрать её в кровь, выцарапать ненавистные глаза и покинуть навсегда этот дом, но проблемы с сердцем папы не позволили вспылить. Вспомнились его слова, которые он часто повторял в тяжёлые моменты. «Бог отмеряет нам ровно столько испытаний, сколько мы можем вынести». Кивнула головой, стараясь восстановить сбившееся дыхание и выровнять пульсирующую в висках аритмию.

Глава 9

Стоило ступить в проём, как голоса сразу затихли, погружая помещение в звенящую тишину. На стульях развалились братья Казанцевы, когда-то в детстве гнобившие меня. «Нищебродка, по ошибке оказавшаяся на празднике жизни» – так любил говорить Влад, цепляя меня на мероприятиях, устраиваемых Немцовыми. «Плоскодонка» – вторил ему Денис, оттягивая моё платье в области груди.

– Смотри-ка, – разбил вдребезги тишину Денис. – У Ирки сиськи с задницей выросли.

– Даааа, хороша сучка стала, – протянул Влад, проходя по мне похотливым взглядом.

Чувствовала, как горят от стыда щёки, и одновременно по спине ручьём стекает мерзкий, ледяной пот. Ноги перестали шевелиться, и до коврика Игнат практически меня доволок. У коленей брякнула миска с едой, демонстративно подвинутая мыском ботинка, а рядом с бедром Поля осторожно поставила стакан с соком, незаметно погладив по плечу ладошкой.

Казанцевы наперебой стебали меня, разражаясь смехом при более похабных шутках, а Немцов неспешно попивал коньяк, злорадно улыбаясь и кивая в подтверждении их слов.

– Что-то твоя собачка совсем не ест? Зажралась на дорогих продуктах, – заржал Влад, наклоняясь и заглядывая под стол. – В следующий раз привезу ей чаппи. А если будет хорошо себя вести, то перепадёт сахарная косточка.

Пропустила мимо ушей его слова, беря стакан и делая глоток. По языку растеклась терпкость креплёного вина, разбавленного в соке. Не очень крепко, но на голодный желудок должно было дать нужный результат. Слегка отключиться, отстраниться от выжигающего позора, погрузить ощущения в пьяный дурман. Прикрыла глаза, чувствуя тепло, расползающееся по венам. Воздала благодарность высшим силам за то, что подарили мне тётю Полю.

Больше не слышала издевательств, уйдя в себя и слушая ток крови. Мысли плавно погружались в приятное небытие. Из неги вырвал звон посуды и разметавшаяся по полу еда.

– Ничего, – выплюнул Игнат, дёргая за цепь и подтаскивая к стулу. – Поголодает и будет с удовольствием жрать чаппи.

Казалось, Немцов достиг дна в моём унижение. Выставить голышом перед общими знакомыми, заставить ползать перед ними на четвереньках и кормить как собаку… Если бы тогда я знала, что до дна ещё очень далеко, что таких ныряний будет ещё нескончаемое количество, что вот это дно окажется всего лишь неглубоким погружением в загнившую воду.

Намотав поводок на кулак, он тащил меня в гостиную, передавливая доступ кислорода и не обращая внимание на хриплое сопротивление. Перебирала ногами, цеплялась пальцами в жёсткий ошейник, но всё равно за ним не поспевала. Игнат дошёл до дивана, пнул меня мыском, заставляя собраться и принять сидячую позу, и развалился на мягких подушках, широко расставив ноги.

Казанцевы сели напротив, с животным интересом разглядывая меня. Они пили, курили, разговаривали о делах, вспоминали приколы из детства, и всё это время я чувствовала на себе хищные взгляды. Отсчитывала секунды, ожидая, что вот-вот хозяин отведёт меня в спальню… пока, вдруг, не звякнула пряжка ремня, и болезненно не натянулась цепь, стягивая шею.

– Давай, сучка, обработай хозяина, – нетрезво бросил Игнат, подтягивая к своему бедру. – Покажи гостям, какая ты послушная рабыня.

Упёрлась в его колени, отталкиваясь и заваливаясь назад. Комбинашка задралась, демонстрируя всё, что я тщетно пыталась прикрыть. Немцов подскочил, схватил за волосы и с силой вдавил лицо в пах, царапая молнией щёку.

– Ты будешь сосать, тварь, сама, иначе я вгоню тебе член по самый гланды, – рычал он, наматывая прядь на руку.

– Нет, – с остервенением боролась за свои права, лупя кулаками его по ногам. – Ты не посмеешь насиловать меня при всех.

– Какая непослушная у тебя сука, – материализовался сбоку Влад, выворачивая за ошейник мою голову и сдавливая пальцами подбородок. – Могу поучить смирению, раз сам не справляешься.

В его бледных, мутных глазах горела извращённая похоть, губы подрагивали в чудовищном оскале, а хватка сжималась словно тиски. Затопило каким-то первобытным страхом, и мне бы притихнуть, сделать всё, что приказывает Игнат, но тело отказалось подчиняться, забившись в истерическом припадке.

Помощь пришла от Дениса, чего я совсем не ожидала. Он оттащил брата от меня, смеясь и успокаивая:

– Ну зачем ты Иришку пугаешь, Влад? Они с Игнатом сами разберутся. Не лезь. Немец сейчас выведет свою игрушку, пожурит её, накажет, может быть, а потом вернётся к нам, и мы обсудим проект «Роско». Не стоит трепаться о нюансах при посторонних.

Вопросы бизнеса перевесили желание Игната заняться моим перевоспитанием прямо здесь и показать друзьям, как глубоко он вбивается в глотку. Хватка в волосах ослабла, поводок с лязганьем вытянулся в струну, утаскивая меня за пределы гостиной. Вместо спальни Немцов воспользовался кладовкой. Я влетела туда от грубого пинка, заваливаясь на бок и сдирая кожу на бедре о кафельную плитку.

– Посидишь тут до утра, а завтра получишь своё наказание, сука.

Дверь с грохотом захлопнулась, в замочной скважине провернулся ключ, лампочка на потолке моргнула и тесное помещение погрузилось в темноту. Здесь холод шёл и от пола, и от стен, пробирая до костей и покрывая кожу зудящими мурашками. Поток кондиционированного воздуха равномерно поступал из вентиляционной решётки, и спасения от него не было.

На ощупь убрала с узкой полки овощи, переставляя тяжёлые ящики на свободный пятачок, примостилась, скрючившись и обхватив плечи руками. Истерика постепенно сходила на нет, уступая место иступлённому бессилию. Сколько я так пролежала, стуча зубами, проклиная Игната, впадая в вязкий, изматывающий полусон?

Не заметила, как стих шум кондиционера, как кто-то тихо поскрёбся в дверь. Где-то по краю сознания скользнул шёпот Полины, прерывающийся всхлипами и словами сожаления. Не было сил отвечать, да и не хотелось шевелиться и выплывать из небытия. Организм сдался и отключил меня, помогая пережить очередную ночь.

Если бы я знала, к чему приведёт мой протест. Насколько высока будет оплаченная цена. Что придётся мне потерять. Лучше бы я с упоением отсосала им всем, причмокивая и заглатывая глубоко в горло. Знала бы…

Глава 10

То, что наступило утро, я поняла только по открывшейся двери и режущему по глазам яркому свету, проникающему через большое, кухонное окно. В проёме стоял Игнат, сверля меня злым, колючим взглядом, а за его спиной топталась тётя Поля, держа в руках поднос с едой.

Все действия происходили в гнетущей тишине. Немцов отодвинулся, пропуская Полину, та на соседнюю полку поставила тарелку с кашей и стакан сока, следом хозяин втолкнул ногой пустое ведро. Несложно было догадаться для каких нужд.

Спешно впихнула в себя завтрак под присмотром действующих лиц, залпом проглотила напиток, щедро сдобренный градусами. Как ещё Игнат не унюхал нотки дубовых бочек и типичный запах клоповника? Никогда не любила алкоголь, но сейчас была ему рада. Стала понимать тех людей, которые топили проблемы в бутылке. Пьяное тепло, стремительно растекающееся по кровотоку, приятно ласкало и одурманивало мозг.

Полина собрала посуду и вышла из тесной конуры, низко опустив голову и тяжело вздыхая. Немцов ещё мгновение прожигал ненавистью и хлопнул дверью, отсекая от меня свет и оставляя с жестяным ведром, громко дребезжащим при попытке сдвинуть его в угол.

Мне оставалось снова влезть на полку и довольствоваться отдыхом от очередных унижений. Пока от такого наказания не испытывала большого дискомфорта. Поток холодного воздуха остановили, лежать на жёстком я уже привыкла, а в темноте лучше представлялось, что ты на свободе. Просто затянувшееся беспокойство, от которого спасёт скорое пробуждение.

Несколько раз я проваливалась в забытье, не отключая слух и ловя звуки подготовки к новогоднему вечеру, но большую часть вечера тупо сканировала черноту, стараясь не шевелиться и не растрачивать драгоценное тепло.

Волновал всего один вопрос. Сколько дней меня продержит здесь Немцов? Вспоминала промелькнувшее где-то ранее, на каком этапе люди начинают сходить с ума, оказавшись изолированными в темноте. Не припомнила, и, как оказалось, одиночество мне не грозило.

С приближением ночи начался какой-то абсурд. Происходящее даже в кошмарном сне не могло мне привидеться. Игнат молча выволок меня из кладовки, дотащил до большого зала, где Немцовы всегда устраивали банкеты и вечеринки.

Наряженная ёлка на постаменте в углу, накрытые столы для фуршета по периметру комнаты, удобные диваны, отделяющие зону отдыха от места для танцев. Не сразу заметила предмет, резко выделяющийся из праздничного антуража. Посреди гостиной стоял большой, деревянный столб с перекладиной вверху, по которой сползали цепи с кандалами.

– Ты не сделаешь этого, Игнат, – посмотрела на него забитой собакой. – Это уже слишком.

– Сделаю. Ты сама подписалась под договором и продала себя. Помнишь пункт про непослушание и последствия? – прищурился, с полным превосходством глядя на меня. – Хозяин наказывает рабыню по своему усмотрению.

Я вырывалась, кричала, пыталась сопротивляться, но наши силы были неравны. Немцов очень быстро справился со мной, растянув вдоль столба и приковав по рукам и ногам. Он чересчур аккуратно поправил задранную комбинашку, стянул порванные чулки и надел глухую маску без прорезей для глаз, закрывающую половину лица.

– Игнат, умоляю, не оставляй меня так, – взмолилась, оказавшись снова в темноте, но на обозрение. – Я буду послушной. Что угодно сделаю, только не надо публичности.

– Ты сегодня развлекаешь гостей. Начинай быть послушной.

Его смех отдалялся от меня вместе с шагами, а моё сердце бешено пробивало грудь, учащённо подпрыгивая от страха. Господи. Ещё вчера я думала, что нет ничего постыднее есть с пола на виду у троих мужиков, а неделю назад не могла даже подумать, что буду ползать голышом на четвереньках перед Полиной и Марией. В данный же момент я прислушивалась к тишине и молилась, чтобы Новый год Немцов справлял в одиночестве.

Увы… Мои молитвы не были услышаны. Вдалеке послышались голоса, приближающиеся с каждой секундой. Кожей чувствовала, как помещение заполнялось жаждущим зрелищ народом. На мгновение шум смолкал, натыкаясь на скульптуру в прозрачном одеяние, а потом сыпался удивлёнными комментариями в адрес находчивости хозяина и в мой.

То справа, то слева раздавались тосты, звон бокалов, неразборчивая речь, тихий и не очень смех. От разномастного гула, от страха и стыда кружилась голова, пульсировала кровь по венам, то ли бросая в жар, то ли рассыпая табун леденящих мурашек. Гости ели, пили, желали счастья и благосостояния в следующем году, а я болталась на грани срыва, боясь пошевельнуться и привлечь к себе внимание.

После курантов и запуска фейерверков ситуация резко поменялась. Почувствовала, как меня касаются чужие руки. И если изначально они были мимолётны и, скорее всего, из любопытства изучали порог дозволенности, то, с повышение градуса от спиртного, стали наглыми с прямой, нескрываемой похотью.

Через некоторое время по мне шарило несколько жадных рук, сжимая грудь, залезая под подол комбинации, сжимая ягодицы и протискиваясь между ног. Попытки отстраниться, мольбы отстать, слёзы, стекающие из-под маски, беспомощные рыдания, абсолютно не трогали обожравшихся уродов. За свою истерику я получала шлепки по бёдрам, пошлые обещания разделить на четверых и громкий гогот, привлекающий желающих развлечься.

Последней каплей стало вино, вылитое на грудь, и последующий за струями язык, прошедший от подбородка вниз. Наверное, переизбыток адреналина вскипятил кровь, болезненно ворвался в голову, разрывая все связи с реальностью. Ощущение, что меня накрыло душным куполом. Резко сократилась подача кислорода, гул завибрировал где-то вдалеке, ноги подогнулись, отказываясь держать. Режущая от наручников боль – последнее, что осталось существующим.

Провалилась в сгущающийся мрак, больше не чувствуя себя в этом мире. Кажется, по венам побежала наркота, активирую ту часть мозга, что стимулировала галлюцинацию. Послышался голос папы, где-то сверху донёсся рёв сирены, из яркого пятна света материализовалась мама, такая же красивая и молодая, как на свадебной фотографии с комода в гостиной.

Глава 11

Я лежала на дне, стянутая путами, видела просвет, но не могла всплыть. Словно придавили мраморной плитой, похоронив заживо. Меня, то бросало в жар, и казалось, я готова была содрать кожу, вздувающуюся пузырями от языков пламени, то втягивало в обжигающий лёд, впивающийся миллионами иголок в тело. Ощутила присутствие кого-то рядом, но как не старалась, приподнять, свинцом налитые веки не получалось.

– Давай, моя хорошая, надо выпить лекарство, – услышала женский голос, и по горлу потекла тёплая горечь, вызывая спазм мышц. – Что же он с тобой сделал, девочка? Лев Владимирович в гробу переворачивается.

– Тебе кто-нибудь позволял рот открывать? – вклинился резкий голос Игната, а следом хлопнула дверь.

– Ты не понимаешь, что творишь, – перешла на повышенный тон Полина. – Поздно будет, когда поймёшь. Ничего не сможешь исправить. Назад такое не откатить. Ира никогда тебя не простит.

– За языком следи, Полин! – прикрикнул Немцов. – Не дай бог скажешь ей хоть слово. Уничтожу! Не посмотрю, что ты, фактически, вырастила меня.

– Я буду молчать. Но не потому, что боюсь тебя, – тихо произнесла Поля, и по лицу с шеей скользнула приятная прохлада от влажного полотенца. – Ирина не выдержит в своём состояние. Ты заигрался, Игнат, перешёл черту. Такое не отмолишь.

– Твою ж мать! Словарный понос? – процедил мужчина, и даже я, не открывая глаз, почувствовала еле контролируемую злость. – Мне не придётся отмаливать. Каждый получил по своим заслугам.

– Но Ира-то что тебе сделала? – всхлипнула Поля, укутывая меня в одеяло.

– Она расплачивается за…

Мне очень хотелось узнать за что плачу я, но, видно, в питьё примешали снотворное, и меня просто выключило, погрузив в спокойную темноту. Там было хорошо, тепло и комфортно. Там не было Игната, ассоциирующегося в данный отрезок времени только с унижением и болью.

Проснувшись, я, наконец, смогла открыть глаза. Странно, но меня разместили не на полу в спальне Немцова, а в моей старой комнате, которую выделяли, когда Лев Владимирович был ещё жив. Те же персиковые обои с белыми завитушками, та же кровать, застеленная весёлым, жёлтеньким бельём, те же кофейные занавески, плотно отгораживающие свет из окна.

Сложно было понять, какое сейчас время суток. Помещение освещали настенные светильники, слегка разбавляющие неоновыми шарами полумрак. Странная тишина, полное отсутствие звуков, будто имение Немцовых вымерло.

Поля позаботилась обо мне в своё отсутствие. На тумбочке стоял стакан с соком, графин с водой и булочки под салфеткой. Есть не хотелось. Только пить. Во рту драло от сухости, как будто я не пила несколько дней. Осушила стакан сока и плеснула туда воды. Никак не могла смыть горечь и избавиться от саднящей боли в горле.

С сарказмом подумала, что хозяин приходил за своим утренним минетом, совсем не чураясь бессознательного состояния рабыни. Смешно, если бы не было так плачевно. Попыталась сползти с кровати, плюхаясь на колени. Шатало по страшному, в голове пульсировало и кружились вертолёты, а зрение мутило от чёрных пятен. В ванную комнату решила привычно ползти. Не факт, что Игнат разрешил мне ходить, так что не надо расслабляться.

Очень хотелось отодрать прилипшую комбинашку, оставшуюся на мне с новогоднего фуршета. Ощущала на себе вонь пота, смешанного с вином и с лекарствами. Всё ещё чувствовала следы чужих лап, словно меня измазали грязью и облили помоями. Кое-как содрала прозрачную тряпку, без сожаления бросила её в угол. Лучше ползать голой, чем надеть ещё раз эту пошлость.

Поднялась, держась за раковину, посмотрела в зеркало и отшатнулась. Оттуда выглядывало бледное нечто, обтянутое посеревшей кожей, с глубокими тенями на лице, с колтунами в засаленных волосах, свисающих жирными лохмами. Отвернулась и, держась за перегородку, шагнула в душевую кабину, выкручивая вентили на всю.

Упругие струи срывались сверху, жалили кожу и, кажется, вытягивали ту малость сил, что дотащили меня сюда. Опёрлась руками о стену, низко склонила голову, подставляя плечи и спину под тропический дождь. Жуткая потребность смыть всё то дерьмо, в котором вывалил Игнат, теша своё эго.

Наверное, он перешёл ту грань, которая удерживала больную любовь в моём сердце. Что-то надломилось во мне у столба. Уверенность? Вера в справедливость? Убеждённость, что у всего живого есть душа? Ничего не осталось. Только ненависть, погребённая под полнейшим безразличием к себе.

Странно, но стоя под обжигающим потоком воды, дыша тяжёлым, густым паром, упираясь лбом в нагревшийся кафель, мне было всё равно, что ещё сделает со мной хозяин. Прошлое осталось в старом году, настоящее ничего хорошего не предвещало, а будущее здесь окончательно стёрто для меня. После такого позора я не смогу вернуться к отцу и жить так, будто всего лишь каталась в отпуск.

– Ирочка, что же ты встала? – ворвалась в ванную комнату тётя Полина, и сквозняк противно скользнул по ногам, запуская крупную дробь мурашек. – Тебя три дня лихорадило, а ты полезла в душ.

Женщина протянула руку, отсекая воду и вытягивая меня. На плечи лёг длинный, махровый халат, укутывая в пушистый кокон. Поля подтолкнула в спину, охая и бубня неразбериху под нос.

– Посиди в кресле, пока я сменю бельё, – засуетилась Полина, скоро перестилая постель. Только перья летали, да невесомые пылинки поблёскивали в свете фонарей.

Встала, как только Полина закончила, и резко потемнело в глазах, заваливая обратно. Сколько же надо восстанавливать сил, чтобы так не штормило?

– Быстро в кровать, – прикрикнула она, как только меня повело в сторону. – И чтобы не смела вставать, пока достаточно не окрепнешь.

– Мне нельзя долго лежать, – качнула головой, послушно влезая поверх одеяла. – Игнат будет недоволен и зол.

– Улетел Игнат, – вздохнула Полина.

– Куда? – безразлично спросила, лишь бы не молчать. Жутко соскучилась по общению за неделю молчания. Хотелось просто поговорить.

– В Италию. Партнёр там у него, – не глядя ответила Поля, связывая бельё в узел. – На все новогодние каникулы уехал. Так что отдыхай, Ириш, и не волнуйся.

Глава 12

Время неспешно текло, отсчитывая день за днём. В отсутствии Немцова дом спокойно спал, снизив всю деятельность до минимума. Мария ушла в кратковременный отпуск, пользуясь короткой передышкой, а непритязательную еду на трёх человек готовила Поля.

Я с каким-то болезненным кайфом отлёживалась в кровати, куталась в халат и ела как нормальный человек, а не как послушная собачка. Никогда не думала, что буду с восторгом сидеть за столиком и орудовать столовыми приборами. Как ничтожно мало нам надо для счастья. Забери привычные вещи, отними устаканившуюся жизнь, а потом выдавай по капельке, строго дозируя, чтобы не было передоза.

Сколько бы тётя Полина не уговаривала выбраться из ракушки и пойти погулять во двор, я упиралась и сидела в комнате, боясь высунуть из временного убежища нос. Было стыдно даже перед фотографиями, занимающими место на стенах. Знала, что ни в чём не виновата, но все действия Игната покрывали позором именно меня.

Много думала все эти дни. Вся моя гордыня в прошлой жизни, всё моё деление на хороших и плохих, все мои скептические взгляды на мужчин, оказались погребены под толстым слоем рабского договора, спасающего отца от тюрьмы. Кто я теперь? Не человек, не женщина, не свободная личность, имеющая право на гордость и самоуважение. Уважения больше нет. Я была сама себе противна. Знал бы папа…

Очень хотелось позвонить ему, поздравить с Новым годом, узнать, как у него дела, просто послушать голос и утереть не сдержавшуюся слезу. Только вбитые в подкорку мозга правила, заставляющие отвечать за взятые обязательства, не давали нарушить договорные условия. Вот зачем отец с детства вкладывал эту догму в меня?

Если первые два дня я была готова к любым причудам Игната, то чем ближе маячил его приезд, я всё больше закрывалась в себе, страшась новых вспышек его садизма. Выбора у меня не было. Второго публичного столба я не переживу.

Утром в доме началась суета. В комнатах работали моющие пылесосы, стайка горничных щебетала, вытирая пыль, с кухни доносились ароматы свежего хлеба, жареного мяса и сдобной выпечки. Точного времени возвращения хозяина никто не знал, поэтому напряжение скрипело в воздухе весь день.

Я молчаливо прощалась с кроватью и халатом, морально готовясь к тяжести ошейника. Прождала до ночи, пялясь в окно и вздрагивая от каждого шума, но Игнат так и не пришёл, хотя точно прилетел ещё до обеда. Вглядываясь в даль, провожала блики фар, с облегчением теряя их в темноте. От напряжения устали глаза, а от нервного ожидания суставы выкручивало от ломки.

Не знала, когда он вернётся, и где мне сегодня спать. Далеко за полночь измотала себя настолько, что на последствия неправильного выбора стало плевать. Закуталась плотнее в большой халат, залезла под одеяло и провалилась в тревожный сон, просыпаясь от малейшего звука.

Видно, сработала внутренняя защита. В какой-то момент я провалилась в глубокое состояние покоя. Удивительно, но мне было хорошо, даже стали вырисовываться красочные очертания видений. Вынырнула резко от грубого захвата щиколотки и бесцеремонного сдёргивания с кровати.

Немцов был пьян, и разило от него дешёвыми духами, тяжёлым бухлом и грязным сексом. Он стоял, широко расставив ноги, с ненавистью буравил меня покрасневшими, мутными глазами, и шлепал себе по ладони розовым ошейником в стразах, тоньше, чем старый, очаровательнее, если не брать в расчёт отсутствие собаки.

– Надеюсь, урок усвоен? – выплюнул, нагибаясь и вытряхивая меня из халата. – Одевайся. Будем проверять твоё послушание.

Вывалила из пакета, лежащего на краю матраса, нечто, состоящее из тонких ремешков, и покосилась на Игната. То ли неудачно слетал в Италию, то ли пропил сегодня все мозги. Как можно приобрести такое безобразие и притащить домой?

– Шевелись. Достаточно отдохнула. Пора отрабатывать – подтолкнул, заставляя начать наряжаться.

Подцепила пальцами одеяние, разбираясь в какую дырку чего пихать. Наряд напоминал портупею, только с подобием трусов из тесёмочек. На обряжение ушло несколько минут, и всё это время Немцов недовольно перекатывался на ступнях и вдыхал, закатывая глаза. Знаю, что он считал меня медлительной дурой, бесился, но не соизволил помочь.

Кое как справилась, застегнув последнюю пряжку под грудью. Глянула на себя в зеркало, и ощутила удушающий стыд. Сказать, что я одета, значило жестоко поиздеваться на до мной. Ремешки приподнимали оголённую грудь, стягиваясь под ней, а тесёмки, заменяющие «трусы», выделяли эпилированный треугольник между ног и перекрещивались на ягодицах, врезаясь в белоснежную кожу. Развратнее и пошлее я не выглядела даже голой.

– На колени, сучка моя, – указал на место у ног хозяин, обхватывая ошейник и ожидая, пока я подставлю шею.

Снова путь по коридору, спуск по лестнице, марш-бросок через половину дома в комнату отдыха. Успела забыть, как правильно ползти, и с непривычки несколько раз подвисала на цепи, задыхаясь от передавливания горла ошейником. Он болезненно впивался в кожу, не давая сделать вдох и сглотнуть. Жуткое ощущение, сравнимое с удушьем.

Ожидаемо, в бильярдной находился Влад, не спеша потягивая виски и дымя вонючей сигарой. Затормозила на входе, багровея на глаза. Видела только свои кисти, но и по ним от ужаса пошли красные пятна. Как бы не сломалась я у столба, сколько бы не пролежала в безразличном состояние, присутствие Казанцева оказалось невыносимо.

– Чего застыла, Ирусь? – сально протянул, озабоченно пялясь на грудь, Влад. – Вползай и выгибай спинку. Будем тебе показывать, как мужики трахать умеют.

Глава 13

Вползла, стараясь не смотреть на Казанцева, развалившегося на угловом диване. Кожу жгло от его голодного взгляда. Хотелось закрыться, спрятаться, но я послушно двигалась в сторону зоны отдыха. Представляла, что они вдвоём могут сделать со мной, и старалась морально подготовиться ко всему, что здесь произойдёт. Лучше так, чем обездвиженной у столба перед несколькими десятками народа.

Немцов протащил меня по дуге, старательно обходя бильярдный стол, барную стойку и демонстрируя гостю ручного питомца. Дышала через раз, ощущая нехватку горького кислорода. Ремешки нещадно сдавливали под грудью, вызывая зуд и затруднение дыхания.

С приближением к Владу я всё больше замедлялась, а Игнат всё сильнее натягивал цепь, зло пыхтя и раздувая ноздри. Видела, в каком он состояние, понимала, что его лучше не бесить, но страх сковывал тело. С трудом подтягивала ноги, пытаясь не упасть и не вызвать в хозяине взрыв гнева.

Немцов сел на вторую половину кожаной громадины и подтянул меня вплотную к ногам, как обычно широко расставленным, когда владелец находился в расслабленном состояние. Мужчины начали одним им понятный разговор о перекрытиях, плотности металла для конструкций, перешли на стоимость акций конкурирующей компании. И всё это время Игнат гладил меня по голове, будто я его любимая собака, а Влад жадно пялился на грудь, гулко глотая виски.

– Твоя псинка, наверное, тоже хочет выпить, – указал стаканом на меня Влад, крутя головой и выискивая посуду. – Это как раз подойдёт.

Губы растянулись в пьяной улыбке, когда он узрел подставку под цветком. Потянулся, выломал поддон от горшка, вытряхнул мелкие комья земли и торопливо протёр рукавом. Тут же плеснул на дно приличную порцию вискаря и, подавшись вперёд, поставил его к моим ногам.

– Пей, – дёрнул за волосы Игнат. – И без рук.

Сгорая от стыда, закипая от ненависти, наклонилась и лизнула противную жидкость, надеясь, что спирт обезвредил грязь в поддоне. Собиралась выпрямиться, но тяжёлая рука схватила за шею и нагнула ещё ниже, впечатывая лицом в миску.

От неожиданности втянула ноздрями виски, подавилась, закашляла, чувствуя, как спирт продирается через носоглотку в кишечник. Сразу стало горячо, обжигающая лава потекла по пищеводу.

– Ещё, – ткнул мыском ботинка Игнат, довольно скалясь над моей неудачей. – Не поднимешь свою морду, пока всё не вылакаешь.

Скотина! С каждым разом он всё искуснее издевался, озвучивая более извращённые приказы. Вытянула губы в трубочку, потихоньку всасывая пойло. Пить, так пить. Почему-то подумала, что нажраться сейчас было бы лучшим вариантом. С пьяной бабой многого не сотворишь.

От усердия закружилась голова. Или от градусов, отравляющих кровь. Доза для меня оказалась не маленькой, особенно, если учесть, что ужин я пропустила. Оторвавшись от миски, бесполезно переводила помутневший взгляд по предметам мебели. Во рту стояла вязкая горечь, мозг приятно затягивался в туман, по позвоночнику заструилась умиротворённая слабость.

– Чего расползлась? – напомнил о себе Игнат, ухмыляясь и расстёгивая ремень. – Отрабатывай давай.

Странно, вместе с алкогольной эйфорией внутри поселилось безразличие и опустошение. Было наплевать, есть ли здесь свидетели моего позора или нет. Протянула руку, расстёгивая ширинку, оттянула трусы, ловя ладонью выпрыгнувший член.

Закрыла глаза, чтобы уйти от действительности, придвинулась, размещаясь между ног. Накрыла губами головку, почувствовав и там запах дешёвых духов. На мгновение стало противно до тошноты, но я проглотила образовавшийся от неприятия ком и насадилась на ствол чуть глубже.

– Языком, сучка, работай, – прикрикнул Игнат, вцепляясь в волосы и насаживая на себя. – Мне нужен качественный отсос, а не вялое сосание леденца.

Поперхнулась от резкого внедрения в горло, оттолкнулась от коленей, чтобы вдохнуть порцию кислорода. Поспешила скорее снова взять в рот, пока Немцов не решил научить искусству глубокого, горлового минета. Отрешённо вбирала, посасывала, крутила языком, стараясь быстрее довести до разрядки.

Чувствовала, как плоть мелко подёргивается в приближение оргазма, приготовилась к очередному сбросу спермы, когда на бёдра легли чужие лапы, приподнимая и подхватывая под животом. Ощутила попытку проникновения постороннего предмета, напряглась, сжимая ягодицы и отстранилась, выпуская блестящий от слюны член.

– Ты охренел, Казан? – отмахнулся от меня Игнат, от чего я неловко завалилась на бок, радуясь спасению от потуг Влада. – Если я разрешил смотреть, это не значит, что позволил тебе пихать свой хер в мою подстилку. Мне потом не в кайф собирать после тебя грязь. Ты сегодня шлюху натягивал без гандона, а теперь им же лезешь в принадлежащую мне дырку.

– Твоя сучка заскучала совсем. Она не будет против, если мы её отдерём вдвоём. Соглашайся. Будет весело.

Мразь! Повеселиться решил. Я против! Да я даже под вискарём не согласна на его веселье. Из-под ресниц смотрела на Немцова, с содроганием ожидая его ответа.

– Веселиться будешь на расстояние, Влад, – заключил Игнат, сверля Казанцева недобрым взглядом. – Можешь подрочить, пока я вдую своей рабыне.

– Да ты не в состояние её нормально трахнуть. Чтобы искры из глаз и хрип от сорванных связок, – усмехнулся Влад, садясь обратно и протискивая в кулак свой агрегат. – Могу продемонстрировать, как это делается.

– Я сам могу научить тебя драть бабу до визгов, – выплюнул Немцов, дёргая меня за плечо и толкая на диван.

Грубо заставил залезть коленями на него, уткнул лицом в спинку и резко вошёл туда, где никогда никого не было. Завизжала, срывая голос, от невыносимой, разрывающей боли. Казалось, мне в зад засунули здоровый тесак и провернули, впихивая по рукоятку.

Вцепилась зубами в кожу, царапая обивку дивана, попыталась отползти ужом, но хватка в волосах и на бёдрах усилилась. Каждый толчок нещадно раздирал на части. От нескончаемой пытки потемнело в глазах, место проникновения жгло калёным железом. Пульсировала и кружилась голова, пытаясь выключить реальность.

Глава 14

В памяти почти не отложился остаток ночи. Смутно помню, как Немцов молча вёл меня в комнату, сдавливая до синяков предплечье побелевшими от злости пальцами, как тяжело давался мне каждый шаг, как, оставшись одна, я сдирала с себя портупею с ошейником, царапая кожу и ломая под кромку ногти.

Осторожно смывала с себя следы насилия и рыдала от режущей, жгучей боли. Кое-как доковыляла до кровати, кутаясь в халат и проклиная Игната. Накрылась одеялом с головой, всхлипывая и подвывая. Хотелось заснуть, забыться, убежать от ноющей пульсации, оказаться дома под крылом отца. Папа бы меня сейчас обнял, предложил бы выпить чашечку липового чая, подоткнул бы одеяло и сидел со мной, гладя по плечу, пока я засыпала.

Скорее всего, к утру поднялась температура. Ощутимо ломало кости, выворачивало суставы, плющило от жара и вставали дыбом волосы, реагируя на озноб. Сквозь провалы в темноту почувствовала чужое присутствие. Прохладная ладонь коснулась лба, принеся мимолётное, недолгое облегчение.

Снова утянуло в гудящую тишину. Мечтала остаться в ней пока не пролетит рабский год. Только бы не трогали меня, не унижали, не насиловали тело и не ломали душу. Хотя… Стержень внутри подломился. Читала однажды про предсуицидальное состояние, когда над пропастью удерживает тонкая нить, готовая вот-вот порваться от слабого ветерка.

Во время коротких провалов снился один и тот же сон. Немцов, с головой быка, выпускающей струи дыма ноздрями, врывается здоровым стволом, одновременно раздирая мою грудь когтями. Напротив сидит Казанцев с мордой кабана, наяривая кулаком по члену и ожидая своей очереди додрать то, что осталось. Полина с белокурыми кудряшками овцы ползает по полу с тряпкой, вытирая потоки крови, льющейся не переставая, и рыдая в голос.

Из кошмара вырвала чья-то рука, тряся за плечо и сдирая одеяло. Кажется, я кричала, потому что воспалённое горло саднило, сжимаясь в болезненном спазме, стоило попытаться издать звук. Смахнула остатки сна, открывая опухшие от слёз глаза. На краю кровати сидела женщина в белом халате, раскладывая на тумбочке градусник, ампулы, шприцы и остальную медицинскую ерунду.

– Здравствуйте, Ирина. Меня зовут Наталья, – миролюбиво улыбнулась врач. – Игнат просил осмотреть вас и прописать лечение.

Прохрипела в ответ, прося воды, и пальцев сразу коснулся прохладный стакан. Залпом осушила его, проливая часть на халат и постель. Стало чуть легче. По крайней мере, глотку уже так не драло. С какой-то беспомощной надеждой посмотрела на Наталью, надеясь, что она взмахнёт волшебной палочкой, и боль с температурой пропадут.

– Игнат вкратце обрисовал мне проблему. Сказал, что перестарался слегка…

С трудом сдержала истерический смешок. Хорошая формулировка изнасилования. Перестарался слегка, разворотив девственную задницу. Господи, ну почему он такой мудак? Даже здесь не виноват, а перестарался… слегка…

– Давайте сразу разберёмся с проблемой, а потом проведём общий осмотр, – спокойно произнесла Наталья, обходя кровать и откидывая в ноги одеяло. – Я осторожно, Ирин. Не зажимайтесь.

Со слезами перенесла вторжение и внимательную пальпацию повреждений. Врач обработала раны мазью, наложила марлевую салфетку, сделала внутривенный укол. Во время основного осмотра она поджимала губы, метала молнии в сторону двери и часто шептала в адрес виновника нелицеприятные высказывания.

– Кровоостанавливающее и обезболивающее вколола, жаропонижающее пить пока не надо. Если температура станет выше, растворите таблетку. Мазь оставляю. Обрабатывать три-четыре раза в день, – отчиталась Наталья, закончив и собрав инструменты. Видно было, как ей не терпелось выйти из спальни и покричать.

– Спасибо, – благодарно кивнула. – Уже значительно легче.

– Хорошо. Отдыхайте, Ирина, – попрощалась Наталья, двинулась на выход и резко остановилась. – Заеду к вам через два дня. И ещё… Не позволяйте ему так обращаться с вами.

Не дожидаясь моего ответа, женщина вышла, и за дверью послышался голос Игната:

– Ну что?

– Вроде взрослый мужчина, а ведёте себя как подросток, – начала отчитывать его Наталья. – Не умеете, не лезьте. Не знаете, что без подготовки анальный секс травматичен?

– Выпил. Увлёкся, – промелькнули виноватые нотки.

– Увлеклись? – возмутилась доктор. – У неё несколько разрывов! Это как надо было увлечься, чтобы рвать, не обращая внимание на крики. Вы представляете, какую боль испытала Ирина? Засуньте себе в задницу нож и поелозите им туда-сюда.

– Так сделайте что-нибудь, – несдержанно перебил Немцов. – Зашейте, если требуется, помажьте чем надо. Любые расходы я оплачу.

– Засуньте себе… – оборвалась на полуслове. – Значит так. Полный покой, хорошее питание, больше кисломолочных продуктов и пищу готовить на пару. Организм истощён. Взяла анализы, но и без них могу сказать, что у Ирины низкий гемоглобин и железодефицит. Поэтому до сих пор не остановилось кровотечение. Никаких диет, голоданий, физической нагрузки. И полный половой покой как минимум три недели.

– Прослежу. Какие лекарства нужно купить?

– Вот список. Желательно прокапать несколько дней. Могу прислать медсестру. Заодно она сможет обработать повреждения.

– Пусть позвонит. Отправлю за ней машину, – согласился Игнат и голоса постепенно отдалились.

Последнее, что до меня донеслось, был очередной укор Натальи:

– И приведите в порядок комнату. Душно, пыльно, постельное бельё влажное и заляпанное кровью. Грязь и дискомфорт не способствуют быстрому выздоровлению.

Больше ничего не удалось услышать, да и нервное состояние дало о себе знать. Прикрыла глаза и не смогла открыть, проваливаясь, наконец, в спокойный сон.

Глава 15

Никогда не думала, что стоит порвать жопу, и на тебя посыпятся блага. Да-да. К обеду Полина в три захода внесла в спальню пакеты с одеждой, и, причитая над моей нелёгкой судьбой, заполнила под завязку шкаф. Не знаю, зачем мне платья и костюмы, но комфортному белью и мягкой пижаме я была по-детски рада. Это как получить плюшевого медведя, которым хвалится Ленка из соседнего дома.

В общем-то, целый месяц моё пребывание больше походило на отпуск в дорогом санатории. Питание по часам, медсестра, ставящая капельницы и следящая за приёмом лекарств, уборка комнаты два раза в день, проветривание, ежедневная смена белья.

Самое приятное – я не видела Игната. Знала, что он каждый вечер возвращается домой, привычно ужинает в столовой, посещает зал, бассейн, а потом тихо возвращается в свою спальню. Немцов не беспокоил меня. Либо стыдно было смотреть в глаза, либо давал время успокоиться и восстановиться.

Наталья приезжала несколько раз. Контролировала состояние, проводила осмотр, показывала результаты анализов. Знаете, разговаривая с ней, обсуждая случившееся, становилось легче, будто сходила на сеансы к психологу.

Конечно, я обходила тему рабства и насилия, опуская нюансы, загнавшие меня сюда. Почему-то было стыдно признаться в своих унижениях, в том, что сама позволила Немцову издеваться над собой. Через неделю после первого визита, Наташа приходила просто поддержать. Видно чувствовала, что мне требуется общение со сторонним человеком, который не лицезрел меня голой и у столба.

Женщина исповедовала буддизм, стремясь в каждой незначительной мелочи найти определённый смысл. Даже в том, что случилось со мной, она умудрилась сыскать положительные стороны.

– Вряд ли мы смогли бы познакомиться, если б Игнат немного не увлёкся, – с улыбкой сделала вывод. – И, знаешь, я первый раз лечила чужую попу.

– Знаешь, – ответила ей, слегка покраснев. – Мне первый раз лечили попу.

– Расскажешь, почему ты не остановила его? – поинтересовалась, внимательно наблюдая за мной и считывая эмоции.

– Он был пьян, невменяем, а меня накрыл какой-то ступор, – пожала плечами, чувствуя, как по хребту поползли мурашки от неприятного воспоминания. – Я только потом, когда увидела кровь, вышла из него. Был бы в руке пистолет, не задумываясь выстрелила бы ему в пах.

– Игнат хоть извинился, объяснился, попросил прощения? – допытывалась Наталья.

– Решил не беспокоить меня, – мотнула головой, про себя кроя его разными эпитетами. – Может, это к лучшему. Не хочу видеть Немцова. Я всё ещё зла на него.

– Направь свою злость на восстановление, Ира, – накрыла своей ладонью мою. – Тебе необходимо выходить на улицу и гулять. Вчера выпало столько снега, сколько не выпадало за всю зиму. Буду рада, если ты составишь мне компанию.

– Меня не тянет на улицу, – вежливо отказалась. – Не люблю зиму и снег.

– Давай всё-таки выйдем, – продолжила настаивать Наташа. – Проводишь меня до машины, а я сделаю тебе выгодное предложение.

Сдалась на её уговоры, нехотя поднимаясь и открывая шкаф. В отдельном отсеке висело тёплое пальто с мехом на большом капюшоне и под ним стояли высокие ботинки на толстой, тракторной подошве, чтобы не скользить по льду. Надо же. Игнат позаботился обо всём, понимая, какую сотворил гадость.

Оделась и обречённо посмотрела в окно. Так и не решилась за всё это время выйти из комнаты, боясь услышать презрительный шёпот за спиной. Это Поля с Машей промолчат, жалея между собой бедную Иру, а молодые горничные или охрана, скорее всего посмеются и будут сплетничать по углам.

Не поднимая взгляда, вышла в коридор, слыша за собой тихие шаги Натальи, минула ряд дверей в гостевые спальни, у лестницы затормозила, задержала дыхание и стала спускаться. Непривычно было идти по ней на двоих ногах, до боли выпрямив спину.

Как же быстро человек привыкает к принудительному лишению свободного передвижения. Уверена, через положенный срок, выйдя отсюда, заперев возможность когда-нибудь вернуться в этот дом, я ещё долго буду переживать творящееся здесь в кошмарных снах.

На счастье, никто не попался нам на пути. Мы спокойно пересекли полдома, проскользнули через гостиную, где меня в первый раз принуждал Игнат делать минет перед Казанцевыми, вышли в холл – последнее препятствие перед выходом. Почти перешла на бег, хватаясь за ручку и дёргая на себя дверь. Вывалилась на улицу, жмурясь от солнечных бликов, отражающихся от белой, искрящейся поверхности.

Колючий ветер ворвался в лёгкие, обжигая их и на мгновение схлопывая, выбивая дух. Стояла не шевелясь, открывала как рыба рот, пытаясь протолкнуть воздух и начать нормально дышать. Наврала Наталье, что не люблю зиму и снег, лишь бы не выбираться из замкнутого пространства. На самом деле, всегда считала это время года сказочным, особенно когда снежные хлопья лежали на почерневших ветках деревьев, кутая голые скелеты пушистым покрывалом.

С каким-то отчаянным удовольствием смахнула с перил тысячи мелких снежинок, закрыв глаза зарылась в сугроб у крыльца, почувствовала, как по щекам стекают горячие слёзы, так контрастирующие с холодом вокруг. Как же мне не хватало этого глотка свободы. Как же я ненавидела Немцова за то, что лишил меня даже такой малости.

– Я улетаю через неделю в Тибет, – прервала мой порыв взлететь Наташа. – Мне, наконец, подтвердили пермит и позволили провести там несколько месяцев. Не знаю, где по возвращении окажешься ты, куда занесёт меня, но не хочу потерять с тобой контакт. Внутренне чувствую, что не просто так нас свела судьба… Бывает такое состояние, когда в груди распирает от сожаления при расставание, а в голове селится страх, что больше не увидишь человека.

Она осеклась, заметив идущего по протоптанной дорожке охранника, делающего вид, что чешет по делам, а сам боковым обзором следил за нами.

– Послушай, – опустилась она до шёпота. – Я отлично вижу, что у вас здесь не всё гладко. Меня обыскивают перед входом, запрещают брать с собой телефон и сумочку, перерывают весь чемоданчик, прежде чем пустить к тебе. Ещё заметила, что в доме вообще нет ни у кого телефонов или планшетов. Не удивлюсь, если везде натыканы камеры и прослушка. Не хочешь рассказать?

Глава 16

Стояла и смотрела, как её белый, компактный автомобиль скрылся за воротами, остановившись перед ними на считанные секунды. Сжимала в кулаке телефонный номер и чувствовала, что держусь за ниточку, способную вытащить меня из ада.

Почему-то подсознательно знала, что в своё время эта женщина сыграет важную роль в моей жизни, поможет собрать в совок осколки, заботливо вклеит в общую композицию каждый из них, даже самый острый, мелкий и корявый, подшлифует неровные края, подкрасит, добавит ярких красок.

Не услышала, как сзади подошла Полина, обняла за плечи и прижала к себе.

– Рада, что Наталья смогла вытащить тебя из дома. Холодно, конечно, но какой вкусный воздух. Не надышаться.

– Погуляю немного, тёть Поль, – грустно улыбнулась ей. – Неизвестно, когда ещё удастся выбраться из заточения.

Полина только вдохнула, покачала головой и вернулась в дом, оставляя меня в одиночестве среди белоснежного простора. Набрала полные лёгкие морозного воздуха, соглашаясь с Полей, что действительно вкусно. Решила не стоять перед парадным входом на обзоре. Свернула на узкую тропинку, протоптанную обслугой, зашла за угол особняка и по памяти направилась в сторону беседки, укрытой от постороннего взгляда пушистыми соснами.

Резные доски трещали от продирающего до нутра холода, усиливая чувство панического одиночества. Вроде, Наталья уехала только что, но мне её уже не хватало. Снова одна в мире, не принадлежащем мне. Где я всегда буду чужой. Где моё место у ног таких, как Немцов. Тошно… В какой момент я свернула не туда? Когда меня затянуло в болото?

Не знаю, сколько простояла, прижавшись к резному столбу. Мысли неспешно плыли в каком-то тумане, цепляясь за воспоминания и сразу отпуская их. В этой беседке когда-то я пряталась от противных Казанцевых и плакала после их злых насмешек. Больше не спрячешься. От себя не убежишь. Ту порядочную грань, где я оставалась приличным человеком, Немцов с лёгкостью переступил.

Застыла в каком-то анабиозе, не чувствуя, как промерзаю до костей. Очнулась от мелкой дроби зубов, звонко щёлкающих в снежной тишине. Не ощущая холода, попыталась подцепить снег, но негнущиеся пальцы не справились с поставленной задачей, сигнализируя, что пора возвращаться в тепло.

Только в доме поняла, насколько заледенела в зимнем царстве хрусталя и снежинок. В руки впились тысячи иголок, щёки нещадно запылали огнём, ноги болезненно заныли, словно их всунули в кипяток. Сняла пальто, ботинки, быстро проскользнула к себе, стараясь нигде не задерживаться.

В комнате пахло свежестью, чистотой и цветочным кондиционером для белья. Чашка горячего чая и вазочка с вареньем пришлись как нельзя кстати. С удовольствием выпила, отогреваясь изнутри и благодаря Полю за ненавязчивую заботу.

Обжигающий душ дополнил благотворное влияние чая, а пижама, ставшая моим спасением от кошмарных снов, нежно окутала мягким теплом. Опустошение накрыло с новой силой, утягивая в безнадёжную пустоту. Не стала сопротивляться, цепляться за реальность, позволила себе в ней утонуть.

Несколько дней проплавала в этой пустоте, выныривая только для принятия еды и короткой прогулки до беседки. В ней взахлёб дышала свободой, содрогаясь от мысли, что вернётся Игнат и сломает хрупкие крылья.

Он пришёл в первый день весны, посчитав, что дал достаточно времени для восстановления. Куклу починили, дали почувствовать себя человеком, и её снова можно ломать. Неосознанно сжалась, прощаясь с краткосрочным спокойствием и нормальной жизнью. Тут же, как наяву, почувствовала давящую тяжесть ошейника, леденящий холод, сковывающий обнажённое тело, выжигающий нутро стыд и полную беспомощность.

Игнат не произнёс ни слова. Надавил на плечо, заставляя встать на колени, не спеша расстегнул ремень и ширинку, достал своё добро и ткнул им в губы, брезгливо наблюдая за действием. Послушно открыла рот, опуская ресницы и уходя в себя. Отрешённо принимала член, ритмично долбящийся в горло, стараясь представить себя далеко. Настолько отстранилась от реальности, что не сразу заметила окончание процесса.

Очнулась от вязкой спермы, наполняющей рот и стекающей в раздражённую гортань. Немцов так же молча упаковался, поправил рубашку и штаны, и вышел, не обернувшись, тихо прикрыв за собой дверь.

Долго сидела на полу, приходя в себя от внезапного визита. Странное поведение Игната ввело в замешательство и породило неуверенность и неопределённость. Одни вопросы, заданные в пустоту. Что это? Очередная пытка с его стороны? Как мне теперь себя вести? Чего ожидать от хозяина?

Поймала себя на чувстве какой-то щенячьей радости. Странно, глупо, ненормально, но я была рада его видеть. Несмотря на всё, что он со мной сделал, моё сердце всё ещё скучало и скулило от остатков любви. Стала противна сама себе за внутреннюю слабость. Немцов урод, скотина, самодур, которого нужно ненавидеть, а я вот-вот растекусь лужицей у его ног. Дура! Больная извращенка с наклонностями мазохистки!

Осознание болезни, неизлечимой, неоперабельной, подкосило не меньше, чем отъезд Натальи. Без сил упала на кровать, пытаясь смириться с диагнозом. Тяжело, болезненно, бесперспективно. За весь день так и не смогла подняться. Поля, тяжело вдохнув, унесла нетронутый завтрак, потом обед, вечером уговаривала поужинать, но я выпила только чай, пребывая в состояние потерянности.

Ночевать Игнат не пришёл. Не вернулся домой и на следующий день... и на следующий… Кое-как дожила до конца недели, доведя себя до невменяемого состояния. Немцов вернулся в воскресенье, стремительно открыл дверь, громко захлопывая её за собой. От меня не скрылось его нервное состояние, фонящая злость и желание крушить всё на своём пути.

Приготовилась к худшему, но он одним взглядом приказал опуститься перед ним. Молчаливый минет, торопливая поправка одежды, хлопок двери и застывшая тишина. Такова стала моя жизнь. Визит хозяина утром, вечерний или ночной подход, а дальше я была предоставлена самой себе. Вполне сносное существование. Можно сказать, что даже очень ничего.

Глава 17

Впервые Игнат заговорил недели через три, зайдя утром в комнату и, вместо сексуальных утех, потребовал спуститься в столовую. Оторопела в мгновение, не понимая в чём идти – в ночной сорочке, голышом и на четвереньках, или одеть что-нибудь нормальное из предоставленного гардероба.

– Чего застыла? – прогремел подзабытый голос, выдёргивая из заторможенности. – Оденься и приведи себя в порядок. У тебя пятнадцать минут. Жду внизу.

С такой скоростью я ещё не собиралась никогда. Умудрилась быстро принять душ, закрутить волосы в пучок, натянуть чулки и платье, сунуть ноги в лодочки без каблуков. По ступеням практически скатывалась, держась за перила, чтобы не упасть и не переломать все кости. У стола затормозила, нерешительно топчась возле Немцова. На стул или на пол? Сегодня я собака или человек? Бред. Но именно эти глупые вопросы атаковали голову.

– Сядь и ешь, – шумно выдохнул Немцов, с хрустом сжав вилку в кулаке. – Завтракаешь и ужинаешь ты теперь здесь. Без опозданий и без недовольной мины. Поддерживать беседу не стоит, как и показывать характер. Меня не волнует твоё настроение, как и твои желания.

Кивнула, тихонько отодвигая стул и присаживаясь на его край. Почему-то, в обществе Игната кусок не лез в горло, но я аккуратно цепляла вилкой омлет и тщательно пережёвывала, стараясь не показывать смятение и не становиться раздражителем для него.

Сейчас меня вполне устраивала замкнутая жизнь, если опустить минетную обязанность, поэтому боялась обострить ситуацию неправильным поведением, разозлить хозяина и вернуться к унижениям с его стороны. Ели почти что в тишине, не считая звон приборов о тарелки. Казалось, весь дом притих, замер в предвкушение спектакля. Даже Поля старалась не шоркать обовью, передвигаясь бесшумно и сервирую стол.

Игнат с невозмутимым лицом проглотил яичницу с помидорами, несколько тостов с авокадо и творожным сыром, пару блинчиков с персиковым вареньем, стакан сока, чашку кофе. Пылесосил только так, будто не ел неделю. В меня же с трудом поместился омлет, да и тот пришлось проталкивать с усилием.

Отзавтракав, хозяин встал, крикнул Поле, чтобы ужин подавала вовремя, и ушёл, не глянув на меня. Через пять минут послышался рокот мотора, подъехавшего автомобиля, шелест шин о брусчатку, покрытую утренней влажностью, и всё это растворилось в тишине, подсвеченной яркими, солнечными лучами.

Странно, но утреннюю порцию удовлетворения Немцов променял на совместное застолье. То ли нашёл куда приткнуться, то ли натёр прибор накануне длительным трением.

– Может всё теперь образуется? – с толикой радости произнесла Полина, убирая тарелки и не скрывая доброй улыбки. – Он успокоится и отпустит тебя.

– Сомневаюсь, – качнула головой, не допуская самой мысли о полной свободе. – Игнат обязательно что-нибудь придумает, чтобы взять всё сполна, а потом выбросит поломанную в канаву.

Вернулась в спальню, обдумывая произошедшее или не случившееся. Вроде, радоваться надо, но меня преследовало стойкое чувство незаконченности нашего общения. До какого-то невменяемого зуда захотелось позвонить папе или Наталье, выговориться, услышать слова успокоения, но я в очередной раз передавила себе глотку, чтобы не рвануть и не совершить непоправимую глупость. Всё потом, через девять месяцев. Скорее бы они прошли.

Ужинала я одна. Игнат почему-то не пришёл, хоть и обещал вернуться вовремя. Размазав по тарелке овощи и раскрошив рыбу, поняла, что аппетита совсем нет. Какой-то невроз не давал сконцентрироваться на еде. Не просто так Немцов ведёт себя как паинька. Кружит, как лев вокруг жертвы, играется, ждёт пока расслаблюсь, чтобы ударить побольнее.

Измучившись и не дождавшись хозяина, легла спать, только сон совсем не шёл. Прислушивалась к каждому звуку, вертелась в кровати, то откидывала одеяло, мучаясь от жара, то накрывалась, начиная мёрзнуть на нервной почве. В какой-то момент провалилась в серь, но сразу подорвалась, услышав щелчок замка.

Чёрный контур, подсвеченный со спины тусклым светильником из коридора, качался в проёме, держась за косяк. Игнат еле держался на ногах, невменяемо всматриваясь в комнату. Даже в потёмках могла рассмотреть, как его глаза светились зашкаливающей злостью.

– Сука, – прохрипел и направился в мою сторону. – Чем же ты меня так тянешь.

Подошёл вплотную, навис, содрал одеяло, шаря ненормальным взглядом по ногам, бёдрам, груди, скрытой сорочкой. Не уверена, что он видел меня, что слышал, как я, практически, перестала дышать. Игнат просто смотрел, издавая непонятные звуки, перемешанные с рычанием и матом.

С каждой секундой, стекающей мелким песком, напрягалась всё больше, судорожно сжимая в кулаках простынь. Последний раз, когда Немцов был в нетрезвом состояние, я испытала жуткую боль. Сейчас он был во много раз пьянее, и чем это закончится для меня оставалось неизвестно.

– Сними, – ткнул в сорочку Игнат, болезненно вдавливая пальцем в грудь.

Послушалась, потянула её вверх, елозя и извиваясь по матрасу. Руки тряслись, пальцы не слушались, коряво цепляясь за подол. Стащила рывком, слыша треск наэлектризованных волос и чувствуя, как тяжелеет вокруг воздух. Казалось, он давит на грудь, переползает на живот, намертво впечатывая в кровать. Судорожно глотнула вязкий кислород, попыталась наполнить лёгкие, скукожившиеся от безрассудного страха.

Дёрнулась, когда Немцов скинул пиджак и стал расстёгивать рубашку, выдирая с корнем пуговицу за пуговицей. Та же участь постигла брюки, трусы и носки.

– Сука, – в очередной раз рыкнул Игнат, заваливаясь рядом и стискиваю ручищей грудь. – Как же я тебя…

… и захрапел, уткнувшись лицом в волосы, притягивая к себе.

Глава 18

Кажется, я так и не сомкнула глаз. Жарко, тесно, неудобно. Хозяин завладел своей игрушкой, пригвоздив к матрасу рукой и ногой. От горячего дыхания покрылись испариной волосы и шея, а от амбре щипало в носу. Стоило мне попытаться отвернуться и отползти, как хватка усиливалась, и к храпу добавлялся нечитабельный бубнёж. Единственное, что можно было различить, так только слово «сука», на котором давящая нагрузка на мои суставы увеличивалась.

Уже утром, когда серость рассвета расползлась по спальне, провалилась в вымученный сон. Странно, но расслабившись, позволив отпустить раздражение и злость, я даже почувствовала себя комфортно в таком тесном контакте.

Никогда не спала с мужчиной в одной кровати. Все мои отношения носили оздоровительный характер. Встретились, сходили куда-нибудь, на пару часов сняли номер или заехали в квартиру партнёра, а после домой, чтобы папа не волновался. Да и не ощущала я единения с бывшими парнями, как не старалась придумать его себе.

Их всех затмевал Игнат. Тот, из прошлого… возможно, приукрашенный и придуманный мной. Я каждого сравнивала с ним, возведя ореол святости над жестоким ублюдком. Знала бы, что из себя представляет Немцов, искала бы полную противоположность ему и добровольно пила приворотное зелье вёдрами, лишь бы привязать себя к другому.

Не получилось. Злая судьба на что-то обиделась и толкнула в самый эпицентр влияния этого монстра. Не раз задавала себе вопрос – что у Игната в голове? Как можно издеваться над человеком и спокойно спать ночью. То, что его не мучает совесть, смогла убедиться лично. Не храпят так сыто те, кого беспокоят муки несправедливости.

Проснулась, когда сквозь неплотно задёрнутые занавески пучками проникли солнечные лучи, протыкая яркими стрелами полумрак комнаты. От Немцова остался только след на подушке и последки угарного амбре, впитавшегося, кажется, и в бельё, и в мои волосы.

Удивилась тому, что хозяин не стащил меня на пол и не потребовал горловой минет. Пожалел? Позаботился о моём отдыхе? Вот не верю. Скорее всего беспокоили последствия возлияния, да так сильно, что совсем не хватило сил поиздеваться надо мной.

Ещё больше удивил завтрак на столе и записка, оставленная Игнатом. Не решилась сразу брать листок, боясь нарушить равновесие приятного утра. Сначала приняла душ, смывая с себя запах мужчины, потом не спеша позавтракала, переоделась в домашнее платье и осторожно взяла сложенный листок.

«В два часа Гасан отвезёт тебя к гинекологу. Сделаешь новый противозачаточный укол». – гласило короткое послание, удивившее меня.

Зачем колоть себя гормонами, если всё, что нужно Немцову от меня, это только чтобы я заглатывала по самые яйца. Наверное, он не в курсе, что таким способом трудно забеременеть, сколько бы раз не спускал мужчина семенную жидкость.

Отвесила себе оплеуху в уме. Почти искусствовед, который вряд ли теперь закончит образование, дочь из интеллигентной семьи, не позволяющей себе общаться вульгарно и с матом, не испорченная деньгами и молодёжной искушённостью девушка, а так спокойно рассуждала о минетах, яйцах и сперме. Стало страшно. Что же будет со мной к концу срока. Это, как сиделец, ушедший на зону культурным человеком, а вернувшийся с татуированным жаргоном.

Посмотрела на часы и немного поностальгировала по телефону. В нём заключалась половина моей жизни, как и у большинства современных людей, и его безумно не хватало. Интернет, соцсеть, каталоги с товарами, родной голос отца. Глянула на скомканную записку и пошла собираться.

Платье сменила на джинсы, единственные в моём гардеробе, поверх спортивного топа одела объёмный свитер, спускающийся с одного плеча, на ноги нацепила кроссовки, отказавшись от туфель на каблуке. Пара взмахов туши по ресницам, брезгливый взгляд на коротко обрезанные и не накрашенные ногти, небрежная гулька на голове.

Непроизвольно глубоко вдохнула. Совсем перестала за собой следить. Эпиляцию в салоне сменил бритвенный станок, масла для волос – обычный шампунь два в одном, скраб для кожи изображала мочалка и массирующее давление на кожу. Дорогие крема, духи, гели и пенки остались в прошлой жизни, донося изредка фантомный аромат воспоминаний.

Гасан ждал в автомобиле перед входом. Не вышел, не открыл дверь, не поздоровался в элементарной вежливости. Наоборот, как только вышла на крыльцо, так он демонстративно газанул, поторапливая и выказывая пренебрежение.

Стоило сесть на заднее сидение, и сразу почувствовала надменный взгляд, пропитанный нотками брезгливости. Так, наверное, смотрят на блядь, надевая сразу три презерватива. Вроде хочется, но противно. Сама смутилась от проведённой параллели. Хотя, чем я оказалась лучше. Та же женщина пониженной социальной ответственности, ползающая по дому голышом, висящая в неглиже на новогодней вечеринке и отсасывающая по требованию при зрителях.

Горький ком подкатил к горлу, пригнав жуткие воспоминания, погружающие в депрессию. Тогда из неё вытащила Наталья. Теперь вытягивать не кому.

До больницы доехали в тишине. Этот горец не соизволил включить даже музыку. Напряжение заполнило весь салон, давя на виски и грудную клетку. Постоянный, прожигающий взгляд впивался в кожу, усугубляя и так не самое радужное настроение. Сборище уродов, что хозяин, что его подчинённый!

Как только машина остановилась у клиники, сразу выскочила, громко хлопнув дверью. Хотелось показать этим несдержанным жестом всё, что я думаю о сопровождение. Он никто, просто служащий Немцова, и смотреть на меня так уничижительно не имеет право.

В кабинете Ларисы Юрьевны провела где-то полчаса. Несколько вопросов о самочувствие, три пробирки крови, взятые медсестрой, обязательный осмотр на кресле, болезненный укол в бедро. Гасана застала у стойки ресепа, воркующим и улыбающимся с молоденькой девушкой, вывалившей от счастья всё добро на стойку.

По телу прошла новая волна раздражения. Вот что я ему сделала? Ведь может же быть нормальным. Умеет улыбаться, спокойно говорить, смотреть без ненависти и превосходства. Передо мной не надо стелиться, приклоняться, лебезить. Мне всего лишь нужна капля уважения. Я не хочу ощущать себя грязью, стыдливо валяющейся под ногами.

Глава 19

Знаете, у меня, наверное, случился передоз одиночества. То ли депрессия свернула не туда, то ли сердце чахло от тоски. Помнила, как ненавидела Немцова, как проклинала его, скрючившись в углу комнаты. Гадко, только я оказалась как та дворовая собака, которую избил хозяин, но она всё равно скучает и преданно жмётся к ногам, трусливо мотая хвостом.

Готова была продать душу, лишь бы не чувствовать отголоски первой любви. У неё не было прошлого, нет настоящего и не может быть будущего. Не построить что-то светлое и доброе на унижениях, обиде и ненависти. Пока отсутствовал Игнат, взращивала в себе неприязнь, лелеяла разочарование, подпитывала чувство гордости, выискивая жалкие крупинки в себе.

Все мои старания оказались перечёркнуты возвращением хозяина. Почему-то подумала про стокгольмский синдром, поняв, что ноги сами почти подогнулись, чтобы встать на колени. Месяц-два, и я начну перед ним ползать, выгибая спину, вываливая язык и отклячивая задницу. Тьфу. Что же изоляция делает со мной?

Немцов оригинальностью не отличился. Вошёл, указал взглядом на пол, расстегнул штаны и долго проверял устойчивость глотки к трению. Чем-то он был озадачен, бестолково пялился в никуда и машинально двигал бёдрами. Если раньше в нём бурлила злость, то сейчас я обсасывала безэмоциональное тело.

Так и не добравшись до финала, Игнат раздражённо оттолкнул меня, упаковался, сосредоточившись на пряжке, и вышел, обронив лишь одно слово – «ужин». Разгадка происходящего с ним раскрылась за поеданием бифштекса.

– Через неделю я женюсь, – прервал скрип ножей по тарелкам Немцов. – Утром моя невеста приедет сюда, и она вряд ли обрадуется соседству с блядью. Поэтому за ночь переедешь в крыло для прислуги. Полина выдаст тебе форму и определит на уборку второго этажа, включая хозяйскую спальню.

Опустила глаза, медленно пережёвывая ставшее резиновым мясо. Что я чувствовала в данный момент? Боль. Удушающую, впивающуюся в сердце, разрывающую грудь. Мне бы радоваться, что теперь он не посмеет издеваться надо мной, но уборка спальни счастливых молодожёнов для меня была убийственнее прошлых унижений. Видеть мужчину воркующим с другой, обнимающим и целующим чужую…

– Сразу хочу предупредить, – заметил моё замешательство. – Твоё положение в этом доме не изменилось. Ты рабыня, отрабатывающая охрененный долг. Попробуешь косо посмотреть на Лору, расстроить её своим поведением, и наказание будет страшнее, чем предыдущее. Поняла?

Поспешила кивнуть головой, откладывая столовые приборы и беря онемевшими пальцами стакан с соком. Мне бы добавить туда коньяка, но последнее время дозы успокоительного не требовалось. Дождалась, пока Немцов доест и уйдёт в кабинет, поднялась, чтобы собрать вещи. Правда, мне они больше не нужны, разве только пижама.

– Это ж хорошо, девочка моя, – подошла сзади Полина. – Работать горничной не так зазорно. По крайней мере, он перестанет таскать тебя на поводке. Не думаю, что новая хозяйка позволит так развлекаться своему мужу.

Навесила натянутую улыбку, погладив Полю по руке. Всё она понимала. Всегда знала, что я влюблена в Игната. Уверена, что Полина чувствовала моё смятение. Поэтому и поспешила найти плюсы в сложившейся ситуации, решила направить по нужному пути.

Не знаю, откуда взяла силы сдержать поток слёз. Мелкими глотками вдыхала воздух, ощущая, как огненный шар набирает тягу и раздувается в груди. Кислорода лихорадочно не хватало, как и стойкости удержаться на ногах. Казалось, стоит шевельнуться, и меня затянет очень глубоко, в самое пекло.

Отстранилась от женщины и неровной походкой пошла в сторону выхода. Вырваться из тесноты стен, наполнить лёгкие свежестью вечера, позволить ветру высушить влагу, готовую вот-вот пролиться из глаз. В чём была выскочила на улицу, не замечая, как апрельский холод пробирается сквозь одежду. Бежала в беседку, ставшую центром спокойствия для меня. Дождь смешивался с солью на лице, ледяные потоки полосовали кожу, но я не чувствовала ничего. Только боль, расползающаяся ядом по венам. Немцову удалось доломать меня. Не прилагая усилий. Вот так, простой фразой, перечёркивающей жизнь.

В голове пульсировало только одно – «она вряд ли обрадуется соседству с блядью». Заскулила в темноту, переходя на протяжный вой. Ветер подхватил его, унося в тяжёлое небо, нависшее жирными тучами над землёй.

– Она будет счастлива замужем за ублюдком, сделавшим меня блядью! – крикнула вдогонку дотошному вою.

Показалось, что с выходом эмоций что-то лопнуло в груди. Ощущение, будто натянутая до предела нить с треском разорвалась, погружая в тёмную пустоту. Плыла в ней бестелесной оболочкой, расслабившись и закрыв глаза. Холодно, тепло, больно, приятно, плохо, хорошо – стало неважно.

Пустота обволакивала, успокаивала, убаюкивала, всё дальше унося от реальности. Резкий рывок дёрнул из колыбели безмятежности, за ним последовал хлёсткий удар по щеке.

– Дура! – зло прорычал еле знакомый голос, продолжая меня трясти. – Ты бы ещё сбросилась с крыши, идиотка! Нашла из-за кого убиваться. Он об тебя ноги вытирает, с грязью смешивает, а ты, тряпка, слёзы льёшь. Давай, – пощёчина обожгла лицо. – Приходи в чувства.

С трудом открыла глаза, натыкаясь на перекошенное от злости лицо Гасана. Он склонился надо мной, испепеляя почерневшим взглядом. Оскалился, читая разбегающиеся эмоции. Что он увидел во мне, раз сразу развеселился.

– Поднимайся, девочка, и прекращай дурить, – стянул с себя куртку и укутал меня, подтягивая за руку и поддерживая за талию. – Запомни, хуже может быть только смерть. Всё остальное не имеет значения.

Гасан проводил меня до дома, не выпуская из захвата, сдал ошарашенной Полине, приказав напоить чаем. Сам воспользовался хозяйским баром, до половины наполнил пузатый стакан коньяком и заставил всё выпить до капли, вцепившись в шею и не позволяя отстраниться. Залив в меня согревающую жидкость, хмыкнул в кулак и, не прощаясь, вышел, оставив нас медленно приходить в себя.

Глава 20

В небольшую комнатку три на три, рядом с техническим помещением, где работали насосы и бойлер, переезжала в глубокой ночи. Мимо спальни Игната пробиралась на цыпочках, перенося вещи, купленные здесь. В одностворчатый шкаф не влезло и половины. Пришлось запихивать в пакетах под кровать.

Поля выдала мне два комплекта формы, состоящей из светло-серого платья чуть ниже колен и белого фартука с кружевом по груди. Выслушав свои обязанности, отпустила её спать, а сама упала на постель, обдумывая всё произошедшее.

Сколько не пыталась, не могла найти объяснение поступку Гасана. Странно, но в его глазах не присутствовала привычная брезгливость, а лицо не перекашивало от ненависти. Зачем пошёл за мной? Почему не бросил задыхаться от боли? Что за непонятная забота промелькнула с его стороны?

Можно сказать, что к шести утра я смирилась с ролью прислуги в супружеской спальне Немцовых, как недавно приняла рабскую кабалу. Если выбирать момент отсутствия хозяев, делать всё быстро и лишний раз не отсвечивать, то вполне можно избежать болезненных контактов.

Лора появилась к завтраку, внеся в тишину дома гам и суету. Как множество девушек с итальянской кровью, она была красивой, громкой и весёлой, но в тоже время в ней чувствовалась аристократическая властность, переданная русскими корнями.

Жгучая брюнетка с копной длинных волос, жгучий, чёрный взгляд, тонкий, прямой нос, острые скулы и губы, не избежавшие уколов гиалуронки. Они капризно кривились, пока хозяйка отслеживала внос бесконечного багажа.

Несмотря на кукольность и тонкость черт лица, фигура Лоры была излишне пышная. Большая грудь, широкие бёдра, бразильская попа, тяжёлый низ. Но всё это смотрелось гармонично и приковывало взгляд. Такая не пройдёт незамеченной. Вот и Игнат не смог не зацепиться за яркую обёртку, высоким голосом отдающую приказы.

Немцов, ради приезда невесты, забил на работу и с обворожительной улыбкой встречал будущую супругу. Наблюдала из-за кадки с пальмой за его наигранной радостью. Игнат демонстрировал ровные зубы, но во взгляде стоял расчетливый холод. Не по любви соединяются эти мужчина с женщиной. Монстр не умеет любить.

Не смогла отказать себе в самодовольной усмешке, когда Немцов распорядился приготовить для Лоры отдельную комнату и перенести туда вещи. На её недовольный всплеск пообещал общую спальню после свадьбы, что дало мне ещё неделю на безболезненное принятие этого факта.

На разбор чемоданов мне в помощь досталась Мила, убирающая до этого первый этаж. Девушка исподтишка рассматривала меня и, с какой-то брезгливостью, морщила нос, помня, как раньше я ползала на поводке. Наслоилось всё – бессонная ночь, зачатки ревности, стыд, обида, некомфортность в её обществе. До такой степени накрутила себя, что всё валилось из рук, добавляя суеты и стопора в мои действия.

– Ты хоть чего-нибудь умеешь, кроме как отсасывать прилюдно всем подряд? – раздражённо процедила Мила, когда я уронила очередную стопку костюмов. – С какой целью тебя оставил Игнат вместо того, чтобы выбросить на улицу? Наверное, держать в доме готовую давалку удобно. Всегда есть что подложить под гостей.

Внутри всё закипело от гнева и несправедливости, в глазах помутнело от подступивших слёз. Да кто она такая, чтобы судить и оскорблять меня? Память напомнила, кто я есть на самом деле. Сама не заметила, как подошла и отвесила нахалке пощёчину, вложив всю злость, направленную, правда, на Немцова. Понимала, что в девчонке взыграла извращённая зависть, что хозяин выбрал для утех не её. Скорее всего думала, что вот она вытянет счастливый шанс в отличии от меня. Но даже глупости непозволительно унижать сторонних.

– Ещё хоть слово, намёк, косой взгляд, грязная сплетня, и я тебе продемонстрирую, как давалка уродует зарвавшееся личико, – выплюнула, сжимая кулаки и выпрямляя спину. – Даже для тебя подло насмехаться над чужой бедой.

Не знаю, дошёл ли мой посыл до девицы, или она погрузилась в переживания, но больше за этот день Мила ни разу не посмотрела в мою сторону. Она молча развешивала платья и шубки, лишь изредка сопя от обиды. Мимолётом кольнула совесть, но я её с уверенностью пнула. Мне и без Милки было о чём переживать и, основная задача на ближайший год – выбраться из этой мясорубки.

Но сегодня Лора умудрилась перемолоть и выжать меня до конца. Влетев в комнату, она тут же разоралась, что мы, тупые и безрукие, всё повесили не так. Бурный коктейль из русского и итальянского мата остро резал по мозгам, пробивая болезненными вспышками по вискам. Выбросив вешалки из гардеробной, фурия два часа учила нас чередовать палитру цветов, структуру тканей и калибровку по сезонности.

Увлекалась когда-то итальянским и испанским языками, и отлично разбирала её оскорбления и ругань, разбавляющие русский язык. Оказалось, начинка в обёртке попахивала тухлячком. Особенно явно грязь вылезла в телефонном разговоре, когда она делилась с кем-то мнением о доме, о прислуге и о хозяине сего, думая, что её никто не понимает.

В общем, дизайн – старьё, требующее полной переделки, слуги – ленивые бестолочи, которым не хватает кнута, а Немцов – жлоб и самодур, созданный для того, чтобы его обобрать до нитки, чего будущая супруга и собирается сделать.

Почему-то, на мгновение, в животе зашевелилось тепло. Подленькое чувство отмщения сворачивалось внутри. Представила Игната грязного, заросшего, в драной одежде, виснущего на воротах и умоляющего его пустить. Была уверена, что итальянской стерве удастся привести в исполнение свой план. Хотела видеть, как Немцов рвёт от злости волосы на голове.

Сбросив вызов, Лора снова занялась нашим перевоспитанием, гоняя по всем покоям, но я уже проще пропускала её претензии сквозь себя. Грела простая и приятная истина – отольются кошке мышкины слёзы. Как мало нужно обиженной женщине. Верить, что мучитель будет погребён под костями измученных.

Глава 21

Всю неделю в дом съезжались родственники и друзья невесты. Времени не было ни то, что отдохнуть, но и просто поесть. В помощь мне больше никого не давали, хоть и наняли несколько горничных из агентства, поэтому приходилось носиться между комнатами с раннего утра до позднего вечера.

Глубоко внутри свербило ощущение, что Немцов специально запретил Полине выделять на второй этаж прислугу, чтобы я в полной мере прочувствовала тяжесть работы на своей шкуре. В прошлой жизни мне не приходилось столько пахать, и от повышенной, физической нагрузки кости и суставы безумно ломало.

Если до знакомства с Лорой я намеревалась её избегать, то после услышанного разговора старалась мельтешить рядом. Очень занятные темы проскакивали между ней и подругами, касательно планов на совместную жизнь с Игнатом.

Из отрывков информации стало ясно, что отец Лоры вкладывает большую сумму денег в завод по виноделию Немцова и, как гарантию сделки, подсунул свою дочь для брака. Всё то время, что Игнат летал в Италию, они обсуждали условия брачного контракта, жёстко регламентирующего поведение супругов.

Самое неприятное и, скорее всего, болезненное для Немцова являлась потеря завода и половины имущества в пользу жены в случае измены. Условия были двусторонние, и как раз на них Лора собиралась сыграть, зная, что муженёк, тот ещё блядун.

Сам счастливый будущий глава семейства старался не появляться в перегруженном посторонними доме, ночуя частенько в другом месте. Где он пропадал? С кем? Если бы не выматывающая беготня, моё глупое сердце, наверное, сбивалось бы с ритма, но, благодаря усталости, я падала с ног, моментально проваливаясь в темноту без снов. Казалось, не успев заснуть, моментально звонил будильник, не давая нормально отдохнуть.

К концу недели на меня страшно было смотреть. Думала, худеть после депрессии дальше некуда. Оказалось есть. Коленки, ключицы, позвоночник и рёбра чуть ли не пропарывали одежду своей остротой, платье, сидевшее при выдаче слегка свободно, теперь крутилось, как хулахуп, волосы потускнели и превратились в солому, обламываясь на концах и вылезая пучками, а из зеркало взирало нечто с кругами под глазами и с кожей, похожей на застаревший пергамент.

От систематического недоедания кружилась голова и темнело в глазах, стоило нагнуться или подняться по лестнице. Приходилось придерживаться за стену, глубоко и часто дышать, чтобы не упасть при очередном госте.

Но, как бы тяжело мне не приходилось, махать тряпкой и чистить унитазы было менее унизительно, исполнения извращённых приказов хозяина. Лучше валиться с ног, шататься от слабости и усталости, чем ползать голышом и проверять на прочность глотку.

Надеялась, что в предсвадебной суматохе Немцов про меня забыл. А нет. Накануне торжества Поля принесла короткое, чёрное платье с микроскопическим передником и туфли на высоком каблуке.

– Игнат приказал приставить тебя на разнос напитков во время банкета, – покачала головой женщина, с жалостью смотря на меня. – Не успокоится никак. Мало ему того, что загонял тебя за неделю, так решил выжать последние соки.

– Приказал, так приказал, тёть Поль, – коснулась её руки в успокоительном жесте. Больно было смотреть на то, как она переживает и мечется между мной и любимым Игнатом, которого растила с рождения. Наверное, каждой матери тяжело смириться с тем, что её чадо превратилось в жестокого монстра.

Утром с трудом подняла себя с постели. Не знаю, на чём ещё держалась и как передвигалась. Мысли витали в какой-то прострации, а тело подвисало в невесомости. Не помню, как дотянула до обеда, как стилист прилизывала волосы и накладывала яркий макияж, на автомате переоделась, влезла в туфли и схватила поднос с шампанским.

Сквозь пелену наблюдала за регистрацией, держась в стороне и сгибаясь под тяжестью весело пузырящихся фужеров. В памяти отложилось только красное платье Лоры с открытыми плечами и глубоким декольте, да чёрный, классический костюм Игната, сидящий, как влитой. Почему-то, глаза цеплялись за его галстук в цвет наряда невесты, выбивающийся из строгого образа.

– Объявляю вас мужем и женой… – донеслась фраза, и у официантов начался ад.

Совершенно сбилась со счёта, сколько раз пробежалась туда-сюда. Каждый следующий поднос казался тяжелее, а дорога до банкетного зала становилась длиннее. Постоянно ловила на себе взгляд Немцова, светящийся превосходством и изощрённым удовольствием. Этот ублюдок кайфовал, наблюдая за моими мучениями.

Знаете, часто на торжествах ставят хрустальные фонтаны с шампанским, с красиво расставленной вокруг пирамидой из бокалов. Именно такая пирамида стала конечной точкой этого невыносимо длинного дня. То ли подвернулся каблук, то ли сознание сказало «хватит», и я полетела вниз, с громким звоном снося игристую конструкцию и чувствуя, как мелкие осколки впиваются в кожу.

Порадовалась, что меня мгновенно поглотила темнота. Правда, ненадолго. Лица коснулись холодные брызги, по щеке прошлась шершавая ладонь, а слизистую носа обожгло резким запахом нашатыря.

– У тебя входит в привычку падать передо мной, – сквозь гул услышала хриплый голос Гасана, и сильные руки подхватили меня с пола и куда-то понесли.

– У тебя входит в привычку ловить меня и возвращать в реальность, – прошептала, держась в сознание из последних сил. – Спасибо.

Накрыла тишина, покой и лёгкость. И снова на короткое время. Выдернула из воздушного состояния мужская ругань. Различила рычание спасителя и режущие слова Немцова.

– Не узнаю тебя, Игнат. Когда ты успел стать таким дерьмом? Не наигрался? Решил убить её сам, или довести до суицида?

– Не лезь, Гасан, – рубанул Немцов. – Твоё дело следить за безопасностью, а не учить меня жить.

– А я слежу. Только, глядя на тебя, тошно становится. Хочется самому переехать тебя грузовиком, или шею тебе свернуть, – сорвался Гасан. – Ты её до чего довёл? Она же с трудом передвигается. Не видишь, что Ирина совсем на грани? Когда девчонка ела в последний раз? Когда нормально спала? Ощущение, что ты месяц держал её в подвале, без света и без еды.

Глава 22

Медовый месяц молодожёнов дал мне две недели передышки и возможность подпитать организм для набора сил. Через пару дней отёчность от порезов с лица и рук сошла, оставив мелкие росчерки потемневших царапин. К возвращению хозяев на месте них виднелись бледно-розовые следы, легко скрываемые тональным кремом.

Мне очень повезло, что завалилась на пирамиду спиной, а не снесла её грудью. Упади я лицом, и повреждения были бы ужаснее. Не знаю, кто позаботился обо мне, пока душа плавала в потёмках, но очнулась я переодетая в сорочку, с катетером в вене и с обработанными порезами.

В окне серел рассвет, поддёрнутый молочной дымкой, первые лучи пропарывали громоздкие облака, а в приоткрытую щель рамы доносился запах озона. Он тяжело проникал в лёгкие, наполняя их весенней сыростью.

Полина сидела рядом на стуле, облокотившись боком к стене и посапывая под тихий свист. На тумбочке стоял остывший бульон, гранатовый сок и несколько баночек с витаминами и лекарствами. Значит, врач был, и вряд ли это Наталья.

– Тёть Поль, – коснулась колена женщины, слегка тряся, и дождалась, когда она откроет глаза. – Мне уже лучше. Идите спать.

– Господи, как ты меня напугала, – встрепенулась Полина, склоняясь и вглядываясь в глаза. – Врач сказал, что у тебя истощение на почве голода и большой физической нагрузки. Как только так долго продержалась? И чем ты зацепила Игната, что он совсем озверел?

– Мы разберёмся, – сразу оборвала её допрос. Помнила про пункт в договоре, запрещающий озвучивать зерно проблемы. Немцов устроил всё так, чтобы для окружения Светлова стала продажной девкой, позволяющей самовольно издеваться над собой за деньги. – Вы идите. Я устала и хочу спать.

Даже врать не пришлось. Ничтожных крупиц сил хватило только на несколько коротких фраз и одно движение рукой. Глаза закрылись сами собой, не дожидаясь ухода Полины. Спала ли я? Сложно сказать. Моя отключка больше была похожа на спуск в ад.

Ноги упирались в крутой подъём, руки толкали тяжёлый валун, обнажённую кожу выжигали до крови дорожки пота. А дотащенная на верхушку утёса ноша, срывалась с другой стороны вниз. Камень останавливался ровно у кромки цветущей поляны, где молодожёны занимались страстным сексом. Во взгляде Игната, затянутого пеленой желания, читалась любовь и поклонение в отношении женщины, в которую он исступлённо вбивался, жадно зацеловывая грудь и шею.

Лора громко стонала, извиваясь под сильным телом мужа, не реагируя на шум скатывающихся камней. Почему-то, моё внимание цеплялось за их переплетённые пальцы, с силой вдавливаемые в траву. Накрывало ощущение, что они стараются срастись, склеиться, стать одним целым, не обращая внимания на окружающий мир.

Не знаю, отчего мне было невыносимо тошно. От страшной тяги к очередному булыжнику, лежащему на краю утёса, или от лицезрения любви, исходящей от Немцова. Это как показать трепетное, нежное отношение Игната к другой, и в момент получить от него удар кулаком под дых самой.

Вырвавшись из кошмара, долго успокаивала натяжное дыхание. Простынь подо мной пропиталась влажностью, ресницы слиплись от слёз, а в груди болезненно распирало чувство обиды и несправедливости. Сколько раз я уже прокляла тот день, когда влюбилась в Игната, воздвигнув его на пьедестал мужественности. Столько же раз пожалела, что, не думая, согласилась на рабский договор. Надо было давить, уговаривать, доказывать невиновность отца, не кидая себя в эту грязь.

Поздним утром тихо вошла Полина, принеся с собой кашу, ягоды и травяной чай. Странно, но голода совсем не чувствовала, будто организм впал в растительный анабиоз. Вроде жив, вроде бьётся сердце, перекачивая кровь, вроде мозг функционирует. И в тоже время он больше не хочет жить, перекачивать и функционировать.

– Не расстраивай меня, Ириш. Надо поесть, – подавленно всхлипнула Поля, видя, как я морщусь и отворачиваюсь к стене. – Скоро врач придёт и подключит тебя к капельнице, если будешь отказываться от еды. А там и до принудительного кормления недалеко. Достаточно доктору пожаловаться Игнату.

Пересилила себя, проглотив шесть ложек овсянки с мёдом. Чай выпила весь, а от ягод отмахнулась. Пора было окончательно принять своё место в этом доме. Рабыня, бесправная тварь. А ягоды в апреле для бездушной животинки, расточительная роскошь. И не стоило привыкать. Вряд ли ту же Милу или Машу баловали деликатесами.

– Не могу больше, – отодвинула пиалу, одуряюще пахнущую клубникой и малиной. – Не влезет.

Полина поджала губы, но не стала спорить. Раздвинула занавески, открыла на проветривание окно, собрала посуду и, протяжно выдохнув, вышла из комнаты. Попыталась снова заснуть, но дверь отворилась и в помещение протиснулся Гасан, кивком приглашая низенького, пухлого мужичка.

– Что же, милочка, вы себя довели до такого состояния? – сходу налетел толстячок, зарываясь пятернёй в кудрявую шевелюру. – Ну зачем вам все эти новомодные диеты? Вы и так тростинка. Нехватка минимум пяти, а лучше десяти килограммов. Вы же женщина. Вам ещё рожать. Знаете, какой процент бесплодия на почве многолетнего голодания. Глупые девчонки. Насмотрелись на подиумных доходяг и портят своё здоровье.

Доктор померил давление, подвесил капельницу, ввёл в трубку какое-то лекарство, и всё это время причитал, обвиняя меня в предумышленной голодовке. Даже не делала попыток оправдаться. Вставить хоть слово в его речь было невозможно.

Проделав все манипуляции, говорун так же быстро выкатился за дверь, погрозив на прощание пальцем. Гасан окинул меня проницательным взглядом, кивнул и последовал за врачом. Больше начальник службы безопасности не появлялся, но я точно знала, что каждый день он дотошно расспрашивает Полину о моём самочувствие.

Странное поведение Гасана вызывало недоумение. Уж от кого, а от него я совсем не ожидала увидеть заботу и человеческое волнение. Казалось, что моё присутствие раздражает его и вызывает ненависть, но, оказывается, за брезгливостью и злостью пряталось что-то большее.

Глава 23

Супруги вернулись загорелые, отдохнувшие, с багажом, распухшим, кажется, в десять раз. Лора оторвалась на отдыхе, скупив столько вещей, сколько обычному человеку не сносить за всю жизнь. Самое ужасное, что места в гардеробной не хватило и на пятую часть, учитывая любовь Лоры к цветовым разграничениям.

Процесс разборки усложняла хозяйка, выдёргивая из рук наряды и тут же примеряя их. От зеркала раздавались различные звуки, то обречённый стон, то довольный визг, то грязные словечки, недобро отзывающиеся о бёдрах и о пятой точке.

Поражалась её энергии. Перенести сборы, многочасовой перелёт, дорогу домой, и носиться потом, перемеряя обновки. У меня уже подкашивались ноги, а она всё мерила, мерила и мерила. Остановилась только к обеду, распорядившись перенести все зимние вещи в соседнюю комнату, а шубы упаковать и спустить в подвал, где организовали специально для них хранилище.

В этот день я опять осталась без обеда, а на ужин не хватило сил. Единственное, что приносило облегчение – срочный отъезд Игната в офис. Тяга к трудоголизму перечеркнула усталость и внимание к молодой жене, которое проецирует большинство новоиспечённых супругов.

Чета Немцовых слишком плохо играла на публике. Вроде улыбались друг другу, обменивались на прощание поцелуями, но в глазах обоих стояла холодная злость, а в воздухе искрило раздражение. Оставалось только догадываться, что происходило между ними в отпуске, и как они осточертели друг другу.

Даже отъезд Игната на работу больше похож был на бегство. Ночью он не вернулся, предупредив жену сообщением, а она как-то повеселела, проведя спокойный вечер с телефоном перед телевизором. Уже за полночь оставила её, попрощавшись и проскользнув в свою комнатушку. Прохладный душ, рекомендованный пухлым доктором, стакан воды с горстью витаминов и обезболивающих, глубокий сон, снимающий усталость.

Создавалось ощущение, что хозяин забыл о своей рабыне. Почти месяц он пропадал на работе, возвращаясь домой глубокой ночью и уходя задолго до завтрака. Вроде, расслабься и радуйся, что тебя не трогают и не делают больно, но меня грызло подлое чувство брошенности, засевшее глубоко внутри.

Стокгольмский синдром? Болезнь? Разжижение серого вещества? Потеря гордости и достоинства? Я могла столько диагнозов поставить своему состоянию, подобрать кучу эпитетов скулящей тоске, но совсем не в состояние выдрать мысли об этом человеке. До какого предела он должен был дойти, чтобы ненависть пересилила глупую любовь?

Наверное, большинство сказало бы, что я ненормальная дура. Скорее всего, скривились бы, покрутили пальцем у виска, порекомендовали обратиться к специалисту. Я и сама с отчаянной брезгливостью принимала свои чувства, но при этом честно оценивала последствия в будущем.

Больно было видеть малейшие проявления и следы их близости, особенно при ежедневной смене постельного белья и загрузки личной одежды в стирку. В то же время сердце не могло не радоваться коротким стычкам между супругами, всё чаще вспыхивающим на пустом месте и перерастающим в показные скандалы.

Лора, со своим итальянским темпераментом, нередко пускала в ход вазы и статуэтки, взрывающие ночную тишину насыщенным звоном, а Игнат выпускал эмоции грохотом голоса и глухими ударами в стену. Камнем преткновения оказался будущий наследник, которого жаждал получить господин Немцов, и к которому оказалась не готова госпожа Немцова.

Зная её планы, не сложно было прогнозировать, что от нечаянной беременности та обезопасила себя со всех сторон. И, по Лориным телефонным разговорам с подругами, сколько бы муж-дурачок не залазил по ночам на неё, кроме натёртости промежности и испорченного настроения ничего не получалось.

Вот, нехорошо подслушивать, но благодаря прислуживанию хозяйке, я знала, что она наняла частного детектива для слежки за мужем. Чем ей так не угодил Игнат, что так нетерпеливо искала способы выгодно покончить с этим браком? Вроде, привлекательный, состоятельный, не глупый, холодно, но обходительно относящийся к жене. То ли у Лоры уже было занято сердце, то ли оно навсегда отдано деньгам, и кто делит вторую половину кровати уже неважно. Основная задача нажиться и выбросить бесперспективную вещь.

Можно считать, что моё существования стало ровнее и спокойнее. Появилась привычка засыпать сразу, стоит уткнуться головой в подушку, вставать рано, как только солнечные лучи неуверенно раздвигали занавески, и постоянно что-нибудь делать, не выпуская из рук тряпку.

В невнятной стабильности на второй план ушли мысли о папе, о заброшенных экзаменах и дипломе, о Наталье, об упущенных возможностях. Просто бездумное движение по спокойному течению, деля пространство с мусором и нечистотами. Так и плыла, привыкая к тошнотворному чувству одиночества.

Что я говорила про тоску и ненужность? То был обзор помутневшей от времени призмы. Моё положение круто изменилось в канун приближающегося дня рождения. Сборы Немцовых на какой-то банкет сопровождались очередной вспышкой непонимания. Игнат посмел опоздать и заставил жену потеть на нервной почве.

Лора, обидевшись, спустилась вниз, хлопнув дверью спальни, а потом вспомнила, что забыла наверху палантин и сумочку. По лестнице я поднималась с дрожью в коленях, а перед комнатой еле дышала от страха и головокружения.

В последний момент с ностальгией прошлась по стабильности, внутренне чувствуя, что и ей пришёл конец. Вряд ли Немцов засияет от счастья, попадись я ему на глаза. Скорее всего придётся выползать, прижимая к груди забытые вещи.

Несмело постучала и не услышала разрешение войти. Зажмурилась, нажала ручку и тихо, на цыпочках протиснулась в узкую щель. Комната оказалась пустой, и лишь шум воды доносился из приоткрытой двери ванной. Шёпотом поблагодарила судьбу за отсутствие Игната, выдыхая и расслабляя спину.

Пробежавшись взглядом по мебели, обнаружила искомое на кровати. Быстро пересекла пространство, схватила платок с клатчем и метнулась в сторону выхода, слыша лишь завывающий гул в ушах. Была уже в шаге от спасительного коридора, когда за спиной раздался глухой стук.

Глава 24

Замерла, с силой вдавливая пальцы в ношу, развернулась, продолжая надеяться на звуковую галлюцинацию. Не она… Игнат стоял посреди комнаты и с голодной похотью смотрел на меня. Взгляд зацепился за крупную каплю, стекающую по обнажённой груди и впитывающуюся в край полотенца, низко повязанного на бёдра. Видела, как заметно начинает топорщиться ткань, недвусмысленно намекая на возбуждение Немцова.

Пересохло во рту, повело от слабости, растекающейся по кровотоку. Словно под наркотой. Слишком громкая тишина. Слишком сильно бьётся сердце. Слишком болезненное давление со стороны Игната.

Он молчал, но ему и озвучивать не пришлось приказ. Я всё прочла по глазам, остальное дополнил кивок головы. Ноги сами понесли к нему, как бы разум не сопротивлялся. Приблизилась, замялась, почувствовала уверенный нажим на плечо. Зажмурилась, стоило полотенцу свалиться белой тряпкой на пол, символизируя моё очередное падение.

Оказывать интимные услуги женатому мужику… Игнат знал толк в унижениях. Для меня такие отношения всегда были табу. Более того, когда-то с пеной доказывала подлость и нечистоплотность таких связей. А сейчас… Я стояла на коленях перед чужим мужем, в губы требовательно тыкалась головка, а жена в неведении ждала внизу, когда служанка принесёт её сумку.

Послушно приоткрыла рот, готовясь к грубому вторжению в горло, попыталась спешно нырнуть в себя, отрешаясь от неприятного действа. По позвоночнику пронеслась болезненная дрожь, затылок и шея покрылись липкой изморосью. Член медленно заскользил по языку, собирая слюну и стремясь погрузиться глубже.

– Тебя за смертью посылать, тупая дура? – донёсся истеричный крик Лоры, разбавляемый звонким стуком каблуков. – Так сложно выполнить приказ?

Отпрянула, сжимаясь и со страхом переводя взгляд на приоткрытую дверь. Вцепилась в палантин, как в спасательный круг, предчувствуя грандиозность скандала.

– Пошла вон, – рыкнул Игнат, дёргая за плечо и поднимая с пола.

Толчок придал ускорение, и я выскочила в коридор, налетая на подошедшую Лору. Пульс бил набатом по вискам, в груди клокотал неуёмный страх, руки тряслись, как после отбойного молотка. Сунула ей шарф с сумкой и понеслась, не видя ничего перед собой. Чувствовала прожигающий спину взгляд итальянки, но продолжала петлять по длинному коридору.

Что скажет Немцов жене? Как объяснит моё нервное состояние супруге? Мне было наплевать, как Игнат выйдет из скандального положения. По ступеням сползала, держась за перила, боясь потерять сцепку с лестницей и с реальностью. Только не упасть, не споткнуться и не скатиться кубарем.

Не заметила Полину, пролетая мимо, зацепила Милу, оттолкнув её к стене. По краю сознания донеслась её недовольная ругань, но мне было не до неё. Распирающие лёгкие грозились вот-вот разорваться, а закипающие слёзы выжигали глаза. Почему-то спасение видела в беседке, оплетённой лианами зазеленевшего хмеля.

Упала на пол и завыла раненым зверем. До чего же больно. Казалось, что от напряжения разлечусь на части, забрызгивая кровью и ошмётками белоснежное кружево ограждения. Отскулившись, перевернулась на спину и тупо пялилась в голубое небо, затянутое ватными облаками. Тело налилось свинцовой тяжестью, притягивая к земле, в голове роились недобрые мысли. Я не выдержу до конца года. Я сломаюсь и что-нибудь сделаю с собой, или убью Немцова.

– Ир, он уехал, – заглянула в проём тётя Поля, нависая надо мной и тревожно всматриваясь в лицо. – Возвращайся к себе, отдохни.

– Мне убраться надо, сменить бельё, – вдохнула, корректируя резкость на ней. – Пойду, пока Игнат не вернулся.

– Я сама, – тронула меня за руку. – А ты выпей успокоительный чай и поспи.

– Но как же, – поднялась, отряхивая платье. – У вас своей работы достаточно. А там тряпкой махать, унитаз с ванной мыть.

Полина подбоченилась, прищурила глаза и окатила меня ощутимым раздражением. Сразу вспомнила этот её давящий взгляд. В детстве она часто смотрела на нас так, стоило нам с Игнатом нашкодничать.

– Думаешь, я забыла, как хозяйскую спальню убирать? – наигранно строго спросила Поля. – А ну марш в свою комнату. Будет всякая мелочь меня учить.

Решила не идти на конфликт. Да и права тётя Поля, сил работать совсем не было. Выплеснула их, скуля от боли. Кончился заряд, а штекер с подзарядкой не подвезли. Успокоюсь, посплю, а завтра буду как новенькая.

– Спасибо, – обняла Полину, подпитываясь теплом и нежностью. – Что бы я без вас делала.

Чашка чая замедлила сердцебиение, опустошила голову, вытолкнув расшалившиеся мысли. Либо произошёл откат, замедляя реакцию, либо травка притупила сознание. Тело накрыло такой пустотой, что захотелось закрыть глаза, расслабиться и утонуть в ней.

Не поняла сама, как заснула, пригревшись под одеялом и обняв вторую подушку. Проснулась от нехватки воздуха и от тяжести, навалившейся на меня. Попыталась отмахнуться от навязчивого дыхания, обжигающего шею и грудь. Не сразу очнулась, всё ещё пребывая в остатках сна. Заворочалась, желая скинуть помеху, передавившую дыхалку, но услышала недовольный рык. Следом зубы прикусили сосок, неожиданно вызывая слабую волну возбуждения.

– Не двигайся, – прохрипел Игнат, облизывая укус и сминая рукой грудь. – Просто лежи и не шевелись.

Замерла, стиснув челюсть и борясь с предательством тела. Жалящие поцелуи прошлись по шее, мазнули по губам, с какой-то жадностью впились в подбородок. Почувствовала руку, скользнувшую по животу и в нетерпении стягивающую трусики. Неосознанно напряглась, ожидая новой порции боли. По-другому Немцов не умел, если дело касалось меня.

– Расслабься, – жаркий шёпот, и пальцы с ужасающей нежностью проникли между ног. – Не делай хуже себе, Ирина.

Не могла последовать приказу, даже когда Игнат вывел восьмёрку вокруг клитора, задевая пульсирующую плоть. Палец с лёгкостью погрузился внутрь, за ним второй, запуская колючие разряды тока. Видно, тело истосковалось по мужской ласке, реагируя так неправильно на скупую страсть Немцова.

Глава 25

Я так и пролежала всю ночь, натянув только до подбородка одеяло. Вихрь мыслей, судорожные попытки осмыслить произошедшее и разобраться в себе. Ненамного легче было найти объяснение прихода Игната и выбранный им способ близости. Ни привычный ему минет, ни извращённый анал, а простая миссионерская поза. Даже его хриплый шёпот, его сиплые слова выбивали полностью из стабильного состояния.

Перепутал с женой или очередной любовницей, с которыми, скорее всего, был по-своему нежен? Вряд ли. Ведь он чётко назвал меня Ириной. Поругался с Лорой и пришёл расслабиться? Тогда почему не воспользовался обычным способом? Наглотался чего-нибудь запрещённого? Сомневаюсь. У него дурман вызывает излишние злость и агрессию.

Не найдя оправдания странной мягкости Немцова, погрузилась в себя, вылавливая каждую ниточку ощущений. Тело точно оказалось не против, и даже более того, желало продолжения. А сердце? Удивительно, но оно спокойно билось, не сжимаясь от тоски. Только мозг слабо генерировал неприятие всей ситуации. Лучше грубо, больно, с унижениями, чем почти как с нормальным человеком.

С рассветом я всё же заставила встать и неслышно проскользнула по коридору в ванную комнату. Смыла засохшие следы спермы, выдавила шампунь и взбила пену на волосах. Казалось, стоит уничтожить запах Игната, и между нами ничего не было. Он не приходил ко мне ночью, не кусал, не прожигал поцелуями, не трогал, не… Знаю, по-детски так думать, но с обманом, иногда, легче смириться, даже если врёшь сама себе.

Очень боялась попасть Лоре на глаза. Пока шла к гостиной, где она до завтрака читала кулуарные новости, яркими вспышками проносился вчерашний мой побег и невменяемость. Не сложно было догадаться, чем я занималась в спальне с её мужем, потерявшим, случайно, полотенце с причинного места.

Госпожа Немцова сидела на угловом диване, обняв подушку и улыбаясь увиденному в телефоне. Попыталась прошмыгнуть мимо неё, низко опустив голову. Надеялась, что она меня не заметит, и появится шанс избежать скандал. Не сбылось.

– Эй, как тебя там, – крикнула в спину, останавливая меня в проёме, ведущем в столовую. – Я поговорила с Игнатом. Он больше не будет выходить голым из душа, так что можешь спокойно убираться в комнате.

Так и застыла, некультурно раскрыв рот. По спине скользнула струйка липкого пота, тело противно зачесалось, щёки запылали огнём. Изворотливая скотина. Выкрутился, даже не запнувшись. Можно было ещё долго придумывать определение неверному мужу, но с кухни раздался звон посуды, и Поля выглянула в дверь, ища меня глазами.

В последнее время завтракающих за столом обслуживала я. Распоряжение Немцова или Лоры. Правда, чаще всего Игнат уже отсутствовал дома, но сегодня он решил помучить меня до конца, с интересом следя за моими действиями.

Лора щебетала о понравившихся серёжках и о желание погреться на морском побережье, а её супруг послушно кивал головой, не особо прислушиваясь к её разговору. Он даже не краснел и не потел в муках совести, как будто всю ночь провёл в постели с женой. То ли всё было проекцией моего сходящего с ума воображения, то ли у Немцова совсем отсутствовали рамки приличия по отношению к супруге.

– Игнааат, – капризно протянула Лора, увлечённо разминая ягоды в творожном муссе. – Так что с поездкой? Я могу брать билеты и лететь с Кармилой?

– Когда? – оторвался от слежки Немцов, переводя внимание на жену.

– Билеты сегодня вечером, – расползлась в слащавой улыбке, а я замерла, занеся руку над пустой тарелкой Игната. Двоякая реакция пронеслась по телу. Низ живота стянуло в пульсирующем спазме от предвкушения, а в груди закололо от нехорошего предчувствия и осознания всей пагубной ситуации. Не отстанет от меня хозяин просто так. Как пить дать, воспользуется отсутствием итальянской красотки по полной.

– И на сколько? – заинтересованно прищурился счастливый супруг. Разве что в пляс не пустился.

– Нууу. Недели на три… Может на пять, – накрутила на палец локон Лора. – Там сейчас сезон для сёрфиров начинается. Такие волны…

– Хорошо, – с лёгкостью согласился Игнат, при этом не сдерживая оскала. – Гасан отвезёт тебя в аэропорт.

Схватила опустевшую посуду и метнулась в кухню, отгораживая себя от бурной благодарности жены к мужу, и спасаясь от потемневшего взгляда мучителя, в котором читалось обещание. Боли? Извращённых игр? Грубой ласки? Скупой нежности? Горьких слёз? Удовольствия?

В царство Марии влетела пулей, отбиваясь от картинок, всплывающих перед глазами. Почему-то все они были до такой степени интимными и откровенными, что самой перед собой стало стыдно… и тошно… За слабость на передок, за попытки оправдать такую реакцию на Игната больной любовью, за перекладывание последствий на его плечи, пользуясь сложившимися обстоятельствами и своим бесправием.

Нет, я не строила воздушных замков и, как всегда, трезво оценивала положение. Знала, что меньше чем через восемь месяцев я уйду, вычеркнув Немцова из своей жизни. Слишком быстро он разбил мои розовые очки и показал свою сущность. Слишком жёстко растоптал моё мировоззрение и измазал грязью честь, гордость и достоинство. После такого даже близкое существование невозможно, а что-то большее означало бы сломать себя.

Весь день ходила как не в себе. На автомате упаковывала чемоданы Лоры, протирала пыль, до блеска натирала сантехнику и плитку, поливала цветы в кадках. Как-то мимо прошёл обед, не запоминающе проплыл ужин. В полночь Игната ещё не было, и я позволила себе расслабиться и лечь спать. На удивление, сон пришёл быстро, и даже вполне спокойный, несмотря на всю нервозность. И так же быстро испарился, когда в глухой тишине щёлкнул замок двери.