Звенислава. Остров белой воды.

Пролог.

Пролог

Москва пахла мокрым асфальтом, дорогим кофе и вечной спешкой — той, что въедается под ногти, как офисная пыль, и начинает казаться нормой. Слава шла по стеклянному коридору бизнес-центра, где воздух был одинаково прохладным в любое время года, а люди — одинаково собранными, будто их собирали на одном конвейере: костюмы, бейджи, уверенные шаги и глаза, в которых заученно светился «я всё контролирую».
Она тоже контролировала. Это была её профессия и её способ выживания.
Слава в свои двадцать восемь выглядела так, как любят говорить в рекламах: «ухоженная, уверенная, успешная». Но она ненавидела рекламу, потому что в ней всё слишком гладко, а жизнь — нет. У неё была спортивная фигура, не из тех, что «ой, как повезло», а из тех, которые делаются расписанием, дисциплиной и привычкой не жалеть себя на дорожке. Волосы — аккуратно уложены, кожа — ровная не потому, что природа щедрая, а потому что мама когда-то вбила в голову простую вещь: «если ты не ухаживаешь за собой — это не про красоту, это про уважение». И Слава уважала себя. Иногда даже слишком.
Сегодня на ней был строгий костюм и белая блузка, которая не мялаcь — она покупала именно такие, потому что экономила не деньги, а нервную систему. Папка с документами под мышкой была её продолжением, как рука: в папке лежали чужие сделки, чужие риски, чужая жадность и чужие ошибки, которые потом почему-то приходилось исправлять ей.
Она работала в престижной юридической компании, где зарплата была высокой, а мораль — вопросом выбора конкретного проекта. Слава не считала себя циником. Она считала себя профессионалом. В её мире правда была не «как правильно», а «как доказать». И если тебя не смогли поймать на слове — значит, ты молодец, даже если внутри от собственных компромиссов слегка подташнивало.
Сегодня подташнивало с самого утра.
Слава открыла дверь переговорной, где её уже ждали двое: клиент — мужчина с дорогими часами и лицом человека, который привык, что мир ему должен, и коллега — молодой партнёр, улыбчивый и опасный, потому что улыбки в юридическом мире обычно идут в комплекте с мелким шрифтом.
— Слав, доброе, — партнёр махнул рукой. — Нам надо быстро закрыть вопрос по земле. Там участок, а на нём… ну, как всегда.
— Как всегда — это незаконно, — спокойно сказала Слава и положила папку на стол.
Клиент хмыкнул, будто услышал милую шутку.
— Девочка, вы же понимаете, — протянул он, — что «незаконно» — это когда вас поймали.
Слава улыбнулась так, как улыбаются люди, которые умеют разговаривать вежливо и одновременно мысленно закатывать глаза.
— Я понимаю, — сказала она ровно, — что если вас поймают, вы будете говорить, что вас «не так поняли». А если поймают нас, мы будем говорить, что «вам верили». Я предпочитаю схемы без героизма.
Партнёр быстро кашлянул, скрывая смешок. Клиент посмотрел на неё внимательнее: он не ожидал, что «девочка» ответит не дрожащим голосом.
Слава развернула документы. Там была классическая история: участок в Подмосковье, объект, оформленный через три прокладки, условный «договор дарения» от бабушки, которая умерла десять лет назад, и подпись, которая явно принадлежала не бабушке, а чьей-то наглой руке.
— Так, — сказала Слава, постучав ручкой по листу. — Если вы хотите, чтобы это не развалилось при первом же запросе из Росреестра, вам нужно сделать два действия. Первое: легализовать происхождение. Второе: перестать считать всех вокруг идиотами.
Клиент усмехнулся.
— Вы меня оскорбляете.
— Я экономлю ваше время, — спокойно ответила Слава. — И своё. У меня фитнес в семь.
Она услышала, как партнёр тихо выдохнул: он любил, когда Слава была в форме. Она была не только умной, она была ещё и полезной — страшное сочетание для человека, который привык руководить.
Через час вопрос был «закрыт» настолько, насколько вообще можно закрыть вопрос, пахнущий грязью. Слава поставила подписи, выдала список рисков, получила на почту два десятка уточнений и сделала вид, что не устала. Хотя устала. Усталость в ней жила давно — просто она научилась носить её как украшение, которое никто не видит.
К обеду она успела ещё две консультации, одну претензию, один конфликт, где мужчина орал в трубку «я вас всех куплю», и один звонок из банка, где ей вежливо напомнили, что у неё идеальная кредитная история — и то ли поздравили, то ли намекнули, что она слишком много работает и слишком мало живёт.
Она выключила телефон на минуту, закрыла глаза и почувствовала, как стучит в висках.
Дом. Душ. Еда. Тренировка. Потом салон. Потом снова ноутбук. Отличная жизнь, Слава. Просто мечта.
Внутри её жил сарказм — единственное, что не уставало. Слава любила его почти так же, как порядок.
Она вышла из офиса ближе к шести, когда небо стало свинцовым, а Москва — вязкой. По дороге она заскочила в кофейню, взяла латте без сахара (не потому что «правильно», а потому что иначе хотелось сладкого, а сладкого она себе не прощала), и поймала в отражении витрины своё лицо: спокойное, красивое, чуть холодное. Лицо женщины, у которой всё под контролем.
Она бы поверила, если бы не знала, сколько стоит этот контроль.
В фитнес-клубе пахло резиной, мятной водой и чужими амбициями. Слава любила этот запах. Он был честнее офисного. Здесь никто не притворялся хорошим — здесь все хотели стать лучше, и это выглядело настоящим.
Тренер, высокий парень с идеальными плечами, махнул ей.
— Слава, как обычно?
— Как обычно, — кивнула она. — Убей меня, но аккуратно.
Он засмеялся.
— Ты вообще умеешь отдыхать?
Слава подняла бровь.
— Ты вообще умеешь читать договор? — парировала она.
Он развёл руками, не понимая, что это тоже вопрос.
После тренировки она вышла в раздевалку, где женщины обсуждали не детей, а кремы. И Слава, как ни странно, слушала. Она не была «чайлдфри по идеологии», у неё просто не было времени быть кем-то, кроме себя. И иногда это казалось ей свободой. А иногда — пустотой.
В салон она заехала уже по инерции. Мама научила: ухоженность — это не каприз, это броня. Слава считала, что броня ей нужна.
Пока мастер делала ей массаж головы, Слава закрыла глаза и вспомнила один эпизод, который до сих пор вызывал у неё смесь злости и стыда — как будто её тогда обманули не мужчина, а её собственное доверие.
Это было два года назад. Он казался нормальным: взрослый, спокойный, с хорошими манерами. Он ухаживал красиво — без пошлости, без давления. И Слава, уставшая от одиночества, вдруг подумала: а почему бы и нет?
Через месяц выяснилось, что «нормальный взрослый мужчина» — альфонс с улыбкой, который мечтает о московской прописке и не скрывает, что квартира у неё «удобно расположена». Он говорил это мягко, как будто просил соль. А Слава тогда впервые поняла: её можно унизить не криком, а тем, что тебя считают инструментом.
Она выгнала его без сцены. Спокойно. Холодно. Как закрывают договор: подпись, печать, до свидания.
После этого она сказала себе: «потом». Потом отношения. Потом личное. Потом любовь.
Только «потом» всё не наступало.
Мама звонила редко и аккуратно, потому что знала: Слава не любит, когда её тормошат. Отец звонил чаще — не потому что давил, а потому что умел разговаривать так, что даже усталость отступала.
В тот вечер, когда началась эта история, отец позвонил как раз в момент, когда Слава вышла из салона, натянула перчатки и вдохнула холодный воздух. Москва светилась, как дорогая витрина: красиво, холодно, без жалости.
— Славка, — сказал отец в трубку, — ты сегодня ела?
Слава усмехнулась.
— Пап, я взрослая женщина.
— Я врач, — спокойно ответил отец. — Взрослые женщины падают в обморок ничуть не реже подростков. Поешь.
Слава вздохнула и поймала себя на том, что улыбается.
— Ела, — соврала она.
— Врунья, — сказал отец без злости. — Приезжай к нам. Мать котлет нажарила. И не спорь. Я тебе сейчас буду читать лекцию о том, как на древней Руси лечили голод.
— Пап, — протянула Слава, — я не на древней Руси, я в Москве.
— Вот именно, — сказал отец. — В Москве тебя никто не накормит, кроме матери. Приезжай.
Она поехала. Не потому что «надо», а потому что внутри вдруг стало тесно. В квартире родителей было тепло, пахло едой и домом — тем, чего у неё почти не было. Слава сняла пальто, повесила сумку и поймала себя на мысли: она устала не от работы. Она устала от пустоты.
Мама встретила её у порога, оглядела строгим взглядом профессионала и сказала:
— Волосы хорошие. Но кожа сухая. Ты пьёшь воду?
— Мам… — Слава попыталась сделать обиженное лицо.
— Не «мам», — отрезала мама. — Ты пьёшь кофе и живёшь на адреналине. Сядь. Ешь. Потом поговорим.
Отец вышел из кухни с тарелкой, на которой лежали котлеты и горка пюре, как символ домашней победы над любой депрессией.
— Вот, — сказал он торжественно. — Лучшая медицина — это еда. А теперь рассказывай: кого ты сегодня судила?
— Я никого не судила, — Слава села за стол. — Я спасала очередного гения от его же гениальности.
Отец рассмеялся.
— Юрист в семье — это, конечно, испытание. Мы все врачи, спасаем людей, а ты спасёшь человечество от собственных договоров.
— Пап, — Слава ткнула вилкой котлету, — ты тоже спасал человечество от глупости. Просто глупость у тебя была с температурой.
— Было такое, — признал отец и подмигнул. — А знаешь, как на Руси лечили температуру?
Слава подняла глаза, уже понимая, что сейчас будет семейный спектакль.
— Давай, — сказала она. — Пугай меня.
Отец торжественно сложил руки, будто выступает перед аудиторией.
— Подорожник, — заявил он. — Везде подорожник. На всё подорожник. И если не помогло — значит, мало подорожника.
Мама фыркнула.
— Не надо рассказывать так, будто они были идиотами. Они делали то, что могли. Травы работали.
— Да я не спорю, — отец развёл руками. — Просто мне, как человеку, который двадцать лет учил студентов, сложно принять, что можно лечить всё одним листиком.
— А ты попробуй принять, — сухо сказала мама. — Ты же вечно говоришь: «простые решения иногда лучшие».
Отец улыбнулся.
— Попался, — признал он и повернулся к Славе. — Вот скажи, Славка, ты бы смогла жить без аптек, без таблеток, без стерильности?
Слава задумалась. Она знала, что это шутка, но в шутке было что-то цепляющее.
— Смогла бы, — сказала она наконец. — Я же юрист. Мы живём без стерильности. У нас только иллюзия стерильности.
Отец засмеялся так, что даже мама улыбнулась.
— А мать тебе скажет, как раньше женщины ухаживали за собой, — подмигнул отец. — Потому что я знаю только подорожник.
Мама поставила на стол миску с салатом и вдруг сказала, глядя на Славу внимательно:
— Ты думаешь, что раньше не было ухода? Был. Просто не в баночках по три тысячи.
— Ну, — Слава подняла брови, — расскажи мне, мама, как стать красивой без косметики.
— Легко, — сказала мама. — Баня. Травы. Масла. Мёд. Капуста — снимает воспаление. Свёкла — румянец. Зола — чистит, но сушит. И главное — чистота. Чистота и сон.
Слава усмехнулась.
— Сон мне не предлагаешь?
— Предлагаю, — спокойно ответила мама. — Но ты его не купишь даже в твоём престижном офисе.
Они говорили долго. О работе. О людях. О том, как Слава выглядит сильной, но иногда слишком усталой. О том, что отец гордится ею. О том, что мама переживает, хотя делает вид, что просто оценивает кожу. И о том, что Слава одна.
— Ты не обязана быть одна, — сказал отец в какой-то момент.
Слава вздохнула.
— Я не обязана, — согласилась она. — Я просто… не хочу больше выбирать плохое, чтобы не быть одной.
Мама посмотрела на неё мягче обычного.
— Это правильный выбор, — сказала она. — Но не превращай его в приговор.
Слава промолчала. Она не любила разговоры «про чувства». Чувства плохо поддаются контролю. А она привыкла к контролю.
Когда она уезжала, отец сунул ей в руки контейнер с котлетами.
— Это тебе, — сказал он. — Чтобы ты не умерла от голода в своей прекрасной Москве.
— Пап…
— Не спорь, — строго сказал отец и подмигнул. — Я же врач. Я спасаю.
Слава вышла на улицу, вдохнула холодный воздух и вдруг почувствовала, что в груди стало легче. Дом родителей действовал, как баня: выгонял из неё напряжение, хотя бы на вечер.
Дома она заварила зелёный чай с мятой — привычка, которую тоже привила мама, потому что мята успокаивает, а Славе успокаиваться было полезно. Она открыла ноутбук, собираясь ещё раз пролистать рабочую почту, и тут увидела письмо, которое пропустила днём — потому что оно пришло с неизвестного адреса и пометкой «вручение лично».
Тема была странная: «Наследство. Срочно».
Слава щёлкнула, уже готовая к очередному мошенничеству. Она работала с мошенниками чаще, чем с честными людьми. Но письмо было юридически составлено слишком грамотно для аферы. Сухой язык, ссылки, реквизиты нотариуса, номер дела, фамилия… фамилия была не её привычная. Фамилия была из тех, что звучат старым, выдохшимся дворянством.
И там было имя:
Звенислава Всеволодовна.
Слава моргнула.
— Это что ещё за сказка? — пробормотала она вслух.
Письмо сообщало, что ей, как дальней родственнице, переходит в наследство участок земли и строение в одной из областей — не просто дом в деревне, а «родовое владение», которое давно числилось заброшенным. Упоминался «терем» — слово, от которого у Славы в голове возникла картинка из детства: Баба-яга, избушка, скрипучая лестница.
Она фыркнула, но сердце странно стукнуло. Не потому что она вдруг захотела в деревню. Она не хотела. Но слово «своё» зацепило её так, будто кто-то провёл по нерву.
Она перечитала письмо второй раз. Потом третий. Потом открыла карту и посмотрела, где это находится.
Далеко. Дико. Почти пусто.
И почему-то от этого стало… интересно.
Слава сидела на кухне, и чай остывал, а внутри у неё начинало подниматься то самое чувство, которое она давно не испытывала — азарт.
Своё. Земля. Дом. Не офис. Не чужие сделки. Не чужая жадность. Моё.
Она рассмеялась — коротко, сухо.
— Прекрасно, — сказала она сама себе. — Слава, ты взрослая женщина, ты юрист престижной компании. И ты сейчас думаешь, что поедешь смотреть терем. Баба-яга, здравствуй.
Она написала нотариусу коротко, по делу: подтвердить документы, уточнить сроки. Ответ пришёл быстро: всё реально. Всё законно. Всё ждёт.
Слава закрыла ноутбук, встала, прошла по квартире и вдруг увидела себя со стороны: женщина, которая живёт между работой, фитнесом и салоном, и вдруг получает шанс на то, чего у неё никогда не было — на пространство, где её решения будут касаться не чужих договоров, а её жизни.
Она легла в кровать, но сон не шёл. В голове крутились мысли, как в суде перед заседанием: факты, риски, варианты.
Если поеду — потеряю неделю. Если не поеду — буду жалеть. Если это развалина — продам. Если это земля — может быть, сдам. Если это…
Она резко остановила себя.
Слава. Ты опять всё превращаешь в договор. А может, это просто… шанс.
Чай с мятой, тепло котлет, голос отца, мамина строгость — всё смешалось в ощущение, что завтра будет иначе.
Под утро Слава всё-таки уснула. И во сне ей снилась вода — белая, сверкающая, холодная, и остров посреди неё, тёмный, как пятно. Она шла по мосткам, и доски скрипели под ногами, и где-то впереди маячил высокий, косой дом, похожий на сказку.
Она проснулась от будильника с чётким ощущением: она поедет.
Не потому что нужно.
Потому что впервые за долгое время ей захотелось сделать что-то не ради работы.
Слава встала, умылась, посмотрела на себя в зеркало и вдруг сказала отражению:
— Ну что, юрист. Поедем смотреть, как живут без твоих договоров?
И улыбнулась — чуть зло, чуть весело.
Она ещё не знала, что скоро будет жить там сама.