Если бы кто-то спросил меня, что я думаю о бессмертии, я бы, наверное, вежливо поинтересовалась, не приложить ли ему головой к ближайшему дубу — для вразумления. Бессмертие — это скука высшей пробы. А вот долгожительство... Долгожительство имеет свои прелести. Например, полное право объявить себе десятилетний отпуск после двух с лишним веков решения чужих — всегда чужих — проблем.
«Релакс» — именно так я это называла, растягиваясь в плетеном кресле на крыльце моего дома. Моего дома, которого никто не видел. Не потому, что он был невидим в буквальном смысле, хотя и это тоже. А потому, что он просто не желал быть найденным. Дороги к нему извивались и закручивались в спирали, тропинки вели в сторону, а сам он стоял в сердце леса, за частоколом старых, шепчущих друг с другом дубов, которые были куда надежней любой стены.
Мой дом был живым. Я чувствовала его легкое, сонное покачивание, будто гигантский зверь, пригревшийся на солнце. Стены из вековых бревен дышали, источая аромат смолы, сушеных трав и чего-то неуловимого, вневременного — знания, может быть. Или просто старой пыли. Я склонялась ко второму.
— Нет, милый, полку мы поставим вот здесь, — произнесла я, обращаясь к пустоте в углу комнаты. — Потому что я так хочу. А твое мнение о «нарушении гармонии потоков силы» я выслушала, записала и поместила в папку под названием «Неинтересно».
Легкий шелест, похожий на вздох, пробежал по стенам. Полка для сушеных трав, которую я держала в руках, вдруг стала невесомой и плавно придвинулась к выбранному мной месту, словно ее подхватила невидимая волна.
— Вот и славно. Компромисс — основа любых здоровых отношений. Даже с собственным жилищем.
Мой взгляд скользнул по главной комнате: книги, свитки, склянки, замысловатые инструменты, собранные за века, — все было разбросано с небрежным хаосом, который был высшей формой моего порядка. Здесь царила моя воля, и это было куда приятнее, чем любая имперская корона.
Я вышла в свой сад. Он не был садом в привычном понимании. Здесь не было грядок. Здесь были заросли, где плечом к плечу росли целебный шалфей и ядовитый болиголов, где серебристая полынь обнимала корни волшебного папортника, а грибы-говорушки вели тихие беседы по ночам. Я прошла между ними, и растения тянулись к моему подолу, касаясь меня с почтительным любопытством.
— Не притворяйся, что чахнешь, — бросила я кусту с темно-синими ягодами. — Я же вижу, ты просто ленишься цвести. Солнца тебе хватает. Так что давай, без капризов.
Куст зашевелился, и на его ветвях тут же лопнули несколько тугих почек, выпуская мелкие, душистые цветы. Я кивнула с видом опытного садовода, который знает, как обращаться с капризными питомцами.
Мой день тек медленно и сладко, как густой мед. Я заварила чай из трав, собранных при лунном свете, и устроилась с книгой. Но настоящим наслаждением, кульминацией моего «релакса», было варенье. Не простое варенье, а «Варенье Ностальгии» из болотных ягод кикимор. Тех самых.
И как по заказу, у кромки леса, где тень становилась особенно густой и влажной, зашевелилось что-то. Из сумрака выпорхнули, точнее, вышли, нарушая все законы физики, три маленьких существа в платьицах из мха и тины.
— Эви, Эви! — запищали они. — Несем тебе ягодок! Спелых-преспелых!
Я снизошла до улыбки. С кикиморами я позволяла себе быть почти нежной.
— Здравствуйте, мои болотные харитки. Не растеряли ли вы кого-нибудь из сестриц по дороге? Или ваши топи сегодня особенно гостеприимны?
— Ах, Эви, всегда шутишь! — захлопала в ладоши одна из них, Шелёпка. — Мы для тебя самые лучшие собрали! На самом солнечном кочке!
— На кочке, которую Леший на днях пнул от скуки, — уточнила вторая, Бульбочка.
— А мы ему за это в сапог лягушку подсунули! — добавила третья, Цапка, и все три захихикали.
Я взяла корзинку. Ягоды и впрямь были идеальны, каждая — маленькая концентрация дикой, болотной магии.
— Благодарю, — сказала я, и в моем голосе прозвучала неподдельная теплота. — Взамен, как обычно, кладовая открыта. Соль, блестяшки и один (именно один!) медный таз для ваших шалостей. Только чур, не топите в нем в этот раз бедолагу-плотогона. В прошлый раз его крики мне даже сны тревожили.
Кикиморы, визжа от восторга, понеслись к дому, который на мгновение «подобрел» и впустил их.
Я наблюдала за ними, помешивая ложечкой чай. Двести сорок пять лет. Опыт десятков поколений предков, шепчущий в моей крови. Знания, способные перевернуть миры. А счастье оказалось таким простым: тихий дом, живой лес, болотные ягоды и полное, абсолютное отсутствие обязанностей перед кем бы то ни было.
Я глубоко вздохнула, вдыхая аромат хвои, влажной земли и свободы. Десять лет. У меня еще было впереди целых семь лет этой благодати.
И черт меня побери, если я кому-то позволю это прервать, — подумала я с легкой, язвительной ухмылкой, обращенной ко всему миру.
Все было идеально. И, как это часто бывает, именно в такие моменты идеальность начинает давать трещины. Но пока что их не было. Был только покой, сладкий, как варенье из болотных ягод.
Я проснулась от вкуса. Не от звука или света. Именно от вкуса — металлического, едкого, будто я слизала ржавый гвоздь с подгоревшей магией. Он висел в воздухе, невидимый для обычных чувств, но для меня такой же осязаемый, как дым от костра.
«Прекрасно, — подумала я, не открывая глаз. — Или не-пре-красно. Семь лет до конца отпуска, а вселенная уже подкидывает мне первые «сюрпризы»».
Я потянулась, чувствуя, как старые половицы подо мной ласково потрескивают, словно успокаивая. Но дом был напряжен. Я чувствовала и это — легкую дрожь в магических связях, которые опутывали его с фундамента до крыши.
— Я знаю, — проворчала я, наконец вставая. — Не нравится и мне. Но лежать и ждать, пока эта гадость пропитает мои подушки, — не в правилах нашего дома.
Наскоро заварив крепкий чай с полынью — чтобы перебить мерзкий привкус, — я вышла на крыльцо. Утро было по-осеннему ясным и прохладным. Лес стоял в золоте и багрянце, казалось, дышал покоем и умиротворением. Но для моего восприятия он был испещрен ядовитыми нитями. Слабые, едва заметные струйки того самого «ржавого» влияния тянулись с востока, со стороны нейтральных земель, граничащих с Парадизом.
«Ну конечно, откуда же еще, — мысленно фыркнула я. — Фанатики из Культа Единого. Не могут сидеть в своей изоляции, обязательно нужно травить соседей».
Первым делом я проверила границы. Обошла свой частокол из дубов, положила ладони на шершавую кору самого старого из них.
— Ну что, дедуля, чувствуешь?
Дуб ответил мне медленным, гулом, полным недовольства. Его корни, уходящие глубоко в землю, пили ту же отраву, что была в воздухе. Не смертельную, нет. Но раздражающую. Как постоянный, назойливый шум.
— Потерпи, — прошептала я. — Разберусь.
След привел меня к ручью. Моя ручей, весело звеневший по камням всего пару дней назад, теперь тек лениво, и его вода, обычно кристально чистая, имела мутноватый оттенок. Я опустила пальцы в струю и тут же отдёрнула. Не больно, но неприятно — как от слабого удара током. Магия воды боролась с чужеродным вторжением, но проигрывала.
«Экологическая катастрофа местного масштаба, — с горькой иронией констатировала я. — И все ради чего? Чтобы доказать, что их бог един и всемогущ? Как же это по-детски».
Я уже собиралась углубиться в лес, чтобы найти источник, как услышала знакомое шуршание. Из-за папоротника выполз, точнее, просочился из тени, Лесовичок — маленький дух, похожий на корявый сучок с парой блестящих глаз-бусинок.
— Хозяйка... — просипел он. — Скверно... Земля болит... Воздух жжётся...
— Я знаю, дружок, — кивнула я, присев на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне. — Ты видел, откуда это идет?
Он затрясся всем телом.
— Люди... в железных ящиках... Копали, ставили... Шипит... — Он показал на восток. — У старой сосны... что молния била...
Старая сосна... Я знала это место. Пара часов пешком, если идти обычной тропой. Или несколько минут, если не церемониться с пространством.
— Спасибо, — сказала я и протянула ему крошечную крупинку засахаренной росы. — Иди к своим, предупреди, чтобы не ходили туда.
Лесовичок, схватив лакомство, тут же растворился в воздухе.
Я выпрямилась, смотря в сторону востока. Мое прекрасное настроение испарилось без следа, сменившись холодной, знакомой усталостью. Опыт предков шептал, что это лишь начало. Что «железные ящики» и «шипящие» штуки — это не просто случайная вылазка. Это система. Это чума, которая медленно, но верно ползет по моему лесу.
«Ну что же, — подумала я, чувствуя, как по телу разливается привычная энергия готовности к бою. — Похоже, релакс приостанавливается. На безвозмездной основе, разумеется. Никто не предложит мне за это ни монет, ни даже приличной бутылки вина».
Я сделала шаг вперед — и пространство вокруг меня сжалось, поплыло. Тропа под ногами сократилась, превратившись в тоннель из света и тени. Я шла, не обходя деревья, а проходя сквозь них, вернее, сквозь складки реальности, что разделяли нас.
Через несколько минут я уже стояла на опушке у старой, обугленной молнией сосны. И видела то, что и ожидала увидеть. На расчищенном пятачке стоял тот самый «железный ящик» — неуклюжий аппарат, похожий на паровозный котел, увешанный странными шестеренками и исписанный рунами Парадиза. От него в землю уходили толстые медные шины, а в воздух поднималась почти невидимая дрожь — та самая, что отравляла мой лес.
Рядом никого не было. Люди, установившие его, уже ушли. Оставили свою заразу работать.
Я подошла ближе, чувствуя, как моя собственная магия вступает в конфликт с излучением аппарата. Он не просто источал яд. Он высасывал силу из земли, из воздуха, перерабатывая живую магию в эту мертвую, «ржавую» субстанцию.
«Какая утонченная гадость, — с холодным восхищением подумала я. — Не просто уничтожить, а осквернить».
Я уже знала, что сделаю. Я протянула руку, концентрируя волю. Мне не нужны были заклинания или ритуалы. Мне было достаточно понять структуру, увидеть слабые места. Молекулярные связи металла под моим взглядом начали вибрировать, терять прочность.
— Знаешь, — сказала я тихо, обращаясь к аппарату, — у меня был план на сегодня. Сварить варенье. А теперь придется заниматься утилизацией чужого хлама.