Змей и певчая птица

Глава 1. Шёпот льдов и упрямство сердца

«Новые сказки рождаются, когда перестают бояться старых.»

Городок у подножия, казалось, не жил, а цеплялся за жизнь. Он ютился в тени исполинской Ледяной Горы, чья вершина, укутанная в свинцовые, вечно клубящиеся облака, терялась где-то за пределами человеческого взора. Воздух здесь всегда был холодным и острым, пахнущим хвоей, остывшим пеплом очагов и невысказанным страхом. Дома, срубленные из темной, смолистой ели, плотно жались друг к другу, словно пытаясь согреться, их низкие крыши отягощены слоями тяжелого, нетронутого снега. Жизнь здесь текла медленно, подчиняясь суровым законам выживания, и каждое утро начиналось с одного и того же – с трепетного взгляда на ту самую Гору.

На Горе, в самых облаках, парил замок. Он был так высоко, что казался не творением рук, а причудливым сгустком самого льда и света, неестественным наростом на скале. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь плотную пелену туч, заставляли его сиять холодным, неприступным сапфировым сиянием. Замок Правителя. Замок Змея.

Элира стояла на пороге маленькой, насквозь пропитанной запахом старой бумаги и кожи библиотеки, в которой работала помощницей, и смотрела вверх. Ее большие зеленые глаза, были полны не страха, а неукротимого, назойливого любопытства. Из-под простого шерстяного капюшона выбивались непослушные черные кудри, похожие на завитки самой тьмы. Она слышала, как по скрипучему насту главной улицы торопливо проходят соседи, спеша по своим делам, пока короткий зимний день еще не угас. Их разговоры были отрывистыми шепотками, и в них сквозила одна и та же нота — боязливая покорность.

– …снегопад обещают к ночи, надо успеть дров нарубить, а то вдруг Змей разозлится, непогоду нашлет…

– …Марнигова овца пропала, наверное, к горе слишком близко подошла, если бы не вечный снег, если бы не его вечное плохое настроение…

– …молчи ты, не ровен час, услышит…

«Он». Всегда – «он». Ни имени, ни титула. Просто – Змей. Жестокий, бессердечный властелин, чей истинный облик не видел никто из ныне живущих. Говорили, что он покрыт чешуей, как гадюка, что у него желтые глаза с вертикальными зрачками и клыки, с которых капает яд. Говорили, что он питается страхом и что ледяной ветер, вывший по ночам в щелях между домами – это его дыхание.

Элира вздохнула, и ее дыхание превратилось в маленькое облачко пара. Она потянулась рукой в кожаный мешочек у пояса и коснулась пальцами старой, истертой по краям книги. «Баллады о нагах». Ее самая большая ценность. В ней были стихи, легенды, поэмы о существах, которых никто не видел уже четыре сотни лет. О нагах.

Мудрые, прекрасные, полубоги-полузмеи. Хранители знаний, владеющие магией земли и неба. Их кровь, как гласили предания, могла исцелить любую болезнь и даровать долголетие. И люди, ослепленные жадностью, устроили на них Великую Охоту. Истребили, словно животных. Элира с детства зачитывалась этими историями. Для нее наги не были чудовищами. Они были трагедией. Символом утраченной красоты и мудрости.

И теперь, слушая эти жалкие шепоты о «Змее», она не могла поверить, что в том сияющем замке обитает бессердечное чудовище. Логика, простая и непреложная, отказывалась мириться с этим. Если он такой могущественный и жестокий, почему он просто не уничтожит городок, который явно его ненавидит? Почему никто не видел его армий, его прислужников? Почему оттуда не доносится ни зловещих барабанов, ни криков жертв? Только тишина. Гнетущая, многолетняя, ледяная тишина.

«Он просто одинок» – подумала Элира, и эта мысль показалась ей не наивной, а единственно верной. Что, если вся эта жестокость – лишь панцирь? Что, если «Змей» – это последний из нагов, прячущийся от мира, который когда-то предал его род?

Решение созрело в ней внезапно, как вспышка молнии в ночном небе. Оно было безрассудным, опасным, безумным. Но оно было единственным, что могло развеять этот удушающий туман лжи.

Вечером, в крошечной горнице над библиотекой, которую она называла домом, Элира начала готовиться. Она надела два слоя теплых шерстяных чулок, плотные штаны, теплую рубаху и толстый свитер. Сверху – прочный, простеганный, отороченный мехом плащ, подарок старого библиотекаря, который давно уже ушел в мир иной. В дорожную сумку она положила краюху черного хлеба и маленький, но острый охотничий нож. И, конечно, ту самую книгу. Она была ее талисманом.

Взяв сумку, она уже собиралась выйти, когда ее взгляд упал на маленькое потрескавшееся зеркальце. В нем отразилась хрупкая девушка с бледным, испуганным, но невероятно решительным лицом.

– Я делаю это не только для себя. – сказала она своему отражению. – Я делаю это для всех. Чтобы мы перестали бояться того чего возможно и нет вовсе.

Она задула свечу и бесшумно, как тень, выскользнула на улицу. Ночь была безлунной, но звезды сияли с ледяным, неумолимым блеском, освещая путь. Деревянные мостки под ее ногами тихо поскрипывали. Она обошла спящие дома и вышла на заснеженную тропу, что вела к подножию Горы.

Дорога заняла несколько часов. С каждым шагом воздух становился все холоднее и разреженнее. Снег скрипел под ее сапогами, а ветер, сначала едва заметный, теперь завывал настоящим волком, рвясь под полы плаща и заставляя ее щеки гореть. Элира шла, уткнув взгляд в замёрзшую землю под ногами, борясь с накатывающей паникой. Что, если она ошибается? Что, если слухи правдивы, и она, глупая девочка, сама лезет в пасть к монстру?

Но она вспоминала строчки из баллад: «И взгляд его, полный скорби вековой, пронзал душу, как лезвие изо льда…» Нет. Она должна верить.

Глава 2. Бремя Легенды

«Иногда нужно показать клыки, чтобы все увидели улыбку.»

Тишина, последовавшая за его словами, была гуще и тяжелее мрака, окружавшего их. Она длилась всего несколько секунд, но для Элиры показалась вечностью. Его голос, этот низкий, бархатный бас, вибрирующий в самом подкорке страхом и необъяснимым трепетом, все еще звенел в ее ушах. «Страж этого места». Он не сказал «правитель» или «змей». Он назвал себя стражем. И в этом простом, непритязательном слове заключалась целая бездна смыслов, которые ее ум, затуманенный болью и страхом, отчаянно пытался постичь.

Он не двигался, стоя безмолвной статуей, вписанной в архитектуру ледяного лабиринта, как будто был его неотъемлемой частью. Его сапфировые глаза с вертикальными зрачками, сузившимися в слабом свете минералов, изучали ее с холодным, почти научным интересом. Он смотрел не на нее – живую, дышащую, испуганную девушку – а на проблему. На неисправность в безупречном механизме его уединения.

Элира попыталась отползти, прижаться спиной к ледяной стене еще сильнее, но острая, жгучая боль в лодыжке заставила ее вскрикнуть и зажмуриться. Слезы снова выступили на глазах, на этот раз от бессилия. Она была в ловушке вдвойне: в ловушке этого лабиринта и в ловушке присутствия этого… существа.

– Я… я не хотела нарушать… – прошептала она, но голос ее сорвался. Какая разница, чего она хотела? Она была здесь, и это было все, что имело значение.

Он, наконец, сдвинулся с места. Его движение было не шагом, а плавным, бесшумным скольжением. Он не издавал ни единого звука. Ни скрипа снега, ни шороха ткани. Казалось, он не подчиняется законам физики, а существует вне их. Элира инстинктивно вся сжалась, сжимая рукоять ножа так, что костяшки побелели.

Он остановился в паре шагов от нее, и теперь она смогла разглядеть его лучше. Его черты были не просто красивыми – они были идеальными, выточенными изо льда и отполированными веками. Ни морщинки, ни шрама, ничего, что говорило бы о прожитой жизни, о боли, о радости. Лицо маска. Но глаза… В этих синих, бездонных глазах жила невыносимая тяжесть. Они были старше самых древних скал, окружавших город, и в них плескалась такая бесконечная усталость, что Элире на мгновение стало не по себе не от страха, а от внезапной, острой жалости.

Его взгляд скользнул вниз, к ее ноге, которая неестественно вывернулась и по ощущениям, ужа начинала распухать.

– Ты ранена. – констатировал он. В его голосе не прозвучало ни капли сочувствия. Это было просто наблюдение, равносильное тому, если бы он сказал «здесь лед».

Элира лишь кивнула, не в силах вымолвить слово.

Он медленно, почти неохотно присел на корточки перед ней. Это движение было поразительно грациозным. От него пахло сладковатым, пряным ароматом, напоминающим полынь. Запах магии. Запах чего-то древнего и абсолютно чужого.

– Человеческие кости так хрупки. – произнес он задумчиво, и в его тоне прозвучала не презрительная нотка, а скорее отстраненное удивление, как если бы ученый рассматривал под лупой любопытный, но недолговечный образец.

Его длинные пальцы в черных перчатках лёгким, плавным движением протянулись к ее ноге. Элира отшатнулась, сердце заколотилось в панике.

– Не трогай меня!

Он замер, его рука повисла в воздухе. Его глаза встретились с ее взглядом, и в них мелькнула тень чего-то – возможно, раздражения.

– Твоя нога сломана. Ты не сможешь идти. Ты умрешь здесь от холода и голода, и твое тело станет еще одним безмолвным украшением моего… дома.

Он чуть заметно запнулся на слове «дом», словно оно было ему непривычно.

– Лучше умереть, чем… – начала она, но он ее перебил. Его голос впервые обрел нотку металла.

– Чем быть спасенной монстром? Довольно глупая позиция, особенно для той, что сама пришла в логово этого монстра. Твое любопытство перевесило твой инстинкт самосохранения. Теперь пожинай последствия.

Его слова жгли больнее, чем холод льда за ее спиной. Они были правдой. Горькой, неудобной, унизительной правдой. Она, такая умная, такая начитанная, совершила глупейшую ошибку, какую только может совершить героиня баллад – отправилась туда, куда не следовало, и поплатилась за это.

Он выпрямился во весь свой внушительный рост, и его тень накрыла ее целиком.

– У тебя есть выбор. Остаться здесь и умереть. Или принять мою помощь и следовать за мной. Решай быстро. Моя щедрость, как и мое терпение, имеет пределы.

Элира смотрела на него, на это прекрасное, безжалостное лицо, на глаза. Что ей было терять? Честь? Она уже потеряла ее, позволив страху одержать верх. Жизнь? Она висела на волоске. Но если она пойдет с ним… она увидит то, что не видел никто. Узнает правду. И в этом был свой горький, опасный шарм.

Она разжала пальцы, и нож с глухим стуком упал на лед. Это была капитуляция. Но также и акт доверия, каким бы дурацким он ни был.

– Я… я пойду с тобой. – тихо сказала она.

Что-то промелькнуло в его глазах – не удовлетворение, не торжество. Скорее… досадливая необходимость. Он снова склонился, и на этот раз его руки обхватили ее. Его прикосновение было таким же холодным, как и все вокруг, но не грубым. Он поднял ее на руки с такой легкостью, словно она была пушинкой. Элира непроизвольно вскрикнула, инстинктивно обвив руками его шею, чтобы не упасть.