Он приходит всегда одинаково: с гулом под кожей. Словно что-то пульсирует в бетонных стенах. Будто весь мир — живая машина, но кто-то выключил инструкцию. Ты видишь коридор. Мерцающий свет. Запах железа. И двоих мужчин. Один из них ранен, другой держит ребёнка за руку. И ты не знаешь, кто они. Ты просто смотришь. Ты — не внутри. Но всё чувствуешь.
— Быстрее, — кричит один из них. Не тебе. Другому.
Он будто измотан жизнью и страхом одновременно. В глазах — решимость. На руке — кровь. Чужая.
Ты не слышишь имён. Но один из них вдруг смотрит прямо на тебя. На мгновение кажется — он тебя видит. Как будто знает, что ты здесь. Как будто ты — часть этого. Или был.
Вспышка.
Реальность вздрагивает. Плывёт, как в глубокой воде. Потолок дрожит, пол исчезает на мгновение. Мир оборачивается внутрь себя, как свёрнутая спираль.
Они спорят. Один тянет другого. Ты не слышишь слов — только глухой гул, как будто снаружи вселенная трескается по швам. Но вдруг одно слово доносится чётко, звонко, будто прошито сквозь сон:
— Не называй его имя. Никогда. Даже ей.
Ты не знаешь, о ком речь. Но сердце сжимается. Ты видишь мальчика — лет пяти.
Он смотрит прямо в тебя. В его глазах — не детство. Там что-то… старше. Он не боится. Он просто ждёт.
Вспышка. Свет. Рёв. Что-то рушится.
Ты просыпаешься с ощущением, что вот-вот должен был вспомнить что-то важное.
Как будто всё это происходило не когда-то. А в тебе.
Часть 1. Зеркало.
Спортзал был почти пуст.
Редкие звуки — глухой удар груши в дальнем углу, тихое скольжение подошв по прорезиненному полу, стук гантели — не мешали тишине. Они были частью ритма, а не его нарушением.
Свет здесь был резкий и ровный, лампы выжигали чёткие границы между телом и тенью. В одном из зеркал — тонкая фигура. Девушка. Стоит, слегка подалась вперёд, локти расслаблены, руки опущены.
Лиза.
Её светлые волосы собраны в низкий хвост, лицо — почти без выражения. Немного веснушек на скулах. Взгляд — прямой, напряжённый, будто она смотрит сквозь отражение. Не на себя. На то, кем могла бы стать. Кем не позволила.
Футболка прилипает к позвоночнику. Под кожей — стальные сухожилия. Тело крепкое, собранное, как машина. Чужое мужскому взгляду не потому, что закрыто — наоборот, открыто. Но в нём нет приглашения. Только контроль.
Её взгляд — холодный. Не от злости. От фокуса. Такой взгляд был бы у хирурга, у агента, у человека, который умеет нажимать на спусковой крючок и не моргнуть.
У двери кто-то появляется — высокий мужчина, офицер. Он останавливается, смотрит.
Делает шаг. Замирает. Словно хотел что-то сказать — но передумал.
Он не один. Это повторяется с разными. Новобранцы, кураторы, даже те, кто не боится никого. Они смотрят. Дольше, чем должны. Но не говорят.
Лиза знает. Она видит это в зеркале. Но она не отворачивается.
Пот скапливается под ключицами. Пальцы сжимаются. В этот момент в её голове звучит только одно:
Ты соберёшь их.
Или никто не соберёт.
И тогда — всё начнётся заново.
Она поворачивается, бросает полотенце на плечо и выходит, не оглядываясь.
Часть 1. Зоопарк
Запах резины, пыли и мятного мыла от перчаток до сих пор ощущался на пальцах. Лиза шла не спеша. На ней были чёрные спортивные брюки, обтягивающая тёмная водолазка и длинное пальто, не по погоде — просто привычка закрываться. Город был серым. Ветер тянул по улицам сорванные рекламки, чайки кричали над морем. Она свернула в сторону зоопарка — короткий путь, но любимый. Даже в её новой жизни, где всё было построено по секундам, она позволяла себе пару минут вольности.
Запах старой пыли, влажного бетона и железа. В воздухе — вялый запах корма и чужой тишины. Зоопарк в начале весны — место, где всё будто на паузе: ни людей, ни звуков, только дыхание замедленного мира.
Лиза остановилась присесть на скамейку у полутемного вольера.
Чёрная пантера. Ещё детёныш. Щенок с длинными лапами, покусанным ухом и растрёпанной шерстью. Лежал, не двигаясь. Глаза — огромные, золотистые, почти человеческие.
Он не реагировал. Ни на стук, ни на шорох. Смотрел сквозь стекло, будто давно перестал надеяться, что снаружи кто-то смотрит на него всерьёз.
Часть 2. Пантера.
— С детства всё не по-честному, да? — раздался голос рядом.
Она обернулась. Рядом на скамейке уже сидел Тёрнер. Светлые, вьющиеся волосы торчали в разные стороны. На лице — вечная улыбка, та, от которой даже серьёзные люди теряли бдительность. Он держал в руках бумажный стакан с кофе и смотрел прямо на котёнка.
— Он просто маленький, — тихо сказала Лиза. — Он не может сказать, что ему больно.
— Мог бы — всё равно бы не послушали, — пожал плечами Тёрнер. — Мы же тоже не могли. Когда только всё начиналось.
Она кивнула. Между ними была тишина — комфортная. Та, что рождается не из молчания, а из понимания.
— Ну признай, ты не думала, что встреча с агентом особой категории будет происходить среди лягушек, тапиров и маленьких котят.
— Это не котенок.
Он встал между ней и клеткой, не сводя взгляд с пантеры.
— Символично, да? Маленькая большая беда, сидит за стеклом, никого не трогает, а никто не рискует тронуть её первым.
Лиза промолчала.
— Его не выпускают, — продолжил Тернер. — Говорят, слишком тихий. Слишком наблюдающий. Не как надо.
— И?
— И я подумал — ну прям ты, в подростковом возрасте.
Лиза с трудом сдержала полуулыбку. Он всегда умел пробить её броню одной фразой. Так неуместно, что становилось точно.
— Ты следил за мной?
— Я? Да ты что. Это была чистая интуиция. И чуть-чуть досье с твоим именем и последним местоположением. Совсем капелька.
Он покосился на неё, уже без улыбки, чуть мягче.
— Мы вытащим его, — сказал он вдруг.
— Пошли. Гарри нас ждет в штабе. Ой, ну не смотри на меня так, сама знаешь, я никогда не шучу.
Они ушли. Но в памяти Лизы осталась эта клетка. И взгляд. Такой же, как когда-то был у неё самой. До того поезда. До тех слов.
Часть 1. Прощание.
Солнце поднималось медленно, жарко, как будто тащило за собой весь июль. В кухне пахло мятным чаем и свежеиспечённым хлебом. В комнате царила тишина —
натянутая, как простыня в день отъезда. Хелен сидела за столом, перебирая чайной ложкой в чашке. Лиза — напротив, молча, с прямой спиной. На полу стоял чемодан. Он был не слишком большой. Она не взяла много.
— Ты положила крем от солнца? — спросила Хелен, не поднимая глаз.
— Угу.
— И аптечку?
— Да, мам.
— Только, пожалуйста, не потеряй опять зарядку. Гарри сказал, у него старые розетки.
— Я поняла.
Они говорили ровно. Правильно. Как положено. Как будто обе знали:
стоит только сдвинуться — и появится трещина. И за ней — что-то, что не должно быть сказано.
— Ты всё ещё не уверена? — спросила Лиза.
— В тебе — всегда уверена, — ответила Хелен. И на этот раз посмотрела на дочь.
— Просто я давно не видела Гарри.
— Он твой брат.
— Именно. Поэтому я и волнуюсь.
Лёгкий шум за окном. Машина. Хелен встала, будто по команде, прошла в коридор и выглянула.
— Он приехал.
— Я собрана.
— Знаю.
Гарри был таким же, каким Лиза помнила его с детства. Добавились поседевшие виски, складка между бровей. Но голос — всё тот же. Голос, знакомый по разговорам в ночь. По утрам с кофе, когда весь мир казался возможным. Такой же собранный. Уверенный. Только сейчас — чуть мягче.
Он не сразу вошёл в дом. Сначала достал из машины бутылку воды. Проверил багажник. Плотно ли закрыт. Не спешил.
Часть 2. Гарри.
— Привет, — сказал он, когда дверь открылась. Голос всё такой же. Тихий. Нужный.
— Привет, Гарри, — Хелен улыбнулась. Натянуто. Но по-настоящему.
— Давно не виделись.
— Ты не изменился. Всё тот же.
— А ты… всё та же красавица.
— Ой, да перестань, — усмехнулась она, будто отмахнулась. Но в глазах — дрогнуло.
Он взглянул на Лизу — и кивнул.
— Ты — Лиза.
— Ты — Гарри.
— Сходимся. Чемодан тяжёлый?
— Нормально.
Он поднял его без усилий. Как будто это был мешок с воздухом.
— Всё будет хорошо, — сказал он, глядя на Хелен. — Как и договаривались. Лето. Море. Плавание. Еда. Немного книг. Поступление не за горами — пусть проветрит голову.
— Надеюсь, — кивнула она.
Лиза стояла в дверях, чувствуя странное волнение. Будто уезжает не на юг, а куда-то за край знакомой карты. Она обернулась — и вдруг увидела, как Хелен задерживает взгляд на ней дольше, чем надо.
— Я в порядке, — тихо сказала Лиза.
Хелен подошла и крепко обняла её.
— Просто вернись. Вернись — и будь счастлива, слышишь?
— Ты как будто провожаешь меня в космос, мама.
— Иногда материнство — это и есть полёт в космос. Без страховки.
Когда они сели в машину, Гарри включил кондиционер и спросил:
— Хочешь музыку?
— Нет. Просто тишину.
— Много тишины будет впереди, — сказал он. Не грубо. Просто, как факт.
Машина тронулась. Лето началось. Всё выглядело обычным. Настолько обычным, что казалось — это сон.
Часть 3. Поезд.
Поезд уходил на юг. Пейзажи за окном сменялись медленно — леса, луга, редкие деревни с покосившимися заборами и полузаброшенными станциями. В вагоне было душно.
Лиза то и дело прикасалась лбом к прохладному стеклу, будто в надежде охладить мысли.
Гарри сидел напротив, с планшетом. Почти не говорил. В нём было что-то от железа: надёжность и холод. Лиза тоже молчала. Слушала стук колёс. Думала. На коленях — сумка. Внутри — дневник, книга, телефон и тот самый листок. Ребус. Она не открывала его с той ночи. Но не могла выбросить. Он жёг её не так, как ожог. А как чужой ключ в кармане. Напоминание, что тебя когда-то пустили внутрь — чтобы потом выгнать. В груди — не слёзы. Комок. Плотная, застывшая злость. Имя всплыло само. Вейн. И вместе с ним — тишина.
— Ты совсем выросла, — сказал Гарри. — Мама говорила, ты упрямая. Похоже, не врала.
— Это должен быть комплимент?
— Если хочешь — пусть будет. - ответил он с коротким смешком.
Поправив свисающую прядь светлых волос, она снова попыталась всмотреться в мелькающий пейзаж за окном.
— Мы почти не виделись, — заговорил Гарри спустя пару минут. — Но я помню, как ты сбежала из дома. Тебе было лет шесть. Сказала, что «взрослые скучные». Он усмехнулся.
— Ты была в сапогах не по размеру и в папиной ветровке.
Часть 1. Штабные будни.
После зоопарка тишина в штабе казалась искусственной. Воздух — прохладный, очищенный, без запахов. И всё же Лиза чувствовала, будто всё внутри пахло стеклом, бумагой и ожиданием. Здание выглядело как административный центр: серый фасад, скромная табличка, охрана на входе, металлический детектор. Но под ним, в нескольких уровнях под землёй, начинался настоящий мир Лизы. Мир после поезда. После Вэйна. После всего.
Двери сканера щёлкнули. Она прошла внутрь, Тёрнер шёл следом, всё ещё потягивая свой вечно горячий кофе. На подземном этаже их уже ждали.
— Хантер. Тёрнер. В кабинет шестой, — сказала девушка с планшетом, не поднимая глаз.
Они с Тернером прошли сквозь вестибюль, миновали пару пустых коридоров — он всё шутил, она всё молчала. Так у них всегда.
— Хочешь угадаю? — сказал он, когда открылась дверь в зал брифингов.
— Давай.
— Кто-то что-то где-то видел. Всё искажено. Координаты обрывочные. А мы — опять добровольцы.
— Ты забыл «кроме нас никто не справится».
— Ну это уже не шутка. Это стиль управления.
Часть 2. Всё кроме тишины.
Внутри их уже ждали. Один из кураторов поднял глаза. Остальные продолжали читать свои экраны. Трое. Один постарше — Глин, один безымянный — только в чёрном, и женщина в сером пиджаке. Она говорила первой.
— Сканеры зафиксировали активность. Южный пояс. Сектор 9-А. Территория бывшего электромеханического завода. Заброшен с 2044 года.
Лиза подошла ближе. На экране — мутные фото, термокарта, электросбои.
— Аномалия стабильная?
— Нет. Она движется. Но внутри — пусто.
— Это физическое существо? Или поле?
— Мы не знаем. Но там что-то собирается.
Тернер присвистнул.
— Выглядит, как начало новой Зоны, — сказал он.
— Это и есть подозрение, — кивнула женщина. — Уровень допуска — вектор. Вы — первая группа.
— То есть нас опять двое?
— Пока что.
Лиза перевела взгляд с экрана на кураторов.
— Кто задал сигнал?
— Не сигнал. Шум.
— Электрический?
— Когнитивный. Люди, находившиеся поблизости, жаловались на «внутреннее дрожание».
Один — попытка самоповреждения. Описал, что чувствовал «чужую память под кожей».
Тернер тихо выдохнул.
— Обожаю такие формулировки.
— Протокол стандартный, — сказала женщина. — Сбор, наблюдение, первый контакт — при наличии. Она задержала взгляд на Лизе.
— Ты — ведущая. Он — прикрытие. Связь каждые два часа. В случае искажения восприятия — немедленная эвакуация.
— Координаты? — спросила Лиза.
— Уже на планшете.
Они вышли, не оборачиваясь.
В коридоре Тернер спросил:
— Ты чувствуешь это?
— Что?
— Всё это… слишком тихо. Как будто они уже знают, что мы там найдём.
Лиза кивнула.
— Потому и посылают нас.
Он чуть повернул голову, усмехнулся:
— Обожаю работать с тобой. У тебя всегда такой обнадёживающий взгляд, будто мы идём в ад — и ты туда уже зарегистрировалась.
— Может, я и есть ад, — бросила она.
Часть 3. Первая кровь.
Звук листа, шорох пластика, искажённое жужжание вентилятора — всё это вдруг стало эхом другого момента. Того момента, когда она первый раз перешла за границу, откуда нет возврата.
Первую операцию она не забудет никогда.
Год спустя после аварии. После исчезновения. После «обнуления». Её называли иначе тогда — дали новое имя, временный биометрический профиль, сожгли все документы. Её тело за это время стало выносливее, движения — быстрее, реакции — точнее. Но внутри она ещё была Лизой. Раненой. Испуганной. Настоящей.
Миссия была простой — зачистка склада в пригороде. Её группа входила последней. Все говорили: «Для тренировки». Но никто не предупредил, какие искаженные на самом деле.
Один из искаженных, услышав шум, рванул к ним. Лиза подняла оружие. Он был ближе, чем казалось. Сердце застучало в ушах так громко, что она почти не слышала крик наставника: «Стреляй!»
Она выстрелила. Раз. И ещё.
Он упал. Медленно. Без киношной драмы. Просто — стал неподвижным. Её руки дрожали. Она села на пол, не в силах отпустить оружие.
Потом был отчёт. Потом похвала. Потом — бессонные ночи.
И всё же: именно тогда она поняла, что страх не делает тебя слабым. Он делает тебя живым.
А живой — значит, способный защитить других.