– Неженственная я, видите ли, веду себя как мужик. Нет во мне, понимаете ли, женского начала, – ворчала я под нос, отодвигая пианино. – Если во мне нет женского начала, то в тебе, Обмылкин, нет мужского конца! Уж есть с чем сравнить. И гвозди ты не умеешь заколачивать!
Обмылкин меня не слышал – вчера мы с Петюней расстались. Спустя полгода вполне душевных отношений вдруг выяснилось, что готовлю я даже хуже его бывшей, кость в плече у меня широка, а в тазу, наоборот, узка, грудь мала, стопа крупна. И вообще, весь мой облик не воздушный, к поцелуям не зовущий.
– И ростом ты с гренадёра, это взращивает во мне комплекс! Все пялятся, когда мы вместе идём по улице. Я себя чувствую так, словно выгуливаю домашнего жирафа!
– Как будто ты только сегодня заметил, что на полторы головы ниже меня, – возмутилась я.
– Ниже тебя быть нетрудно, сто восемьдесят-то восемь сантиметров. Но не только в этом дело. Ты просто затюкала меня своей самостоятельностью и активностью! – брезжил слюной раскрасневшийся Петечка. – Баба должна быть кроткой и слушаться мужика, он в доме хозяин, а ты не даёшь мне себя проявить. Даже замок в новую дверь сама врезала!
– Я просто берегу твои пальцы. Ты же чуть не лишился руки, пока вешал зеркало.
– Ну, подумаешь, ударился несколько раз, с кем не бывает. Ты, Шурка, баба с яйцами, а мне нужна женщина. Чувствуешь разницу? Всё, прощай!
И он так шандарахнул этой самой новой дверью, что то самое зеркало в прихожей рухнуло.
– Понятное дело, гвоздь не выдержал, его-то вбивал хозяин дома, – продолжала я изливать душу бабушкиному пианино.
Отодвинуть музыкальный инструмент было важно – за него завалился один из томов сочинений Ленина. Нет, я не решила успокоить разбитое сердце философским трудом вождя мирового пролетариата. За собранием пера Владимира Ильича с минуты на минуту обещались прийти.
Не так давно мы с Обмылкиным переехали в отошедшую мне по наследству квартиру бабушки. Решив, что в свои тридцать с небольшим ещё слишком молоды для проживания в винтаже, стали избавляться от бабулиного скарба через «Авито». Уже удалось сбагрить каким-то сумасшедшим коллекционерам бюст Троцкого, ковёр с оленями и репродукцию картины «Гагарин и пионеры». Сегодня же обещались прибыть очередные ценители старых книг и мебели.
Заблаговременно освобождая шкаф от томов и водружая их на пианино, я уронила один за «Красный октябрь». Шваброй вытолкнуть талмуд не удавалось – он за что-то зацепился. Пришлось переставлять килограммы писания на пол и бороться с полированной махиной.
Злость на сбежавшего Обмылкина и в придачу на Ленина придала сил, и наконец я одолела клавишного монстра. Из плотного кружева паутины выудила «Материализм и эмпириокритицизм» и несколько пластмассовых игрушек. Видимо, в детстве за пианино у меня был тайник с сокровищами.
Едва смахнула с тома многолетнюю пыль, как в домофон позвонили.
– Здравствуйте, я по объявлению, – пробасили из трубки голосом Шаляпина.
Через пару минут, открыв дверь, я чуть было не ляпнула:
– Вы женщина? – но удержалась.
На пороге возвышалась дама лет пятидесяти, мечта любого тренера по баскетболу и ужас Обмылкина. Высока она была настолько, что даже я взирала снизу. На идеально прилизанных пшеничных волосах сидел алый берет, на лыжеподобных ногах – такого же цвета обувь. Кокетка.
– Я за Лениным, – сообщила покупательница.
– За Лениным – это в Мавзолей, – ляпнула я, – а здесь всего лишь пятьдесят пять томов его авторства.
Женщина натянуто улыбнулась, склонившись, прошла в дверной проём и принялась разуваться. Выстроила башмаки по линеечке, смотала шнурки в трубочки, всунула их внутрь обуви. Завораживающее зрелище.
– Ведите, – наконец с предвкушением в голосе велела дама.
В зале я продемонстрировала собрание. Покупательница любовно провела рукой по синим обложкам.
– Боже, в идеальном состоянии, – впала она в такой трепет, что заговорила на тон выше. – Это наследие сохранили ваши родители?
– Покойная бабушка.
– Наверное, она была прекрасным, удивительным человеком.
Перед глазами всплыла картина: бабушкин день рождения, толпа родственников и подруг-пенсионерок. В бархатном платье с камеей бабуля, учитель музыки, бравурно исполняет за пианино блатные песни с сигаретой в зубах. Все в восторге.
А как достойно она вела себя на смертном одре:
– Хоронить меня требую под «Прощание славянки», «Похоронный марш» Шопена – редкостная нудятина!
– Не поспоришь, – сейчас согласилась я. – Регина Всеволодовна была удивительной личностью, очень по ней скучаю.
В серых глазах дамы промелькнуло сочувствие.
– Спасибо вашей бабушке, для меня эти книги просто бесценны. Кстати, две соточки за такси не скинете?
– Скину, – вздохнула я. – И до такси помогу донести. Шутка ли – столько макулатуры.
– Вот именно, литература, – не расслышала та, – с большой буквы литература! Скажите, а больше ничего такого же интересного у вас нет?
За светской беседой о классах бетона, правительстве и непомерно растущем аппетите ЖКХ нечаянные гости умяли все мои бутербродные запасы. Их аппетит ничуть не уступал жилищно-коммунальному хозяйству. Разморенный горячим чаем и вниманием Зинаиды Георгий не торопился приступить к осмотру шкапчика. На меня внимания парочка не обращала, а разговор я могла поддержать лишь междометиями. Посему, услышав трель домофона, бросилась в прихожую с такой радостью, словно ждала самого дорогого человека в жизни.
– Добрый день, мы договаривались по поводу секретера.
Тембр вмиг нарисовал в воображении человека интеллигентного и импозантного.
– Валерий?
– Да.
– У нас маленькая неприятность, Валерий.
– Вещь уже продана?
– Нет, что вы, всего лишь лифт не работает, вам придётся подниматься на девятый этаж пешком.
– А, – голос мужчины заметно расслабился, – мелочи.
Мне показалось, прошли считаные секунды, когда в дверь позвонили. Я открыла, ничуть не запыхавшийся Валерий располагающе улыбнулся:
– Ещё раз здравствуйте.
Он тщательно пошмыгал щегольскими лаковыми туфлями о коврик и лишь потом переступил порог. Оказался покупатель именно таким, коим я его и успела представить. Ухоженным мужчиной без возраста, лишних килограммов и, судя по качественному пальто, материальных проблем.
Закрывая за Валерием дверь, я увидела, как из лифта выходит соседская девочка. Вновь прибывший это тоже заметил.
– А вы шутница, – улыбнулся он.
– Честное слово, я была уверена, что лифт до сих пор не починили.
– Пустяки. Как раз сегодня пропустил утреннюю пробежку, вот, наверстал.
Разувшись, Валерий мимоходом глянул в кухню, поздоровался с Георгием и Зинаидой. Последняя так и застыла с поднесённой ко рту кружкой и приосанилась. Дамочкин бюст под джемпером вновь надулся.
– Георгий, скоро такси приедет, пойдёмте, хоть взглянете на шкапчик, – напомнила я дядьке о цели его визита.
Доцент нехотя встал из-за стола и поплёлся в мою сторону. Надзирательница потрусила следом. Я пропустила всех троих вперёд и быстренько, пока никто не видит, приосанилась у зеркала. Прискорбно, но на мне ничего не надулось. И как Зинаида проделывает сей фокус?
В зале я развела мужчин по разным углам, к их потенциальным покупкам.
– Неплохо, – прокомментировал Валерий, оглядывая дубовый секретер. – Похоже, действительно не фабричная вещь. Позволите открыть ящички?
– А правая-то дверочка не закрывается, – пробухтел Георгий.
– Конечно, – кивнула я Валерию и подошла к Георгию: – При закрывании правую дверочку нужно просто чуть приподнимать вверх.
Георгий приподнял.
– А вы наверняка знаете, что это – единичный экземпляр? – отвлёк меня Валерий, и я направилась к нему:
– Стопроцентно, это мой дедушка…
– У него были золотые руки! – перебила Зинаида и, в один прыжок оказавшись рядом с Валерием, погладила столешницу секретера, а заодно – будто случайно – кисть мужчины.
Кое в чём бойкая баба угадала: руками дедуля в самом деле обладал золотыми. В том плане, что был первоклассным шулером. Этот комодище Афанасий Палыч, конечно же, не смастерил, а выиграл в карты.
– А с левой-то что делать? – напомнил о себе Георгий, испепеляя покупателя номер два взглядом.
– А левую при закрывании чуть тянуть вниз, – подсказала я, спеша к нему.
– Логично, – пробормотал доцент и потянул.
Сама собой приотворилась правая дверца.
– Странно, до сегодняшнего дня срабатывало... Попробуйте одновременно приподнимать и тянуть.
Недовольно сопя, Георгий попробовал, но шкаф словно насмехался.
– Давайте так, – предложила я, – вы приподнимаете правую, а я тяну левую.
Вместе мы справились.
– Неудобненько, – резюмировал Георгий. – Самому, похоже, шкапчик не закрыть, а помогать мне некому, я живу один.
На это заявление отреагировала Зинаида.
– В чём у вас проблема, Георгий? – подошла она к нам.
– Да вот, дверцы плохо закрываются.
Подтверждая его слова, правая створка приоткрылась, точно кто-то невидимый выпихнул её изнутри.
– Вещи, они тоже живые и любят ласку, – неожиданно томно произнесла женщина и без труда прижала дверцу.
Тут же выскочила левая. Зинаида прихлопнула и её. Потом правую. Затем снова левую. В конце концов ей это надоело, и она ласково вдарила кулаками в обе двери. Шкаф пошатнулся и принял первозданный вид.
– Иногда необходима лёгкая женская рука, – заключила Зинаида. – Да, Георгий?
Тот сглотнул.
– Да… женщины… то есть её лёгкой руки порой так не хватает…