Зеркало еретиков

Пролог

Дождь лил, как из ведра. Сплошная непроходимая завеса воды, за которой спрятался маленький грязный город. Тяжёлые капли выбивали дробь по карнизам, мешая спать уставшим людям, а грозные раскаты грома заставляли дребезжать стёкла в рассохшихся рамах. Проезжали редкие машины, невольно сбавлявшие ход на лужах, превратившихся в реки, а немногие несчастные пешеходы, наплевав на грязь, спешно прыгали по островкам асфальта домой. Забившись под лавку, тоскливо взирала вокруг промокшая собака. Бредущая мимо кошка не вызвала у неё никакого интереса, даже, когда нагло пристроилась рядом. Прибитые дождём к земле цветы теряли свою красоту, утопая в глине, а выкрашенные голубой краской лебеди из покрышек сейчас понурили свои головы ещё ниже.

— И погода мрак. Под стать настроению.

— Ты мне, Аркадь Иваныч, не накуривал бы тут. Вон, топай на улицу!

— Смеёшься что ли, дядь Вань? Утопить решил меня?

— А раз не нравится, так и не кури! Вон я, лет тридцать уже не курю. И ты погляди какой! Мне вот осенью семьдесят восемь будет, а я всё бегаю, да на своих двоих. А вы, молодые, жопы-то свои еле по ступенькам тащите!

— Не куришь, так бухаешь, дядь Вань. Вот ты, как на керосине, и прёшь.

— Иди ты, больно умный. Как дам тебе щас! Не от хорошей жизни запил, всего себя этой стране отдал. На войне с первых дней. В танке горел, мать его! Контузили, ухо-то левое так и не слышит ни хера. Вон они, медали-то, лежат. Да только кому они нужны теперь? Всё просрали. Страну все вместе поднимали, кто в полях, кто на заводах. Я-то сам заводской, пятьдесят лет на станке простоял! А теперь никто никому не нужен. Знать друг друга никто не желает, все по своим углам разбежались, а кого вообще теперь не найдёшь. Пошли все, бизьнесмены, деньги зарабатывать. Да только ты скажи мне, Аркадь Иваныч, на хера эти деньги? Задницу только вытирать ими. Нет же ни хрена вокруг! Ты погляди, какой город был. Зелёный, красивый, чистенький. А сейчас что? Завод закрыли, все поуехали, зарплаты не платят. Тьфу!

— Чтоб тебя, дядь Вань, иди ты со своим заводом, и так тошно. Лучше чайку ещё плесни.

Двое мужчин сидели в маленькой душной сторожке на территории больницы, половина корпусов которой сейчас была заброшена, окна заколочены, а в бывших палатах гулял ветер и текла крыша. Аркадий Иванович, молодой акушер-гинеколог, сидел на продавленной кровати старика, местного сторожа Ивана Петровича, которого все просто и по-отечески звали дядей Ваней. Он докуривал уже не первую сигарету, покрасневшие от дыма глаза начинали слезиться, но за ней всё равно последовала новая. Чиркнув спичкой, врач тяжело вдохнул едкий дым. Дядя Ваня, недовольно пробурчав что-то, только молча налил горячий чай в щербатую кружку и сел рядом.

— Ну ладно тебе, Аркадь Иваныч, что-то ты совсем раскис. Не твоя это вина, все всё видели. Не жилец она была.

— Да знаю я. Только всё равно погано как-то. И главное, понять не могу, почему? Ну что случилось? Просто в один день привезли привидение. А ведь какая бодрая была, здоровая. Чертовщина какая-то.

— Не поминай чертей! Господи, помилуй. — Старик отчаянно начал креститься, словно бы молясь за них двоих.

— Привязался я к ней, дядь Вань. И не идёт теперь никак из головы. На всё готов был, только бы спасти. И не смог.

— Привязался, кхе, как же. Влюбился ты, дурак. Как увидал её, так сразу. Только вокруг всё ходил, ходил. А потом уж и ни к чему было к беременной девке лезть. Только теперь уже ничего не поделаешь. Она там, а ты — здесь. Ты живой, Аркадь Иваныч, что ты изводишь себя? Хорошая была, жалко. И мне ведь жалко! Она, бывало, придёт сюда, покушать несёт мне. И как сядем с ней тут, чаю попьём. Вот как с тобой сейчас. Добрая была. Пожила мало, но значит столько ей и отведено. А нам по-другому жить велено. Он там всё видит, Господь-то наш. Ты знаешь, Аркадь Иваныч, я за свою жизнь стольких схоронил, что и считать не хочу. Всех, с кем на войну шёл, родителей своих, жену с сыном. Один остался. Вот вас теперь сторожу. Эх.

— Ладно, дядь Вань, спасибо тебе, пойду я, посплю. Не могу больше сидеть, вторые сутки на работе.

— Это ты правильно сказал, иди давай, иди. Господи, помилуй тебя.

Резко распахнулась дверь, впустив в тёплую сторожку поток свежего воздуха, пропитанного влагой. Аркадий Иванович спешно зашагал к горевшему огнями корпусу, а дядя Ваня продолжил стоять в дверях, провожая его сочувствующим взглядом. Он-то точно знал, что если любовь настоящая, то жить дальше, как прежде, молодой врач уже не сможет. Похоронив в шестьдесят седьмом году жену и сына, разбившихся на машине, Иван Петрович так и не женился вновь.

Старик стоял долго, словно что-то предчувствуя. Чувство было чужое и неприятное, липкое, вязкое, оседавшее в самом сердце. Он никак не мог понять, что это, и уже собирался уходить, как вдруг заметил кого-то в темноте среди деревьев. Времена были странные и неспокойные, поэтому дядя Ваня протянул руку за дверь, где у него была припрятана монтировка. И только вооружившись ей он, крехтя, заспешил во тьму. Зная, что хулиганов может быть много, старик спрятался за деревьями, рассчитывая застать нарушителей врасплох. Он привык гонять подростков, ищущих приключений, наркоманов, ищущих закладки, бродячих собак, ищущих еду. Но её он встретить не ожидал.

Укрытая ветвями деревьев и зарослями давно не стриженных кустов, перед ним стояла высокая женщина. На вид ей было не больше сорока, хотя собранные в тугой пучок волосы и были абсолютно седыми. Фигуру скрывал тёмный дорожный плащ, чёрные глаза незнакомки опасливо озирались по сторонам, как если бы она была воровкой, несколько прядей выбились из строгой причёски и налипли на мокрое лицо. Женщина что-то старательно закидывала ветками, лишь подкрепляя подозрения старика, как вдруг вся обратилась во внимание, словно кошка. А в следующую секунду чёрные тени начали сползаться к ней со всех сторон, окутывать туманом, пока незнакомка не исчезла вовсе.

Глава 1

Она чувствовала жар. Он шёл от сотен и тысяч горящих людей. Казалось, им нет конца. Они безмолвно шли мимо, протягивая к ней свои обугленные ладони. Треснувшие от жара губы что-то шептали, но она не могла разобрать ни слова. Всё её нутро заполнял нескончаемый гул взрывов. Потоки земли, деревья и мёртвые тела взлетали в небо, заслоняя собой хмурое февральское солнце. Слепые глаза смотрели на неё своими бельмами. Но глаз и не было вовсе. Лишь бездонные чёрные дыры взирали на неё. Они обвиняли её.

Так не должно быть.

Это всё её вина.

Она взглянула на свои руки, чувствуя, как они наливаются тяжестью. Её пальцы, ладони, запястья были покрыты грязью и кровью. Попытавшись стереть их, она с ужасом поняла, что вместе с ними с ладоней слезает и её собственная кожа. Опалённая кожа.

Она начала кричать. Но не услышала собственного крика. Всё её нутро горело огнём, но она не могла пошевелиться. А осуждающие её мертвецы подходили всё ближе. Сейчас они просто разорвут её на части.

Но боли не последовало.

Она просто проснулась.

Вокруг была её комната, скрытая полумраком раннего весеннего утра. Рассветные лучи проникали сквозь плотно задёрнутые темные шторы, высвечивая тонкую золотую линию на полу.

Сон уже забылся. Как и всегда.

Откинув в сторону одеяло, она поняла, как сильно вспотела. Похоже, майский день обещал быть жарким. Опустив ноги на пушистый ковёр и зарывшись в него пальцами ног, она с удовольствием потянулась, при этом сладко зевнув. Не спеша собираться в школу, она ещё какое-то время сидела так, наблюдая, как пылинки кружатся в свете утреннего солнца.

Ей нравилось просыпаться раньше остальных. Ничто не могло сравниться с той безмятежностью, что давало рассветное утро. Тишину в доме нарушали лишь стрелки часов в гостиной и та предательски скрипевшая половица на седьмой сверху ступеньке лестницы. Поэтому, спускаясь вниз, она ловко перепрыгнула её, приземлившись босыми ногами сразу аж на десятую ступень.

В гостиной, конечно же, никого не было. Просторная комната была залита светом, лившемся внутрь сквозь высокие окна, занимавшие половину стены. Уродливые старинные часы с боем, подаренные дедом на годовщину свадьбы родителей, показывали половину шестого. Ещё целый час она будет наслаждаться одиночеством.

Быстренько забежав в ванную, она умылась и переоделась и, натянув удобные тряпочные туфли, выбежала на улицу.

Здесь уже всё полнилось красками. На лазурно голубом небе не было ни единого облака. Слепящие глаза солнечные лучи приятно согревали кожу, а лёгкий весенний ветер наполнил лёгкие воздухом. Она подставила лицо свету, зажмурилась, и улыбка, полная блаженства, расползлась по её лицу. Аромат хвои, принесенный со стороны леса, защекотал ноздри. Где-то кричали птицы. Покачиваясь, заскрипели стволы полувековых сосен, высившихся за забором.

Но в остальном, её окружала тишина.

Именно в такие часы мир принадлежал ей. Только ей. Каждой клеточкой тела она ощущала ту свободу, что была вокруг. Никто не смел её остановить, ведь это утро тоже принадлежит ей. Как и ветер, ерошивший её волосы, и солнце, уже припекавшее голые руки, и небо, бывшее сегодня особенно приветливым, кусты сирени вдоль их невысокого забора, хвойный лес, высившийся дальше.

Она оглянулась на дом. Окна в спальне родителей были зашторены, они ещё спали. Тогда она быстро побежала к задней калитке двора. Деревянная дверца была заперта, но, приподняв один из камней, которыми была выложена дорожка, она достала ключ. Дверь легко скрипнула и выпустила её.

Пробежав столько, сколько требовалось, чтобы черепичная крыша дома скрылась из вида за стволами деревьев, она остановилась и прислушалась. Всё здесь звучало иначе. Каждый шаг она делала осторожно, стараясь не нарушить идиллию этого мира. Её мира, придуманного, чтобы сбегать, прятаться. Она знала здесь каждое дерево, каждый овраг или балку. Знала, что если пробежит ещё немного, то перед ней окажется лесное озеро. Такое чистое, что, стоя на стволе поваленного дерева, склонившегося над ним, можно рассмотреть камни, лежавшие на дне, черный ил, белый песок.

Ноги сами понесли её вперёд, но на пол пути она остановилась. Знала, что не успеет вернуться. Знала, что отец будет ругаться, а мама будет спорить с ним, заступаясь. Знала, что они опять поссорятся. Знала, что опять из-за неё.

Поэтому просто пошла обратно.

С каждым шагом, её прекрасный мир всё больше растворялся. Покрывался рябью и вконец терялся за ещё одним днём, который надо просто пережить. А что будет завтра? Новый день. Возможно, лучше, чем этот.

***

— Смотри, шизичка идёт.

Девочки мерзко захихикали, тыча в неё пальцами. Что ж, она уже привыкла. Бывало и похуже.

Она прошла мимо них, смотря прямо перед собой. Щёки не вспыхнули от обиды, как это бывало раньше. Она давно научилась не обращать внимание на такие мелочи, как глупые оскорбления, толчки и косые взгляды. Такое очень быстро надоедает. И тогда одноклассники либо переставали ей интересоваться, предпочитая делать вид, что она просто не существует, либо переходили на новый уровень, подкидывая ей в тетради жвачки, наливая сок в портфель, пачкая мелом одежду. Но такие выходки она больше не терпела.

В этом году ей исполнится десять. Но взрослеть пришлось рано и быстро. Как только одноклассники начинали замечать, что она отличается от них, они сначала задавали вопросы. Глупые, абсурдные. Про болезни, про родителей. Тогда она не понимала, что не всё и не всем можно рассказать. Что их интерес вызван не желанием понять её, помочь, подружиться, а всего лишь любопытством и жаждой стать первым, кто расскажет остальным причины её странности. Некоторые пытались сочувствовать, думали, что она смертельно больна. Другие начинали подшучивать. Сначала безобидно, иногда даже забавно. Она и правда сначала смеялась вместе с ними! Потом шутки становились всё настырнее, злее. Она всё ещё пыталась улыбаться, но уже сквозь силу. Потом уже не смеялся никто.

Глава 2

Белые «Жигули» резко затормозили напротив аккуратного деревянного забора, сплошь утопающего в кустах сирени. Отвратительный скрип колодок прорезал ночную тишину района, и соседские собаки зашлись в лае.

Антон неловко вышел, точнее, почти выпал из машины. Он был сильно пьян, но прекрасно понимал, что скандала ему дома не избежать, поэтому не спешил. Привалившись спиной к фонарному столбу, мужчина закурил. Высокий, светловолосый и весьма крепко сложенный. Рукава рубашки закатаны выше локтя, а ворот небрежно расстёгнут на пару верхних пуговиц. Взгляд красивых болотно-зелёных глаз затуманен алкоголем, но всё равно тяжёлый от мыслей, роившихся в голове. Антон не знал, с какими словами сейчас войти в дом.

Последний год оказался для него особенно тяжёлым. Ему было неприятно возвращаться в этот дом, такой выбеленный, окружённый цветами и зеленью, как будто лучившийся гостеприимством и уютом, которых здесь, на самом деле, давно не было. Только не для него. Он не мог больше, входя внутрь, спокойно смотреть на круглое миловидное личико жены, всегда так тепло и нежно улыбавшейся ему, как будто она ничего не знает. Эта стерва знает всё. Один её взгляд. И вот она уже заглядывает в самую душу, видя, как ненавистна мужу, как он с удовольствием забывается в постелях других женщин. Но Вика всё равно улыбается. Потому что всё равно его любит.

Он пытался, честно. Старался быть хорошим мужем, верным. Дарил ей цветы, проводил вечера и ночи вместе, целовал её, стараясь быть нежным и внимательным. А утром опять просыпался всё с той же пустотой внутри. Он просто больше не любил её. Да и любил ли когда-то вообще?

Восемь лет назад она ворвалась в его жизнь крушащим всё на своём пути вихрем. Встряхнула, заставила встать на ноги. Такая маленькая, но такая сильная. Её сияющие каштановые локоны, огромные карие глаза, румяное круглое лицо. Да он готов был душу продать за то, чтобы хоть раз поцеловать эти пухлые губы! Она дала ему всё: дом, уют, надежду и любовь. Они и сами не поняли, как это произошло. Вика появилась внезапно, как друг. И вот они уже вместе. А потом была пышная свадьба, устроенная её простыми деревенскими родителями. Был этот дом, построенный её отцом. И работа в его же токарной мастерской. Вика, души не чаявшая в Антоновой маленькой капризной дочке, вскоре и сама стала матерью. В этом году Оле исполнилось шесть. И она была точной копией отца, от чего стала любимицей Антона. А Аня… Она просто была. Как напоминание о его бурной молодости и о той странной, загадочной девушке, появившейся из ниоткуда и ушедшей в никуда. Ушедшей вместе с весёлыми друзьями, дикими квартирниками и музыкой, бывшей для него, когда-то, всем.

Теперь были дом, семья, работа.

А потом начались Анины припадки. Сначала, всё выглядело, как простое недомогание, обмороки. Врачи ставили разные диагнозы, от дистонии до эпилепсии. Его дикая, похожая на ведьму, бывшая тёща прилетала в их городок всё чаще, ворковала над любимой внучкой. Забавно, первая жена умерла, оставив вместо себя сумасбродную родственницу. А самое ужасное, что та в миг подружилась и с Викой, и с её матерью. Но Ане это мало помогало. Припадки становились всё чаще, обмороки продолжительнее. Потом та ужасная история в школе. А потом восьмилетняя девочка заговорила. И у Антона волосы на спине встали дыбом. Закрыв глаза, она говорила с кем-то, кого нет в комнате, обращалась по именам, звала других. И… рассказывала. Про войну, про предательство, про ложь. И когда мужчина уже был готов сбежать от собственного ребёнка, она просто проснулась, как ни в чём не бывало. Девочка искренне не понимала, почему отец с таким ужасом смотрит на неё. Но именно с тех пор всё переменилось окончательно.

Он больше не мог видеть дочь, ставшую для него ночным кошмаром. Не мог любить жену, непонятно почему защищавшую её. Не мог терпеть задумчивый и надменный взгляд Эмиры. Даже её дурацкое имя раздражало его! Всё чаще он оставался до ночи на работе, но и там его преследовал сочувствующий взгляд тестя. И тогда он решил позвонить тем, с кем в молодости разделял самые ужасные дни. Увы, время не пощадило его друзей. Кто-то спился, кто-то умер от передоза. Но другие откликнулись. И вот Антону уже кажется, что он снова тот молодой парень, в чьей жизни никогда не было последних десяти лет. А потом были застолья. И женщины.

Теперь он стоит здесь, докуривает уже четвёртую сигарету, и не знает, как войти в дом. Чужой дом.

Входная дверь слегка скрипнула — уже месяц он обещает себе её смазать. Весь первый этаж, представлявший собой просторную гостиную, объединённую с кухней, был погружён в полумрак, и лунный свет, лившийся через высокие окна, был единственным, что хоть немного его рассеивало. Взгляд мужчины упал на старинные часы с боем. Подарок тестя. Антон решил, что сожжёт эту дрянь в мангале, как только старик откинется.

Он был здесь не один.

— Ночь добрая.

За барной стойкой, отделяющей гостиную от кухни, сидела Вика. Невысокая, располневшая после родов, но всё такая же красивая. Хотя, семейная жизнь забрала огонь, бушевавший когда-то в её взгляде. Каштановые локоны сейчас вновь струились по её плечам, но днём она отдавала предпочтение практичным пучкам. В руке у неё покачивался бокал с вином. На столе стояла пустая бутылка.

— Привет.

— Луна сегодня особенно красива.

— Чего?

Вика ухмыльнулась его удивлению. Он-то явно ожидал скандал.

— Я говорю, луна сегодня особенно красива. Ты так не считаешь?

Глава 3

Казалось, что погода портится под стать её настроению. А оно сегодня было просто ужасным. Прошедшей ночью Ане не повезло стать свидетельницей разговора родителей, и, хоть они её и не заметили и всё утро старательно делали вид, что ничего не произошло, она сама ничего забыть не могла. И сейчас, сидя на уроке в классе и слушая барабанную дробь капель дождя по карнизу, она ни на чём не могла сосредоточиться.

Андрей же явно вознамерился поддерживать её теперь всегда и во всём.

— Может, всё-таки, расскажешь?

Девочка отрицательно мотнула головой. Андрей, уже в который раз за день тяжело вздохнув, уткнулся носом в свою тетрадь. Хоть сегодня он и сел с ней за одну парту, Аня чувствовала себя как никогда одиноко.

Звенел один звонок, потом другой. Постепенно проходил учебный день. И каждый урок начинался одинаково.

— Ну расскажи, может, полегчает?

И вновь отрицательный ответ.

А что она может ему сказать? Что один из самых любимых и дорогих ей людей, её папа, хочет сдать её в сумасшедший дом?! Что он, несмотря на все свои слова о том, что любит дочь, так просто готов от неё отказаться. А самое страшное, что она сама не смеет его винить за это. Где-то очень глубоко, в самом тайном месте её собственной души, она и сама прекрасно понимала, что с ней что-то не так. Точнее, всё не так.

Она никогда не хотела об этом думать. Как и любой другой маленькой девочке, ей просто хотелось быть любимой, особенной для своей семьи. Самой лучшей. Но лучше всего ей удавалось лишь разочаровывать своих родителей.

Может, это всё просто спектакль для неё? На самом деле она самая обычная, просто лишняя в их семье. Но они не знают, как ей сказать об этом. Эй, Аня, твоя родная мама умерла давным-давно. Теперь у папы новая семья. Не хочешь исчезнуть из нашей жизни? Пожалуй, это не тема для разговоров за завтраком.

Или всё это реально. И она действительно сумасшедшая. Зайцева и все остальные её припевалы правы, она просто ебанутая. Тогда ей и вправду надо в сумасшедший дом, ведь она может случайно кому-то навредить. А вдруг она прямо сейчас навредит Андрею?! Или завтра Оле?! Этого допустить Аня никак не могла.

Всю ночь сон не шёл. Она прокручивала в голове десятки причин и сотни решений. И лишь одно казалось ей одинаково верным — она должна исчезнуть. Собрать вещи, деньги, которые ей дарили на дни рождения. И рано утром, пока все спят, тихонько выскользнуть из дома. Пожалуй, она бы смогла жить в лесу. Может, даже начала бы охотиться. Построила бы себе небольшой домик, завела бы собаку. Звучит неплохо. Больше никогда не видеть ни Зайцеву, ни Иващенко. Вообще никого из школы!

Не видеть маму, папу, Олю.

Не видеть Андрея.

Она почувствовала, как защипало глаза, а к лицу прилил жар. Нет, только не это! Не хватало ещё разреветься прямо на уроке! Она быстро промокнула глаза рукавом блузки.

— Аня, — Андрей аккуратно дотронулся до её руки, — у тебя всё хорошо?

И вновь она отрицательно мотнула головой, рассчитывая, что мальчик вновь отстанет. Но, похоже, в этот раз он настроен серьёзно. И свалился же он на её голову!

— Ну и молчи дальше. Только не жалуйся потом, что тебя все стороной обходят.

Он обиженно уткнулся в учебник, а Ане стало стыдно. Ведь Андрей вчера ясно дал понять, что трудности его не пугают, что он серьёзно намерен стать её другом. Просто для неё это слово пока кажется чужим и далёким. Но, может, стоит сделать пару шагов навстречу? В конце концов, хуже уже вряд ли будет. А этот ушастый мальчишка может чем-то помочь.

— Не знаю просто, как рассказать.

— Как есть. Мы же друзья.

Она тяжело вздохнула, собираясь с мыслями.

— Мой папа… он… хочет, чтобы я уехала из города.

— Надолго?

— Не знаю. Но, кажется, навсегда. — Последнее слово почти сорвалось в рыдание, но девочка вовремя взяла себя в руки. И получилось просто что-то похожее на нервный смешок.

Пару минут Андрей молчал. Краем глаза Аня видела, как сдвинулись его белёсые брови, образовав забавную складку возле конопатого носа. Девочка подавила смешок.

— А ты хочешь уезжать?

— Нет конечно! — возглас получился слишком громким. Несколько любопытных пар глаз обернулись к ним.

— Воронова и Фёдоров! Ещё одно замечание, и разойдётесь за разные парты!

— Извините, — пробормотали они в унисон. Но до конца урока негласно было решено молчать.

***

— А почему твой папа так решил?

В ответ на вопрос, Аня лишь быстро пожала плечами.

Они сидели на подоконнике, болтая ногами. Мимо проходили ребята, их одноклассники. Они без стеснения их рассматривали, тыкали пальцами, хихикали. Аня всё это видела, и ей было неприятно. Не за себя, за Андрея. Но он словно бы не замечал их всех.

— Не увиливай, всё ты знаешь!

— Вот и откуда тебя такого дотошного принесло на мою голову!

Мальчик довольно усмехнулся:

— Говорил же, из Механизаторского.

Глава 4

Глупо было надеяться, что произошедшее в школе не дойдёт до отца. Хоть за Аней и приехала мама, девочка не сомневалась, что папа уже ждёт их дома. И что он ужасно рассержен. Вся эйфория от смелого поступка Андрея прошла, как только она села в машину. Всю дорогу они с мамой молчали. В зеркале заднего вида девочка видела заплаканное лицо Вики. Она знала, что женщина будет защищать её до последнего. Но, также, знала, что переубедить отца им не удастся.

Кажется, своего нового и единственного друга она сегодня видела в последний раз.

Изнутри её разрывало чувство вины. Как она могла быть так неосторожна? Позволила этому вырваться в школе, когда столько людей было вокруг. Папа знал, что рано или поздно это случится. Он всё предвидел. Но мама. Она-то верила ей, надеялась, что всё будет хорошо, что Аня сильнее своей загадочной болезни. Но девочка подвела её. И это было хуже всего.

Она всех подвела.

Интересно, что скажет бабушка Эмира, когда, приехав летом к ней на день рождения, не обнаружит дома? Скажут ли ей родители правду? Наверное, нет. Бабуля обладала весьма вспыльчивым нравом. Особенно, когда речь шла о счастье её внучки.

С каждой минутой, подъезжая всё ближе к дому, самочувствие Ани становилось только хуже. Она перебрала в голове все возможные сценарии развития событий. Один был хуже другого. Девочка даже думала, что мама её тоже обманула, и сейчас они вообще едут не домой, а сразу в холодную мрачную больницу, где все люди похожи на привидения, но она быстро отбросила мысль. Такого просто не могло произойти. А, может, врачи уже ждут её дома, но Вика даже не знает об этом? Мог ли папа её обмануть? Готов ли он так легко отказаться от старшей дочери ради безопасности младшей?

Но дома их никто не ждал. Леденящая тишина наполнила некогда уютный дом. За окном уже не просто лил дождь, а бушевала самая настоящая буря. Ветки яблони стучали в окна. Небо почернело, от чего казалось, что на улице уже поздний вечер. Пока они бежали через дворик, ветер рвал полы Аниного платьица, а мама безуспешно старалась закрыть девочку своими руками, крепко прижимая к груди. Откуда-то налетели газеты, пакеты, сейчас кружившиеся на газоне. Но, как только входная дверь захлопнулась за их спинами, Аню окружила тишина.

— А где папа?

Женщина кисло скривила губы.

— Он на работе задержался, заказов много.

Мама врала. И они обе это знали.

Девочка торопливо прошмыгнула в свою комнату, стараясь ступать как можно тише. Словно верила, что, если её никто не услышит, то все просто о ней забудут. Уже у себя, прикрыв дверь, она дала волю слезам. И сама не заметила, как уснула.

***

Ей снилось удивительное место, напоминавшее сказочный город. Деревянные домики здесь были яркими, сплошь украшенными резными ставнями, наличниками. На каждой крыше виднелись фигуры коней, оленей, волков, медведей. Столбики, подпиравшие маленькие крылечки, были искусно оформлены удивительными знаками, напоминавшими солнечный круг или речную волну. Одни дома были высокими, в два и три этажа, другие же были простыми, всего один этаж. Некоторые соединялись между собой крытыми деревянными переходами, выкрашенными красной и зелёной красками.

Улицы были неширокими, но аккуратными, прямыми и чистыми. Выкрашенные разноцветными красками ворота тоже украшала причудливая резьба, а наверху висели… черепа животных. Один похож на олений, другой словно бы принадлежал кабану. На колья вдоль забора были надеты глиняные горшки, крынки. Из подворотен высовывали любопытные носы дворовые собаки.

Казалось, что в этом калейдоскопе красочных построек легко заблудиться, но, пройдя ещё немного по незнакомому городу, она поняла, что все дороги ведут в центр и сходятся на большой круглой площади. Ярмарочной площади. Здесь было полно народа. Девушки в ярких сарафанах, смеясь, сновали туда-сюда, держа в руках плетёные корзинки, наполненные хлебом, яблоками, маслом. Молодые крепкие юноши улыбались им, провожали взглядами, пытались поймать за руку. Древние старцы, сидевшие в тени, снисходительно качали головами, пряча улыбки в седых бородах. А торговцы зазывали народ, расхваливая свой товар. Калачи, пряники, ягоды, рыба, молоко в крынках, густая сметана, душистые травы, заморские приправы, цветастые платки, расшитые бисером ободки, круглые бусины.

Хотелось раствориться в этой беззаботной радости, в этих улыбках, смехе. Такая лёгкость. Она хотела там остаться.

Но идиллию сказочного городка нарушили крики. Они вклинивались в смех и разговоры постепенно, приходя откуда-то с окраин. Гам ярмарки начал стихать, утопая в новых, леденящих душу звуках. Послышался топот сотен копыт. И десятки коней ворвались на площадь. Люди, плача, бежали прочь. Но всадники нагоняли. Их шлемы сверкали серебром в лучах утреннего солнца, кольчуги переливались, искрились, как свежий снег морозным днём. За плечами воинов развивались плащи. Чёрные, красные, зелёные. В руках одних развивались княжеские знамёна. Другие же сжимали лишь мечи.

Она бежала вместе со всеми. Узкие улочки сейчас казались ловушкой. Обезумевшие от страха люди сбивали друг друга с ног и упавшие, хрипя под ударами сотен ног, уже не могли подняться. Кто-то пытался спрятаться за резными воротами, в домах, но горящие стрелы уже летели с неба. Они впивались алыми когтями в резные крыши, заставляя их мгновенно вспыхнуть. Огонь быстро перекидывался по деревянным, близко стоящим друг к другу постройкам. Некоторые из стрел не достигали домов, опускаясь где-то в бегущей толпе. Пробегая мимо, девочка видела безвольные тела в горящих рубахах. В их спинах и шеях торчали яркие фазаньи перья. Всё вокруг заполнили звуки бойни.

Глава 5

В своей жизни она ненавидела две вещи — глупость и духоту. И вот сейчас обе они встретились.

Удушливый зной травного с каждым днём становился всё невыносимее. Палящее солнце сжигало молодую зелёную траву, заставляло землю трескаться, как кожа древней старухи. Пытаясь хоть немного спастись от безжалостных лучей, бивших точно ей в глаза, женщина задёрнула в кабинете шторы. Но от этого стало душно.

Юный студент-пятикурсник вот уже пятнадцать минут плёл какую-то несуразицу о Великих Географических открытиях, при этом, не сказав ровным счётом ничего, за что бы ему можно было нарисовать хотя бы пару баллов. Мальчишка не был готов к экзамену, но и просто так сдаваться он явно не собирался.

— Ну и, когда они открыли Индию, то стали торговать.

— С кем?

— Ну, с Индией.

— И чем же?

— Ну, не знаю. Чаем, наверное.

— Каким чаем?

— Ну, индийским.

Эмира обречённо закатила глаза.

О, боги! Не ей судить ваши помыслы, но, молю, ниспошлите дождик. А лучше, ливень. Жуткую бурю, чтобы на неделю. Тогда им придётся перенести этот дурацкий финал Кубка Академии. И она, наконец-то, сможет выспаться.

— Боги, Севостьянов, я этого больше не вынесу. Иди отсюда.

— Ну, так я сдал?

— Смеёшься? Ты ни одной даты даже не назвал.

— Ну, а как же самое главное?

— Что «самое главное»?

— Ну, про торговлю, про плавание. Про цингу.

— Цингу я сейчас нашлю на тебя, — пробормотала себе под нос женщина, а громко сказала: — Всё, Толя, иди. Пересдача в рюене.

— Ну Эмира Олеговна!

— Толя, ты третий раз приходишь! Умоляю, избавь меня от страданий!

— Эмира Олеговна, ну давайте я в понедельник приду! Ну пожалуйста! Я не хочу стипендию терять! Пожалуйста!

— Чтоб тебя, ладно! Но только попробуй не выучить! Я тебя…

— Спасибо, Эмира Олеговна! До свидания!

Мальчишки и след простыл. А женщина, наконец, позволила себе вытянуть затёкшие ноги, размять спину, с удовольствием прохрустеть суставами. После обеда ещё был тест у второкурсников. А завтра контрольный допуск к государственным экзаменам у седьмого курса. А в неделю финал Кубка. И теперь ещё Севостьянов в понедельник. И всё.

Она уже представляла, как на целых два месяца покинет это место. Вообще-то, женщина любила Китеж, хоть он и был ярким и шумным, словно бы никогда не засыпавшим. Но Петроград был ближе её сердцу. Она скучала по влажному воздуху, белым ночам. Скучала по его дождливости и непредсказуемости. Вот ты выходишь, вооружившись зонтиком и резиновыми сапогами, а через час уже не знаешь, куда их деть. Ноги бы сами несли её по знакомым улочкам, вдоль каналов. В этом городе она могла легко затеряться в толпе. Чего никак нельзя было сказать про Китеж: каждая собака, зная, кто она, услужливо кланялась. И это не могло не раздражать.

В дверь тихонько постучали, но Эмира всё равно подпрыгнула. Женщина и не заметила, как задремала.

— Да! — раздражённо крикнула она.

Внутрь осторожно просунулась пепельноволосая голова. На вид девочке было не больше одиннадцати. Эмира силилась вспомнить её имя.

— Что случилось?

— Вам просили передать.

Девочка протянула изрядно помятый конверт, взмокший от потных ладошек. Вишневская удивлённо подняла тонкую бровь, принимая его из худеньких ручек. Жестом отпустив девчушку, она быстро вскрыла его острым изящным ножом. Женщина узнала торопливый почерк Вики.

В следующую секунду женщина уже была на ногах, несясь по залитым светом коридорам академии. Студенты испуганно отскакивали от неё в стороны, открывая рты, чтобы поздороваться. Но она не одаривала их даже взглядом. Все её мысли были заняты другим.

Риту она нашла ровно там, где и ожидала — женщина курила, спрятавшись в тени кустов черёмухи.

— Блять, Мира, напугала! Я думала дети.

— Рита, заклинаю, подмени меня!

Женщина окинула подругу не выражающим ничего взглядом ярко-зелёных глаз. Безразлично пожав плечами, она ответила:

— Без проблем. Когда?

— Сегодня и завтра. — И, помолчав, добавила: — И в понедельник.

Рита небрежно откинула за плечи огненно-рыжие локоны, заплетённые на висках в тонкие косички, оканчивавшиеся зелёными, под цвет глаз, атласными лентами. Бронзовые кольца, свисавшие по бокам с расшитого бисером головного обруча, издали мелодичный звон.

— На финал не пойдёшь? — Она сбила с сигареты остатки пепла и спрятала бычок в уже пустую пачку.

— Его перенесут, будет буря.

Рита вновь пожала плечами.

— Тебе виднее. А что за срочность?

— Дела семейные.

Если женщина и удивилась, то виду не подала.

***

Она не любила вот так спонтанно бросать все свои дела. По натуре была весьма педантична. Прежде, чем куда-то ехать, надо всё привести в порядок. Тем более, что шли экзамены, студенты закрывали семестр, а в этот раз особенно раздобревшая женщина набрала целую гору пересдач. Видимо, годы делали её сентиментальнее.

Глава 6

«Моя внучка», подумала Эмира, увидев, как быстро девочка взяла себя в руки и бросилась к матери, недвижимо лежавшей на полу. Сама же ведьма продолжала стоять в дверях. Она понимала, что сорвалась, этого никак нельзя было допустить, но увидев этого ублюдка, угрожающего его девочке, ничего не смогла с собой поделать. Ей были не нужны слова, это был самый обычный выброс Энергии.

— Эффектно вышло. — Упырь незаметно убрал пистолет за пояс, щёлкнув предохранителем. По мнению женщины, слишком громко.

— Мама! Очнись, пожалуйста, мама!

Девочка трясла мать за плечи, а по щекам её катились слёзы. Эмира видела, что Аню переполняют страх и нежелание поверить в произошедшее. Так бывает, когда в привычную реальность врывается нечто, никак не вяжущееся со всем, что было раньше. И для десятилетней девочки таким событием определённо была злоба и ненависть родного отца, вывалившего на ребёнка всю ту мерзость, что, несомненно, есть в глубине каждого. Только все справляются с ней по-разному. Кто-то презирая и унижая тех, кто слабее, а кто-то — борясь с самим собой, становясь каждый день сильнее и милосерднее, понимая, что нет идеальных людей. Вот и Эмира сейчас пыталась сконцентрироваться на том хорошем, что этот человек, распластанный на лестнице, ещё может сделать. Потому что, если она будет думать о том плохом, что он собирался сделать прямо сейчас, она просто оторвёт ему голову. Простым выбросом Энергии. И тогда Аня точно с ней не поедет.

А Вика в это время никак не желала приходить в себя.

— Подвинься, дорогая. — Мягко прошуршав подолом заляпанного грязью чёрного платья, Эмира опустилась рядом с внучкой на колени. Она медленно провела длинными тонкими пальцами по лицу Вики. Затем прижала руку к её затылку. Женщина почувствовала, как кровь побежала по венам быстрее, как потеплела кожа под волосами. Уже через минуту рана на голове Вики перестала кровоточить и затянулась грубоватой корочкой. Вишневская никогда не была способным знахарем, но уж останавливать кровь за годы работы с детьми она научилась.

Наконец, Вика открыла глаза.

— Мама, ты как? — испуганная, взволнованная, Аня кинулась женщине на шею.

— Всё хорошо, моя маленькая, всё хорошо. — Вика гладила дочь по волосам, надеясь так хоть немного её успокоить. Но все они прекрасно понимали, что этим точно не помочь. Иллюзия безопасности. Случившееся заставило привычную жизнь треснуть от края и до края. И как бы после Антон ни просил прощения, ни умолял жену всё забыть, ему никогда не вернуть взгляда её карих глаз, полного любви и веры в дорогого человека. Теперь там поселятся страх, подозрение и презрение.

Наконец, оторвавшись от мамы, Аня подняла заплаканное лицо. И тут же замерла, широко распахнув глаза. Эмире не было нужды следить за её взглядом, чтобы понять, что он прикован к Упырю. Девочка его явно испугалась, и не стоило её в этом винить. Вишневская прекрасно понимала, что побитый жизнью мужчина не внушает доверия.

— Всё хорошо, это мой старый друг. Он поможет нам уехать.

Мужчина приветливо помахал рукой и изобразил подобие улыбки, от чего все шрамы на лице заходили. Но улыбка всё равно вышла на удивление милой и беззлобной.

— Миша. Но ты можешь звать меня Упырём. Твоей бабуле очень нравится это прозвище.

Девочка не придумала ничего умнее, кроме как помахать в ответ:

— Аня.

— Приятно, наконец, познакомиться. А ты похожа на мать.

Аня пробормотала что-то невразумительное себе под нос, но Упырь, видимо, и не планировал продолжать разговор. Сказав что-то про машину и ночных пидорасов, он вышел на улицу.

— И нам пора. Давай, Вика, поднимайся. Обопрись на меня. Где Анины вещи? — Вишневская, бережно поддерживая женщину, проводила её к дивану.

— В чулане, под лестницей. Я их пледом прикрыла. Если бы Антон вдруг решил заглянуть. Там не всё, Мира. Зимнее ещё собрать надо. Тогда потом пришлю. Или, может, кто из друзей поедет, подхватит.

Упырь, вновь появившийся из ниоткуда, молча взял пару чемоданов и скрылся с ними в темноте. На улице сверкнули автомобильные фары.

— Мама, а куда он понёс…

— Не поняла. — Эмира замерла в центре зала. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы смысл сказанного Викой дошёл до неё. — В смысле «кто-нибудь довезёт»? Только не говори мне, родная, что ты…

— Всё верно, я останусь.

— Да ты, блять, издеваешься!

— Не ругайся при Ане! Если узнаю, что она от тебя нахваталась матершины, пеняй на себя!

— Ну да, а то она так не знает. — Миша прошёл ещё с парой сумок.

— Какой на х… Ну-ка, быстро пошла собирать манатки!

— Ты что же, предлагаешь мне Олю бросить?

— Вот ведь чокнутая! Тебя так сильно об угол приложило? И её собирай, дурочка! Дом большой, потеснимся.

— Нет, Мира. Мой дом здесь.

— Мама…

— Что, моя милая?

Аня стояла на том же месте, не смея пошевелиться, пока мужчина, которого она видела впервые в жизни, выносил в ночь сумки с, видимо, её вещами. А бабушка уговаривала маму собирать и её вещи, и Олины.