Зеркало души. Часть Первая

П Р О Л О Г

"Подруге моей - Валентине, посвящается эта книга!

Спасибо, что ты есть!"

* * *

Я - Алевтина Петровна Островская сидела за столом в учительской и нервно сжимала ручку. Опять не могла сосредоточиться на тексте в тетради, что лежала передо мной. В голове прокручивала свой недавний разговор с директором школы, в котором работала не первый год, а уже почти тридцать лет. Этот молодой смазливый человек, вызывал во мне сильные чувства и они были сплошь негативными. Я уже не могла мириться с его надменностью, самолюбованием и даже наглостью - будто его мнение и есть последняя инстанция. Особенно здесь, в женском коллективе, оно было ярко выражено и имело много молодых сторонников его метода подбора учительского коллектива. Он бессердечно отправлял всех «на выход», несмотря на стаж и опыт некоторых пожилых учительниц. Правда, предупреждал заранее и давал завершить учебный год. А потом одним махом подписывал договоры на следующий год с пометкой «отказать» и совестью не мучился. Набирая молодых, особенное предпочтение оказывал мужскому полу. Да и понятно, ведь сейчас появилась мода на таких учителей, которые внедряли странные новаторства, несмотря на многоплановость характеров учеников, их возможностей и даже социального статуса, ибо здесь учились все, кто мог платить за своего отпрыска. Теперь было выгодно занять любое вакантное место, которое освобождалось к концу каждого учебного года. Директор просто нанимал нужных ему людей, не пролангировав предыдущие договоры с учителями, особенно с теми, кто остался на прежнем месте работы после переименования обычной школы в колледж с уклоном. В данном случае – физико-математическом и мужчины учителя были в фаворе. Ну, а мы, гуманитарии, остались в стороне, тем более со старыми «совковыми» методами и навыками в работе.

Вот и сегодня о таком подарке мне и поведала в приемной кабинета директора смазливая девочка-блондинка - его секретарша. Поведя подкрашенными губами в презрительной усмешке, она протянула мне приказ, в котором черным по белому было написано, что мне следует написать «по собственному желанию» и получить по такому случаю денежное содержание.

Сказать, что я была поражена – ничего не сказать. Я была ошарашена и почти убита. Ведь он мне совсем недавно обещал, что оставит еще на год, в связи с моим предпенсионным возрастом. Уже в следующем году мне стукнет шестьдесят, и тогда бы я могу быть абсолютно свободной, аки птаха. И что сейчас делать, когда остался всего год работы, я не знала и еле смогла собрать себя по кусочкам. Слезы, что я спрятала от коллег, давили, и я не могла успокоиться.

- Как жить? – поджала я в отчаянии губы. - Ведь на этой работе, в этой школе, я была как у себя дома, в своей семье, которой так и не завела. К одиночеству привыкла, потому что мои ученики, коллеги, заменяли мне всё. О любви не говорю, было и прошло. Как-то отношения не сложились. То ли благодаря моему характеру, то ли профессии – поучать, делать замечания, ставить на вид. Хотя мои хозяйственные навыки ценились и даже восхвалялись, правда моими сослуживицами, когда угощала их своими пирогами и тортами. Соседи уважали за мою принципиальность и строгость, и даже выбирали старшей по дому, доверяя моей въедливости и порядочности. Но всё это не создавало в моей квартире обычного семейного тепла и из домашних обитателей со мной жили только кот Федор и йорка Ляля, которые меня ждали и были рады моему появлению на пороге оглушающе тихой квартиры. Друзей уже почти не осталось, да и родственников тоже. Одни ушли уже в иной мир, другие разошлись со временем по своим детям, внукам, мужьям, третьи уже редко появлялись даже на улице, страдая своими старческими болячками и нежеланием общений вообще. Так что, как писала я в своем небольшом стихотворном опусе:

- «Всё Уже круг моих друзей,

Всё Уже, Уже, Уже, Уже…

И холод бьет из всех щелей,

И стУже, стУже, стУже, стУже…»

И это уже становилось моей настоящей действительностью, чего я так боялась, понимая, что за этим мне светит только одиночество и компания моих старых домашних животных, у которых короток жизненный цикл, несмотря ни на что. Понимая это умом, все же на сердце каждый раз откладывалось сожаление об их уходе. А уж после мне предстоит «полный абзац», как говорят мои молодые коллеги.

Собрав последнюю волю в кулак, я заменила ручку и сосредоточила внимание на тему проверки очередного сочинения моего ученика. Мне это удалось и я несколько отвлеклась от своих тягостных дум. Поставив «хорошо», закрыла листок и посмотрела на автора. Им был мой любимый ученик Кирюша Лавров, мальчик с большими очками и внимательным взглядом. Его математические способности удачно совмещались с гуманитарными, и он не раз меня баловал своими мыслями, соединенными с отличной грамматикой. Передумав, я вновь открыла текст и, зачеркнув предыдущую отметку, написала «отлично» и поставила восклицательный знак. Улыбнувшись, представила его довольную мордаху и вздохнула:

- Как мне будет вас не хватать!

Вечером после захода в ближний супермаркет, я накормила своих домашних питомцев и, надев поводок на Лялю, вышла из подъезда. Как обычно в это время уже мало было сидящих по скамейкам у подъездов «старушек-веселушек», как я их называла, и прямиком направилась в сквер, где гуляли с собаками все, кто жил рядом. Поздоровавшись с одним из постоянных знакомых по выгулу своего домашнего питомца в виде большого немецкого пса такого же старого, как и его хозяин, я потянула свою оживившуюся йорку дальше, пока она не начала «приветствовать» лаем своего коллегу. Пропустив этот нужный для нее момент встречи, Ляля дернулась, решив вернуться и встретиться с добродушным соседом. Я не успела удержать её, так как не ожидала такой ретивости, и выпустила поводок из рук. Почувствовать свободу, йорка резво побежала назад и потом юркнула под скамью. Я за ней. Однако наши и весовые и физические категории были несовместимы. Она быстро вынырнув из под скамьи, бросилась в сторону и тут же выскочила на проезжую часть. И хотя на узкой дороге одностороннего движения не было машин, я все же испугалась, что она попадет под колеса и ринулась за ней со всей своей восемьдесяткилограммовой прытью. Мой порыв был внезапным даже для меня, и поэтому я сразу и не заметила проезжающую машину, которая задела меня бампером и я, скатившись по её краю, вскоре оказалась на обочине, лежа в луже крови. Последнее, что я помню – это дикий скрежет шин и визг тормозом.

Часть Первая. Глава 1.

Очнулась я в узком помещении, пол которой вибрировал под моими ногами, и я сама держалась за какие-то металлические прутья. Качнувшись, еле удержалась на ногах и тут же услышала женский недовольный голос за спиной:

- Девушка! Чего стоим? Давайте-давайте в свое купе. Или мне Вас проводить?

Посмотрела вокруг себя и поняла, что стою в тамбуре и рядом со мной чемодан, упирающийся мне в колени. Он был жестким, с острыми углами, окованный железяками. Уставившись на мелькавшие за окошком картинки природы и мелких строений, поняла, что в поезде и мне все это не снится. Повернувшись, наткнулась на хмурое лицо пожилой проводницы в черной с петлицами форме, береткой на седеющих волосах с химической завивкой. Её недовольный взгляд был направлен на меня, и раздражение читалась на полноватом лице.

- Если что, то курить можно и в купе, - скривилась она, - а здесь ты мешаешь проходу, - перешла она уже на ты.

Я хотела было возмутиться, но тут же осеклась и огляделась. Моему изумлению не было предела – это был тамбур очень старого вагона, времен моей матери или даже бабушки. Я еще помнила и само помещение, и даже запахи топящегося титана, лязга меж вагонных соединений, грохота стыков рельсов. Опустив взгляд на свой чемодан, перевела на ноги и ахнула – они были не моими, отекшими, в больших полу кроссовках, которые я надевала, когда выходила с собакой на прогулку. Это были молодые стройные ножки в темно-синих босоножках с белыми носочками и голубой полоской по краю отворота. Такие я видела на актрисах, игравших в кино героинь послевоенных лет. А еще меня удивил подол моей серой юбки глубиной за колено. Пройдясь по своему телу руками, поняла, что на мне такой же серый пиджак в мужском стиле с отворотами и, скосив глаза, разглядела пышный бант в разрезе застегнутых на три пуговицы, пиджака. Подняв руку к глазам, увидела там часы на блестящем ремешке, маленькие, квадратные в таком же корпусе и поняла, что различаю не только тонкие стрелочки, но даже мелкие циферки под выпуклым стеклом. И всё это без моих постоянных очков! От такого я еще больше застопорилась и посмотрела на проводницу, а это была именно она, выпученными от ужаса и удивления глазами.

- Чего вылупилась? – повысила она голос. - Давай топай на свое место. Видишь, загораживаешь проход сама и своим чемоданищем. Скоро остановка, а ты тут стоишь, людЯм мешаешь.

Тут она решительно шагнула ко мне и повела согнутой в локте рукой, отстраняя меня от двери. Я испугалась её напора и, подхватив за ручку тяжелый чемодан, стала продвигаться к двери на выход из вагона.

- Куда, дурища! – закричала она, хватая меня за руку. - Там сцеп! Тебе сюда!

И она нажала на ручку. Двери в вагон громко щелкнули и открылись. Я все еще не понимая своего состояния, начала протискиваться в открывшуюся дверь и еле пролезла между ней и стенкой, поставив чемодан перед собой. Толкая его уже коленкой и держа обеими руками, услышала, как лязгнула за мной, закрываясь, дверь и последние слова грубой женщины:

- Ездют тут всякие ненормальные, а ты им угождай.

Придерживая чемодан, я прошла в середину вагона и опустила его на пол перед собой.

- А куда мне идти? – пришла здравая мысль. - Какое купе? Надо было спросить, - подумала я и тут же открылась с грохотом дверь рядом, и выглянуло заспанное лицо женщины:

- Какая остановка, девушка? – спросила она меня, на что я пожала плечами.

- Не знаю.

Она еще раз окинула меня взглядом и с сожалением захлопнула дверь. Та с лязгом встала на место и щелкнула замком.

- Где я? – вздрогнула и осмотрела коридор с затертой зеленой дорожкой с выцветшим принтом по краям, шелковыми занавесками на окнах на металлических держателях, деревянными панелями в старинном стиле и кожаными сидушками, прижатыми к стенкам вагона. Пахло дымом и гарью, что влетали в некоторые полу-открытые окна и шевелились занавески. Тут я услышала дальний гудок и, выглянув, увидела, что состав тащит какой-то стародавний паровоз с широкой трубой и густым дымом из него. Вагоны качались из стороны в стороны, и я ощущала их движения.

- Опять стоишь! И сейчас в проходе! – рявкнула за спиной проводница. – Счас будуть люди выходить, а ты мешаешь! Иди в свое купе, кому говорю!

Вздрогув, я в страхе обернулась:

- Не помню какое купе, - промямлила я. – Подскажите.

- Ах, ты боже мой! – фыркнула она. – Билет где твой?

- Я не знаю, - всхлипнула я тихо.

- Потеряла? – хмыкнула она, глядя на меня уже помягче. - Эх, ты, растяпа. Так и голову можешь потерять. Хорошо я запомнила. Купе пятое.

Я только кивала на её слова, которые и были действительностью, потому что до сих пор не понимала где я и что со мной. То, что сейчас в поезде – понятно, но как здесь очутилась и почему чувствую себя по-другому, не как раньше со своей отдышкой и килограммами. Сейчас чувствовала себя преотлично и понимала, что обладаю стройным телом. Правда, не своим уж точно.

Открыв двери уже моего купе, она помогла втащить тяжелый чемодан и затолкать его на вторую пустую полку. В купе никого не было.

- Это твое место, - махнула она рукой на нижнюю полку. - Расстелай матрас и приходи за бельем. Готовь десять рублей. Если нужен чай, то принесу. Ну, давай сама. И найди билет! – Ткнула она в меня пальцем. – А то проверка. Как найдешь, принеси ко мне. Мое купе последнее. Запомнила, тетёха?

Я кивнула по инерции. Она усмехнулась и вышла, захлопнув двери. Я без слов опустилась на полку, все еще не веря своим глазам, оглядывая помещение.

Это было обычное купе, только очень старого образца: с обтянутыми кожзаменителем полками, примятое многочисленными телами и довольно жестким, окном с белыми шелковыми занавесками, откидным столиком с сероватой застиранной салфеткой и вытертым стареньким ковриком под ногами. Оглядела более внимательно себя и поняла, что я в молодом теле, одетым в старомодный костюм и цветную блузку в темно-синий мелкий горошек. Осмотрела свои молодые пальцы, не знавшие маникюра и похлопав по карманам, наконец, нашла… паспорт. Это была серо-зеленая книжица вертикального образца, какие были ранее. В нем приклеено фото с уголком и синей печатью. Всмотревшись в снимок, поняла, что там лицо молодой девушки лет шестнадцати и записью, что это Малышева Валентина Степановна, уроженка города Мценска и годом рождения…И тут я впала в ступор! Год рождения значился тысяча девятьсот…тридцать девятый! Я зажмурилась, помотала головой и вновь открыла глаза.

Глава 2.

Просидела довольно долго, пока не услышала, как показался вокзал и остановился поезд. Я прозевала название и поняла по неказистым строениям, что остановка ненадолго, что станция промежуточная, но народ и здесь сходил. Внимательно осматривала идущих пассажиров. Мне обязательно надо было запомнить, как одеваются, как разговаривают, чем интересуются. Да и вообще, какой сейчас год, месяц, число. Спрашивать у проводницы не хотелось, так как та и так считала меня чуль ли не сумасшедшей. Решила сама разобраться. В конце концов можно и спросить у пассажиров, хотя и те могут насторожиться.

Подняла глаза и увидела плакаты и растяжки с призывами «Пятилетку – в три года», «Слава партии родной!» и плакат «Не стой под стрелой!» А еще, наконец, увидела картинку с новогодней елкой и надписью «К новым успехам в 1956 году!». Видимо остался еще с нового года и до сих пор не доходят руки убрать его из глаз. Впрочем, как всегда и всезде, пока кто-то из начальства не укажет. А в связи с тем, что станция маленькая, и судя по стоянке в пять минут, то и начальство такое же, безразличное к старой наглядной агитации и пропаганде. Вот только бы еще узнать более точнее, мне бы очень хотелось, и я вновь отправилась к проводнице. Чем ей объяснить мой вопрос, я не решила и при встрече в коридоре просто подала ей пустой стакан и спросила, где здесь висит план расписания движения поезда и остановок. Она спешила и поэтому резко махнула рукой вперед: "На стене", а сама постучала в следующее купе. Я быстро прошлась по коридору, и вскоре нашла расписание остановок, висевшее в промежутке между окнами. Сверху, над самим планом стояла дата выполнения движения поезда, помеченое июлем 1956 года. Теперь понятно, что сейчас середина лета и что мне всего семнадцать лет, если судить по паспорту. При том, родилась я в конце февраля. Значит пошел уже восемнадцатый год.

- Всё ещё сопля! – вздохнула я и повернула обратно.

Прошла в купе, открыла чемодан и поискала там гигиенические принадлежности - щетку зубную и мыло. Нашла и то и другое в кожаном мешочке. Прихватив собственное небольшое полотенце, прошла в конец коридора и дернула двери в туалет. Пахнуло на меня знатно! Это были запахи смазочного мазута смешанные с хлором и карболкой. Все вокруг грохотало так, будто металлический унитаз вот-вот сорвется с места, а такая же раковина упадет мне под ноги. К тому же на полу было мокро то ли от протекающей воды из того же толчка или из труб, где-то под панелями. Кран был странный, с выступающей из под отверстия металлической трубкой. Я никак не могла сообразить, как он открывает, так как не было ни педали, ни катушки сверху. Потрогала саму трубку и как-то неожиданно нажала и тут же в страхе отдернула пальцы – из крана рванул поток воды и обрызгал меня в раз. Попробовала нажать вновь, придержав его в верхнем положении, и потекла долгожданная вода. Хмыкнув, я взглянула на себя в зеленоватое с черными точками зеркало, где меня было видно лишь частями, и поняла, что совсем и не похожа на себя в молодости. Угадываются некоторые моменты внешности, но это вовсе и не я, а другая, хотя чем-то и схожая. Как могла осмотрела себя на сколько позволяло старое зеркало и осталась довольна внешним видом.

Раскрыв мешочек, выудила из него пластмассовую мыльницу с ярко-розовым мылом, сильно пахнувшим земляникой, поставила жестяную коробочку с зубным порошком с мятным запахом и щетку с деревянной ручкой, покрытой лаком. Слегка смочив щетинку (натуральную!) водой, обмакнула в порошок и поднесла к губам. Остро запахло мятой, и тут же почувствовала странный привкус на зубах – будто мелом тру, и появилось желание сплюнуть тот час. Я остановилась, посмотрела на себя в зеркало, вздохнула и продолжила умывание.

Запах мыла еще долго оставался на моих руках, даже когда я уже легла спать. При тускло светящейся верхней панельке, под стук колес и легком покачивании, я пыталась представить своих теперешних родных, что остались в Мценске, и поджимала в отчаянии губы, понимая, что вошла в чье-то тело, которое было чужим, душа которого улетела или её удалили почему-то, а вселили мое. Что произошло и почему - не поняла

- Что ж, не мне судить! Видимо так надо или так происходит на самомо деле после смерти, - вздохнула я.

Только жалко было и её родных, (сколько их там), и свою недожитую жизнь в прежнем мире. То, что это возможно параллельная Вселенная, я приняла, так как если бы в своем обычном перерождении, то была бы младенцем. А здесь сразу взрослая, хотя и девчушка ещё. Значит, вселили мою душу в чужое тело и мне в этом помогли. Только кто и зачем - вот в чем вопрос.

- Так и не получила ни разу пенсию, - усмехнулась я тоскливо. – А мои питомцы? Кто-то за ними присмотрит? Если только отдадут в приют. Видимо такова их судьба, как и моя. Учеников моих доучат и без меня, скоро ведь конец учебного года. А потом меня уволили! – ахнула я, вспомнив себя в приемной с приказом в руке.

Горло сдавило, и я всхлипнула, а потом заплакала, легко так, будто приняла теперешнее свое состояние и даже рада новой жизни. Да - это тело меня более чем устраивало. Старая жизнь осталась там и там же остались все мои переживания по поводу будущего одиночества, поиска работы. Да и кто бы взял такую меня, с годом до пенсии? Пришлось бы оформляться в «Бюро по трудоустройству» и получать по безработице, а с ними и мытарства по организациям, если будут предлагать для ознакомления рабочие места. Меня, конечно же, нигде принимать не будут, но нервы потрепят, время отнимут, и ноги будут болеть. Уж это было мне известно от своих коллег и соседок, попавших в такое же положение. Сейчас легко можно было потерять работу, и очень сложно её найти. Особенно таким старикам, как я. Поэтому и держалась за свое место в школе и никак не предполагала, что сама попаду в такую ситуацию.

Но сейчас я молода, приятной наружности и впереди у меня целая жизнь!

Вот на такой позитивной ноте я и уснула, пожелав себе отличного настроения на следующий день.

Глава 3.

Я закрылась и повернула замок. На всякий случай! Судорожно зарылась в чемодан, отыскивая интересную вещь из одежды. Залезать в прежний костюм не хотелось, а вот подходящего платья пока не видела. Затем наткнулась на светлый сарафан свободного кроя с тонкими бретелями. Скинув жуткое белье - комбинацию и бюстгальтер, надела его на голое тело и уложила волосы, схватив их с двух сторон в тонкие косички, скрепив на затылке невидимками. Посмотрев на себя в зеркало, послюнявила палец и пригладила брови и ресницы. Сарафан был в крупный зеленый горох и синие босоножки к нему не подходили, и тем более носки. Нашла узкие белые лодочки на каблучке и примерила на голую ногу. Получилось неплохо. Выложила из сумочки все причиндалы и, вложив платочек и кошелек с деньгами, тронула пальцем склянку с духами «Ландыш серебристый», что нашла на дне чемодана. Предварительно поднесла к носу. Запах меня удивил.

- Лучше французских! – вскинулась я и принюхалась.

Пахло тонко, аромат был легкий, цветочный с примесями ландышевой эссенции. Такого я уж давно не видела на полках среднестатистического магазина парфюмерии. Возможно в дорогих бутиках или же в руках персональных менеджеров типа «Мэри Кей». Хотя и те уже не американского производства, а скорее китайского, как и всё остальное в моем мире. Взглянув еще раз в зеркало, не заметила ничего предосудительного, разве только резко обозначившиеся соски моих полных грудей, чему я была несказанно рада и горда.

- Еще бы сарафанчик повыше, чтобы ноги были видны, но и так сойдет. Должна же быть в девушке загадка! – хихикнула я и открыла дверь.

И тут же наткнулась на восхищенный мужской взгляд. Он даже не скрывал его. На его лице отчетливо было видно, как я его удивила и мне это понравилось. Лукаво склонив голову, я сказала, что готова. Он только кивнул, будто забыл все слова разом. Тут состав затормозился, и мы качнулись вместе: я к нему, он ко мне. Таким образом, вдруг, я оказалась в его объятиях и мы замерли, глядя друг другу в глаза. В моих - было веселое удивление, в его - восторг.

- Остановка тридцать минут! – услышали мы громкий голос другой проводницы, которая дежурила с этого утра.

Сосед выпустил меня из рук, извинившись.

- Я сейчас.,- нырнул он в купе.

Буквально через несколько секунд он вышел в светлом слегка помятом пиджаке, наброшенным на плечи. Сойдя с порога вагона, он подал мне руку, и мы вышли на перрон. Была середина дня и вокруг сновало множество народу. Я вновь не узнала, что за станция у нас на пути.

- Мы где? – окинула я взглядом гомонящую толпу. - Как называется?

- Не знаю, - пожал он плечами, – но не Москва очевидно.

Тут он улыбнулся и взял меня под локоть. – Давайте прогуляемся в буфет. Да и посмотрим вокзал. Согласны?

- А давайте! – воскликнула я и улыбнулась ему, лукаво глядя в глаза.

Он как-то весь подобрался и осторожно прижал мой локоть к своему боку. Я даже почувствовала сквозь тонкий шелк своего сарафана его горячее тело, которое пробивалось даже сквозь светлый чесучовый пиджак.

Я оглядывала людей и видела, что одеты они просто, даже бедновато как-то, без красок и вычурности. Даже молодежь. Не то что в мое время - всё кажется серым и однообразным. Как говорится – белый верх, черный низ. Это у мужчин. Поэтому светлый пиджак моего визави был наглядным примером столичного лоска. А вот женщины сплошь платья, прямого покроя за колено, носочки, босоножки. И волосы с прическами «а ля Марлен Дитрих» в сороковые: подколотая заколками на темени гУля и завивка «химия». Вероятно поэтому я со своим свободным сарафаном и без носочков, так поразила воображение этого мужчины, что он тут же ошалел от новизны впечатления. Я заметила обычную вокзальную суету: носильщиков с бляхами, толкающих груженые тележки с криками «Поберегись!», детей, еле успевающих за своими родителями с озабоченностью на усталых лицах, стариков в потертых кепках и старух в платочках «наперед», как говорила моя бабуля, то есть под подбородок.

Всё это проходило передо мной как в кино с сюжетом из прошлого века. Перед вагонами пробегали женщины с корзинами и ведрами, предлагая пирожки, вареную картошку с жареной рыбой и яблоки. У невысокой ограды сидели старушки с семечками и цветами.

Сосед потянул меня к цветочницам и показав на стоящие в ведрах растения, спросил, какие мне нравятся. Я пожала плечами:

- Свежие.

- Да только что сорванные, девушка! – закричали они наперебой, учуяв явного покупателя.

Сосед купил букет крупных ромашек и протянул их мне, заплатив женщине столько, что та открыла было рот, но потом, вдруг опомнившись, заулыбалась:

- Счастья вашей дочери, товарищ, и хорошего мужа! – прокричала она.

Я засмеялась, а он нахмурился, но тут же засмеялся вместе со мной:

- Ну, вот, теперь вы моя дочь, оказывается!

Я пожала плечами:

- А может быть и мой муж! – сказала весело и уткнулась в букет, вдруг запылавшим лицом.

Он ничего не сказал, только слегка вздрогнул и ещё крепче сжал мой локоть. Неосознанно, скорее всего, но тут же отпустил, как испугался.

- А не пройти ли нам в буфет? – наклонил он ко мне голову.

- Пойдем, - просто сказала я.

Мы зашли на территорию строения и я была поражена скудостью его обстановки и соответствующим запахом. Пахло пОтом и еще чем-то кислым - то ли от нестиранных вещей, то ли от немытых тел. Стены выкрашены в светло-зеленый цвет, порядком облупившиеся. В зале стояли жесткие деревянные кресла с откидывающимися сидениями, скрепленные между собой в каждом ряду. У окон касс стояли очереди и слышались громкие разговоры на темы, касающиеся поездов, отправлений и стоимости билетов. И над всем этим бедламом время от времени слышался равнодушный женский голос:

- Товарищи пассажиры! Скорый поезд…

- Нам надо поторопиться.

Потянул меня сосед в сторону оживленного входа в помещение, откуда пахло жареными пирожками и разливным пивом. Мы прошли в буфет, и тут я остановилась, как вкопанная. Всё было как в кино: толстая буфетчица в белом замызганным фартуке и наколке на завивке, толпа подвыпивших мужиков, высокие столы без стульев и витрина с пирожками, застарелым сыром и системой разливного напитка. Около нее толпился мужичок, оскаливший в улыбке золотой зуб «фиксу» и торопил её, пока она делала подсос, качая из бочки.

Глава 4.

Проснулась от шума за окном. Шел дождь, и струи его бились в стекло с силой равной движению поезда. Уже смеркалось. Посмотрев на свои часы, поняла, что уже вечер и почувствовала, что проголодалась. Приподнявшись, заметила, что в купе одна. Соседа не было. Села и потянулась с удовольствием. Хорошо спать под дождь!

- Но где же Сергей Витальевич? – Вдруг пришло на ум его имя отчество. – А красиво звучит. Надо попробовать его так называть.

Послышался шорох за дверью и она с лязгом приоткрылась. Показалось лицо соседа.

- О! Вы уже проснулись? – Открыл он дверь и вошел. – Хочу пригласить вас в ресторан. Не против поужинать со мной?

Я улыбнулась в ответ:

- Очень даже не против. Есть хочу отчаянно.

- Тогда собирайтесь. Я подожду в коридоре, – и он вновь скривился, захлопывая купейную дверцу.

Я опять же бросилась к чемодану. Перерыла всё и остановилась на синем платье с белым кружевным воротником и рукавом фонарик. Оно было из плотного шелка, с юбкой клеш и пояском с перламутровой синей пряжкой с золотой каемкой. Она очень украшала, как и ажурный воротничок, который её освежал. Приготовив те же белые туфли на каблучке, я распушила волосы в свободной волне до плеч и вышла в коридор. Сосед был вновь удивлен:

- Вы прекрасны! – Тихо вымолвил он, прихватив мои пальцы и поднеся их к губам.

Я приняла и его комплемент, и его поцелуй. Надев темный пиджак, видимо от костюма, что и брюки, а также светлый галстук в темную полоску, подхватил меня за руку и повел за собой.

- Подождите! - сказала я, вдруг вспомнив, что в чемодане, хоть и закрытом на ключ, остались деньги. – Там у меня остались…- Я замялась.

- Что? Деньги? – спросил он.

- Ага, - кивнула я.

- Берем с собой! - усмехнулся он, и мы повернули назад.

Вынув их из носка, положила в сумку, которую несла с собой.

- Всё? Успокоилась? Идем.

Он вновь взял меня за руку и повел в ресторан, который находился через два вагона.

Мы проходили между составами, и я ужасно боялась ступать на металлические листы, которые были перекинуты через сцепы и соединены друг с другом. Лязг и грохот заглушал звуки гОлоса, и я ойкала от страха, подавая ему руку, чтобы перейти в другой вагон по шаткому мосту.

- Это ужасно! - сказала я, когда мы уже вошли в вагон-ресторан. – А как же переходят подвыпившие? Так недолго и скатиться вниз, под колеса.

- Им, как и всем пьяным, помогает сам Господь, - засмеялся сосед, глядя на меня.

Я только хмыкала от удивления. Такого я не видела в своей жизни, да и передвигаться мне приходилось разве только легковым или общественным транспортом да самолетом и то это было давно. Ежели поездом - то исключительно электричкой. Там такого не видела – тамбуры были обычными, двери со стеклами и открывались легко. Здесь же всё жестко, грохотало и лязгало, трудно открывались двери. Да-а! Не раз вспомнишь свое время и те современные поезда и купе, хотя и видела я их лишь на картинке. А здесь же грязь от угля и мазута, запахи старых вагонов и допотопных паровозов.

Пока так рассуждала, сосед, слегка придерживая меня за руку, провел еще к одному переходу. Я взглянула на него с вопросом:

- Ещё такой же?

- Последний, - усмехнулся он. – Следующий уже вагон-ресторан.

С большой осторожностью, я вновь перебралась в следующий тамбур и тут же заметила стоявших там двух мужчин кавказской наружности, которые о чем-то горячо спорили на своем языке. Увидев входящих нас, замолчали и стали разглядывать меня, не скрывая интереса. Я фыркнула про себя и крепче ухватилась за локоть соседа. Тот, понимая, легко похлопал меня по ладони, мол, я здесь, не бойся. Открыл двери и пропустил меня вперед.

Я вошла и тут же меня окружили запахи пищи и табака. Тут многие курили. Еще не было запрета, и разрешалось курить везде – в помещении, в поездах, в самолетах. Так что мне, вовсе не курящей, придется туго. Хотя мои теперь молодые бронхи и легкие могли справиться с этой ужасной привычкой. Да и дым был каким-то другим, не то что запах сигарет моего времени, настоящим, что ли – легким и не щипал горло. Когда я стояла близко от курящего моего соседа, то слышался этот запах, и он был даже приятен. Или мне так показалось.

Ресторанчик поразил меня чистотой, белыми скатертями, салфетками и такими же занавесками на приоткрытых окнах, в которые и уходил дым от папирос. Нас встретила та же официантка, что приносила завтрак, и приглашающе махнув рукой, повела к дальнему столу. Улыбнулась и подала нам карточки меню.

- Ознакомьтесь, и я скоро подойду, - улыбнулась она и ушла к другим посетителям.

Их было предостаточно. Зальчик был почти полон. Слышалась легкая мелодия из приемников на стенах, мужчины, а их было большинство, пили, закусывали, смеялись. Всё было, как и обычно в ресторанах – гомон голосов, звон столовых приборов и бокалов. Сосед извнился встал и пошел к барной стойке, что находилась у кухни, посоветовав внимательно изучить меню и придумать, что бы мне хотелось съесть. Я проследила за ним, так как не поняла, зачем тот ушел. Он приблизился к стойке и что-то сказал мужчине бармену, толстенькому мужичку с масленым лицом и тонкой полоской усов. Через мгновение ленца исчезла, он как-то вытянулся и стал угодливо кивать на слова соседа. Потом суетливо бросился за ним, когда тот повернулся и пошел к прежнему месту. Подскочив к нашему столу, он извинился за что-то передо мной и прихватил те два стула, что стояли рядом. У каждого столика, прикрепленного к стене вагона, стояли по четыре стула, по два с каждой стороны. Теперь за нашим было только два.

- Нам не нужны соседи, - ответил он на мой вопросительный взгляд. – Не будем отвлекаться. Не против?

Я пожала плечами.

- Что-то выбрали? – спросил он, присаживаясь напротив.

- Да. А Вы?

- Я и так знаю, чем бы хотел поужинать.

Он обернулся и махнул рукой. Тут же подбежала прежняя официантка.

- Нам, как я заказал, – сказал он, улыбаясь. - А вот спутница сама скажет, чтобы хотела.