Ведьма Василиса жила в лесу, как и полагается приличной ведьме, — с чёрным котом, говорящим самоваром и шкафом, который время от времени выдавал пророчества. Всё бы ничего, но сердце у Василисы было пустое.
— Почему ты одна? — ворчал самовар. — Вон у Бабы Яги кавалеры каждую неделю. А у тебя только жаба под подушкой!
— Не твой кипяток, — фыркала Василиса и листала «Магию и Чары на каждый день».
Однажды она решила: хватит. И достала старый бабушкин рецепт любовного зелья. Почерк был нечитаемый, но слова «бровь единорога» и «капля мужского пота с балкона третьего этажа» разобрать удалось. Василиса плюнула на нюансы — и сварила, что смогла.
На следующее утро у её порога стоял Он.
Высокий, в мятой рубашке, с двумя разными носками, но с такой улыбкой, что и жаба вздохнула.
— Простите, — сказал он. — Я шёл на работу, поскользнулся, пролил кофе, и… не знаю как, но оказался здесь. И мне почему-то кажется, что я вас люблю.
Василиса подозрительно покосилась на кота.
— Ты опять капал зелье в дождевую воду?
— Мяу, — ответил кот с видом святого.
С того дня мужчина — его звали Сева — остался. Они варили зелья, спорили, кто будет выносить метлу, и иногда по пятницам шкаф устраивал им гадание на тарелке.
А самовар просто счастливо пыхтел в углу.
— Ну наконец-то. А то тоска…
Сева оказался не только красивым, но и чертовски обаятельным — буквально. Потому что после их первого поцелуя в лесу выросло два цветущих куста роз, хотя Василиса точно знала, что сажала там капусту.
— Это был магический поцелуй, — пробормотал шкаф, выплюнув сердечко из лаванды.
— Поздравляю, — буркнула жаба, сидя на подоконнике и злобно тараща глаза на Севу. — Только попробуй её бросить. Я тебя сама в мыша превращу, и будешь жить под веником.
Сева прикусил губу. Он считал, что понимает женщин. Но ревнивая жаба с магическим дипломом — это было новое.
— Милая, — Василиса гладила жабу по спине, как дипломированного психотерапевта, — это просто химия. Не начинай свои зелёные сцены.
Жаба зарычала. Да-да, зарычала. Василиса поставила на неё зелье "Лёгкого спокойствия" и подумала, что пора бы навестить Министерство Любовной Магии. Ну, на всякий случай — вдруг поцелуй действительно что-то активировал.
Министерство располагалось между булочной и почтой, в здании, которое было видно только тем, кто недавно влюбился, или хотя бы пять раз пытался.
— Добро пожаловать, — сказал инспектор Купидончик №3, по совместительству архангел-секретарь. — У вас активировался поцелуйный триггер. Ваша связь подлежит регистрации.
— Мы только пару раз целовались! — возмутилась Василиса.
— Ага, — подмигнул Сева. — Но как!
— По закону магии, — продолжал Купидончик, — если поцелуй вызвал цветение, выпадение звездопада или спонтанный запуск балалайки, пара обязана либо подтвердить, либо аннулировать связь.
В этот момент жаба вломилась в кабинет и шлёпнулась на стол.
— Я против! Она слишком хороша для него!
Купидончик снял очки.
— Хм. Прецедент. Вмешательство магического фамильяра. Будем оформлять испытательный срок.
— Что это значит? — прошептал Сева.
— Вы живёте вместе 30 дней. Если за это время:
Никто не обращается в мышь;
Ни один шкаф не требует развода;
Жаба не пишет жалобу —
тогда любовь признаётся официальной.
Через 30 дней:
— Ну… — протянула жаба, сидя в круге из лепестков. — Он готовит вкусно, метлу пылесосит, на меня говорит «уважаемая амфибия». Сойдёт.
Кот промурлыкал:
— Ага. Только в следующий раз пусть зелье варит по рецепту, а не по наитию. А то мало ли, кого бы притянуло…
Василиса и Сева переглянулись. И поцеловались.
На этот раз не выросло ничего. Просто стало так хорошо, как будто весь мир — это их дом.
А в шкафу кто-то тихо сказал:
— Вот теперь всё по-настоящему.
— Мы же договаривались, никаких авантюр, — бурчал самовар, пока Василиса упаковывала рюкзак.
— Это не авантюра. Это… квест! — с восторгом сказала она, засовывая в котомку фляжку с чаем, мыло с заклинанием «антисглаз» и запасное нижнее бельё, зачарованное на обаяние.
Сева появился с картой.
— Нам нужно достать Сердечный Камень Ромашковых Холмов. Без него ты не сможешь закончить зелье истины. А я хочу знать, как ты на самом деле ко мне относишься.
— Я тебя уже целую каждое утро. Что тебе ещё надо?
— Подтверждение с печатью.
Они шли через Волшебный Бор, где деревья шептались, сплетничая про прохожих. Сева постоянно оглядывался:
— Они только что сказали, что у меня симпатичные ямочки?
— Угу. А ещё что ты дышишь, как влюблённый ёжик. Деревья всегда правы.
На опушке их встретила фея-контролёр в жилетке:
— Плата за проход: одно признание в любви, одно извинение и один комплимент жабе.
Сева вздохнул:
— Василиса, я люблю тебя. Прости, что однажды назвал твою метлу «пылесосом с характером». А вы, уважаемая жаба, невероятно зелёная сегодня.
Жаба удовлетворённо кивнула, и фея пропустила их.
На холмах оказалось не так спокойно, как они думали. Камень охраняла старая заколдованная сова, любящая загадывать загадки:
— Что нельзя купить, но можно подарить, потерять и унести с собой?
— Любовь? — предложил Сева.
— Умно. Но нет. Это шарфик, забытый у любимого на шее. Ха-ха! Шучу. Конечно, любовь.
Сова хихикнула, превратилась в пыль и исчезла, оставив перед ними Камень — пульсирующий, тёплый, будто живой.
Когда Сева прикоснулся к нему, он начал светиться.
Когда прикоснулась Василиса — заиграла музыка.
А когда они взялись за руки — появился портал.
— Хочешь прыгнуть? — спросила она, с прищуром.
— Только если ты со мной.
— Учитывая, что у меня в рюкзаке мыло и нижнее бельё с чарами, — ухмыльнулась она, — я готова ко всему.
Они шагнули в портал — и исчезли в вспышке, оставив только одинокий самовар, бурчащий в траве:
— Молодёжь пошла… Ни карты, ни расписания.
Когда свет портала угас, Сева и Василиса обнаружили себя… в странном месте.
Дома одинаковые, лица прохожих — спокойные, но абсолютно безэмоциональные.
Никаких парочек. Никаких улыбок. Никаких поцелуев.
— Что-то тут не так, — прошептал Сева, инстинктивно взяв Василису за руку.
Тут же с неба что-то завизжало, и над их головами развернулся огромный транспарант:
«Физический контакт — штраф! Проявления чувств — на учёт!»
— Ш-ш-ш! — прошипела бабуля в сером халате, вынырнув из кустов. — Прячьтесь! У вас глаза блестят! Это подозрительно!
Их быстро спрятали в подвал у бабушки Зоры — старой травницы, которая тайно выращивала мяту, валерьянку и... ромашку. Аромат которой, по местным законам, считался запрещённым возбуждающим веществом.
— Здесь чувства — под запретом с тех пор, как Верховная Комиссия Логики пришла к власти. Они считают, что любовь мешает здравому смыслу.
— В этом есть логика, — буркнул шкаф, появившись из ниоткуда. — Но мне скучно.
Василиса осмотрела местность с заклинанием «эмоционального фона». Всё светилось тускло-серым. Только одно место на карте сияло тёплым оранжевым.
— Это очаг сопротивления. Там живут те, кто помнит, что значит чувствовать.
— Мы туда. Нас не остановить, — сказал Сева и тут же чихнул от контрабандной ромашки.
Очаг оказался подземным кафе.
Название: «Чашка Сочувствия».
Официант подавал капучино с пенкой в виде сердечка — и делал это шёпотом.
— У нас тут группа взаимных симпатий. Подпольные признания. Иногда — обнимашки. Тайные.
Василиса восхищённо ахнула.
— А целоваться можно?
— Только под одеялом, при свечах и при наличии лицензии на эмоцию.
Сева взглянул на Василису и прошептал:
— Нам нужно пробудить чувства в этой деревне.
— У тебя есть план?
— Да. Я поцелую тебя так, чтобы розы взорвались даже сквозь бетон.
Так и случилось.
В ту же ночь, в центре деревни, под фонарём, они поцеловались. Камень Ромашковых Холмов у них в руках запульсировал, выпуская волну магии. Она ударила по крышам, деревьям, сердцам. Люди проснулись. Кто-то впервые в жизни заплакал. Кто-то засмеялся. Кто-то влюбился — прямо на месте.
Утром жители сами выгнали Комиссию Логики — вежливо, но твёрдо.
Когда деревня снова зацвела, бабушка Зора вручила им письмо.
— Это из будущего. Адресовано вам двоим. От ребёнка. Вашего.
Василиса распечатала и прочитала:
Спасибо, что вернули любовь. Иначе меня бы просто не было.
С любовью,
ваш сын — Тихон Васильевич Сева-Ромашкин.
Сева заплакал. Василиса тоже.
Шкаф, не выдержав, уронил носовой платок.
Даже жаба всхлипнула. Хотя потом заявила, что это просто пыль.
Сцена 1: Утро на двоих
Василиса просыпалась раньше всех. Обычно — от того, как Сева пытался незаметно прижаться к ней сзади, шепча:
— Я просто хочу согреться. И вдохнуть немного тебя.
— Угу, только дышишь, как дракон в спячке, — бурчала она, не открывая глаз, но уже улыбаясь.
На кухне самовар тихонько булькал от умиления, а жаба охраняла булочки с корицей.
Пока кот вылизывал тарелку из-под сливочной каши, Сева обнимал Василису сзади у плиты, пока она помешивала зелье бодрости. Иногда случайно вместо него варился компот с эффектом «признаться в симпатии первому встречному». Был случай…
Сцена 2: Рынок эмоций
Каждую субботу в деревне проходил Ярмарочный Базар Чувств. Там продавали варенье из воспоминаний, платки с отпечатками нежности и перцы, от которых хотелось признаться в любви всем сразу.
Сева вёл Тихона за руку — их шестилетнего сына, который вечно пытался обменять папу на воздушного единорога.
— Можно мне два килограмма доверия и пригоршню флирта? — просила Василиса. — Мне на пирог.
— Снова тот пирог, после которого все соседи начали строить качели в форме сердца? — прищурилась жаба.
Сцена 3: Спор у плиты
— Ты положил туда слишком много обожания! — возмущалась Василиса, нюхая зелье, которое они варили вместе.
— А ты — слишком мало юмора! Кто вообще варит любовное зелье без щепотки иронии?
— Кто вообще варит его в кастрюле для супа?!
— Мы!
В итоге получилось зелье, от которого соседи начали петь серенады и устраивать танцы под луной.
Сцена 4: Вечер на крыше
Когда Тихон засыпал, Василиса и Сева забирались на крышу их дома, завёрнутые в одно большое заколдованное одеяло. Оно мурлыкало.
— Помнишь, как всё начиналось? — спрашивал Сева, глядя на звёзды.
— Конечно. С недоваренного зелья и твоих разных носков. А теперь ты мой. Официально. Со штампом и жабой.
— А ты — моя. Со зельем, поцелуем, и самоваром, который до сих пор ставит нам чай в зависимости от настроения.
Они целовались — просто, спокойно, как умеют те, кто больше не ищет. Потому что уже нашли.
А где-то в шкафу тихо щёлкнуло.
Это началась новая глава. Самая простая. Самая настоящая.
Семейная.