Землянка для Космического Императора

Глава 1

Лика

Боль пронзает раньше сознания. Глухой, горячий ком под ребрами, наполняющийся жаром с каждым неосторожным вздохом. Я пытаюсь вдохнуть глубже, и мир взрывается ослепительной белизной где-то на стыке мозга и затылка.

Отлично. Просто замечательное начало дня, Лика Волкова.

Медленно открываю глаза, и меня охватывает головокружение от диссонанса. Вместо привычного белого потолка медотсека над собой я вижу… багровое небо. Густое, синевато-багровое, как старая гематома. По нему плывут маслянистые фиолетовые облака. И две луны. Одна тёмно-оранжевая, а вторая ядовито-зеленая, словно сошедшие со страниц тех самых голографических романов, которые я с легким стыдом проглатывала в ординатуре.

Ну, и нашла я приключений на свою…голову, — мысль стучит в висках, едкая и усталая.

Я лежу на чем-то холодном и мокром. Камень. Твердый, шершавый, пронизывающий спину ледяным холодом сквозь тонкий материал термобелья.

Пытаюсь повернуть голову, и шея отвечает простреливающей болью, очень похожей на хлыстовую травму. Краем глаза вижу, что мой скафандр сорван. Он висит клочьями на плечах и бедрах, его обугленные края впиваются в кожу. Шлема нет. Что ж, дышать придется тем, что есть.

Делаю осторожный, неглубокий вдох. Воздух обжигает легкие не химическим ожогом, а просто… чужеродностью. Пахнет озоном после грозы, влажной землей и чем-то металлическим, словно я прилегла отдохнуть у работающего плавильного цеха. Сыро. И очень холодно.

Врач-реаниматолог, точнее та часть меня, которая не спит даже в коме, запускает выверенный годами алгоритм.

Состояние: стабильно-тяжелое. Дыхание: поверхностное, болезненное. Предположительно, перелом ребер слева. Пульс: частый, слабый. Клиника кровопотери и шока.

— Прекрасно, — с горькой усмешкой срывается с моих пересохших от обезвоживания губ. — Ладно, что у нас дальше?

Сознание: ясное. Ориентация: нарушена кардинально. Зрение: в норме, если две луны — не галлюцинация.

Пытаюсь приподняться на локте, и это оказывается стратегической ошибкой. Белая, горячая волна боли накатывает, смывая все мысли. Падаю обратно на камень, хватая ртом едкий воздух, и в глазах темнеет. Слезы подступают рефлекторно. Я не плачу. Это чистая физиология, ничего личного.

Лежу, смотрю на багровое небо и пытаюсь собрать в кучу обломки памяти, разбросанные по сознанию, как осколки стекла. Последнее, что помню с ясностью… Вспышка. Не световая, а ударная.

Весь “Гиппократ” содрогнулся, заскрежетал, словно живое существо в агонии. Сирены. Оглушительные, пронзительные. Автоматический голос, до неприличия спокойный: “Столкновение с неизвестным объектом. Разгерметизация”.

Я в центральном медотсеке. Мы готовились к выходу из подпространства. Чашка с бодрящим порошком вместо кофе летит в невесомость. Крики. Голос стажера Саши, такой молодой и перепуганный: “Доктор Волкова!” Потом грохот. Звезды за иллюминатором пустились в бешеный вальс. Удар головой о что-то твердое. Сотрясение. Вот откуда туман в голове и тошнота.

Помню, как изо всех сил тянулась к аварийному шкафу. Лицо капитана, перекошенное усилием удержать нашу махину. Маленькая голографическая фотография. Я и мама на Байкале, и она уплывает от меня в черноту разгерметизированного коридора, словно последнее прощание. Потом оглушительный скрежет. И тишина. Абсолютная.

А теперь я здесь. На камне. Разбитая. И, кажется, совершенно одна во всей этой необъятной и равнодушной вселенной.

Собираю волю в кулак. Шевелю пальцами рук. Получается, хотя и с трудом. Пальцы ног тоже слушаются. Значит, со спинным мозгом порядок. Маленькая, но такая важная победа.

Осматриваюсь, не двигая головой, скользя взглядом по каменным выступам, покрытым склизким лишайником странного фиолетового цвета. Вижу обломки… оплавленные, очень похожие на фрагменты корпуса “Гиппократа”. Значит, я не одна. Надо встать. Найти укрытие, воду. Но тело, мой главный и вышедший из-под контроля инструмент, отказывается. Оно хочет только лежать и надеяться, что это сон.

Именно в этот момент я слышу скрежет камня неподалеку. Это не ветер. Не крики гипотетических птиц. Это шаги. Тяжелые, мерные, неспешные. Кто-то очень большой приближается ко мне.

Сердце начинает колотиться где-то в горле, боль в боку вспыхивает с новой силой. Страх, холодный и безжалостный, сжимает горло. Я замираю, стараясь даже не дышать, прикрыв веки, но оставив узкую щелку.

Существо останавливается рядом. Оно отбрасывает на меня огромную, широкоплечую тень. Я вижу его массивные ноги, обутые в ботинки из толстой, потрескавшейся кожи и тусклого металла. Оно наклоняется, и я инстинктивно зажмуриваюсь, притворяясь бесчувственной. Старая, как мир, уловка раненого животного. Может, получится обмануть его?

Чувствую его взгляд на себе. Физически. Словно по коже водят чем-то тяжелым и холодным. Потом грубое прикосновение к плечу. Пальцы, твердые, грубые, когда он переворачивает меня на спину, но они обжигают кожу не как сталь, а как раскаленный металл. Не могу сдержать короткий, сдавленный стон, когда острая и неумолимая боль снова пронзает мое тело.

Открываю глаза. И уже четко вижу его.

Он почти как человек. Ростом под два с половиной метра, может, больше. Широкий в плечах. У него не тело, а рельефные мышцы от взгляда на которые пересыхает в горле. Я ощущаю как от него исходит какая-то пугающая, но одновременно с эти завораживающая сила. Его кожа…или костюм, пока трудно разобрать, серебристо-серая, с матовым металлическим отливом, словно его выковали, а не родили. Лицо с резкими, высеченными чертами.

И глаза… Без зрачков, целиком состоящие из расплавленного, светящегося золота. В них нет ни тепла, ни любопытства, ни сострадания. Только холодная, безразличная оценка. И все же что-то в этой бездонной золотой глубине заставляет меня продолжать смотреть в них.

Ну, нашла, называется… своего спасителя, — проносится в голове.

Он что-то говорит. Голос низкий, как грудной рык. Я не понимаю ни слова, но интонация не сулит ничего хорошего. Он тычет пальцем в мою грудную клетку, прямо в эпицентр боли. Я вздрагиваю, и в глазах вспыхивают искры.

Глава 2

Лика

Сознание возвращается ко мне волнами, как прилив, несущий на берег мусор и осколки. Первым всегда приходит боль. Она теперь мой верный спутник. Тихий, настойчивый гул под ребрами, готовый вспыхнуть огнем при малейшей провокации.

Я лежу на голом металлическом полу клетки, прижавшись лбом к прохладным прутьям. Кажется, я ненадолго отключилась. Или меня вырубила боль. Или просто мой мозг, не в силах вынести реальность, решил устроить себе небольшой отпуск.

А реальность, между тем, никуда не делась. Она здесь, за прутьями. И она пахнет потом, гниющими отбросами, мочой, чем-то кислым и одновременно сладковатым.

Запахом отчаяния. Он въелся в стены, в пол, в воздух, которым я дышу. Я медленно, преодолевая сопротивление собственного тела, присаживаюсь, опираясь спиной о холодную стену.

Меня шатает. Голова кружится. Сотрясение, ничего не попишешь. Надо бы осмотреть себя, но руки не поднимаются. Пока просто сидеть — уже достижение.

Мой новый “дом” — клетка метра два в длину и полтора в ширину. Выше роста не выпрямиться. В углу стоит плоская миска с мутной жидкостью. Вода? Спасибо, но я пока не рискну.

Рядом лежит брусок чего-то серого и липкого на вид. Еда, надо полагать. Мой желудок сводит от голода, но вид этого “лакомства” вызывает только тошноту. Я врач. Я знаю, чем можно заразиться от непроверенных источников питания.

Я смотрю сквозь прутья. Мы находимся под каким-то гигантским навесом, сколоченным из ржавых металлических листов и растянутого брезента. Сквозь щели в крыше пробиваются лучи неестественного багрового света, освещая пыль, мерцающую в воздухе.

Рынок. Он живет своей шумной, грохочущей жизнью. Голоса. Скрип колес. Рычание. Время от времени раздается резкий щелкающий звук, от которого я вздрагиваю. Это похоже на разряд энергии.

И повсюду клетки. Как моя. В них живые существа. Я вижу как к каждой подходят, что-то говорят. Торгуются. Осматривают и становится не по себе. Неужели и я стану просто товаром? А если купят, то что меня ждет? Смерть?

От одной только мысли тело покрывается мурашками. Ну уж нет. Не так я планировала распрощаться с собственной жизнью. Это просто невозможно. После того, как я выжила, нельзя же сразу умирать. Это незаконно.

Я закрываю глаза, пытаясь отгородиться от этого ада. Воспоминания накатывают снова, не такие яркие, но более приглушенные, будто пришедшие из другого измерения.

Тот самый удар. Невесомость. Хаос. Я цеплялась за поручень, пытаясь дотянуться до панели с аварийными капсулами. Мигали красные лампочки. В ушах стоял оглушительный вой сирены. Я кричала своему практиканту, чтобы он держался, но его унесло в темноту разгерметизированного коридора. Его лицо, бледное, с широко раскрытыми от ужаса глазами, — последнее, что я видела перед тем, как мир взорвался в огне и боли.

Возможно, он погиб. Возможно, все они погибли. А я… я выжила. Чтобы оказаться здесь. Но иногда выживание не награда, а насмешка.

Скрежет замка заставляет меня вздрогнуть. К моей клетке подходит один из стражей. Не мой “спаситель”, другой, помельче, но от этого не менее внушительный. Он что-то бросает на пол.

Новый брусок той же серой субстанции и еще одну миску с мутной жидкостью. Он смотрит на меня пустыми золотыми глазами, и в его взгляде нет ни злобы, ни интереса.

Он поворачивается, чтобы уйти, и я, сама не ожидая от себя такой наглости, окликаю его. Вернее, пытаюсь. Голос срывается на хрип.

— Эй! — звук больше похож на карканье. — Послушайте… Мне нужен врач. Или… я врач. Понимаете? Я могу помочь себе.

Он даже не оборачивается. Просто уходит, и его тяжелые шаги гулко отдаются по металлическому настилу.

Отчаяние, холодное и липкое, подползает к горлу. Я откидываюсь назад, закрываю глаза. Глупо. Это было глупо и бесполезно. Они не видят во мне личности.

Я не знаю, сколько времени проходит. Минуты сливаются в часы, но ко мне никто так и не подходит и честно признаться я этому очень рада. Пусть этот гул остается там, вдали от меня.

Но внезапно все стихает, сменяясь настороженной тишиной. Я открываю глаза. По центральному проходу между клетками идет Он. Мой золотоглазый великан. И что-то предательское и дрянное ёкает во мне при виде этой могущественной, неспешной походки. Моё сердце только что билось от страха, а сейчас замирает, по другой, куда более опасной причине.

Он не смотрит по сторонам, его взгляд устремлен вперед. Рыночная толпа расступается перед ним, в их позах читается не столько страх, сколько… уважение? Почтение?

Он подходит к моей клетке и останавливается. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, снова скользит по мне. Но я ловлю себя на мысли, что жду…жду не мелькнет ли в нем тот самый проблеск синевы. И я ненавижу себя за эту надежду.

Я невольно выпрямляюсь, пытаясь взять себя в руки и сохранить остатки достоинства. Он что-то говорит стражнику, тот кивает и направляется ко мне.

Сердце начинает бешено колотиться. Страх сжимает горло. Куда? Зачем? Но это уже неважно, потому что когда он рядом. мне почему-то не страшно. Наоборот, спокойно. Словно все мое нутро кричит о том, что в этом великане мое спасение.

Ключ с лязгом входит в замок. Дверь со скрипом открывается.

Стражник грубо хватает меня за руку и вытаскивает из клетки. Ноги подкашиваются, мир плывет. Я едва стою. Мой “спаситель” смотрит на это с тем же безразличием. Он что-то коротко бросает стражнику, и тот отступает, оставляя меня покачиваться.

Он делает шаг ко мне. Я замираю. Он немного наклоняется, и его лицо оказывается в сантиметрах от моего. Я вижу каждую черточку его лица, каждую микротрещинку на его металлической коже. Чувствую его теплое, пряное дыхание.

Его глаза… они не просто золотые. Они как расплавленный металл, в них плавают искры, и сейчас в их глубине я вижу не просто оценку. Я вижу… недоумение? Легкое раздражение? Как будто я сложная головоломка, которую он не может решить.

Он протягивает руку, и я инстинктивно отшатываюсь, прижимаясь спиной к прутьям клетки. Но он просто касается пальцами моего виска, там, где запеклась кровь от удара. Прикосновение неожиданно нежное, почти исследующее. Его пальцы обжигающе горячие.

Визуализация героев

Давайте знакомиться!

Наша Лика. Врач-реаниматолог. Девушка нежная, милая, но с характером. Она еще даже не подозревает о том, что ее ждет впереди)

Глава 3

Лика

Дверь захлопывается с таким звуком, будто это крышка моего гроба. Последняя щель багрового света гаснет. Полумрак, нарушаемый только тусклым свечением панелей где-то в глубине корабля.

Зажмуриваюсь, пытаясь привыкнуть к темноте. Воздух густой, тяжелый. Пахнет озоном, смазочными маслами и чем-то... металлическим и статичным. Чужим.

Мужчина, если его можно так назвать, стоит ко мне спиной, изучая данные на стене. Его широкая спина кажется частью интерьера. Такая же неотъемлемая и неумолимая.

Я прислоняюсь к прохладной перегородке, стараясь дышать ровнее. Ребра ноют мерзко и глухо. Теперь, когда адреналин отступает, я чувствую всю полноту своего состояния. Головокружение, тошнота, слабость. Если бы я принимала себя как пациента, прописала бы покой, капельницу и обезболивающее. Эх, мечты.

Золотоглазый оборачивается. Его взгляд скользит по мне, и я понимаю, что он проводит свою диагностику. Примитивную, но эффективную. Он подходит, и я невольно вжимаюсь в стену, но он останавливается в шаге от меня, словно чувствует мой страх. Его дыхание обжигает кожу.

— Мне нужна медицинская помощь, — говорю тихо, но четко, глядя ему прямо в глаза. — Перелом ребер, сотрясение, вероятно, внутреннее кровотечение. Я не буду представлять ценности, если умру по дороге.

Он, кажется, не понимает слов. Но улавливает интонацию. Издает короткий, гортанный звук, похожий на ворчание, и берет меня за запястье. Его пальцы смыкаются так плотно, что я чувствую кости. Он тянет меня за собой. Сопротивляться бесполезно.

Мы идем по узкому, слабо освещенному коридору. Стены испещрены непонятными символами. Корабль гудит, вибрирует под ногами. Мощные двигатели работают. Мы улетаем. Прощай, багровое небо.

Он открывает дверь и впускает меня внутрь. Это не клетка. Это... каюта. Спартанская. Голые металлические стены, встроенная в пол койка, люминесцентная лампа. Но есть умывальник и даже подобие душевой кабины. А это для меня настоящая роскошь после того рынка. Еще и дверь без прутьев. Она, конечно, закроется на замок, но визуально не клетка. Уже что-то.

Он отпускает мою руку и жестом указывает на койку. Потом на умывальник. Сообщение понятно: сиди тут и приведи себя в порядок.

— Спасибо, — бормочу автоматически, потирая онемевшее запястье.

Он смотрит на меня несколько секунд. Его золотые глаза медленно скользят по лицу, задерживаясь на ссадинах, на спутанных волосах. И я опять вижу то самое изучающее выражение. Как будто я сложный шифр, который он не может разгадать.

И снова... на мгновение, когда его взгляд останавливается на моих руках, покрытых царапинами и синяками, золото в его глазах меркнет. Снова эта вспышка. Яркая, пронзительная синева. Настоящий человеческий зрачок, сфокусированный на моих травмах. В этом взгляде не оценка товара. Что-то другое. Что-то... узнающее?

Мое сердце пропускает удар. Я замираю, боясь спугнуть это видение. Но оно исчезает так же быстро, как и появилось. Оставляя после себя лишь расплавленное, бездушное золото.

Он резко разворачивается и выходит. Дверь с шипением закрывается. Я слышу щелчок замка. Ну, конечно.

Остаюсь одна. Тишина оглушает после грохота рынка. Только ровный, низкий гул двигателей.

Первым делом иду к умывальнику. Руки в крови и саже. Поворачиваю рычаг, и в меня с шумом бьет струя мутной, ржавой воды. Жду, пока не станет прозрачнее, и с жадностью подставляю сначала руки, потом лицо. Вода ледяная. Это прекрасно. Она смывает часть грязи, часть усталости.

Смотрю на свое отражение в полированной стене. Бледное, испуганное лицо. Синяк под глазом, ссадина на щеке, разбитая губа. Волосы слиплись. Я похожа на призрак самой себя.

Раздеваюсь. Снимаю то, что осталось от скафандра и термобелья. Осматриваю себя. Картина безрадостная. Обширные гематомы на боку и бедре, ссадины повсюду. Ребра... при нажатии мгновенная, резкая боль. Если не перелом, то трещины точно есть. Голова раскалывается.

В душевой кабине нет лейки, просто отверстия в стене. Нажимаю на панель и на меня обрушиваются струи холодной воды. Моюсь быстро, дрожа от холода, но чувство, что с меня смыли слой унижения, бесценно.

Завернувшись в грубое полотнище, которое любезно было оставлено на койке, сажусь на край лежака. Силы покидают. Тело требует отдыха.

Ложусь на жесткий металл, накрываюсь тканью, закрываю глаза. Корабль мягко вибрирует, укачивая.

Думаю о том, куда мы летим. Кто он? Почему забрал меня? И эти глаза... эти синие вспышки. Что они значат? Сотрясение играет со мной злую шутку? Или в нем есть что-то... большее?

Холодный и липкий страх снова подползает к горлу. Но теперь он приглушен усталостью и этим странным, крошечным семенем надежды, которое посеяли его синие глаза.

Я борюсь со сном, но он наваливается тяжелой, неумолимой волной. Последнее, что чувствую, прежде чем провалиться в забытье, — глухую боль в боку и низкий гул двигателей, уносящих меня в неизвестность. И загадку в золотых глазах моего похитителя.

Глава 4

Лика

Время на этом корабле течет иначе. Не так, как привыкла я. Даже не так, как это было на нашем корабле. Здесь все иначе, словно все пространство вокруг замедляется. Здесь нет смены дня и ночи, нет привычных ориентиров. Я то проваливаюсь в тяжелый, беспокойный сон, то просыпаюсь от ноющей боли в боку и оглушающего гула двигателей. Сотрясение отступает, оставляя после себя тяжесть в голове и легкую тошноту, но ребра напоминают о себе при каждом неловком движении.

Я сижу на жесткой койке, закутавшись в грубое полотнище и методично, по-врачебному, осматриваю свои руки. Ссадины начинают затягиваться, гематомы постепенно меняют цвет с багрового на желтый. Прогресс, если учитывать привычную мне скорость заживления ран. А вот с головой... с ней у меня явные проблемы.

Потому что последние несколько часов я думаю о нем. Не о побеге, не о воде, не о том, как выжить. А о нем. О его золотых глазах, в которых на миг проступила та самая синева. Может, это действительно была галлюцинация? Последствие удара? Но почему тогда это воспоминание заставляет мое сердце биться чаще, а не вызывает холодный ужас?

А потому что это чисто профессиональный интерес, — пытаюсь убедить я себя. Аномалия. Сбой в системе. Ничего личного.

Дверь с шипением откатывается в сторону, прерывая мои бесполезные размышления. Он делает шаг внутрь и тут же заполняет собой весь проем. В тесной каюте его присутствие ощущается физически. Как изменение давления.

Он молча проходит внутрь и кладет на край койки сверток из темной ткани и что-то похожее на одежду. Потом ставит на пол металлическую флягу. Его движения точны и уверенны. Ни одного лишнего жеста. Он уже разворачивается, чтобы уйти. Его спина — немой приговор.

— Что, даже вопрос “Как самочувствие?” не входит в стоимость моего содержания? — срывается с моих губ прежде, чем я успеваю подумать. Голос звучит хрипло, но ирония слышна отчетливо. Уже мысленно корю себя за несдержанность, но вспоминаю, что он все равно не понимает, что я говорю, и успокаиваюсь.

Он замирает. Плечи напрягаются. Затем, медленно поворачивается. Его золотые глаза останавливаются на мне. В них нет ни гнева, ни раздражения. Только все та же ледяная непроницаемость. Но он повернулся. Впервые отреагировал на мой голос.

Я невольно заглатываю воздух, чувствуя, как подступает то самое, запретное любопытство.

Он молча указывает взглядом на сверток. Я машинально разворачиваю ткань. Внутри лежит несколько брусочков, похожих на плотный, зернистый хлеб, и что-то, напоминающее вяленое мясо. Выглядит... съедобно. На удивление.

— Ну конечно, — бормочу я, уже не думая о последствиях. — А пожелать приятного аппетита?

Он смотрит на меня. Секунду. Другую. Воздух становится густым. И вдруг...

— Ты должна поесть, — его голос обрушивается на меня. Низкий, вибрационный, словно далекий гром. Он говорит на моем языке. С легким, странным акцентом, но говорит.

Ледяная стена в моей голове дает трещину. Я не осознаю, что вскакиваю с койки, пока не оказываюсь на ногах.

— Ты... ты понимаешь меня?

Он не отвечает. Его взгляд скользит по моему лицу, задерживается на запавшей тени под глазами, на слишком острых скулах. Потом он делает шаг ко мне. Инстинктивно отступаю, спина упирается в холодную стену. Он не останавливается. Приближается вплотную.

Его рука поднимается. Я замираю, ожидая удара, грубого захвата. Но его пальцы лишь изучающе обхватывают мое запястье.

— Не дергайся, — командует он, и меня словно парализует от этих слов.

Его прикосновение твердое, но не жестокое. Его кожа обжигающе горячая. Он прижимает пальцы к тому месту, где под тонкой кожей пульсирует жилка.

И я вижу это снова. Прямо перед собой. Золото в его глазах колышется, как жидкость, и на его месте проступает яркая человеческая синева. Так близко. Так реально.

Он смотрит на наши соединенные руки, и его лицо искажается не то чтобы болью, а... яростью. Красивое, высеченное из камня лицо становится жестким. Он резко, почти с отвращением, отпускает мое запястье, как будто обжегся. Отшатывается и проводит рукой по лицу, резко встряхивает головой, словно прогоняя наваждение.

— Ешь, — его голос снова становится ледяным, в нем не остается и следа от того срыва. — Ты не представляешь ценности мертвой.

С этими словами он разворачивается и выходит. Дверь захлопывается.

Я остаюсь стоять у стены, прижимая к груди онемевшую руку. Там, где были его пальцы, кожа все еще пылает. А в ушах звенит от тишины, которую оставил после себя его голос.

Галлюцинации не говорят с тобой на твоем языке. И уж точно не смотрят на тебя глазами, в которых горит и гаснет целая вселенная.

Нет. Это что-то другое. Что-то гораздо более опасное, но почему-то меня это совершенно не пугает.