Неизвестно, как бы сложилась судьба Кристины, расти она в семье, у любящих родителей. Может и утаили бы дар, научили прятаться, чтобы не попала в лапы к особистам. А в детдоме что? Заметили мутнеющие зеркала, своевольничающие отражения, и вызвали комиссию от греха подальше. После проверки Кристину увезли в специнтернат. Школу для одаренных детей. Там жилось полегче: кормили сытно, драки и издевательства пресекали, водили на прогулки, разрешали смотреть телевизор. Воспитанников разбивали на группы по схожим способностям. Вместе с Кристиной на факультатив ходила еще одна зеркальщица Аля и двое кукловодов. Занятия были интересными: Кристине и Але приносили куски зеркал, из которых надо извлечь информацию, кукловодам — новые игрушки. Зеркала приносили с подвохом. Бывало, бьешься-бьешься — никакого толку. А когда забирают, обмолвятся: «Оно новехонькое, только с завода». Проверяли силу, глубину проникновения в слои воспоминаний. Со временем Кристина научилась пробиваться за первую завесу, легко отбрасывала бессмысленную шелуху, заставляла гладкую поверхность повторять значимые события: разговоры без свидетелей, угрозы, побои, совокупления. Ее хвалили, после окончания интерната переселили в комнату в общежитии, пристроили на скучную работу в архив. Днем Кристина вела жизнь бумажной крысы: слонялась среди пыльных стеллажей, копировала рассыпающиеся в прах документы, выдавала справки посетителям, вносила запросы в прошитую книгу — буквы выписывались аккуратным почерком отличницы, с идеальным наклоном и нажимом.
Вечером — не чаще раза в неделю — ее забирали для выполнения основной работы. Кристина перебывала в ресторанах, банях при комбинатах бытового обслуживания, в домах, квартирах, заметно отличающихся стоимостью обстановки. Зеркала были разными — огромными, обрамленными тяжелыми рамами; маленькими переносными прямоугольниками и кругляшками с проволочной ножкой-подставкой, трельяжами, мутными от времени. А иногда ее привозили к груде осколков, из которой попробуй что-то вытяни.
Кристина не знала, как и для чего используется извлеченная из зеркал информация. Накапливали, наверное, факты, способствующие успешным ловушкам. Подтверждали подозрения. Доказательствами в суде картинки в зеркалах служить не могли, но ворохи протоколов, оседавших в кабинетах госбезопасности, грозили серьезными неприятностями тем, кто оставил свои отражения.
Если честно, Кристина почти никого не жалела. Пьяных барыг, швырявших двадцатипятирублевые купюры на столы в кабаках, хвастающихся друг перед другом продажей чемоданов прибалтийского мыла или белорусских колготок, она не уважала. От посетителей банно-прачечных комплексов чаще всего тошнило. Лысые старики с отвисшими животами приставали к стройным девицам. Кристина не видела в этом ни красоты, ни страсти, только вынужденную покорность со стороны девиц и отвратительную алчность и расчетливость в глазах старичья.
Может, потому своя жизнь и не складывалась? На случки Кристина насмотрелась до тошноты, при виде мужчин не трепетала: она ценила силу, любила посмотреть на широкоплечие тела с кубиками пресса, но служить игрушкой не хотела. А в чистоту отношений и святость супружеских уз не верила.
Мужчины за Кристиной и не гонялись — вечно хмурая Крыся, сутулая, с мышиной шевелюрой и тусклыми глазами-бусинками... не героиня романа, ох, не героиня. А она и не набивалась. Пироги для начальника на работу не носила, на редкие заигрывания посетителей не отвечала. Выбрасывала бумажки с номерами домашних телефонов и адреса. Нет уж... не сдержишь силу в чужом доме, вызнаешь тайны зеркала, начнет мутить и только бежать.
Так бы и состарилась Кристина в областном центре, совершая ежедневную ходку в архив, раз в неделю вытаскивая на свет божий зеркальные грешки местных партийцев и вояк, да вмешалась Олимпиада-80. В столицу со всех концов страны согнали кукловодов, псиоников, гипнотизеров, сирен, ворожей, эмпатов и ясновидцев. И, конечно же, зеркальщиков — отражений-то иностранные гости оставят много, только успевай считывать.
Кристина отработала на отлично. Вытянула следы двух известных музыкантов и театрального деятеля, барахтавшихся с иностранными спортсменками. Не только барахтались: валюту покупали, дефицитные тряпки — для себя и перепродать втридорога. От звезды эстрады, предпочитавшего чернокожих и мулаток, у Кристины сердце ёкнуло. Хорош был собой музыкант, привлекал нестандартной длинной гривой, порывистостью движений и искренностью страсти — дарил спортсменкам наслаждение, не стыдясь стонов и искусанных губ. На картинки в зеркалах удалось полюбоваться трижды, потом Кристину перекинули в другой корпус Олимпийской деревни, а к музыканту приставили кукловода.
После Олимпиады Кристину оставили в столице. Присвоили воинское звание, поселили в лейтенантском общежитии. Прикрепили к группе, занимавшейся расследованием незаконной перепродажи бриллиантов. Кристина влипла в густую кашу, варившуюся в высших партийных кругах. Когда одно из отражений показало жену министра МВД Светлану Щелокову, она поняла, что без потерь уйти не удастся. Это вам не смоленские партийцы, воровавшие крупу со складов и солярку из автоколонны. Хотя и оттуда могло прилететь — мало не покажется. Но тут, в столице, среди отражений Щелоковой, а потом и Галины Брежневой, стало ясно: дело труба. Пословица: «Паны дерутся, у холопов чубы трещат» явила себя во всей красе. Зимним вечером по темноте подошли трое, и даже не просили закурить. Сбили с ног, пинали, как хоккейную шайбу по утоптанному снегу, убедившись, что потеряла сознание, оставили умирать. Замерзла бы. Спасибо, бдительная бабушка из дома напротив приметила валяющееся тело — сожалела потом, что драки не видела — и милицию вызвала.
Кристину отвезли в больницу «Скорой помощи», оттуда, на следующий день, перевели в военный госпиталь. Потянулись долгие дни лечения — один из ударов повредил позвоночник, и врачи поначалу опасались, что Кристина не сможет ходить. Спасла молодость — в двадцать пять у организма еще есть резервы. Кристина восстановилась, сделала первые шаги: сначала на костылях, потом с тростью. И обнаружила, что дар ушел. Зеркала молчали, не туманились, не завлекали призывным шепотом. Показывали положенное законами природы отражение, и не больше. Кристина пала духом — хоть и не было счастья от способностей, одни беды, а лишиться оказалось больнее, чем с травмированным позвоночником ходить. Генерал, курировавший «бриллиантовое дело», пригнал в госпиталь целый консилиум. И ворожея, и ясновидящий хором сказали, что дар не ушел, просто заснул, чтобы не вычерпать последние запасы сил, дать Кристине оправиться после травмы. На вопрос о сроках оба дружно развели руками. Генерал нахмурился, Кристина приготовилась услышать слова об отставке, а вышло странно. Вроде и отставка, а вроде и нет.
На следующий день Кристина Ивановна Иванова, круглая сирота, воспитанница детского дома, лейтенант особого отдела госбезопасности, скончалась от острой сердечной недостаточности. В возрасте двадцати шести лет. Оплакивать Кристину было некому, похоронили ее за казенный счет, без салюта и прочих воинских почестей. Похоронили и похоронили. А тем временем в отделении для безнадежных больных очнулась и резко пошла на поправку младший лейтенант Кристина Андреевна Руденко. Сирота, воспитанная бабушкой, шифровальщица, получившая ранение во время бомбежки узла связи в Афганистане.
Кристина Андреевна Руденко вышла из госпиталя в жаркий день. В пятницу, тринадцатого августа одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года. В пятницу тринадцатого, и только черной кошки не хватало, чтобы перебежала дорогу перед такси.
Несчастливое предзнаменование Кристина Андреевна проигнорировала. Села в самолет, который благополучно вылетел из Москвы и приземлился в Краснодаре. Из аэропорта добралась на такси до своего дома, который они с бабушкой купили как раз перед отправкой криптографического подразделения в Афганистан, с трудом открыла приржавевший засов калитки и вошла во двор.
Чемодан и трость остались под вишнями, в палисаднике, отделявшем дорогу от тротуара. Кристина постаралась унять дрожь, сделала несколько шагов по двору, огляделась. Несмотря на инструктаж и внешнее сходство с покойной тезкой, она боялась немедленного разоблачения. Зачем генерал провел такую подмену, догадаться нетрудно. Все граждане СССР, обладавшие паранормальными способностями, стояли на учете. Держать в рукаве туза — зеркальщицу, не внесенную в списки, зеркальщицу, которую можно шантажировать проживанием под чужим именем, с чужими документами... ни один генерал от такого не откажется, и не только генерал.
— Кристина? — голос из-за забора настиг, ударил в спину. — Кристинушка, похудела-то как!
— Здравствуйте, тетя Тася, — чтобы повернуться, пришлось собрать волю в кулак. — По госпиталям лежала, там жира не нарастишь.
Бабка в цветастом платке и байковом халате мелко-мелко закивала, перекрестила ее издали, успокоила:
— Теперь-то отъешься. В отпуск приехала?
— Комиссовали. Обещают через год на преподавательскую работу в училище взять, на другое уже не гожусь.
В доказательство своих слов Кристина шагнула, припадая на левую ногу, чем вызвала новую волну охов и вздохов.
Первый контакт прошел успешно, и Кристина, продолжая успокаивать себя, поднялась на крыльцо и отперла дом. Ключ — длинный, массивный — с трудом провернулся в замке. Пахнуло застарелой сыростью, заскрипели доски пола. Кристина прошла по узкому коридору, оглядела большую кухню с дровяной печью, умывальник, алюминиевый таз. Заглянула в одну дверь — за ней скрывалась маленькая спальня. Открыла вторую, двустворчатую, окинула взглядом зал. Ни шифоньер, ни сервант с парадной посудой ее не заинтересовали. Трельяж. Зеркало на тумбе, пропахшей пудрой и духами. Подпорченная временем гладь, обрамленная рыжими потеками и черными пятнами, затуманилась. Кристина закрыла створки, прошептав: «Не сейчас».
Дар вернулся еще в госпитале, перед выпиской. Радовать генерала Кристина не стала, решила, что сначала отгуляет долгий отпуск.
Движение за окном, пойманное краем глаза, напомнило сразу обо всем: о брошенном на улице чемодане, о возможной слежке. О том, что надо было первым делом позвонить куратору, а она поехала прямо в дом.
На покосившийся забор, разделявший участки, вспрыгнул огромный черный кот. Посмотрел на Кристину внимательно, проникая в душу, фыркнул, взъерошился, сбежал, выражая неодобрение коротким воем. Животные чувствовали отклонения от нормы. Ни коты, ни собаки рядом с зеркальщиками не задерживались. И не только с ними — и с кукловодами, и с ворожеями, и так далее по списку.
Животных было невозможно взять под контроль, поэтому мимолетное чувство опасности исчезло — неодушевленные предметы Кристину пугали больше. Она побрела за чемоданом, попутно оглядывая двор. Пустая собачья будка, стоявшая на боку кроватная сетка, оцинкованная лейка. Ни тряпичных зайчиков, ни пластмассовых неваляшек, ни деревянных птичек-свистулек. Да и сомнительно, что к ней с первого дня приставят кукловода. Вот если потянуть пару лет, утверждая, что способности так и не вернулись — тогда жди гостя в дом. Мелькнуло и исчезло воспоминание, как бывший товарищ по факультативу выслушивал отчеты кукол, выполняя задание в Москве. Крохотная, в палец размером, елочная Снегурочка со стершейся с пластика краской, пищала, передавая хозяину отчет о действиях иностранного спортсмена, подозреваемого в спекуляции валютой. Снегурочка пряталась в гостиничном номере, возле батареи. Плюшевый медведь сопровождал спортсмена на прогулках в парке, оставляя клочья шерсти на кустах. Можно было заглушить микрофоны, держаться подальше от зеркал, но избавиться от игрушки, которую кукловод натравил на объект — нельзя. В зайчиков, мишек, снегурочек вселялись души покойников, отравленных ненавистью ко всему живому. Плюшевая и пластмассовая нежить преследовала людей, охотно отчитываясь кукловоду. Поговаривали, что некоторые умельцы вселяли душу в посуду, подушки, одеяла, добираясь до самых сокровенных помыслов и действий объекта, но за истинность таких рассказов Кристина не ручалась. Она знала тайны, неведомые простому обывателю — волей-неволей узнаешь, пока учишься и работаешь. При этом огромная часть паранормального айсберга все равно оставалась сокрытой от глаз. Ко многим секретам Кристина не имела доступа, и, как любой обыватель, довольствовалась слухами.
— Тетя Тася! — крикнула она, ставя чемодан на крыльцо. — Ближайший телефон на универсаме? Позвонить надо, а я уже не помню ничего.
Перед отъездом Кристину заставили выучить карту окрестностей. Город она могла не знать — прожила-то всего ничего, из училища на прогулки не выпускали. Но дорогу к магазину и обратно должна была запомнить.
— На пятиэтажках, — отозвалась та. — Если трубки целы. Кто-то уже второй месяц балуется, отрывает. Ты туда пройди, а если поломано, до универсама рукой подать. Там пяток на стене, какой-то да работает. Мелочь есть или двушку дать тебе?