⸸ Злодейка поневоле. Хозяйка заброшенной крепости ⸸

Глава 1

— Смерть тебе! Сжечь злодейку!

Я в ужасе открываю глаза, и первое, что я чувствую — это дикий жар.

Сухой, злой, он лижет кожу, заставляет слезиться глаза и раздирать горло от мучительного кашля. Вокруг меня бушует пламя, оранжевые языки вздымаются к свинцовому небу.

А за этим огненным занавесом — люди. Целая толпа. Их лица, искажены яростью. Мужчины с бородами, женщины в чепцах, все одеты в какие-то средневековые обноски.

— Злодейка должна умереть! — ревет кто-то, и толпа подхватывает, скандируя на разные лады. — Сжечь ведьму!

В меня летит что-то твердое, похожее на камень, и больно ударяет в плечо.

Паника ледяной волной прокатывается по венам. Где я? Что происходит?

Буквально пять минут назад все было почти так же… за исключением разъяренной толпы и камней.

Оглушительный звон пожарной тревоги сорвал меня с рабочего места в моем душном кабинете городской управы. Двадцать лет я перебирала пыльные папки в отделе документации, двадцать лет наблюдала один и тот же вид из окна на полупустую парковку, двадцать лет каждый день делала одно и тоже и думала, что так будет еще долго.

Но сегодня все изменилось.

Рутина резко сменилась криками, дымом, ревущим пламенем.

Я, не помня себя от паники, выбежала в коридор, забитый кричащими от страха коллегами.

Дым был едким, черным, он застилал все. В этой суматохе кто-то толкнул меня, я полетела на пол, ударилась головой и на секунду прикрыла глаза, задыхаясь от кашля…

А когда открыла снова — увидела эту толпу. Кто они?

Но, самое главное, где врачи? Где пожарные?

— Помогите! — кричу я, срывая голос. Мой крик тонет в реве сотен глоток. — Пожарных! Вызовите пожарных!

Слово «пожарные» действует неожиданно и странно.

Толпа на мгновение замирает, воцаряется звенящая тишина. Люди переглядываются, на их лицах проступает недоумение. Кто-то крутит пальцем у виска. Но замешательство длится недолго.

— Она призывает демонов огня! — визгливо выкрикивает какая-то женщина, тыкая в меня пальцем, — Не дадим ей нас погубить!

И толпа взрывается с новой, удвоенной яростью.

Их выкрики становятся еще кровожаднее, камни летят чаще.

Один попадает в скулу, обжигая острой болью, другой рассекает бровь. Теплая струйка крови заливает глаз.

Я в ужасе хочу прикрыть голову руками, но в этот момент понимаю… что я привязана к какому-то столбу. Причем так сильно, что едва чувствую руки.

— Остановитесь! Что вы делаете! — кричу я, надеясь что они одумаются, что прекратят закидывать меня камнями.

— Мы прекратим, когда ты превратишься в пепел, Хелена! — доносится до меня чей-то голос.

Хелена?

Странное имя. С одной стороны, немного созвучное с моим, Аленой, разве что более колючее, зловещее. Но с другой… с другой, оно будто что-то подцепляет на самой глубине сознания, тревожит смутное, едва уловимое воспоминание.

Однако, я не успеваю зацепиться за него.

Мой взгляд в панике скользит вниз, и мир уходит из-под ног.

Боже.

Нет.

Это не пожар в городской управе… это костер!

Я стою на высоком деревянном помосте, на каком-то эшафоте, грубо сколоченном из темных бревен. А у его основания разложена огромная куча хвороста, которая уже полыхает, и огонь подбирается все ближе…

Жар становится невыносимым, платье на мне — пышное, незнакомое, из легкой ткани приятного алого оттенка — вот-вот вспыхнет.

«Нет, этого просто не может быть!» — стучит в висках одна-единственная мысль.

Это наверняка какой-то кошмар.

Скорее всего, я сейчас лежу в больничной палате, вся в датчиках, а мозг, отравленный дымом, подсовывает мне этот средневековый триллер. Сейчас я зажмурюсь, досчитаю до трех, и надо мной склонится лицо уставшей медсестры.

Раз… два…

Боль от нового камня, впившегося в ребра, выбивает из легких воздух.

Но почему тогда эта боль такая острая, такая настоящая?!

Я чувствую, как по щеке ползет липкая струйка крови, ощущаю занозы от грубого столба на своей спине и вдыхаю этот омерзительный коктейль из дыма, жженых волос и первобытной ненависти.

В тот самый миг, когда оранжевый язык пламени тянется к подолу платья, рев толпы внезапно захлебывается и стихает.

Огонь, еще секунду назад казавшийся всепоглощающим монстром, вдруг отступает. Он не гаснет, нет, он словно съеживается, поджимает хвост и отползает на пару шагов от эшафота.

Рядом со мной возникает тень.

Высокая, мощная фигура заслоняет меня от толпы. Из-за пляшущих остатков пламени, искр и дыма я не вижу его лица, но чувствую исходящую от него ауру абсолютной, несокрушимой власти.

Глава 2

Сознание плывет, превращая мир в размытое акварельное пятно.

Звуки тонут в вязком тумане, боль от клейма на груди пульсирует где-то далеко, словно чужая.

И в этой странной, отстраненной тишине мой перепуганный мозг, наконец, складывает два и два. В голове наступает оглушительная, пугающая ясность.

Этот мужчина. Драконий герцог Риардан Крейг.

Я моментально вспоминаю его имя. А сейчас я еще и вижу лицо, и чувствую себя так, будто мне только что отвесили пощечину. Оно как две капли похоже на то лицо, которое смотрело на меня с блестящей обложки дешевого любовного романа, который я скачала, чтобы убить время в электричке по дороге на работу.

Я помню, как еще усмехнулась, глядя на этого нарисованного красавца-брюнета со стальным взглядом. Абсолютно не мой типаж. Но я запомнила его. Потому что это лицо невозможно было забыть.

И сейчас оно нависает надо мной. Не нарисованное, вполне себе живое. И оно смотрит на меня с холодным, брезгливым триумфом.

Если он — драконий герцог Риардан с обложки, то леди Юфимия — это главная героиня. Милая, нежная блондинка, его возлюбленная, его настоящая истинная.

А Хелена…

Боже.

Хелена — это главная злодейка. Коварная интриганка, которая по сюжету сначала отравила своего старшего брата, чтобы завладеть его титулом, а потом втерлась в доверие к герцогу Риардану и даже подделала его метку, чтобы он взял ее в жены. А когда на горизонте появилась настоящая истинная Риардана — нежная Юфимия, Хелена попыталась избавиться от этой серой мышки, подсыпав яд в ее бокал.

Классический набор антагонистки.

И я, Алена Николаевна, простой документовед местной управы, каким-то непостижимым образом оказалась в ее теле.

В голове проносится вихрь вопросов, один абсурднее другого.

Как? Почему? За что?! Я что, так сильно нагрешила в своей жизни?

Ну да, я искренне желала, чтобы налоговая нагрянула к моему начальнику, который несколько раз лишал нас премии по каким-то явно надуманным обстоятельствам. Да, я несколько раз отпрашивалась под предлогом болезни, а на самом деле, чтобы отдохнуть хотя бы день от этой изматывающей работы и злых упреков начальства.

Но разве этого достаточно, чтобы меня забросило в тело жестокой отравительницы?!

Где справедливость? Почему я оказалась не в теле Юфимии? Я бы тоже могла быть милой и нежной! Взволнованно хлопать ресницами, носить розовые платья и ждать, пока меня спасет прекрасный герцог!

Но нет! Судьба с садистской ухмылкой вручила мне роль главной злодейки, которую все ненавидят и которую в финале ждет очень незавидная участь.

Мысли путаются, тяжелеют.

Боль от клейма на груди снова вспыхивает огнем, выжигая остатки сил. Мир перед глазами окончательно меркнет, превращаясь в черное пятно. Последнее, что я чувствую, — это как сильные руки, принадлежащие моему будущему убийце, мужу, который скоро от меня отречется, крепче прижимают меня к себе.

***

Я прихожу в себя от мерной тряски.

В нос бьет запах старой кожи, пыли и чего-то холодного, пронизывающего.

На мгновение я позволяю себе наивную, отчаянную мысль, что это все-таки был кошмар, а я сейчас еду в старой отцовской «Волге» на дачу, как в детстве. Сейчас я открою глаза, и за окном будут проноситься зеленые поля и березовые рощи.

Но когда я разлеплю ресницы, реальность бьет под дых с сокрушительной силой.

Никаких березовых рощ.

За окном кареты, обитой темным бархатом, проплывает унылый пейзаж: чахлые, скрюченные деревья, серая земля, покрытая мхом, и низкое, свинцовое небо.

А прямо напротив меня сидит он.

Риардан Крейг.

Мой личный кошмар во плоти.

Он смотрит на меня без малейшего интереса, его серебряные глаза холодны, как лед.

— Проснулась. Какая досада… — роняет он, и в его голосе нет ни капли сочувствия.

Боль тут же напоминает о себе.

Ноет все тело: саднят ссадины от камней, горит обожженная кожа на груди, першит в горле.

Я опускаю взгляд на свои руки, лежащие на коленях. Тонкие, изящные пальцы с миндалевидными ногтями. Это не мои сухие руки с вечно ломающимися ногтями. Новое тело… оно моложе лет на двадцать. Кожа гладкая, без единой морщинки.

Только раны все портят. Кровь на платье запеклась, а на груди, под тонкой тканью блузки, грубо прилеплен кусок марли. Никто даже не потрудился ожог.

— Я надеялся, что твое беспамятство продлится до самой Крепости, — с досадой добавляет герцог, видя, что я его разглядываю. — Это избавило бы меня от твоего общества.

Отчаяние и злость придают мне сил. Я поднимаю голову, морщась от боли.

— Послушайте, герцог… Риардан… супруг… — я взволнованно облизываю губы, толком не понимая как называть этого человека, — произошла чудовищная ошибка! Я не та, за кого меня все принимают! Вернее… внешне, я наверно, именно та, но на самом деле я другая… и я никого не травила…

Он смотрит на меня, и его бровь со шрамом чуть изгибается.

На мгновение мне кажется, что в его глазах мелькает недоумение от моих странных слов, но оно тут же сменяется ледяным презрением.

— Хватит! — резко обрывает он меня, а потом добавляет, гневно цедя сквозь зубы, — Во-первых, не смей меня называть своим супругом! Наш брак отныне недействителен! Ты для меня — никто! А во-вторых, я не ожидал от тебя такой жалкой трусости, Хелена. Раньше надо было думать. Когда травила собственного брата. Когда рисовала мою фальшивую метку. Когда подсыпала яд моей настоящей истинной. Твои игры окончены.

Его слова, полные несправедливого обвинения, взрываются внутри меня.

Страх уступает место праведной, всепоглощающей ярости. Какая, к черту, трусость?!

А не трусость, по его мнению, клеймить беспомощную женщину?!

— Знаете, что? Когда я читала эту книгу, то особо не задумывалась над этим. Но что насчет доказательств? Что насчет справедливого правосудия? Почему вы не даете сказать даже слова? И вообще, разве вам самим не противно от того, что вы сделали? Вы действительно считаете это правильным?

Глава 3

Карета трясется и я с ужасом понимаю, что мы едем прямо к отвесной скале, туда, где обрыв встречается с берегом. Туда, где нет ничего, кроме стены плотного, молочно-белого тумана.

Он выглядит неестественно. Не движется, не рассеивается от ветра, который завывает снаружи.

Туман стоит нерушимой стеной, густой, как вата. В нет нет ни единого просвета.

У меня по коже пробегает холодок.

Это не просто туман. Это огромный магический барьер, отделяющий проклятый клочок земли от всего остального мира. Чувство клаустрофобии, которого я никогда раньше не испытывала, сдавливает горло.

Это конец. Финальная остановка.

— Что, страшно? — с ледяной усмешкой спрашивает герцог, заметив мой вцепившийся в окно взгляд. — Привыкай.

Когда до туманной стены остается всего пара метров, я невольно зажмуриваюсь, ожидая удара, скрежета металла. Но ничего не происходит.

Вместо этого мир за окном искажается. Воздух густеет, наполняясь тихим, высоким звоном, от которого закладывает уши.

Цвета смазываются, как на плохой фотографии, свет преломляется, распадаясь на радужные разводы. Я чувствую, как по коже пробегает ледяной, щекочущий разряд статического электричества.

Герцог в этот момент едва заметно касается перстня с темным камнем на своей руке. Камень на секунду вспыхивает тусклым фиолетовым светом.

А потом все заканчивается.

Звон пропадает, мир за окном обретает четкость. Мы по другую сторону.

И от открывшегося вида у меня перехватывает дыхание. От шока.

Перед нами раскинулась долина, зажатая между черной, непроходимой стеной леса и скалистым берегом. Сама крепость, виднеющаяся вдали, нависает над нами как поверженный гигант. Часть стен крепости обвалилось, а башни покосились.

А у ее подножия, напротив стены зловещего, темного леса, ютится поселение.

Если это можно так назвать.

Бедные, покосившиеся хибары, сколоченные из грубых досок и глины. Между ними бродят люди. В старой заштопанной одежде, худые, с полными злобы глазами. И вся эта застарелая, голодная злоба сейчас направлена на нашу карету.

Десятки пар глаз впиваются в бархатную обивку, в герб на дверце, в породистых лошадей. Они смотрят с такой неприкрытой ненавистью, что мне становится физически дурно.

Я вспоминаю то немногое, что было написано об этом месте в книге. Пара абзацев, не больше. Изначально — Сумрачная Крепость была форпостом для защиты от всяких чудовищ из леса. Но чудовища давно перевелись, а стратегическая ценность крепости сошла на нет — за ней были только скалы и океан.

И тогда король нашел ей новое применение. Сюда стали ссылать самых опасных преступников и просто неугодных аристократов.

Словом, всех, от кого двор хотел избавиться.

А чтобы никто не сбежал…

Я снова смотрю на туманную стену позади нас. Королевские маги возвели магический барьер. Непроницаемый купол, который не впускает и не выпускает никого.

Поправочка… никого, у кого нет специального артефакта, как, например, перстень на пальце Риардана.

Он привез меня сюда и запер. Запер с этими людьми, которые смотрят на меня так, будто готовы разорвать на части за одно мое дорогое платье.

Я понимаю, что герцог не просто сослал меня. Он бросил меня на съедение. И теперь мой главный враг — не он. Мои враги — это мои новые соседи.

Я смотрю на этих людей и у меня внутри все холодеет.

Как я здесь выживу? Что я буду здесь делать?

В книге автор неохотно описывала жизнь Хелены за магической стеной. Были лишь какие-то разрозненные сведения, донесения, которые приходили герцогу от наблюдателей, брошенные вскользь слова самой Хелены и так далее. Но мне в память почему-то врезались строки: «закаленная неволей, Хелена стала еще более жестокой и изворотливой».

И теперь меня очень сильно волнует вопрос — что что стоит за этими словами? Какие унижения, какой голод, какой страх? Через что пришлось пройти книжной Хелене, чтобы не сломаться, не сгинуть в этом месте?

Честно говоря, даже думать об этом не хочется.

И в этот момент меня разрывают на части противоречивые чувства. С одной стороны, я помню, как читала эти строки, уютно устроившись в кресле электрички. И я помню, что думала: «Так ей и надо, злодейке! Получила по заслугам!»

Это казалось таким логичным, таким справедливым наказанием для отравительницы.

Но сейчас, когда в теле этой «злодейки» нахожусь я, Алена, которая никого не травила и которой в страшном сне не могло присниться ничего подобного, все это ощущается как дикая, вселенская несправедливость.

Меня судят, клеймят, запирают в заброшенной крепости за преступление, которое совершил другой человек. А я просто… оказалась не в то время и не в том теле.

Нет. Так не пойдет. Я не буду молча принимать эту абсурдную роль.

Я делаю глубокий вдох, собирая в кулак остатки своего мужества, поворачиваюсь к герцогу и твердо смотрю ему в глаза.

— Герцог, я задам всего один вопрос. Вы действительно считаете это правосудием? — спрашиваю я так спокойно, как только могу. — Не допрашивать свидетелей, не собирать улики, а просто назначить виновного и выбросить его в место, где у него нет ни единого шанса выжить?

Он медленно поворачивает голову, и в его серебряных глазах вспыхивает раздражение.

— Я не собираюсь обсуждать с тобой свои методы!

— А зря! — я чуть повышаю голос, чувствуя, как во мне закипает праведный гнев. — Потому что это не правосудие. Это даже не месть. Это трусливая попытка избавиться от проблемы чужими руками. Вы бросаете меня сюда, только для того, чтобы эти отчаявшиеся люди сделали то, на что у вас самого не хватило духу!

Мои слова попадают в цель. Его лицо каменеет, а в глазах разгорается настоящий пожар.

Но вместе с яростью, в его глазах мелькает что-то вроде… удивления?

Похоже, герцог явно не привык, чтобы с ним говорили в таком тоне. Особенно его пленницы.

Он резко подается вперед.

Глава 4

На мой отчаянный вопрос герцог отвечает ледяной усмешкой, в которой нет ни грамма веселья — только чистое, неприкрытое презрение.

— Это больше не твое дело, — цедит он, и каждое слово падает, как ледяной осколок. Его терпение, кажется, лопнуло окончательно, — С этой секунды вообще все, что находится за пределами этого барьера, не твое дело. Отныне это твой мир.

С этими словами он теряет остатки своей аристократической выдержки. Грубо схватив меня за предплечье, он рывком вытаскивает меня из кареты.

Я пытаюсь упереться, вырваться, но его хватка — это стальные тиски. Вся моя борьба — не более чем жалкое трепыхание мотылька. Обида и бессильное возмущение обжигают изнутри.

Да что он вообще себе позволяет?!

Риардан подтаскивает меня к самому входу в крепость, где едва различимая дорога переходит в грязь и без всякого предупреждения просто разжимает пальцы.

Я снова лечу на землю, на этот раз падая на бок и пачкаясь в холодной грязи. Мое алое платье, еще недавно казавшееся таким красивым, превращается в обычную мокрую тряпку.

— Обживайся, — бросает герцог мне через плечо, направляясь обратно к карете.

Я с трудом приподнимаюсь, провожая его спину взглядом, полным бессильной ярости.

Какой же он мерзавец! А еще главный герой, положительный персонаж, на секундочку!

Да он же самая настоящая непрошибаемая стена. Понятно, что он действует на эмоциях от того, что чуть не потерял возлюбленную.

Но он же правитель! Герцог!

Разве он не должен хотя бы попытаться мыслить трезво, а не устраивать эту показательную порку на потеху толпе?

Да он просто с катушек съехал от своей ревности и гнева!

Пока я мысленно подбираю ему не самые лестные эпитеты, реальность напоминает о себе тихим шарканьем множества ног.

Я вскидываю голову и вижу, что толпа, до этого державшаяся на расстоянии, медленно сжимает кольцо. Все те же голодные, жестокие взгляды. Но теперь к ним прибавилось что-то еще.

Несколько бородатых мужчин с сальными усмешками, откровенно, без всякого стеснения, пожирают меня глазами. Их взгляды скользят по моей фигуре, задерживаются на груди, на ногах. Они не просто смотрят — они раздевают меня глазами, оценивают, прикидывают.

И от этих взглядов по спине ползет липкий, омерзительный холодок.

Я инстинктивно пытаюсь сесть ровнее, прикрыть ноги подолом испорченного платья, но это лишь вызывает у них волну тихих, гадких смешков.

Воздух вокруг меня густеет, наполняясь запахом вожделения и похоти. Паника ледяными тисками сдавливает мне горло. Я в ужасе оглядываюсь, и мой взгляд ищет высокую, властную фигуру герцога.

В глубине души все еще теплится абсурдная, идиотская надежда, что это какая-то жестокая шутка, проверка. Что он не может вот так просто бросить меня здесь — раненую, оклеветанную, одну.

Но он может.

Риардан невозмутимо подходит к своей карете, окруженный стеной вооруженных до зубов солдат. Прежде чем сесть внутрь, он бросает на меня последний взгляд — долгий, холодный, полный такого убийственного презрения, что у меня на миг перехватывает дыхание.

В этом взгляде нет ни сомнения, ни жалости. Только окончательный, бесповоротный приговор. Но приговор, куда более страшный, чем ссылка.

Потому что это приговор к полному и абсолютному безразличию.

Именно в этот момент, глядя на его удаляющуюся спину, я понимаю одну простую, как удар под дых, вещь.

Никто мне здесь не поможет.

Я могу кричать, что я не Хелена, доказывать, что произошла ошибка, но это бесполезно. Для них всех я — злодейка. Коварная, беспринципная аристократка-отравительница, обманувшая всех, включая Риардана. И все, что я скажу, будет воспринято как очередная ложь, хитрость, попытка обмануть и выкрутиться.

Слава бежит впереди человека, а в моем случае, она несется впереди со скоростью сверхзвукового истребителя, сжигая за собой все мосты.

От этого осознания становится тяжело и мучительно больно. Но вместе с болью приходит и странное, холодное облегчение. Чем быстрее я приму эти правила игры, тем больше у меня будет шансов выжить.

Да, именно так. Потому что умирать я здесь не собираюсь.

Я почти уверена, что та, прежняя Алена, уже один раз погибла. Задохнулась в дыму в коридоре городской управы. А это — мой второй шанс.

Бонусный уровень.

И я не собираюсь сливать его так бездарно. Я выживу. И не просто выживу, а еще и покажу всем, что такое настоящая, целеустремленная женщина, а не книжная злодейка-недоучка.

И я даже знаю, как.

У меня есть то, чего нет ни у кого в этом мире. У меня есть спойлеры. Я знаю главных действующих лиц, их мотивы, их тайны. Мое проклятие — это одновременно и мое главное оружие.

Я провожаю взглядом карету герцога. Дверь за ним захлопывается.

С этим стуком обрывается последняя ниточка надежды на то, что он опомнится, прислушается, проявит хоть каплю здравого смысла.

Ну и черт с ним. Раз так, значит, пора действовать.

Я стискиваю зубы, игнорируя боль и унижение, и заставляю себя подняться. Грязь неприятно хлюпает. Я стою, покачиваясь, и еще раз окидываю взглядом свой новый дом.

Теперь, вблизи, Сумрачная Крепость выглядит еще более удручающе.

Стены из черного, поросшего зеленым мхом камня, испещрены трещинами. Некоторые участки кладки обвалились, и дыры небрежно заделаны грубыми досками. Узкие бойницы, словно пустые глазницы, безразлично взирают на окружающую разруху.

И пока я смотрю на эту безнадегу, мой мозг лихорадочно работает, выуживая из памяти обрывки информации из книги.

В этом месте было две основные противоборствующие силы.

Первая — это некий Кром. Бывший королевский егерь, сосланный за браконьерство. Грубый суровый мужчина, который сколотил вокруг себя банду таких же охотников. Они жили на отшибе, у самого леса, и фактически снабжали всю эту колонию мясом и шкурами, держа в руках всю продовольственную «логистику».

Глава 5

Риардан

Ее слова бьют наотмашь.

«Трусливая попытка… на что у вас самого не хватило духу!»

На мгновение я замираю, ошеломленный.

Не от самого упрека — я слышал и похуже от врагов на поле боя. А от того, кто его произносит.

Эта женщина. Хелена. Отравительница, чьи руки по локоть в крови собственного брата, чья душа чернее самой безлунной ночи.

Она, только что вытащенная из пламени костра, смеет говорить мне о духе? О чести? Когда она сама подделала метку истинности, только ради того, чтобы подняться повыше, чтобы заполучить в свои руки еще больше власти, еще больше богатства?

Внутри меня что-то обрывается.

Холодная, яростная волна поднимается из самых глубин моего существа, грозя сжечь дотла и эту карету, и ее, и все вокруг.

Перед глазами на миг встает лицо Юфимии — бледное, безжизненное, с синевой у губ.

В ушах звучат слова лекаря: «Еще бы час, ваша светлость, и мы бы не смогли ничего сделать».

Еще час.

И я бы потерял ее. Мою настоящую истинную. Ту, связь с которой я почувствовал сразу — стоило только мельком увидеть ее.

И, теперь, едва встретив ее, едва узнав о том, что Хелена все это время обманывала меня, я мог потерять Юфимию навсегда.

Я рисковал потерять ее чарующий смех, ее нежные прикосновения, свет ее глаз.

Все, что вдохнуло в мою жизнь смысл, после того как раскрылась правда о Хелене, превратилось бы в пепел из-за амбиций этой… твари.

И после этого она смеет обвинять меня в трусости?

Ярость клокочет в венах, превращаясь в раскаленную лаву.

Моя драконья сущность рвалась наружу, желая одного — испепелить, уничтожить, стереть с лица земли эту змею, посмевшую поднять руку на Юфимию. Да если бы я в тот момент дал волю чувствам, от нее не осталось бы даже горстки пепла!

Но я сдержался.

Я снял ее с костра.

Я отменил казнь.

Я заменил ее ссылкой, даровав ей то, чего она не заслуживает — жизнь.

Это ли не проявление чести? Это ли не высшее правосудие, когда правитель ставит закон выше личных эмоций и желаний?

Хелена должна на коленях ползать и благодарить меня за эту милость! За каждый новый вдох, который она сможет сделать, начиная с того момента!

Но вместо этого… она устраивает мне представление. Она смотрит на меня огромными, полными фальшивого негодования глазами и разыгрывает спектакль невинной жертвы.

И это… это не просто наглость.

Это за гранью.

Хелена не просто лжет, она насмехается надо мной. Над священными узами брака, которые она опозорила, над нашей связью с Юфимией. Над моими попытками быть справедливым.

— Мне достаточно и того, что есть хотя бы один человек, который готов подтвердить твои преступления! — рычу я, едва сдерживая рвущийся из горла драконий рык. — И ему я доверяю гораздо больше, чем тебе!

Ее реакция снова выбивает из колеи. Вместо страха или отчаяния, в ее глазах вспыхивает… надежда? Она цепляется за слово «свидетель», как утопающий за соломинку. В ее взгляде появляется азарт охотника, учуявшего след.

Что за игру она ведет?

— Свидетель? — переспрашивает она, и в ее голосе звенят стальные нотки, которых я никогда раньше у нее не слышал. — И кто же этот человек?

Этот вопрос, эта отчаянная попытка найти лазейку, выводит меня из себя окончательно.

Внутри что-то щелкает.

Хватит.

Я подаюсь вперед, с наслаждением видя, как ее показная храбрость на миг дает трещину, сменяясь страхом.

— Это больше не твое дело, — цежу я, и каждое слово падает, как ледяной осколок. — С этой секунды вообще все, что находится за пределами этого барьера, не твое дело. Отныне это твой мир.

Я хватаю ее за предплечье. Кожа тонкая, нежная — обманчивая оболочка для змеиной души. Я тащу ее из кареты, игнорируя ее жалкое сопротивление.

У самых ворот, где дорога превращается в чавкающую грязь, я разжимаю пальцы. Она падает.

Вот ее место. То, что она заслужила.

Я поворачиваюсь и иду обратно к карете, чеканя шаг.

Я уверен в своем решении. Я все сделал правильно.

Так почему же ее слова, как назойливые мухи, все еще жужжат у меня в голове?

«Это ваша честь? Честь мужчины, герцога, дракона?»

Раздражает. Невыносимо раздражает.

С чего я вообще зацепился за этот ее театральный лепет?

Потому что в ее глазах на мгновение мелькнул настоящий, неподдельный страх, а не холодный расчет, который я привык в них видеть? Но именно так и должно быть. Каждая капля ее страха — это понимание того к чему Хелену привели ее поступки, это бальзам на мою душу.

Или потому что, пытаясь убедить меня в своей невиновности, она выглядела… искренней? Ее голос, ее взгляд, вся ее поза кричали о том, что она сама верит в свою ложь. Но это же смешно.

Я видел, как матерые убийцы, пойманные с поличным, рыдали на суде и клялись всеми богами, что они ни при чем. Актерское мастерство — первое оружие преступника.
И Хелена, очевидно, владеет им в совершенстве.

И все же…

Где-то глубоко внутри, в том уголке души, куда не проникает пламя моего гнева, шевелится мелкий, холодный червячок сомнения.

Что-то в ней изменилось. Не только слова. Сам ее дух. Он стал другим — упрямым, колючим, отчаянным. Она держится по-другому, куда-то пропало ее высокомерие. И это сбивает с толку.

Я останавливаюсь у дверцы кареты и, прежде чем сесть, бросаю на нее последний взгляд. Она все так же в грязи, а вокруг нее сжимает кольцо толпа. Местные отбросы, паразиты, ее новые соседи. Достойная компания для отравительницы.

Я сажусь в карету, и мягкий бархат сиденья кажется неуместно роскошным после того, что я видел снаружи.

— Едем, ваша светлость? — спрашивает кучер.

Я молчу.

Почему я медлю?

Приказ должен сорваться с губ сам собой. Приказ, который унесет меня отсюда, из этого места, обратно — к свету, к Юфимии.

Но я молчу и смотрю в окно.

Я вижу, как один из этих подонков подходит к Хелене. Вижу его сальную ухмылку. Вижу, как его взгляд похотливо ощупывает ее фигуру. Вижу, как остальные гогочут, предвкушая развлечение.

Глава 6

Риардан

Эта нерешительность бесит.

Она чужеродна.

Я — Риардан Крейг, я не колеблюсь. Я принимаю решения и следую им до конца.

Так почему сейчас я сижу, как парализованный, и смотрю на эту сцену, будто она имеет ко мне хоть какое-то отношение?

Я жду.

Сам не знаю чего. Что Хелена закричит? Заплачет? Будет молить о пощаде этих отбросов, лгать им, пытаться убедить поверить в ее сказки?

Это было бы логичным завершением ее жалкого спектакля.

Но Хелена не кричит.

Происходит нечто иное.

Я вижу, как ее фигура, до этого сгорбленная от унижения, начинает выпрямляться. Медленно, но неумолимо. Она поднимает голову, и я ловлю ее взгляд через мутное стекло кареты

Затравленный, испуганный огонек в ее глазах гаснет. На его месте разгорается иное пламя — холодное, колкое, как осколок льда.

Она с усилием, но без посторонней помощи, поднимается на ноги. Вся в грязи, в рваном платье, но с такой королевской осанкой, будто стоит на балу во дворце.

Она обводит окруживших ее мужчин тяжелым, оценивающим взглядом. В нем нет ни страха, ни мольбы.

Только сталь и уверенность.

И в этот миг меня будто окатывает ледяной водой.

Ну конечно! Вот же оно!

Ее истинное лицо. То, которое я привык наблюдать каждый день нашего фальшивого брака, который, слава богам, длился не так уж долго.

Этот жалкий, дрожащий ягненок, которого я вытащил из кареты — это была маска. Спектакль, рассчитанный на одного зрителя — меня.

Хелена увидела мои сомнения, почувствовала мою слабину, как хищник чует кровь, и решила разыграть карту невинной жертвы.

Но что самое главное, я… почти купился. Почти проявил к ней неуместную жалость, которая, как я сейчас понимаю, скорее всего была основана на нашей мимолетной связи, на нашим недолгом общем прошлом.

А теперь, когда зритель садится в карету и собирается уезжать, представление окончено. Маска сброшена.

Именно поэтому, передо мной предстала настоящая Хелена. Не сломленная, не раскаявшаяся. А все та же холодная и расчетливая, которая оценивает угрозу и готовится нанести удар. Которая все это время притворялась моей избранницей, хотя таковой и не являлась.

Червячок сомнения внутри меня дохнет, раздавленный этой ледяной уверенностью в ее глазах. Разочарование в собственной минутной слабости и злость на Хелену за ее очередной обман с новой силой затапливают сознание.

Что ж, теперь я спокоен.

Больше, чем когда-либо я убежден, что она находится на своем месте. И что Хелена ни в коем случае не жертва среди хищников. Она — новый, возможно, самый опасный хищник в этой стае. И жалеть ее — все равно что жалеть гадюку, которую бросили в террариум к другим гадюкам.

Я резко дергаю шторку на окне, отрезая себя от этого вида.

Плотная ткань погружает карету в полумрак.

— Поехали! — мой голос звучит твердо и ровно, без тени сомнений. — Как можно скорее.

Алена

Паника ледяной змеей обвивает легкие, грозя выжать из них последний воздух. Я чувствую, как дрожат колени, как по спине стекает холодный пот. Паника вот-вот парализует мою волю, хочется сорваться в крик, удариться в слезы.

Но я не могу.

Не здесь.

Не перед ними.

Поддаться панике сейчас — значит подписать себе приговор.

«Думай, Алена, думай! Что бы сделала Хелена?»

Я лихорадочно прокручиваю в голове обрывки книжного сюжета.

Какой была Хелена?

Высокомерной, властной, уверенной в своем превосходстве. Она бы не стала молчать. Она бы не показала страха. Она бы поставила этих мужланов на место одним лишь взглядом.

Что ж. Пора включить режим Хелены, режим «стервы».

Не передать словами как мне не хочется этого делать — ведь в жизни я не такая. Как раз таких надменных стерв как Хелена я терпеть не могу. Но тут просто не остается других вариантов.

Я медленно выдыхаю, заставляя себя расправить плечи, а затем выпрямляю спину. Я вскидываю подбородок и смотрю на бородача передо мной с таким ледяным презрением, на какое только способна.

— Я — герцогиня Хелена Крейг, — произношу я, и мой голос, к моему собственному удивлению, звучит ровно и холодно. — И я направляюсь к графу Версену по неотложному делу. А теперь, будьте добры, дайте мне пройти. Если вы этого не сделаете, я обещаю, что граф узнает имя каждого, кто посмел мне помешать.

На мгновение мой блеф срабатывает.

Мужчина явно опешивает от такой наглости. Но замешательство длится недолго.

— Герцогиня? — снова гогочет он. — Тут все твои титулы, красавица, стерлись вместе с подолом твоего платья. И с чего вдруг ты вздумала пугать нас графом? Если ты не заметила, мы живем здесь в таком аду, что его гнев для нас ничего не значит.

Он наклоняется ниже, его лицо почти касается моего.

— Да и с чего ты взяла, что граф захочет с тобой говорить, черновласка? Какие дела он может иметь с тобой? Думаешь, я совсем тупой?

Разум цепляется за его слова.

Во-первых, “черновласка”. Я и забыла, что по сюжету, у Хелены антрацитово-черные волосы, а в местном герцогстве ходит поверье, что женщины с такими непроглядно-черными волосами — самые настоящие ведьмы, ходячее зло во плоти. Так что из-за одного этого факта с Хеленой могут отказываться иметь дело и со старта клеймить ее жесточайшей злодейкой, даже если она просто прошла мимо.

Во-вторых, его фраза “какие дела граф может иметь с тобой” сбивает с толку. Почему он так в этом уверен? Откуда такая убежденность, что Версен не станет со мной разговаривать? Эта мысль цепляется за сознание, как репей, но я не успеваю ее додумать.

Я пытаюсь обойти мужчину, сделать шаг в сторону ворот, но меня тут же ловят две пары цепких рук. Хватка у них мертвая.

— Пусти! — вырывается у меня.

Но меня никто не слушает.

С издевкой, наслаждаясь моим бессилием, меня снова швыряют в грязь. Тот самый бородач, не теряя времени, наваливается сверху, придавливая меня своим весом к холодной земле. Его чесночное дыхание опаляет щеку.

Глава 7

Я оборачиваюсь на яростный, стальной голос и замираю. Передо мной стоит он.

Маркграф Версен.

Сомнений быть не может.

Если герцог Риардан — это неукротимый, темный огонь, то этот мужчина — сама зима. Высокий, с безупречной осанкой, несмотря на слегка поношенный, но идеально скроенный камзол.

Его темные волосы собраны в тугой хвост, открывая высокий, умный лоб и лицо с тонкими, резкими чертами. Но самое поразительное — это его глаза.

Светло-серые, почти прозрачные, и в них плещется такой ледяной, вековой холод, что становится зябко. Он самый настоящий айсберг, от которого веет тихой, смертельной угрозой.

Осознание того, кто передо мной, заставляет мой мозг лихорадочно работать. Я вспоминаю все дурацкие исторические фильмы и романы. Этикет. Нужно соблюсти этикет и произвести на него хорошее впечатление.

Собрав всю свою волю в кулак, я поднимаюсь на ноги. Каждый мускул воет от боли, но я игнорирую это.

Я неуклюже пытаюсь отряхнуть платье, пригладить волосы и, сделав нечто похожее на реверанс, что в моем состоянии выглядит скорее нелепо, чем грациозно, поднимаю голову.

— Маркграф Версен, — мой голос звучит на удивление твердо. — Для меня большая честь…

— Честь? Для тебя? — прерывает он меня, и его губы кривятся в презрительной усмешке. Вежливая маска слетает с его лица, обнажая чистую, концентрированную ярость. — Говори прямо, змея, что тебе от меня нужно? И быстрее, мое терпение не безгранично.

Его тон, его слова… они сбивают с толку, лишают дара речи. Я опешивши, хлопаю ресницами, пытаясь понять, откуда столько неприкрытой ненависти. Почему он так враждебен? Мы же даже не знакомы!

— Я… я всего лишь хотела выказать вам свое уважение, как единственному представителю власти в этом месте, — роняю я, стараясь придерживаться аристократического этикета (в моем понимании, конечно).

И это становится последней каплей. Граф взрывается.

— УВАЖЕНИЕ?! — рычит он, делая шаг ко мне, и его стражники инстинктивно кладут руки на эфесы мечей. — Ты смеешь говорить мне об уважении?! ПОСЛЕ ТОГО, КАК ТЫ САМА ЖЕ МЕНЯ В ЭТУ ПОГАНУЮ ДЫРУ И ЗАСУНУЛА ТРИ ГОДА НАЗАД?!

Его рык, полный боли и ненависти, бьет по ушам, как удар хлыста

Что?!

Мир уходит у меня из-под ног. Слова графа впиваются в мозг, как раскаленные иглы. Засунула... в эту дыру...

Неужели… это из-за Хелены он здесь?

Граф Версен, моя единственная надежда, мой потенциальный союзник, оказался в этой тюрьме по ее вине?

Но в книге… в книге об этом не было ни слова! Ни единого намека!

В этот миг все кусочки головоломки с оглушительным скрежетом встают на свои места. Уверенность того бородача, что маркграф не станет со мной говорить. Его собственная ледяная ярость.

Все это обретает страшный, убийственный смысл.

Мои хваленые «спойлеры» оказались с гнильцой.

Я чувствую, как мой план медленно разваливается на части. Я хотела найти союзника, а нашла еще одного человека, у которого есть все причины желать мне мучительной смерти.

— Я жду, — голос маркграфа, как удар хлыста. — У тебя минута, прежде чем я уйду и оставлю тебя наедине с твоими новыми… друзьям.

При этих словах я бросаю панический взгляд на толпу. На их сальные ухмылки и голодные глаза.

Я живо представляю, что будет, если маркграф сейчас развернется и уйдет.

Меня разорвут на части еще до заката.

Нет!

Я делаю глубокий, судорожный вдох. Хватит играть. Хватит притворяться надменной аристократкой. Эта роль мне не идет, и, судя по всему, она здесь только вредит.

Пора побыть собой. Настоящей Аленой, сорокалетней женщиной, попавшей в полную, беспросветную… яму.

Нужно вывалить Версену всю правду. Ну, насколько это возможно в данных обстоятельствах.

Я поднимаю на него глаза. В моем взгляде больше нет ни фальшивого высокомерия, ни паники. Только усталость и отчаянная решимость.

— Вы правы, маркграф, — говорю я тихо, но так, чтобы он услышал. — Та женщина, которая три года назад отправила вас сюда, была чудовищем.

Он удивленно вскидывает бровь, но молчит, давая мне продолжить.

— Она была ослеплена гордыней, эгоизмом и жаждой власти. Она нажила себе врагов, совершила ужасные поступки и в итоге разрушила свою жизнь до основания. Она получила по счетам. Сполна.

Я делаю паузу, давая словам впитаться. Я не лгу. Все мои слова — это чистая правда.

— Но дело в то, граф, что та женщина, та Хелена, которая отправила вас сюда, погибла. Ее место заняла другая, которая осознает всю ответственность за поступки, весь груз вины. Я не прошу у вас сочувствия или жалости, я прошу лишь об одном — не судить меня нынешнюю по поступкам того человека, которого вы знали три года назад.

Я снова поднимаю на него глаза, и теперь в моем взгляде нет ничего, кроме прямоты.

Я сказала все и не соврала ни единым словом, ни единой мыслью. Вывернула перед ним свою душу наизнанку в надежде доказать, что за моей речью не скрывается никаких очередных подлостей.

Граф Валериан молчит.

Его ледяные серые глаза, в которых только что бушевала вьюга, теперь смотрят на меня с непроницаемым, тяжелым выражением. Он изучает меня, будто пытается заглянуть под кожу, в самую душу, чтобы найти там ложь.

Тишина давит, становится почти осязаемой. И я не знаю, что страшнее: его яростный рык или его молчание.

Я чувствую, как по спине снова ползет холодок, но на этот раз не от страха перед толпой, а от его непроницаемости.

Ну же, скажи что-нибудь. Что угодно.

Наконец, уголок его губ медленно ползет вверх, но это не улыбка. Это оскал. Презрительный, холодный, исполненный такого цинизма, что у меня внутри все сжимается.

— Какая трогательная речь, — произносит он, и бархат его голоса теперь пропитан ядом. — Какое раскаяние. Вот только знаешь что меня смущает, Хелена? Что запела эту жалостливую песню ты только после того, как твой драгоценный герцог, которого ты так старательно водила за нос, вышвырнул тебя из своего замка прямиком в эту грязь.

Глава 8

Граф отпускает мой подбородок, но взгляд не отводит. И, тем не менее, сейчас в его глазах я больше не вижу презрения — теперь в них плещется холодное любопытство. Теперь он смотрит на меня как на фигуру на шахматной доске, которая только что сделала неожиданный ход.

Он оценивает меня, взвешивает мои слова, и эта тишина еще мучительнее предыдущей.

Наконец, он усмехается.

— Это действительно интересно, — роняет он, — И что же ты хочешь мне предложить? Чем ты можешь быть мне полезна?

В этот момент все взгляды — голодные взгляды напряженной и готовой сорваться с места толпы, настороженные взгляды стражников, и главное, его ледяной, испытующий взгляд — все они устремлены на меня.

Давление такое, что, кажется, будто от моего ответа сейчас будет зависеть буквально все. Из-за этого я чувствую как волнение поднимается к самому горлу.

Но даже так, я лихорадочно перебираю скудные воспоминания из книги. Что я знаю об этом месте? Да почти ничего! Всей информации дай бог на три копейки и ту после новых подробностей о прошлом графа, нужно будет тщательно перепроверять и уточнять.

Паника снова хватает меня ледяными пальцами за горло.

Нужно выиграть хотя бы немного времени и сменить локацию. Мои невы и так уже на пределе.

— Граф, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и по-деловому. — Я не солгала. Я действительно могу вам помочь. Прежде всего информацией, которой я владею. Но предназначена она только для вас. Кроме того, учитывая ваш статус, мне кажется, что будет неправильным, вести важные переговоры, стоя по колено в грязи.

Я выдыхаю и удивляюсь собственной выдержке и тому, как лихо у меня получилось вплести простую просьбу поговорить с глазу на глаз в такой витиеватый слог. Не зря столько исторических сериалов смотрела!

Версен хмурится, явно недовольный моим ответом.

— Ты пытаешься хитрить, змея, — медленно качает головой он.

— Ничего подобного, — честно отвечаю я, — Какой смысл мне хитрить сейчас, когда я и так, считайте, ваша пленница? У меня с собой нет ни оружия, ни чего-то еще.

— У тебя есть магия, — холодно замечает граф, — И я видел на что она способна. Вполне сойдет за оружие.

— Послушайте, неужели вы полагаете, что даже с помощью магии я смогу разобраться со всей вашей охраной? Кроме того, вы действительно думаете, что сейчас самое подходящее время для подобных разговоров? Вы не допускаете мысли, что никто из них не захочет доложить обо всем что здесь произошло вашим недоброжелателям?

Глаза графа холодно сверкают, он медленно окидывает взглядом окружившую нас толпу и на мгновение его лицо искажает брезгливая гримаса. Возможно, он понимает, что я права, а, может, верх берет его аристократическое высокомерие.

Так или иначе, но он мрачно командует:

— Взять ее. Мы возвращаемся в цитадель.

Два стражника тут же отделяются от группы и встают по бокам от меня, отсекая от толпы. Я вздрагиваю, снова ощущая себя пленницей, но тут же понимаю, что этот конвой — моя защита. Стальной круг, который не подпустит ко мне этих гиен, которые уже мысленно поделили меня между собой.

Странное, противоречивое чувство: быть под арестом и одновременно в безопасности.

Мы идем к воротам.

Толпа недовольно гудит, двигаясь следом за нами, но охрана графа ощетинивается оружием, готовая моментально кинуться в бой. Хоть людей в толпе раз в пять больше, они понимают, что пока они одолеют профессиональных воинов с оружием, от них самих уже никого не останется.

Но ярче всех осознает это бородач, который буквально исходит от бессильной злобы и ярости.

— Недолго тебе еще устанавливать здесь свои порядки, опальный граф! — рычит он нам в спину, — А ты, черновласка, не думай, что спряталась за его спиной и теперь тебе ничего не угрожает! Это место не твой дворец! И рано или поздно до тебя доберутся и покажут что здесь делают с такими как ты!

От его неприкрытого гнева мне становится не по себе. И я понимаю, что в его словах есть истина — я не смогу все время прятаться за спиной графа. Только вот, дело в том, что я и не собираюсь это делать.

Огромные, скрипучие створки открываются ровно настолько, чтобы мы могли пройти, и тут же захлопываются за нами.

Здесь, за первой линией стен, я могу, наконец, выдохнуть. А заодно и оценить, что тут все иначе. Да, тоже не дворец, но по сравнению с тем что я успела увидеть раньше — почти цивилизация.

Вместо жалких хибар, грубые, но основательные каменные постройки. Люди, встречающиеся нам на пути, одеты в простую, но целую одежду, их лица не так измождены, а во взглядах больше настороженности, чем откровенной злобы.

В центре внутреннего двора раскинулся небольшой рынок. На импровизированных прилавках — связки вяленой рыбы, какие-то странные корнеплоды, грубые глиняные миски, примитивные ножи и луки со стрелами. Пахнет дымом, сушеными травами и сыростью, откуда-то издалека до меня даже доносится стук молота из небольшой кузни.

Это место живет своей особенной жизнью.

Пока мы идем к центральной цитадели — самой высокой и укрепленной части крепости, где, очевидно, и обитает граф, — я жадно ловлю обрывки разговоров.

— …говорю тебе, опять их видели у Черного леса…

— …и что, опять в своих масках?

— …можешь мне не верить, но секта Затмения скоро проявит себя!

— …куда только наши защитнички смотрят?

Секта Затмения?

Это название прошибает меня, как удар тока. Все звуки рынка — стук молота, гомон торговцев, скрип телеги — мгновенно глохнут. Я замираю на месте, посреди пыльного двора, и в моей голове с оглушительным скрежетом начинают вращаться шестеренки.

— Эй, шевелись! — грубый толчок в спину от одного из стражников вырывает меня из ступора.

Граф, идущий впереди, останавливается и бросает на меня раздраженный взгляд.

— В чем дело?

— Нога… просто нога болит. Все в порядке, я уже иду, — бормочу я первое, что приходит в голову, и, хромая для вида, спешу за ним, хотя на самом деле я уже не здесь.

Глава 9

Мы входим в цитадель.

Тяжелая дубовая дверь за нами захлопывается, отсекая шум и запахи внутреннего двора.

Здесь, внутри, царит гулкая тишина и пахнет вековой пылью, холодным камнем и воском. Коридоры освещены редкими факелами, бросающими на стены пляшущие, уродливые тени.

Граф молча ведет меня по лабиринту коридоров, его стражники следуют за нами с тихим лязгом доспехов. Наконец, мы останавливаемся перед еще одной массивной дверью. Версен толкает ее, и мы входим в его кабинет.

Я невольно замираю.

Комната — это островок порядка и былой роскоши посреди всеобщего упадка.

Огромный письменный стол из темного дерева, заваленный картами и свитками. Несколько книжных шкафов, полных тяжелых томов в кожаных переплетах. На стене висит пара старинных гобеленов, выцветших, но все еще красивых. В большом камине потрескивает огонь, наполняя комнату теплом и запахом горящих поленьев.

— Садись, — бросает граф, указывая на резное кресло перед столом.

Я благодарно опускаюсь в него, и в тот же миг мое тело пронзает волна всепоглощающей боли и усталости. Ноют ушибы от камней, горит огнем клеймо на груди, гудит голова. Адреналин, державший меня на ногах, отступает, и на его место приходит дикая усталость. Я бы сейчас все отдала за то, чтобы просто лечь и уснуть. Хотя бы на час.

Но расслабляться нельзя.

Наоборот.

Самое важное — мой личный экзамен на выживание — начинается только сейчас.

Стражники выходят, тихо прикрыв за собой дверь.

Версен прислоняется бедром к краю стола, скрестив руки на груди, и смотрит на меня сверху вниз. Вся его поза — это воплощение нетерпения и гнетущего ожидания.

— Итак, Хелена. Я слушаю, — его голос режет тишину. — Что ты хотела мне рассказать?

Я сглатываю. В голове — рой мыслей.

Сказать все сразу? Нет, он решит, что я сумасшедшая.

Нужно зайти издалека, прощупать почву.

Понять, насколько мои книжные «спойлеры» соответствуют реальности.

— Граф, — начинаю я осторожно, — прежде чем я отвечу, позвольте задать один вопрос. Что вам известно о Секте Затмения?

Он хмурится, и в его глазах вспыхивает раздражение.

— Какое отношение эти фанатики имеют к нашему разговору? Не уходи от ответа, Хелена.

— Самое прямое, — я стараюсь, чтобы мой голос звучал уверенно, хотя сердце колотится, как бешеное. — Это действительно важно.

— Я привел тебя сюда, чтобы получить ответы на свои вопросы, а не для того, чтобы ты допрашивала меня, — отрезает он, и его взгляд становится жестче. — К тому же, твой интерес к этим отбросам, объявленным врагами короны, весьма настораживает.

Я понимаю, что теряю его. Нужно объясняться, и быстро.

Я подаюсь вперед, чтобы начать говорить, но резкое движение пронзает болью все тело.

Я невольно морщусь и, закусив нижнюю губу, чтобы не застонать, откидываюсь на спинку кресла.

Граф замечает это.

Его взгляд на мгновение теряет свою жесткость. Он молчит, наблюдая за мной секунду, а затем, не говоря ни слова, подходит к небольшому столику у стены. Там стоит графин с водой и несколько серебряных кубков. Он молча наливает воду в один из них и протягивает мне.

Я замираю, удивленная этим жестом.

В его действиях нет сочувствия, лишь холодная, отстраненная… любезность. Как будто сработал древний аристократический рефлекс: «дама в беде, подать воды».

Однако, этот неожиданный проблеск человечности в ледяном айсберге отзывается в моей груди благодарным теплом.

Я осторожно беру тяжелый, холодный кубок.

Наши пальцы на мгновение соприкасаются, и по моей коже пробегают мурашки.

Я делаю несколько жадных глотков. Прохладная вода кажется самым вкусным напитком в моей жизни.

— Спасибо, — шепчу я, возвращая кубок Версену.

Он молча ставит его на стол и снова скрещивает руки на груди, принимая позу беспристрастного судьи.

И, тем не менее, что-то неуловимо изменилось.

Стена льда между нами все еще стоит, но в ней, кажется, появилась крошечная, едва заметная трещина.

Словно почувствовав тоже, что ощутила я, Версен решает взять инициативу в свои руки.

— Секта Затмения, — произносит он с нескрываемым презрением, будто говорит о не о людях, а об отвратительных тараканах. — Самые последние отбросы и отщепенцы, какие только есть в королевстве. Раньше это был просто темный культ, горстка сумасшедших, поклонявшихся то ли какому-то древнему божеству, то ли чудовищу. Можно было бы сказать, что ничего особенного, что это лишь сказки и бредни для особо впечатлительных крестьян, если бы…

Он замолкает, глядя на меня испытующе, но я молчу, впитывая каждое слово.

— Если бы не события, произошедшие в прошлом году, — продолжает он, — Тогда эти бредни странным образом трансформировались в куда более опасную идеологию. К безумным культистам, на которых никто толком не обращал внимание, стали примыкать все, кто ненавидит драконов. Люди, уверенные, что сама их магия, их существование отравляет наш мир. И теперь их цель — не просто молиться своим выдуманным богам. Они хотят то ли лишить драконов их силы, то ли вообще… уничтожить их подчистую. Единственное, что объединяет нынешнюю сетку Затмения и давних культистов в том, что и те и другие верят, что помочь им в этом могут все те же древние боги.

Я мысленно киваю. Так, здесь пока полное совпадение с книгой. И это придает мне уверенности.

Я решаюсь на следующий шаг.

— Граф, — спрашиваю я осторожно, — вам известно, что в этой крепости тоже могут быть последователи секты?

Его лицо недовольно морщится. Видимо, я задела больное место.

— Такие слухи действительно ходят, — неохотно признает он. — Но ни я, ни мои люди пока не смогли найти ни одного из них. Тем не менее, я не удивлюсь, если после прошлогоднего фиаско они как крысы расползлись повсюду и попрятались в самых отдаленных уголках королевства.

Прошлогоднего фиаско? Мое сердце делает кульбит.

Глава 10

Версен смотрит на меня долго, непроницаемо, и я не могу прочитать в его ледяных глазах ровным счетом ничего.

Наконец, он медленно, с вальяжной грацией хищника, обходит стол и останавливается передо мной. Он чуть склоняет голову, и на его губах снова появляется ядовитая усмешка.

— То есть, позволь я уточню, — его голос звучит обманчиво-спокойно, почти вкрадчиво. — Ты хочешь сказать, что эти фанатики, которые веками поклонялись какому-то забытому чудищу из детских страшилок, вдруг, ни с того ни с сего, добьются своего? И призовут его прямо сюда, в эту крепость? Я правильно тебя понял?

Его тон полон сарказма, он намеренно выставляет мои слова полным абсурдом. Он ждет, что я стушуюсь, начну оправдываться, заберу свои слова назад.

Но я уже пересекла черту. Пути назад нет.

— Да, граф, — отвечаю я твердо, глядя ему прямо в глаза. — Именно это я и хочу сказать.

Его усмешка гаснет. Лицо снова становится жестким, непроницаемым.

— И откуда же ты это знаешь? — вопрос звучит как выстрел.

Я мысленно чертыхаюсь. Самый очевидный и самый опасный вопрос. Врать — рискованно. Сказать правду — невозможно.

Приходится импровизировать.

— У меня есть свои источники, граф, — я стараюсь, чтобы голос звучал загадочно и многозначительно. — Неужели вы забыли, что я всегда умела находить нужную информацию и нужных людей?

На мгновение его лицо искажается от ярости. Он наклоняется так близко, что я вижу свое перепуганное отражение в его глазах.

— К несчастью, не забыл, — цедит он сквозь зубы в этом звуке столько ненависти, что я невольно съеживаюсь. — Именно твои «источники» и «связи» упекли меня сюда. Так что прости, если я не спешу им доверять.

Он выпрямляется, отступая на шаг и возвращая себе ледяное самообладание.

— Впрочем, это не отвечает на мой вопрос. Почему именно через месяц? Почему не вчера? Почему не через год? В чем смысл именно этой даты?

— Потому что через месяц будет солнечное затмение, — выпаливаю я следующий известный мне факт. — Идеальное время для их ритуала.

Граф презрительно фыркает.

Он отходит к окну и смотрит на хмурый пейзаж за ним.

— Затмение? За три года, что я здесь, было уже два затмения, Хелена. Но твои фанатики почему-то сидели тихо, а древнее чудище не спешило являться. Так чем же затмение, которое будет через месяц, так сильно будет отличаться от остальных?

Он делает еще один шаг, и его голос становится еще тише, еще опаснее.

— И еще кое-что. Если они способны призвать своего всемогущего монстра, почему они не сделали этого год назад, когда штурмовали резиденцию Крейгов? Это был бы идеальный момент, чтобы одним ударом покончить со всеми драконами. Но они этого не сделали. Почему, Хелена?

Он засыпает меня вопросами и я чувствую, как земля уходит из-под ног.

Его логика безупречна. Он видит все слабые места в моей истории, все несостыковки. Я стою перед ним, и у меня нет ответов на эти вопросы. Я чувствую себя студенткой на экзамене перед самым строгим профессором.

Я поджимаю губы, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-то, хоть малейшую деталь из книги, которая могла бы объяснить эти несостыковки.

Но память пуста.

Автор просто не счел нужным вдаваться в такие подробности.

Единственно, что мне четко известно — это финал.

Жуткий, напряженный финал, когда Хелена врывается на свадьбу и Риардан видит, что она стала… другой.

Не в том смысле, что Хелена изменилась после мучительной ссылки в Крепость. А в том смысле, что изменилась ее суть, ее магия. Она и до этого была темной и разрушительной, но в финале стала во много раз более смертоносной — не чета той жалкой вспышке, что я смогла из себя выжать.

И эту силу, как было сказано в романе, Хелена обрела именно здесь, в Сумрачной Крепости, благодаря кровавому обряду, который провели сектанты.

Учитывая это, связь Хелены с сектантами становится еще более очевидной.

Вопрос лишь в том, кто кого использовал в этой дьявольской партии? Хелена — сектантов, чтобы обрести силу и отомстить? Или жаждущие расправы над Риарданом сектанты, чтобы не подставляться самим, а действовать из тени руками Хелены? Как и в том — добровольно ли все это было сделано или же кто-то кого-то просто принудил под страхом смерти?

Так или иначе, но пока ясно только одно: даже если убрать из этого уравнения козни Хелены, сектанты сами по себе — бомба с часовым механизмом. И если я хочу выжить, мне нужно найти их и помешать их планам, во что бы то ни стало.

И уж точно графу пока не обязательно знать, что его заклятый враг, Хелена, может быть как-то связана с его другой головной болью. Это только укрепит его в мысли, что я все это затеяла ради очередной интриги.

Я молчу слишком долго. Граф видит мое замешательство, и его лицо снова искажает презрительная усмешка.

— Я так и думал, — роняет он, отходя от окна. — Пустые слова и напускная драма. Ты просто пытаешься выиграть время, напугать меня сказками. У тебя ничего нет.

Он подходит к двери, явно намереваясь позвать стражу.

— Хорошо, — выпаливаю я, — Если вы не верите мне, тогда давайте узнаем все у них самих?

— Прости… что ты предлагаешь? — граф ошарашенно замирает, так и не положив ладонь на дверную ручку и медленно оборачивается. На секунду я вижу в его глазах недоумение.

— Я предлагаю найти их, отловить и допросить. Если вы не верите моим словам, давайте добудем неопровержимое доказательство их планов. То, что убедит вас в правдивости моих слов.

Версен молчит. Однако, в его ледяных глазах появляется новый, опасный блеск. Блеск азартного игрока, который решил сделать последнюю, самую рискованную ставку.

— Хорошо, — роняет он, и его голос становится тихим и смертельно-серьезным. — Если вопрос стоит так, то найди мне хотя бы одного из этих твоих сектантов и приведи его ко мне. Или добудь какие-нибудь еще доказательство их планов. Не слухи, не догадки. А то, что я смогу увидеть и потрогать.

Глава 11

Я открываю глаза, и первая мысль — недоуменная. Где я?

Потолок — низкий, из грубого, потемневшего от времени камня. Воздух — прохладный, пахнет пылью и остывшим воском. Я лежу на чем-то жестком, укрытая колючим шерстяным одеялом.

Я сажусь, оглядываясь.

Это небольшая, аскетичная комната, больше похожая на келью. Каменные стены, узкое, зарешеченное окно, простая деревянная кровать, сундук у стены и стол с одним стулом. Никаких украшений, никакой роскоши. Но здесь чисто.

И я одна.

Тут же, в голове, как набат, раздается эхо ледяного голоса графа: «Неделя, Хелена. Время пошло!»

Память возвращается, обрушиваясь на меня всей своей чудовищной тяжестью.

Костер. Клеймо Риардана. Унизительная поездка в карете. Сумрачная Крепость. Грязь. Похотливые взгляды толпы. Ненависть графа. И его ультиматум.

Все это — не сон.

Все это — моя новая, чудовищная реальность.

Я — Алена, попаданка в тело книжной злодейки, запертая в тюрьме со смертельным квестом и тикающим таймером.

Я встаю, и тело отзывается тупой болью в каждом суставе.

Шатаясь, я подхожу к окну. За решеткой — внутренний двор цитадели. Солнце стоит уже довольно высоко, заливая серые камни бледным, акварельным светом. Судя по всему, сейчас самый разгар дня.

А это значит, я проспала почти сутки.

Неделя превратилась в шесть дней.

Казалось бы, самое время для паники.

Но, как ни странно, я чувствую себя на удивление спокойно.

Во-первых, мое положение, как ни странно, улучшилось.

Да, граф мне не верит и ненавидит меня. Но он не оставил меня на растерзание толпе. Он дал мне эту комнату, а за соседней дверью, как я выяснила чуть позже, оказалась даже небольшая ванная с кадушкой для мытья.

По меркам этого места — пятизвездочный отель.

Во-вторых, мой план не изменился.

Мне в любом случае пришлось бы искать этих сектантов, чтобы поменять финал книги и спастись. Просто граф ускорил этот процесс и теперь у меня появились жесткие сроки.

Прежде чем бросаться в бой, нужно привести в порядок себя и свои мысли.

Горячая вода в кадушке — это чистое, незамутненное блаженство. Она смывает с меня не только грязь, но и часть пережитого ужаса и унижения.

Я долго сижу в воде, пока она не остывает, а затем осторожно обрабатываю свои раны.

Ссадины и синяки от камней — это мелочь.

А вот клеймо…

Я с содроганием смотрю на обожженную кожу над грудью. Это уродливый, причудливый узор, напоминающий личный герб драконьего рода Крейгов. Знак собственности, который Риардан оставил на теле той, кого презирал.

Точно такая же метка, правда ровная и больше похожая на татуировку, отпечатана на моем правом плече — та самая фальшивая метка истинности, которую Хелена каким-то неведомым образом создала, чтобы привлечь к себе внимание Риардана.

Интересно только, раз эта метка фальшивая, почему она до сих пор видна? Разве она не должна была рассеяться, когда Риардан встретил Юфмию – свою настоящую истинную?

Впрочем, не важно. Как от вида метки, так и от вида клейма я чувствую одно и тоже — ледяное, тихое возмущение.

Ничего, Риардан. Мы с тобой еще поговорим.

И о правосудии, и о чести.

Приведя себя в относительный порядок и найдя рядом с ванной махровый халат, я чувствую себя новым человеком.

На столе я замечаю то, что заставляет мое сердце забиться быстрее от радости, — стопку грубой бумаги, чернильницу и заточенное перо. Для Алены-документоведа это привычнее и роднее любого меча.

Я сажусь за стол, макаю перо в чернила.

Пора начинать мозговой штурм.

Все, что я помню из этой дурацкой книги, — каждый диалог, каждое описание, каждая незначительная деталь — сейчас может стать ключом к моему выживанию.

Мой мозг, привыкший к систематизации и анализу, раскладывает этот безумный мир по полочкам, превращая панику в четкие, хоть и ужасающие, тезисы.

“Пункт первый: Общая ситуация”

Через месяц, в день солнечного затмения, сектанты проведут свой ритуал, в результате которого погибнут почти все жители Крепости, а Хелена получит могущественную силу, которая буквально поглотит ее, сделает безумной. Как итог, Риардан прикончит Хелену. Безжалостно. Эффективно. Окончательно.

Это то, что меня ждет, если я ничего не изменить.

При этом, я не знаю ни где будет проведен ритуал, ни что для этого потребуется, ни почему, как правильно заметил граф, сектанты не проводили его раньше. Это все — вопросы без ответов.

“Пункт второй: Ограничения”

Клеймо.

Я невольно дотрагиваюсь до все еще болящего ожога на груди.

В книге этот герб драконьего рода был не просто знаком унижения и собственности. Он работал как магический маячок, привязанный к Риардану. Когда Хелена попыталась прорваться сквозь барьер, герцог мгновенно почувствовал это и явился по ее душу, пригрозив что если он узнает о том, что Хелена каким-то образом вырвалась наружу, то тут же явится, чтобы свернуть ей голову. И что–то мне подсказывает, что это не фигура речи.

А потому, побег — не вариант. Да и вообще, лучше лишний раз к этому барьеру не подходить. Решать проблему нужно на месте.

“Пункт третий: Первый шаг”

Как правильно заметил граф, до нападения на Крейгов секта была просто кучкой фанатиков, прятавшихся в лесах и приносивших жертвы самодельным идолам. Какой шанс, что в Крепости они решат вернуться к своим корням, чтобы не светиться на людях? На самом деле, довольно большой.

Отсюда, вытекает следующий вопрос. Кто в этом месте знает окружающие леса лучше всех? Кто может поделиться тем, не видел ли кто-то в чаще чего-то странного? Конечно, охотники. Группа Крома. По сути, они — моя единственная ниточка, за которую стоит потянуть.

Я откладываю перо. План, конечно, дырявый, как решето, но это лучше, чем ничего. Он придает моим действиям смысл, превращает панику в холодный расчет. Теперь я знаю, что делать.

Глава 12

Я смотрю на него, и мне становится не по себе, по спине пробегает неприятный холодок.

Что-то в имени «Кром» стало для него спусковым крючком, превратив холодного аристократа в хищника, предвкушающего кровавую забаву. Но я не понимаю, что именно.

Я лихорадочно перебираю в памяти строки из книги. Да, там говорилось, что граф Версен и Кром — противоборствующие стороны, два центра силы в этой тюрьме. Но «противоборство» и та неприкрытая, мрачная радость, которую я сейчас вижу в глазах графа, — это совершенно разные вещи.

Судя по его реакции, они не просто соперники. Больше похоже, будто они кровные враги.

— Что вы имеете в виду, граф? — спрашиваю я осторожно, пытаясь скрыть свое замешательство.

— Ты сама скоро все узнаешь, Хелена, — его усмешка становится еще шире, но глаза остаются холодными, как зимняя ночь. — Терпение — добродетель, которой тебе так не хватает.

Он поворачивается и идет к двери, давая понять, что разговор окончен. Я остаюсь стоять с тяжелым предчувствием в душе.

Но у самой двери Версен останавливается и, не оборачиваясь, бросает через плечо:

— Ах да. Еще кое-что.

Он медленно оборачивается, и его серые глаза буравят меня насквозь.

— Учитывая твои, скажем так, «прошлые заслуги», — в его голосе звенит неприкрытый сарказм, — и то положение, которое ты занимала, будь готова к тому, что у многих в этом месте к тебе могут быть личные претензии.

Его слова, как спичка, поджигают в памяти вчерашний ужас. Толпа. Грязные, похотливые ухмылки. Ощущение беспомощности и омерзения.

Меня невольно передергивает от ужаса.

— Именно поэтому, — продолжает граф, наконец оборачиваясь и окинув меня холодным, оценивающим взглядом, — я даю тебе в сопровождение двух своих людей. Тира и Роланда.

Он на мгновение замолкает, и я вижу, как в его глазах вспыхивает предупреждающий огонек.

— Но даже не надейся, что они будут твоими ручными песиками. Они не станут сломя голову бросаться в любую передрягу, чтобы спасти твою шкуру. Если ты умудришься влезть во что-то слишком опасное, они отойдут в сторону, не раздумывая. Ты меня поняла?

Я киваю, прекрасно понимая, что это больше конвой, чем охрана. Чтобы я не сбежала и чтобы граф был в курсе моих передвижений.

И все же… по телу разливается волна смутной благодарности. В компании двух вооруженных людей за спиной мне будет определенно спокойнее, чем одной.

Это значит, что граф, по крайней мере, заинтересован в том, чтобы я осталась жива. Хотя бы на ближайшие шесть дней.

Я смотрю на Версена, и меня вдруг пронзает мысль.

Он относится ко мне не так, как Риардан. Для герцога я была просто ошибкой, грязным пятном на его чести, которое нужно стереть. Он вышвырнул меня и уехал, приговорив к забвению.

А граф… он, хоть и ненавидит меня, видит во мне женщину. Опасную, лживую, которая уже один раз подставила его, но женщину, которая оказалась в тяжелой ситуации.

И это, как ни странно, дает самую большую надежду из всех.

Как только за ним закрывается дверь, я остаюсь одна в оглушительной тишине. Его зловещее предсказание о Кроме гулким эхом отдается в голове, но я заставляю себя отогнать дурные мысли.

Я быстро переодеваюсь. Дорожное платье из плотной, но мягкой ткани садится на удивление хорошо. Высокие сапоги плотно обхватывают голень. В этой одежде я чувствую себя не жертвой в бальном платье, а бойцом. Практичная, удобная, она словно вливает в меня новую уверенность.

Сделав глубокий вдох, я решительно открываю дверь.

Прямо у входа, прислонившись к стенам, стоят двое. Они выпрямляются одновременно, как по команде. Я сразу понимаю — это и есть Тир и Роланд. Они совершенно разные.

Один повыше и пошире в плечах, с угрюмым, обветренным лицом и шрамом через всю щеку. За его спиной виднеется рукоять огромной двуручной секиры. Второй более поджарый и жилистый, с коротким луком за плечом и цепким, оценивающим взглядом, который, кажется, видит меня насквозь.

Они молча смотрят на меня, и я чувствую себя экспонатом под стеклом.

Ну что ж. Попробуем наладить рабочий контакт.

— Привет, ребята, — говорю я с максимально дружелюбной улыбкой. — Я Алена… то есть, Хелена. Видимо, нам предстоит работать вместе.

В ответ — ледяное молчание. Громила смотрит куда-то сквозь меня, а поджарый кривит губы в презрительной усмешке.

«Ясно, — думаю я, и улыбка сползает с моего лица. — И чего я ожидала?».

Я пожимаю плечами и решительно иду по коридору. Они тут же, без единого слова, пристраиваются сзади.

Их тяжелые шаги гулко отдаются в тишине цитадели.

Мы выходим во внутренний двор. После утреннего оцепенения я смотрю на него уже другими глазами. Это суровый, но живой организм. Вот женщина ругается с торговцем рыбой, вот кузнец с гулким стуком бьет молотом по наковальне.

Люди заняты делом. Выживанием.

И тут до меня доходит одна простая вещь. Я стою посреди двора и понятия не имею, куда идти.

Где искать этого Крома? Ну не бегать же по двору, приставая к каждому встречному с вопросом: “Простите, а не подскажете, где тут у вас охотники живут?”

Я останавливаюсь и оборачиваюсь к своим молчаливым спутникам.

— Господа телохранители-надзиратели, не подскажете, в какой стороне находится резиденция мистера Крома?

Они снова хмуро молчат. Поджарый демонстративно разглядывает облака.

— Слушайте, — теряю я терпение, — это ведь в интересах вашего босса, графа Версена. У нас с ним уговор. И я должна его выполнить. Или вы хотите потом объяснять ему, почему я полдня бродила кругами по цитадели?

Это срабатывает.

Поджарый бросает на меня злой взгляд и недовольно цедит:

— Через Западные ворота. Дальше по тропе, дойдешь к долине. Их лагерь там. Не пропустишь.

— Спасибо, — говорю я, чувствуя одновременно облегчение и укол раздражения.

Меня не отпускает мысль: почему они так враждебны? Это приказ графа — не разговаривать с заключенной? Или книжная Хелена успела и им лично насолить? Судя по тому, что я уже узнала, второй вариант кажется все более вероятным.

Глава 13

Я смотрю в ледяные глаза охотника и понимаю — уговоры здесь бесполезны. У него своя, первобытная логика. Своя суровая справедливость. Око за око. Жизнь за еду.

Для него это просто баланс, справедливый обмен.

Вот только, я не могу этого принять.

Я снова смотрю на волчонка, и мое сердце сжимается от невыносимой жалости.

Он скулит, и этот тихий, жалобный звук отдается не только в ушах, но и где-то глубоко в голове, как едва слышный шепот: «Помоги…»

В тот самый миг, когда рука охотника с ножом начинает опускаться к горлу волчонка, я срываюсь с места.

Весь страх, вся усталость, вся боль — все это сгорает в одном безумном, решительном порыве.

Я бросаюсь на него, целясь не в него самого, а в его руку с ножом, вкладывая в этот неуклюжий толчок все свое тело, всю свою волю.

Он замечает мое движение в последний момент.

Удивление на его лице сменяется яростью, он пытается отшатнуться, и этого короткого замешательства хватает. Волчонок, извернувшись с невероятной силой, впивается зубами в его ногу.

Охотник рычит от боли и рефлекторно отдергивает ногу. Этого мгновения свободы достаточно. Серый комочек пулей срывается с места и исчезает в густом подлеске.

Спасен!

На секунду я чувствую пьянящий восторг победы.

Но он тут же сменяется ледяным ужасом, когда разъяренный охотник поворачивается ко мне.

Я не успеваю даже отступить. Его огромная ручища, как лапа медведя, толкает меня в грудь. Я лечу на землю, больно ударяясь затылком.

Мир на мгновение гаснет.

А когда я прихожу в себя, он уже нависает надо мной. Его тяжелая, мозолистая ладонь ложится мне на горло и начинает медленно сжиматься.

Воздух исчезает.

Перед глазами плывут черные точки. Я чувствую запах кожи и его животной, первобытной ярости.

Я в панике царапаю его руку, но это все равно, что пытаться поцарапать камень.

— Какого дьявола ты творишь, баба?! — рычит он мне в лицо. — Кто ты такая, чтобы лезть в мои дела?! Из-за тебя я упустил его! Кто теперь ответит за нашу еду?!

— Нельзя… — хриплю я, хватая ртом воздух. — Нельзя… так просто лишать жизни живое существо…

Он молчит, его глаза сужаются, а ярость закипает с новой силой.

— Если… дело только… в еде… — я судорожно хватаю ртом воздух. — Я… я компенсирую! Я заплачу за этих ваших кроликов!

Я выпаливаю это и тут же мысленно прикусываю язык.

Господи, Алена, какая же ты идиотка!

Компенсировать? Чем? У меня нет ни гроша за душой! Я сама здесь на птичьих правах!

Охотник на мгновение замирает, озадаченный моим странным словом, и его хватка чуть ослабевает. Он смотрит на меня, как на сумасшедшую.

А я лежу под ним, задыхаясь от боли и от собственной, только что совершенной глупости.

Моя абсурдная фраза повисает в воздухе. Я жду, что он сейчас разозлится еще больше, но вместо этого охотник вдруг запрокидывает голову и смеется. Громко, гортанно, без капли веселья.

Это смех человека, который услышал самую большую глупость в своей жизни.

Он наклоняется ниже, и его мужественное лицо оказывается в паре дюймов от моего. Я чувствую запах дыма, сосновой хвои и чего-то дикого, мускусного. Его глаза, холодные, как лед, изучают меня с хищным, почти научным любопытством.

— Компенсировать… — повторяет он мое слово, будто пробуя его на вкус. — Мы, охотники, каждый день лишаем жизни живых существ, пташка. Оленей, кабанов, кроликов. Потому что если мы не будем этого делать, мы умрем с голоду. Таков закон этого мира.

Его взгляд становится жестче.

— А вы, аристократы, этого не понимаете. Вы думаете, что все можно купить. Что за пару золотых можно возместить любую потерю. Но здесь, в этой дыре, твои деньги не стоят ничего. Они не накормят моих людей.

Его свободная рука медленно, почти лениво, ложится на мое бедро и начинает ползти вверх. Я вздрагиваю, и по телу снова пробегает волна липкого ужаса.

— А вот ты… — шепчет он, и его пальцы хозяйски сжимают мою ногу. — Ты — совсем другое дело. Безумная, дерзкая… Ты стоишь гораздо больше, чем этот волк и украденный им кролик.

Паника снова поднимает свою уродливую голову, но сквозь нее пробивается странная, нелогичная мысль.

Этот человек, в отличие от вчерашних мужланов у ворот, не собирается меня насиловать. В его прикосновении нет похоти. Есть оценка. Власть. Он не смотрит на меня, как на куклу для удовлетворения своих потребностей. Он смотрит на меня, как на диковинного, непокорного зверя, которого он только что поймал и теперь решает, что с ним делать.

Впрочем, от этого осознания становится не менее страшно.

— Ну, что скажешь, аристократка? — продолжает он, и его большой палец медленно поглаживает мою кожу сквозь тонкую ткань. — Ты остаешься со мной. Становишься моей. И я забуду про этого волка и его кролика. Ты будешь сыта, будешь в тепле, и ни одна тварь в этой крепости не посмеет тебя и пальцем тронуть.

Его предложение, такое простое и такое чудовищное, взрывает во мне остатки страха, заменяя их чистой, звенящей яростью.

Я не вещь! Не трофей!

— Нет! — выдыхаю я и, собрав все силы, толкаю его в грудь.

Он, не ожидавший такого отпора, на мгновение теряет равновесие. А я изворачиваюсь из-под него и вскакиваю на ноги, отступая на несколько шагов.

— Я не за этим сюда пришла! — выпаливаю я, пытаясь отдышаться. — У меня есть дела поважнее!

Охотник медленно поднимается. Он смотрит на меня уже без усмешки.

Только с холодным, пробирающим до костей ожиданием.

— Дела? — он презрительно фыркает. — Интересно, какие же у тебя могут быть дела в этом месте? Мешать нам охотиться?

— Мне нужно поговорить с Кромом! — выпаливаю я.

Атмосфера меняется мгновенно.

Взгляд охотника меняется. Любопытство исчезает, сменяясь чем-то темным, опасным. Он делает молниеносный шаг ко мне, хватает за руку и рывком притягивает к себе.

Я снова оказываюсь в ловушке, прижатая к его мощному, твердому, как камень, телу.

Глава 14

Его угрожающий шепот обжигает ухо, а от близости мощного тела по моей спине бегут мурашки.

Я упираюсь ладонями в его грудь, пытаясь отстраниться, создать хоть какую-то дистанцию. Сердце колотится в горле, но я заставляю себя говорить.

— Я… — я облизываю пересохшие губы, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — Я хотела предупредить Крома об опасности. И попросить его о помощи.

Охотник отстраняется ровно настолько, чтобы заглянуть мне в лицо, и на его губах появляется кривая, недоверчивая усмешка.

— Предупредить? Попросить о помощи? — он хохочет, и этот низкий, рокочущий звук вибрирует у меня в груди. — Странный у тебя способ просить о помощи, пташка. Обычно, когда просят о помощи, не кидаются на людей и не отпускают в лес их ужин.

— Убивать его было необязательно! — упрямо возражаю я, и мой собственный голос удивляет меня своей силой. — Это был всего лишь голодный детеныш!

— Если ты не заметила, в этом месте все голодные, — рычит он, и его взгляд снова становится жестким.

В этот самый момент из-за холма наконец появляются мои телохранители. Тир и Роланд выходят на поляну неторопливо, без малейших признаков спешки. Их лица, как обычно, не выражают ничего, кроме угрюмого безразличия.

«Ну надо же, подмога, — с едкой иронией думаю я. — Не прошло и года. За это время меня уже сто раз могли прикончить».

Охотник замечает их, и его лицо мгновенно перекашивает от смеси раздражения и презрения.

— Какого демона здесь забыли шавки Версена? — рычит он, не выпуская моей руки.

— Мы присматриваем за леди, — ровным, лишенным эмоций голосом отвечает жилистый, останавливаясь в нескольких шагах. — Так что советуем тебе ее отпустить.

Я с затаенной надеждой смотрю на своих конвоиров.

Вот он, момент истины. Сейчас они меня спасут из лап этого грозного медведя.

Охотник усмехается, и его хватка на моей руке становится до боли крепкой.

Он снова притягивает меня к себе, почти вжимая в свое мощное тело. Легкая паника, которую я почти подавила, вспыхивает с новой силой.

Угроза стала реальной, осязаемой. Я чувствую себя кроликом в объятиях удава.

— А что вы сделаете, — его голос звучит тихо, вкрадчиво, но в нем звенит неприкрытый вызов, — если я ее не отпущу?

Жилистый бросает на меня быстрый, совершенно равнодушный взгляд, от которого у меня внутри все холодеет.

— Мы то? Ничего, — спокойно отвечает он, и я понимаю, что это — чистая правда. Они и пальцем не пошевелят, чтобы меня спасти.

Мое сердце пропускает удар. Похоже это именно тот случай, о котором говорил граф.

Я в ужасе смотрю на своих конвоиров, но жилистый вдруг продолжает, и в его голосе появляются стальные нотки.

— Вот только граф вряд ли обрадуется, если его… — он делает паузу, подбирая слово, — …гостья пострадает. Граф отдал приказ. И он очень не любит, когда его приказы не выполняются.

Слова стражника повисают в наэлектризованном воздухе.

Это не угроза.

Это простая, холодная констатация факта. Они не будут за меня драться. Но они доложат. И тогда уже граф решит, как поступить с тем, кто посмел сломать его новую, пусть и ненавистную, игрушку.

Я вижу как в ледяных глазах охотника борются ярость и расчет. А я стою, зажатая между ними, и отчетливо понимаю, что превратилась в разменную монету в чужой игре.

Охотник медленно переводит свой ледяной взгляд со стражников на меня, а на губах появляется кривая, полная яда усмешка.

— Так вот оно что, — тянет он, и его голос сочится презрением. — А я-то думаю, что за невиданная смелость.Так вот зачем ты пришла сюда на самом деле, вот почему помешала мне. А все потому что ты, оказывается, подстилка Версена. Его ручная зверушка, которую он послал сюда по своим грязным делам.

Это слово. «Подстилка».

Оно бьет по ушам, как пощечина.

Грубое, унизительное, оно мгновенно сжигает все остатки страха, оставляя после себя только чистый, звенящий гнев.

Вся моя жизнь, вся моя гордость сорокалетней, независимой женщины восстает против этого оскорбления.

Я действую на чистых рефлексах. Моя рука взлетает вверх, и звонкий, хлесткий звук пощечины эхом разносится по замершей поляне.

Он не ожидал этого.

Никто не ожидал.

Охотник замирает, его огромная фигура кажется на мгновение совершенно неподвижной. Он медленно поворачивает голову, и я вижу на его обветренной щеке проступающий красный след от моей ладони.

Он смотрит на меня так, будто видит впервые, и в его глазах — чистое, незамутненное изумление.

— Не смей, — шиплю я, и мой голос дрожит от ярости, — никогда не смей так обо мне говорить. Да, так вышло, что сейчас я выполняю поручение графа. Но я — не его вещь! Все, что я делаю, я делаю по своей воле!

Он молчит, просто смотрит на меня тяжелым, мрачным взглядом, и под этим взглядом мне становится не по себе.

Яд в его глазах сменился чем-то другим. Чем-то более глубоким и опасным.

— Красиво говоришь, — наконец, произносит он тихо. — Вот только я тебе не верю. Граф Версен обманывал меня столько раз, что ни ему, ни его прихвостням веры больше нет. Никогда.

Его слова о постоянном обмане графа… они заставляют что-то щелкнуть у меня в голове.

Ненависть графа к Крому. Ненависть этого человека к графу. Его властная аура, его статус хозяина этих лесов…

Смутная, безумная догадка пронзает мой мозг.

— Кром… — шепчу я, и мое собственное предположение кажется мне абсурдным. — Это вы?

Вместо ответа его губы растягиваются в медленной, хищной ухмылке. Он не говорит ни слова, но я понимаю — попала в яблочко.

Господи, какая же я идиотка. Я искала Крома и с первой же минуты умудрилась настроить его против себя.

— Послушайте, — начинаю я торопливо, пытаясь спасти ситуацию. — Я действительно пришла вас предупредить! Здесь, в крепости, готовится катастрофа, которая унесет множество жизней! И возможно, только вы можете помочь ее предотвратить!

Глава 15

Я делаю глубокий вдох, собирая в кулак все свое мужество и решительность.

Нет, я ни в коем случае не передумала, но я хочу предложить ему другой вариант, третий.

— Я не знаю, что между вами с графом Версеном произошло, — начинаю я, и мой голос звучит на удивление твердо. — Поэтому, я не прошу вас верить моим словам, ведь я более чем понимаю ваши опасения. Женщина в дорогом платье, которая появляется из ниоткуда в сопровождении стражи вашего врага и несет что-то про скорую катастрофу… это действительно звучит странно.

Он все так же стоит ко мне спиной, и я не вижу его лица, не знаю, слышит ли он меня вообще. Но я продолжаю, вкладывая в каждое слово всю свою отчаянную искренность.

— Но если вы — тот, о ком я читала… в смысле, слышала. Если все еще знаменитый королевский егерь, настоящий охотник и хозяин леса, то вы должны уметь отличать правду от лжи не по словам, а по чему-то другому. По взгляду. По голосу. По запаху. Вы должны чуять фальшь за версту. Разве нет?

Кром медленно, очень медленно оборачивается.

Его лицо — непроницаемая маска, но в глубине его глаз я вижу, как вспыхивает тот самый хищный интерес.

Я зацепила его. Зацепила его гордость.

— Поэтому, если вы мне все еще не доверяете, если по каким-то причинам не уверены, что тот факт, что я пришла к вам — это моя личная катастрофа, а не хитрый план графа Версена, то проверьте меня! — мой голос набирает силу, но во рту предательски пересыхает.

— И как ты хочешь, чтобы я тебя проверил? — голос Крона звучит ровно, можно даже сказать лениво, но я кожей чувствую, что он заинтригован.

— Не знаю… — на секунду я теряюсь, — Посмотрите мне в глаза, задайте мне любой, самый каверзный вопрос… попросите что-то рассказать или сделать, что могло бы переубедить вас.

Я замолкаю, тяжело дыша, выложив на стол свою последнюю, самую безумную ставку — саму себя.

Кром молчит.

Он просто смотрит на меня своим тяжелым, пронзительным взглядом, и мне кажется, что он видит меня насквозь — видит сорокалетнюю уставшую женщину из другого мира, ее страх, и ее отчаянную решимость выжить в этом странном и жутком месте.

Время замирает.

И в этой звенящей тишине решается моя судьба.

Я стою, затаив дыхание, и смотрю, как на его непроницаемом лице борются расчет, недоверие и тень хищного азарта.

Мое безумное предложение повисло в воздухе, и я не знаю, что страшнее — если он откажется или если согласится.

Кром медленно, с ленивой грацией, обходит меня по кругу, как волк, изучающий странного, непонятного зверя, зашедшего на его территорию. Его тяжелый взгляд ощущается почти физически.

Наконец, Кром останавливается прямо передо мной.

— Хорошо, — его голос звучит тихо, но каждое слово падает, как камень в воду, вызывая круги напряжения. — Ты просишь проверки. Ты ее получишь.

Он отвязывает от своего пояса небольшую кожаную флягу и протягивает ее мне.

— Видишь ту гряду холмов на севере? — он кивает в сторону темнеющей на горизонте полосы. — За ними, в самой чаще Черного леса, есть родник. Мы зовем его Кристальной Слезой. Считается, что его вода не терпит лжи. Она становится мутной и горькой в руках лжеца, но остается чистой и сладкой для того, чье сердце говорит правду.

Я смотрю то на флягу, то на его ледяные глаза, и начинаю понимать, к чему он ведет.

— Ты пойдешь туда, — продолжает он, и его голос не оставляет места для возражений. — Наберешь в эту флягу воды и принесешь ее мне. Вернуться ты должна до того, как последний луч солнца скроется за верхушками деревьев.

Мое сердце ухает куда-то в пятки.

Пойти туда, в этот зловещий, темный лес? Мне, Алене, офисному работнику, чей единственный опыт выживания в дикой природе — это сбор грибов в получасе ходьбы от дачного поселка?

От одной этой мысли по спине бежит холодок.

Но я смотрю в его глаза и вижу, что это — не прихоть. Это его испытание. И если я откажусь, все будет кончено.

— Хорошо, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал. Я беру из его рук флягу. Кожа теплая и потертая, от нее пахнет дымом и травами.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти, как за моей спиной раздается лязг металла. Тир и Роланд делают шаг вперед, собираясь последовать за мной.

— Она должна пойти одна! — рычит Кром, и в его голосе звенят стальные нотки, не терпящие возражений. — Это ее проверка, а не ваша. Если вы пойдете с ней, считайте, что уговора не было.

— Это приказ графа… — начинает было жилистый, но я его прерываю.

Я оборачиваюсь и смотрю на своих молчаливых «надзирателей».

— Все в порядке, — говорю я им с легкой усмешкой. — Я справлюсь. К тому же, положа руку на сердце, — я обвожу взглядом зловещую стену деревьев, — вы ведь и сами ведь не горите желанием бродить по этим лесам, верно?

Мой вопрос попадает точно в цель.

На лице громилы отражается откровенное облегчение. А вот жилистый смотрит на меня иначе. В его цепких глазах я впервые вижу не презрение, а что-то другое.

Удивление? Или, может быть, даже тень уважения к маленькой, сумасшедшей аристократке.

Так или иначе, они молча кивают, давая понять, что они остаются.

Я в последний раз смотрю на Крома. Он стоит, скрестив руки на могучей груди, и просто наблюдает.

Не подбадривает, не угрожает. Просто ждет.

Собрав всю свою волю в кулак, я делаю первый шаг по тропе, ведущей к темной стене леса. А затем второй. Третий. С каждым шагом фигура Крома и моих надзирателей становится все меньше, а громада Черного леса — все ближе и зловещее.

Я подхожу к самой кромке.

Вековые деревья смыкаются над головой, погружая тропу в сумрак. Оттуда тянет холодом, запахом прелой листвы и тишиной. Гнетущей, давящей тишиной, в которой, кажется, затаились сотни невидимых глаз.

Я делаю глубокий вдох и шагаю под темный полог деревьев.

Шаг. Еще один. Полог вековых деревьев смыкается надо мной, и мир меняется.

Яркий, пусть и хмурый, дневной свет сменяется зеленым, подводным сумраком. Воздух становится густым, влажным, пахнет мхом, гниющей листвой и чем-то еще — диким, древним.

Глава 16

Тот самый волчонок. Он разглядывает меня с интересом, склонив голову на бок и будто чего-то ждет.

— Это… ты со мной говорил? — шепотом спрашиваю я, чувствуя себя полной идиоткой, разговаривающей с животным.

Волчонок, выглядывающий из-за зарослей, тяжело и как-то очень по-человечески вздыхает, отчего у меня по спине бегут мурашки.

«Ну а кто же еще?» — снова раздается у меня в голове его юный, но полный сарказма голос. — «Конечно, я. Впрочем, если ты на самом деле не заблудилась и целенаправленно шла не к роднику, а в логово Яростного вепря, то не буду мешать. Приятной прогулки».

Яростный вепрь…

От этого названия кровь стынет в жилах. И тут до меня доходит, что та огромная, темная туша, что с грохотом пронеслась мимо, вполне могла быть им.

Я чуть не влетела в логово к местному чудищу.

— Нет-нет, сто-о-ой! — спохватываюсь я. — Я к роднику! Мне нужен родник Кристальной Слезы! Спасибо, что остановил!

Я чувствую, как щеки заливает краска. Сначала от облегчения, что меня спасли от ужасной ошибки, а потом — от смущения. Меня только что отчитал говорящий волк. Дожили.

— Спасибо, — искренне говорю я волчонку, — Ты меня спас.

«Мы в расчете», — коротко бросает он и, развернувшись, трусцой бежит по едва заметной тропинке в противоположном направлении. — «Шевелись, пока еще кто-нибудь не выполз. Солнце садится».

Он говорит это таким будничным тоном, будто обсуждает погоду. А у меня от его слов волосы на затылке шевелятся.

— А кто еще тут может выползти? — с замиранием сердца спрашиваю я и ускоряю шаг, чтобы поспевать за ним.

«Тебе лучше не знать», — доносится до меня его лаконичный ответ. — «Просто постарайся успеть до темноты».

От такой перспективы я едва не срываюсь на бег. Некоторое время мы идем в молчании, нарушаемом лишь хрустом веток и моим тяжелым дыханием и за это время я немного прихожу в себя.

Говорящие животные. В книге об этом не было ни слова. Автор явно поленилась прописывать детали местной фауны. Мои «спойлеры» становятся все более и более бесполезными.

Ясно одно: этот мир гораздо сложнее и удивительнее, чем мне казалось во время чтения этого простенького романа.

Когда напряженное молчание становится почти невыносимым, волчонок вдруг останавливается и оборачивается.

«Эй…» — его мысленный голос звучит как-то иначе. Не то смущенно, не то просто неловко. — «Спасибо. За то, что было там. С тем охотником».

Я останавливаюсь и смотрю на этого маленького, отважного зверька. Он стоит, опустив голову и не глядя на меня, будто ему стыдно за эту внезапную откровенность.

И в этот момент вся моя паника и страх отступают, сменяясь волной нежности и тепла.

Я присаживаюсь на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне. Протягиваю руку и осторожно, чтобы не напугать, глажу его по мягкой шерстке между ушами.

— Не за что, малыш, — отвечаю я тихо. — Я просто не могла поступить иначе.

Он фыркает, будто слово «малыш» его оскорбило, но от моей руки не отстраняется.

Мы идем дальше, сквозь сумрачный, полный опасностей лес.

Но теперь я чувствую себя не так одиноко. У меня появился первый, пусть и маленький, зубастый и очень саркастичный, но все-таки союзник.

Мы идем дальше, и теплое приятное чувство от нашего знакомства согревает меня изнутри, разгоняя часть лесного сумрака и дарует уверенность в том, что все будет в порядке.

«Странная ты», — внезапно раздается в моей голове голос волчонка, прерывая комфортную тишину.

— Это еще почему?

«Запах у тебя странный», — поясняет он, принюхиваясь. — «Пахнет драконом. И тьмой. И… чем-то еще. Чужим. Я такого раньше не чуял. Ты откуда вообще взялась?»

Его вопрос застает меня врасплох.

Дракон — это, очевидно, клеймо Риардана. Тьма — магия Хелены. А «что-то еще»… неужели это я? Моя собственная душа из другого мира?

От этой мысли становится не по себе. Как я могу объяснить ему всю эту дикую историю про попаданку в прочитанную недавно книгу?

Он и так считает меня странной, а после такого точно решит, что я сбежала из дурдома.

— Я Хелена, — говорю я, выбирая самую безопасную часть правды. — И я… скажем так, оказалась в очень непростой жизненной ситуации. Пришлось срочно переехать.

Волчонок бросает на меня скептический взгляд, давая понять, что не особо поверил, но настаивать не стал.

— А тебя как зовут? — спрашиваю я, чтобы сменить тему. — У тебя же есть имя?

«Есть», — отвечает он с явной неохотой, будто я прошу его раскрыть страшную тайну. — «Рэйк».

— Рэйк, — повторяю я, и имя кажется мне удивительно подходящим — короткое, колючее и хищное. — Красивое имя.

Он снова фыркает, но я вижу, как кончики его ушей едва заметно дергаются. Кажется, ему приятно.

Рэйк вдруг останавливается и поднимает морду к небу, вглядываясь в едва виднеющиеся сквозь кроны деревьев облака.

«Нужно поторопиться. Так мы до заката не вернемся. Я знаю короткий путь».

Не дожидаясь моего ответа, он сворачивает с тропы и ныряет в густой папоротник.

Я спешу за ним. Здесь, в чаще, становится еще темнее. Стволы деревьев стоят так плотно, что почти не пропускают свет, а с земли начинает подниматься легкая, белесая дымка тумана.

У меня возникает смутное чувство опасности, будто мы зашли на чужую, враждебную территорию.

— Рэйк, ты уверен, что это хорошая идея? — нервно спрашиваю я, оглядываясь по сторонам. — Тут как-то… жутковато.

«Не бойся. Я не заведу тебя в ловушку», — доносится до меня его уверенный ответ.

И я ему верю. Почему-то я абсолютно уверена, что этот маленький саркастичный зверек не желает мне зла.

Но в следующий миг со всего размаху врезаюсь во что-то невидимое.

Я удивленно отшатываюсь, потирая ушибленный лоб. Перед мной — пустота. Но я точно чувствовала преграду, плотную и монолитную. Я осторожно вытягиваю руку и упираюсь в эту невидимую преграду.

— Что за черт? — бормочу я себе под нос.

Глава 17

Рэйк смотрит на меня с искренним, мальчишеским недоумением.

— Конечно, он. А какой еще? — его мысленный голос звучит растерянно. — Он один на всю долину.

Его слова — как удар молота по голове.

Это он.

Тот самый барьер.

А мое клеймо, как я помню из книги, — это магический маячок, сигналка, настроенная на Риардана. И я только что, пусть по незнанию, но все же, со всей дури долбанула по ней своей магией.

Паника, которую я так старательно давила, взрывается внутри, грозя поглотить меня полностью.

Риардан почувствовал. Он точно почувствовал.

Он сейчас решит, что я пытаюсь сбежать, точь-в-точь как книжная Хелена!

И тогда… мамочки, мне даже страшно думать что произойдет тогда!

Самое обидное, я старалась не повторять ошибок книжной Хелены, так хотела все сделать иначе, — ведь у меня и в мыслях даже не было приближаться к этому злосчастному барьеру — а сама, влетела в самый идиотский, самый очевидный капкан на пустом месте!

Нет. Надо бежать.

Убираться отсюда как можно дальше и быстрее.

Может, если я быстро скроюсь, Риардан ничего не заметит? Может, сигнал был слишком слабым?

— Рэйк! — я вскакиваю на ноги, игнорируя головокружение, и хватаю его за руку. — Нам срочно нужно к роднику! Другим путем! Самым быстрым, какой только есть, но чтобы он и близко не подходил к этой стене!

Мальчишка, видя дикий ужас в моих глазах, не задает лишних вопросов.

— Есть один. Прямиком через чащу. Но придется бежать, — его голос становится серьезным. В следующее мгновение воздух рядом со мной мерцает, и на месте мальчика снова оказывается серый, поджарый волчонок.

— Не вопрос! — выдыхаю я, — Веди!

И мы несемся.

Рэйк мчится впереди, лавируя между деревьями, а я, собрав в кулак всю свою волю, лечу за ним.

Голова гудит после удара, в легких горит огнем, ветки хлещут по лицу, корни кидаются под ноги, но я не останавливаюсь. Меня подгоняет чистый, животный страх.

Каждый треск ветки за спиной кажется мне тяжелой поступью Риардана. Каждая тень между деревьями — его грозным силуэтом. Меня преследует навязчивое наваждение, будто я прямо сейчас чувствую на затылке его испепеляющий взгляд.

Мимолетом, перепрыгивая через очередной корень, я посылаю мысленную благодарность графу. Бежать по лесу в моем прежнем бальном платье с корсетом было бы просто невозможно, в отличие от этого легкого и удобного дорожного платья. Маленькая, но такая важная деталь, которая сейчас, возможно, спасает мне жизнь.

Наконец, когда я уже готова свалиться от усталости, Рэйк останавливается.

Мы выбегаем на небольшую, залитую мягким светом поляну, какой-то чудом уцелевший островок спокойствия в этом зловещем лесу.

Посреди поляны, из-под замшелого валуна, бьет ручей. Вода в нем настолько чистая и прозрачная, что, кажется, светится изнутри. Вокруг — тишина, нарушаемая лишь журчанием воды и моим собственным сбитым дыханием.

Красиво. Умиротворяюще. Но времени любоваться нет.

Я, задыхаясь, падаю на колени у родника. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Кажется, пронесло. По крайней мере, рядом я не вижу никого похожего на Риардана.

Я быстро окунаю флягу в хрустальную воду, чувствуя, как ее ледяная прохлада успокаивает дрожащие руки. Фляга полна.

— А теперь, обратно! — хриплю я, поднимаясь на ноги.

Рэйк кивает и мы снова бежим.

Только теперь уже не только от призрачной погони и страха, который подгоняет лучше любого кнута. Теперь мы бежим еще и от времени — солнце, которое едва проглядывает сквозь плотные кроны деревьев, уже вовсю клонится к горизонту.

Мы несемся обратно сквозь лес, и в голове у меня бьется одна-единственная мысль: «Только бы добраться».

Добраться до лагеря Крома, до моих горе-телохранителей.

Я прекрасно понимаю, что ни суровый охотник, ни угрюмые стражники не смогут защитить меня от ярости дракона, если Риардан все-таки явится. Но мысль о том, чтобы встретить его здесь, одной, в этой дикой, безлюдной чаще, где он может сделать со мной все что угодно, ужасает меня до глубины души.

Чем ближе мы подбегаем к опушке, тем тише становится паника. Впереди уже виднеются струйки дыма от костров охотничьего лагеря. Риардан не появился. Никто не выскочил из-за деревьев. Никто не упал на меня с неба.

Паника уступает место робкой, дрожащей надежде. А может, пронесло? Может, Риардан сейчас занят своей Юфимией и ему не до сигналов с моего личного маячка?

Мы сбавляем бег, переходя на быстрый шаг, и я, наконец, могу перевести дух.

Я здесь, я жива, и у меня в руках фляга с водой, которая должна купить доверие самого опасного человека в этой крепости. Единственного, кто может знать хоть что-то о сектантах…

И тут меня осеняет. Какая же я идиотка!

Я пришла к Крому, потому что он, как охотник, знает лес. Но я только что битый час носилась по этому самому лесу в компании того, кто в нем не просто охотится. Он в нем живет!

— Рэйк, — я поворачиваюсь к волчонку, который трусит рядом. — Скажи, ты не видел здесь в лесу… странных людей, которые занимались бы чем-то… странным.

“Господи, — думаю я, — будет просто чудом, если Рэйк что-то поймет из моих объяснений! Странные люди, которые делают странные вещи… это как вообще?”

А, самое главное, я не знаю как еще ему объяснить о тех, кого сама ни разу в глаза не видела.

Рэйк на мгновение задумывается.

«Люди — странные все, без исключения, и заниматься странным для них нормально», — философски замечает он. — «Да и я стараюсь к ним не подходить. Как только чую человеческий запах, сразу прячусь или убегаю».

— Но… в лагерь Крома ты же пришел? — удивляюсь я. — Зачем, если ты так избегаешь людей?

Волчонок отводит взгляд, и его мысленный голос становится тихим, полным стыда и горечи.

«Мне нужна была еда»

Я присаживаюсь рядом с ним на корточки.

— Рэйк, что случилось? Где твоя семья? Твоя стая?

Глава 18

Шок сменяется обжигающей яростью.

— Что вы себе позволяете?! — мой голос срывается на крик. — Я рисковала своей жизнью! Я с таким трудом добыла эту воду, а вы… вы просто вылили ее?! И что теперь должно подтвердить мои слова?!

В ответ на мою гневную тираду Кром смеется.

Громко, гортанно, от души. И этот смех, такой неуместный, такой издевательский, вгоняет меня в полный ступор.

— Что смешного?! — ошарашенно спрашиваю я.

Он вытирает выступившие от смеха слезы тыльной стороной ладони и смотрит на меня, как на самое забавное существо на свете.

— Смешно то, что ты поверила, — говорит он, и в его голосе все еще пляшут смешинки. — Неужели ты и правда подумала, что где-то в лесу есть волшебный родник, который определяет лжецов? Пташка, да это же самая древняя сказка, которую рассказывают детям, чтобы они не врали. Как ты могла купиться на эту ахинею?

Его слова — как ушат ледяной воды. Сказка? Он… он меня обманул?

— Сразу видно, — продолжает он уже без смеха, с долей знакомого презрения, — избалованная аристократка. Привыкла к сказочкам и к тому, что все проблемы решаются по щелчку пальцев.

Его слова бьют по самому больному.

Избалованная? Привыкла к тому, что все проблемы решаются по щелчку пальцев? Я?! Женщина, которая двадцать лет своей жизни провела за серым офисным столом, перебирая пыльные папки, чтобы выплатить ипотеку?!

— Да что вы вообще знаете о трудностях?! — надвигаюсь я на него, и обида придает мне сил. — Я горбатилась всю свою сознательную жизнь на такой работе, о которой вы и понятия не имеете! Я знаю, что такое вставать до рассвета и возвращаться затемно! Так что не смейте говорить, будто я не знаю, что такое труд!

Я осекаюсь, понимая, что несу что-то совершенно неуместное для этого мира. Но меня уже не остановить. Я подхожу к нему вплотную и заглядываю в его удивленные глаза.

— Но… если все это ложь… — мой голос падает до яростного шепота, когда до меня доходит весь ужас ситуации. — Если родник — это просто родник… тогда зачем?! Зачем все это было?! Для чего я рисковала своей жизнью?!

Ярость отступает, ему на смену приходит боль и непонимание.

Я жду ответа. Оправдания. Чего угодно.

Кром смотрит на меня долго, пристально, и его лицо становится серьезным. Веселье исчезает из его глаз, уступая место чему-то глубокому, древнему, как сам этот лес.

Он делает шаг ко мне, и я инстинктивно отступаю, но тут же упираюсь спиной в ствол дерева. Кром накрывает меня своей тенью, упирается ладонями в ствол по обе стороны от моей головы, заключая в ловушку. Я снова чувствую этот дикий, пьянящий запах леса, дыма и его силы.

— Слова лгут, пташка, — его голос падает до низкого, рокочущего шепота, от которого по коже бегут мурашки. — Особенно слова тех, кто приходит от графа. Любой может произнести красивую речь о своей чести и стремлениях.

Он кладет руку мне на талию и снова притягивает к себе. Не грубо, как до этого, а властно, одним плавным, уверенным движением.

Я упираюсь руками в его твердую, как камень, грудь, но чувствую себя беспомощной.

— Однако, — как ни в чем не бывало, продолжает он, — страх не лжет. Решимость не лжет, — его ледяные глаза гипнотизируют, заглядывают, кажется, в самую душу. — Я отправил тебя в темный лес, в погоне за несуществующей сказкой. Я дал тебе невыполнимое задание. И ты, вместо того чтобы спрятаться за спинами своих стражников, отправилась одна ради призрачного шанса быть услышанной. И не просто отправилась, ты добралась до места и вернулась. Напуганная, запыхавшаяся, исцарапанная, — он медленно и аккуратно проводит подушечкой большого пальца свободной руки по царапинам на моем лице, оставшимся от веток, — …но несломленная и уверенная в себе. Вот это, пташка, — он чуть наклоняется, и его губы оказываются в дюйме от моих, — и есть настоящая правда. Твои поступки сказали мне больше, чем любые слова.

Я смотрю в его глаза, и мое возмущение, такое яркое и горячее, медленно гаснет, уступая место ошеломленному ступору.

Его логика — дикая, первобытная, жестокая, но в ней есть своя, пугающая гармония. Он не поверил словам. Он проверил делом.

— А если бы я погибла?! — вырывается у меня хрипло. — Что, если бы меня растоптал тот Яростный вепрь?! Это тоже было бы доказательством?

Кром усмехается, и в этой усмешке нет ни капли сочувствия.

— Во-первых, вепрь опасен только у своего логова. Он прогоняет чужаков со своей территории, но никогда не преследует. От него можно просто убежать. А во-вторых… — он пожимает плечами, будто говорит о самой очевидной вещи на свете. — Если бы ты погибла… что ж, значит, твое желание доказать свою правду и твоя воля к жизни были недостаточно сильны. Значит, ты бы не справилась и с тем, что ждет нас впереди. Лес отсеивает слабых. Все честно.

Я просто в шоке. Его философия «выживает сильнейший» настолько цинична и жестока, что у меня не находится слов.

Он видит мое состояние и, кажется, остается доволен. Кром отстраняется, наконец-то давая мне вздохнуть. Его лицо снова становится непроницаемым и суровым.

— Ну что, закончила на меня дуться, пташка? — он ухмыляется, скрещивая руки на груди. — Разве не ты буквально недавно кричала про какую-то катастрофу и что-то хотела спросить? Так спрашивай. А если передумала — не трать мое время и лучше иди и приготовь мне ужин.

***

Дорогие читатели!

Обратите внимание на еще одну книгу нашего моба:

Ирина Алексеева "Забытая истинная дракона. Замок для попаданки"

https://litnet.com/ru/shrt/iYO2

Глава 19

Последние слова Крома, брошенные с такой небрежной, издевательской легкостью, действуют как искра, попавшая на пороховую бочку.

Приготовить ему ужин?! А больше ему ничего не приготовить?

— Я вам не жена, чтобы готовить ужин! — возмущение смывает остатки страха и усталости, — И даже не кухарка!

Кром смотрит на мою гневную тираду с нескрываемым весельем. Кажется, моя ярость его только забавляет.

Он медленно, с ленивой грацией, наклоняется, и в его глазах снова пляшут опасные, темные искорки.

— А это было бы неплохой идеей, — мурлычет он, и его голос, низкий и рокочущий, заставляет вибрацию пробежать по моей коже. — Насчет жены. Может, исправим эту оплошность?

Щеки вспыхивают огнем.

Этот… этот дикарь сейчас что, делает мне предложение?! После того, как полчаса назад чуть не придушил?!

— Хватит! — я отступаю на шаг, выставляя перед собой руку, словно пытаясь защититься от его наглости. — Я действительно пришла сюда не за этим. Я хотела поговорить совсем о другом.

Он видит, что я не поддаюсь на его провокацию, и его лицо снова становится серьезным, нетерпеливым.

— Ну так говори. Я весь внимание.

Я делаю глубокий вдох, собираясь с духом. Это — самый важный вопрос. От его ответа зависит все.

— Скажите, Кром, — я заставляю себя снова посмотреть ему в глаза. — Вам что-нибудь известно о секте Затмения?

Атмосфера меняется мгновенно. Веселье исчезает из его глаз, уступая место холодной настороженности. Его лицо мрачнеет, становится жестким, как гранит. Я чувствую, как он внутренне напрягся, как из расслабленного хищника превратился в зверя, готового к прыжку.

— С чего вдруг такой интерес к этим сумасшедшим? — его голос теряет всю свою игривость. — Твои знакомые, пташка?

— Что?! Боже упаси! — я отшатываюсь, искренне возмущенная таким предположением. — Нет, конечно! Но у меня есть информация, что они здесь. В крепости. И они готовят что-то очень плохое. Что-то, что приведет к кровопролитию. Поэтому, я хочу им помешать. Но для этого нужно найти их логово… или хотя бы какую-нибудь зацепку, которая могла бы привести к нему.

Я замолкаю, с тревогой ожидая его реакции.

Кром смотрит на меня долго, подозрительно. Я вижу, как в его голове борются недоверие и сомнение. От этого молчания у меня холодеют кончики пальцев.

Наконец, он криво ухмыляется, и эта ухмылка не сулит ничего хорошего.

— Любопытная история, пташка, — говорит он медленно, чеканя каждое слово. — Но у меня к тебе один вопрос. С чего ты вообще взяла, что я могу что-то знать об этих выродках?

— Как с чего? — удивленно вырывается у меня, — До недавнего фиаско они были просто кучкой культистов, которые прятались в лесах. Проводили там свои обряды, приносили жертвы… Вы думаете, здесь, в крепости, где все у всех на виду, они станут затевать свою «катастрофу» на рыночной площади?

Я делаю шаг к нему, чувствуя, как возвращается уверенность.

— Вокруг слишком много глаз. Слишком много ушей. Поэтому, я уверена, что если они и готовят что-то серьезное, то, скорее всего, будут делать это там, где их никто не найдет. А что на эту роль подходит лучше всего как не этот лес? Их родная стихия.

Мои слова, кажется, попадают в цель. По Крайней мере, Кром больше не усмехается и не прожигает меня взглядом, полным недоверия.

Вместо этого, он мрачно смотрит на моих «телохранителей», которые с каменными лицами стоят неподалеку.

— Убирайтесь, — рычит он, не глядя на них. — Оба. Скройтесь из виду.

Тир и Роланд переглядываются.

— Только граф может отдавать нам приказы. И его приказ был в том… — начинает жилистый.

— А мне плевать на приказы вашего лживого графа! — рявкает Кром. — Это моя земля. И я не собираюсь вести разговоры в присутствии его шавок. Убирайтесь.

Назревает конфликт.

Я понимаю, что Кром не скажет ни слова, пока эти двое здесь. А потому, я поворачиваюсь к своим «надзирателям».

— Ребята, все в порядке, — говорю я так дружелюбно, как только могу. — Пожалуйста. Просто немного отойдите, подышите воздухом. Я скоро закончу. Обещаю не ввязываться в драку.

Накачанный смотрит на меня своим угрюмым взглядом, но жилистый, после секундного колебания, кивает. Они молча разворачиваются и скрываются в тени деревьев, хотя я спиной чувствую их настороженное присутствие.

Как только они уходят, Кром снова поворачивается ко мне.

Тишина между нами становится густой, почти осязаемой.

Я инстинктивно напрягаюсь, ожидая, что он снова схватит меня, снова прижмет к себе, продолжая свою дикую игру.

Но Кром просто замирает рядом.

— Чтобы ты понимала, пташка, — его голос звучит тихо, серьезно, без тени былой насмешки. — Я не люблю драконов. Они — высокомерные, заносчивые твари, которые считают всех остальных пылью под своими когтями. Они изрядно попили крови и у меня и у тех, кто мне не безразличен.

Он делает паузу, и его взгляд становится еще мрачнее.

— Но этих фанатиков я тоже терпеть не могу. Потому что они прикрываются красивыми словами о свободе, а на деле несут только бессмысленное насилие и смерть. Я не с теми и не с другими. Я сам по себе. И при других обстоятельствах я бы послал тебя к демонам с этими вопросами.

Я замираю, боясь дышать. Я чувствую, что сейчас прозвучит что-то важное.

— Вот только… — он поворачивается ко мне, — Ты можешь оказаться права. В этом лесу в последнее время действительно творятся странные вещи.

Воздух выходит из моих легких со свистом.

Мое сердце, до этого колотившееся от страха, теперь замирает от возбуждения и предвкушения.

Он знает. Он что-то знает!

Я смотрю на него во все глаза, забыв как дышать, ожидая, что он скажет дальше, и чувствую, что я стою на пороге самой страшной и самой важной тайны Сумрачной Крепости.

— Чтобы ты понимала, пташка, — говорит он неожиданно. — Этот барьер, который ты видела, он только с одной стороны. С той, что ведет обратно в королевство. С трех других сторон нас окружает этот лес. Он тянется на сотни миль, пока не упирается в Непроглядные скалы, которые и горный козел не одолеет без подготовки.

Глава 20

— То же, что и раньше, пташка, — его голос падает до низкого, интимного рокота, от которого по коже бегут мурашки. — Тебя. Ты — заносчивая аристократка, это правда. И я таких не жалую. Но в тебе горит такой дикий, упрямый огонь, что им можно сжечь весь этот проклятый лес. И я хочу, чтобы этот огонь принадлежал мне.

***

Я иду обратно к цитадели, и слова Крома все звучат у меня в ушах. Мои молчаливые стражники, Тир и Роланд, следуют позади.

Щеки до сих пор горят от смеси возмущения и… чего-то еще. Чего-то странного, пугающего и волнующего.

Наглость Крома, его первобытная прямота — все это одновременно отталкивает и необъяснимо притягивает.

Я трясу головой, отгоняя наваждение. Сейчас не время для романтических глупостей.

Главное — у меня есть информация. Капище на поляне ближе к востоку.

Это нужно рассказать графу. Возможно, теперь, когда у меня есть конкретика, он отправит своих людей на разведку.

Это мой единственный шанс выполнить его условие.

А еще Рэйк. Я дала ему слово, так что мне нужно что-то придумать с едой.

Может, поговорить с графом? Выпросить для него какой-то паек? А еще лучше — забрать его из леса. Приютить здесь, в цитадели, под своей опекой.

Мысль о том, что этот отважный мальчик-волчонок голодает и страдает в одиночестве, причиняет мне невыносимую боль.

Я так погружаюсь в свои мысли, что не сразу замечаю, как небо над головой темнеет.

А потом на меня падает огромная тень.

Я не успеваю даже испугаться, не то что поднять голову. И уже в следующий миг землю сотрясает мощнейший удар.

Что-то гигантское приземляется прямо перед нами, поднимая в воздух тучи пыли и камней.

Тир и Роланд реагируют мгновенно. Они выхватывают оружие и бросаются вперед, чтобы закрыть меня собой. Но их просто сдувает в стороны, как сухие листья, мощной, невидимой волной воздуха.

— НЕ ВМЕШИВАТЬСЯ! — раздается властный, искаженный нечеловеческой мощью голос, который отдается во всем теле.

Я поднимаю голову, и страх, холодный и липкий, наконец, настигает меня.

Передо мной, во весь свой чудовищный рост, стоит дракон.

Огромный, покрытый чешуей цвета полированного обсидиана. Из его пасти вырываются клубы дыма, а глаза горят расплавленным, яростным серебром. В странном изгибе чешуек над правым глазом я вижу до боли знакомый узор, похожий на шрам.

Дракон наклоняет свою огромную голову и смотрит прямо на меня. В этом взгляде столько ненависти, столько ярости, что я забываю, как дышать.

Воздух вокруг него начинает мерцать и плавиться, как в раскаленный полдень. Его гигантская фигура дрожит, искажается, обретая знакомые, ненавистные черты.

Через мгновение на месте дракона уже стоит он.

Герцог Риардан Крейг.

Его волосы растрепаны, одежда в беспорядке, а серебряные глаза горят неукротимым, драконьим пламенем.

Он нашел меня.

Все мои надежды рухнули.

Сигнализация все-таки сработала и теперь разъяренный дракон явился по мою душу.

И теперь все мои планы, весь тот хрупкий мирок, который я пыталась выстроить в этой крепости, — сейчас обратится в пепел.

Риардан делает шаг ко мне, и в его движении — стремительность и ярость хищника. Я не успеваю ни закричать, ни отступить.

В следующий миг его стальная рука обвивается вокруг моей шеи. Мир смазывается в одно цветное пятно, а потом меня с силой впечатывают в шершавый ствол ближайшего дерева.

Боль взрывается тысячей иголок в затылке и спине. Перед глазами на миг темнеет. Кора дерева грубо царапает кожу сквозь ткань платья, а пальцы Риардана сжимаются на моем горле, не перекрывая воздух полностью, но властно и унизительно лишая меня возможности дышать полной грудью.

Я чувствую жар, исходящий от его тела, — жар дракона, едва сдерживаемый человеческой оболочкой.

— Всего день, Хелена! — рычит он, — Ты пробыла здесь всего один день, Хелена, и уже попыталась сбежать!

Я отчаянно мотаю головой, пытаясь выдавить из себя хоть слово, хоть звук. «Нет… это не так… это ошибка…» Но из моего горла вырывается лишь жалкий сдавленный хрип.

Воздуха не хватает.

Паника затапливает сознание, холодная и липкая.

Риардан наклоняется ближе. Его лицо оказывается в нескольких сантиметрах от моего. Я чувствую жар, исходящий от его кожи, запах мускуса и его слепой, всепоглощающей ярости.

— Видимо, ты не оценила моей щедрости. Не оценила того, что я сохранил тебе жизнь. Что ж, тогда, полагаю, она тебе больше не нужна!