Золотой череп судьбы

Год 910. Недалеко от крепости Альдейгъюборг (Ладога)

Стройные стволы деревьев плотно переплетались между собой, создавая необычайную густоту и иллюзию запутавшегося пространства. Низкие кустарники и папоротники зарывали большие мужские ступни, одетые в кожаные «поршни»[1], в листву и мох. Каждый шаг отнимал у путника силы. И не потому, что лес был дремучим и непроходимым, а потому, что казалось, что время остановилось, и ты находишься в замедленном, другом мире, где жизнь течет в тишине своим спокойным ритмом. В мире таинственных, мифических существ и древних саг[2]. И именно это раздражало.

Наконец, лес будто расступился перед мужчиной, и перед его взором открылась небольшая поляна, усыпанная разноцветными цветами, словно на ней растянули один большой разноцветный ковер, кои он видел у купцов из Византии. Он остановился, откинул на плечи капюшон и поправил серебряную фибулу[3] на шерстяном плаще.

Мужчина окинул взглядом поляну и на краю увидел зеленый холм с маленьким, еле заметным окном и дверью. Легкая улыбка коснулась его узких губ. Двигаясь по направлению к лачуге из плетеной лозы, наполовину обмазанной глиной и засыпанной землей, мужчина остановил свой взгляд на прохудившейся кровле, сделанной из веток, коры, дерна и торфа, поддерживаемой кособокими столбами, врытыми в землю, и невольно сравнил это примитивное жилище со своим. Усмехнувшись в густые усы и погладив светлую ухоженную длинную бороду, мужчина открыл издавшую противно скрипучий громкий звук дверь и зашел внутрь. Ему в нос ударил запах из сухих трав, грибов и еще какой-то неприятной кислятины.

В лачуге было темно и тихо. Постепенно мужские глаза привыкли к темноте, и мужчина отметил про себя, что помещение гораздо больше, чем казалось снаружи. В глубине он разглядел фигуру, закутанную в шкуру какого–то хищного животного, на голове оленьи рога и длинные уши, а на лице с длинной, седой, кудлатой бородой виднелись только большие круглые глаза, смотрящие очень проницательно.

- Зачем пришел? – Глухим, замогильным голосом спросил ведун. – Я все сказал.

- Возможно, моя мать что-то поняла не так. Я пришел услышать предсказание от тебя лично.

Старец медленно поднялся и, подойдя к небольшому окошку, подал знак гостю присоединиться к нему. Мужчина, подойдя ближе к старцу, увидел у него на спине привязанный конский хвост, которым он совершал движения над стоящими у окна небольшими двумя пнями, словно расчищая их для сидения. Завершив магический и непонятный ритуал, Ведун предложил присесть. Он достал из-под шкуры небольшой грязный кошель и передал его мужчине, попросив растрясти камни.

Пока светловолосый бородач весело встряхивал мешочек, старик-колдун, взяв с окна глиняный черепок, начал крючковатыми пальцами засовывать себе в рот его содержимое, беззвучно шамкая беззубым ртом. В какой-то момент его глаза начала застилать пелена, тело медленно раскачивалось, а из открытого рта тоненькой струйкой выползало тягучее шипение, которому Ведун вторил мерным носовым свистом. Остекленевшие, неподвижные глаза старца смотрели сквозь сидевшего напротив гостя. Потом он неожиданно вырвал из его рук кошель и, не глядя, бросил содержимое на полку под окном.

В лачуге повисла глухая тишина. Мужчина переводил взгляд с камешков на окне на восковое лицо старца. С закатанными и кажущимися от этого белыми глазами, он, казалось, не подаёт признаков жизни. Полное безмолвие, ни пения птиц, ни каких-либо других звуков, как будто всё вымерло вокруг. По спине гостя пробежал холодок страха. Его, привыкшего к битвам и не боявшегося свирепых штормов и шквалистых ветров, сейчас продирал по коже мороз. В воздухе висело гнетущее предчувствие смерти.

Вдруг из уст старца послышался неразборчивый шепот, сменившийся тяжелым дыханием. И снова бормотанье. Гость напряг слух, силясь расслышать, что говорит ведун. Наконец, речь его стала разборчивой. Хриплый, идущий откуда-то изнутри голос вещал:

— Я вижу Змея. Свет и тьма, творение и разрушение, жизнь и смерть. Он держит судьбы в крепких зубах своих. Он пагуба[4] твоего рода. Последнее, что ты увидишь, как брат надругается над твоим поздним ребёнком, а потом, в твоих очах лишь будет отражаться желтый свет змеиных глаз.

Сказав последнее слово, Ведун без чувств рухнул на пол. Гость, сраженный предсказанием, сидел на пне, не в силах подняться. В его взгляде была какая-то страшная безысходность, накрывающая его лавиной адской боли. Глубоко вздохнув, он поднялся на ноги, отстегнул от плаща серебряную фибулу и положил ее на окно рядом с камнями. Кинув последний раз взгляд на так понятные теперь и непонятные ранее значки, он сгреб руны большой рукой и покинул пристанище ведуна.

Всю дорогу домой он чувствовал горечь потери. Она разрывала его на части. Но нужно быть хладнокровным и рассудительным. Он должен принять правильное решение. Правильное не только для семьи, но и для всего его рода.

Вечерело. В далеке показалось поселение. В центре возвышался дом с крышей, похожей на перевернутую лодку. Его дом. Но, наверное, впервые в жизни хэрсир[5] Лэйф Везучий не хотел идти туда, он возвращался домой с тяжелым сердцем и не знал, как объявить жене свое решение.

Рагна была хорошей женой. Она контролировала ведение домашнего хозяйства, ладила со всеми домочадцами, была добра, но требовательна и справедлива с треллами[6]. Хороша была она и на брачном ложе. Лэйф никогда не думал об утехах с наложницами. Даже в походах его не интересовали женщины, он «берег» себя, свои мужские силы для Рагны. Она, как и положено хорошей жене, дарила ему детей. Но! Было одно «но», которое перекрывало все ее достоинства. В семье Лэйфа Везучего было четыре дочери и ни одного сына. Первый родился мертвым. Второй – умер, не прожив и несколько часов. И теперь, несколько дней назад, родился еще один бедолага. В отличие от предыдущих мальчиков, этот выглядел крепким и здоровым. Он вошел в этот мир с пронзительным, звучным криком, словно хотел оповестить весь свет о своем пришествии. Лэйф был счастлив, будет кому передать в наследство поселение и ферму.

ххх

Рагна любила летние ночи. Время, когда земля, словно не зная сна, продолжала жить полной жизнью. Только в летнюю ночь закат мог так плавно переходить в рассвет, что можно было, посмотрев в одну сторону, увидеть, как алеет заря, а в другой – плывет белая луна. А полуночные закаты! Они заставляли забыть о времени…

Но сегодня она проклинала белые ночи. Ей надо было как можно незаметнее пробраться к озеру. Женщина прижимала шерстяной кулек к своей груди и молилась Фреи[1] и Ловен[2], чтобы никто в поселении ее не увидел.

Она шла по лесной тропинке вниз, и вскоре до ее ушей ветер донес шум прибоя. Рагна ускорила шаг. И наконец, за скалами, покрытыми тонким слоем мхов и лишайников, она увидела бескрайние водные просторы. Оглядевшись, женщина направилась в сторону сейды[3]. Там, за огромными валунами, должна быть спрятанная ею небольшая секстария[4]

Много месяцев назад, когда она почувствовала первое шевеление дитя у себя под сердцем, она, не сказав мужу ничего, отправилась к финской колдунье. Предсказания… Предсказания… Предсказания. Рагна возвращалась домой бледная, как смерть, и вся в слезах. Сердце ее разрывалось. Она не знала, что может предпринять ее любящий муж. Но она прекрасно знала свою свекровь, бесчувственную, холодную, не терпящую возражений Эрну. Именно тогда Рагна решилась на побег, если все пойдет так, как она предполагала. За девочек можно было не беспокоиться. Старшие не сегодня завтра выйдут замуж и покинут родительский дом, а за ними и младшим не долго ждать. Она должна спасти беспомощного младенца, свою родную кровинушку.

И вот сейчас, положив ребенка в лодку, Рагна тянула ее к воде и воздавала хвалу Богам, что ей удалось спасти свое дитя. Потом она стянула сарафан и плиссированную нижнюю длинную рубаху, под которыми оказалось еще одно нижнее платье белого цвета и хенгерёк[5] на бретельках, и бросила их рядом с водой.

На Ладогу спускался утренний туман. Легкая лодка плыла по течению вниз, скрытая летними миражами с мнимыми очертаниями "подвешенных" над горизонтом островов, береговых построек и плывущих кораблей.[6]

К вечеру следующего дня люди хэрсира Лэйфа Везучего, найдя одеяния его жены на берегу, принесли ему страшную весть об утопшей Рагне и младенце. И кое-кто в поселении начал шептаться о судьбе хозяина, переименовав его в Лэйфа Невезучего.

ххх

- Не глупи! – Инга поставила на стол овощную похлебку. – Что мы не сможем воспитать мальчонку?

- Дело не в воспитать, дело в том, что он должен стать великим воином, такого его предназначение, такая воля Богов, - устало говорила Рагна. – Потом, если мой муж найдет нас здесь, он точно заберет его.

- Как он найдет? – Не успокаивалась Инга. – Альдейгъюборг это не ваша ферма, где все на веду.

- Кем я пойду в крепость? В услужение? В наложницы? Нет уж, я останусь здесь с тобой, а ребенка подкину на богатый двор.

Инга неодобрительно качала головой. Она знала Рагну много лет. Они вместе росли в Готланде. Их вместе сосватали, одну за младшего сына хэрсира с Ладожских берегов, а другую – за храброго воина из его хирда[7]. Позднее Рагна стала хозяйкой небольшого поселения, а Инга – вдовой. Она переселилась вниз по реке и сама вела хозяйство, ловила рыбу, выращивала овощи, наслаждаясь своей независимостью.

- Завтра пойду в крепость, посмотрю, что и как там, - вставая из-за стола, озвучила свое решение Рагна. – Не страшно оставаться с младенцем? – весело спросила она подругу.

- Если моих детей забрала родня покойного мужа, это не значит, что я не смогу управиться с новорожденным, - ехидно ответила Инга.

На следующее утро, покормив ребенка и съев кусок холодного мяса, оставшегося с вечера, Рагна пошла в крепость. Она шла по берегу озера и еще издалека увидела возвышающиеся на холме башни, а вскоре ее взору предстала мощная каменная стена. Она была прямоугольной формы, стены казались очень толстыми и высокими. В башнях маячили вооруженные воины, наблюдающие за окружающей местностью.

Подойдя ближе к крепости, Рагна остановилась у довольно глубокого рва, разделяющего дорогу к озеру, и глиняный вал с выложенной из камня стеной. Мощные ворота были открыты. Она постояла перед ними и уверенно вошла во внутрь крепости.

Было многолюдно. Торговые лавки, кузнечные и стеклодельные мастерские, повсюду шла бойкая торговля варягов с южными народами.

Рагна с любопытством рассматривала заморских торговцев. Стрижка в кружок, безбородые, словно девицы. Полная противоположность «людей из бухты»[8] с их длинными волосами или длинными челками с выбритыми затылками. А длинная борода?! Как же без нее?! Это же символ мужа, а не мальчика.

Она хихикнула, увидев, что штаны пришлых состояли из двух несшитых половинок, прикрепленных тесемками к поясу. И отметила про себя: "Как же это удобно! "Хоп" и оголил нужную часть в любовных играх".

Но что женщину действительно поразило больше всего на торжке, это роскошные дорогие материи. Она с восхищением смотрела на тяжелые шелковые, атласные и парчовые ткани. Рагна грустно вздохнула, вспомнив отца. Он тоже привозил разное «добро» из заморских стран – ткани, серебро, украшения.

Она остановилась у одного из прилавка – двойная фибула, соединенная тремя рядами бус из янтаря, шейные гривны, сплетенные из серебряных и позолоченных нитей, броши, браслеты, перстни, пряжки и серьги из бронзы и олова. Взгляд Рагны остановился на руке торговца, на пальце которого сверкал перстень с зеленым камнем. Женщина подняла глаза на мужчину.

— Это из Миклагарда?[9] – спросила она его, указывая на кольцо.

Рыжеволосый громила с красным лицом скорее напоминал жестокого воителя, чем купца. Он окинул женщину взглядом с головы до ног и лишь молча кивнул в знак согласия.

- А четырехконечный крест есть?

Удивление на долю секунды повисло в его глазах, а потом он, так же не говоря ни слова, распахнул кожаную куртку, оголяя "бычью" шею, на которой красовались "византийский" крест и молот Тора.

ххх

Франмар легко вскочил по ступенькам на большое резное кресло, обитое звериной шкурой. Разложив подушки по бокам, он опустил локти на подлокотники и прикрыл глаза. Он ждал, когда принесут его новорожденного сына.

Он услышал шаги и слегка приоткрыл глаза. Его верный форинг[1] подошел к креслу и поклонился. На его мясистом красном лице лежала печать озабоченности. И во всей его массивной фигуре чувствовалась какая-то внутренняя напряжённость.

- Что случилось, Торбранд? На Альдейге[2] заметили чужие ладьи или драккары? – усмехнувшись в длинные усы, спросил ярл.

- Нет, господин. Слава Одину, в округе все спокойно.

- Ну а что у тебя вид такой, словно ты жабу проглотил? Не время нос вешать. Сейчас соберётся семья и начнем обряд, - небрежно сидя в кресле с блаженным видом, проговорил Франмар хрипловатым голосом.

Домочадцы, запуганные его привычкой обрушивать гнев на тех, кто приносил плохие новости, не знали, как сообщить хозяину о мертворожденном сыне. Торбранд взял это на себя.

- У меня плохие новости, господин, - неуверенно начал форин. Поглаживая зажатую между пальцами заплетенную в косичку бороду, он явно не знал, с чего начать.

Ярл сдвинул брови, лоб его разрезала глубокая морщина, и все лицо так изменилось, что Торбрант подумал: «Убьет за дурную весть».

- Говори, раз пришел! – грозно рявкнул Франмар.

- Ребенок родился мертвым, господин, - сглотнув вязкую слюну, на одном дыхании выпалил «правая рука» вождя, и непроизвольно вжал голову в шею.

Вдруг тяжелые двери открылись, и в дом вошли два юноши лет четырнадцати. Один из них в руках держал какой-то сверток. Улыбаясь и немного выставляя ношу вперед, он громко проговорил:

— Вот, нашли на Варяжской улице, за валуном, недалеко от нашего дома.

- Может, рабыня какая хотела сохранить младенцу жизнь и оставила тут, - вставил другой парень. - Или незаконнорожденный он.

Ярл и форинг переглянулись. Господин молча кивнул Торбранту на вошедших. Тот подошел к ним и откинул шерстяной плащ, разглядывая младенца.

- Не похоже, что он из бедной семьи, которая по причине крайней бедности не может прокормить его. Шерсть заморская, серебряный молот Тора и .., - форинг на секунду замолчал, а потом, подняв глаза на хозяина, добавил, - и крест позолоче...

Торбрант не успел договорить слово, как из спальни вышла очень бледная, со скорбным видом и заплаканными глазами женщина. Она упала в ноги к ярлу и, обхватив крепко его колени, взмолилась:

- Один наказал нас, забрав нашего мальчика, но Фрея, смилостивилась, и послала нам этого младенца. Прошу, прими его. Мы воспитаем его, как своего, и никто никогда не узнает, что он не наш.

Франмар бросил суровый взгляд на старшего сына, держащего новорожденного. Бьёрг, неопределенно пожал плечами, а затем утвердительно кивнул.

- А что ты скажешь, Асмуд? – поинтересовался он мнением младшего.

- Еще один меч в семье, только польза.

Бьерг подошел к креслу, где восседал отец, и положил ребенка на пол. Младенец, почувствовав холод, сначала закряхтел, а потом большая зала заполнилась пронзительным и даже где-то неистовым криком. Женщина дернулась к ребенку, но сильная мужская рука мужа придержала ее. Никто не смел поднять его до тех пор, пока отец не решит, принять его в семейство или нет.

- Господин! - громко, чтобы перекричать младенца, обратился к Франмару Торбрант. - А если этот ребенок брошен, потому что его рождению предшествовали вещие сны и предсказания, предвещавшие несчастья и беды, которые придут в семью с новорожденным.

Рот ярла скривился на левую сторону, левый глаз прищурился, и, ухмыльнувшись, он произнес:

- Так не в нашу же семью, а в ту, в которой он родился.

Это могло означать только одно - ярл Франмар Храп был готов принять этого горлопана в семью.

Бьерг быстро подошел к орущему и, взяв его на руки, поднес к отцу. А Асмуд, схватив со стола рог для медовухи, побежал к кадке за водой.

Тем временем ребенок, пригревшийся на могучей мужской груди, замолчал и смотрел на ярла своими круглыми, со слегка вздернутыми уголками глазами. Ярлу показалось, что они будто внимательно изучают его. Франмар улыбнулся и поиграл пальцами перед лицом ребенка, который попытался схватить их своими маленькими ладошками.

- Да ты сильный и дерзкий, однако, - засмеялся он.

Асмуд поднес отцу принесенную воду. Ярл вытащил малыша из плаща и поднялся на ноги. Спустившись по ступенькам вниз, он взял из рук сына рог и облил младенца со словами:

- Я нарекаю тебя Свен[3]. Это имя даст тебе силу и мужество. А Боги помогут тебе в твоих поисках и стремлениях.

Обряд посвящения ребенка богам свершился, и с этого момента Свен Франмарсон, вступив в родство, стал полноправным членом семьи.

Ярл передал ребенка жене, и Тора, прижав его к груди, поспешно удалилась в господскую спальню.

На утро следующего дня по случаю рождения третьего сына ярла был зарезан трехлетний вол для застолья. Из кожи правой ноги животного сшили сапог, который позднее во время пира был поставлен в центр зала. Сперва хозяин, потом все его домашние по очереди ставили в него правую ногу. И, наконец, Тора принесла новорожденного Свена и засунула его ножки в огромный сапог, тем самым подтверждая, что ребенок стал полноправным членом семьи...

... Рагна наведывалась в крепость каждый день, чтобы разузнать что-то о своем малыше. Забрал ли кто-то его на воспитание? Сжалился ли кто-то над младенцем или его Хель[1] забрала в свои владения? Но никто ничего не слышал про подкидыша. Никому даже в голову не пришло подумать, что Свен не сын ярла. Все в Альдейгъюборге видели, как последние месяцы брюхо лезло на нос у жены господина.

После месяца тщетных поисков Рагна, потеряв надежду что-либо узнать о сыне, стала все реже и реже появляться в крепости…

Приближался Йоль.[2] Инга принесла дубовое полено, сказав, что это подарок от самого ярла Франмара. Установила его в камине, полила элем, посыпала мукой и подожгла. Подруги сидели напротив огня, рассказывая о своих бедах и несчастьях, чтобы все они сгорели в магическом зимнем пламени дотла. Полено нового Йоля горело всю ночь и тлело последующие двенадцать Йольских суток.

Год 925. Альдейгъюборг

Свен не был «запечником»[1] - он помогал взрослым в домашней работе по мере своих возможностей, учился сельскому хозяйству, ремеслам и, конечно же, тренировался в воинском деле, сражаясь с другими мальчишками. Он был дерзким, драчливым и смелым. Он не боялся спорить со старшими, даже порой противоречил отцу, который ни только не порицал Свена, а скорее восхищался им, говоря, что сын своеволен, но смел, что и надо для настоящего воина.

Ярл Франмар стоял во дворе и, подбоченясь, наблюдал, как младший сын ловко, не по годам, орудует легким укороченным мечом, скорее напоминающим скрамасакс[2], чем собственно меч. Свен, подобно змее, двигался очень быстро, все время переставляя расставленные ноги. При этом он старался держаться там, где солнце светило ему в затылок, тем самым ослепляя старшего брата.

Не спуская прямого, острого и немного жесткого взгляда с соперника, он не давал ему атаковать, нанося упреждающие удары. Асмуд был выше и сильнее Свена, но, казалось, мальчишку нисколько не смущает это. Заметив за спиной брата бревно, Свен, хитро улыбнувшись, стал наносить удар за ударом, тем самым заставляя Асмуда отступать. Наконец, его нога зацепилась за препятствие, и, покачнувшись, он оказался на земле. И в этот же момент на его груди стоял меч отрока.

Франмар, восторженно глядя на сыновей, одобрительно кивал. В этот момент за спиной он услышал недовольный голос жены.

- Он в последнее время только с оружием и проводит. Не меч, так топор, не топор, так копье. А с кинжалом вообще не расстается, мне даже кажется, он спит с ним.

- Он будущий воин, - непонимающе пожимая плечами сказал ярл. – Я даже подумываю его взять с собой.

- Мал он еще по походам, пятнадцати нет. А вот его обязанностей по дому никто не отменял.

Франмар недовольно вскинул голову и насупил густые белесые брови, придававшие его лицу суровое выражение.

- Вчера должен был принести воды с озера, третьего дня за грибами его послали, а на прошлой неделе просила его бузину собрать, поспела же уже. Так нет же, будет лезвия точить или на щите картинки разные вырезать, - быстро тараторила Тора.

- Постой, - остановил ее муж. – Я проверял вчера полные кадки воды. Кто принес? Да и мясо с грибами было, - недоуменно пожимая плечами интересовался хозяин.

- Так что этот паршивец выдумал, - оправдывалась Тора, - подарил Хельге обруч на шею, чтобы она по грибы за него сходила. А сыну твоей сестры пригрозил, что уши ему ночью отрежет, если тот воды не натаскает.

Ярл разразился смехом и, проведя рукой по густым светлым волосам, поинтересовался, кто же собрал бузину.

- Миронег, - склонив голову набок, улыбаясь, ответила женщина. – Свен застращал его, что поведает Бьёргу о том, что малой подсматривает за ним, когда тот забавляется с наложницами.

Франмар картинно закатил слова, а потом гордо произнес:

- Свен будет не просто хорошим воином, а быть ему воеводой Новгородским, а может, с его-то хитростью, и у самого Ингвара[3].

Услышав последние слова отца, у подошедшего к отцу Свена загорелись глаза.

— Значит, я пойду в поход с вами! - восторженно воскликнул он.

- Для начала в Хольмгард[4], навестим тамошнего воеводу.

Франмар, не торопясь, пошел к дому, но вдруг он развернулся и, хитро глядя на сына, спросил:

- А что за щит ты там делаешь?

- Покажу, когда закончу, - сказал Свен бесцеремонно и быстро зашагал в сторону крепостных ворот.

- Дерзкий наглец, - незлобно прошептал ярл и, приобняв жену за плечо, вошел в дом.

[1] Ленивый ребенок или тот, кто старается улизнуть от работы.

[2] Длинный нож с односторонней заточкой,

[3] Князь Игорь.

[4] Скандинавское название Новгорода

ххх

Свен сидел на скалистом берегу озера и размышлял над сказанными отцом словами. Князь Ингвар был то ли каким-то дальним родственником Франмара, то ли дед был в дружбе с Рюриком и поселился в Альдейгъюборге, когда тот подался в Новгород, Свен этого не знал. Да его это и не волновало. Ко всем этим княжеским и конунгским титулам он относился абсолютно равнодушно, будучи уверенным, что силой, ловкостью, хитростью и богатством можно получить всего, чего хочешь.

Вдруг в узком проливе между скалистыми островками и «большой землей» он увидел небольшую лодку. Стоящий в ней, вернее, стоявшая в ней, ибо это была девочка лет двенадцати — четырнадцати, отчаянно пыталась вытянуть из воды, по всей видимости, большую рыбу, которая, сопротивляясь, металась из стороны в сторону, дергая за собой легкую лодку. В конце концов, юная рыбачка, потеряв равновесие, выронила леску и, перевернув лодку, оказалась в холодной воде. Она отчаянно била руками по воде, пытаясь остаться на плаву. Ее голова откинулась назад. Судорожно дыша, девочка хватала ртом воздух.

Свен вскочил и, не раздумывая, быстро стянул шерстяную рубаху и, не глядя, развязывал ремни на щиколотках. Он пристально смотрел на девочку, стараясь не выпустить ее из вида. Наконец, освободив ноги, он прыгнул со скалы в воду. Он неистово орудовал руками, вздымая брызги и оставляя за собой шлейф из пены. Небольшие встречные волны норовили захлестнуть лица, но тело Свена упорно разрывало поверхность воды.

Он подплыл к утопающей в тот момент, когда она, обессилев, стала уходить под воду. Он нырнул под нее и, вытолкнув на поверхность, развернул спиной к себе. Обхватив ее одной рукой за подмышки и не медля больше ни минуты, он боком поплыл к берегу.

Свен положил девочку на гальку, откинул с лица светлые длинные волосы и припал ухом к ее упругой груди. Маленький твердый сосок щекотал его шею. Услышав биение ее сердца, он улыбнулся. Подняв голову, его взгляд задержался на небольших бугорках, обтянутых мокрой тканью. Ему ужасно захотелось дотронуться до них. Свен тяжело задышал, но, отогнав крамольные мысли, он перекинул легкое девичье тело через свое колено лицом вниз. Он только хотел разжать ей зубы, чтобы засунуть пальцы в рот, как девочка закашлялась, и из ее рта и носа вытекла вода. Она утирала одной рукой мокрые от слез глаза, а другой – сопливый нос. Свен помог ей встать на ноги, поинтересовавшись, как она себя чувствует. Она смотрела на своего спасителя большими, широко посаженными глазами, голубыми и глубокими, как лазурное море, освещенное солнцем. У нее был такой мягкий взгляд, что у Свена создалось ощущение, будто они знакомы много лет. Она приоткрыла свой небольшой, но с пухлыми губами рот и прошептала слова благодарности.

Свен отметил про себя, что спасенная, скорее всего, с ним одного возраста. Он бесстыже и откровенно рассматривал ее. Ему нравился ее рот в форме «сердечка» и эта жалобно оттопыренная, мягкая нижняя губка, призывно зовущая коснуться ее.

Свен втянул живот, выпрямляя спину и расправляя достаточно широкие плечи, от чего он стал выше, стройнее и выглядел очень значительно.

- Как твое имя? - в его голосе слышались нотки снисходительности.

- Эльда.

Она смотрела в его глаза, не отводя взгляда. Но Свен не чувствовал себя не ловко от этого. Ее взгляд был лишен наглости, скорее, в нем была очаровательная застенчивость.

- Надо забраться наверх, там моя рубаха. Переоденешься. Я разведу костер, высушить твои одежды. Потом отведу тебя домой.

Свен взял Эльду за руку и потянул за собой на холм, причитая себе под нос что-то о необычности и странности ее имени.

Они сидели возле костра. Эльда в расслабленной позе, немного сгорбившись и склонив голову на бок, любовалась голым, хорошо развитым (для его лет) торсом Свена.

- Зачем ты пошла рыбалить, если отец тебя плавать не научил? Мало ли что на озере случиться может.

В его больших глазах повис немного ленивый взгляд, в котором было что-то кошачье.

- У меня нет отца, он погиб, а матери и тетке не до этого. Я даже не знаю, умеют ли они плавать.

- Как же они тебя отпустили? – удивился Свен.

- Тетка больная лежит, а мать в Новгород ушла с киевскими гостями[1]. А есть-то что-то надо, вот я и хожу то по грибы-ягоды, то за рыбой. Запасы трогать нельзя до холодов. А лето в самом разгаре.

Эльда говорила неспеша, мягким, мелодичным голосом с нотками чувственности. Ее бархатистый голосок и милая улыбка вызывали симпатию. В какой-то момент Свену показалось, что она пытается вызвать жалость к себе, впрочем, он и без этого готов был стать для нее опорой и помогать ей.

- Где вы живете? – поинтересовался Свен у Эльды, - я тебя в крепости не видел ни разу.

Волосы парня начали подсыхать и непослушно спадали на лицо. Он то и дело вскидывал голову, стараясь закинуть их за спину. Эльда с восхищением смотрела на его золотистую гриву, довольно жесткую и густую. Волосы неплотно прилегали к голове, они сначала как бы несколько отходили от нее, а затем — ниспадали, рассыпаясь по плечам.

- Мы живем не в крепости. В урочище на правом берегу реки.

- Напротив крепости? – уточнил Свен.

Эльда кивнула. Но вдруг в ее глазах застыл страх, нижняя пухлая губка непроизвольно оттопырилась, девушка всхлипнула, и в уголке глаз появилась слезинка. Она вся сжалась и была похожа на затравленного зверька.

Свен, не понимая, что произошло, наклонил голову и заглянул в ее большие голубые глаза, полные слез.

- Ты чего это вдруг? – поинтересовался он ласковым голосом.

- Как же я доберусь до дома? Я полагаю, - она утерла все же скатившуюся слезу, - мы на другом берегу?

- Глупыха! - усмехнулся Свен. - Обсохнешь и пойдем в поселение, возьмем лодку, и я перевезу тебя.

Губы Эльды расползлись до ушей.

- Нет, возьмем две, - продолжал Свен, - сдается мне, лодка у вас была одна, и та уплыла в Ильмень-озеро. Одну вам оставлю, а на другой домой возвернусь.

xxx

Большие круглые глаза девочки испуганно смотрели на приближающегося громилу. Вдруг Свен, вышел на середину дороги, перегородив воину путь.

- А правда, что ты поедаешь сердца диких животных перед битвой, чтобы стать сильнее и неуязвимее, - спросил Свен незнакомца, задрав голову и прямо глядя в мужественное, с большим шрамом лицо.

- А может, сердца маленьких мальчиков? - склоняясь к лицу Свена басовито спросил здоровяк.

Полный ужас охватил Эльду, и она прижалась к спине Свена, который, ничуть не смутившись ответу воина, склонив голову на бок, хитро улыбнулся и произнес:

- Я так и знал, что все это чепуховина. Ты сильный, потому что Один вселяется в тебя перед битвой и дарит силу и защиту.

- Я сильный, потому что много времени провожу в занятиях с оружием, и Бог здесь не причём. А ты, однако, смелый малый. Как тебя зовут?

- Свен. Я сын ярла. Если ты останешься в крепости, я бы хотел с тобой скрестить мечи.

Эльда сильно ударила его по спине своим кулачком. Здоровила издал короткий смешок, который тут же поспешил подавить, словно ему было неловко смеяться над предложением парня, и, утвердительно кивнув, пробасил:

- Скажи отцу, что я готов быть твоим учителем за хорошую оплату.

- За оплату можешь не волноваться. Значит, договор?!

Грозный воин без слов приложил руку к сердцу и затем, опустив ее вниз, скрылся за воротами крепости.

- Ты чего испугалась? - поворачиваясь, Свен взял Эльду за руки.

- Кто это? Ведьмак какой или ведун?

Парень усмехнулся.

- Он берсерк. Я таких видел в Хедебю, когда был там с отцом.

- А кто они такие? И почему они должны есть внутренности животных? - брезгливо скорчив милый ротик, спросила Эльда.

— Это бесстрашные воины, они ничего не боятся, зато все боятся их. Говорят, они не чувствуют боли и могут сражаться без кольчуги и даже голыми, - с восторгом рассказывал Свен.

- Если так, они точно колдуны, - сделала своё заключение Эльда и потянула Свена к воротам.

Пришлого берсерка все называли «Рыжий бык». Его длинные рыжие волосы, густые и гладкие, спускались ниже плеч прямыми палками. Когда он заплетал их в косу, она была такой толстой, что создавалось впечатление, что ею можно нанести увечье. Великолепная окладистая борода, с вплетёнными в неё камнями, была того же ржаного с золотистым отливом цвета, что и волосы. Всё это вместе, и борода, и волосы на солнце горели огнём, ярко выделяя мелкие веснушки на светлом скуластом лице война.

Ярл с удовольствием принял берсерка в дружину. Сильные и смелые люди всегда нужны войску.

«Рыжий бык» производил впечатление довольно замкнутого, нелюдимого человека. Берсерк жил в уединении на краю поселения, у самого леса. И люди поговаривали, что не зря он там поселился, видно, не желает тайну открывать, как входит в «берсеркскую ярость». И обходили его дом стороной, чтобы не попасть под руку потерявшего контроль над своими действиями непредсказуемого и неуправляемого «существа».

«Рыжий бык» начал заниматься с сыном ярла-воеводы. Каждый день он приходил к ним на двор и сначала просил Свена скрестить мечи с дворовыми мальчишками, наблюдая, как он двигается, а затем и сам стал показывать разные хитрости борьбы.

В один день Свен вышел на двор, где его уже ожидал "Рыжий бык". Воин был раздет до пояса, его лицо и тело были разрисованы красными ("кровью", - подумалось Свену) перекрещивающимися линиями и намазано маслом. Он представлял собой очень угрожающее зрелище. Берсерк стал медленно надвигаться на Свена, издавая отвратительные, зловещие звуки и кусая свой щит. Потом из его открытого перекошенного рта вырвался дикий вопль, глаз налились кровью, выпучились, и он стал размахивать мечом в разные стороны. Свен стоял как вкопанный, не способный ни двигаться, ни издать звука. Он с неестественной бледностью, ошалелыми, не моргающими глазами, в которых стоял страх, смотрел на двигающуюся опасность. В трёх шагах от него "Рыжий" остановился, опустил меч и … рассмеялся в голос.

- Ну что ты не защищаешься? Что не атакуешь? - с сарказмом спросил "Рыжий".

Свен сглотнул накопившуюся во рту слюну, очень быстро поморгал обоими глазами, встряхнул головой, словно прогоняя наваждение, и поднял меч.

- Я не ожидал, - начал он заикаясь, - увидеть тебя таким.

- На это было и рассчитано, - засмеялся воин. — Это тебе урок на будущее. Все это - голое разрисованное тело, крики, ярость и выражение безумия, это для устрашения противника. Пока человек в оцепенении, ты сильнее его, и у тебя есть время уничтожить его.

После занятия «Рыжий» ободряюще похлопал Свена по плечу.

- Из тебя выйдет толк. Приходи завтра ко мне. Покажу что-то интересное.

Входившая во двор Эльда, услышав последние слова берсерка, выждав, пока он скроется за воротами, подбежала к Свену.

- Не ходи! – стала уговаривать она приятеля. – Кто знает, что у него на уме.

Свен отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.

- Свен, не ходи, богами прошу. Сам говорил, что пришлым доверять нельзя.

- Тогда пойдем со мной, - хитро улыбаясь, предложил он.

- А вот и пойду! – дерзко выкрикнула Эльда. – Есть у меня настой травки одной, если что пойдет не так, я брызну ему ее в лицо, пока он будет чихать, да слезу утирать, наш с тобой след простынет.

Свен строил смешные гримасы, пока она говорила, а под конец откровенно рассмеялся.

На следующий день Свен дождался Эльду, и они отправились на край поселения к «Рыжему быку». В стороне от всех построек они увидели небольшую деревянную избу без окон. Поглядев друг на друга, они смело направились к ней и, войдя через открытый проем с трехстворчатыми воротами, оказались в комнате, разделенной на кухню и собственно жилое помещение.

Они заметили берсерка, возле открытого коробья[1]. Услышав шаги, «Рыжий» обернулся, махнув рукой, приглашая гостей подойти к нему. Одновременно он вытащил из ящика кожаный сверток и развернул его со словами:

xxx

С хрустом давя прибрежные камни, драккар[1] пополз в воду, и через мгновенье изогнутый угрожающий драконий нос с раздутыми ноздрями рассекал ладожские волны.

Сильный порыв ветра развернул на поперечной рее кожаное полотно с грубой шерстяной тканевой подкладкой, закрывшее от взгляда Свена удаляющуюся крепость.

Погода была непостоянной, полный штиль мгновенно сменялся мощным штормом. Перепад высот волн создавал ощущение езды по дороге с ухабами. А временами из глубин выходил странный, гулкий, немного пугающий звук. И в этот момент на воде начиналось внезапное волнение и странная рябь.

Постепенно высокие и скалистые северные берега с их полуостровами и заливами сменились на низкие, с плавными контурами побережья. А вскоре по берегам стали появляться селища, погосты, поселения, вытягиваясь в длинную цепь до самого Приильменья.

Янтарные глаза Свена с восторгом смотрели вокруг, цепляясь за каждую примечательную деталь – укрепления, лодки, вооруженные люди на берегу или просто рыбаки. В целом, все эти поселения выгладили, как укреплённые корабельные стоянки.

«Вот бы владеть всем этим, как Рюрик, Ольгерд или Ингвар сейчас. Чем они лучше меня?!» - думал амбициозный отрок, высоко подняв голову. Он держал спину прямо, а грудь немного выпятив, отчего он казался совершенно уверенным в себе.

Впереди Свен увидел городище, находившееся на невысоком холме и окруженное лугами. Когда драккар сравнялся с крепостью, он проплыл мимо неё. Центральная часть поселения была укреплена подковообразным рвом и валом с деревянными конструкциями внутри. Однако Свен заметил, что крепость ненадежна, не подогнаны бревна, даже нет продольных пазов для этого. Верхние части крепости кое-где были завалены в ров, а нижние - просели. Смотрел удивленно-непонимающим взглядом он и на хлебные печи рядом со рвом. В конце концов, он спросил у отца, что же это за крепость такая, какое же это городище?!

Франмар потрепал «львиную» гриву сына.

- Старое городище Рюрика, - вздохнув, сказал воевода, - ильменские словене решили построить новое в противовес старому. Назвали его Новгород. Но для меня это по-прежнему Хольмгард[2].

Драккар еще немного прошел вверх по Волхову и взору дружины Франмара на другом берегу от Рюрикова Городища предстало поселение, занимающее мысовую часть возвышенности. Оно имело чрезвычайно выгодное расположение, так как его территорию со всех сторон защищали водные рубежи. С городищенского холма было легко контролировать проход судов.

Поселение было несравнимо больше Старой Ладоги. Здесь было больше людей, больше лавок ремесленников, больше купцов. Было это и местом сбора и хранения податей и налогов со всей округи.

Идя к хоромам, как назвал Франмар дом новгородского воеводы, Свен с любопытством рассматривал строения. Многие из них отличались от домов в Альдейгъюборге. Они были большие, двухэтажные, рядом с ними располагались крытые хлева для скота.

Когда прибывшие из Старой Ладоги завернули за угол высокого забора, Свен остановился как вкопанный. И, откровенно открыв рот, пялился на огромных размеров двухэтажный дом. От неожиданного восхищения он даже непроизвольно сделал шаг назад. Во дворе было много челяди, вооруженных до зубов дружинников, двое из которых, улыбаясь, подошли к ладожскому воеводе.

- Давненько не виделись, ярл Франмар, - поклонившись, сказал один из них.

С другим гость обменялся поцелуями в щеку.

- Что-то многолюдно у вас тут, - окинув взглядом двор, сказал Франмар.

- Так старый князь помер, ждем пока Киев пришлет нового. Сам понимаешь, нет власти – нет порядка. Вот дружина и торчит тут.

- А что воевода Волк? – с сарказмом поинтересовался ярл.

- А он перебрался в княжеские хоромы, - усмехнулся дружинник, - да подстрекает люд выступать за то, чтобы князя выбрать из новгородских старшин. Дескать, зачем нам пришлый.

- Возьми-ка, Сигурд, младшего моего, - обратился Франмар ко второму воину, - покажи ему здесь все вокруг. А мне с Уббой перетереть кое-что надо. А ты, - ткнул он пальцем Свену в грудь, - вОзгри-то[3] не распускай, а лучше покумекай, каким надо стать, чтобы жить как князь.

- В доме много помещений, - начал рассказывать дружинник, приобняв Свена за плечо и уводя его в сторону хором. – Тут не только место для жилья, имеются и большие хранилища для денег и мехов, подвалы с бочками меда и пива, ряд клетей для хранения запасов продовольствия, бани, и тюрьма.

Свен смотрел на все восторженными глазами. Поднявшись по боковой лестнице, они оказались в просторной зале, потолок в которой поддерживался столбами.

— Это гридница, - пояснил Сигурд. - Здесь располагается дружинники, гриди[4], тут же князь пирует с дружиной, гостей принимает и суд вершит.

- Сколько же тут людей помещается?

Глаза отрока прищурились, словно прикидывая реальную цифру.

- С полтысячи, наверное.

Свен восторженно присвистнул.

... Вернувшись из Новгорода, Свен все чаще и чаще пропадал у «Рыжего быка». Он еще с большим рвением изучал языки, читал и, конечно же, оттачивал владение различным оружием. Старый воин учил Свена не только воевать, он учил его выживать на поле брани.

Берсерк бросал в Свена небольшие камни, уча его ловить их или уклоняться. Но порой они всё же задевали мальчишеское тело, оставляя саднящие царапины и припухлые синяки. Видя, что глаза отрока уже полны слёз, и он готов вопить от досады и боли, «учитель» пояснял:

- Не жалей себя. Жалость унижает мужа, и в настоящем бою тебя никто не пожалеет. И сам не жалей ворогов своих. Помни, ты варяг, для нас сама жизнь — это война, и жалости мы не ведаем.

И снова еловые шишки, камни, тупые стрелы летели в тело Свена, который, словно изворотливый змей, старался ускользнуть от них.

- Что ж этот ракАлия[5] с тобой делает! - причитала Эльда, смазывая Свену ушибы мазью.

- Поведаешь мне опосля, какие травы лечат раны, какие недомогания всякие, - морщась от болезненных прикосновений, попросил Свен.

Год 928. Альдейгъюборг

Миронег был сыном погибшего лет десять тому назад хольда[1] в хирде[2] Франмара. Мать мальчонки скончалась от родовой горячки, и ярл взял его к себе на воспитание.

Миронег и Свен были одного возраста, росли вместе, постигали азы военного искусства, учились грамоте и языкам. Они были не просто дружны, они были как братья…

- Знаешь, - сказал Свен приятелю после утренней трапезы, - я хотел бы, чтобы наша дружба была вечная, как кровные узы. Нам надо заключить кровное побратимство.

Миронег смотрел на друга восторженными и одновременно преданными глазами. Он всегда восхищался Свеном, его способностью удерживать контроль над собственными эмоциями; умением делать то, что нужно тогда, когда это требуется, отказывая себе в желаниях, удовольствиях ради определенной цели (вспомнить только его воздержание с наложницами, когда «Рыжий» сказал, что ему нужно учиться копить силы к важной схватке, а утехи много отнимают и физически, и духовно). А как он верен данному слову! Из-за этой железности обещаний его, несмотря на юный возраст, уважали все дружинники воеводы. Многие уже выразили ему заверения, что присоединятся к нему, если он решит создать свою дружину. И еще его щедрость… Свен любил осыпать подарками людей, приговаривая при этом: «Чем больше раздаю, тем больше получу!»

Естественно, Миронег был горд предложением друга. Конечно, они были побратимами, так как воспитывались в одной семье, но это было только на словах. То, что предлагал Свен Миронегу, сделало бы их действительно «кровными».

На вечерней заре Свен, Миронег и Эльда шли по длинной узкой отмели к самой стрелке косы, далеко врезающейся в водную гладь. Близкие к земле облака были окрашены лучами заходящего солнца в оранжевый цвет. Когда солнечный диск начал «закатываться» за горизонт, и небо стало ярко красного, практически кровавого цвета, парни вырезали узкий пласт дерна в виде полосы, образующей арку-петлю.

- Вы уверены в том, что решили сделать? – вдруг спросила Эльда, приглашенная в свидетели ритуала. – Твердо ли ваше решение? Это клятва свяжет вас до смерти.

Свен и Миронег переглянулись и, повернувшись к девушке, молча утвердительно кивнули.

Эльда поставила острие копья в то место, где петля должна была соединиться в круг. Парни встали по разные стороны от копья и, обменявшись кинжалами, одновременно вспороли себе вены на запястье. Рубиновая кровь каплями стекала в узкие углубления, смешиваясь с землей. Эльда вытащила древко, оставив металлический наконечник внутри, и начала «смешивать» кровь Свена с кровью Миронега, проводя древком по дну желобка из одной стороны в другую.

- Мать-Йорд[3], прими в свое лоно две разные крови от этих мужей и дай им снова «родиться» как кровным братьям.

Новые кровные побратимы соединили раны, плотно прижимая их друг к другу.

Эльда отцепила от пояса сосуд с хмельным зельем и подала его сначала Свену, потом Миронегу со словами: «Именем Йорд нарекаю вас кровными братьями».

Парни обнялись. Потом, встав на колени, произнесли клятву верности друг другу...

xxx

- А тебе, брат, повезло, что у неё отца нет, - с завистью в голосе сказал Миронег, нанося удары мечом по новому щиту Свена с изображением змея, кусающего свой хвост.

- Чем это? - недоуменно спросил Свен.

- А ты спокойно можешь нарушать эти дурацкие законы про девиц. Чмокнешь её украдкой, и не надо думать, что папаша ее потребует наказания для тебя. Вон Видар только за руку схватил Астрид, и заплатил за это треть эйрира.

Свен, опустив щит, мечтательно закатил глаза и, вздохнув, тихо, словно говоря какую-то крамолу, произнёс:

- Да я готов заплатить целых два эйрира, чтобы потискать её небольшие тугие титьки.

- Кого? Астрид? - удивился Миронег, и, останавливаясь, положил меч себе на плечо.

Свен расхохотался и сквозь смех уточнил:

- За Астрид хватит и одного за глаза.

- Издеваешься?! И половины многовато будет.

Говоря это лицо Миронега было наиграно серьёзно, а потом он прыснул от смеха.

Свен улыбнулся тоже, но перед глазами всплыл образ Эльды. Не сегодняшней Эльды в широком сарафане до пят, поверх платья-рубахи с длинными рукавами и круглым вырезом под горло, а той Эльды, которую он вынес на берег три года назад.

Облепленное мокрой рубахой, ее тело выглядело словно нагое. Округлые бедра подчеркивали узкую, просто осиную талию, упругая девичья грудь с темными бугорками сосков и соблазнительные стройные ноги. От этого видения по всему телу Свена пошли мурашки, приятно заныло в паху, а чресла налились кровью. Отчего ему пришлось резко выдохнуть и тряхнуть головой, сбрасывая наваждение.

Когда он утолял свое плотское вожделение с наложницами, исторгающими от его действий крики наслаждения, он всегда представлял Эльду на месте этих женщин. Свен знал, что он нравится многим. Проходя мимо поселянок разных возрастов своей стремительной походкой, он часто ловил женские взгляды, тормозящиеся на его выразительных чертах лица или на мускулистом тело. Эльда же никогда не смотрела на него восхищенным взглядом, никогда не восторгалась его умением владеть мечом или секирой. И даже порой подтрунивала над ним, дразня самовлюбленным ленивым скемЫнем[4]. Она смотрела на него, как на брата, не более. И это ужасно раздражало Свена. Никто не имеет право задевать его гордость. Даже она!

Закончив схватку "зажатием" Миронега к стене дома своим щитом, Свен отправился на озеро, решив освежить своё разгоряченное тело не столько от битвы, сколько от вожделенных помыслов. Но, увидев на берегу небольшую рыбацкую лодку, он сам, не осознавая, зачем он это делает, пнул её в воду и пересек водную гладь, оказавшись во дворе Эльды.

Девушка развешивала на просушку собранные утром лечебные травы. Она не видела приближающегося к ней Свена, он же, тихо подкравшись к ней на носочках, громко втянул носом воздух прямо у неё над ухом. Эльда от неожиданности вскрикнула, выронила связанный пучок травы и резко повернулась. Они стояли так близко друг от друга, что её упругая грудь касалась груди Свена.

ххх

Оказавшись у дома Эльды, перед глазами Свена предстала отвратительная картина: труп мужчины по середине двора, Рагна, сидящая на земле возле повозки и сжимающая рукой кровоточащую рану в боку, и яростно отбивающаяся от одетого в лохмотья мужика Эльда. В этот момент нападавший завалил девушку на землю. Одной рукой он сжимал её горло, а второй пытался развязать свои портки.

Свену хватило одной секунды на осмысление ситуации. Без внутренних сомнений, без промедления, грозящих катастрофой для Эльды, в прыжке, выхватывая кинжал, он вонзил его в шею насильника по самую рукоятку. Мужик от резкого удара дернул головой, ослабив руку на шее Эльды. Девушка с силой отпихнула умирающее тело с обезумевшим взглядом и вскочила на ноги. Свен сгреб ее и прижал к своей груди, в которой сумасшедше билось сердце, словно желая выскочить. Девушка прижалась к могучей груди своего спасителя и беззвучно заплакала. Её плечи дрожали, и изредка слышалось всхлипывание…

Убедившись, что нападающий мертв, Свен перенес Рагну в дом. Пока Эльда занималась раной тётки, парень сбросил два мертвых тела с привязанными к ним камнями в воды Ладоги.

- Я с вами останусь, пока Рагна на ноги не встанет, и мать твоя из Новгорода не возвернется, - не терпящим отказа голоса сказал Свен. – Мне так спокойнее будет.

- У нас только две кровати, - опустив голову, тихо произнесла Эльда. – Мать с тёткой спят, да у меня свой небольшой топчан.

- Я знаю обычаи, - усмехнулся Свен.

– Ты что предпочитаешь? Меч или доску? – серьёзно спросила его Эльда.

Свен посмотрел на нее таким взглядом, от которого у девушки щечки покрылись румянцем, а в небесно-голубых глазах повисло смущение. И чтобы не сказать что-либо непристойное, Эльда закусила нижнюю губу.

- Свен останется на ночь, - объясняла она тётке, меняя ей повязку. Она старалась говорить спокойным голосом, стараясь скрыть внутреннее волнение.

- Со мной ложись тогда.

- Я беспокойно сплю, задену твою рану ненароком. Я уж лучше у себя. Не волнуйся. Я, как полагается, меч между нами положу. Хотя и без него Свен не нарушит закон, он совестливый.

Они лежали на неширокой кровати, пристально глядя друг другу в глаза. Их взгляды были долгие, внимательные, где-то немного изучающие. Свен хотел рассказать о том, что он чувствует, но слова застряли у него в горле, и ему казалось, что он даже не дышит. А в глазах Эльды было немного детское любопытство, но вместе с тем и какой-то очень серьезный, немой вопрос.

Они смотрели друг на друга в упор, и их губы расплылись в улыбке. Эльда дотронулась до щеки Свена, и он от неожиданности вздрогнул. От нежного прикосновения тёплой девичьей ладони волна желания разлилась по каждой клеточке, накрывая его с головой. Пелена страсти окутала глаза Свена, и Эльде показалось, что она словно тонет в жадном мужском взгляде. Она приблизилась к лицу Свена и нежно поцеловала его в щеку, прошептав слова благодарности.

Мужчина пододвинулся ближе, но его бок уперся в ножны меча. Свен, скривив недовольную мину, чмокнул Эльду в лоб и, отворачиваясь, пожелал доброй ночи.

Проснувшись утром, Свен сначала не понял где он, и почему его рука обнимает гибкий женский стан, прижимающийся спиной к нему. Это было впервые в его жизни, когда он спал с женщиной до утра. Обычно после занятия любовью он покидал избранницу, либо прогонял наложницу, предпочитая одному спать в собственной удобной кровати.

В голове всплыли события прошлого дня, и он с удовольствием отметил, что меча между ним и Эльдой нет. Поцеловав любимую в затылок, Свен прижал ее сильнее к себе.

Днем он помог Эльде с заготовкой запасов на зиму. Пока девушка кружилась в доме по хозяйству, он сходил на реку за рыбой, разделал ее, натер тушки солью и приправами и поставил под гнет.

Рана Рагны затягивалась, не было нагноения, не было воспаления, и Эльда сказала, что дня через два тётке можно будет вставать без страха, что рана откроется. Эльда делала перевязку и попросила Свена сделать успокоительный мятный чай для Рагны. Мужчина подошел к стене с полками, на которых размещались баночки, пузыречки, мешочки и пучки различных трав. Он хитро бросил взгляд на Эльду и, взяв сушёный хмель и мяту, направился к печке делать чай.

От выпитого хмеля Рагна провалилась в глубокий сон, и ее раскатистый храп разносился на весь дом.

Эльда поправила подушки на топчане и, взяв меч, остановилась в нерешительности. Легкая улыбка коснулась губ Свена, но он, опустив глаза, постарался скрыть загоревшийся огонек у него в глазах. Оставив меч в изголовье кровати, девушка скинула верхнее платье, и нырнула под шерстяное покрывало. Она смотрела на Свена, как он медленно развязывает пояс, аккуратно кладет его на табурет, также не торопясь снимает штаны, шейный обруч, браслеты с запястья.

Оставшись в рубахе по колено, он, повернувшись к кровати, лишь присел на ее край.

- Что стряслось? – недоуменно поинтересовалась Эльда.

- Ты не ответила мне тогда, пойдёшь за меня? – не гладя на девушку, тихо спросил Свен.

Эльда, встав на колени, обняла Свена со спины. Поцеловала его в шею и, прижавшись к мускулистой спине, прошептала:

- Зачем спрашиваешь, если и так знаешь ответ.

Свен сидел с довольным лицом, словно кот, отведавший сметаны. Потом, резко обернувшись, он повалил Эльду.

- Так свадьбу когда желаешь? До сбора дани в аккурат будет?

От неожиданно нежных ласковых прикосновений сильных мужских рук Эльда испытывала приятную истому.

- Так скоро?

Она не узнала собственный голос, он был словно мурлыканье кошки, которой почесывают за ушком.

Свен начал покрывать ее лицо поцелуями. Лёгкий поцелуй в шею, лишь касание губ и глаз. Свен слегка прикусил нежную кожу на мочке уха, и всё тело Эльды пронзило острым желанием. Это уже не было похоже на поцелуи в лоб или небрежные касания, которые он позволял себе раньше. А потом два горячих дыхания превратились в одно. Поцелуй был медленный, опьяняющий. Они словно растягивали удовольствия, наслаждаясь вкусом друг друга. Они пили этот поцелуй с жадностью и всё больше нарастающей страстью. Рука мужчины ласкала упругую девичью грудь. И даже через материю рубашки под умелыми пальцами сосок превратился в спелую ягоду-малину.

ххх

На другой день из Новгорода вернулась Инга. Рагна рассказала, что случилось, как напали на неё, а Эльда, защищая её, зарубила нападающего. Как откуда ни возьмись появился еще один пришлый и хотел надругаться над девушкой. И если бы не Свен, не известно, как бы всё кончилось.

- И Свен тута почивал?[1] – насупившись, спросила Инга.

- Тута, - подтвердила Рагна, но, увидев злое лицо подруги, быстро добавила, - ты не мысли ничего дурного, он рыбалил, да вялил рыбу. А если ты про них с Эльдой что думаешь, так промеж них меч лежал, как полагается.

«Меж мной и Франмаром тож меч лежал, только опосля этого Эльда родилась», - промелькнуло у Инги в голове, и она еще больше сдвинула брови.

… Во время вечеря[2] Инга не произнесла ни слова. У нее как-то сразу осунулось лицо, и от этого отяжелевшие веки стали нависать над серыми, почти бесцветными глазами, в которых стоял задумчивый взгляд. К еде она не притронулась и вовсе. Она лишь злобно посматривала на браслет на руке дочери, а потом раздраженно произнесла:

- Рагна сказала, Свен подарил.., - она кивнула на запястье.

- Он, - довольно растягивая губы в улыбке, ответила Эльда.

- Не много ли даров и гостинцев от него? То дорогих поволок[3] притащил из Новгорода, то милоть[4] по зиме, чтоб тебе не замерзнуть, то серебряную фибулу[5], а теперь и вовсе золотой браслет.

Не переставая широко улыбаться, Эльда слегка склонила голову и хотела что-то сказать, но промолчала.

- Такие дары так просто богатые молодцы бедным девицам не дарят, - вдруг рявкнул Инга и бешено ударила кулаком по столу.

От этого недоброго рыка Эльда вся сжалась в комок и, вскочив, убежала прочь. А Рагна, выпучив глаза, накинулась на подругу:

- Ты почто завелась? Радовалась бы, что дочери такая удача выпадает. Люба она Свену. Да и ей он, видно, приглянулся. Какого жениха тебе еще надобно для нее.

Инга сначала отрицательно качала головой, а потом разрыдалась совсем по-детски, зажимая ладонью рот, стараясь заглушить вопли и стоны.

Ничего не понимающая Рагна подскочила к подруге и начала её успокаивать, глядя по волосам и прижимая к своей груди.

- Не можно им, - судорожно вздыхая сквозь слезы, выдавила из себя Инга. - Кровные они.

Рагна прижала руку к груди и воскликнула в удивлении, отступая от плачущей женщины.

- Так Франмар отец Эльды? Ах ты, горе-гореваньице! Как же поведать им об этом?

Повисла напряженная тишина, нарушаемая редкими всхлипываниями Инги.

- Увезу дщерь отсюда, - после мучительного раздумья вдруг выпалила она, глядя на Рагну выпученными неподвижными глазами.

- Надо рассказать им. А то назОла[6] девку сожрёт, зачахнет же совсем тогда. Да и Свен в гневе страшен. Сама знаешь, если что не по его выходит, он со света сжить может. Вон как с Хельгой, сестрой его. Не желала та жить со старым мужем, и пока он в отъезде был, сбежала к отцу. Франмар уже готов был дочь отправить обратно к мужу, а Свен на её стороне был. Да на радость Хельге её Ратибор по дороге домой неожиданно помер. Люди поговаривают, то Свена, да его прихвостня[7] Миронега рук дело. Ладно уж Ратибор пришлый был, никому дела до него не было, никто не стал искать следов. Нет, подруга, надо все им поведать.

... Два дня Свен не появлялся дома, и никто не знал, где его носит. У Торы было какое-то мучащее, терзающее душу чувство. Это был даже не страх за Свена. Это было смутное, неосознанное чувство беды и предчувствие предстоящих больших перемен. Она нашла сына в заброшенной хижине "Рыжего быка". Он сидел неподвижно на треноге перед потухшим огнём, обхватив голову руками. Женщина подошла к Свену и, обхватив его "львиную голову", прижала к себе.

Время потеряло свой счет - Тора гладила мягкие, длинные волосы сына, а он, обняв мать, прижимался к ней, как в детстве, пряча лицо с глазами, полными слёз. Тора ничего не спрашивала, давая шанс Свену самому решить, рассказывать о случившемся или нет.

Глубокий, тяжелый, во все легкие мужской вздох наполнил избушку. Юноша поднялся с табурета. На Тору взирал взгляд, полный какого-то непередаваемого выражения - муки и надежды одновременно.

- Инга сказала, - начал он тихим голосом с хрипотцой, идущей откуда-то изнутри, - что Эльда сестра моя, и мы не можем...

Он не закончил, но на его лице красноречиво заходили желваки. В светлых, растерянно мигавших глазах Торы проскользнул страх.

- Откуда она взяла? - дрожащим голосом, заикаясь, спросила женщина.

- Тятька мой, блудник сучавый, дитё ей сделал, - зло сквозь зубы прошипел Свен.

Тора иронично хмыкнула. С одной стороны, ей было неприятно слышать о еще одном незаконном ребенке Франмара, а с другой, у неё отлегло от сердца. Свен оставался в неведении о тайне своего рождения.

Но вместе с этим пришло и понимание того, что именно сейчас ей надо решить, рассказать ему правду или нет. В ней боролись две женщины. Одна - желала счастья мальчику, которого она крепко любила, и никогда не делала исключения между ним и ее родными детьми. А другая - эгоистично жалела саму себя. Она выкормила его, вынянчила, научила житейским мудростям. И что теперь?! Как поступит Свен, узнай он всю правду?

«Будет лепее всё оставить как есть, - решила после затянувшегося раздумья Тора, - тем паче, что и девица не ровня ему, голодранка заречная».

Свен тоже молчал, он понимал, что матери надо время, чтобы свыкнуться с мыслью о неверности мужа.

- Ну что ж, сыне, благо, что ты узнал правду теперича, а не после сватовства и обручения. Время излечит, забудешь Эльду.

Но у Свена было свое лекарство: он отправился с купцами-варягами на юг, не столь ради торговли, сколь земли посмотреть, да люд разный. В надежде на то, что, возможно, новые впечатления сотрут в памяти Эльду.

[1] Спал.

[2] Ужина.

[3] Шелковые ткани.

[4] Плащ из овечьей шерсти.

[5] Застёжка для одежды.

[6] Тоска, грусть (устар.)

[7] Угодливый поклонник, подхалим. (Разг. бран.)

Год 928–930

Историческая справка

Волжский торговый путь, ведущий на мусульманский Восток, начинался на Ладоге с устья реки Свирь. По ней путешественники проникали в Онежское озеро. Оттуда по реке Вытегре до ее истоков. А дальше был одно из первых самых трудных и опасных мест - волок. Сама по себе работа тяжелейшая, она многократно осложнялась тем, что волок был идеальной засадой. Дальше следовал долгий путь по безлюдной местности и, наконец, путешественники достигали Болгара. Здесь была конечная остановка для большинства скандинавских торговцев. А вот южнее забирались немногие. Таким предстояло проплыть до хазарской столицы еще полторы тысячи километров вниз по Волге.

Купцы остановились в большой варяжской слободе в Болгаре. Торговец Кнут, которому Франмар поручил присмотр за Свеном и Миронегом, по-хозяйски вошёл в один из домов, ничем не отличающийся от построек на Ладоге, в отличие от многочисленных юрт в городе. На встречу ему выбежала грудастая девушка-рабыня. Она, улыбаясь, рассматривала прибывших с хозяином юнцов.

- Приготовь им почивальню, САулите[1] . - приказал Кнут. - Да на стол собери поскорей, изголодались мы, однако.

Торговец хрюкнул себе в бороду и шлепнул девицу по упругому заду, отчего рабыня взвизгнула и, бросив недвусмысленный взгляд на Миронега, скрылась на кухне.

- Она тут и прислуга, и сторож, пока меня нет, и в любовных утехах хороша, - объяснял Кнут, садясь за стол. – А главная её ценность, что она хороший товар. Не угодна станет, продам на Востоке намного выгоднее, чем мех или моржовую кость.

Отроки переглянулись.

- Так зачем тогда столько добра тащить? - робко спросил Миронег. – Сходил в поход, набрал рабов и сбыл их на восточных рынках.

- Зелен ты еще! – улыбаясь, уклонился от ответа Кнут.

Чуть позднее в дом пришли еще человек десять. Каждого сопровождала рабыня, одна краше другой. Молодые люди похотливо рассматривали женщин. Это был восторг для мужских глаз – белёсые и чернявые, голубоглазые и раскосые, на любой вкус. Было ощущение, что всех этих женщин специально собирали по всем землям, чтобы свести в одно место.

- А что это мы не подумали про наложниц? – шепнул Миронег другу. – Вон, варяжские гости все при рабынях.

- Слышал, что Кнут поведал?! – так же шёпотом отвечал ему Свен. – Чуть что не так, каждую из них на рынок. Так что это вроде как и не бабы для утех, а товар, наподобие бочки мёда.

Купцы пировали, отмечая прибытие на торг. Стол ломился от яств, медовая брага, эль и пиво лились рекой.

Свен, наблюдая за людьми, поднимал чарку и лишь касался губами хмельного напитка, дабы не окосеть и не потерять контроль над собой и над происходящим.

Кому-то брага развязывала язык, кто-то стал мрачнее ночи и, подперев щеку, смотрел пьяными глазами в некуда, у кого-то дружеская беседа переросла в потасовку, а кто-то придавался любви с наложницами прямо на глазах у других. Кнут, не рассчитав свои силы в споре, кто больше выпьет, в конце концов завалился под стол и уснул там.

К Миронегу подошла Саулите и что-то шепнула ему на ухо. Парень вопросительно посмотрел на Свена.

- Не знаю, брат, какие тут у них порядки, - пожимая плечами, сказал он Миронегу. – Может, она тебя зовёт, а потом пожалуется хозяину, что ты над ней надругался. И он тебя.., - и он провел пальцами по горлу, показывая характерный жест перерезания глотки, - и окажется прав, она же ему принадлежит.

Вдруг из дальнего угла раздался чей-то бас: «Мой жеребец еще не встал на дыбы, а у неё уже глаза раскрылись на пол лица. Сдаётся мне, Олаф, рабыня твоя видала только два голубиных яйца да колышек вместо орясины[2] ?» И дикое мужское ржание раскатилось по светлице. Олаф, лежащий на скамье, вмиг протрезвел, скинул с себя девицу, гарцующую на нем, как на породистой лошади, и, сжав кулаки, набросился на обидчика.

Употреблённый в огромных количествах медно-янтарный ядреный напиток, злость и тяга к острым ощущениям сделали своё дело. Варяги и ладожские купцы повскакивали со своих мест и, пуская в ход кулаки, начали наминать друг другу бока и набивать морды. Во время этой потасовки Свен закинул себе на плечо Саулите и, толкнув Миронега к выходу, скрылся за дверью.

Оказавшись в почивальне, Свен скинул на кровать девушку. Она смотрела на него испуганными, серыми, почти бесцветными глазами. Парень нагнулся к ней и поставил свою ладонь ей на шею.

- Поведаешь про эту ночь Кнуту, придушу, - и он слегка сжал горло Саулите. - А будет мой брат доволен, подарок получишь. Уразумела?!

Девушка судорожно закивала головой.

— Вот и славно! – улыбаясь и выпрямляя спину, весело сказал Свен. И, повернувшись к Миронегу, добавил, - до утра она твоя, Мира. А далее уже ваше дело. Если что, я за дверью буду.

И взяв шкуру, Свен покинул почивальню…

… Свену Франмарсону нравился торжок[3], с какой-то особой атмосферой бойкой суеты. Сюда приходили не только за покупками, но и за последними новостями, театрализованными представлениями, себя показать, и на других посмотреть.

Здесь всегда было много народа и очень шумно. Торговцы наперебой расхваливали свой товар так, что сложно было устоять, чтобы не купить.

Покупатели, даже не знакомые друг с другом, заводили разговор, чтобы узнать, у кого на базаре дешевле цены и товар лучше.

Свен отметил про себя, что многие приходят на базар не столько, чтобы купить что-то, как поторговаться и скинуть цену. Эти люди заводили разговор с купцом о его делах, о его здоровье, о трудностях в долгом пути. И постепенно переходили к самому торгу.

Проходя у красочных рядов из мешков с ароматными специями и горными травами, ему в нос вползали чарующие и дурманящие ароматы, и они напоминали ему Эльду. Каждый раз он говорил себя, что это безумие, специально идти к этим мешкам, но ноги сами несли его в этот угол, где в памяти всплывали те дни, когда он с Эльдой был счастлив. А потом появлялось ощущение одиночества и угрюмости. Но на следующий день он снова истязал себя «пыткой запахами».

ххх

Правду говорят, любовь делает людей слепыми и глухими. Миронег и Саулите так упивались своими чувствами, что, находясь целый месяц в постоянном любовном похмелье, они потеряли страх быть застуканными Кнутом. Их пламенные взоры при случайных встречах метали искры страсти, готовые перерасти в ненасытный, всепожирающий огонь Эроса. Когда же они оставались на едине, они растворялись в этой огнедышащей лаве их любви. И они не хотели даже думать, что однажды над вулканом их страстей закружат грозовые тучи…

Весь вечер Кнут кутил с варягами, обсуждая поход за товарами на Каспий. И что уж ему взбрело в голову вернуться домой раньше, только Богам известно. Но зайдя в почивальню своей рабыни, он стал свидетелем неприятного зрелища для его пьяных глаз.

Его Саулите придавалась плотским утехам с кем-то, чьего лица в полумраке спальни Кнут не видел. Торговец на мгновение впал в ступор, уставившись одуревшим взглядом на голое женское тело, сидевшее на мужчине, словно амазонка на боевом коне. Издав душераздирающий рёв, Кнут стал крутить головой по сторонам, ища оружие. Саулите, в испуге вскрикнула и вскочила с кровати. Её любовник, воспользовавшись замешательством хозяина, схватил свои вещи и сиганул в окно.

Опомнившись, что кинжал весит у него на поясе, Кнут выхватил его и направился к девушке. Он схватил ее за волосы и, приставив лезвие к горлу, прошипел сквозь зубы: «Кто?»

Саулите смотрела на хозяина умоляющими глазами, не издавая ни звука.

- Кто? – повторил Кнут. – Я перережу тебе глотку, если не скажешь, кто осмелился позариться на тебя. Кому ты раздвинула ноги, сука куршская[1]? Отвечай!

Девушка лишь закусила до крови нижнюю губу, давая тем самым понять, что ответа не будет.

Пьяный торговец скривился в злобной усмешке и, полоснув лезвием по девичьей шее. Не обращая внимание на грузно падающее тело и на алую кровь, окрасившую пол, он порыскал по комнате в поисках каких-то доказательств и ничего не найдя, направился в почивальню, отведенную ладожским отрокам.

Миронег, запыхавшись, вбежал в комнату. Свен, истосковавшийся за всё это время по женской ласки, решил одолжить наложницу у Олафа. Старый варяг по-отечески отнесся к просьбе парня и выделил сыну Ладожского конунга аж две девицы. С коими любвеобильный Свен и забавлялся. Увидев своего приятеля без портков, он тут же сообразил, что могло произойти, и без всяких расспросов лишь позвал его присоединиться к ним.

Когда в их почивальню влетел озверевший Кнут, он стал свидетелем, как два молодых отрока придавались плотским утехам с двумя молоденькими наложницами.

Кнут лишь покачал головой и покинул покои.

На следующий день Олаф со смельчаками из варягов, русов и славен направился вниз по Волге до Каспия. Свен и Миронег последовали с ними.

Впереди был Аббасидский халифат, или, как его называли, Серкланд, страна шелка.

Смельчакам предстояло пересечь Каспий, затем Иран, его горы, потом их ждали жаркие равнины Месопотамии и, наконец, Багдад.

Возможно, все бы так и пошло, по давно проложенному варягами маршруту. Но хазары изменили намерения Олафа и его дружины…

В Итиле, столице хазар, Олаф отправился на встречу с каганом, у которого он испросил дозволения пересечь его земли, чтобы пройти в Каспий. Ответ был положительный, но хазары оставались верными себе и потребовали выкуп за проход.

Олаф вернулся с кислой миной.

- Хазары дали разрешение пройти через свои территории в Каспий, - буркнул он.

- А что ты не весел? То добрая новость, - воодушевленно вставил кто-то из русов. - И что взамен?

Олаф дурацки ухмыльнулся и, посмотрев на собравшихся своими маленькими и жёсткими свинячьими глазками, почесал рыжую бороду и зло выпалил:

- Отдать половину добычи.

Свенельд и Миронег недоуменно переглянулись, а остальные начали наперебой бранить хазаров, стараясь переорать друг друга. Кнут, брызгая слюной и махая руками, надрывал горло и, указывая на небо пальцем, поминал Одина и призывал Локи покарать нечестивцев.

- Мы не пойдём в Багдад, - принял решение Олаф. - Пройдём через Каспий и атакуем города на той стороне. Добычу получим не меньше, чем с торгов на багдадском рынке, а может, и больше, рисковать товаром не придётся. Всё будет в нашем умение сражаться. А с викингами в бою мало кто сравнится.

- А как же половину хазарам? А что делать с оставшимся товаром? А куда денем то, что уже приобрели? - посыпались вопросы.

- Торговцы остаются здесь, в Итиле. Вам бояться нечего. Здесь безопасно, мирно уживаются и иудеи, и мусульмане, и христиане, и русы со славянами. Со мной идут только войны. А что за проплату хазарам?! Ну так не мы же платить будем, а басурмане сами за себя, - усмехнулся Олаф и, повернувшись к Свену и Миронегу, долгим пристальным взглядом уставился на юнцов. - Решайте сами идти с нами или нет. Это будет настоящий поход. Я не волен вам приказывать.

... Варяги под предводительством Олафа грабили, разоряли и бесчинствовали в прибрежных городах. Они жгли поселения, брали в плен женщин и детей.

На отдельных островах местное население вступало в кровавые схватки с русами. Потери были с обеих сторон.

Свен уже не понимал, что происходит. Ему казалось, что руки живут какой-то отдельной жизнью от его тела и разума. Они двигались сами по себе, одним взмахом меча перерезая глотки врагам. Кровь одного на лезвии клинка смывалась кровью следующего.

В конце концов, Олаф решил прекратить вылазки. Добыча была значительной, а людей становилось у него все меньше и меньше.

Лодки, проседая под тяжестью товара, зашли в Итиль, где их уже поджидали хазары. Русы выполнили условия договора и честно поделились половиной добычи с хазарским каганом[2]. С облегчением вздохнув, Олаф и его люди собирались продолжить путь домой. Уже отдавали швартовые[3], когда кто-то из береговой охраны окликнул Олафа и передал приглашение кагана навестить его немедленно. Послание было передано таким тоном, что отказать было просто невозможно, столько беспокойства и смятения было в голосе стража.

Год 930. Ладога

- Свен возвращается, - задыхаясь от быстрого бега и приложив руку к колотившемуся сердцу, словно боясь, что оно выскочит из груди, на одном дыхание выпалила Рагна.

Она плюхнулась на треногу, рукой показывая подать ей воды. Инга от неожиданности и испуга выронила миску и стояла неподвижно, чуть подавшись вперёд и неотрывно глядя на Рагну.

- Возвращается все же, - тихо прошептала Инга, - я уж думала, грешным делом, сгинет в чужих краях или на чужбине останется, чего уж ему тута робить-то.

Дверь открылась и вошла Эльда с полной корзиной полевых цветов. Безразличные потухшие глаза и страдальческое выражение осунувшегося лица делали девушку некрасивой. Она окинула взглядом разом замолчавших мать и тётку и поинтересовалась, что произошло.

- Жена дядьки моего дюже хвора. Живет одна, некому воды подать бедолаге. Надо бы пособить ей по хозяйству, да и за ней самой присмотр нужен.

- Я вот говорю матери твой, - вставила Рагна, - чтоб тебя с собой взяла, дорога дальняя, а она вот отнекивается, за меня беспокоится. А что я? Я-то дома буду, всё тута мне родное. Запасов на зиму вдоволь. Так что, поезжайте вкУпе[1].

… Франмар трижды облобызал сына и, держа его за плечи, поворачивал в разные стороны.

- Возмужал, косая сажень в плечах, - восторженно причитал отец, разглядывая сына. – Сказывай, где бывал, что видел.

Свен с загорелой, немного обветренной кожей на выбритых щеках иронично улыбался, поглаживая длинноватую, причудливо заплетенную бороду.

- Спустились по Волге до Болгара, - вещал низкий звучный голос, - кто-то там остался на торге, а кто дальше подался. Но не для торговли, однако, отец.

- А ты? - серые, пытливые глаза Франмара просверлили Свена. – В походе был?

- Был.

- Садись, садись за стол, да все мне сказывай.

Домочадцы внимали каждому слову Свена, одобрительно кивая головами.

Вечеря, после трапезы, воевода подошел к сыну и восторженно, еле сдерживая слезы, смотрел на его повзрослевшее лицо. Потом обнял Свена и смахнул все же скатившуюся мужскую слезу.

- Эльда возрадовалась бы за тебя, да увезла ее Инга с Ладоги, - вдруг сказал Франмар на ухо Свену.

Свен отскочил от отца так быстро, словно увидел змею, нападающую на него.

- А что ей меня ждать-то было? – в голосе слышалось непонимание, а в глазах стояло недоумение.

- Я думал, ты и она…

- Так она ж твоя дочь! - Свену казалось, он сходит с ума. – Инга поведала мне.

- Ну да, - уверенно подтвердил Франмар. - Я ж не отказываюсь.

И до воеводы вдруг стала доходить вся нелепость этой ситуации, и он расхохотался.

- Так ты с гостями[2] из-за Варяжского моря[3] увязался на Волгу, чтобы удрать от греха подальше?! – иронично спросил Франмар. - А по что ты меня не запытал, а слушал бабьи разнотолки?! Инга навет на меня не наводила[4]. Но только она и правды всей не знала.

Не веря своим ушам, Свен слушал отца с замиранием сердца, не издавая ни звука. Во всем его виде, от приоткрытого рта с немного выпяченной нижней губой до упорного из-под нависшего лба и бровей взгляда, было удивление, недоверие и, в конце концов, восторг.

Ночью он никак не мог уснуть, крутясь в постели с боку на бок и тяжело вздыхая. Он думал, какую злую шутку с ним сыграл Один, а главное, Свен, пытался понять, зачем Боги сделали это с ним. Какого его предназначение?! Но об этом он подумает позже. А завтра?! Завтра ему нужно будет разрешить ту трудную ситуацию, в которой он оказался.

... Свен, задыхаясь от волнения, возбуждения и злости одновременно, несся к реке.

«Она должна знать, куда Инга увезла ее», - крутилась у него только одна мысль, пока он запрыгивал в лодку, пока греб, рассекая вёслами волны, и пока поднимался на холм к дому Эльды.

Дверь распахнулась настежь. Рагна вздрогнула и обернулась. В дверном проеме стоял Свен, буравя стеклянным взглядом пространство.

- Где она? - почти прорычал гость, сжимая кулаки.

- Гой еси[1], Свен. Проходи, что в дверях стоять. - Рагна старалась говорить тихо и спокойно, несмотря на то, что внутри всё сжималось от страха.

С выражением холодной ярости на лице Свен прошел в комнату. Сев на треногу и облокотившись руками на колени, он несколько минут изучал женщину вдоль и поперёк своими цепкими, колючими глазами.

- Ну? Где она? - в конце концов, повторил он вопрос, но голос стал немного мягче, вместо ярости в нём проскальзывали нотки досады и отчаяния.

Рагна удивленно-растерянными глазами изумленно смотрела на мощную шею Свена. От этого взгляда парень непроизвольно сгреб две подвески на кожаном шнурке в крепкую ладонь.

- Откуда у тебя этот крест? - надтреснутым голосом спросила женщина и вытянула вперед дрожащий палец.

- Не знаю, - немного смущенно ответил Свен, - я сколько себя помню, столько он у меня и есть. Наверное, отец подарил на моё рождение. Никогда не спрашивал. А...что?

Рагна поднялась с табурета, но ноги, став мягкими, подкосились, перед глазами поплыл туман, и женщина стала медленно стекать на пол. Свен, вскочив со своего места, одним прыжком оказался рядом с женщиной и, подхватив ее на руки, не дал упасть. Он положил её на длинную лавку, стоявшую под окном, и слегка похлопал женщину по щекам. Реакции никакой. Быстро оглядевшись, парень увидел в углу подвешенные пучки сушеных трав, косы чеснока и стоявшую на полу огромную кадку с водой. Движения Свена были резкие и стремительные - ковш с водой, брызги в лицо, похлопывания по щекам, раздавленный чеснок у носа женщины. Всё это дало результаты. Рагна открыла глаза, Свен облегченно вздохнув, расплылся в улыбке.

- Сынок, - тихо, одними губами, прошептала женщина.

- Нет, нет, нет, только ни это, - растерянно пробубнил он себе под нос, подумав, что женщина тронулась умом, и потом громко добавил, - я Свен. Ты Рагна, тётка Эльды. А Эльду мать увезла на кудыкину гору. Вспомнила?

Рагна глупо улыбалась, при этом растерянно хлопая глазами, но выглядела она совершенно счастливой.

xxx

Воевода Франмар находился в приподнятом настроении. В последнее время это были редкие моменты, когда он был в хорошем расположении духа. По ночам давали о себе знать старые раны, и он больше не чувствовал в себе былой силы. Порой ему казалось, что он ощущает какой-то особый запах старости и тления. И с каждым днём это становилось всё сильнее и тягостнее.

Франмар не беспокоился о старших сыновьях. Оба уже женаты, ребятишками обзавелись. Клан Франмарсонов укрепился через эти браки. Воевода уже несколько дней думал за северные земли от Старой Ладоги. Херсир Лэйф, конечно, спокойный, проблем никогда не делал, уклад[1] платил вовремя. Однако стар уже. Не сегодня завтра помереть может. Сынов у него нету. А зятья?! Возьмут власть в свои руки, и одному Одину известно, как они поведут себя по отношению к Альдейгьюборгу. И решил старый Франмар укрепить власть через еще один нужный ему брак. У Лэйфа дочь на выданье, можно и нужно было этим и воспользоваться. Но вот только Свен! Упрям же и своеволен. Но Франмар очень хорошо знал сына. Знал, что тот чрезвычайно горд и тщеславен. Знал, что только лестью можно его умаслить. Приказ жениться приведет к ярости, а вот лесть подействует, как бальзам. Лесть и посул[2] богатства.

- Миронег сказал, что ты искал меня, отец, - заходя в дом, сказал Свен.

- Не то чтобы искал, - ответил приятным медовым голосом Франмар, склонив голову вниз и несколько набок. - Думу тут думал. Ты полон кипучей энергии, стремишься к славе, к почестям.

Свен, не понимая, к чему клонит отец, смотрел на него исподлобья, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.

- Я к тому, что такого воина охотно примет в свою дружину не только Новгородский воевода, но и Великий князь Киевский.

Парень при упоминании Ингвара выпрямил спину, вскидывая голову, и резко опустил руки по бокам. Он крепче стиснул зубы и задержал дыхание, чтобы губы не разъехались в счастливой улыбке. Но от взора старого воеводы не ускользнул азартный, честолюбивый блеск в глазах сына.

- Наш род в родстве с Годославом[3]. Дед мой брательником ему был. Так что ты права имеешь на положение рядом с Великим Княже. Лучшим подтверждением будет твоё умение владеть оружием, сила, ловкость и ум. А понеже[4] бабы считают тебя еще и раскрасавцем, то уж точно кто-то из жен или наложниц княжеских словцо за тебя замолвит, - вставил Франмар с усмешкой. - Приметит князь, считай, ты в яблочко попал, не целясь. Будет тебе и слава, и почет, и богатство.

Свен был уже готов рассыпаться в благодарностях, но следующие слова отца стали для него как ушат ледяной воды на разгоряченное после бани тело.

- Только перед отъездом обручишься с младшей дочерью херсира Лэйфа.

При этом имени Свен почувствовал холод под сердцем, голова его стала невесомой, и горница медленно поплыла перед глазами.

- Я... Нет... Ни за что! – отчаянно выкрикнул молодой отрок. – Молод я еще! Ранние браки не в обыкновении у нас, по что я должен? Потом у меня Эльда, я слово дал, — повышая голос, он уже срывался на фальцет.

- Не кипятись, - спокойно говорил Франмар. - Кто говорит о браке? Я сказал об обручении, а брак отложим. Время отсрочки определим при сговоре. Дескать, невеста молода, да и жених отправляется в важное путешествие. А там видно будет, что и как. Всякое случится может - захворает молодуха и помрет или разбой какой. А Эльду еще сыскать надобно.

У Свена отлегло от сердца, но он терялся в догадках, зачем отцу понадобилось это скоморошество. Словно прочтя его мысли, воевода объяснил:

- Нет веры у меня Лэйфу, вернее, его зятьям. А так, после обручения твоего они в родне с нами будут, в спину нож не воткнут. Понимать надо!

И сказав это, он поднял указательный палец вверху и сделал многозначительное лицо.

- Завтра же поедем в сваты. Опосля[5] можешь и до Киева выдвигаться.

… Свен стоял у короба с одеждой, не зная, во что облачиться. Миронег, развалившись на полу и положив голову на поставленную на локоть руку, бросал непристойные шуточки.

- Возьми у сестры сарафан, девица эта, как её бишь по имени, сочтет тебя псом бродячим и даже не выйдет на смотрины.

- Ага, - скривил рожу Свен. - Моя б воля, я бы так и сделал, да позором семью покрою.

- Тогда шкуру медведя нацепи, как "Рыжий бык".

- Я же не берсерк, хотя, спрашивается, чего не подался тогда, сейчас не было бы такой неловкости.

- Тогда иди нагой, какая разница когда она увидит твоего «жеребца» на смотринах или после обряда, когда ты её на спину опрокинешь? – Миронег, уже не сдерживая смешки, ржал во всё горло.

Свен сделал вид, что пропустил мимо ушей слова друга и, не став с ним спорить, лишь раздражённо дёрнул плечом.

Он в сопровождении Миронега вышел во двор к ожидающему его отцу. Франмар оценивающе рассматривал сына с ног до головы. Его мало волновала одежда, в которую облачился Свен, воевода рассматривал кожаный пояс, на котором висел увесистый кошель и кинжал с богато инкрустированной ручкой. Медленно поднимая взгляд, он остановил его на массивном ожерелье из сплетенных металлических нитей в виде Ермунганда[6]. Свен, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу, засунул два больших пальца за пояс, тем самым демонстрируя отцу золотые браслеты на запястьях.

Франмар одобрительно кивнул и, сняв с пальца кольцо, протянул его Свену. Это было широкое золотое украшение с плоской вставкой посередине, на которой красовался крест, выложенный из адамантов[7] и баусов[8].

- В благодарность, - улыбаясь, сказал воевода, - за то, что ты согласился на этот союз, так важный для нашего клана.

- О чем говорить, отец, мы же семья.

Свен надел перстень и обнял отца, ладонью постучав три раза по его спине.

Спускаясь по холму к воде, Свен еще из далека увидел средних размеров ладью.

"Да уж, тятька явно желает показать свою связь с Киевом. И лодию[9] взял, а не драккар", - промелькнуло у Свена в голове. – И сам вырядился, как словенин[10].