ПОЛЕВОЙ СЕЗОН
Глава 1
Неделю назад наша геологическая партия начала свой полевой сезон. Радостное событие, которое мы ждали всю зиму, наступило обычно и буднично. Утром мы сдали постельное бельё коменданту общежития тёте Кате. Собрали личные вещи, сложили их в рюкзаки. Находиться в опустевшей комнате не хотелось. Ожидая указаний, слонялись из угла в угол по общежитию.
Некоторые от безделья загоняли кием бильярдные шары в красном уголке. Игра не клеилась. Азарта не было. Поглядывали в окно. Ждали Клепикова, геофизика, который что-то задерживался.
Наконец к дому подъехала машина. Хлопнула входная дверь в коридоре и послышались быстрые шаги. Дверь красного уголка была открыта. Клепиков (это был он) заглянул в комнату, сказал отрывисто:
– Кончайте стрельбу. Грузите свои манатки в кузов.
– Тебя только за смертью посылать... – начал было Женя Пастухов, смуглый стройный парень лет двадцати двух, неугомонный искатель приключений. Он с иронией поглядывал на запыхавшегося Клепикова, который был старше его лет на восемь.
В отличие от него Клепиков выглядел слишком упитанным, на юмор реагировал без тонкостей, брал напором характера
– Машина сломалась, осел вислоухий, – оборвал он Евгения без дипломатий.
– Не вешай лапшу на уши. У Семёновой, наверное, чаи распивал, – не отставал Пастухов, желая потешиться и повеселить других.
– Что тебе объяснять. Был дубиной и останешься. Живей бросайте вещи в машину. Я сейчас на склад поеду, – повторил Клепиков и вышел.
– Смотри раскомандовался. Хлебом не корми. Пойдём, а то сдуру уедет, придётся нам на себе рюкзаки тащить, – сказал Таялов, рослый парень с удивительно атлетической фигурой. Он располагал к себе всех своим дружелюбием.
Мы не спеша направились вслед за Клепиковым.
Женя, одетый в модную разноцветную нейлоновую курточку, дразнящим попугаем залез в кузов машины, принимал у нас рюкзаки.
Клепиков сидел в кабине машины и о чём-то разговаривал с шофёром.
На улице было прохладно. В огородах лежал снег. За долгую северную зиму снег впитал в себя грязь и копоть.
– Куда едем на мороз? – обронил с грустью Таялов, вспомнив, наверно, про юг, из которого он к нам приехал.
– А мне лучше в тайге сопли морозить, чем здесь клопов кормить, – отозвался Женя, подойдя к борту, нагнувшись, он попытался снять с меня шапку, – всё что ли?
– Гитара твоя осталась в комнате, – сказал я, улыбнувшись Пастухову, и ударив его, шутя, по руке.
– Пусть пока полежит, – Женя постучал поверху кабины машины, пританцовывая, как циркач. Его длинные волосы разметались от ветра.
Дверка кабины открылась. Клепиков встал на подножку и заглянул с созерцающим начальствующим видом в кузов.
– Поедешь со мной, – приказал он Пастухову.
– Здрасте, я ваша тетя, а почему я? Я что грузчик?
– За вещами будешь смотреть.
– Да кому они нужны?
Клепиков выругался и хотел что-то сказать, но вмешался Таялов:
– Женя, поезжай, не выступай, или хочешь, я поеду. На складе побросают в машину дырявые палатки и гнилые спальные мешки. Им всё равно, а нам жить.
– Ладно, уговорили. Я не гордый. Если надо поеду.
– Балда ты, – сказал ему Клепиков, – голову морочишь. Время с тобой только теряешь.
– Ну, ты, валенок, молчи, – недовольно ответил Пастухов, на дюйм приближаясь к Клепикову.
Мы видели его спину, она передвигалась, как сверкающий красками памятник, готовый опрокинуться и сорваться с пьедестала спокойствия.
Лицо Клепикова покраснело. Он схватился рукой за борт кузова, затем отшатнулся назад. Видно было, что Клепиков сдерживает себя. В другое время перепалка этим не кончилась. Дошло бы до ругани. Но Клепиков торопился.
– К двум часам придёте к Управлению экспедиции. Не опаздывайте, – сказал он нам.
– Сань, – гитару мою возьми, не забудь, – попросил Пастухов Александра Блатного. Машина уехала.
***
Через три часа мы уже тряслись в кузове бортовой машины. Лежали на тюках свёрнутых палаток. Отъехали за полтора часа от посёлка по трассе километров сорок, затем свернули на зимник и проехали ещё километров шесть. Наконец машина остановилась. Шофёр заглушил мотор.
– Слезайте, приехали! – весело сказал он нам.
Побросали груз с машины прямо в снег с ослепительной белизной. Вокруг стояла необычная тишина. Сопки кое-где были прикрыты лесом.
Машина уехала. Завхоз с Клепиковым пошли выбирать место для лагеря.
Мы взяли топоры и стали рубить тонкоствольные лиственницы. До вечера нужно было успеть поставить палатки на восемь человек.
По погоде одетые в телогрейки. Но, как начали рубить, сразу их поснимали, остались в свитерах, так как стало жарко.
Клепиков взял ружьё, что-то сказал завхозу, пошёл в сторону сопки. Когда он проходил мимо нас, мужики, бросив на мгновение работу, проводили его взглядом, но ничего не сказали.
Таялов и Блатнов расчищали снег до земли на месте установки палаток.
Блатнов был без шапки. Он её не носил зимой. Волосы его были светлыми густыми. Глаза голубые. Коренастого телосложения. Ему было лет тридцать. Родом из Смоленщины.
Настал долгожданный день, когда наш отряд оставил базу, перекочевал на новое место, в долину ручья Радостного, где нам предстояло провести весь полевой сезон.
Было нас четверо рабочих и трое геофизиков. Расположились мы в двух палатках. Со мной жили двое молодых парней, школьники из посёлка Ягодное, и повар Леонид. Во второй палатке жили Голованов, Клепиков и Клава Семенова. Наши палатки стояли недалеко от ручья.
Начался июнь. Мы находились в широкой долине. Вокруг нас были сопки.
Лиственницы радовали глаз своей нежно-зелёной хвоей. С веток прыгали белки. Возле ручья разросся тальник, где прятались стаи куропаток. Дурманили голову запахи багульника. Цвела шикша, брусника, голубика. На склонах сопок очень много было цветов прострела. В зарослях кедрового стланика кричали кедровки. Пекло солнце. Появились комары. Они не давали нам покоя.
В палатке в трехлитровой банке была налита маслянистая белая жидкость от комаров. Ей растирали лицо, шею, а также руки. Мазь отпугивала комаров, но они кружились рядом. Мазь помогала до первого пота. Стоило только вспотеть, как сила её пропадала. Комары впивались в лицо, залетали при дыхании прямо в рот. Глаза щипало от мази. Сверху лица мы набрасывали мелкую чёрную сетку накомарника, но это помогало мало.
Так как наш отряд был небольшим, первое время работали все вместе. Клепиков стал добродушным малым, исчезли с лица чванство и важность, с шутками и прибаутками он переносил нивелир. Мы же устанавливали в створе профильной линии вешки с кусочками белой материи, которую привязывали сверху.
Клепиков смотрел в нивелир и рукой показывал нам, где нужно устанавливать вешки.
Вешки заготавливали из молодых лиственниц, безжалостно срубая их под корень и обстругивая топором зелёные ветки. Приходилось также срубать всё, что росло в створе. Таких профильных линий нужно было пройти три вдоль долины длиной по два километра и три поперёк долины длиной по одному километру.
На обед всегда приходили в лагерь. Повар готовил нам обед в основном из консервов. Ели баночные щи и борщи. За хлебом ходили по очереди в посёлок, который находился примерно в пяти-шести километрах в следующей долине за сопками.
Леса в долине было мало. Виднелись отвалы от старых горных выработок. Они заросли травой и буйно цветущим осотом. Из песка и гальки местами торчали куски погнутых рельсов, листы железа.
Я, проходя мимо, смотрел на искорёженную местность долины, и, думал, как долго ещё будет лечить время нанесённые земле раны. Видимые следы горных работ на поверхности это лишь маленькая частица, сколько же спрятано в земле в выработках железа: рельсов, вагонеток, ломов, кайл, лопат, которых никто не вытаскивал.
Я останавливал свой взгляд на полузасыпанных сводах шахт, что навечно спрятали тайну проходки, давно обвалив и засыпав штреки, рассечки, осевшей с годами землей.
Ставить вешки на жидкой глине эфельных отвалов было опасно. Можно было провалиться в трясину. Такие места мы обходили стороной, ставя вешки с краю.
Заканчивая проходку центральной продольной линии, мы подошли вплотную к действенному лесу. Местность стала выше. На террасе рос вековой лес. Лиственницы были толстые, одному не обхватить ствол. Несколько таких гигантов встали на нашем пути. Топорики у нас были маленькие охотничьи. Рубить такие стволы ими было невозможно. Да как-то не поднималась рука на таких красавцев – богатырей, что, расставив свои длинные ветки, как мохнатые лапы, устремились вверх. Нужно было закинуть назад голову, чтобы рассмотреть край неба сквозь ажурную сеть ветвей.
Мы бросили свои топорики и решили прогуляться по лесу. Я пошёл с Виктором, Сашей. Клепиков, Клава остались поджидать Голованова. Он немного отстал от нас.
Светило солнце, проникая своими лучами вглубь леса. Тревожно свистнул и прыгнул на ствол лиственницы бурундук. Прячась за ветку, он смотрел на нас своими маленькими глазками. Хвост у него был пушистый.
Мы вышли на поляну. Кругом торчали пни, почерневшие от времени. Сзади раздались крики, нас звали, пришлось идти обратно.
– Что разбежались по лесу, словно по грибы пришли? – сказал недовольно Клепиков, убивая с ожесточением вдобавок комара на своем лбу.
Мы подошли поближе к сидящим геофизикам.
– Сбегайте кто-нибудь за пилой, – попросил вежливей и интеллигентней Николай Иванович, обращаясь к нам.
– Что будем пилить, – высказался я нерешительно, – а нельзя как-нибудь обойти?
– Ты, что предлагаешь нивелиром сквозь дерево смотреть? – Клепиков засмеялся, черты его лица отразили выразительную мимику из комических морщин, – отмочил студент. Как скажет, хоть падай!
– Да это не кустарник рубить, – вставил веское слово Голованов, – попотеть придется.
Виктор и Саша стояли рядом со мной. Ироническая улыбка бродила по их лицам.
– Можно мы вдвоем сходим? – попросил Виктор.
– Ладно, идите. Только быстро. Одна нога здесь, другая там.
Ребята заверили, что вернутся быстро и исчезли в чаще леса.
– Понабрали мелюзгу в отряд, работать некому, – Клепиков сломал в руках сухую ветку.
Глава 3
Где-то горела тайга. Западный ветер принёс запах гари. Воздух смешался с дымом, образуя угарные туманы, которые заволакивали низины распадков и долин. Солнце расплывалось неясным диском. Лишь временами, когда менял направление ветер, легче становилось дышать. Пожары пригнали медведей.
Начальник партии – красивая женщина средних лет приехала к нам и рассказала, как Мишка-шурфовщик налетел на медведя в распадке.
У него было охотничье ружьё, заряженное дробью. Встречи с медведем он не ожидал. Столкнулись почти вплотную. Медведь от неожиданности заревел, но дорогу не уступил и пошёл на шурфовщика.
Миша словно прилип ко мху, не мог даже сделать шага от страха. Медведь на него навалился. Сломал ружье. Ободрал когтями лицо, сломал ему три ребра и, потерявшего сознание человека, прикрыл валежником.
– Подумал, наверное, что мёртвый и решил подождать, когда протухнет, – сказал Николай Иванович, снимая очки, чтобы протереть их, так-как-почему-то вдруг разволновался.
– Ужас! – подтвердила его слова Лариса Николаевна, она достала из своей сумочки платочек, припудрила им свои щёки, чтобы не потели от жары; её крашеные белые волосы сильно выделялись на фоне голубого костюма, и продолжила свой рассказ: я была в райцентре, когда мне сообщили. Миша очнулся. Приполз в лагерь. Хорошо машина была на базе. Сразу отвезли в больницу.
– Это он его за ружьё помял, за браконьерство, – высказался, усмехаясь, Клепиков.
– Разве на консервах проживёшь, – проворчал Леонид, – подбрасывая веток в костёр.
В котле, стоящем на нескольких камнях, закипала вода.
– Оскомину уже набили на щах и борщах с сухой картошкой, – добавил он.
– На подножный корм пора переходить, – поддержал его Клепиков, рассуждая, – сейчас бы свежатины. Куликов вон сколько летает, да разве их карабином собьёшь. Ружьё надо.
– Пока ты будешь ходить с ружьём, и смотреть в небо на куликов, как раз на Топтыгина наскочишь, – сказал Николай Иванович.
Мы рассмеялись.
– Никакой охоты. Даже не думайте. Хватит мне случая с Никитиным. Меня, наверное, с работы снимут, – Лариса Николаевна замахала руками.
***
По крутому склону сопки поднималась тропинка, вилась змейкой. Я шёл, не торопясь, временами останавливаясь, осматривая склон сопки.
Растительности на такой крутизне почти никакой не было, лишь наверху зацепились каким-то чудом кусты кедрового лапника. Рядом с тропинкой остались следы от гусениц бульдозера, они срезали своими острыми башмаками землю, а дальше обрывались. Складывалось такое впечатление, что-когда-то здесь слетел бульдозер с сопки.
Наверху сопки соединялись хребтом. В посёлок можно было пройти несколькими путями. По вершине перейти через седловину маленького распадка ко второй сопке, а затем спуститься вниз по склону, либо идти вниз по узкому ущелью между сопками.
Я раздумывал, как мне лучше продолжить путь. На верхушке сопки во многих местах были пройдены разведочные канавы, заросшие со временем брусничником.
По ущелью проходила просека. Кое-где остались унылые покосившиеся столбы линии электропередачи. Провода были оборваны. Куда шла эта линия сейчас трудно понять. Может быть, она в прошлом давала ток в долину ручья Радостного для работы промприборов и шахт. Просека заросла колючими кустами шиповника.
Я решил спуститься вниз по просеке. Но кочки во мху мешали идти. Ноги проваливались вниз как в вату, то натыкались на твёрдые выступы пней или сгнившие стволы деревьев. Затем, когда я вышел на исток ручья, сапоги застревали в раскисшей жиже ила.
Вдруг я увидел следы от копыт. Следы были узкие и глубокие. Я догадался, что это следы оленя. Я свернул вправо и пошёл по дороге. Дорога шла по склону сопки. Кедровый стланик рос от дороги и до самой верхушки сопки. Ущелье сомкнулось сплошной стеной лиственниц.
За поворотом дороги показался посёлок. Одноэтажные дома барачного типа, гараж, кучи металлолома на отвалах. Обнесённый сеткой склад смазочных материалов, ШОУ. Речка, текущая через посёлок. Всё это создавало контрастную картину натиска человека на природу.
Дорога вывела меня прямо к берегу речки. На другом берегу метров на пять уходил в воду разрушенный мост. Вода в речке была прозрачной, течение тихое.
Я свободно перешёл речку вброд. Зашагал по дороге мимо здания котельной к магазину. На другом берегу речки виднелась конюшня, где мы весной так неудачно пытались подковать лошадей.
Около магазина была почта и стоял двухэтажный жилой дом. Я ещё не приблизился к магазину, как услышал истошный женский крик, который словно резанул изнутри. Ускорил шаги.
То, что я увидел, невольно вызвало у меня улыбку. Четверо мужчин несли женщину довольно крупного телосложения. Она была пьяной, отбивалась от них, пытаясь вырваться, голосила на всю улицу. Собралось человек десять любопытных. Стояли у крыльца магазина.
– Куда, язвы, вы её тащите? У неё же муж есть, вот он вам рёбра пересчитает, – кричала им вслед рабочая магазина, одетая в синий халат.
Глава 4
Несколько дней идёт, не переставая, дождь. Он то усиливается, льёт как из ведра, то, кажется, стихает, сыпет мелкими каплями. Но напрасно Леонид осматривает небо. Оно серое. Тучи низко нависли над долиной, сползли с сопок. Бродит по распадкам туман.
Нам уже надоело отсиживаться в палатке. О работе, конечно, не может быть и речи. Все наши приборы не приспособлены для работы в таких условиях. Да Голованов и не настаивает. Настало время дождей. Каждый из нас представлен самому себе.
Я часами читаю учебник английского языка. Старательно выполняю упражнения. Хороший учебник! Доступно и понятно написан.
Саша и Виктор спят, наверное, все двадцать четыре часа в сутки, дружно посапывая, поворачиваясь с бока на бок. Интересно, как они не отлежали свои кости на досках. Вот лежебоки!
Одному Леониду не сидится на одном месте. Он ненадолго выйдет из палатки, когда стихнет немного дождь. Слышно, как он рубит сучья.
Притащит целую охапку нарубленных веток, положит их около печки, а некоторые прямо на печку сушиться. Потом откроет дверцу печки и проволокой пройдётся по мерцающим углям, сбрасывая золу вниз сквозь колосники. Затем накладывает в печку обрубки сучьев и веток.
Весело пылает огонь, озаряя его задумчивое лицо, и потрескивают от жара сучья. Если бы не Леонид, закоченели бы мы от сырости и холода. Не тёплые дожди на севере. От ненастной погоды ужасное настроение, не рассеивается скука, тесным кажется пространство в палатке.
***
Моросит дождь. Мох под ногами мягкий. Мы идём, по возможности обходя кусты, чтобы меньше промокла одежда. Но не всегда это удаётся. Приходится продираться сквозь заросли кустарниковых ив, и тогда градом сыплются капли с веток на лицо и руки, а также на штормовку.
Злые комары впиваются в лицо. От них нет спасения. Хорошо, что временами усиливается ветер и относит полчища кровожадного гнуса. Но слабеет ветер, и комары наседают снова, не дают покоя. Кожа на лице и кистях рук местами вспухла и расчёсана до крови от комариных укусов.
Впереди показались отвалы. Я скользнул взглядом по откосу сопки, где мы с парнями встретили кладбище. Но отсюда ничего не было видно, местность скрадывалась лесочком, туманом, казалась, земля прятала тайну.
– Леонид, откуда здесь могилы? – спросил я, задержав шаг, показывая рукой в сторону сопки.
Леонид посмотрел на меня искоса, о чём-то подумал, видимо, не очень приятном, и неохотно ответил:
– Посёлок здесь был.
– А где дома? – заинтересовался я.
– Разве не видишь вся долина перемыта промприборами. Посёлок сломали, а кладбище не тронули, оно чуть выше было и ближе к сопке.
– Леонид, а почему ты ничего не рассказываешь о лагерной жизни? – допытывался я с дотошностью следователя. Другой бы на месте Леонида не выдержал, послал бы меня подальше.
– А что рассказывать? Что было, того не вернёшь. Когда нас освобождали, мы подписку давали, чтобы ничего не рассказывать.
Леонид замолчал, я не стал его больше донимать вопросами, хотя не очень-то верил его объяснению.
Мы свернули немного в сторону, перешли через мутный ручей, вышли к заброшенной дороге, пошли по ней.
Когда проходили мимо того места, где мы с ребятами сидели у костра, я невольно остановился. Дождями смыло золу, лишь не догоревшие ветки говорили о том, что здесь был костёр. На том же месте лежало бревно, но котелка не было. Я внимательно осмотрел все вокруг.
– Леонид, как ты думаешь, можно прожить в тайге, если уйти от людей?
– Зачем от людей уходить? Что-то я тебя не понимаю. – Леонид посмотрел с удивлением на меня, потрогал себя за бородку, вытаскивая из волос запутавшегося проныру комара.
– Допустим, если у человека обида на весь мир, и он захотел жить в лесу, – пытался я объяснить свою философию, продолжая путь.
– Тайга шуток не любит, – коротко ответил он мне, обходя лужи.
– Конечно, нужно пищу и жилье, – согласился я, оглядываясь по сторонам, рассматривая еле видимые сопки. И, размышляя как сам с собой, добавил: – охотники и лесники, если надо в тайге проживут, не пропадут. Им только надо пополнять запасы патронов, хлеба…
– Всё равно они редко, но встречаются с людьми. Один в лесу с ума сойдёшь.
– Долго ли нам ещё идти?
– Немного осталось.
Леонид поправил лямку рюкзака на плече, подмигнул мне. Любопытство самое сильное чувство. Я не верил, что могу потрогать руками настоящее золото. Леонид шёл впереди, я за ним.
Хотя по календарю была середина июля, холод пронизывал тело. Из палатки нас в такой необычный поход вытащила скука.
Хмурое ненастное небо сгущало тучи, но веселее и ярче смотрелся мох и багульник, расстилающиеся ковром сразу за отвалами. На лиственницах, что изредка нам попадались на пути, ажурные ветки усыпаны прозрачным бисером дождевых капель, а иголки, казалось, распустились заново, они так напились воды, что разбухли от влаги. Проходя мимо, я сорвал несколько пучков иголок и надкусил их зубами. Вкус ароматной хвои немного отдавал горечью.
– Давно я здесь не был, – проронил Леонид. Он остановился и стал осматриваться по сторонам.