— Ой, ой, — завываю я, пока мне вкалывают в губы филлер. Дура какая, поддалась на уговоры подруг, что уже давно ходят с пельменями и формой уточка.
Я лишь чуть-чуть, ага. Чувствую, выйду из косметического кабинета с рабочими губами, а не слегка пышными и красиво очерченными.
— Не вопи, Зайка, — возмущается еще одна моя подруга, — Ща все будет.
Вот это ее «ща все будет» пугает еще больше.
— Отек сойдет, и будешь у нас как куколка, — удовлетворенно заканчивает свою работу Катя, — Ну, смотри, — держит передо мной зеркало.
Н-да… Не для этого меня мама рожала, явно. Хотя у моей мамы такие процедуры, как в туалет сходить. Постоянно себе что-то улучшает: грудь, брови, губы, уши… Да много чего. А я первый раз, можно сказать. Ну если не считать наращенных ресниц, ногтей и вот теперь губы.
— А что, какие большие? — жалобно скулю я, ну пельмени, как и есть. Точнее, не есть, а теперь как-то носить, — Убирай!
Ложусь обратно на кушетку и закрываю глаза.
— В смысле, убирай?! — возмущается Катя, — Вставай давай и ходи теперь с этим.
— С ЭТИМ я ходить не буду!
— Да тебя все равно водитель возит, можешь и не ходить, — смеется подруга. Ну как подруга, теперь явно просто знакомая. Это надо мне такие пельмени ушлепистые сделать.
— Катя, я всегда думала, что мы с тобой подруги, — начинаю заходить издалека, но не прокатывает.
— Так, Зайка моя, это первые три дня так, потом все сойдет и будут аккуратные губки, как ты и хотела. Ты пойми, что твои слегка пухленькие, ни о чем по сравнению с сексуально припухшими.
— Какое там сексуально припухшие?! — снова возмущаюсь я, — Это жопки индейки, даже не куриные!
— Ой, все, иди уже, — сталкивает меня с кушетки подруга, — У меня следующий клиент. Через три дня придешь, спасибо скажешь.
— Ну, выкачай обратно, пожалуйста, — ною я, но подруга — кремень.
— Ни за что!
Вот злыдня какая, чтобы я еще раз к ней легла на кушетку, да ни в жизнь. И ресницы пусть другим делает, больше не приду!
Скатываюсь с кушетки и подхватываю брендовую розовую сумочку, айпад и со злым видом выхожу в прихожую. Подруга купила квартиру на первом этаже и из трехкомнатной сделала себе косметический кабинет с отдельным входом. У нее тут все для девочек, няшненько так. Сердечки, розочки искусственные, игрушки, ну и сам кабинет, конечно, оборудованный на папины деньги, довольно прилично. Опыт у нее уже большой, и я, если честно, постоянно к ней хожу. Так что не думаю, что она врет с губами. Может и правда отек спадет? Но как ходить три дня!
Встаю у зеркала, поправляя белую короткую шубку из норки, обтягивающие серые джинсы от Армани, и натягиваю сапоги лаковые, тоже белые, на высоченной шпильке. На лицо стараюсь не смотреть, ну его, расстройство одно. На шею наматываю широкий розовый палантин и подбираю пепельные волосы в высокую прическу, игнорируя выпавшие локоны. Растрепашка наше все, естественно, будто так и должно быть.
В коридоре сидит еще одна Барби, одетая в соболя до самых пят и лаковые черные полусапожки на шпильке. Встречаемся с ней взглядом, и она опускает кукольные глаза на мои губы. Ну пипец, незаметно, да?! Я тоже смотрю на ее пельмени, мне кажется, или они меньше моих?
— Не ходите туда, — высказываюсь я на ее взгляд, — Она всем гузки индюшачьи делает! — кричу, чтобы слышала Катя.
— Иди уже, — прилетает мне в ответ, — Мира, проходи, — это уже следующей клиентке, и Катя появляется в коридоре, — А ты, старайся, мимо не есть эти два дня, бывает. Пока к новым губам не привыкнешь, спагетти соскальзывать будут.
— Еще и это?! — возмущаюсь я, — Ничего, месть подают холодной, — обещаю подруге, а та ржет яки конь.
Вылетаю на заснеженное крыльцо и иду к машине, где меня ждет водитель. На улице ужасный гололед, и я вонзаюсь шпильками в лед, вымещая на нем свою злость. Сажусь в машину на заднее сидение и ловлю любопытный взгляд водителя в зеркало заднего вида.
— Ну и что? — зло нападаю на него, чтобы сразу отбить всю охоту меня потроллить. Нет, у меня с Сашей хорошие отношения, он работает у нас давно, еще в школу и институт меня возил. Да и сейчас возит. Так что он может ляпнуть мне что-нибудь, я не ругаюсь за это, — Что смотрим? Рули давай до дома.
— На хрен ты это сделала? — выдает водитель и охранник в одном лице, усмехаясь и выруливая с парковки.
— Ой, много ты понимаешь! — мое зло наконец, находит выход, и подходящую жертву, — Для красоты, тебе не понять. А будешь говорить, уволю!
— Неа, не уволишь, — самоуверенно заявляет Санек.
Он старше меня лет на десять, но у нас в отсутствие папы рядом, нормальные отношения, почти как брат с сестрой.
— Что это?! Вот возьму и пожалуюсь папе!
— А кто тебе задницу прикрывать будет? Я столько про тебя знаю, — тянет он по слогам, — Что впору шантажом зарабатывать.
— Ой, а я про тебя такое расскажу папе… — подражая ему, отвечаю я, — Давай посмотрим, кого после этого простят, а кого уволят.
— Стерва, — улыбается Санек, — Выросла на мою голову.
— Рули давай, не отвлекайся, — фыркаю я, — Заедем в ресторан? Есть хочу.
— Ну попробуй, такими пирожками, — ржет Санек.
— Бесишь, — выдаю я и обиженно замолкаю, уставившись в окно.
Заснеженная Москва, две недели до Нового года, толпы машин. Я и на губы-то решилась, потому что у нас вечеринка в клубе заказана на сам Новый год. В этом году крутая должна быть, программа заявлена классная, там и живой огонь, и модное дефиле. Салютом нас из девчонок никого не удивишь, а вот платьями из пластика можно. Мы на это и купились, когда в октябре выбирали, где отмечать будем. А к моему наряду такие губы и нужны были. В смысле губы, а не пельмени!
В дом захожу очень тихо и крадусь к себе в комнату, но беда в том, что кабинет папы никак не миновать и не поздороваться. И почему ему нужно было приехать с работы так рано именно сегодня!
— Злата, зайди, — замираю посреди коридора на одной ноге и втягиваю в себя губы. Мне конец.
— Я тороплюсь, — приходит первое на ум, но понимаю, что это не поможет.
— Злата!
Да твою мать! Оглядываюсь по сторонам, будто мне кто-то может помочь, и смело ступаю в кабинет. Ну как смело, так, поджав хвост, как трусливый заяц. У меня нет хвоста, но я его вот сейчас незримо чувствую.
Сажусь на кожаный диван, складываю руки на коленях и смотрю, не мигая на картину, что висит на противоположной стене. Вот сколько раз была в кабинете, а только сейчас разглядела, что тут изображено. Очень интересно, прям за душу берет. Две синих изогнутых линии. Шедевр!
— Как дела в институте? — начинает папа, а у меня все мысли вылетели из головы, только одна «губы, губы!»
— Вроде неплохо, последние зачеты сдаю, — не отрывая взгляда от линий, сообщаю папе.
— Точно? — я просто чувствую, как он хмурится.
— Точнее некуда, — киваю я и на секунду забываюсь, поворачиваюсь к нему и тут же снова взгляд на картину.
— Ну-ка, ну-ка… — заинтересованный тон, угрожающие нотки, — Повернись еще раз…
— Пап, я пойду, — пытаюсь встать.
— Сидеть, голову на меня! — тут я уже не могу ослушаться и медленно поворачиваюсь.
— Этит твою за ногу, — обалдело смотрит на меня крутой бизнесмен в дорогой белой рубашке без галстука и закатанными рукавами. На висках элегантная проседь, сами волосы черные. Нос чуть крупноват, но папа у меня самый красивый, лучший, только вот не любит, вот это вот все, — Сейчас у нас июнь?
— Декабрь, — морщу я лоб, с чего июнь-то?
— А пчелы откуда?
— Какие пчелы?
— Ты губами их ела или крылья откусывала?
— Папа, ну, хватит! — рычу я, — Это отек, он спадет!
— Остатки ума у тебя скоро спадут, что мать, что ты — совсем с ума сходите! — как жахнет папа рукой по столу, я даже подпрыгнула на диване.
— Мы за красоту! — пытаюсь объяснить, но куда там.
— Какую на хрен, красоту, Злата! — папа разъярился не на шутку, а я втягиваю голову в плечи. Мама? Ты где, мам?
— Нет, я понимаю мать, ее красоту ничем уже не испортишь, — начинает папа ходить по комнате, а я хмыкаю, — Но ты?! Тебе всего двадцать лет, что вы все как под копирку морды свои рисуете?
— Папа!
— Что, папа? Сил больше нет, — подходил ко мне, наклоняется. Трогает подбородок рукой, поворачивая из стороны в сторону голову, — Пиз**!
— Ну пап! — взвываю я отстраняясь.
— Уйди с глаз долой! — отмахивается он, а я облегченно вздыхаю и крадусь к дверям, — Замуж тебя надо, и чем быстрее, тем лучше, — ворчит папа, а я снова замираю в стойке охотничьей собаки. Вот неправильные мысли потекли у папы, не в том направлении, ох не в том!
— Мне рано! — снова поворачиваюсь к отцу, — Я еще не нагулялась!
— Когда нагуляешься в тебе из родного только… — осматривает меня с головы до ног, — Ничего не останется.
— Я не мама!
— А мама замуж натуральная выходила! — подкалывает папа.
— Так и я натуральная, подумаешь, губы увеличила, — фыркаю я обиженно, — Все так делают.
— Вот именно, что все! А ты не все! Ты дочь бизнесмена Зайкина Артура Вениаминовича, Злата. Мое имя что-то да значит в мире бизнеса!
— А я-то тут при чем? — искренне удивляюсь я, — И так страдаю из-за твоей фамилии всю свою жизнь, с пеленок зайка была.
— А теперь губастая зайка!
Сверлим друг друга взглядами, когда в комнату вплывает мама. Именно вплывает в длинном изумрудном платье на тонких бретелях, в руках белый песцовый палантин, на шее бриллиантовое колье.
— Арчи, ты еще не готов? — дует обиженно свои идеальные губы мама.
— Вот, посмотри, Аня, что твоя дочь сделала! — указывает папа на меня, и мама приподнимает удивленно бровь, а затем расцветает от восхищения.
— Ой, губки, какая прелесть, — подходит ко мне и целует в щеку, — Давно пора, такие сексуальные, — хитро прищуривается.
— У меня дом сумасшедших, — обреченно произносит папа и садится обратно в кресло, но тут же вскакивает от возмущенного крика мамы:
— Арчи! Театр! Премьера!
— Все, иду, иду, — папа убегает, поджав хвост.
— Ругался? — мама улыбается и проходит по кабинету, но не садится, чтобы не помять платье, — Ничего, привыкнет. Мы женщины и должны себя улучшать, особенно с возрастом. Подумаешь, губы, тьфу, — фыркает она.
— Вот и я думаю, что тьфу, — печально вздыхаю я.
— Дочь, театр! — напоминает мне мама про закрытую премьеру. Неважно, какая там пьеса, а именно само открытие для избранных.
— Платье? — тоскливо спрашиваю я.
— Да, и каблуки, уже все готово, — кивает мама, а я направляюсь в свою комнату. Совсем забыла про театр, теперь не отвертишься, ну вот куда я с такими пельменями? Там же пресса будет. Придется отворачиваться от камер. Как я не люблю все это!
В комнате уныло смотрю на длинное розовое платье из атласа с разрезом посередине. Платье новое, куплено специально к премьере, придется переодеваться. Быстро принимаю душ, забираю волосы в высокую прическу, достаю красивое кружевное белье нежно-розового цвета. Через полчаса я готова. Чуть добавила румян, подправила макияж, сделав ярче глаза. На губы нанесла гигиеническую помаду с запахом клубнички. Все, можно идти. Осталось только взять шубу и сумочку, соответствующую положению. Зайка, на выход.
Прием как прием: все в драгоценностях, платьях, шлейф дорогих духов, икра, шампанское. Хожу с бокалом шампанского, здороваюсь со знакомыми. Я многих тут знаю, примерно всегда один круг людей на таких мероприятиях.
— Заечка, — подскакивает с поцелуями, дочь наших знакомых. Живут рядом с нами через дом. Ее отец — довольно известный банкир, а мы учились в одной гимназии, ходили на детские праздники.
— Привет, Зоя, — оглядываю ее короткое белое платье из пайеток и бриллианты на шее.
— Заечка, посмотри на того мужчину, — подхватывает меня Зоя под руку, — Шик, блеск, красота.
— Угу, — даже не смотрю в ту сторону.
Мне интересно, а мое настоящее имя кто-нибудь помнит? Мне кажется, что еще в пеленках я была Зайка. Надо же, как папа мне подвалил с фамилией. Замуж выйти, что ли? Буду какой-нибудь Волковой, никто меня волчицей не назовет однозначно.
— Самый завидный жених в этом сезоне, — продолжает трещать Зоя, — Говорят, вышел на тропу женихов. Железные рудники и металлы.
— Чего? — удивляюсь я познаниям Зои. Та была довольно посредственна в учебе, а тут такие слова.
— Папа так сказал, — удивляется Зоя.
— Аа, тогда понятно.
— Пойдем, познакомимся с ним?
— Да вот еще, надо ему, пусть сам знакомится, — фыркаю я.
— Зайка, посмотри на меня? — вдруг замечает мои губы Зоя, — Супер! У Кати делала? Я тоже такие хочу. Мне добавили недавно, но мне не нравится, маловато.
Перевожу взгляд на ярко-розовые губы Зои и внутренне матерюсь. Это у нее-то мало?! Тогда, что у меня на лице?! Или к вечеру еще больше опухли, что мои по сравнению с Зоиными маленькие?! Убью Катьку!
— О, наблюдаю около него Жужу, побегу, познакомлюсь, — модельной походкой отходит от меня Зоя. Вижу, что направляется к еще одной общей знакомой, Жужкиной Валентине. Лучше бы та меня не заметила, она и мертвого до смерти заговорит.
Иду в темный угол сада, где опускаюсь со вздохом облегчения на каменную скамью. Ходить на высоких каблуках привычно, но ноги все же устали. По пути взяла с подноса сразу два фужера с шампанским и теперь наслаждаюсь прохладным напитком в гордом одиночестве.
— Пить одной — признак алкоголизма, — доносится из кустов за моей спиной.
— А я не одна, — отвечаю невидимому собеседнику.
— Со мной? — слышу веселье в приятном голосе незнакомца.
— С говорящим кустом, — допиваю напиток и начинаю второй бокал.
— Не хотите узнать, кто я? — спрашивает куст.
— Неа, я не любопытная.
— А если понравлюсь? — продолжает тот.
— Это вряд ли, — нисколько не сомневаясь, отвечаю я.
— Почему это?
— Не увлекаюсь кустами.
— Так я выйду?
— Лучше не надо, оставайтесь там. Не разочаровывайте меня.
— Что это? — посмеивается куст.
— Вдруг вы красивый, а у меня губы.
— А давайте глаза закроем и встретимся, только, чур, не подглядывать?
— Хмм, — произношу задумчиво и допиваю второй фужер.
Точнее, это уже четвертый с начала фуршета, и меня прямо тянет на авантюры. Закрываю глаза и приказываю:
— Вылезайте.
Слышу позади себя шорох и затем чувствую присутствие рядом мужчины. Запах его парфюма такой приятный, что я невольно сглатываю слюну. Странная реакция на слабые нотки лимона, пряностей и морского приза.
— Вы тут? — вытягиваю руку вперед, касаюсь теплой руки, чьи пальцы переплетаются сразу с моими, — приятно.
— Ага, — отвечает незнакомец.
— Что делать будем? — задаю вполне невинный вопрос и получаю неожиданный ответ:
— Целоваться.
— Ого, — удивляюсь я, — А у вас точно глаза закрыты?
— Точно, я даже целовать буду на ощупь, — и в подтверждение его слов чувствую губы где-то в районе уха. Щекотно, хихикаю, — Упс, промахнулся, — выдает собеседник и накрывает мои губы своими губами.
Вначале мягкий, пробующий поцелуй вскоре перерастает в довольно требовательный, дерзкий. И я не отстаю от незнакомца. Даю проникнуть в мой рот чужому языку, и мы какое-то время остервенело сосемся, словно хотим сожрать друг друга. Я никогда так не целовалась. Или это мои новые губы так влияют? Отрываемся друг от друга с таким звуком, как пробка из бутылки.
— Ах, — вырывается из меня.
— Ух-ты, — выдает собеседник, — Ваши губы…как вантуз.
Какое-то время пытаюсь переварить данное сравнение и от возмущения широко распахиваю глаза. И никого. Незнакомец просто испарился, будто его и не было.
— Вот козел, — в сердцах вырывается из меня.
Трогаю пальчиками свои губищи, что стали еще больше.
— Даже не попрощался, — обиженно смотрю по сторонам, — Обменялись слюнями, обозвал вантузом и свалил.
С сожалением покидаю уютный уголок сада, направляясь к фуршетному столу, что накрыли на улице, позади театра. Что-то так обидно стало, взяли, зацеловали и бросили. Выхожу на дорожку, где висят китайские фонарики. Внимательно смотрю под ноги, чтобы не навернуться на каблуках, когда мне на голову накидывают тряпку и обхватывают руками.
— Ээ! — брыкаюсь я, но мое тельце перекидывают через плечо, вышибая весь воздух. Ноги сжимают стальным захватом рук, — Да вы с ума, что ли, сошли?! — кричу в голосину, когда мне на попу прилетает увесистый шлепок.
Ткань платья тонкая, под ним только трусы, да и то одно название. Так что прижигает меня по коже довольно ощутимо.
— Пусти, урод! — взвизгиваю я, начиная уже брыкаться всерьез, но ничего не происходит. Меня просто несут, как ковер, а затем швыряют на что-то мягкое.
Пытаюсь стянуть с себя тряпку, но тут же кисти обхватывают чьи-то лапищи, и я чувствую холодное железо и характерный щелчок.
— Еще и наручники?! — визжу от возмущения, но сверху мне перетягивают чем-то рот, фиксируя ленту на затылке.
Мамочка, — мычу я, со страха, чуть не писаюсь в трусы. Это что такое?! Меня украли посреди приема, на глазах у всех?! Да быть того не может! Но хлопнувшая дверь и звук мотора говорит о том, что меня сейчас тупо увезут. И я никогда больше не увижу своих родителей, Зою и даже Катю. Ой, ей, ей, — пытаюсь заорать я, но фиг вам. Издаю непонятные звуки, когда меня просто вжимает в кресло машины от резко набранной скорости. Чувствую, как на голове приподнимаются волосы от ужаса. Все, меня, видимо, украли. Надеюсь, что ради выкупа, а не из-за красоты моих новых губ.