Завещание старого попугая

Глава первая

Утро в коттедже на окраине Лондона начиналось с одного и того же неторопливого ритуала — с кормления волнистых попугаев. Эти две трепетные жизни, окрашенные в цвета летнего неба и спелой травы, были единственными существами, скрашивающими уединение мистера Уинстона. За одиннадцать лет, проведённых в стенах этого тихого пристанища, птицы настолько сроднились с безмолвной атмосферой, что малейший шум, подобно раскату грома в ясный день, заставлял их замирать в испуге, прижимаясь друг к другу в углу резной дубовой клетки.

В тот день привычный церемониал был нарушен. Руки, некогда сильные и уверенные, а ныне — иссохшие и покрытые паутиной тёмных прожилок, предательски дрогнули. Фарфоровая мисочка с кормом выскользнула из пальцев и с глухим, звенящим стуком разбилась о пол, рассыпав по потёртым деревянным половицам россыпь золотистых семечек. Каждое движение, будь то поднять упавшую вещь или просто выпрямить спину, давалось Уинстону с невероятной тяжестью, заставляя его тихо кряхтеть и ловить ртом воздух. Что поделаешь — таков удел девяностосемилетнего старика, чья бурная и долгая жизнь осталась где-то далеко позади, превратившись в пыльные воспоминания, которые он теперь перебирал по вечерам у камина.

Пока перепуганные попугаи искали спасения в самом тёмном углу своей клетки, а их хозяин, медленно и мучительно, с трудом переводя дыхание, пытался собрать с пола рассыпанный корм, до него сквозь туман возрастной глухоты донёсся настойчивый, рубящий стук в тяжёлую дубовую дверь.

— Сосед! А ну-ка, открывай! Да поторопись, это твой старый знакомый Генри!

Голос за дверью был грубым и властным, он врезался в тишину дома, как нож. Уинстон на мгновение замер, прислушиваясь к отзвукам в собственных ушах. Показалось? Но нет — стук повторился, на этот раз громче и нетерпеливее, заставляя содрогнуться старые оконные стёкла.

— Я же знаю, что ты дома, от меня не скрыться! — послышалось снова, и голос уже явно звучал злорадно. — Дружище, тебе лучше по-хорошему открыть эту чёртову дверь, иначе я сделаю, как в старые добрые времена!

Последняя фраза была произнесена с такой язвительной ухмылкой, что её можно было буквально прочувствовать сквозь толстое дерево. Генри, мужчина пятьдесят восьми лет от роду, невысокий, но кряжистый, словно старый дуб, был одет в свой вечный, истёртый на локтях сюртук и брюки, видавшие виды. Но главной его неизменной чертой был цилиндр. Без этого головного убора он казался бы голым; ходили слухи, что он и спит в нём, а может, шляпа и впрямь приросла к его голове, ибо никто и никогда не видел Генри без этого мрачного аксессуара. Лицо его было похоже на старую карту забытых сражений, испещрённую шрамами — то ли следы недавней стычки с бандой из Бирмингема, то ли результат неосторожного падения с высоты во время одного из рискованных заданий. Но, как это часто с ним бывало, пострадало лишь лицо.

О судьбе Генри и его бурном прошлом мы поговорим позже, а сейчас вернёмся к нашему главному герою — Уинстону. Как вы уже знаете, у него есть волнистые попугаи, которые достались ему всего за двадцать пять фунтов стерлингов, по знакомству, — но у него не было времени вспомнить, у кого именно, потому что в следующую секунду дверь с оглушительным грохотом поддалась, сорвалась с петли и, описав короткую дугу, рухнула в прихожей, и на пороге, в облаке пыли и осколков дерева, возникла его тёмная, зловещая фигура в бессменном цилиндре.

Тишину комнаты, лишь мгновение назад нарушаемую лишь шелестом птичьих крыльев, окончательно и бесповоротно разрезал скрип разбитого замка. В проёме двери, засыпанный уличной пылью и осколками дерева, стоял Генри. Он с наслаждением выпрямился, окинул взглядом скромную, почти аскетичную обстановку и наконец остановил его на Уинстоне, застывшем с горстью золотистых семечек в дрожащей руке. Попугаи, заслышав грохот, вжались в жердочки, умолкнув раз и навсегда.

— Ну что, старина, — растянул он губы в ухмылке, смахнув щепку с рукава. — Принимаешь гостей? Или твой слух окончательно отсох вместе с учтивостью?

Уинстон медленно, с невероятным усилием, поднял на него взгляд. В его старческих, помутневших глазах не было страха — лишь глубокая, всепоглощающая усталость, копившаяся десятилетиями. Он молча разжал пальцы, позволяя семечкам вновь тонкой струйкой упасть на пол.

— Генри, — тихо, но твёрдо произнёс он. — Мой дом, как ты видишь, отныне открыт для тебя. В чём заключается цель твоего… столь решительного визита?

Генри сделал несколько тяжёлых шагов вперёд, его сапоги гулко отдавались по голым половицам. Он остановился прямо перед стариком, заслонив собой скудный свет от окна.

— Цель? — фыркнул он, и его дыхание пахло дешёвым виски и табаком. — Мистер Уинстон, а ты разве забыл? Друзья должны навещать друг друга. Особенно старые друзья. Особенно те, у кого на душе лежат невыполненные обещания и неоплаченные долги.

Он наклонился ближе, и его цилиндр бросил угрожающую тень на лицо Уинстона.

— Или тебе напомнить о деле с «Летучим голландцем» и о том, чем ты обязан мне по сей день? Твои птички, — он бросил насмешливый взгляд на клетку, — такие беззащитные. Было бы жаль, если бы с ними что-то случилось. Мир такой опасный, даже в этой тихой комнате. Но я не об этом. Я здесь из-за того, что ты утаил. Ты думал, «secretum tuum tecum manebit»? — Генри цинично усмехнулся, видя, как глаза старика расширились от узнавания. — «Твоя тайна останется при тебе»? Увы, но нет. Она вышла из тени, Уинстон. И она говорит через меня.