Заветное желание Гарри

1. Чужой ангел

― Это несправедливо, несправедливо!

Голос ― тонкий, отчаянный ― звенит негодованием, то тут же обрывается, кукожится и прячется под парту. Гарри приподнимает плечи и втягивает голову: жаль, он не может последовать за голосом; он бы рад провалиться сквозь пол. Или хотя бы вернуться на пять секунд назад и закусить губу до боли, до кровавых трещин, чтобы не позволить себе издать хоть ползвука.

Профессор Снейп нависает над ним. Гарри макушкой чувствует взгляд его черных недобрых глаз ― неприязненный и пронзительный, который буквально прожигает его насквозь.

Гарри исподтишка следит за тем, как изящные длинные пальцы комкают и без того измятый рисунок, а потом медленно рвут бумагу.

Сердце ухает в груди. Что сейчас будет? Обзовет последними словами, вышвырнет из класса, отправит к директрисе?

Ни один человек в здравом уме не станет перечить профессору Снейпу.

― Жизнь вообще несправедлива, разве вы не заметили? ― долетает до сознания Гарри. ― Встретимся на отработке, Поттер.

Отработка? Нет, что угодно, только не это.

Если верить старшекурсникам, Снейп не успокаивается, пока не доведет до слез. Он словно питается чужим горем. Как будто своего ему мало.

Нет, он не бьет. Хотя ходят слухи, что он хватал кого-то за шиворот. А чего стоит та история с одной девчонкой-старшекурсницей, которая из-за очередной безосновательной двойки нажаловалась отцу, и тот добился, чтобы профессора сняли с деканской должности. Шуму было…

Но это так, мелочи.

Он точно не станет пинать Гарри ногами, как Дадли ― любимый сынок опекунов. К счастью ― бывших.

И не хрястнет дверью по пальцам, как тот же Дадли.

Просто поговорит с ним елейным голосом, привычно растягивая слова.

И Гарри узнает, что он никчемный заморыш. Услышит ― в который уже раз ― что ему дали первое место на конкурсе Ван Гога за красивые глазки, а не за талант, сирота потому что. Получит неимоверно сложное задание ― не по учебнику, конечно. Гарри, может, справится, а, может, и нет ― как повезет. Но это еще не самое плохое.

Беда в том, что эта отработка не закончится никогда. Снейп не получит свое. Ведь Гарри не заплачет, как бы тот ни старался.

И не из вредности. Кажется, он просто разучился ― с того самого дня, как умер Мариус.

А хуже всего то, что еще недавно Гарри восхищался профессором и мечтал о том, чтобы поскорее перейти на третий курс, когда начнется самый интересный в мире предмет ― техника рисования.

А теперь он должен его ненавидеть. Этого хотят все. Этого негласно требует Снейп. Он больше не прощает слабости.

Значит, сегодня случится что-то ужасное. Что-то из ряда вон выходящее, что его сломает. И может, он даже почувствует себя хуже, чем у идиотов Дурслей. И снова не захочет жить ― как раньше.

***

Как только звенит звонок, Гарри выбегает одним из первых в коридор, чтобы больше не встречаться со Снейпом взглядом. Отработка сегодня, в пять.

Огромные белые часы с четкими черными стрелками, висящие в самом конце холла, показывают десять утра.

Семь часов свободы. Одна секунда, две…

Минута… Пять минут…

Почему в этом мире все так устроено, что обязательно должно пройти ровно столько часов, сколько положено? Почему нельзя ускорить время?

Да, Гарри хочет, чтобы пять наступило прямо сейчас. Он не хочет ждать так долго. Неопределенность ― хуже всего.

Чувствуя слабость в ногах, он садится прямо на пол, подперев спиной стену, и опускает голову на колени.

***

Два года назад Гарри казалось, что он попал в сказку: его привезли в пансион для одаренных детей, хотя изначально собирались оформлять в обычный детдом с его строгими правилами и холодными стенами. Но даже там было бы лучше, чем у опекунов. Гарри смотрел на огромное старинное здание, похожее на волшебный замок, и его сердце млело. Он до конца не верил, что сможет рисовать сколько угодно, учиться как нормальный человек, жить в общей комнате с другими детьми, спать на кровати, питаться три раза в день. Что никто не станет рвать его рисунки, запирать в чулане, избивать до полусмерти и морить голодом. Он целых полгода жил в больнице ― восстанавливался после жестоких побоев, приходил в себя и старался поверить, что этого больше не повторится. Что забрали от мучителей насовсем.

Но верилось с трудом. Ведь другой жизни, чем у Дурслей, Гарри не видел и не знал.

В больнице его частенько навещали незнакомые люди, которые называли себя представителями органов опеки. Они-то и заприметили его художественные способности, и его мечта сбылась. Теперь Гарри мог учиться на равных с детьми из нормальных семей ― руководство пансиона поддерживало неимущих и сирот и обеспечивало всем необходимым.

За несколько дней до начала учебы первокурсников познакомили с преподавателями. Гарри исподтишка разглядывал взрослых. Когда он увидел высокого мужчину в темном костюме, то не на шутку разволновался, ведь директриса только что сказала, что это декан художественного факультета.

Декан считался кем-то вроде мини-директора и отвечал за весь факультет, ведь помимо этого здесь еще были музыкальный, танцевальный и театральный, которые располагались в трех других корпусах. Гарри со свойственным ему недоверием разглядывал строгий черный костюм декана, темно-синюю рубашку, длинные черные блестящие волосы, а потом переключил внимание на лицо. Оно выглядело спокойным, даже добрым. Черные глаза неторопливо и внимательно оглядывали студентов. Иногда взгляд декана останавливался в одном месте, и его глаза словно вспыхивали счастьем, а сам он будто едва сдерживал улыбку. Гарри тогда подумал, что этот человек наверняка получше Дурслей ― на него приятно было смотреть, и он не казался опасным. А когда строгая директриса толкала длинную речь, первокурсники заскучали и начали потихоньку перешептываться.

― Декан такой классный, но он будет нас учить только с третьего курса, ― еле слышно говорил кто-то сзади. Гарри тут же навострил уши: он все видел, все замечал, был готов ко всему ― эта привычка укоренилась в нем с раннего детства.

2. Бескрылые орлы и чайники с длинными носами

Уже одиннадцать. Прошел аж целый час. Гарри сидит на алгебре и буравит взглядом круглые часы с белым циферблатом. Он ненавидит эти изящные стрелки ― длинную и покороче. Красная бегающая вызывает в нем меньше неприязни: все же она движется, а не делает вид, что время застыло.

Гарри не любит откладывать плохое на потом, но время его не слышит. Конечно, куда больше он хочет остановить все часы мира, чтобы отработка никогда не наступила. Но это намного сложнее, чем просто мысленно подгонять минуты, а он, увы, не волшебник. Хотя стать им тоже бы не отказался.

Вот бы он наворотил дел!

Для начала ― пожелал бы стать чуть более крепким, ну не с горой мышц конечно, но чтобы выглядеть приятнее, а не как тощий глист. Потом ― вернулся бы на пару часов и не нагрубил бы Снейпу. Нет… лучшее, что он мог бы сделать ― вернуться на два года назад и защитить Мариуса.

Как? Ну, хотя бы предупредить Снейпа об опасности. Он же тогда еще был другим. Может, он бы послушал Гарри-волшебника и не отпустил своего сына гулять одного.

Или сказать напрямую Мариусу, чтобы он не делал глупостей: сидел дома под елкой, ел свою праздничную индейку и не искал приключений на голову.

Гарри шумно вздыхает, но тут же выпрямляется и делает вид, что переписывает задание с доски. Но сосредоточиться не получается: мысли все время уплывают в сторону, время тянется словно силиконовый слизняк ― новая игрушка, которая недавно вошла в моду. Гарри прищурено смотрит на грузную пожилую преподавательницу, которая снует возле доски, и вместо нее ему видится другая фигура ― высокого худого мужчины, одетого во все черное. Он вспоминает самый первый урок по технике рисования ― тот самый, которого он с нетерпением ждал все два года, и вот, этот момент настал…

***

В тот день профессор Снейп ворвался в класс, как черный вихрь. Не глядя ни на кого, он схватил журнал и сквозь зубы, как будто его силой принудили преподавать, начал читать фамилии.

Когда список дошел до Гарри, профессор поднял на него черные горящие недобрым блеском глаза.

― А, Поттер, наша новая знаменитость, ― процедил он, как будто выплевывая каждое слово.

Гарри медленно поднялся. Ведь профессор, прервав перекличку, неожиданно начал опрашивать его по своему предмету ― сначала по учебнику, а потом далеко за его пределами. Поначалу Гарри уверенно отвечал ― он все лето читал эту книгу и даже делал зарисовки, как там было показано. Но шквал вопросов все несся и несся на него, не давая опомнится. Разболелась голова и начала нестерпимо кружиться. Оказывается, он так многого не знал… это ужасный позор.

Наиздевавшись вдоволь, Снейп подошел к нему вплотную. Лицо, которое раньше было символом невозмутимости, покоя и надежности, исказилось недоброй ухмылкой.

― Как видите, Поттер, слава ― это еще не все, ― сообщил он таким тоном, будто едва сдерживал рвущееся наружу торжество. ― Но не волнуйтесь, от звездной болезни я вас легко вылечу, ― пообещал он почти ласково. ― И на следующем конкурсе, если вы, конечно, пройдете отборочный этап, в чем я глубоко сомневаюсь, вы будете бороться наравне со всеми. И милое личико с умильными глазками, а также ваше сиротское прошлое вам больше не помогут.

Милое личико? Гарри сел и долгое время не мог сообразить, о чем говорил Снейп. Сколько себя помнил, его все время называли уродом, дохляком и все в таком духе. Но от профессора это звучало далеко не как комплимент. Он, что ли, тоже издевался над его внешностью?

И, кажется, он не знал: сиротское прошлое Гарри было его настоящим.

В тот день Снейп оставил его в покое, объясняя новую тему. Но на следующих занятиях он не упускал возможности подколоть Гарри, а то и вовсе сказать что-то ужасно обидное.

Когда на очередном занятии профессор объявил свободную тему, чтобы «полюбоваться на общий уровень неуспеваемости», Гарри нарисовал орла. Он видел похожий рисунок в книге с репродукциями картин известных художников, и постарался воспроизвести его по памяти. Ему очень понравилась гордая птица, ее красивые расправленные крылья и большой изогнутый клюв. Орел смотрел в небо и был готов вот-вот сорваться в воздух. Гарри так увлекся, что готов был полететь вслед за ним.

Профессор, проходя мимо, лишь мельком взглянул на его рисунок. Гарри выдохнул: кажется, на этот раз ему повезло. Но в ту же секунду услышал позади себя насмешливое:

― Ваша птица, Поттер, никогда не взлетит.

― Почему это? ― не выдержал Гарри и тут же зажал рукой рот. Вырвалось нечаянно, хотя он хорошо уяснил: со взрослыми лучше не спорить. Даже если они кажутся хорошими и милыми ― это может быть ох как обманчиво…

К тому же Снейп больше не был хорошим и милым.

Орел впечатлил всех ― это Гарри понял по восхищенному гулу, который прошел по классу, когда профессор резко развернулся, схватил рисунок и поднял его над головой.

― Кто назовет все ошибки, ― вкрадчиво начал он, ― тому прибавлю один балл к работе.

Галдеж резко стих. Гарри знал: в классе молчат не потому, что жалеют его, а потому что в его рисунке сложно найти хоть одну серьезную ошибку. Ничего особенного не бросалось в глаза, орел парил в воздухе, и Снейпу оставалось только признать, что он погорячился. Но куда там! Тот, видимо, раздосадованный тем, что никто не захотел критиковать рисунок Гарри, сам нашел целых шесть ошибок, которые выглядели совсем уж незначительными и надуманными, после чего с натяжкой поставил тройку.

3. Старик в светящемся халате

Гарри готов надавать себе миллион подзатыльников, надрать себе уши и треснуть чем-то тяжелым. Злость на самого себя успокаивает и не дает панике пробраться в голову. Но мысли продолжают жестоко атаковать, пока он медленно идет по коридору, пытаясь вспомнить, какой у него сейчас урок.

Снейп выглядел как раненый зверь, а такие звери очень опасны: они сами нападают и кусают, даже когда их не трогают. Они отчаянно безжалостны ― к себе и другим. А значит, Гарри не ждет ничего хорошего.

Ему крупно повезет, если Снейп просто помучит его на отработке, а потом продолжит издеваться на занятиях, но не станет валить на годовом экзамене, как грозился. Все, что хочет Гарри ― это остаться в пансионе, где у него есть что-то, похожее на будущее. Это лучшее место из всех, где ему довелось находиться. И здесь у него даже был друг. Был.

По мере приближения вечера Гарри все больше нервничает. Он успокаивает себя тем, что Снейп, наверное, не такой, как Дурсли. Но его изматывает мысль, что он не знает, какое наказание для него придумал профессор. Фантазия бурно разыгрывается ближе к четырем, рисуя картины, от которых мороз идет по коже. Поэтому когда большая стрелка на часах в холле показывает без пятнадцати пять, Гарри уже плохо владеет собой. На трясущихся ногах он плетется по длинному коридору на третьем этаже, где в самом конце, в тупике, находится кабинет, куда теперь никто не ходит спросить совета или получить поддержку. Туда вообще не суются без острой необходимости.

Без десяти пять. Главное, что он не опоздал. Гарри сует руку в карман и привычно стискивает фонарик ― подарок Мариуса. Он все время носит его с собой, ощупывает гладкую поверхность, проводит пальцами по всем этим мелким кнопочкам и деталькам. Это помогает ему успокоиться. Но сейчас привычный ритуал что-то не действует. Гарри глубоко вдыхает и выдыхает, чтобы немного угомонить сердце, которое трепыхается и бьется, как маленькая испуганная птичка, после чего стучит в дверь.

Наверное, он тихо постучал, потому что в ответ ― тишина. Обычно преподаватели тут же отвечают и приглашают войти. Гарри стучит громче, напряженно прислушиваясь к звукам. Стрелка на больших белых часах в конце холла неумолимо приближается к пяти. Гарри не может больше ждать, и он не виноват, что Снейп внезапно оглох или делает вид, что не слышит.

Он осторожно приоткрывает дверь и просовывает голову. За преподавательским столом никого нет. Гарри входит и оглядывает большое помещение с длинными рядами парт. Оно пустует. Это странно ― профессора обычно не оставляют кабинеты открытыми, если куда-то уходят.

Из подсобной комнаты доносятся странные сдавленные звуки. Гарри пугается и пятится к двери. Неужели Снейп сделал из подсобки пыточную и прямо сейчас издевается над студентом? Но вот, звуки прекращаются. А потом опять… Нет, Гарри не может вот так уйти. Вдруг там кому-то нужна помощь? Он сразу же побежит к директрисе, ведь сам он ни за что не хочет оставаться в той комнатушке наедине с профессором! Теперь уже Гарри знает: когда над тобой издеваются физически, скрывать не нужно. Это ненормально. Ведь всегда найдутся те, кто поможет. Главное не молчать.

Поэтому Гарри не будет делать вид, что все в порядке, или что это его не касается. Он не позволит сотворить с собой нечто ужасное, что происходит сейчас за закрытой дверью.

Он набирается смелости и на цыпочках подходит к подсобке. Дверь закрыта неплотно. Гарри легонько толкает ее, и она бесшумно поддается. Он заглядывает туда, следя за каждым движением, чтобы не оступиться ненароком и не привлечь к себе внимания.

Он сразу видит Снейпа, который сидит на чем-то, похожем на твердый маленький диван без подлокотников, сгорбившись и закрыв руками лицо. Он плачет ― так надрывно, что не в силах себя сдерживать.

Гарри пятится и выскальзывает из кабинета, очень тихо прикрыв за собой дверь.

Мысли беспорядочно кружатся. Гарри не в силах о чем-либо думать хочет и сам сесть вот тут, возле стены, прямо на пол, сгорбиться, скрутиться в комочек и закрыться от всего мира. Сейчас он как никогда понимает Снейпа и, как ни странно, завидует ему. Гарри тоже бы так хотел, как он. Но не может ― внутри него что-то сломалось, и не починить.

Один взгляд на часы заставляет его прийти в себя и начать думать трезво. До начала отработки ― всего две минуты. Если он подождет минут десять, пока профессор успокоится и приведет себя в порядок, то это засчитается за опоздание. А, может, придется ждать и больше ― Снейп, кажется, потерял счет времени и совсем про него забыл.

Положение безвыходное. Так или иначе, Гарри сильно накажут. Но это уже не важно. Все, чего он сейчас отчаянно хочет ― чтобы все стало как раньше: счастливый Мариус, спокойный и добрый профессор. Если бы только можно было все изменить!

Гарри прислоняется к стене и крепко зажмуривается. Если бы он мог вернуть Мариуса, он бы вытащил его из могилы любой ценой. Это спасет профессора. Это спасет Гарри от несправедливого наказания, ведь Снейп не может иначе. Ему плохо, внутри него ― сплошное месиво из боли. Гарри чувствует его душу, как свою ― может потому, что у них одна потеря на двоих. Но если Мариус оживет, боль отпустит. Все изменится.

Гарри даже сквозь плотно закрытые глаза видит, как в коридоре загорается яркий свет. Как будто кто-то вынул у него из кармана фонарик Мариуса и посветил ему в лицо. Он открывает глаза и тут же видит незнакомого старика с длинной серебристой бородой и в длинном сером халате, словно тот вышел из дома, забыв переодеться. От незнакомца и от его одежды исходит то самое свечение, которое мягко озаряет полумрак коридора. Вместе с тем от него исходит сила, которая будто пробирается в голову и выносит на поверхность все мысли.

Гарри вскакивает. Его пробирает до дрожи ощущение чего-то странного и необъяснимого. Он делает несколько шагов в сторону, оступается и падает на мягкое место. Старик медленно приближается. Гарри отползает, но дальше некуда ― там дверь кабинета и тупик. Разве что можно вскочить и спрятаться в кабинете. Но нет, подняться он уже не успеет: таинственный незнакомец совсем близко.