Змееносец Ликише

1- 3 глава

1 глава

— Вчера ты был превосхо-о-оден! Я даже не думал, что ты окажешься таким способным учеником. Но всё-таки твои усердия излишни. Это тело может не выдержать, а я не хочу тебя потерять. Думаю, эти смертельно-опасные испытания нужно проводить реже. Я еще не отошел от последнего поединка.

—Ни в коем случае! Я хочу большего. Мне надо всё! Я стану тем, перед кем они так трепещут! Я не остановлюсь! Этот грязный, погрязший в гнусности мир нуждается в правителе, которого заслуживают. Я буду им!

—В последнее время ты сам не свой. Я же вижу этот пыл в твоем сердце. Он до сих пор терзает тебя. Знал, нельзя поднимать семейную тему на последнем испытании. Этот огонь уничтожит тебя. Ты сгоришь. Как только мы прибыли в город этих...этих падших. Увидели во что он превратился... Неблаговерные. Не веди себя опрометчиво, иначе говоря, торопишь события. Умей управлять собой! Мне и так часто приходится тебя усмирять и "его" в том числе. Скажу честно, вы оба ведёте себя так, забываясь, что ты смертный, а он нет. И меня это волнует.

—"Он" имеет на то право. Его предали, отвернулись, вычеркнули будто его и не было в помине, точно так же как меня, а про завет Даория. Покойный завещал нам триптих законов и не один не соблюдается! Город превратили в сплошной разврат. За развлечениями, которые они устраивают скрывается полная нищета, разруха. Фи, о чем говорить, ты же сам все видел. Все ради власти. Будь она проклята! Наивные глупцы, упрямые безумцы не видят ничего, кроме собственного отражения в короне! Самолюбцы, им главное держать в руках регалии...мои регалии! А не править достойно страной, которую построил мои предки, а не их. Самозванцы. Мелкие заговорщики думают свести меня в могилу интригами и склоками? Теперь их черед расплачиваться. И поделом. Сегодня будет очень жарко. Я чувствую как горю

внутри.

—Воздух в покоях застыл, будто сама реальность затаила дыхание. Голос Наставника прорвался сквозь тишину не криком, а сдавленным, металлическим шепотом, в котором звенела сталь и отчаяние. Тобою управляет месть! Ибо я — твой наставник! Неужели я мог ошибиться в выборе ученика?! Откажись от своих слов! Будь холоден и сух, как камень в пустыне! Чтобы никто и никогда не смог разглядеть в твоих глазах ту жажду мщения, что горит в них сейчас! Твоя слепая, безрассудная страсть обратит в пе́пел все мои старания! Сколько можно твердить одно и то же? Ты обязан быть сдержанным! Надо ждать. Только ждать! Ибо тот, кто умеет ждать, неспешно и безжалостно… в конечном итоге получает абсолютно всё.

—Сколько?! Уже десять лет прошло! А ты — время! Я готов ка никогда!

— Ты еще не готов к таким испытаниям! — голос наставника прозвучал не как упрек, а как предостережение, — Ты слишком молод, чтобы обуздать его своим сознанием. Когда «он» обретает форму — ты спишь, а когда в ум входишь ты — «он» беснуется. Типичная клетка сознания. Он мечется в кромешной тьме твой души, ищет лазейку, чтобы вырваться и явить себя миру. Тому, кому подвластно всё, всегда недостает главного. А что для тебя главное? Ты еще не обрел этого. Потому не провоцируй «его» лишний раз. Не забывай, эта ментальная связь между вами может стоить тебе жизни, а «ему» — сосуда, в котором он обитает. этот мир испортился до самой своей основы. Теперь эпитеты, метафоры, вся эта поэтическая абракадабра — стали буквальными явлениями. Событиями. Лишнее слово, брошенное невпопад, может убить тебя, навлечь неисправимую беду. Если ты решил гореть, то… упокой твою душу. Даже я не в силах спасти тебя.

-- Но повелитель...

— Пока твой дед тешит свой одряхлевший дух сладкой иллюзией власти, забавляя чернь кровавыми игрищами на площадях, истинная угроза зреет не здесь. Она копится в тенях, которые отбрасывает его трон, в трещинах между мирами, что он своим высокомерием раздвинул... Твои же родители… — голос сорвался на ледяную усмешку, лишенную всякой теплоты. — Они отринули само солнце, прокляв рассвет. Они смотрят на тебя и видят лишь тень завоевателя, очертания тирана. Они ослеплены страхом и гордыней, чтобы разглядеть в тебе спасителя. Чтобы признать, что их спасение носит личину их величайшего кошмара.

Пауза повисла густым, тяжким полотном.

-- Спаситель...

— Старший брат твой, Лютос… Может его душа и чиста, как первый снег, но плоть неуклюжа и лишена дара. Он — щит из глины, подставленный под удар божественного молота. Он не устоит. Нет. Он не сдержит грядущего диссонанса Элиды. Его доброта обратится в пепел, и от нее не останется и воспоминания когда ты станешь у него на пути. И потому бремя падет на тебя. Только ты стоишь между этим жалким карточным домиком, который называется Мирида и той бездной, что зовется будущим.

Наставник выпрямился во весь рост, и его фигура вдруг показалась древней и незыблемой, как скала.

-- Времена другие.

— Другие? Нет, мой юный друг, грядут времена, когда о магии мы будем вспоминать, как о сказке на ночь… Но этого не случится. Ибо ты — последний страж. Маг. Колдун. Ты — возмездие для этого лживого рода и смерть для старого мира. В тебе одном — судьба всех.

Ученик сжал кулаки, и по камням под ногами поползла паутина синеватого пламени. — Но многие считают меня демоном! Всевышним злом! Ты видел эти лица? Смех, обрывающийся ледяным ужасом. Шепотки, шипящие из каждой щели, будто я чума. Они ненавидят и боятся меня одновременно! Наставник покачал головой. — Люди всегда предпочтут верить в удобную ложь о твоем падении, чем принять неудобную правду о твоем величии. Что им остается, кроме как прятать свой страх за маской презрения? Они жалки, ибо бедны — не золотом, но умом и духом. Им когда-то бросили обглоданную кость лжи, и они до сих пор грызут ее, боясь взглянуть на истину.

Повисло тяжелое, густое молчание, разряженное лишь треском магической энергии.

— Думаю, пора вырвать у них эту кость, — голос ученика прозвучал тихо. — Пора напомнить, кто я. Я заменю их презрение на абсолютный, всепоглощающий страх. И в этом страхе они найдут то уважение, которого я был лишен.

4-5глава

6 -10 глава

6 глава

Ликише не мог забыть старые обиды. Они давно укоренились в его сердце, отравляли ему душу. Он ясно помнил тот день, когда его изгнали из родного дома. Помнил каждое сказанное слово. Унижение, что он перенёс. Помнил того господина в синем наряде и его брошенные крупицы. И вот спустя десять лет, когда его особо не ждут, он прибыл в Мириду, чтобы заявить о себе. При виде корсея толпа наряженных в пёстрые туники, виссон или тогу отступили на пару шагов назад, открывая некий коридор для нового гостя. Многие с опаской всматривались в позолоченные наплечники и фибулы, что даются только при чине важного аттарисиса. Длинный плащ крупными складками ложился на правую руку, что предупреждало о высоком положении незнакомца и его богатом достатке, пояс из чистого серебра со знаками судьбаносного змея. Но что больше поразило многих — синий кафтан из плюса. Цвет и ткань Безликой Богини! Многие задавались вопросом, кто этот богатый невежа и трус, который бесцеремонно явился в круг почтеннейших не боясь быть пойманным святозарами, потому и вырядился в пугающее. Кто этот воин, который имеет бесчисленные богатства?Ни один в том зале не смог узнать ирильского корсея. Темно-синий цвет не подходил ни одному из известных городов! Никто не осмеливался использовать синий цвет после некого господина убиенного десять лет назад. Ликише допускали принадлежность к полярной стороне земли, где жизнь в неизменном царстве борея более чем соответствовала, однако этот гость прибыл на торжество не со своим народом или племенем, а подобно отчаянному одиночке, Ликише прибыл со стороны убийственных дюн.

Тем не менее это был он.

Ликише вырос и теперь по-настоящему силен. И это был его первый выход в свет. Не тот вымышленный монстр с рогами и остроконечным хвостом и крыльями, как рисовали его малые дети Мириды, а молодой парень двадцати пяти лет с твёрдым характером и амбициозными планами. Поражая многих редкой безупречностью и силой. Ликише выпрямил спину, не размениваясь на приветствия, прошёл вперёд мимо ожиревших альхидов, направился в сторону, где кружились богатые красавицы, невесты Мириды, окружившие коссею Фрию, расхваливали новый наряд госпожи. Все такая же гордая, все еще заметная женщина бестактно громко обсуждала приезжих гостей. Смеялась над ними вспоминая смешные или позорные моменты в жизни других придворных дам, питалась слухами. Ликише заметил, что время нещадно унесло ее молодость и красоту. И никакие бесценные шелка и виссон, золотые украшения, что отяжеляли ее высохшее тело, не смогли скрыть уставший взгляд одинокой женщины. В далёком прошлом изнеженная девица Фрийя славилась невероятной красотой. Околдовывающий взгляд и глаза цвета тёмного янтаря, высокие скулы, волнистые каштановые волосы ниспадали до самого пояса и пухленький бантик розовых губ. За благосклонность красавицы мужчины сходили сума. Устраивали бои между городами и поселениями. Однако роковая девица славилась не только той волшебной красотой, которую воспевали поэты в своих стихах, а своим бессердечным темпераментом, странным для совсем юной девушки. Дочь богатого иноземного торговца и выдающийся благотворитель и большой альтруист из далёких земель Диадон. Молодая красавица покорила многие мужские сердца, но девичье сердце грезило о беззаботной жизни в каменном, мраморном дворце, а не богатом доме из сырца. Мать Фрийи воспитывала свою дочь, тщательно следуя манерам аристократического круга, тем самым показывая тягу к власти. Но внезапная кончина мужа утопила любые надежды женщины. Ограничивая себя во всем, ущемляя родного сына, нищая мать Фрийи отправляла дочь на любые приёмы во дворце, и не зря. Все же девица смогла добиться своего, зацепив сердце сарфинского сына, коссея Гадесиса с помощью приворотного зелья. Отведя со своего пути знатных соперниц из альхидского рода, девушка стала той, кем себя давно считала, — сарфиной Мириды.

Девушки расступились перед Ликише, открывая дорогу к коссее. На миг ему хотелось испытать то же, что делает каждая мать, увидев любимое дитя после долгой разлуки. Ощутить теплые руки на своих плечах, услышать любящий голос. Возможно, самые простые и такие родные слова матери, но их никогда не было. И осуждать женщину было не за что, ведь любовь к первому преемнику всецело занимала ее сердце. Лютос всегда был лучшим в глазах матери, отца и альхидов, остальных миридийцев и даже святозаров. Он был для них наподобие живого бога, что несет свет во мраке!

«Лютос Светлый или Лютос Добрый, Прекрасный», — говорили о нем в народе, чей лик венценосного украшал миридийские дома.— Прошу, примите мои поздравления! О светлоликая, красноречивая госпожа сего праздника! Благих дней жизни тебе и господину твоему и тысячи дней Элла и сладких ночей Эрра вам обоим! Дому твоему, народу и богам твоим, коим ты молишься! Пусть отцы и матери небесные, благочестивая Берегиня защитит от напасти магической и глаза вредного. Пусть гости твои пьют и веселятся и прославляют коссею-мать!-- Восхваляя впереди стоящую Фрийю, Ликише, как изюминку, в конце добавил другие слова: — Долгие лета жизни корсею светлоликому Лютосу, ОДНОМУ ИЗ наследников Мириды!

Того, кто сейчас стоял перед ней, Фрийя не смогла узнать. Его легкий, непринужденный поклон мог бы напомнить женщине о высоком положении незнакомца, однако его вид на таком долгожданном приеме растормошило ее равнодушное настроение.В ответ незнакомцу коссея учтиво подала руку для почтенного поцелуя.

— Мы будем рады принять вас на нашем пиру, — громко произнесла она, мысленно предавая проклятию незнакомца, Фрийя уже представила удавку на шее глупца. Hаряженный в форму Ликише сразу понял — мать не узнала его. И дабы избежать неловкого положения, корсей принял руку матери, блеснув родовой печаткой.Коссея Фрийя громко ахнула, хватаясь за сердце.

— Я рада… что… ты… явился... что ты дома. — Увидев знакомый перстень на руке юноши, Фрийя оторопела, приложила к носу пару пальцев, прокашляла:

— Тяжелый воздух.

Из высокомерной и неприступной госпожи дворца, что так поражала других красотой и силой, за один миг превратилась в иную женщину. Лицо ее потускнело, глаза потеряли живой блеск, тяжелые веки сошли вниз, голос опустился, стал тихим и прерывистым, дрожащим. Спина осунулась. Женщина стала походить на неказистую, сутуленную старуху с потускневшей копной на голове. Бедняга едва устояла на ногах. Казалось, что она утратила ту ось мира, что держала в руках с минуту назад. Странно, что никто не приметил, как захилела их коссея, и не предложил ей руку помощи, а может, просто никто не придал тому значения. Окружающие девицы, такие же спесивые подруги, тут же перевели горячее внимание на Ликише, оставляя бедную женщину одну с ее внутренней бедой.

11 - 15 глава

11 глава

В это самое время в покоях повелителя царил хаос. Дряхлый сарфин Аллель, с лицом, побагровевшим от ярости, оправдывался перед сыном. Он не стеснялся в выражениях, яростно пытаясь выставить ненавистного внука виновным во всех смертных грехах.

Коссей Гадесис, в свою очередь, не мог поверить в услышанное. Он пытался осмыслить чудовищный поступок отца, но их тихий, натянутый разговор снова и снова срывался в исступлённый крик. Их голоса, полные ненависти и страха, эхом разносились по залам, заставляя слуг замирать у стен и тревожно переглядываться.

Сарфин и его наследник оправдывались, кричали друг на друга, в отчаянии возвращаясь к истории с ужасным монстром в парке. Они уже битый час не могли договориться, осыпая друг друга проклятиями, но главное оставалось за гранью их понимания. Никто из них не догадывался, что именно заставило Ликиша выйти из себя. Какая тайная пружина сработала в его душе, направив слепую ярость на ни в чём не повинных людей?

— …И о чём ты только думал, отец?! Ты спятил, если выложил ему всю правду! — голос Гадесиса звенел от ярости и неверия.

— Смотри, как со мной разговариваешь, сопляк! — прошипел правитель, с силой ставя на стол пустую чашу. — Ты ещё не сарфин! А лишь временно исполняешь мои обязанности! Пока что!

Он потянулся за графином с крепким вином, но сын был быстрее. Гадесис резко отодвинул массивный медный сосуд.

— Ты вроде бы никогда не пил… — с внезапным подозрением произнёс он, внимательно вглядываясь в отца.

— Не пил?! А теперь пью! — лицо сарфина Аллеля исказила гримаса, стоило ему лишь увидеть пустой бокал.

— Ты уже пьян, старый негодяй! Не сомневаюсь, тебя пришлось хлебнуть медового ликёра, чтобы набраться храбрости выложить ему всё! — Гадесис с досадой отхлебнул из сосуда сам, чувствуя, как жар распространяется по телу. — Я из кожи вон лезу, чтобы Мирида осталась во главе альянса! А ты? Наши соседи… Визерия недовольна Лютасом. Его считают слабаком, неспособным править! Боюсь, скоро нам придётся хлебнуть по полной, когда визерийцы начнут отжимать наши земли подчистую. Кстати, от них всё чаще приходят письма. Они уже не признают нашу печать! Нам нужно срочно укреплять положение мальчика, иначе нашему роду придет конец!

— А тебе что? Корону захотелось? Весь альянс, да?! — Охмелевший старик вдруг разразился громким хохотом, который быстро перешёл в неприятный, поросячий визг. — На, получай!

Неожиданно правая рука сарфина Аллеля резко взметнулась вверх, чтобы скрутить в дулю и водрузить этот похабный символ прямо над головой сына — словно насмешливый венец, которого тот так жаждал. Гадесис был знаком с этим «подарком» от отца не понаслышке. Сам правитель считал такое отношение более чем оправданным. Он ведь клятвенно обещал, что его новорождённый сын никогда не станет корсеем, а значит, и сарфином ему не бывать.

Казалось бы, куда уж дальше срамить себя? Но старый безумец всегда находил способ. Аллель жадно ухватился за массивный сосуд с вином, едва удерживаясь на ослабевших ногах. Тяжёлый бархатный халат, расшитый сложным узором из лиановых деревьев, висел на его костлявых плечах непосильным грузом, гнул спину к земле. Страшная боль сдавила виски. И тогда, явив миру истерзанную душу мученика, старик сбросил с себя бремя жизни вместе с этим халатом. Оковы правления и груз сотен ошибок спали с его плеч, даруя несколько мгновений почти что свободы.

— Я пришёл в этот мир ни с чем и уйду так же! — провозгласил он, обнажив своё иссохшее тело с дряблой, провисшей кожей. Теперь перед сыном он предстал лишь в короткой, помятой набедренной повязке. Бразды правления были сброшены, и на лице старика застыла самодовольная гримаса освобождения.

«И сбросил сарфин свою повинную», — с горькой иронией процитировал про себя Гадесис, понимая, сколь безнадёжно что-либо доказывать отцу в таком состоянии.
— Ты надо мной издеваешься! Каждый раз, когда речь заходит о короне, ты становишься невыносим! Взгляни на себя!

— Смотрел и всё видел! — Отбивая пятками в такт разухабистой ирильской песне, старик принялся разыгрывать пантомиму, изображая, будто ему аплодируют сотни людей.

— Безрассудный старик! Взял и всё испортил! Думаю, что нарочно! Сумасшедший!

— Это я сумасшедший?! Ликише явился сюда без приглашения, да ещё и с самим Аморфом, а ты твердишь, что всё шло как нельзя лучше. Да-да, не смотри на меня такими глазами. Смотри же и не говори потом, что я не предупреждал! Не ошибся ли ты с наследником, прежде чем пообещал Лютосу трон?

— Ты видел его? Смотрел ему в глаза? — Гадесис решил положить конец этим глупым страхам и резко перевёл тему. — Ты нашёл октаэдр? Главные регалии Мириды исчезли, а тебя волнует какой-то Ликише!

Допивая последнюю чашу вина, Аллель лишь бросил на сына отчаянный взгляд, который красноречивее любого слова означал «нет».

— Он давно сбежал... Сбежал из Мириды, — сухо ответил сарфин. — Знаешь ли ты историю Змееносца, передающуюся из уст отца к сыну? Нет. Откуда тебе знать, щенок. Ты ничего не знаешь! — Он провёл рукой по воздуху, будто ощупывая невидимые нити судьбы. — Октаэдр — восьмигранный кристалл вечности — лежал в основе легенды. Это не просто камень. Это уста вселенной, запечатавшие в себе первое слово творения. А змей... да, мы можем говорить и о Ликише... всего лишь карманный вор у божественной кузницы.

Когда слова во вселенной спутались — а было это в ту пору, когда сама тьма была ещё юной, — одни хранители сошли с ума от тяжести знания, а другие разорвали свои языки. Но змей... о, змей избрал путь хитрейший. Он сбежал! Трусливо покинул свою вселенную и ловко перебрался в нашу. Узрел Элиду — эту слезинку жизни между двумя солнцами — и вознамерился сделать её своим пристанищем. Но его невероятная сущность не могла воплотиться на земле, иначе его быстро бы обнаружили. А потому он сбросил свою чешуйчатую шкуру, оставив её замерзать в холодных пустотах вселенной, а сам вдохнул жизнь в человеческую плоть и наре́к себя сарфином. Так был рождён первый Змееносец.