Здравствуй юность в сапогах.

Глава 1.

Моему отличному другу и хорошему человеку ОЛЕ ВАВИЛИНОЙ (РЫЖЕЙ) посвящается эта повесть...

Я долго думал с чего начать эту историю. Коротко написать не получится. Так что, запаситесь терпением, семечками, можно пивка взять пару ящиков. Итак, я приступаю.
Все началось в далёком теперь 1974 году. Весной того года, после долгих мучений наших преподавателей, мы получили дипломы техников - технологов. Ну а так как таких "ценных" специалистов в области обработки металлов в том году выпустилось аж пять групп, то ни о каком распределении не могло быть и речи. В общем, вручили нам торжественно дипломы и неделю отмечали освобождение от нашей группы, классных специалистов в деле доведения преподавателей до нервных срывов, учащённого сердцебиения и повышения кровяного давления в головном и костном мозге.
Вот и пошли мы, горемычные, искать себе работу, дабы не "пропасть" с голоду и не попасть на учёт в ментовскую, как тунеядцы.
По специальности прописанной в дипломах, работы почти никто не нашёл. Почти все устроились токарями и фрезеровщиками на разные заводы.
А меня, по знакомству, мать устроила работать на УПП "Светотехника" МОС. Где УПП это учебно - производственное предприятие, а МОС это Молдавское общество слепых. Кстати, меня всегда поражало почему слепые собирают светильники, а глухие на "Культприборе" динамики и радиоточки? Может быть психологи и могут это как то объяснить, да только я им не особо верю. Ибо за свою жизнь насмотрелся на такое, что никакие психологи такое разъяснить никогда не смогут! Да что далеко ходить. Мы сами иногда такое вытворяли, что психологи вместе с психиатрами скромно писают кипятком в укромном углу.
Ой! Я увлёкся и отвлёкся от основной темы. Так что, прошу пардону и продолжаю.
Взяли меня на ту "Светотехнику" инженером - технологом в механический цех. Вот, что значит иметь знакомого начальника цеха. Чтобы стать инженером даже высшего образования не понадобилось! Вот и стал я 8 часов в день руководить технологией цеха. А после работы бухать с рабочими цеха в ближайшей к работе точке по продаже разливного сухого. Наливали вино из бочки мерной литровой кружкой в чайник. Таких чайников в магазине было несколько. В них отпускали вино постоянным клиентам. А на закуску была прянного посола килька и хлеб.
При всём этом, начальник цеха, знакомый моей матери, был доволен моим инженерством. Звали начальника цеха Питкис Иосиф Фроймович. И я долго ломал голову, вычисляя в уме как же звали его отца.
Это моё инженерство продолжалось целый месяц. И вдруг, как пыльным мешком из за угла! Повестка в военкомат! А я про армию даже как то и забыл. Отец мог меня от той армии отмазать или хотя бы перенести призыв на другой, более поздний, срок. Но, являясь убеждённым коммунистом, атеистом и патриотом Вооружённых сил СССР, делать этого не стал. И пришлось мне идти в военкомат, затем на призывной участок, а дальше в поезд и...
Ещё в военкомате я познакомился с Николаем. У него была странная фамилия Трайстар. Мы сразу почувствовали с ним родство душ. Хотя до этого даже не слышали никогда друг о друге. С этих пор наши судьбы переплелись на долгое время.
Интересное началось ещё в военкомате. Повестку я получил один из первых. После прохождения всех комиссий, я получил повестку на отправку в войска. Мне устроили шикарные проводы. Погуляли мы на них славно, как только мы гулять умели. А может и не только мы. В назначенный срок я прибыл на сборный пункт и готовился отбыть защищать передовые рубежи родного Отечества. Но продержав нас весь день на сборном пункте, городским призывникам выдали повестки на другое число. А приезжих отправили ночевать в казарму при сборном пункте. И так продолжалось несколько дней. Я успел проводить в армию всех друзей и знакомых, попадающих под этот призыв. У меня была странная жизнь. День я проводил на сборном пункте, а вечера и ночи на проводах друзей.
Наконец наступила и моя очередь отправляться носить кирзовые сапоги. От сборного пункта мы строем проследовали на вокзал. Там нас погрузили в поезд Кишинев - Москва. Причем это был обыкновенный скорый поезд. Мы заняли плацкартный вагон, как простые пассажиры. Вот только проводницы почему то сразу закрылись у себя в купе. Сопровождали нас капитан и два сержанта. Они сообщили нам, что нас везут в Свердловск.
Среди призывников я был почти самый старший по возрасту. Мне уже было 19 с половиной лет, а не 18, как большинству призывников, которые достигли возраста полового созревания и призывного возраста одновременно. Правда, был среди нас один призывник, на которого все сразу обратили внимание. И он таки достоин того, что бы уделить ему несколько строчек в моём сумбурном повествовании.
Был он невысокого роста, немного толстоват. Держался особняком. Не улыбался и часто вздыхал. А главное, на вид ему было лет под 30. Это то и было в нём самое интересное. Ведь в армию призывали только до 27 лет. Так же не призывали в армию тех, кто имел двоих и более детей.
Оказавшись в вагоне, этот невысокий толстячок сел в уголок и грустно опустил голову, не переставая горестно вздыхать. Конечно, всех разбирало страшное любопытство, кто это и за что он оказался среди нас. Но толстяк ни с кем не хотел разговаривать и продолжал вздыхать.
На какое то время про него забыли. Нужно было занять места, что бы не спать возле сортира. Потом капитан устроил перекличку и объяснил правила поведения во время "следования к месту прохождения воинской службы". А сержанты помогли быстрее усвоить эти правила. Разъяснив, на доступном нам языке, какие кары нас ждут за нарушение данных правил. После их разъяснений как то резко расхотелось попадать в число нарушителей. Впрочем, сержанты оказались нормальными ребятами. Для них транспортировка нас к месту службы являлась "дембельским аккордом". Кто служил, тот знает, что это такое. Учитывая то, что я был из семьи военнослужащих и половину жизни провел в военных городках, мне было довольно легко найти с сержантами и капитаном общий язык.
Капитан, опасаясь за психическое и физическое состояние вздыхающего толстячка, попросил меня поговорить с ним. Сначала вздыхатель на контакт не шёл. Но мы с Николаем Трайстаром, придумали хитрый ход. Который нам давал возможность и толстячка разговорить, и себя ещё раз почувствовать на гражданке.

Сначала наша идея у офицерско - сержантского состава особого энтузиазма не вызвала. Но ответственность за состояние личного состава взяла верх над служебными инструкциями. Взяв с нас обязательство не напиваться как последним поросята, не сходить с поезда на остановочных станциях и не приставать, а главное - гнусно не домогаться пассажирок, нам разрешили сходить в вагон - ресторан. Конечно, при условии, что вздыхающий толстячок пойдет с нами. Уговаривать толстяка долго не пришлось. А какой молдаван откажется выпить стакан вина на халяву?! Да ещё и под хорошую закуску, если ему это не будет ничего стоить! Пусть хоть вся жизнь летит в тартарары или по молдавски в Татарбунары, но на шару выпить и закусить... На этой черте молдованского характера мы с Николаем и сыграли.
Попытки остальных призывников пойти в ресторан с нами,были нами быстро пресечены. Стоило сказать, что в этом случае банкет будет за их счёт и желающих идти с нами не осталось. Вот что значит знание местных национальных традиций.
Расположившись за отдельным столиком в вагоне ресторане, мы заказали на троих бутылку коньяка, три бутылки вина и холодные закуски. Ну и фирменное блюдо на горячее. В те времена вагоно - ресторанное меню особым разнообразием и количеством блюд не отличалось. Из фирменных блюд были только "Тефтели по молдавски" и "Биточки по Кишиневски"
Кстати. Последний раз я ехал на этом "фирменном" поезде где то в году 1998. Как сейчас помню, что его номер был 47/48. А состав назывался "Молдова". Во время обеда я заметил, что меню вагона - ресторана особо не изменилось. Увеличился ассортимент спиртных напитков. Но "фирменные" блюда остались неизменными!
Выпив по паре рюмок коньяка и закусив помидорным салатом, мы ненавязчиво перешли к разговорам за жизнь. Толстячёк, в глазах которого стал появляться лёгкий блеск, не переставая вздыхать, стал рассказывать. Его рассказ это нечто! Ну да обо всём по порядку.
Оказалось, что зовут его тоже Николаем, а фамилия его странная даже для молдаван - Бубуёк! Кстати, в дальнейшем ему пришлось вынести множество насмешек и подколок из за своей фамилии.
Лет Николаю было 26 и 8 месяцев от роду. Он работал старшим лаборантом в само;й Академии наук МССР и заочно учился в КПИ, кишиневском полутехническом институте, как мы его называли. В 19 лет Николай женился, а к 24 годам у него было уже двое детей. Не знаю почему его не призвали в армию до рождения второго ребёнка, может ему полагалась какая нибудь отсрочка, а может ещё что. Но про армию Бубуёк напрочь забыл после рождения второго ребёнка. И всё бы у него было хорошо, если бы шалава - жена не изменила ему с бригадиром свиноводческой бригады. Произошло это когда она ездила в родное село на северо - западе Молдавии. Про её измену в тот же день узнало всё сельское население. Да и любовники не особо скрывали свое прелюбодеяние. Бригадир свиноводов пинками выгнал из дома жену, с которой он к тому же не был расписан. Так что раставание прошло почти мирно. Подбитый глаз бывшей сожительницы свиновода и сломанные об его спину грабли можно не считать.
А старший лаборант Бубуёк написал заявление на развод. Народный суд без особого труда разобрался в ситуации и быстренько развёл Николая с его ветренной женой. Оставив Бубуйку комнату в комуналке, а шалава - жене обоих детей. Свинский бригадир забрал жить к себе её и детей. А так же предложил ей выйти за него замуж. На что она сразу же согласилась, но с условием, что свиновод усыновит её детей. Для усыновления нужно было, что бы брошенный Бубуёк написал отказ от детей. Так как родительских прав суд его не лишал. Видно Николай полностью потерял от измены жены и последовавшего развода голову. Поэтому, когда коварная изменщица подкатила к нему, с заранее написанным заявлением, он, не читая, подписал подсунутую ему бумагу. Чем добровольно отказался от родительских прав на детей. В конечном итоге Коля Бубуёк остался без жены, детей и отсрочки от призыва в Вооруженные силы. На сей раз военкомат сработал без всяких проволочек. И, не дожив четырёх месяцев до 27 - летия, обманутый женой лаборант Академии наук МССР оказался в поезде, среди мальчишек, едущих выполнять свою "почётную обязанность" по защите социалистического отечества от акул мирового империализма.

Выслушав рассказ Бубуйка, об обстоятельствах его попадания в вагон с новобранцами, мы с Николаем Трайстаром не могли понять как нам к этому относиться. Нам одновременно было смешно, грустно и обидно, за этого, дожившего почти до тридцати лет, но по сути своей большого ребёнка.
Но командованием нам была поставлена задача вывести призывника Бубуйка из состояния душевного раздрая. Что мы и сделали, заказав ещё бутылку коньяка. Две бутылки коньяка, запитые тремя бутылками марочного "Хереса", придали душевному состоянию будущего солдата покой и умиротворение. Поэтому, когда, с трудом держась на ногах, мы с Николаем Трайстаром докладывали об успешном выполнении задания, Бубуёк спал на верхней боковой полке. Во сне он блаженно улыбался и даже напевал песенку о колхозном пастухе по имени Ионел. Правда на полку его пришлось засовывать целым отделением призывников, ибо сам забраться на верхнее спальное место бывший отец двоих детей уже не мог.
Зато, проснувшись утром, Николай Бубуёк перестал вздыхать, прятаться по углам и предложил опохмелиться. Оказывается душевные травмы не помешали бывшему лаборанту заныкать на дно рюкзака литровую бутылку чистого спирта. Этот спирт предназначался для мытья пробирок. Может быть из за тех, не вымытых с применением спирта пробирок, не удались многие опыты молдавских учённых. Насколько я знаю, им так и не удалось выявить влияние лунного затмения на яйценоскость уток! Может быть это произошло от того, что спирт, выделенный для мытья пробирок, колб и прочей научной посуды, был с удовольствием выпит едущими в армию призывниками. Вот как подлая изменщица, наградившая рогами круглую голову бывшего старшего лаборанта, сорвала план научных разработок Молдавской Академии наук!
Чтобы больше не возвращаться к Николаю Бубуйку, отмечу следующее. В учебке мы попали в один взвод. За полгода в учебке из бывшего лаборанта сделали радиотелеграфиста 3 класса (по простому радиста), а куда он попал служить после учебки я не знаю. Больше наши жизненные пути не пересекались. Но история Николая Бубуйка навсегда останется в моей памяти. Вот как, оказывается, бывает в жизни.

Чтобы закончить о первом периоде нашей службы, который коротко опишу основные события.
По прибытию в Москву, нам нужно было переехать с Киевского вокзала на Ярославский. Нас построили и мы своим ходом проследовали в метро. Строем в метро я ходил первый и последний раз в жизни. На Ярославском вокзале нас опять посадили в плацкартный вагон поезда, идущего в Сибирь. На этом поезде мы должны были доехать до уральской станции Свердловск, нынешний Екатеринбург. И ни один человек не потерялся, не отстал от поезда. Сейчас бы половина команды сбежала из поезда на первой станции ещё в Молдавии, а вторая осталась бы в Москве, чтобы податься в гастарбайтеры. Но шел 1974 год и о закосить от армии будучи на пути в ту самую армию, мог подумать только последний идиот! Но таких в армию не брали. Такие "проходили" службу психиатрической больнице или "отбывали воинскую повинность" в спецлагерях. И служба их длилась от 3 до 5 лет.
К тому времени мы, я и Николай Трайстар, уже очень сдружились между собой и сопровождающими нас сержантами. А после выполнения ответственного заданиями, заслужили особое доверие и уважение нашего капитана. Это доверие и дружба вылились в то, что когда наш поезд на полчаса сделал остановку на какой то станции, за водкой отпустили только нас двоих. Так как домашние запасы спиртного у призывников уже закончились, а запасы местного вагона - ресторана мы умудрились прикончить ещё в первый вечер. И это "опасное", но почётное задание мы с Николаем тоже выполнили точно и в срок! Мы успели до отправления поезда притащить в вагон два рюкзака набитые бутылками с водкой. Так и прошли наши последние дни гражданской жизни.

Через сутки, дождливым майским утром, наш поезд прибыл в Свердловск. Нас высадили из вагона и отвели на привокзальную площадь. Капитан ушел узнавать насчёт транспорта. Оказывается за нами должны были прислать два грузовика оборудованных для перевозки людей. Но как всегда, кто - то, где - то, что - то напутал и грузовики не отправили. Выяснив всё это, наш капитан принял чисто военное решение. На привокзальной площади была конечная остановка троллейбуса, который шёл до расположения нашей части. Как сейчас помню, район этот назывался Уктус. Вообщем мы пришли на остановку троллейбуса, сели в него, предварительно высадив из него остальных пассажиров. Капитан переговорил с водителем, тот закрыл двери троллейбуса и мы без остановок доехали до КПП нашей воинской части. Нужно было видеть охреневшие лица дежурного по части и дежурного по КПП, когда из троллейбуса, остановившегося у проходной воинской части, вывалилась толпа молодых парней, которых не ждали! Ох уж это родное русское головотяпство! Все знают, что должна прибыть группа призывников, но почему то никто не знает когда. Хотя в часть и свердловскую военную коммендатуру капитан звонил и из Кишинева, и из Москвы. Но кто то не так записал, кто то не так передал... И вот картина "Не ждали" возле проходной. Закончилось всё тем, что на КПП пришел командир части. Он сказал что думает о военном коменданте Свердловска, объявил выговор дежурному по части и обматерил дежурного по КПП. Затем, выслушав доклад нашего капитана, он приказал организовать нашу приёмку. Нас завели на территорию части и разделили на две группы. Я оказался в группе вместе с Николаем и Бубуйком. Нас завели в класс, оборудованный телеграфными ключами, наушниками и другой радиоаппаратурой. В классе находился прапорщик, фамилия его была Виноградов. Почему я запомнил его фамилию? Наверное потому, что он был хорошим человеком и следующие полгода был нашим инструктором. Виноградов объяснил нам, что всех призывников, прибывших в эту часть, сначала проверяют на наличие музыкального слуха. Многие обрадовано подумали, что появилась возможность стать военным музыкантом, но их быстренько обломали. Музыкальный слух необходим радисту или по армейски радиотелеграфисту. Азбуку Морзе воспринимают на слух.
Каждая буква имеет свою мелодию. Вот для чего нужен музыкальный слух. Поэтому призывников сначала проверяют на наличие музыкального слуха, а потом, не имеющих такого, отправляют по другим подразделениям. Виноградов сел за телеграфный ключ и каждый призывник должен был пропеть то, что он слышал в динамиках. Случилось так, что в пятом классе я попал в детско - юношескую радио - спортивную школу. Где до седьмого класса успешно занимался радиоспортом. Затем продолжил эти занятия в Кишинёве. Забросил я это спорт когда учился где то на втором курсе техникума. Ну да не в этом дело. Я в то время имел уже второй взрослый разряд по радиоспорту и отлично знал азбуку Морзе. И когда вместо того, что бы петь то, что стучит на ключе прапорщик Виноградов, я стал называть буквы, вопрос о моей дальнейшей службе был решён. Как оказалось Николай в школе занимался в радиокружке и имел педставление об азбуке Морзе. А у Коли Бубуйка оказался музыкальный слух, не даром он в пьяный в поезде про Ионела пел. Вот так мы оказались в одном взводе.
А затем была баня, переодевание в военную форму, стрижка "под ноль", обед, распределение по взводам. Мы с Николаями попали служить в 4 батарею, 41 взвод. Командиром взвода был капитан Нигматуллин, зам. ком. взвода сержант Будилович, инструкторы прапорщик Виноградов и младший сержант Курбанов. Хорошие были ребята. Правда азбуку Морзе я знал лучше их и скорость приёма и передачи радиограмм у меня была выше чем у них. Так что в этом отношении мне было полегче.
Ну вот. Опять я увлёкся и отвлёкся. Великодушно меня извиняйте, но по-другому писать не умею.

О первых шести месяцах нашей службы можно писать много и долго. Это и КМБ (курс молодого бойца), и Присяга, и школа комсомольского актива. Да много чего интересного произошло за эти полгода, но не об этом моё повествование. Хочу только отметить, что у нас во взводе был мой полный тёзка. Даже день рождения у нас был один. Только тот Виктор Фёдоров был на год младше меня.
Наше обучние и первые полгода воинской службы подходили к окончанию.
За три недели до окончания учебки нам зачитали список городов, в воинских частях которых мы будем продолжать свою службу. И предложили самим выбрать ту воинскую часть, где бы мы хотели служить. В списке городов был Челябинск. В этом городе, после окончания военного училища, уже три года проходил службу мой двоюродный брат. Рассчитывая на его поддержку, мы с Николаем и попросились служить в Челябинск.
В это же время случилось ещё одно событие, которое могло бы изменить всю мою дальнейшую жизнь, но...
Мы заканчивали школу комсомольского актива, которая была при политотделе нашей части. До сих пор не знаю почему из всего взвода в эту школу отправили учиться именно нас с Николаем Трайстаром. Причём обучению в этой школе придавали большое значение. Если дни занятий в школе, а они были три раза в неделю по два часа в день, совпадали с днями заступления нашего взвода в наряд, нас с Николаем в наряд не ставили. Идеологии тогда уделяли огромное внимание. Так вот, при вручении свидетельств об окончании школы, у нас спросили не хочет ли кто - нибудь из нас продолжить службу в политотделе по комсомольской линии? Эх! Если бы знать тогда... Но... мы не согласились. Только лет через пять я понял какую глупость мы тогда сделали! А может и не глупость... Ладно, что было, того не изменишь, да и не жалею я ни о чём.
Ещё одну интересную вещь я хочу рассказать. Интересное это всё таки изобретение - кирзовые сапоги! Причём изобретение чисто русское. Сколько ребят натёрло себе ноги до кровавых мозолей, а многие даже попадали в санчасть через эти сапоги! Ведь наматывать портянки это большое исскуство! И очень немногие умели это делать. Мне было легче. Мотать портянки меня ещё в детстве научил отец. А вот те, кто не умел этого делать, сильно намучались пока не научились. Дело в том, что кирзовые сапоги можно носить только с портянками. Носки к кирзовые сапогам категорически не подходят! Я лично попробовал, но очень быстро натёр себе ноги так, что с трудом ходил. Зато с правильно намотанными портянками кирзовые сапоги отличная обувь. К ним привыкаешь настолько, что порой, когда приходилось надевать парадную форму с ботинками, хотелось быстрее поменять ботинки на сапоги.
Ну вот вроде и всё, что я хотел рассказать о первых шести месяцах нашей службы в армии.

Глава 2.

Дождливым ноябрьским утром 1974 года мы прибыли в столицу Южного Урала - город Челябинск.
В команде, кроме нас с Николаем, было ещё 6 человек. Сопровождал нас к месту дальнейшей службы только один младший сержант.
Оказалось, что воинская часть, в которой нам предстояло служить,находится не в самом Челябинске. До её месторасположения необходимо было ехать на пригородной электричке порядка 25 километров. Нужная нам станция называлась Синеглазово.
Служить нам предстояло на 211 узле связи при КП (командном пункте) 19 корпуса 4 - й отдельной уральской армии ПВО. Нас с Николаем и ещё двумя парнями из свердловской команды определили служить в роту радиобюро. Остальных отправили проходить службу на приёмный радиоцентр, который находился километрах в десяти от основного расположения.
Чтобы в дальнейшем было понятно, о чём я рассказываю, нужно сначала объяснить, что же такое КП, куда мы попали служить.
Представьте себе огромаднейшее подземное сооружение, находящееся на глубине 20 - 30 метров под землёй. В этом бункере имеются все системы жизнеобеспечения. Предусмотрено всё, чтобы обеспечить возможность жить и работать в течение продолжительного времени, не поднимаясь на поверхность. В центре помещения находился главный зал. Там располагался огромный планшет выполненный из прозрачного, немного затемнённого, оргстекла. На планшет была нанесена карта Советского Союза.
Перед планшетом располагались рабочие места оперативного дежурного корпуса и двух его дежурных помощников. Третий помощник оперативного дежурного находился в другом помещении, которое находилось над главным залом.
Главный зал был отделён от остальных помещений огромной стеклянной стеной. Сразу за этой стеной находились, оборудованные всем необходимым места дежурных радиотелеграфистов. На КП эти места, да и вообще все рабочие места дежурной смены, назывались БП (боевой пост). Недаром ПВО расшифровывали так : пока война отдохнём, после войны отработаем. А если серьезно, то войска ПВО несли круглосуточное боевое дежурство в мирное время. Каждое утро, на разводе, заступающей дежурной смене зачитывали приказ, который начинался словами:
"На боевое дежурство по защите воздушных рубежей нашей Родины, Союза Советских Социалистических Республик, заступить!" Ответственность дежурная смена несла по законам военного времени.
За радиотелеграфистами, в специальном помещении, расположились телеграфисты со своими телеграфными аппаратами. Дальше начинался длиннющий коридор. От основного коридора шли ответвления в разные служебные помещения. К шифровальщикам, метеорологам, операторам ЗАС (засекречивающая аппаратура связи) и другим службам. В конце коридора находился вход на КП для дежурной смены, а также помещения дежурной смены нашего узла связи. Помещение дежурного по связи, дежурного по радиосвязи, телеграфное отделение, телефонный КРОС (до сих пор не знаю, как это расшифровывается), телефонный коммутатор и помещения нашего радиобюро. Также там находились комнаты отдыха ЛС на случай войны, столовая и другие помещения служб жизнеобеспечения.
Оперативный дежурный, его помощники, дежурный по связи, дежурный по радиосвязи и начальники смен заступали дежурить на сутки. Радисты , телеграфисты, планшетисты, телефонисты и другие специалисты дежурили по 8 часов.
Во время учебных тревог или повышенной боевой готовности на КП заступали дежурные расчеты согласно боевого расписания. Если объяснять проще, почти весь личный состав спускался под землю. На поверхности оставались только заступившие в суточный наряд по ротам, кухне, штабу и КПП. Ну и конечно же повара. Пищу готовили как обычно, а потом дежурные по ротам и их дневальные доставляли пищу на КП. Пока не давали отбоя тревоги наряды не сменялись. Я один раз "простоял" дежурным по роте двое суток. Правда было это только один раз, когда я ещё был "молодым" В дальнейшем, во время тревог и других нештатных ситуаций я заступал начальником смены радиобюро.
Планшетисты наносили цветными карандашами все маршруты находящихся в воздухе самолётов на планшет в главном зале. Процедура вкратце была такой. Радиолокационные станции пеленговали самолёты, находящиеся в зоне их ответственности и далее "сопровождали" эти самолёты до выхода их из этой зоны . Дальше эту цель принимала следующая РЛС и так было по всей территории СССР. Данные передвижения этих самолётов передавались на КП. Причём передавали их по радио, телеграфу, а также по специальной телефонии. Для простоты эти самолёты ПВОшники называли цель. Заявленные цели, такие как рейсовые самолёты "Аэрофлота", шары - зонды и т.п. отмечались на планшете жёлтым цветом. Но стоило в воздухе появиться не заявленной и не получившей от ПВО разрешения на полет цели, её наносили на планшет красным цветом. При обнаружении такой цели моментально объявлялась повышенная боевая готовность. Сначала всеми средствами устанавливали тип, принадлежность и другие характеристики цели. Если идентифицировать цель не удавалось или цель была опознана как нелегальная, а значит вражеская, объявлялась боевая тревога. И тогда принимались решение об уничтожении цели. Цель могли уничтожить самолёты истребительной авиации. А если цель летела на высоте не достигаемой истребителями, в ход шли зенитно - ракетные комплексы. Решение об уничтожении цели принимал командующий корпусом ПВО или Оперативный дежурный.
Было ещё понятие "литерные" цели. Так назывались самолёты, на которых летели члены правительства и другие высокопоставленные лица. Они летели, а у нас объявлялась повышенная боевая готовность!
Пару раз у нас объявляли повышенную боевую готовность из - за американских воздушных шаров - шпионов. Обычно они летали над советским Дальним Востоком. Как я знаю, ПВО на Камчатке и Курилах почти каждый месяц уничтожали эти шары. Но парочка шаров долетела и до нас. Цель разведки этих шаров можно было установить после получения шпионской аппаратуры с них. Получить её можно было, только сбив шар. А вот это сделать было очень трудно, часто даже невозможно, не повредив ту самую аппаратуру. Связано это было с конструкцией шара. Он состоял из множества отдельных сфер, каждая из которых была заполнена газом. Когда на перехват шара поднимали истребители, те открывали по шару огонь из бортового оружия. Пули пробивали несколько сфер, но шар продолжал лететь. Уничтожить его можно было только ракетой. Но тогда уничтожалась и вся аппаратура. На это приходилось идти. Нельзя же было позволить этой гадости летать и фотографировать наши секретные объекты.
И ещё одну историю я хочу рассказать вам в этой главе. Дело было в двадцатых числах ноября. Мы только что закончили стажировку и были допущены к боевому дежурству. В тот день мы заступили на дежурство в утреннюю смену. Мой БП находился прямо перед стеклянной стеной, которая отделяла нас от главного зала. Мне прекрасно было видно Оперативного дежурного, его заместителей и главный планшет. С самого начала дежурства в действиях Оперативного дежурного и его замов чувствовалась странная напряжённость. Оказывается, Генеральному секретарю ЦК КПСС и по совместительству Председателю Президиума Верховного Совета СССР, "дорогому" Леониду Ильичу Брежневу приспичило летать во Владивосток. Он там решил встретиться с президентом США Джеральдом Фордом. Почему именно во Владивостоке, так до сих пор никто и не знает. Может быть, они хотели отметить там мой День рождения, не знаю. Но 23 ноября они встречались. Хотя я и не думаю, что "дорогой Леонид Ильич, с чувством глубокого удовлетворения" поднимал там тост за моё здоровье. Ну да и не очень то и хотелось! Но я снова отвлекся.
Как только правительственный ИЛ - 62, с генсеком на борту, оторвался от ВПП внуковского аэродрома, на планшете в главном зале появилась красная точка. Затем точка перешла в линию, по которой было видно как "литерный" борт сделал круг над Москвой, затем стал постепенно выходить на заданный курс с одновременным набором высоты. На планшете были прорисованы все маневры самолёта. А также было видно, как расчищали воздушное пространство перед и вокруг борта номер 1. А ведь сопровождение остальных целей тоже никто не отменял. Наконец, "литерный" набрал заданную высоту и занял проложенный специально для него курс.
Самолёт летел себе и летел. На планшете было видно как он перелетел Волгу и приближается к Уралу, и вдруг "литерный" борт исчез! Что тут началось! Ровно через минуту была объявлена боевая тревога. На КП прибыли командир корпуса и начальники служб всех рангов. На связи постоянно были командующий 4 отдельной уральской армией ПВО и Оперативный дежурный армии. А с ними на связи были командующий войсками ПВО СССР и другие высокие чины из Москвы. Шутка ли, исчез самолёт с генсеком на борту! И где исчез?! В центре собственной страны! В то время, когда все службы страны работали на обеспечение его безопасного полёта! Время шло, а самолёт не появлялся. Говорят, что министр обороны СССР пообещал расстрелять всех своих заместителей и командующих родами войск, а потом застрелиться сам, если что то случится с "дорогим Леонидом Ильичом"!
У нас на КП царила тихая паника. Нам, солдатам и сержантам первого года службы, было просто интересно. Меня конечно большими звёздами на погонах удивить было трудно, а вот остальные ребята видели такие звёзды и в таком колличестве в первый раз. А вот прапорщики и офицеры находились на своих местах и старались как можно меньше попадаться на глаза начальникам различного ранга, ибо огрести можно было за любую мелочь и даже без повода.
Такая катавасия продолжалась часа два. И тут... "Литерный" опять появился на планшете, но уже над Сибирью. Многие военоначальники в эту минуту облегченно вздохнули.
Как потом выяснилось, самолёт долетел до Урала. Последняя РЛС Приволжского ПВО довела борт до выхода из своей зоны, где его должна была начать сопровождать первая РЛС Уральской армии ПВО, но эта радиолокационная станция не работала, её попросту не включили. В дальнейшем выяснилось, что личный состав этой РЛС был пьян! И это в то время! Весь личный состав этой РЛС посадили и надолго! Было удивительно, что не расстреляли. Всё - таки в ПВО судили по законам военного времени.
Но самое интересное, остальные то все РЛС работали! Станции, которые могли запеленговать маленькую птичку, не смогли обнаружить огромный ИЛ - 62! Самолёт пролетел над всем Уралом и только когда вошёл в зону первой РЛС Западной Сибири, его снова удалось запеленговать. Далее, до самого Владивостока, "литерный" борт номер 1 летел уже без всяких приключений. Командующего войсками ПВО СССР срочно отправили на пенсию. Командующего Уральской армией ПВО понизили в звании и отправили служить за полярный круг. Папах и шапок тогда слетело много. Но нашего корпуса это особо не коснулось. Наш корпус свою задачу выполнил. Трасса самолёта над зоной отвественности нашего корпуса не проходила.
Вот такое ЧП произошло в мой первый день рождения в армии. И на этом я заканчиваю рассказ о моем первом армейском годе.

Глава 3.

Первый год моей армейской службы заканчивался. За этот год я очень многое узнал и многому научился. Раньше я не верил, что можно спать с открытыми глазами. За год в армии я научился это отлично делать. Мы заступали на дежурство, делали все необходимые записи в документах, проверяли связь и спокойно засыпали. Со стороны это выглядело так: сидит радист в наушниках, вроде как слушает эфир. Сон, конечно, был некрепкий и очень чуткий. По крайней мере меня ни разу не ловили за этим занятием. А спать на первом году службы нам хотелось постоянно. Личного состава всегда был недобор, и иногда мы дежурили целыми сутками. Проспать 4 часа в сутки было нам за счастье.
К этому времени мы с Николаем уже ходили в наряды дежурными, а не дневальными. Нашими обычными нарядами были - "Дежурный по роте", "Дежурный по штабу" и "Дежурный по КПП". Обычно было так. Утром я заступал на Боевое дежурство, после смены подготовка к наряду. В 17 часов заступление в суточный наряд. Через сутки, сменившись с наряда, я опять заступал на ночное боевое дежурство. Утром, после дежурства и завтрака мы шли на занятия. Иногда удавалось поспать пару часов перед обедом, но очень редко.А после обеда снова подготовка к наряду и... все по новой. Что ещё хочется отметить.Кормили в Челябинске намного вкуснее, чем в Свердловске. Наверное, потому, что часть была намного меньше, а снабжение и повара лучше. К тому же на ночное дежурство выдавали хлеб, сахар и четверть чайника молока. Молоко первогодкам "не полагалось", но хлеба и сахара хватало. Ещё удавалось иногда на кухне взять свежего лука. Представляете картину: хлеб, лук, соль и сахар. Но это было очень вкусно!
За всеми этими изменениями и новшествами в нашей жизни незаметно подошёл к концу 1974 год. 30 декабря на вечерней поверке нам зачитали боевой расчёт на 31 декабря 1974 года - 1 января 1975 года. Такие суточные боевые расчёты зачитывали каждые сутки. Но этот запомнился. Ведь это был расчёт на Новогоднюю ночь, первый Новый год, который нам приходилось встречать в армии. По этому расчёту мы с Николаем заступали на боевое дежурство как раз в новогоднюю ночь. С одной стороны это было обычное боевое дежурство, но... обо всём по порядку. Заступив на дежурство, мы как обычно проверили состояние связи в сети и сделали об этом записи в документах. Поздравив своего коллегу в сети с наступающим Новым годом, я решил написать пару писем родным и друзьям. Мы часто это практиковали на БД (боевом дежурстве), хотя делать это было не положено. Но наказывают не за то, что делаешь, а за то, что попадаешься! Я попозже расскажу, что мы ещё делали запрещённого во время БД. Да простят меня отцы - командиры и воинские уставы! Но написать письма мне не пришлось.
Где - то за два часа до наступления Нового года заработали все линии связи: телеграфные, телефонные и, конечно, радиосвязь. Помещение перед стеклянной стеной Главного зала заполнилось звуками морзянки и треском телеграфных аппаратов. По всем сетям принимали и передавали координаты "находящихся в воздухе" целей. Странно было то, что почти все цели были "незаявленные", а тревогу или повышенную боевую готовность не объявляли! Хотя стоило на радарах появиться улетевшему от метеорологов шару - зонду и мы получали повышенную боевую готовность! Целей было так много, что за планшетом работала вся дежурная смена планшетистов, которые наносили на планшет все маршруты этих целей. Мы, солдаты первогодки, находились в полном недоумении. Откуда столько целей почти перед самым Новым годом? В голову приходили разные, подчас страшные мысли. Ведь на всех занятиях нам рассказывали, что "проклятые империалисты" не спят, не едят, даже не пьют, а только и думают как бы начать третью мировую войну и уничтожить первую в мире страну "победившего социализма". А самое главное, мы никак не могли понять, почему не объявляют тревогу? Это продолжалось почти до самого Нового года. И когда в Москве куранты на Спасской башне пробили начало Нового года, обмен данными прекратился во всех сетях. Мы посмотрели на планшет и как по команде открыли рты от удивления! Нанесенные на планшет маршруты этих "неопознанных" целей образовали надпись - 1975! В эту же минуту Оперативный дежурный по громкоговорящей связи поздравил всю дежурную смену 19 корпуса ПВО с Новым годом. Оказалось, что это была такая красивая новогодняя традиция. Сколько же труда нужно было затратить штурманам, чтобы проложить маршруты этим учебным "неопознанным" целям! А про работу шифровальщиков, связистов, планшетистов могу сказать только одно: стоило кому - то из них ошибиться, и эта надпись никогда бы не получилась!
В 1975 года я начал довольно часто задумываться о поступлении в военное училище. Этому способствовало то, что почти всё моё детство прошло в военных городках среди военных. Почти в каждом письме отец намекал на то, что неплохо бы было мне всё же стать офицером, продолжить "семейную традицию". Он описывал все преимущества и льготы офицерской службы, да и политработники агитировали нас за поступление в военные училища. Оказывается, на это тоже была разнарядка, в которой предписывалось, сколько человек в этом году должно ехать поступать. И за срыв этой разнарядки сильно давали по шапке командиру части, замполиту и начальнику штаба. А те,в свою очередь, "накручивали хвоста" командирам рот - те командирам взводов... В общем поступления в военные училища очень приветствовались. Помню, мне дали довольно толстую брошюру с перечнем всех военных училищ СССР, также там были перечислены те экзамены, которые нужно было сдавать для поступления в каждое из них. Я долго выбирал училище. Для меня было важны два критерия отбора. Это близость к дому и отсутствие иностранного языка и математики на экзаменах при поступлении. Когда я наконец - то выбрал училище в Одессе, то мне сказали, что в него я поступать не могу. Объяснили это тем, что из войск ПВО нужно поступать в училища войск ПВО. Потом я узнал, что меня просто обманули и имел я право поступать в любое военное училище Советского Союза. Но это было потом, а тогда мне дали список, где - то листа на три, с перечнем этих училищ. После долгих колебаний я выбрал Ленинградское высшее военно - политическое училище ПВО. Для поступления в это училище не нужно было сдавать иностранный язык, хотя нужно было сдавать математику. Но математику нужно было сдавать во все училища ПВО! Вот из всех зол я и выбрал меньшее. Если с математикой ещё были какие - то варианты, иностранный язык я бы стопроцентно завалил. Получилось так, что в школе и техникуме я учил французкий язык. И если английский мог хоть иногда пригодиться, то французкий не пригодился бы никогда! Зная это, я его так и "учил". В техникуме мне пришлось пересдавать экзамен по французскому раз шесть. Я взял преподавателя измором и своим наглым откровением. Я открыто ей сказал, что я не из "графьёв", общаться мне на на этом языке не с кем и она сама это прекрасно знает. Так к чему нам друг друга мучить? Эти слова и банка растворимого кофе, который в то время был страшным дефицитом, сделали своё дело. Я получил долгожданную тройку и на всю оставшуюся жизнь забыл про то, что когда - то учил этот язык "русских аристократов".
После того, как я определился, в какое училище поступать, меня на два дня отправили в госпиталь для прохождения медкомиссии. Со здоровьем всё оказалось нормально, и ВВК (военно - врачебная комиссия) признала меня годным для поступления в военное училище. В учебно - строевом отделе нашей части оформили все документы и отправили их в училище. А мне сказали, чтобы я ждал вызова на экзамены. Но до этого было ещё несколько месяцев.
Хочу рассказать ещё об одном случае, который произошёл со мной весной 1975 года.
Разболелся у меня зуб. Да так сильно разболелся, что я от боли даже говорить не мог, только мычал что - то невразумительное! Щека у меня припухла и даже температура до 38 с чем - то там поднялась. Меня быстренько отправили в санчасть. В этом заведении армейского здравоохранения я пролежал двое суток, пока местные эскулапы сбивали мне температуру. После этого меня, в сопровождении военного фельдшера, отправили в военный госпиталь к стоматологу. По прибытию в госпиталь сопровождающий меня сержант - фельдшер сдал в регистратуру мои документы и, оставив меня возле кабинета стоматолога дожидаться приёма, ушёл шляться по городу. Того, что я последую его примеру, он не опасался. Во - первых, у меня не было увольнительной, а в Челябинске было очень много военных патрулей. А во - вторых, от острой зубной боли я не мог думать уже ни о чём другом, кроме как о том, чтобы поскорее избавиться от этих страданий!
Где - то через час все таки подошла моя очередь. Я с опаской вошел в кабинет военного зубного врача. В кабинете, кроме меня, находилось еще три человека. Два здоровых мужика и одна женщина гренадерских размеров. Один из мужиков приказал мне сесть в кресло и открыть рот. Когда я взгромоздился на зубоврачебное сооружение и открыл рот, "палач" в белом халате довольно своеобразно провел диагностику. Он не стал пользоваться для этого никакими медицинскими приспособлениями. Его инструментом был, остро пахнущий спиртом, указательный палец. Этим пальцем он просто поочередно надавливал на мои зубы. Когда дошла очередь до больного зуба, я от боли заорал дурным голосом что - то нецензурное, но крик получился каким - то нечленораздельным. До сих пор не могу понять как я сдержался и от боли не откусил военному коновалу его проспиртованный палец. Но это было только начало. После непродолжительного "консилиума" приговор больному зубу был таков: "Удалять"! Первый мужик, который как я понял был врачом, стал перебирать разложенные на столике за креслом инструменты, а второй мужик прижал к моим коленям мои же руки, а гренадерского вида баба прижала к креслу мои плечи. В результате я не мог даже пошевелиться! Я закрыл глаза, широко раскрыл рот и покорился судьбе.
Нужно отдать должное: зубы военврач, похожий на забойщика скота, удалял мастерски. Я только приготовился орать от боли, как почувствовал, что меня уже никто не держит. Открыв глаза, я увидел свой удаленный зуб в посудине, которая стояла на столике возле кресла. На этом мои мучения закончились. Я еще часа два просидел в коридоре госпиталя, поджидая нашего фельдшера, Без него я вернуться в часть не мог. За эти два часа боль немного утихла и я смог воспринимать мир с присущим мне оптимизмом.

Глава 4.

Хочу рассказать про еще один курьезный случай, который произошел в это время. Но сначала кое-что нужно пояснить.
В осеннем призыве, который набрали через полгода после нас, был один солдат ростом под 2 метра. Звали его Коля Щипанов. Я уже не помню, из какой местности его призвали в армию, да и не в этом дело... Его определили в учебный взвод нашей роты и стали учить на радиста. Но через месяц обучения командир учебного взвода старший лейтенант Майоров пообещал командиру роты капитану Рыбалко, что застрелится из табельного оружия, если Щипанова не уберут из его взвода. А зам. ком. учебного взвода мл. сержант Окунев, наоборот, обещал пристрелить Щипанова, если он останется во взводе. За месяц обучения увалень Коля не смог выучить ни одной буквы азбуки Морзе, как отцы - командиры с ним ни возились. И это при наличии у него музыкального слуха. Какие ошибки делал Коля в конспектах по политзанятиям и какие вопросы он задавал на занятиях по уставам СА, я скромно умолчу.
Учитывая бестолковость Щипанова в восприятии на слух звуков морзянки и опасаясь смертоубийства, Колю перевели в роту ПРЦ (передающий радиоцентр). Но его пребывание там закончилось ровно через неделю. На практических занятиях Щипаныч, как его все называли, умудрился на 5 минут оставить без радиосвязи весь наш КП. До сих пор не известно, зачем он вырубил электрорубильник ПРЦ, обесточив этим все радиопередатчики. Щипаныча под конвоем отвели в штаб, где командир части, замполит, начштаба и начальник особого отдела несколько часов подряд пытались выяснить, для чего он совершил эту "диверсию". Ответы двухметрового "диверсанта" довели командование нашей части до нервного расстройства и суицидального состояния. Отправив "тупую скотину", как в сердцах назвал Щипаныча наш замполит, под конвоем в казарму и строго-настрого запретив конвою его выводить оттуда даже по нужде, отцы-командиры закрылись в кабинете командира части. Там они постарались успокоить разгулявшиеся нервы пятизвездочным коньяком, который продавала из-под прилавка командованию КП и нашего узла связи продавщица военторга Люба. Но учитывая то, что через час замполит поспешил в дом прапорщика Васи Лапина, со странным прозвищем "Вася Залупа", за самогоном, который знатно гнала Васина жена, коньяк с командирскими нервами не справился.
"Совещание" в командирском кабинете продолжалось почти до самого утра. Два раза в кабинет вызывался прапорщик Вася с позвякивающими во вместительной сумке "документами". Один раз даже вызвали начальника продовольственной службы лейтенанта Азизова. Этот товаровед с офицерскими погонами, по молодости лет еще не понимавший ситуации, в открытую принес несколько банок тушенки и рыбных консервов. Выслушав командирское мнение о своих умственных способностях и познании всех тягот и лишений воинской службы, которые ждут его в будущем, недавний выпускник тылового училища пулей вылетел из штаба.
Логичным будет вопрос, откуда я знаю все эти подробности. Всё очень просто. Я в этот день заступил в наряд дежурным по штабу. И то, о чем я рассказываю, происходило на моих глазах.
Часам к четырём утра из кабинета командира части раздался мощный храп четырех человек. Это означало, что "совещание" закончено и судьба "диверсанта" Щипаныча решена. Нужно отдать должное воинской закалке наших командиров. Где-то к семи часам утра храп в кабинете прекратился. Еще через несколько минут из командирского кабинета появились вершители щипановской судьбы. Стараясь не шататься, они проследовали на оправку естественных надобностей и умывание. Умывшись холодной водичкой и почистив зубы, командование нашей части вновь обрело способность исполнять свои служебные обязанности. Дав мне указания по наведению порядка в своем кабинете, командир с замполитом отправились на территорию части, дабы лично проследить за выполнением утренних мероприятий. Особист закрылся в своём кабинете с целью поспать ещё пару часов. А начальник штаба майор Сергушов вызвал к себе штабного писаря и стал диктовать ему приказ о дальнейшем прохождении воинской службы рядовым Щипановым.
Как я понял, наше начальство решило никуда о "диверсии" на ПРЦ не докладывать. Так получилось, что пятиминутное отсутствие радиосвязи оперативным дежурным КП и его заместителями замечено не было. А дежурный по связи подчинялся начальнику узла связи, то есть нашему командиру. В общем, решили сор из избы не выносить. Да и, если бы об этом ЧП узнало командование корпуса и более высокое начальство, в первую очередь наказали бы все командование узла связи и руководство дежурной смены КП. А Щипаныча бы, точно, посадили! Но всё обошлось. Никто не настучал! Приказом командира части рядового Щипанова перевели служить в хозвзвод. В этом взводе служили водители, повара, истопники и другие хозспециалисты. Щипанычу же предстояло служить в подсобном хозяйстве. Такие хозяйства тогда были почти во всех частях. Они предназначались для усиления продуктового довольствия личного состава. В приказе была определена и должность несостоявшегося "диверсанта" - рабочий хоздвора. В общем, от греха подальше отправили Щипаныча служить на свинарник. Правда, в его "подчинении" была еще пара коров и несколько кур.
Прошло около двух недель после этих событий. Служба шла своим чередом. Дежурства сменялись нарядами, наряды снова дежурствами. С каждым днем приближалось время моего поступления в военное училище. А пока меня снова назначили в наряд дежурным по штабу.
Штаб располагался не в самой части, а где-то в полу километре от КП. Справа от штаба находились санчасть и жилой дом, где проживали семьи офицеров. Слева от штаба, за небольшим заборчиком, находились огороды. Самым большим был огород прапорщика Васи Залупы. Но история про Васю, его жену-самогонщицу и их огород ещё впереди.
За огородами, в небольшом лесочке, находился передающий радиоцентр, место неудавшейся "диверсии" свинаря Щипаныча. А через дорогу от ПРЦ располагалось подсобное хозяйство нашей части. В хозяйстве были огород, курятник и еще одно узкое, но длиннющее здание. Внутри здание было разделено на несколько так называемых загонов. В одном загоне содержались коровы, в другом - свиньи. Был еще один загон, в котором содержался огромный хряк - производитель, гордость нашего свинарника. А вдоль загонов на всю длину здания располагался коридор. Я так подробно все это рассказываю для того, чтобы дальше в этой истории было все понятно.
Итак, заступил я в наряд дежурным по штабу. Проверил порядок, документацию дежурного - словом, сделал все, что положено при заступлении в наряд. Затем получил инструкции от начальника штаба и дежурного по части. А дежурным по части в этот день заступил молодой лейтенант Азизов. Его в наказание за дискредитацию командования части ставили теперь в наряд через сутки, дабы он "набирался ума - разума и воинской смекалки". После месяца такой жизни, которая в армии называется "через день на ремень", лейтенантик из службы тыла уже не поперся бы в кабинет командира, засветив на весь штаб закуску. Кстати, подсобное хозяйство было в ведении этого самого лейтенанта.
Служебный день заканчивался. Уже ушли со службы все штатские сотрудники штаба. Затем под разными предлогами отбыли два прапорщика - помощник начальника политотдела по работе с комсомолом и помощник начальника штаба. Часов в 6 вечера к штабу подъехал командирский УАЗик. Отдав последние распоряжения дежурному по части и всему суточному наряду, командир отбыл к месту проживания. А вслед за ним моментально ретировались замполит и начальник штаба. Уходить раньше командира для них считалось моветоном, да и было не положено по уставу.
В штабе остался только штабной писарь, печатающий приказ о заступлении дежурных смен на завтрашнее боевое дежурство. Утром, до развода, этот приказ должен был быть подписан командиром части и на разводе зачитан перед личным составом. С этого начинался каждый день службы.
Часа через два писарь перестал стучать по клавишам печатной машинки, положил напечатанный приказ в папку "На подпись" и отбыл спать в казарму. В штабе остались только я и два моих посыльных. Посыльные по штабу заступали в наряд вместе с дежурным и подчинялись ему. У них были очень разнообразные обязанности: от наведения порядка в штабе до оповещения не имеющих домашних телефонов офицеров в случае объявления тревоги. К тому же по ночам они должны были охранять штаб и штабную территорию как часовые. Смену часовых каждые 2 часа производил дежурный по штабу.
Выставив первого часового и обойдя вместе с ним прилегающую территорию, я вернулся в штаб и стал листать учебник географии. Другого времени хоть немного подготовиться к вступительным экзаменам у меня не было. С первой же прочитанной страницы учебника меня стало сильно клонить ко сну. Но спать категорически было нельзя. Во-первых, этого не позволял "Устав гарнизонной и караульной службы" и обязанности дежурного по штабу. А во-вторых, и это было самым главным, дежурный по части еще не проверил несение службы нарядом штаба. Дежурный по части обычно проверял наряд в штабе один раз за ночь. Правда, был у нас один молодой лейтенантик, командир взвода в роте телефонистов, который мог заявиться с проверкой и два, и три раза за ночь. По своей наивности так он надеялся сделать себе "служебную карьеру". Не понимал он, что его служебное рвение командованию и на фиг не нужно. Ибо все "залеты", которые выявлял молодой служака, могли стать известны вышестоящему начальству, а это было чревато взысканиями для командования части. А у рядового и сержантского состава части лейтенант из "телефонки" вызывал чувство острой неприязни. Недаром же с первых дней службы он получил кличку "Вонючка".
Ну вот, я снова отвлекся от главной темы моего рассказа. Но, поверьте, без этих отступлений понять происходящие события было бы очень трудно.
Но вернемся к событиям того вечера. Я честно старался вникнуть в географическую науку, но не тут-то было. Сказывались бессонные ночи, проведенные на дежурствах и в нарядах. В сон клонило все больше и больше. Чтобы окончательно не уснуть, я вышел из штаба на свежий воздух. Сделав несколько наклонов и приседаний, я присел на скамейку возле крыльца штаба, закурил и огляделся. Тишину ночи нарушали только шаги моего часового, который обходил вверенную ему территорию. Все было бы чудесно, но вот комары... Я пробовал с ними бороться, окутывая себя клубами сигаретного дыма, но это мало помогало. Минут через десять эти кровососущие твари одолели меня настолько, что я позорно бежал с поля боя обратно в штаб. Зато сонливость полностью прошла. Только я собрался вновь отдаться географии, как раздался стук в окно. Сильно удивившись, я вышел из штаба. У дверей стоял часовой и показывал рукой в направлении свинарника. Странно, но там горел свет во всех помещениях. Свинарю разрешалось задерживаться на хоздворе после отбоя. Это было связано с режимом содержания и кормления животных. Но шел уже второй час ночи. Так долго на свинарнике никто и никогда не задерживался. Это и привлекло внимание часового. Сходить на свинарник и посмотреть, что там происходит, мы не могли. Покидать территорию штаба без разрешения дежурного по части нам категорически запрещалось, а хоздвор территорией штаба не являлся. Да и в зону моей ответственности, как дежурного по штабу, этот дурно пахнущий "стратегический" объект не входил. Поэтому я решил дождаться проверки, доложить проверяющему про свет в свинарнике, а он пусть решает, что со всем этим делать. Но лейтенант Азизов с проверкой сегодня что - то не спешил. Я уже собрался отправить часового на пост, а сам вернуться в штаб, но тут из свинарника раздались какие-то громкие, но непонятные звуки.
Звуки быстро усиливались и уже кое-что можно было разобрать. На фоне куриного кудахтанья и коровьего мычания резко выделялся поросячий визг. Визг все нарастал. Однажды, будучи студентом и находясь на сельхозработах, я слышал, как визжат поросята, когда их кастрируют. Этот визг тогда разбудил всех в колхозном общежитии. Но тот визг, что раздавался со свинарника, был совершенно другим. Я даже не могу подобрать слова, чтобы описать звуки, раздающиеся со стороны хоздвора. Не хочу быть банальным, но по-другому сказать нельзя. От этого визга кровь стыла в жилах! Эта "какофония" на скотном дворе была такой громкой, что проснулись все собаки и другие домашние животные во всех окрестных деревнях. И конечно же, проснувшиеся животные сразу присоединили свои голоса к этому адскому хору. Если честно, то я растерялся. С одной стороны, я понимал, что нужно срочно бежать на хоздвор и на месте выяснять происходящее. А с другой стороны, я не имел права это делать согласно обязанностям дежурного по штабу. Я даже не имел права без разрешения дежурного по части отправить туда посыльного. Я уже собирался бежать к телефону и доложить о происходящем по инстанции, но тут заметил приближающегося к штабу лейтенанта Азизова. Не став слушать мой доклад, молодой лейтенант из службы тыла ошарашенно озирался по сторонам. Мне показалось, что он еще не сообразил, где основной источник этого звериного концерта. С трудом, но мне удалось объяснить ему суть происходящего. Дежурный по части лейтенант быстро принял решение. Приказав одному посыльному находиться в штабе, второму - продолжать выполнять обязанности часового, а мне - следовать за ним, лейтенант достал из кобуры табельный пистолет и в моем сопровождении двинулся в сторону подчиненного ему по долгу службы объекта.
От штаба до хоздвора было около четырехсот метров. Преодолев это расстояние за считанные секунды, мы оказались перед запертыми изнутри воротами свинарника. Визг раздавался из-за этих ворот. Он был настолько громок, что наш стук в ворота вряд ли кто-то мог услышать. Радовало то, что ворота открывались внутрь. Нам на глаза попалось небольшое бревно, которое можно было использовать как таран. Не сговариваясь мы с лейтенантом подхватили его, немного разбежались и со всей силы ударили торцом бревна в ворота. Замок не выдержал удара, и ворота распахнулись. По инерции мы с Азизовым пробежали еще пару метров и остановились как вкопанные от открывшейся перед нами картины. В загонах мыча, кудахча и визжа носились животные. А по длиннющему коридору нёсся огромный хряк - производитель, истошно визжа. На спине у хряка, вцепившись руками ему в уши, восседал "ковбой" Щипаныч. Увидев, что путь на волю открыт, хряк взбрыкнул, как необъезженный мустанг. Неопытный наездник Щипаныч не удержался "в седле" и вылетел на грязный пол. От приданного ему ускорения свинарь проехал ещё пару метров на животе и на полном ходу нырнул в зловонную лужу, где от испуга так и остался лежать. Хряк, почувствовав свободу, последний раз оглушительно взвизгнул и через распахнутые ворота вылетел из свинарника. Через мгновение он исчез в лесопосадке рядом с ПРЦ.
Когда мы с дежурным по части вышли из ступора от всего увиденного, животные уже начали успокаиваться, а хряка простыл и след. И только тело Щипаныча, распростертое в середине навозной лужи, напоминало о только что проходивших здесь скачках на свиньях.
Несколько мгновений на хоздворе стояла мертвая тишина. Но это только несколько мгновений.
- Встать, кусок дебила!!! - разорвал эту тишину истеричный крик лейтенанта Азизова. Далее последовал длиннющий набор эпитетов в адрес старающегося выбраться из навоза Щипанова, самым литературным из которых был "жертва пьяного аборта". Я и не подозревал, что молодой сын казахских степей может так хорошо ругаться по-русски. Наконец, Щипанычу удалось встать на ноги. С ног до головы перепачканный навозом объездчик домашних кабанов представлял из себя жалкое, но в то же время жутко смешное зрелище. Вспомнив, как этот кабаний берейтор еще минуту назад рассекал по свинарнику верхом на дико визжащем породистом хряке, я не выдержал. Выбежав из свинарника на свежий воздух и прислонившись к копне сена, я разразился истерическим хохотом. Через минуту ко мне присоединился и дежурный по части лейтенант Азизов. Минут через пять мы понемногу успокоились. Нужно было принимать решение, что делать дальше. Приказав свинячьему мустангеру навести порядок на свинарнике и привести себя и свое обмундирование в предписанный уставом вид, мы отправились обратно в штаб, куда было приказано явиться и Щипанычу после наведения порядка в подсобном хозяйстве.
У входа в штаб топтался часовой. Ему было очень интересно узнать, что же случилось на свинарнике, но покинуть пост он не имел права. Вот он и поджидал нас у входа, надеясь узнать хоть какие-нибудь подробности произошедшего. Но ему ничего не обломилось. Азизов приказал ему нести службу согласно "расписанию поста", а не топтаться на одном месте. Когда часовой ушел на маршрут, лейтенант попросил у меня сигарету.
- Вы же не курите, товарищ лейтенант, - сказал я.
- Тут не только курить начнешь! - ответил он и присел на скамейку. Мы с ним закурили. Несколько минут прошло в молчании.
- Ты можешь никому не рассказывать о том, что мы видели? - спросил меня Азизов.
- Почему? - недоуменно спросил я. В мыслях я уже представлял, как вся часть будет смеяться, когда я расскажу о скачках на свинарнике.
- Понимаешь, я же дежурный по части. И раз это случилось в мое дежурство, значит, виноват я: не смог обеспечить порядок и допустил нарушения. К тому же Щипанов подчиняется мне как начальнику продовольственного обеспечения. Мне сразу же запишут "плохую работу по воспитанию личного состава вверенной службы". А я еще за прошлый залет с консервами в наряды летаю. И, опять же, фамилия Щипанов для командира до сих пор, как красная тряпка для быка. Это конец карьере. Выше капитана мне тогда никогда не подняться. А я через пару лет собирался поступать в Военную академию тыла и транспорта.
Я уже не первый день служил в армии и понял, что так и будет. Пострадает молодой лейтенант ни за что. Ведь никто и предположить не мог, что Щипаныч до такой степени болван. Разве придет в голову нормальному человеку кататься по ночам на хрюшке?! А отвечать за выходку этого двухметрового деблоида, и правда, придется дежурному по части. Щипанычу-то что? Ну отправят на гауптвахту суток на пять. Если узнает начальство в корпусе, то могут отправить на обследование в дурку. Там Колю Щипанова признают шизиком и комиссуют из армии, чему он будет страшно рад. А у Азизова вся жизнь может пойти под откос. А ведь мы с лейтенантом были почти одногодки.
- Ладно, я никому докладывать не буду. Но мои посыльные слышали вопли кабана. И хоть ничего не видели, но знают, что на свинарнике что-то случилось. А они молчать не будут.
- С ними я сейчас тоже поговорю. Позови из штаба посыльного, а я приведу часового.
Я зашел в штаб. Посыльного на месте не было. Но по громкому храпу, раздающемуся из помещения ленинской комнаты, определить его местоположение было нетрудно. Составив вдоль стены стулья, посыльный спал на них, как сурок. Я специально громко хлопнул дверью, но это не произвело на нарушающего устав никакого впечатления.
Недолго думая, я скинул спящего посыльного на пол. Только после этого он проснулся. Сел на полу и стал оглядываться по сторонам, не понимая, где он находится и что с ним происходит. Увидев меня, нарушитель, наконец-то, начал соображать, стал пытаться что-то сказать в свое оправдание, но я не стал его слушать. Приказав ему умыться холодной водой, я вышел из ленинской комнаты. Посыльный сбегал в умывальник, ополоснул водой лицо, и мы с ним вышли из штаба. На улице нас уже ждали дежурный по части и второй посыльный.
- Садитесь, ребята, - сказал Азизов и первым опустился на скамейку. Мы присели рядом.
- Можете курить, разговор у нас будет серьезный. Вы должны навсегда забыть то, что сегодня слышали и видели.
- А что там было-то? - в один голос воскликнули оба посыльных. Любопытство так и распирало их изнутри.
- Ничего не было! - резко оборвал их Азизов. - Я же сказал:"Забыть!"
- Вот так просто взять и забыть? - спросил посыльный, которого звали Дима. Он был одесситом и прославился на всю часть характеристикой своей девушки, от которой регулярно получал письма и носил ее фотографию в нагрудном кармане. Когда командир взвода поинтересовался, чем занимается Димкина девушка, тот не задумываясь ответил:
- Торговка она.
- Чем же она торгует? - удивленно спросил взводный. Димкин ответ буквально всех убил!
- Да ходит по Одессе, ...блом торгует!
Естественно, что через две минуты о "торговке из Одессы" знал весь личный состав.
Как у всех одесситов, чутье на всякие сделки у Димы было развито чрезвычайно остро. И в тот раз чутье его не подвело.
- Не просто, а навсегда и бесповоротно, - в голосе дежурного лейтенанта прозвучали сразу и приказные, и в то же время просительные нотки.
- А... - тоном продавщицы бычков с одесского "Привоза" протянул Дима. Но Азизов не дал ему продолжить.
- А за это вы получите по пять банок тушенки, - предложил нач. продслужбы.
- И по две банки шпрот,- снова не выдержала одесская натура Димы.
- Хорошо. А еще постараюсь отправить вас в "увольнение," - зашел с козырей Азизов, этим обещанием побивая все карты Диминой одесской натуры. Получить увольнение в город, да еще на первом году службы, в нашей части было нереально.
Заключив с посыльными договор "о неразглашении", молодой тыловик заметно успокоился. Да оно и понятно: десять банок тушенки и четыре банки шпрот - невысокая цена за сохранение дальнейшей карьеры для начальника продовольственной службы. Да и не из своего же кармана он будет платить. Все эти консервы были на складе, а как их без последствий списать, Азизова четыре года учили в училище.
Поменяв местами посыльных, теперь часовым предстояло стать спавшему в ленинской комнате Диме, мы вернулись в помещение штаба. Дежурный по части обзвонил всех дежурных по роте. Судя по их докладам все было в порядке. В это время кто-то робко постучал в двери штаба.
- Войдите! - крикнул Азизов. Дверь штаба открылась, и в проеме появилась двухметровая фигура свинячьего наездника, облаченная в форму бойца РККА образца 1932 года. Даже будённовка украшала голову "ковбоя" Щипаныча. Неудержимый хохот при виде нового воплощения Щипаныча в красноармейца вновь овладел мной.
- Ты это того... - пытался что-то спросить посыльный, который тоже заходился в хохоте. Одному Азизову пока было не до смеха.
- Откуда у тебя эта форма? - строго спросил лейтенант. Из обрывочных и невнятных объяснений упавшего с кабана "берейтора", нам все же удалось понять, что эту форму Щипанов получил у старшины ПРЦ прапорщика Васи Лапина как подменку. Служба у свинаря грязная, обмундирование приходится часто стирать. Вот в подменке свинарь и ходил, пока сохла основная форма. А вот где нашел красноармейскую форму Вася Залупа, так и осталось тайной.
- Пойдем, поговорим с ним на свежем воздухе, - предложил мне Азизов. И, приказав "красноармейцу" Щипанову следовать за нами, мы вновь покинули помещение штаба.
Отойдя метров на сто и убедившись, что часового в радиусе двухсот метров не наблюдается, Азизов приступил к инструктажу "штатного диверсанта" нашей части.
- Если тебя кто-нибудь спросит, почему животные ночью шумели, скажешь, что они кого-то почуяли, вот и вели себя беспокойно.
- А кого почуяли? - хотел уточнить Щипаныч.
- Тебя, идиота! - снова вышел из себя дежурный по части.
- Тигра, медведя, волка, черта лысого! Какая к хренам разница, ты же не видел кого!
- Тигры у нас не водятся, - для чего-то вякнул Щипанов.
- Молчи, гад! А то я за себя не отвечаю! - заорал лейтенант, и его рука потянулась к кобуре с пистолетом. Я понял, что пора вмешаться.
- Успокойтесь, товарищ лейтенант. Не надо кричать, часовой может услышать. Вам это надо? - спросил я Азизова.
- А ты лучше доложи, навел ли ты порядок на свинарнике? - приказным тоном сказал я Щипанову.
- Навел! Все убрал, помыл, почистил. Животные успокоились и спят. Только вот... Разрешите обратиться, товарищ лейтенант?
- Обращайся, - разрешил успокоившийся Азизов.
- Товарищ лейтенант, вы случайно не видели, куда хряк убежал? Нет его нигде!
Освещаемое уличным фонарем лицо лейтенанта Азизова приобрело цвет переспелого помидора. Было такое впечатление, что его сейчас Кондратий хватит. В суматохе всего случившегося мы совсем забыли про сбежавшего кабана-производителя. Карьера дежурного по части лейтенанта опять повисла на волоске. Если до утра хряка не будет на свинарнике, все договоренности с посыльными не стоили и пустой банки из-под кильки в томате. Хряка нужно было срочно найти. Но на дворе была ночь, и все спали. Одного Щипаныча было мало. Я и посыльные покинуть территорию штаба не имели права. Правда, по приказу дежурного части я мог это сделать, а вот посыльные могли выполнять только мои приказы. А согласно обязанностям дежурного по штабу отдать такой приказ я не имел права. Получался какой-то заколдованный круг. Но делать нечего. Решили искать втроем.
Стали вспоминать. Выскочив из свинарника, хряк убежал в лесопосадку. В этой лесопосадке находился ПРЦ (передающий радиоцентр). Пускать туда Щипаныча после устроенной им "диверсии" было нельзя. Решили, что на ПРЦ пойдет Азизов и как дежурный по части произведет проверку территории. Попасть в помещения ПРЦ кабан не мог. Щипаныча послали осматривать близлежащие к лесопосадке строения. Всяких сарайчиков и дровянников там хватало. Мне же досталась сама лесопосадка. Взяв в штабе мощный аккумуляторный фонарь, я отправился на поиски. Лесопосадка была небольшой. Минут за сорок я обошел ее всю, но кабана нигде не было. Я посмотрел под всеми деревьями, заглянул во все кусты. Нигде не было и намека на него. Побродив еще немного по лесопосадке, я вернулся к штабу. Через несколько минут ко мне присоединился лейтенант Азизов. Его поиски тоже не увенчались успехом. Дольше всех пропадал "виновник торжества". Минут через двадцать появился и он с трехлитровой банкой соленных огурцов в руках. Осматривая все окрестные постройки в поисках хряка, Щипаныч залез в сарай прапорщика Залупы, где хранились его припасы. Пройти мимо такого богатства свинарь не смог. Схватив первую попавшуюся под руки банку, Щипаныч побрел в сторону штаба.
Небо на востоке стало понемногу светлеть. На лейтенанта было жалко смотреть. Если от дурацкого поступка идиота Щипанова еще хоть как-то можно было отвертеться, то утрату казенного имущества в лице кабана-производителя ему никто не простит... И тут меня осенило!
- Огороды!
- Что огороды? - спросил Азизов.
- Мы не смотрели на огородах у прапорщиков!- ответил я.
Отдав банку с огурцами посыльному, мы втроем побежали на огороды.
Решили заходить с трех сторон. Каждый из нас стал обходить свой участок, постепенно приближаясь к центру огородов. Кабана нигде не было. Мы одновременно подошли к последнему огороду, который находился прямо в центре. Посреди засаженного картошкой участка, зарыв пятак в рыхлую землю, спал пропавший хряк. Убегая от "лихого кавалериста" Щипаныча, кабан попал на только что засаженный картошкой участок. Нюх животного сработал моментально. Почуяв запах картошки, кабан принюхался, затем стал рылом выкапывать картофельные клубни и тут же их поедать. Сожрав всю посаженную картошку, сытый кабан заснул прямо там же.
Нужно было срочно решать как вернуть на свинарник эту огромную хрюшку. Поднять и тупо перенести тяжеленного кабана в загон, даже бы если он не двигался при этом, у нас троих просто бы не хватило сил. Он бы просто раскидал нас по всем огородам, стоило нам попробовать его связать и поднять. Делать было нечего. Нужно было "переквалифицироваться" в загонщиков. Для этого мы нашли в лесопосадке три длинных и прочных жерди. Решили возвращать необъезженного Щипанычем мустанга свинячьей породы своим ходом. Решили так. Щипанов гонит жердью кабана по направлению к свинарнику, а я с дежурным по части по бокам, не даем своими жердями животному отклониться от нужного маршрута. Мы заняли позиции возле спящего разорителя картофельных плантаций прапорщиков Советской Армии. По команде Азизова, Щипаныч со всей силы перетянул хряка по хребту своей жердью. Хряк вскочил и хотел кинуться на обидчика, видно совсем одурел от боли и спросонья, но мы своими жердями не дали ему этого сделать. Хряк немного еще повертелся на огороде, перепахав при этом множество уже засеянных грядок, но затем подгоняемый свинарем, побежал в нужную нам стороны. Благо до свинарника было не особо далеко. Да и кабан видно почувствовал запах своих хрюшек твердо бежал в нужном направлении. Хорошо, что было еще очень рано и нас никто не видел. Ибо наш "свинский конвой" представлял собой уморительную картину. По дорожке к хоздвору переваливаясь бежит огромный кабан. С одной стороны, рядом с кабаном бежит дежурный по части с длинной палкой в руках и пистолетом в кобуре. С другой стороны дежурный по штабу с такой же палкой и штык - ножом на ремне. А за кабаном бежал двухметровый свинарь с палкой в руках и с буденновкой на голове. Если бы нашелся любитель очень ранних прогулок и увидел эту картину... Домой он бы больше не вернулся! От хохота и абсурдности происходящего он бы просто тронулся умом. Слава главнокомандующему, мы без приключений добежали до свинарника. Кабан больше не пытался отклониться от маршрута. Забежав на свинарник, хряк сам забежал в свой загон и направился к кормушке. Закрыв за ним ворота загона, мы все с облегчением вздохнули. Может быть Азизов и хотел сказать Щипанову все, что он о нем думает, но сил у него на ругань уже не было. Еще раз напомнив, что свинарь - залётчик должен отвечать на вопросы, если ему их кто - то станет задавать, мы отправились в штаб. Азизов пошел в штаб умываться, а пошел за часовым, так как время его смены уже закончилось. Часового я нашел спящим на скамейке в палисаднике за штабом. Орать на него у меня не было ни сил, ни желания. Я просто скинул его с лавки, а когда он встал на ноги, приказал ему идти в штаб, пинком придав ему ускорение. Хоть не по уставу, но доходчиво.
Уже приведший себя в порядок дежурный по части еще раз уточнил с посыльными условия их договора и поспешил в направлении части. Я глянул на часы. Через 10 минут должен был быть подъём. Эта, полная приключений ночь, закончилась. Дальше все пошло строго по уставу и распорядку. Дежурный по части встретил командира и доложил ему, что за время его отсутствия в части происшествий не случилось. Я доложил об отсутствии происшествий первым прибывшему в штаб замполиту. А Щипаныч понес на кухню надоенное рано утром молоко. Вопросов ему так никто и не задал.
Через пару дней посыльные получили тушенку и шпроты. А в ближайшие выходные по очереди сходили в увольнение. Старослужащие солдаты попытались разобраться с вопиющей несправедливостью, но после доходчивой беседы с командиром роты, моментально успокоились. Азизов держал свое слово.
Мне то же кое что перепало, но самое главное Азизов сделал для меня немного позже. Но это, как говорится, уже другая история.
Да! Забыл! Вы знаете чей огород разорил хряк - производитель? Конечно же! Огород прапорщика Васи Залупы.

Глава 5.

Приближалось время моего отъезда в Ленинград. Скажу честно, к экзаменам для поступления в военное училище я был не готов. Если учебники истории и географии я пару раз читал на дежурстве или по ночам в наряде, то учебник математики я один раз открыл, посмотрел и снова закрыл. Ничего я в той математике не понимал. А наверстать не выученное в школе и техникуме было не реально. Ну и по русскому обычаю я понадеялся на авось. Была еще русская литература. Но темы сочинений я не знал, а писать сочинения по "Методичке для поступления в высшие учебные заведения" у меня просто не было времени, да честно говоря и желания. Литературу я всегда знал на твердую четверку, так что особо за этот экзамен не переживал. Да еще и все вокруг говорили, что солдату срочной службы достаточно получить тройки на экзаменах и он поступит. Так же я слышал разговоры что абитуриентов, служащих "срочную" службу в армии, на экзаменах не валят а наоборот стараются всячески вытянуть на тройку. Считалось, что если ты решил поступать в училище отслужив год и так сказать вкусив "всех тягостей и лишений военной службы", то из тебя обязательно получиться "настоящий советский офицер". Я конечно не очень верил в эти разговоры, но все же...
Служба тем не менее продолжалась. Я так же ходил на дежурства и в наряды.
В армии есть такой праздник "Сто дней для приказа". Этот праздник солдат того призыва, которые служат последние полгода и по армейским понятиям считаются "стариками". Два раза в год, в строго определенные дни, министр обороны подписывал приказ "Об увольнении в запас военнослужащих, выслуживших установленные сроки". Тем же приказом призывались на службу юноши достигшие восемнадцатилетнего возраста и не имеющих к моменту призыва предусмотренных законом отсрочек от воинской службы. Но эта часть приказа нам была без интереса.
Так как приказ выходил в строго в определенные дни, не трудно было высчитать сто дней до выхода этого приказа. Да эти даты давно уже были высчитаны и отмечались два раза в год, весной и осенью.
Все опытные командиры, начиная от взводных и заканчивая командирами частей знали про этот праздник и старались к нему заранее "подготовиться". А короче в этот день почти всех солдат и сержантов этого призыва старались назначить в наряд или отправить на ночное дежурство. Помогали эти меры мало. Имелось множество способов "закосить" от наряда или отправить вместо сея на дежурство солдата из более позднего призыва. Были и такие "отцы - командиры", которые привязавшись к малейшей провинности отправляли самых "неблагонадежных" по части спиртного "стариков" на трое суток на гауптвахту. Но таких за мою службу не было.
В то время нашего командира роты перевели с повышением командовать другим подразделением нашего узла связи. Временно исполняющим обязанности командира роты назначили старшего лейтенанта Майорова. Старлей Майоров службы особо не знал. Сразу после училища он попал служить в "учебку" где обучали будущих "младших командиров". А попросту, за полгода службы пытались из зеленных пацанов сделать сержантов. Знаю это не по наслышке, так как сам прошел через учебку. В учебке, тогда еще лейтенант Майоров, с личным составом дел почти не имел. Так как командовал прапорщиками, обеспечивающих бесперебойную работу радиостанций на ДРП (дальний радио полигон). В подчинении у него было целых два прапорщика, каждый из которых прослужил в армии не один десяток лет. Поэтому к молодому летёхе они относились скорее как маленькому, не смышленому ребенку, чем к командиру. Так и прослужил Майоров два года, совершенно не узнав настоящей службы. Через два года ему, как и положено присвоили звание старшего лейтенанта и перевели служить в нашу часть, на должность командира взвода. А через три месяца командира роты перевели служить на освободившуюся майорскую должность начальника принимающего радиоцентра. Так, не знающий службы старлей, стал ВРИО командира роты. А второй ротный офицер, лейтенант Горшенин, только что прибыл в часть после училища на должность командира учебного взвода, и службу знал еще меньше Майорова.
Естественно, что о таком солдатском празднике "Сто дней до приказа" никто из летёх нашей роты и не подозревал. Да и голова у "временно исполняющего обязанности" в то время была занята совершенно другим. Задумал Майоров поступать в военную академию и ни о чем кроме этого он думать не мог и не хотел. Если бы ему пообещали назначить назначить командиром роты а не ВРИО, он может быть и отложил поступление, но ему сказали определенно, что через месяц в роте будет другой командир. Вот и забил Майоров на службу, которой к тому же и не знал. Может ему кто то и говорил про этот праздник, но скорее всего старлей пропустил это предупреждение мимо ушей.
Обычно "Сто дней до приказа" каждый призыв отмечает одинаково. Всеми правдами и не правдами закупается спиртное. Затем его тайно проносят в расположение части. Самое главное спрятать спиртное так, что бы до праздника его не нашли при ежедневных, многочисленных проверках и уборках помещений.
А дальше все катилось по накатанной. В столовой договаривались с поваром и он втихаря готовил простейшую закуску из "сэкономленных" продуктов. Кое что из продуктов покупали в "Военторге". Но делали это осторожно и по немногу Закупка большого количества продуктов единовременно сразу бы вызвала подозрение.
К "праздничному" дню обычно все было готово.
Сам праздник начинали отмечать после отбоя. Выждав не менее часа и убедившись, что в казарме нет никого из офицеров и прапорщиков приступали к празднованию. Празднование заключалось в распитии спиртного и поздравлений друг друга с приближающимся дембелем. Обычно во время празднования "Ста дней", так называемые "старики" вспоминали истории из своей гражданской и армейской жизни, делились планами жизни "на гражданке". Если была гитара и гитарист то под гитару пели дембельские песни. Если гитары не было, пели так. Обычно сна этом празднование и заканчивалось. Но это в том случае, если все "старики" умели пить водку. Обычно в призыве всегда находилось пару человек, которых после выпитого спиртного, тянуло на подвиги. Из за этих "подвигов" обычно праздник заканчивался появлением дежурного по части, как это называлось в армии "залётом". С женским "залётом", то бишь неожиданной и зачастую не желательной беременностью, армейский "залет" не имел ничего общего. Как в прочем и последствия этих залетов. За мою службу в армии "Сто дней до приказа" отмечались трижды. Без "залета" прошел только один из них. Когда праздник праздновал наш призыв. Но, обо всем по порядку.
Заступать в наряд "Дежурным по роте" в день праздника по графику выпало мне. А "Дежурным по части" заступал... Да. Вы правильно поняли! "Дежурным по части" заступал лейтенант Азизов. Почему то воинская судьба нас постоянно сводила с начальником продовольственной службы в нарядах. Мы с лейтенантом при встрече делали вид, что никогда не было той "свинской" ночи. Я даже Николаю никогда не рассказывал о наших приключениях на свинарнике. И только при встрече с Щипанычем, на меня иногда нападал приступ дикого хохота.
Заступив в наряд, я сменил на этом посту Николая, который после наряда, на всю ночь заступал на БД. Уверен, сделал он это специально. Многие ребята из нашего призыва постарались сделать так, что бы эту ночь не ночевать в казарме. Самый надежный выход был заступить на всю ночь на БД. Наш каптер, донской казак Леша Кириллов, заранее оборудовал себе на эту ночь спальное место на одном из стелажей в каптерке. Наши ЗАСовцы Олег Марченко и Сергей Панько решили в эту ночь дежурить вместе. Для чего еще днем затащили матрас подушку в комнату, где была смонтирована обслуживаемая ими секретная аппаратура. Войти в эту комнату имели право только определенные люди, имеющие для этого специальный допуск.
Ночка мне предстояла не из легких.
Время подходило к отбою. Ответственный по роте лейтенант Горшенин провел вечернюю поверку и дождавшись команды "Отбой" поспешил домой. По телевизору в тот вечер транслировали футбольный матч. Я раздал задания дневальным по наведению порядка в казарме, пошел на КПП. Там же находилась комната дежурного по части. Мне нужно было ему доложить, что вечерняя проверка в роте проведена и незаконно отсутствующих нет. Таковы были требования "Устава внутренней службы".
Доложив, я было собрался идти обратно в роту, но тут молодой солдатик, наверное первый раз заступивший в наряд "Дежурным по КПП", взял и спросил у меня при дежурном по части:
- А сегодня же "Сто дней до приказа", у вас в роте будут отмечать?
Я исподтишка показал салабону кулак, всем своим видом показывая, что бы он замолчал, но было поздно.
- Точно. Сегодня же ночью "старики" будут водку пьянствовать и уставы нарушать! - Воскликнул Азизов. И обращаясь уже лично ко мне спросил:
- Как у тебя в роте, еще не начали?
- У меня в роте все спят. - ответил я. А что я мог сказать еще в данной ситуации.
- Ладно, попозже приду проверю. - пообещал мне лейтенант, с которым мы еще недавно гоняли по прапорщицким огородам хряка - производителя.
Вернувшись в роту, я первым делом сообщил, готовящимся отмечать праздник "старикам" о разговоре на КПП. Обозвав дежурного по КПП стукачём и пообещав "начистить ему завтра хлебальник", старослужащие ушли в спальный отсек, где все уже было готово для солдатского праздника. А я должен был их предупредить в случае появления дежурного по части офицера. Как это сделать мне никто объяснять не стал. Да я и не ждал объяснений.
Пьянка была в полном разгаре, когда Азизов пришел к нам в роту с проверкой. Зайдя в помещение роты он сказал мне:
- Ну пойдем, покажи как у тебя все спят.
Мы с ним вошли в двери, которые вели в спальные отсеки. Прямо у входа находился спальный отсек учебного взвода. Через проход от него спал хозвзвод. В нем были водители, повар, штабной писарь и неудавшийся ковбой Щипаныч. Далее находилась "Лениская комната" и спальный отсек роты ПРЦ. А так же каптерка этой роты, а в ней рабочий стол прапорщика Васи по кличке Залупа. И только за ними находился спальный отсек нашей роты.
Мы медленно продвигались в темноте казармы, горели только лампочки дежурного освещения. У нас в казарме они были синего цвета и света почти на давали. Я лихорадочно раздумывал как подать знак "старикам". И тут меня осенило. Возле каждой солдатской койки стояли табуретки, на которых было сложенно обмундирование спящего. В отсеке учебного взвода кровати были расставлены так, что табуретки стояли вдоль прохода. Я, как бы случайно, задел ногой одну табуретку, которая с грохотом перевернулась.
- Твою ж мать! - громко выругался я, сделав вид, что зашиб ногу.
- Простите, товарищ лейтенант, я случайно. - так же громко, что бы меня услышали в нашем отсеке, стал я оправдываться перед дежурным по части. Оставалось надеяться, что мой "сигнал" правильно понят. Мы без приключений миновали спальный отсек роты ПРЦ и зашли в отсек нашей роты. В отсеке была полная тишина, прерываемая только поскрипыванием солдатских коек и богатырским храпом кого то из "спящих". Но разобрать кто храпел в тусклом, синем свете дежурной лампочки было невозможно. Только в отсеке стоял какой то резкий, не знакомый запах.
- Это чем у вас тут так воняет? - спросил меня Азизов.
- Люди спят, вот и воняют. - ответил я.
Мой ответ понравился дежурному лейтенанту.
- Ладно, пойдем, не будем мешать - сказал Азизов и мы вышли из спального помещения.
- Фу! Пронесло! - выдохнул я, когда дежурный покинул расположение роты и ушел проверять другие казармы.
Как же я ошибался!
Был у нас в роте младший сержант Толик Супрун, как раз его призыв и отмечал "Сто дней до приказа". Особым умом он не отличался, хотя до армии и закончил железнодорожный техникум. Любимым занятием его было рассказывать истории, как он после техникума работал проводником на поездах дальнего следования и как он соблазнял в своих поездках разных пассажирок. В эти его рассказы почти никто не верил, ибо не с внешностью Толика было быть Казановой. Да и мы все видели как шарахались от него телеграфистки и планшетистки, к которым Толик пробовал подкатить. Но рассказы его слушали. Обычно Толик рассказывал их когда нас посылали чистить картошку или после отбоя, пока еще не все заснули.
Как оказалось, пить Толик совсем не умел. После второго тоста его пробило на веселье. Под действием алкоголя младший сержант Супрун почему то решил, что он великий гармонист.
У нас в ленинской комнате была гармошка. Как она туда попала никто уже не помнил. Играть не ней немного умел только наш каптер Леша Кириллов. Иногда он брал ее на вечернюю прогулку и тогда мы строем ходили вокруг казармы и пели под гармошку строевые песни. Остальное время эта "полковая гармонь" пылилась на тумбочке в Ленинской комнате.
Вот за этой гармошкой Толик и отправил одного из молодых солдат.
Я находился в учебном классе, когда из спального помещения нашей роты раздался вой Толика Супруна и взвизгивания ротной гармошки.От неожиданности я аж подпрыгнул, матерно выругался и побежал в спальный отсек. Пьяная вакханалия достигла своего апогея. Толик растягивал меха гармошки, так что она визжала, хрюкала, скулила, но только не играла. Под эту гармошечную какофонию несколько стариков очень не музыкально пытались спеть "Через две зимы". Я попытался утихомирить напившееся "старичье", но все мои попытки были бесполезны. И тут в спальное помещение буквально влетел лейтенант Азизов. Оказывается ночной концерт наших перебравшихся стариков был слышен по всей части.
- Рота подъем! - заорал на всю казарму бравый дежурный по части. Да так громко, что команду немедленно выполнили не только наша рота, но и хозвзвод, рота передающего радиоцентра и учебный взвод. Да они и не спали, разбуженные диким концертом Толика Супруна со товарищи.
Появление дежурного по части немного отрезвило отмечающих праздник. А двадцать отжиманий от пола, по команде Азизова, вернуло стариков в реальность.
Пообещав "залетчикам" все кары небесные и дисциплинарные, предусмотренные "Уставами Советской Армии", дежурный по части подал команду "Отбой" и вышел из спального помещения, приказав мне следовать за ним.
Мы зашли в учебный класс. Я думал, что меня, как и положено по Уставу, сейчас снимут с наряда и обо всем утром доложат командиру роты и части. Пьянка в расположении всегда и везде была "огромным залетом".
- Да, плакало мое военное училище - сказал я и вздохнул.
- Не переживай, я добро помню - ответил Азизов и похлопал меня по плечу.
- Я не буду докладывать командиру части, а с Майоровым поговорю сам. А ты объясни старикам, чтобы держали язык за зубами, да и других предупредили. Под утро загляну к вам еще.
С этими совами дежурный по части вышел из казармы и ушел проверять наряд в штабе части, а я направился в спальню нашей роты, а по пути удостоверился, что Щипаныч храпит без задних ног у себя на койке, а не гарцует на казенных кабанах на свинарнике.
У нас в отсеке, окончательно протрезвевшие старики обсуждали свой залет и перебирали варианты наказания за него.
Единогласно было решено, что во всем виноват "мудак Супрун", что ему "не водку пить, а гавно через тряпочку сосать", но отвечать нужно всем вместе ибо "всех не перестреляют".
Я совсем немного схитрил, когда сказал, что мне удалось уговорить дежурного по части не докладывать о залете командиру части. И если все будут держать язык за зубами, то может обойтись и без суровых наказаний.
Приободрившись старики до самого подъема вели беседы со всем личным составом казармы о "воинском братстве", "святом сохранении военной тайны" и ответственности за стукачество. И только за час до подъема казарма забылась чутким солдатским сном.
После подъема все пошло своим чередом, зарядка, утренняя поверка и т.д. Тут в расположение прибыл ВРИО командира роты старший лейтенант Майоров. Мы его уже поджидали вместе с дежурным по части. Не дав мне открыть рот для доклада, Азизов сам обрисовал Майорову ночную ситуевину. Затем приказал мне оставить их со старлеем вдвоем. О чем они говорили я не знаю.
Но после их разговора мне было приказано отправлять роту на завтрак, а самому зайти в кабинет командира роты.
Там мне объяснили,что этот залет сейчас не нужен никому. Нам с Майоровым он мог стать препятствием для поступления в учебные заведения, а на лейтенанта Азизова командир части и так еще был зол, за то, что тот засветил закуску на весь штаб, когда нес ее в командирский кабинет.
Вот так и закончился мой "праздничный" наряд. Командиру никто не доложил, стукачей у нас в казарме не нашлось, так что все обошлось почти без наказаний. Только где то через неделю Толика Супруна перевели служить на приемный радиоцентр, который находился в глухом лесу, киломртрах в двадцати от нашего КП. Причем перевеи с понижение в должности. У нас Толик был командиром отделения, а на ПРЦ стал обычным радиотелеграфистом. Вскоре он лишился и сержантских лычек, так уже на приемном умудрился за что залететь.
А я через две недели получил предписание, личные и проездные документы, положенное обмундирование, суточные и убыл поступать в Ленинградское высшее военное политическое училище ПВО.
Но об этом в следующей главе.

Глава 6.

Получив на руки все документы, сухой паек на шесть суток, х/б обмундирование и кирзовые сапоги, я поспешно покинул территорию части и поспешил на ближайшую электричку до Челябинска.
На вокзале Челябинска я первым делом посмотрел расписание поездов. Поезд Челябинск - Ленинград отправлялся через два часа. Но в воинской кассе билетов не было. И в течение ближайших двух недель свободных мест на поезд до Ленинграда не было. Рядом висело расписание Аэрофлота и находилась авиакасса. Но с билетами на самолет была такая же картина. Было лето, разгар летних отпусков, билеты раскупались за месяц вперед, а то и раньше.
Но в училище нужно было прибыть в срок, прописанный в моих документах. Я решил обратиться к военному коменданту. Он не остался равнодушным, а, взяв мои документы, ушел куда-то в служебное помещение возле касс. Но через пять минут вернулся и виновато развел руками. Оказалось, что в кассах не осталось даже брони. Все билеты на две недели вперед были выкуплены.
Единственное, что можно было сделать, по мнению коменданта и сотрудников кассы, - это на поезде, который отправлялся через полчаса, доехать до Свердловска и попробовать уехать в Ленинград оттуда. Свердловск являлся самой большой узловой станцией на Урале. Через Свердловск шли поезда во всех направлениях. Как сказал военный комендант, там и на Ленинград проходило несколько поездов в день, да и купить билет на проходящий поезд легче, чем на поезд местного формирования.
Послушавшись разумного совета, я взял билет на поезд Челябинск-Свердловск и уже через двадцать минут ехал по маршруту, которым немногим меньше года назад нас привезли из Свердловска в Челябинск для дальнейшего прохождения службы.
Через несколько часов я уже стоял возле воинской кассы на станции Свердловск-Пассажирский и изучал "Расписание движения поездов по станции Свердловск".
Рядом со мной стояли еще двое солдат, и из их разговора я понял, что им тоже надо в Ленинград. Мы разговорились. Оказалось, ребята тоже едут в Ленинград поступать в военное училище. Правда, не в политическое, а в артиллерийское. А ехали ребята аж из Благовещенска. Прямых билетов там тоже не было. Ребята сначала доехали до Хабаровска, там военный комендант сумел посадить их на московский поезд до Свердловска, далее нам предстояло добираться вместе. В пути мои новые попутчики находились уже пятеро суток.
По расписанию на Ленинград через Свердловск проходило восемь поездов, плюс два прямых поезда Свердловск - Ленинград.
Но один из прямых поездов был отменен, а второй ушел еще утром. Такая же картина была и с проходящими поездами. Этот был "не в ходу", а тот уже прошел, и, в конце концов, на сегодня оставался только один проходящий поезд Челябинск - Ленинград.
Не попади мы на этот поезд, и нам пришлось бы куковать в Свердловске почти сутки до следующего поезда.
Билетов в кассе, естественно, не было. Пришлось опять обращаться к военному коменданту. Он переговорил с кассиршей, объяснил ей ситуацию, и нам было сказано находиться возле кассы, ждать прибытия поезда. Билеты могут быть только по прибытии.
За разговорами, выходами на перекур и т.п. прошло время до прибытия поезда. Прибытие уже объявили, а кассирша молчала. Уже объявили, что через пять минут скорый поезд Челябинск - Ленинград отправляется с какого-то там пути, когда кассирша встрепенулась и сказала:
- Срочно давайте документы, появилось четыре места.
Проездные документы мы держали в руках и тут же передали их в окно кассы. Девушка-кассирша сработала очень быстро, и через несколько секунд билеты были у нас в руках. До отправления поезда оставалось три минуты.
Кто никогда не был на свердловском вокзале, тот даже не представляет, что такое большой железнодорожный узел. Огромное количество путей, подземные переходы к ним; и где-то там наш поезд, который вот-вот отправится. Видно, какая-то интуиция вела нас, но мы ни разу не заблудились и уже через пару минут выскочили из подземного перехода возле последнего вагона нужного нам состава. Глянув в билеты, мы рванули к нужному нам седьмому вагону. Проводница уже подняла ступеньки и собиралась закрывать двери тамбура, когда мы добежали до нашего вагона.
Я с трудом помню, как мы разбирались с нашими местами в вагоне. Места оказались рядом. Два боковых, нижнее и верхнее, и верхняя полка в том же отделении. Мне эта полка и досталась. Все же я был старше по званию (шучу). В вагоне было довольно жарко, да и после нашего марш-броска от кассы до вагона пот катился с нас градом. Я подошел к своей полке, поставил на нее чемоданчик, снял китель, повесил его на вешалку. Затем, расстегнув галстук, я повернулся на сто восемьдесят градусов и... застыл с рукой на узле галстука. Со стороны могло показаться, что я решил задушиться. С соседней полки на меня смотрели прекрасные голубые глаза в обрамлении белокурых волос. Девушка весело улыбалась.
Не знаю, сколько я простоял в этой идиотской позе... В реальность меня вернул голос девушки. Милое создание, уже без улыбки глядя на меня, спросило:
- Молодой человек, с вами все в порядке?
Я снял галстук, повесил его рядом с кителем, затем, снова посмотрев на чудесную незнакомку, ответил:
- А с вами? - умнее ответа мне в голову тогда не пришло.
Вы не поверите, но в эту минуту у меня в памяти промелькнули рассказы гармониста-залетчика Толи Супруна. Но только на одно мгновение.
- Просто пришлось быстро бежать, чтобы успеть на поезд. Нам только в последнюю минуту продали билеты, - уже нормально смог я объяснить девушке.
- А мы с подругами тоже перед самым отправлением поезда билеты достали. Правда, в Челябинске, - сказала моя новая попутчица.
Я в душе обозвал матерными словами кассиршу, военного коменданта, начальника вокзала в Челябинске, не забыв при этом и железнодорожное начальство всего СССР, а вслух спросил:
- И где же ваши подружки?
- Мы здесь, - услышал я ответ в два голоса.
Только теперь, оторвав свой взгляд от незнакомки, я оглядел все купе. На нижних полках сидели еще две симпатичные девушки и смотрели на меня.
Поездка обещала быть нескучной...
- Разрешите представиться, меня зовут Виктор, - сказал я, при этом по старорежимному прищелкнул каблуками, правда, ботинок, а не офицерских сапог.
- А это мои приятели Володя и Олег, - представил я дамам своих новых знакомых, которые уже расположили вещи на своих боковых полках и теперь во все глаза пялились на девушек.
Подружек с нижних полок звали Аня и Галя. Одна была брюнетка, вторая - шатенка. Правда, кто из них был кто, я уже не помню. А девушку, которая с первой же минуты так поразила мое воображение, звали Полина. Она была блондинкой с огромными голубыми глазами.
После того, как все перезнакомились, мы с Володей и Олегом вышли покурить в тамбур. Из разговора выяснилось, что ракетная часть, где служили ребята, находилась глубоко в дальневосточной тайге и так близко девушек они не видели уже больше года. Можно сказать, с самого дня отправки в часть. Уж если у нас увольнение в город было редкостью из-за постоянной нехватки личного состава, то у них в тайге об "увалах" знали только из Уставов. Не к медведям же им было ходить в увольнение.
Ну а за то время, что они с пересадками добирались до Свердловска, "романтических" встреч как-то не случилось. И вот теперь почти двое суток нам предстояло ехать до Ленинграда в компании девчат. Как мы выяснили при знакомстве, девушки тоже ехали в город на Неве.
Вернувшись в вагон, мы с милыми попутчицами стали обсуждать, чем же нам заняться, чтобы скоротать время в поездке. Время уже приближалось к ужину, а со всей этой нервотрепкой с билетами, пересадками и марш-броском по свердловскому вокзалу у меня и маковой росинки во рту ещё не было, и сейчас в животе начинался голодный бунт. Ребята тоже еще ничего не ели. Я-то хоть успел позавтракать у себя в части, а они так и не нашли времени перекусить. Девушки тоже были не прочь поужинать. Оказалось, что они со сборами в дорогу только успели утром выпить по чашке кофе.
Конечно, проще всего было бы пойти на ужин в вагон-ресторан. Но... Мы были солдатами срочной службы, а на суточные, что нам выдали вместе с документами, по ресторанам не находишься. Правда, кое-что мне прислали родители, но кто знает, что ждало меня в совершенно незнакомом, огромном городе. Даже, где находится само училище, я толком не знал. Знал только, что было оно на станции Горелово и ехать до этой станции нужно на электричке. Аналогичная ситуация была и у ребят.
Но у меня оставался нетронутым сухой паек, да еще перед самым отбытием из части лейтенант Азизов привел меня к себе на склад и снабдил всякими консервами, сказав, что все это мне пригодится. Как в воду глядел непосредственный начальник свинаря-ковбоя Щипаныча. Прощались с Азизовым мы, как настоящие друзья, да,впрочем, так оно и было. Выпутаться из таких передряг, как мы с Азизовым, прикрывая друг друга, могли только близкие по духу люди. Да и старше меня лейтенант службы тыла был всего на пару лет.
У ребят из дальневосточной тайги сухие пайки тоже оказались почти нетронутыми. И как они сказали, когда мы в очередной раз вышли покурить и в мужской компании обсудить эту тему, были у них еще кое-какие дальневосточные деликатесы.
Как человек, родившийся на Дальнем Востоке, я сразу догадался, что речь идет о красной икре и копченом лососе. Я, конечно, пробовал лосося холодного копчения и в ресторанах, и в гостях на праздничных столах, но так коптить красную рыбу умеют только на Дальнем Востоке. Ассортимент консервов, полученных мной от лейтенанта Азизова, тоже впечатлял разнообразием. Были там разные мясные консервы, но не банальная тушенка, а " Язык в желе", "Пражский паштет" и прочие деликатесы. А еще пара банок шпротов и даже одна баночка "Крабов камчатских". Ни в одном вагоне-ресторане нам бы не предложили такого меню.
А вот со спиртным у нас была засада. В вагоне-ресторане можно было купить спиртное, но цены на него там были не по нашим финансам. И тут я вновь вспомнил рассказы Толика Супруна. Долгими часами, за чисткой картошки, он рассказывал не только о своих амурных приключениях, но и как они с другими проводниками делали бизнес. Одной из составляющих этого бизнеса была нелегальная продажа горячительных напитков жаждущим пассажирам. Цены были, конечно, повыше, чем в магазине, но дешевле ресторанных. И еще я помнил из рассказов Толика, что в ассортименте у проводников кроме водки всегда было шампанское.
На наше предложение, устроить ужин прямо в купе, девушки охотно согласились. У них даже оказались с собой припасы, традиционные для советских железнодорожных путешественников: жареная курица, вареные яйца, свежие помидоры и зеленый лук. И, главное, у них было два батона хлеба.
У нас в сухих пайках были галеты, но намазывать на сухие галеты красную икру, согласитесь, это был бы моветон.
Извинившись перед девушками, мы снова вышли в тамбур. Нужно было скинуться на спиртное, что мы быстренько и сделали. Володя с Олегом и девушками принялись накрывать стол, а я пошел в купе проводников. Быстренько обрисовав проводнице нашего вагона ситуацию, я попросил оказать содействие будущим офицерам. Проводница оказалась сострадательной, и через пять минут я уже вернулся в купе с двумя бутылками "Советского Шампанского" и бутылкой водки "Экстра".
А тут еще оказалось, что кто-то из девушек прихватил с собой в поездку бутылку пятизвездочного коньяка. Так что стол у нас получился такой, что нам бы позавидовал сам директор вагона-ресторана.
Первый тост, конечно же, был за знакомство. Мы немножко закусили и налили по второй за хорошую дорогу.
После третьего тоста решили, что каждый рассказывает коротко о себе. Из рассказа девушек мы узнали, что они закончили музыкальное училище и работали в челябинской филармонии. Были они участницами женского вокально-инструментального ансамбля. Они все пели. Аня и Полина играли на гитарах, а Галя была "клавишницей". Девушки давно хотели побывать в Ленинграде и теперь ехали к родственникам Ани, чтобы посмотреть один из красивейших городов мира.
А мы с ребятами рассказали немного о себе и зачем едем в город - "колыбель русской революции".
Наше желание стать офицерами девушкам очень понравилось, и следующий тост был за удачное поступление, в чем я, если говорить честно, сильно сомневался.
Ну а дальше, как говорится, пошло веселье, в хорошем смысле этого слова. Девушки спели парочку песен, мы с ребятами рассказывали анекдоты. "На огонек" к нам заглянули две молодые пары из соседних купе. Они принесли с собой бутылку вина и бутылку водки. Дальше - больше. Через пару часов в нашем отсеке и двух соседних собрался почти весь вагон. Так получилось, что в нем ехала почти одна молодежь. Тосты сменялись песнями, песни - анекдотами, анекдоты - снова тостами. А когда я рассказал историю о ковбое Щипаныче со свинарника, хохотал весь вагон...
Мы несколько раз выходили с Полиной в тамбур "покурить", хотя девушки не курили, так как берегли голоса.
Но все же нервное напряжение прошедшего дня, впечатления от знакомства и выпитое спиртное дали о себе знать. Где-то часам к двум ночи мы с Полиной так, сидя, и уснули в объятиях друг друга. И не только мы.
Утром, по своей дурацкой привычке, я проснулся раньше всех. Еще не совсем проснувшись и очухавшись от выпитого накануне, я почему-то заорал на весь вагон: "Рота подъём!!! " - и только после этого открыл глаза.
Услышав привычную команду, Володя с Олегом моментально открыли глаза и, не понимая, где они находятся, потянулись к воображаемому обмундированию. А я обнимал открывшую глаза Полину и не мог понять, почему я вдруг разбудил весь вагон.
Проснувшийся вагонный народ озирался по сторонам, понемногу приходя в себя. А несколько человек вопрошающе смотрели на меня. Их взгляды ничего хорошего мне не обещали. Нужно было срочно выкручиваться. Выручила моя "солдатская" смекалка. Что-то щелкнуло у меня в голове, я сделал скорбное лицо и начал свою "утреннюю проповедь".
- Друзья! Мне жалко нас всех! - произнес я со скорбной миной на лице.
Пассажиры недоумевающе уставились на меня. Но я почувствовал, что заинтересовал их и, не давая никому опомниться, продолжил:
- Нам осталось ехать чуть более суток, а кое-кому и того меньше. Неужели среди нас есть желающие проспать это время и потом с болью в сердце и со слезами на глазах вспоминать "напрасно проспатые часы"?!
Я так и сказал "проспатые". Пускай не совсем правильно, но меня все поняли. Ситуация виделась теперь по-другому. Меня даже стали благодарить. Прозвучали даже фразы типа: "Вот что значит будущий офицер!" Народ свою армию тогда еще любил. И только Полина, прижав свои губки к моему уху, прошептала: "Ну ты и наглец! " - и весело рассмеялась.
После того, как все обитатели нашего вагона умылись и почистили зубы, было решено устроить общий завтрак, а дальше - как пойдет. А пошло так: мы весь день что-то ели, что-то пили, пополняя свои запасы на больших станциях, где наш поезд стоял длительное время. Провизию и выпивку подносили прямо к вагону. Конечно, выпивку частникам продавать было нельзя, но ее испокон веку продавали, не особо это афишируя, и все об этом знали. Милиция, конечно, для виду гоняла торговцев, но это было так, для показухи.
Кстати, нам с Володей и Олегом новые товарищи платить ни за что не позволяли. Мужчины, почти все, тоже когда-то служили в армии и знали, сколько получает солдат срочной службы. Я помню, что за всю поездку мы платили всего два раза. Первый раз - за водку и шампанское проводнику, а второй раз - мороженщику, когда на какой-то станции покупали мороженое нашим девушкам.
Во время движения поезда мы всем вагоном пели, рассказывали всякие анекдоты, истории, небылицы ... Даже пробовали играть в бутылочку.
Так незаметно подошел вечер. Уставший за день, не выспавшийся из-за раннего подъёма народ, стал понемногу расходиться по своим купе и устраиваться на ночлег. У каждого в Ленинграде были дела, и приехать туда нужно было отдохнувшими и свежими.
Мы остались одни в своем отсеке. Сидели, обнявшись, на нижних полках, шептали друг другу какую-то романтическую чепуху, целовались, но не позволяли себе ничего лишнего, а тем более пошлого. Такое у нас было воспитание.
Часам к трем ночи, бодрствующими в нашем купе оставались только я и Полина. Олег, Володя и Аня с Олей уже спали на своих полках, а мы все никак не могли расстаться. Но усталость брала свое, и часа в четыре ночи мы тоже устроились спать на своих вагонных полках.
Конечно же, я снова проснулся раньше всех. За время службы на КП я привык спать по два-три часа в сутки. А тут я проспал около четырех часов подряд и проснулся полностью отдохнувшим и полным сил. Осторожно, чтобы никого не разбудить, я спустился с полки, сходил умылся и вышел в тамбур покурить. Наверное, полчаса я простоял там, куря одну сигарету за другой. Пытался представить себе, что же будет дальше, но так ничего определенного представить и не смог.
Тут в тамбур вышли Володя с Олегом, которые проснулись немного позже. Время подходило к завтраку, и мы по привычке испытывали чувство голода. Вернувшись в вагон, обнаружили, что наши девушки уже тоже не спят. Пока они ходили умываться и наводить красоту, мы накрыли завтрак из оставшихся продуктов и взяли у проводницы шесть стаканов чая. Кофе проводники тогда еще не делали. Решено было спиртного сегодня не пить. Хоть некоторые шальные головы из соседних купе и предлагали нам выпить "на посошок", но, зная, что в крупных городах свирепствуют военные патрули, а любимыми местами их "охоты" являются вокзалы и аэропорты, мы наотрез отказались. Никому из нас не хотелось попасть в комендатуру, отсидеть несколько суток на "губе" и вместо поступления уехать к себе в часть с "волчьей" записью в документах.
Мы позавтракали, собрали вещи. Поезд прибывал в Ленинград где-то около полудня. У нас было еще часа полтора. Так как наша дальнейшая судьба была неизвестна, мы записали номера телефонов и адреса девушек, пообещав связаться с ними, как только у нас будет что-то определенное. Так прошли последние минуты нашей поездки, и вот наш состав прибыл на Московский вокзал города-героя Ленинграда.
Попрощавшись с проводницей и многочисленными попутчиками, выслушав множество пожеланий удачи в свой адрес, мы вышли на перрон. Девушек встречали родственники, к которым они приехали в гости, так что долгого прощания не получилось, их ждало такси.
Выйдя на привокзальную площадь, мы обсудили наши дальнейшие действия. По документам я должен был прибыть в училище только завтра. А вот ребятам в своем нужно было быть уже сегодня вечером, но до этого им нужно было выполнить одно поручение. Оказывается, командир их взвода был коренным ленинградцем и это он посоветовал им поступать именно в ленинградское училище,
которое два года назад закончил сам. В Ленинграде проживали его родители, которым он попросил передать дальневосточные подарки: икру, рыбу и корень женьшеня. Ребята предложили поехать с ними.
Мы рассчитывали быстренько выполнить поручение и затем немного погулять по городу. Командир взвода еще в части подробно объяснил, как и на чем добраться с вокзала до его родителей, так что уже минут через сорок мы звонили в двери квартиры по нужному нам адресу.
Оказывается, лейтенант успел предупредить родителей о визите ребят. Точной даты он сказать не мог, но к встрече родители были готовы. Мы думали, что зайдем на минутку, отдадим подарки, передадим привет от сына и все - пойдем гулять по Ленинграду. Но не тут-то было. Нас пригласили пройти в большую комнату, усадили на диван и, пока мать лейтенанта собирала на стол, его отец, сам бывший офицер-ракетчик, подверг нас "допросу с пристрастием". Ему было интересно все. Да и нам нравилось отвечать на его вопросы, так как чувствовалось, что он действительно интересуется, а не отдаёт дань вежливости. Затем нас усадили за стол и накормили обедом: салатом из огурцов и помидоров, борщом, котлетами с картофельным пюре и клюквенным морсом. Всё было довольно просто, но очень вкусно и с душой приготовлено. А морс был наивкуснейший!
За обедом хозяйка дома засыпала ребят вопросами о сыне. Ребята даже не всегда успевали отвечать.
Вместо запланированных сорока минут мы пробыли в гостях два с половиной часа. Гулять по городу ребятам было уже некогда. Оказалось, что до их училища ехать довольно далеко, а прибыть туда нужно было не позднее 18-00. Так что времени у них оставалось в обрез. Мне гулять одному по совершенно незнакомому городу тоже не хотелось.
Хозяева подробнейшим образом объяснили, как добираться до наших училищ. К сожалению, нам нужно было ехать в разные стороны. Дальневосточникам - автобусом до метро, потом несколько остановок в метро и на другом автобусе до училища. А мне - сначала на метро доехать до Балтийского вокзала, оттуда на электричке до станции Горелово. А на станции должен был быть указатель, как добраться до училища, так как поступать ехали абитуриенты со всей страны.
Мы вышли с Олегом и Володей из подъезда или, как называли его наши гостеприимные хозяева, "парадного". Пообещав обязательно найти друг друга, мы на прощание обнялись и разошлись в разные стороны. Больше Володю и Олега я не встречал. Поступили они в училище или нет, я так никогда и не узнал.
Следуя указаниям родителей лейтенанта, я довольно быстро добрался до Балтийского вокзала и сел на ближайшую электричку до нужной мне станции. Ехать было недалеко, и уже через полчаса я вышел из электропоезда на станции Горелово.

Глава 7.

Как и предполагалось, прямо на перроне располагался указатель со стрелкой и надписью "ЛВВПУ ПВО - 500 метров".
Сойдя с перрона и двинулся в указанном направлении. Идти, и правда, оказалось недалеко. Через двадцать минут ходьбы неспешным шагом я оказался перед КПП. Справа от КПП был расположен памятник какому-то военному в плащ-палатке и под знаменем. Военный стоял таким образом, что из-под плащ - палатки виднелась только одна нога, обутая в сапог.
На КПП была специальная комната для прибывающих поступать в училище. Я представился, сдал документы, ответил на парочку дежурных вопросов, после чего посыльный, дежуривший в этот день, отвел меня и еще троих прибывших в четырехэтажное здание и сдал с рук на руки какому-то курсанту в звании старшего сержанта. Как потом оказалось, это был курсант последнего курса. Его курс в настоящее время проходил практику в войсках. Курсанты стажировались на должностях командиров взводов. Но несколько старшекурсников оставили в училище, где они стажировались командирами взводов среди абитуриентов. Фамилия нашего была Шпак. Я в уме сразу же представил, какие клички ему придумают, когда он попадет в войска.
Старший сержант Шпак объяснил, что в этом корпусе живут и готовятся к вступительным экзаменам абитуриенты. Причем абитуриенты, которые прибыли для поступления из воинских частей, занимали первый и второй этажи корпуса, а прибывших с "гражданки" селили на третьем и четвёртом этажах. Возле входа в наши помещения на первом и втором этаже постоянно дежурил дневальный. В его задачу входило не пропускать к нам "гражданскую абитуру". Не знаю почему, но в училище старались свести к минимуму контакты военных и гражданских абитуриентов на время вступительных экзаменов.
Нам показали наши койки и тумбочки. И вот наступил долгожданный момент, когда я смог переодеться из парадки в привычное х/б и сменить опостылевшие ботинки на "родные" кирзовые сапоги. И спасибо нашему старшине прапорщику Кочкину, который снабдил меня отличными портянками.
Затем нас строем отвели на ужин в столовую. По сравнению с нашей столовой в части эта столовая была огромна. На ужин был гуляш с картошкой, довольно вкусно приготовленный. И, забегая вперед, должен признать, что кормили в училище вкусно и сытно. Это потом мы узнали, что довольствие в училище шло по курсантской норме, а она была выше и разнообразнее солдатской.
После ужина мы строем дошли до нашей четырехэтажной казармы. Сержант Шпак, объяснив, что у нас сейчас два часа самоподготовки, затем общий просмотр программы "Время", вечерний моцион и отбой, подал команду "Разойдись!"
Я успел познакомиться с ребятами, которые прибыли в училище вместе со мной. Один из них был моего призыва, а двое других были "молодыми" по армейским понятиям. Оказалось, чтобы иметь больше шансов поступить в училище, эти двое ребят пошли служить в армию с весенним призывом и сразу после принятия присяги написали рапорты на поступление в училище. И хоть "службы они еще не видели", но при поступлении пользовались льготами солдат срочной службы. Я про такой способ поступления слышал в первый раз.
Я думал, что вся абитура сейчас направится в классы самоподготовки готовиться к экзаменам. Но не тут-то было. Кто-то направился на спортплощадку, кто-то, кому не хватило калорий за ужином, в "курсантскую чайную". А наша четверка отправилась в курилку. Там уже было несколько человек, которые раньше нас прибыли в училище.
Да, забыл отметить, что курсантов в училище почти не было. Первый и второй курс уже были на каникулах, а третий и четвёртый - на стажировке в войсках.
В части оставались только те курсанты, что стажировались, командуя абитуриентами. А всю службу в это время в училище "тянула" рота обеспечения. Все караулы и наряды по части были на них.
Вот один из служивших в этой роте и оказался с нами в курилке. От него мы и узнали все "тайны" нашего училища.
Оказывается, сами курсанты называли училище "Высшее военное конно-спортивное математическое училище с политическим уклоном".
В училище очень культивировались различные виды спорта. Говорили даже, что поступить в училище, не имея какого-нибудь спортивного разряда, было очень трудно. Первый спортивный разряд у меня был, правда, по радиоспорту, но был. А вот с математикой была засада.
Оказалось, что математика является чуть ли не профилирующим предметом в училище. Да и вообще от женщины, заведующей кафедрой математики, очень многое зависело. Почему-то начальник училища очень прислушивался к ее мнению. Ну а с абитуриентами она совсем не церемонилась. Вот такую информацию об училище получили мы перед тем, как отправиться спать.
Утром после зарядки и завтрака нас отвели в один из учебных корпусов, где мы должны были пройти "мандатную комиссию". Те, кто ее не проходил, сразу же отправлялся обратно в войска. На этой комиссии сверяли копии документов, которые мы выслали вместе с рапортом о поступлении, с подлинниками этих документов, находящимися у нас на руках. Потом нам задавали вопросы, проверяя нет ли расхождений с ответами в наших анкетах. У меня все совпадало. Но одного подполковника очень заинтересовала моя национальность.
Все дело в том, что с шестнадцати лет, со дня получения паспорта, у меня национальность была записана по отцу - эстонец. Доходило до анекдота, у моей сестры была национальность русская, а у меня - эстонец. Так получилось, что, когда моя сестра, которая старше меня почти на семь лет, получала паспорт, сотрудник паспортного стола, не заглядывая в ее "Свидетельство о рождении", спросил:
- Национальность?
- Русская, - ответила сестра. Так ей и записали.
Когда же я получал паспорт, то спросив меня о национальности и получив ответ "русский", паспортист заглянул в мое свидетельство, недоуменно посмотрел на меня и сказал: "Какой же ты русский, если у тебя мать - еврейка, а отец - эстонец?"
До этого с национальным вопросом я никогда не сталкивался и всегда считал, что на каком языке человек разговаривает, такой он и национальности. Я попробовал что-то объяснить паспортному работнику, но он не стал ничего слушать и сказал: "Давай так. Или ты сейчас сам решишь, какую национальность тебе писать, или иди домой, посоветуйся с родителями и завтра придешь снова".
Опять терять полдня в очереди в паспортный стол я не хотел. Да и не придавал я тогда никакого значения этому, так называемому, "национальному вопросу". Поэтому чисто по наитию сказал:
- Пишите "эстонец".
Я вновь отвлекся, но без этой биографической справки мой дальнейший рассказ был бы неполон.
Подполковник взял мои документы и куда-то ушел. Он появился минут через сорок и стал меня хвалить, что я хочу стать офицером, да еще и политработником. Я, конечно, не стал ему объяснять, что политическое училище я выбрал только потому, что для поступления в него не нужно было сдавать иностранный язык. Но, почему я молодец, поинтересовался. Во всем оказалась "виновата" советская статистика. Ребята из прибалтийских республик не особо стремились служить в армии и всячески старались от нее "закосить". А уж в военные училища шли единицы. А тут эстонец! Первая галочка для статотчета. Плюс отец - офицер запаса. Это галочка номер два - семейная династия. И плевать всем было, что отец мой из сибирских эстонцев. Правда, по-эстонски он немного говорил, но в самой Эстонии никогда не жил, а уж я - тем более. Еще подполковник, а он по службе был с кафедры русского языка и литературы, предложил мне вместо сочинения писать изложение, как писали плохо владеющие русским языком абитуриенты из союзных республик, в основном среднеазиатских. Не знаю, правильно ли я сделал, но от предложения отказался.
По русскому и литературе у меня всегда была пятерка, так что этого экзамена (сочинения) я боялся меньше всего.
На вопрос о других предметах я честно ответил, что с математикой у меня напряженка, чем очень огорчил своего нового покровителя. Он, конечно, пообещал с кем-то там поговорить, но по его виду я понял, что тут он бессилен.
Мандатная комиссия работала до самого обеда. После обеда по расписанию опять значилась подготовка к экзаменам, но специально в класс самоподготовки никого идти не заставляли. Я, конечно, попробовал посидеть в классе с учебником математики, но хватило меня на полчаса не больше. На улице стояла отличная погода. Ребята, с которыми я успел подружиться, собирались идти в "курсантскую чайную". Так назывался буфет на территории училища, где всегда была свежая выпечка, безалкогольные напитки, бутерброды и т.п. В очередной раз понадеявшись на русский авось и свое "эстонско - еврейское" счастье, я тоже пошел с ребятами в чайную.
После чайной мы прогулялись по территории училища, которая занимала немалую площадь. Вдоволь находившись по расположению, мы вернулись к нашей казарме и зашли в курилку. Там уже было несколько человек, которые закатывались от смеха, глядя на то, как бедный курсант-стажер учит ходить строем гражданскую абитуру. Будущие офицеры-политработники никак не могли двигаться строем, а самое главное - не понимали, зачем это нужно. И если нам можно было просто приказать, то гражданская абитура пока еще к армии никакого отношения не имела. Присягу они ещё не принимали, в училище еще не поступили. Бедный курсант-стажер, наверное, сотни раз уже проклял себя за то, что остался на стажировку в училище, а не поехал в войска.
Ну а для нас, военной абитуры, лучшей жизни и желать не приходилось. После подъема - зарядка и завтрак. После завтрака - консультации по сдаваемым предметам. Затем обед. После обеда - самоподготовка, вместо которой мы бегали в чайную, гуляли по расположению или травили анекдоты в курилке. После ужина было так называемое "свободное время". Я не знаю почему, но от ужина до отбоя мы были вольны делать что угодно, кроме как покинуть расположение училища и распивать спиртные напитки.
После более чем года ежедневных дежурств на КП и нарядов "через день на ремень", для многих началась "райская жизнь".
Так прошла первая неделя в училище. Ничего особо интересного за это время не произошло. На консультациях мы слушали преподавателей, которые рассказывали, как будут проходить экзамены по их предметам. На наши вопросы они отвечали очень исчерпывающе и, главное, дружелюбно. Да и вообще вели себя с пониманием того, что у солдат срочной службы со временем на подготовку к экзаменам была большая напряженка. Поэтому за время консультации старались как можно подробнее и обстоятельнее ответить на все вопросы и напомнить тот материал, который будет в экзаменационных билетах.
И вот подошло время консультации по математике. Как нам сообщили, проводить ее будет сама заведующая кафедрой.
В назначенное время мы собрались в классе и с некоторым трепетом ожидали женщину, о которой уже неоднократно слышали "страшные вещи". От этой женщины зависела дальнейшая судьба многих из нас, ну а моя-то - точно. И вот команда дежурного:
"Встать! Смирно!" Такая команда согласно Уставу всегда подается, когда в помещение заходит старший по званию или должности. В военных учебных заведениях такая команда подается и тогда, когда в класс заходит преподаватель, который не имеет воинского звания.
Мы дружно вскочили. В класс вошла невысокая, довольно худая женщина, которой было далеко за...
Она прошла через весь класс к доске, повернулась к нам лицом, обвела весь класс не обещающим ничего хорошего взглядом и довольно скрипучим голосом сказала: "Садитесь".
Не знаю как кому, но с первых же ее слов мне стало не по себе. Для начала она нам объявила, что ничего по предмету нам объяснять не будет, мотивируя это тем, что мы знали, куда собрались поступать, методички для поступления у всех были, а в этих методичках перечислялись все темы, вопросы из которых будут на экзамене. Так что, если мы чего-то из этого не знаем, то и нефиг было ехать поступать.
В экзаменационном билете будут два устных вопроса и пример. Получить "отлично" сможет только тот абитуриент, который правильно ответит на оба вопроса и решит пример, а также ответит на дополнительные вопросы.
Оценку "хорошо" получают те, кто не ответит на дополнительные вопросы. Ну а тот, кто "завалит" один из устных вопросов, получает "удовлетворительно", но поступить с этой оценкой в училище практически невозможно.
Причем произносила она это тоном человека, которому мы все будто были что-то должны по жизни, при этом глядела она на нас, как на толпу каких-то недорослей.
Затем заведующая кафедрой великодушно позволила нам задавать вопросы. Нашелся среди нас один умник, который попросил что-то объяснить в каком-то уравнении. Боже! Сколько нелестного о себе ему пришлось выслушать из уст, казалось бы, интеллигентной женщины, к тому же имеющей ученую степень доктора наук. Так ругаться не умели даже торговки на Центральном кишиневском рынке, а они мало в чем уступали своим одесским коллегам с Привоза.
Когда заведующая кафедрой и доктор наук немного успокоилась, то снизошла до вопроса:
-Еще у кого-то есть вопросы?- надеясь, что после произошедшего вопросов больше не последует.
И тут в меня "как черт вселился". Подняв руку и дождавшись разрешения говорить, я насколько мог вежливо, но, вложив в голос весь сарказм и иронию, спросил:
-Скажите, пожалуйста, зачем офицеру-политработнику знание математики на таком высоком уровне? Я понимаю, зачем нужн0 знание материальной части войск ПВО, Уставов, истории СССР, марксизма-ленинизма, даже педагогики, ведь каждый офицер - еще и воспитатель для своих подчиненных. Но математика-то ему зачем?
Заведующая математической кафедрой внимательно посмотрела на меня и... улыбнулась! Да! И в ее взгляде даже появилась заинтересованность и что-то человеческое.
- Я посмотрю, будете ли Вы такой же смелый на моем экзамене, товарищ абитуриент? - произнесла она и вышла из класса.
Подошло время обеда, и мы строем отправились в столовую. Пообедав, все собрались в курилке и стали обсуждать, чем будем заниматься во время самоподготовки. Предложения поступали типа "сходить в чайную", "побродить по расположению"... Кстати, "побродить по расположению" стало одним из любимейших наших занятий после обеда. Дело в том, что мы нашли одну отдаленную курилку, которая находилась прямо возле забора, ограждающего территорию училища. Забор был не из сплошных досок или кирпичный, как у нас на КП, а состоял из секций в полтора человеческого роста. Секции были сварены из металлического уголка, а к уголку точечной сваркой была приварена сетка-рабица. Проход такой забор закрывал, а вот видно и слышно было все. Да что долго объяснять! Все бывали в зоопарке. Так там такие заборы были вокруг вольеров с животными.
С другой стороны забора проходила дорога, которая соединяла станцию Горелово с одноименным поселком. По этой дороге часто ходили местные девушки, которые совсем не прочь были познакомиться и поговорить с "будущими офицерами".
В таких знакомствах и разговорах мы и проводили время, отведенное на самоподготовку.
Но в этот день, а это был четверг, сходить в дальнюю курилку у нас не вышло. Всей "военной абитуре" объявили построение.
Сержант Шпак приказал нам идти в каптерку получать белье, затем мы строем отправились в баню.
Конечно, сравнивать баню в нашей части и баню в училище - это как сравнивать дар божий с яичницей.
В этой бане была даже парная с полками, раскаленными камнями, чтобы поддавать пару, и березовыми вениками. Это не несколько душевых кабинок, как на нашем Узле связи, где можно было лишь успеть ополоснуться, так как времени на помывку отводилось довольно мало. Скажу честно, так хорошо и с таким удовольствием я не мылся уже давно. Никакое джакузи не доставит такого удовольствия, какое мы получили в курсантской бане. После парилки, мы мылись из банных тазиков, которые, а я это знал с детства, назывались "шайками", терли друг другу спины выданными банщиком мочалками, затем ополаскивались в прохладном душе. Кайф! Вы скажете, что так можно было помыться в любой городской бане. Не спорю! Но кто бы нас отпустил в ту баню? А те, чрезвычайно редкие, увольнения, что нам давались, тратить на мытье в городской бане не стал бы и последний идиот.
После бани мы опять собрались в курилке возле казармы, где меня и отыскал мой "покровитель" - подполковник с кафедры русского языка и литературы.
Отозвав меня в сторонку, "покровитель" сказал, что мной интересовалась заведующая кафедрой математики. А так как я состоял у этого подполковника на "национальном" учете, то и разговаривала она с ним. К своему огромному удивлению я узнал, что, оказывается, понравился этой мегере с научной степенью. По ее словам, я единственный, кто задал "толковый вопрос" и выглядел при этом смелее и умнее всего этого "стада запущенных недоучек". А узнав, что у меня уже есть диплом техникума, она сделала какую-то пометку в своей записной книжке и, сказав: "Ну что ж, посмотрим", - удалилась.
- Она, Светлана Николаевна, - только сейчас я узнал, как зовут главную математичку училища, - нормальная женщина. И к курсантам она относится со всей душой, а вот абитуриентов почему-то не любит, - объяснил мне подполковник.
Его слова вселили в меня кое-какой оптимизм. К тому же, когда мы жили в Риге, мою классную руководительницу тоже звали Светлана Николаевна. Своим хорошим знанием русского языка и любовью к литературе я во многом обязан именно ей.