Золото и Сталь

Глава 1. Кузнец и охотница

В кузнице было жарко, хоть на дворе ещё лежали сугробы, и широкие двери были растворены настежь. Пахло дымом и металлом. Девушка расстегнула шубку, потому что дышать сразу же трудно стало.

— Здравствуй, Радогор, — кузнец отложил в сторону заготовку витого браслета и поднял взгляд на гостью.

— И тебе здравия, Любава.

Та улыбнулась и подошла ближе. От мороза её щеки украсились румянцем, в распахнутом вороте шубки темно-русая коса виднелась, глаза смотрели с интересом, даже благоговением. Ей давно приглянулся кузнец, да и не ей одной.

— Эм… матушка собаку гоняла и вот… ухват погнула, поправишь?

Протягивает ему работу, а сама взор стыдливо прячет. Сердечко девичье в груди так и колотится от одного взгляда на кузнеца — красивый, статный, борода густая, мускулы под рубахой бугрятся — сильный. А в глазах янтарных, будто огонь полыхает, да только не греет совсем.

— Как же не помочь? Сейчас сделаем, — ответил, разглядывая рогатину, а та чуть ли не узлом завязана.

«Опять она за своё».

Радогор руками разогнул ухват и подошёл к наковальне, чтобы получше выровнять. Привычное дело, за такое он и денег не брал никогда — разве это работа?

Девушка залюбовалась даже, с какой лёгкостью и быстротой он всё делал. Вдруг ещё больше засмущалась и поспешила отвести взгляд, притворилась, будто мечи, развешенные на стене, разглядывает, инструменты на столах, огонь в горниле, и, наконец, нашла, чем себя отвлечь.

— Ой, а у тебя и кошка есть! — глаза девушки по-детски заблестели, а голос утонул между ударами молота. — Красивая какая!

Пушистая серая мурлыка сидела, умываясь, на лавке и изредка поглядывала на гостью глазами своими чаровничьими. Будто знала то, что другим неведомо. В звоне металла о металл кузнец едва расслышал что-то про кошку и поспешил предупредить:

— Не тронь, она… — начал было, да опоздал.

— Ай! — Любава испуганно прижала руку к груди, а кошка взмахнула хвостом недовольно и ушла куда-то вглубь кузницы.

— … оцарапать может.

«Ну вот, опять. И чего они все к этой кошке лезут? Странно, с мужиками она ласкова, а вот девушек почему-то не жалует».

Он ещё немного повозился с ухватом, осмотрел его и вернул Любаве:

— Готово.

— Уже? — красавица погрустнела ещё больше.

— И передай матушке, что метлой собаку гонять сподручнее.

Любава вмиг зарделась и взгляд потупила — догадался. Тихо поблагодарила мастера за помощь и заторопилась к двери.

Да так она спешила, что и вперёд не глядела, отчего столкнулась с кем-то. Упала бы, если б не подхватили её чужие сильные руки, к груди горячей прижимая.

— Куда так торопишься, Любава-краса?

Она подняла испуганный взгляд. Сверху вниз на неё смотрели добрые светло-карие глаза, почти такие же, как у кузнеца — Изяслав.

«Сам улыбается, а в глазах бесенята так и пляшут».

Он был очень похож на брата — такие же тёмные волосы, такая же стать, только он был младше и много приветливее.

— Обидел тебя кузнец, что ли?

— Нет, я… домой пора, матушка ждёт, — выбралась из его рук и побежала прочь.

— Эх, хороша… — Изяслав провёл её взглядом, поставил лукошко, что с собой принёс, на верстак, инструментами заваленный, а следом и сам на него уселся, найдя чуток свободного места. Когда он обернулся к брату, тот уже вернулся к столу, где заготовку оставил.

— Тебе-то что? — недовольно буркнул Радогор. — У тебя жена-красавица на сносях, а ты на девиц заглядываешься.

— А что, уж и посмотреть нельзя?

«Вот же неугомонный» — подумалось старшему.

Изяслав с детства таким был — открытым, смешливым. Все к нему тянулись. Он, будто излучал лёгкость и веселье, этим он в мать пошёл. Радогор же, напротив, был всегда замкнутым и серьёзным, из него, бывало, и слова не вытащить — совсем как отец, поговаривали вокруг.

— Смотреть-то можно, но ты ж на них, как кот на сметану, глядишь.

— Что ж делать, коль красивые? А вот ты их будто и не видишь. Они, горемычные, нарочно мимо кузни твоей ходят. Любава вон через день прибегает — всю утварь железную уже переломала да погнула. Только кликни, тут же за тебя пойдет.

— Да ну, ей же лет пятнадцать всего.

— Семнадцать будет, — ухмыльнулся Изяслав, доставая из лукошка душистый пирожок.

— Всё одно, мала ещё, — Радогор принялся править браслет, выгибать да подравнивать.

— А Бажана? Ей восемнадцать скоро, умница, красавица…

— … тощая да хилая, тронешь и сломать можно. К тому же, за нею Ратмир ходит, свататься собирается. Какое оголовье на браслет сделать: волка или ворона? — Радогор поискал на столе формы для отливки.

— Волка, — бросил Изяслав между делом, а сам продолжал. — Тогда, может, Василиса? Эта точно не сломается.

— Не хочу дверь в избе менять. — Кузнец уже стоял у горна, наблюдая, как плавится кусочек золота для задуманной работы.

Глава 2. Белое, будто саван

Они выехали из дому засветло. Когда солнце уж к полудню катилось, только Заречье миновали. Впереди Велеслав на лошадке гнедой, за ним сыновья его на коньках пегих. А вокруг красота… Весна уж полностью в свои права вступила. Окутала лес запахами трав. На деревьях птицы певчие щебетали не смолкая, где-то вдали речка шелестела. После душной кузницы, среди деревьев дышалось легко и привольно. Изяслав запел даже, когда в лес въехали, так хорошо было меж берёзок да дубов. Вспомнил Радогор, как с Мирославой некогда по лесу гулял, как она ему пела. На душе враз тоска разрослась, узлом вокруг шеи сжимаясь. Больно стало, так больно, что и дышать сил нет. Предала его любимая, ждать устала. А он так и не сумел её позабыть.

«Отпусти меня, Мира, или с собой забери. Невмоготу мне так жить. Словно у края пропасти чёрной стою, и ни спрыгнуть, ни к жизни вернуться».

— Отец, как думаешь, Любомир с той волчьей шкурой закончил? — спросил Изяслав.

— Полагаю, готова уже.

— Эх, точно куплю, уж очень красивый мех.

— Дарьяне подаришь?

— Для неё у меня колты золотые припасены, это для сына.

— А коль девчонка будет?

— Нет, сердцем чую, что сын — воин.

Кузнец слушал разговоры вполуха, всё витая в своих мыслях. Изяславу с отцом всегда было что обсудить. Они вдвоём торговлей занимались — с севера на юг пушнину везли, возвращались с возами зерна и соли. Радогор в их дела не вмешивался, у него своё ремесло было, и семья им за это гордилась. Нередко и мечи да украшения его работы отец в град возил, всегда с хорошей выручкой возвращаясь.

За деревьями уж и подворье охотничье показалось. Лесной воздух с запахом дубового отвара и мочёных шкур смешался. Изба у охотника небольшая была, простая, за ней станки дубильные со шкурами виднелись. Стол праздничный прям под открытым небом для них накрыли — жаль в такую погоду под крышей сидеть. Родители невесты гостей хлебом-солью встречают, а рядом девочка лет тринадцати кланяется.

— Эта что ль невеста? — спросил кузнец брата.

— Нет, это сестра её, Велена.

— А где же наша наречённая? — спросил с улыбкой Велеслав, с коня спешиваясь. Он с Любомиром давно дружен был, его меха на ярмарках первыми раскупали, и снова встретиться с ним было и приятно, и радостно.

— Здесь я!

Все обернулись на голос и обомлели, когда Златояра из-за деревьев вышла. В руке её лук тугой был, с пояса три зайца свисали. Одета по-мужски, поверх рубахи телогрейка волчья, из сапога рукоять ножа охотничьего торчит. Сама растрёпанная, лицо и руки пеплом и кровью перемазаны. Смотрит на гостей прямо и гордо, глаз не отведёт, не застыдится.

«Такого позора они точно не примут, — улыбнулась про себя Злата, — вот сейчас разгневаются и уйдут, ещё и в деревне расскажут, какая я».

Любомир уж хотел кланяться сватам в пояс да прощения просить, но Велеслав хмыкнул тихо и первым заговорил.

— Да она у вас и промысел знает! — подошёл ближе, чтоб добычу её рассмотреть. — Три зайца и всех в глаз подстрелила, ни одной шкурки не испортила. И замараться не боится. Радогор, видал, какое сокровище я для тебя нашёл?

Злата не знала, что и думать. Воздух из груди, будто исчез весь — ни слова молвить, ни пошевелиться. Хотела напугать да разозлить, а тут воно как вышло — ещё больше понравилась. Только и смогла она, что поклониться да за избу уйти, зайцев свежевать.

— Сынок, ступай, потолкуй с невестой своей, а мы пока сыр разрежем да про свадьбу побеседуем, — услышала она за спиною.

Радогор посмотрел вслед своей невесте:

«А девка-то не лыком шита… и замуж, похоже, не рвётся».

Достал подарок из сумки седельной и следом за ней направился. Присел на лавку у стены, наблюдать стал. А Злата знай, своё делает — зайцев к перекладине ловко подвязывает, хмурится, смотреть на него не желает.

— Что, не вышло отвадить? — заговорил он тихо. — Другие сбежали бы уже, верно? Да только вот отцу моему всё одно, хоть кривая, хоть юродивая — лишь бы женить меня. Так что впустую всё. Да и хороша ты слишком, чтоб за такую выходку он от невестки отказался.

— И тебе всё равно? Лишь бы баба в доме была? — прорычала в ответ, даже не повернулась к нему.

— Мне и самому неплохо жилось.

— Почему не откажешься тогда?

— Не хочу против слова отцовского идти. Да и не отступится он, — помолчал недолго. — Меня Радогором кличут.

— Златояра, — она, наконец, перестала делать вид, что работает и обернулась.

Сердце в груди отчего-то заколотилось, когда янтарные глаза взгляд её поймали — хорош собой. Плечи широкие, руки сильные — и право кузнец. А может воин? Волосы у него по бокам выбриты, в косу собраны да очельем бронзовым охвачены. Злата однажды и себе так сделать пыталась.

Как-то зимой у них в избе сказитель странствующий останавливался и рассказывал про страну, что далеко на севере лежит. Там женщины, сильные и гордые, наравне с мужчинами на охоту и в бой ходят, а волосы, чтоб не мешались, в мелкие косы заплетают или сбривают вовсе. Злате тоже захотелось смелой воительницей стать. Она тогда только и успела, что пару прядок остричь, прежде чем её мать поймала. Ох и крику-то было! У нее и до сих пор эти прядки короче остальных.

Глава 3. Велес

Проснулась Златояра от звона молота кузнечного о сталь и не сразу вспомнила, где находится. А вспомнив, чуть не расплакалась — продали…

Почти пустая светлая горница темницей показалась. В углу уже стояли её ларцы с приданым. Злате вдруг страшно стало, это ж он теперь постоянно рядом будет, когда угодно зайти сюда сможет и… Нет, он же пообещал не трогать её, только и остаётся надеяться, что не обманет.

Одеться пришлось в сарафан, привычную одежду ей взять с собой не позволили. Платок она повязывать не стала, пусть не думает, что смирилась. Прошла по дому — большой. Заглянула во вторую горницу, там было так же пусто, как и в той, где она проснулась — кровать, лавки, сундук, и никакого убранства.

В нижнем этаже печь чисто выбеленная, стол крепкий. Направо от лестницы светелка с прялкой и ткацким станком, налево… хозяйская горница. Злату аж в дрожь бросило от одного взгляда на его огромную кровать. Она и сама не знала, почему ей так страшно стало.

Не зная, что делать, она отправилась на звуки молота. Дверь в кузницу со двора была открыта. Подойдя ближе, Златояра поняла, что Радогор там не один. Он стоял с кем-то из деревенских мужиков у дверей, что вели прямо на дорогу. Злата хотела было войти, но замялась на пороге. Почувствовав её присутствие, Радогор обернулся.

— Златушка! — молвил радостно, — обожди, я сейчас для Кузьмы косу поправлю и приду.

«Златушка? Он потешается что ли? После того, что я вчера выкинула, он ко мне так ласково?»

Вернулась во двор и на лавку у колодца присела. Вдруг заметила, как кошка пушистая из хлева вышла, потянулась сладко и к ней направилась. Вспрыгнула на лавку подле Златояры и заглянула в глаза внимательно, словно душу рассмотреть хотела. Радогор и впрямь быстро справился, вышел из кузницы и замер на месте. Чего-чего, а увидеть, что его Мурка сама к девушке подошла, да ещё и об руку её потёрлась, ласки выпрашивая, он точно не ожидал.

— Ну что, идём? — спросил, подходя ближе.

— Куда? — Злата вздрогнула от неожиданности.

— Хозяйство тебе покажу. И прекращай меня бояться, я тебя не съем, — остановился вдруг, задумался о чем-то на мгновение. — Давай условимся: дома веди себя, как хочешь, а на людях делай вид, что у нас ладно всё, иначе в покое нас не оставят.

Злата кивнула и покорно за ним последовала.

Подворье, как и дом, оказалось большим, и ясно стало, что всё это с огромным старанием строилось. Радогор провёл её по всем постройкам, показал и сарай, и амбар, полный мешков с мукой и зерном, и баню. В хлеву оказалось пусто, только несколько кур по двору гуляли. Кузнец объяснил, что некогда ему хозяйство вести, но если Злате захочется, то он корову или коз для неё купит. У входа в погреб он снял со стены старый тулуп и на плечи ей накинул.

— Это зачем? — удивилась Златояра.

— Там холодно, продрогнешь.

Погреб, и правда, холодный был, будто из лета в зиму спустились. Злата лучину повыше подняла, и тогда ей всё ясно стало — снег. Весь погреб коробами со снегом и льдом заставлен был, а в них мясо, изморозью покрытое, лежало. На полках под потолком и другой снеди полно было. В углу бочки с соленьями выстроились.

Из всего, что Злата увидела, кое-что показалось ей странным — всё, кроме кузницы и первого этажа избы, выглядело новым, почти не обжитым. Да и те комнаты, которыми хозяин явно пользовался, были лишены убранства. Это напомнило охотничьи избушки в глуши лесной. Там завсегда было всё необходимое: дрова, кое-какая пища, утварь простая. Случись заблудиться или замёрзнуть на зимней охоте, такая избушка и жизнь спасти могла. Вот только уюта в ней никакого не было, как и здесь.

— Это всё теперь и твоё тоже, — равнодушно сказал Радогор, выйдя из погреба обратно на солнышко. — Бери, что хочешь, делай, что считаешь нужным. Указывать или неволить не стану. Понадобится что — говори сразу.

«Холодный, как камень», — думала Злата, глядя, как он возвращается в кузницу. — «Может, в обиде за вчерашнее? Ну и ладно, я его жениться не заставляла. Сам согласился — сам и виноват».

Косами взмахнула и в избу вернулась. Кошка за ней следом потрусила и до самого вечера от неё ни на шаг не отходила. Без дела Злата сидеть не стала, раз уж назвал хозяйкой, ею себя и чувствовала. Осмотрела избу — работы много. Охотничьи избушки ей нравились, но жить она привыкла в уюте, а значит этим в первую очередь и заниматься нужно.

Радогор наблюдал и диву давался, как это его Мурка бабу в доме признала? Она ведь девушек никогда не любила, только Милодаре погладить себя позволяла. И спала всегда в ногах у кузнеца, а тут нате — хвостом махнула и за новой хозяйкой в горницу побежала.

«Предательница», — подумал он, укладываясь спать. Непривычно было засыпать без её мурлыканья рядом.

Так и повелось у них. Радогор с утра до вечера в кузнице работал, а Злата по дому хлопотала — печь топила, хлеб пекла, готовила, прибирала. Ей даже нравиться начало, будто игра такая: в примерную жену.

Как-то после Купалы к ним Милодара, матушка Радогора, в гости заглянула. Избу взглядом обвела, улыбнулась. А как не радоваться? Невестка тут лишь месяц живёт, а как всё измениться успело. В избе чисто и прибрано, на окнах занавески вышитые появились, вместо простых белых. Половички разноцветные теперь лежали в каждой комнате, цветы полевые не только в углу впрок сушились, а ещё и дом украшали. Видно было, что и светёлка не пустует — не зря она ниток да тканей невестке на свадьбу подарила, как чувствовала, что мастерица будет.

Глава 4. На шаг ближе

Солнце было уже высоко, когда Злата глаза открыла. Вскочила с кровати, засуетилась — дел по хозяйству полно, ещё и инструменты для обработки шкуры подготовить надо. Чего только не было у кузнеца на подворье, а дубильного станка не нашлось. Злата это давно знала, но не беспокоилась — с заячьими шкурками невелика беда справиться, а вот медведь уже другое дело. Ей вдруг тревожно стало. Почти каждый день просыпалась и сразу же слышала звон металла, а сейчас — тишина.

Выбежала из дома, неужто случилось чего, пока она спала? Прислушалась, вроде спокойно всё — где-то собаки лают, люди своими делами занимаются. Возле сарая под навесом какое-то движение услышала, пошла на звук и замерла от удивления — там уже целая мастерская обустроена была. Колода для мездрения кожи стояла, корыто со шкурой замоченной, а Радогор раму для сушки заканчивал делать.

— С добрым утром! — улыбнулся ей весело. — Принимай работу, хозяйка. Сейчас тут закончу, переставим всё, как тебе удобно. В кузнице ножи себе по руке выберешь.

Злата не знала, что и сказать, стояла и только воздух губами хватала, как рыбка, из воды выброшенная. Ведь не просила даже, а он всё сам сделал, да как быстро…

— Я же… у тебя ведь своей работы… сама бы… — залепетала, всё больше краской заливаясь.

— Тише, не суетись, — подошёл ближе.

Злата взгляд потупила, руки в кулачки сжала, чтоб не дрожали:

— Я… С-спасибо.

— Так-то лучше… — он приподнял её лицо за подбородок, чтобы в глаза заглянуть, — хочешь охотиться да шкурки выделывать — пусть так, но уж совсем мужскую работу не отнимай у меня, ладно?

Она стояла, едва дыша — в последний раз он так близко к ней на свадьбе был и смотрел на неё так же странно. В груди ниоткуда барабаны появились и забили так громко, что и мыслей своих не слышно.

Кто знает, сколько бы они вот так простояли, если б на двор вдруг Изяслав не вбежал. В глазах то ли страх, то ли радость, дышит тяжело — не иначе через всю деревню бежал к ним.

— Радогор! Дарьяна… — сказать что-то пытается, да дух перевести не может.

— Стряслось чего? — забеспокоился старший.

— Да… нет… стряслось…

— Да скажи уже, что там! Беда какая?

— Рожает!

— Тьфу ты, напугал! А чего взмыленный такой? Почему не с ней сейчас?

— Так это… выгнали.

Это что ж надо было сделать, чтоб мужа от роженицы прогнали? Он ведь рядом быть должен, помогать ей.

— Как это, выгнали?

— Сказали, мешаюсь я им, шумный да суетливый слишком, — Изяслав, наконец, немного успокоился. Воды из колодца набрал и прям на голову себе целое ведро вылил — не помогло. — Что делать-то, брат?

— А что тут делать? Ждать только и остаётся. Не боись, она и без тебя справится.

— Так ведь всё равно рядом должен быть! — возмутилась Златояра. На миг всего задумалась, — Я сейчас!

Она метнулась в избу и выбежала через минуту. Успела и сарафан другой надеть, и поясок для малыша в подарок прихватить, и пару полотенец расшитых. Потом в кузницу забежала, выудила из ларца, где Радогор готовые украшения складывал, колечко золотое с крупным камнем, для Дарьяны. Вернулась во двор, а эти двое, как стояли, так с места и не сдвинулись.

— Радогор! Ну, чего встал, как истукан? Медвежатины принеси! — сунула ему корзинку в руки и к погребу подтолкнула.

И опомниться мужики не успели, как уже послушно за нею спешили.

— Экая она прыткая у тебя… — шепнул Изяслав брату.

— Прыткая, не то слово… Видел бы ты, как она этого вот медведя разделывала…

— Она разделывала?

— Ага. Нож у ней на поясе видишь?

— Это ж тот, за которым ты в берлогу лазил! — Изяслав поверить не мог, что брат его кому-то нож этот отдаст. Первый нож, который он действительно на славу выковал, тот ради которого однажды жизнью рискнуть пришлось.

— Он самый.

— Как же ты его отдал-то?

— Сдуру! Сказал ей, мол, до заката сама справишься — подарю. Думал, не сможет, помощи просить станет, а она взяла да и справилась.

Изяслав Златояру и зауважал сразу, ни разу не слышал, чтобы баба сама с таким сдюжила.

Только во двор вошли, Милодара, которая как раз по воду выходила, тут же приметила их. Подарки, что Злата несла, Радогору в руки сунула и быстро её за собою в баню увела — ещё одна пара рук не лишняя. Тем более, вокруг Дарьяны только повитуха да сама Милодара хлопотали.

Златояру не спросили даже, знает она как при родах помогать, сможет ли. А она чуть не дрожала от страха. Чего больше всего она в замужестве боялась, так это родов. Ещё в отрочестве наслушалась от подружек, как это больно и страшно. Вошла и оцепенела на пороге. Увидела, как Дарьяне тяжко, и чуть наутёк не бросилась.

«Да что ж это я? Против медведя не так страшилась… — сама себя отругала, всю волю в кулак собирая. — Не время о себе думать!»

Глава 5. Лада

Скоро и первый снег выпал. Еще вечером тучи на небе собирались, а к утру сугробы почти по колено насыпало. Да такой мягкий да пушистый снежок был, на солнце серебром сиял, даже глядеть больно. Златояра тут же все половички из дома вынесла на снегу почистить. Стирку затеяла. Только сорочки чистые развесила, как об её плечо снежок разбился, все лицо снегом засыпало. Оглянулась — «ах ты ж злыдень!» — Радогор у двери в кузницу стоит, ухмыляется да новый снежный шарик лепит.

«Ну, держись», — подумала. Бросила ушат, что в руках несла, на землю и сама за снегом присела.

Ловко от снежка увернулась и свой в ответ бросила, в грудь Радогору попала. А он отряхнулся и ещё больше разыгрался. От ее бросков уклоняется, сам новые снежки делает. Целая война у них развернулась. Как дети малые, по двору бегают, хохочут.

Тут Злата приловчилась и прямо в лицо Радогору снегом угодила. Тот такую грозную мину скорчил, что она и со смеху покатилась. Он тут же к ней ринулся — поймать и наказать негодницу! Та сразу же поняла, что он задумал, и наутёк бросилась. Бегает от него по двору и ещё громче смеётся:

— Не поймаешь, не поймаешь!

Из боковой калитки выскочила, и знай, дразнится. Только Радогор к ней — она взвизгнула и к реке побежала. И десяти шагов не одолела, как в его руках оказалась.

— Попалась — выдохнул, к себе лицом её поворачивая.

Злата ухмыльнулась хитро, мол, «посмотрим ещё кто кого!» Извернулась и под колено его подсекла — отец и с людьми драться маленько подучил. Радогор на ногах не устоял, да так вместе с нею в снег и рухнул. Кубарем прокатились они с пригорка до самого берега. Злата даже глаза зажмурила, а когда открыла, оказалось, что прям на груди у него лежит, а он до сих пор её в объятиях крепко сжимает. Встретились глазами да так и замерли оба.

От взгляда его Злату в жар бросило. А Радогор смотрит на неё и наглядеться не может. Шапка с головы слетела давно, косы растрепались, румяная от мороза, дышит часто, с губ алых парок срывается. Он и власть над собою потерял — сам не заметил, как притянул её к себе и к губам этим сладким прильнул. Нега мёдом хмельным по груди растеклась, как же горячо, как сладко. Захотелось прижать её к себе ещё крепче, прямо там, в снегу, её своею сделать, получить то, что так давно ему обещано было.

Злата было прижалась ближе, застонала сладко, не в силах самой себе противиться, да вдруг опомнилась, отпрянула, краской залилась. Прытко на ноги вскочила и в избу сбежала. Он не стал её удерживать, так и лежал в снегу, в небо синее с улыбкой глядя.

«А я-то все думаю: как подобраться, как к себе привернуть? Захочет — не захочет. А она, оказывается, теми же думами мучается. Ну, теперь точно не сбежит, не обманет. Моя! Перед людьми и богами — моя».

Злата в избу забежала, спиной к двери прижалась, и сама понять не может, что на неё нашло. Губы огнём горят, сердце из груди выпрыгивает, и стыдно и радостно, и сладко так, что ни с мёдом, ни с ягодами не сравнить.

«Это что же? Неужто мила я ему стала? Что же делать? И ведь не спросишь прямо — стыдно».

До вечера она Радогора сторонилась, будто боялась чего. Прям в комочек вся сжалась, что твой ёжик, иголок только не хватало. А он её и не трогал, понимал, что не так просто все для девушек. Это ж как целую крепость сдать. Сколько злилась, рычала, противилась женитьбе, и все в пустую что ли? Так просто не покорится, надо ей времени дать. Он даже специально пораньше спать ушёл, чтоб не смущать её ещё больше.

Утром он Злату в избе не нашёл. Завтрак приготовила и в горнице закрылась — прячется опять.

«Ну, это не надолго».

Поел быстро и в кузницу ушёл, к лету надо инструментов новых выковать, людям могут новые плуги да косы понадобиться.

Около полудня к нему Олеся, девчонка соседская, забежала — глаза перепуганные, еле дышит:

— Радогор, там…

— Что такое?

— Там… Веснян в воду… Злата за ним… Его вытащила, а сама…

— Где?

— На речке…

Сердце у него, словно и биться перестало — под лёд провалилась. Тулуп с крючка сдёрнул и к реке, со всех ног, бросился. Только со двора выбежал, сразу ватагу детишек увидал, Весняна, мокрого насквозь, домой повели. Остальные мальчишки мечутся, что делать не знают, девочки слезами заливаются — полюбилась им Златояра, часто с ними играла. Стоят гурьбой вокруг полыньи, а Златы уж не видно, ко дну пошла, только след кровавый на снегу остался, там, где она об лёд поранилась.

Радогор гаркнул на малышню, чтоб прочь от реки ушли и больше сюда не совались, а сам, не раздумывая, в ледяную воду ухнул.

«Так вот оно как, русалкой становиться — больно».

В кожу, будто тысячи иголок впиваются, мускулы все холодом сковывает — и пальцем не двинуть. Где-то далеко наверху солнышко светит, снежок сверкает, а к ней со всех сторон тьма подступает.

«Не увидеть мне его больше… ни солнца, ни снега. И Радогора не увидеть, улыбки его, огоньков в глазах янтарных. Жаль. Жаль, что так поступила, что сказать не решилась, как он дорог мне стал, как близок».

Мимо тень какая-то промелькнула.

Глава 6. Костер в Нави

Златояра и не заметила, как зима минула. Сама себя от счастья не помнила, каждый день до истомы зацелована ходила. Милодара смотрела на сына и жену его, и счастью их нарадоваться не могла, не иначе сама Лада их очаг беречь стала. Все дивилась насколько её сын, оказывается, ласковым да заботливым быть может, всё Златой, Златушкой жену звал — совсем переменился.

А на Радогоровы именины Златояра всю семью у стола праздничного собрала, хлебом-солью потчевала, мясо да соленья отменные подавала. Милодара смотрела на невестку, да всё понять не могла, что не так: то ли в доме изменилось что, то ли со Златоярой случилось. С виду весела была, как обычно, приветлива, а все ж неспокойно матери было, будто не доглядела она чего. Смотрела, думала и решила поговорить со Златой в сторонке. И так спрашивала и эдак и, наконец, поняла всё — не зря ей на днях снилось, будто она щуку в реке поймала, ох не зря. До вечера обе как на иголках сидели — глаза светятся, а сказать не решаются, чтоб не сглазить.

Уж и гости по домам разошлись, а Златояра всё маялась — и всё думала, как бы новость поведать. Радогор забеспокоился даже:

— Ты чего смурная такая?

— Да нет, просто…

— Злата… — он уже научился отличать, когда она лукавит, тревожится или молчит о чем-то.

— Я… ну… и как сказать-то не знаю… — Злата нервно теребила в руках передник, подыскивая слова.

— Говори уж как есть, стряслось чего?

— Да нет, хорошо всё, даже очень. Я… мы… у нас маленький будет, — сказала и замерла на месте, глядя на мужа.

— Ты даже не представляешь, какое счастье мне сейчас подарила, — прошептал Радогор, к груди любимую прижимая. Опустился на колени и губами к её животу прижался. — И как такое выходит? Кузнец — я, а всё лучшее, что есть в моей жизни тобою создано.

С того дня он жену ещё пуще опекать да баловать стал, любой каприз исполнял. Ведь не даром говорят: чего тяжёлая хочет, того дитя её желает, а ему отказывать нельзя.

***

На Ярилин день посреди деревни ярмарка развернулась. Купцы наперебой свои товары предлагали, скоморохи потешное представление затеяли — вся площадь весельем гудела. Погода тёплая, вот-вот жара начнётся, а пока можно нежиться в ласковом летнем солнышке. Любава бродила по площади среди лавок, да все ей не то было. Подружки её щебетали наперебой, у одного купца меха щупали, у другого ткани присматривали, у третьего колечки примеряли, а ей прям тошно было. Куда ни глянь, везде ненавистные золотые косы мелькали.

«Потяжелела, округлилась — ведьма…»

Так больно было видеть, как знакомые янтарные глаза смотрят с любовью на другую.

«Вот как она его приворожила? В чем она лучше? Краше? Да нисколько. Добрее? Не поверю. А как она позорила его тем летом… Ну, что в ней такого?»

— Ой, смотрите, ведунья там! — вскрикнула Беляна, указывая на дряхлую старуху у самого края ярмарки.

— Может она нам на любовь погадает? — глаза подружек радостью засияли.

«Да какая любовь? Сказки все это. Наврёт с три короба и будет такова. Что толку-то?» — думала Любава, когда девчонки уже тащили её за руки к странной старухе.

Одна за другой подружки скрывались под пёстрым навесом и выходили оттуда, кто веселее, чем прежде, а кто и погрустневшей. Любава не хотела гадать, не верила она в эти сказки, будто кто-то чужую судьбу наперёд видеть может, но все же пошла. Скорее, чтоб убедиться, что врёт старуха.

— А, ещё красавица! — заскрежетала ведунья, улыбаясь почти беззубым ртом, — проходи, садись, рассказывай, о чем поведать тебе? О суженом?

— Пусть будет о нем, — пожала плечами Любава.

«Вот сейчас начнёт рассказывать, будто счастье меня ждёт, да ещё и рядом ходит».

Удивительно тёмные и ясные глаза старухины смотрели неотрывно, Любаве даже не по себе стало. Пыталась взгляд отвести, то мониста разноцветные на шее у неё разглядывала, то руки её морщинистые, перстнями унизанные.

«Не угадает».

— Знаю я твою печаль, — молвила ворожея, — тут даже карты не нужны, все в глазах видно. Не быть тебе с ним, пока «золотая» рядом. Она его сына носит, за сердце держит крепко. Не обойти, не побороть её.

Любава и речь родную позабыла: «откуда ей знать-то? Только сегодня старуха с ярмаркой приехала, неужто и правда ведает?»

— Пока она рядом… — задумалась ненадолго Любава. — А коли не будет её?

— А коль не будет, кто знает, может, и переменится всё.

Сердечко в груди девичьей так часто надеждою забилось, что даже больно стало:

— Помоги, научи, как побороть её, что сделать?

— Так даже? — взгляд старухин погрустнел сразу. — А на что ты готова, чтобы избавиться от неё?

— На всё! Что угодно сделаю, сколько скажешь заплачу!

— Не нужны мне деньги твои. Дело это тёмное, нечистое, мне грех ни к чему.

— Тогда сама сделаю, ты только научи, поведай, что делать надо!

— Что ж, научу. А как же? Коли так надо, почему не научить, но помни: вина твоя будет, и пред людьми, и пред богами.