Конец осени. Скоро наступит зима.
Звуки шагов и шорохи заглушали порывы влажного ледяного ветра, заставлявшего дрожать и ёжиться, кутаясь в теплую одежду. Снег в Маэлинне выпадал редко и скудно, однако осенью ветер тянул стылыми вихрями с самого моря.
Чёрт возьми, как же холодно.
Ночь была безоблачной, наполненной ярким светом огромной полной луны. В такую ночь на улицах легко можно обойтись без факелов и масляных светильников. Если бы на пути женщины, которая брела с младенцем на руках по тихим улицам спящего города, не оказалось источников света, она могла бы вовремя заметить нависшую тень опасности.
Согревая дыханием свои похолодевшие пальцы и ручки крохотной дочери, Ланда шла от подруги по ночному Маэлинну к той дыре, которую в последнее время называла своим домом. Поздние прогулки давно стали для неё обычным делом, так как Ланда работала вечерами и ночами, отдавая чужим мужчинам своё тело и душевное тепло.
«Ещё немного подзаработаю, и смогу убраться отсюда куда-нибудь подальше. Забыть всё и зажить там, где никто меня не знает», – думала она, цепляясь за мысли о лучшем будущем.
Признаться, Ланда мало что умела в жизни, однако была достаточно молода и красива, чтобы собой торговать. Её необычная, экзотическая для этих мест внешность с аккуратным личиком и томными раскосыми глазами привлекала гостей борделя, сделав Ланду яркой жемчужиной в небольшом цветнике Себастьяна Коффа. В её тяжелом положении Ланда оказалась удачной находкой для торговца утехами. Когда Себастьян приметил иноземку на улицах Маэлинна, та была в полном отчаянии. Её история любви и беззаветного доверия прогорела едва начавшись. Ланда быстро наскучила тому, кто увёз её из родного дома в чужую страну, вопреки воле семьи. Она оказалась брошенной в незнакомом месте, едва понимала язык и не могла заработать себе на хлеб. Другой работы здесь для чужеземки не нашлось.
Так Ланда жила уже четыре года, и каждый день она повторяла себе, что выберется из выгребной ямы, куда её опрокинула жизнь. Единственным светлым моментом в её истории стала годовалая дочь. Несмотря на то что Ланда оказалась в крайней нищете, на долгое время лишилась заработка и села на шею добросердечной подруги, с которой теперь вынуждена была оставлять младенца, она ни разу не пожалела о своем решении родить ребёнка, вопреки воле Себастьяна. Ей безумно хотелось любви. Не той физической пародии на чувство, которую предлагали опостылевшие гости борделя. От работы за закрытыми дверями юдоли разврата Ланду воротило, как и от мужчин, которых она встретила на своём пути. Ей была нужна та любовь, которую могло дать лишь дитя. Больше всего на свете Ланда хотела ощущать себя важной и нужной хотя бы кому-то. Дочка придавала жизни матери смысла, иначе бы Ланда не выдержала тяжёлого бытия. Теперь ей нужно было держаться и продолжать существовать для них обеих.
– Ещё немного, и мама заберёт тебя из этого гадюшника. Мы вырвемся из когтей проклятого Бастьена и забудем этот город как страшный сон, – шептала женщина, целуя холодный нос дочери.
«Ещё немного…» – она повторяла эти слова вместо молитвы богам, в которых не верила так же, как и весь остальной мир. Ведь, если какие-то высшие силы и существовали, но были глухи к страданиям смертных... Если боги позволили ей оказаться обманутой и брошенной подлецом на чужбине, не покарав предателя после сотен проклятий, или же оставили голодать с ребёнком под сердцем, не отвечая на мольбы, – то зачем они такие нужны?
– Я увезу тебя домой, в Сериссу, – решила женщина, живо вспомнив подробности сегодняшней ночи. – Обещаю, что сделаю все, чтобы ты прожила лучшую жизнь и никогда не попала в сети Бастьена или других подобных ему мерзавцев.
Она не желала для дочери судьбы, подобной своей. Именно поэтому из города нужно было бежать, пока грязные руки торговца плотью не добрались до взрослеющей девочки. Надеяться на чудеса или помощь других людей в этом деле было бессмысленно, но она сама могла взять жизнь в свои руки. Еще немного денег накопить бы... и прощай, вся грязь проклятого Маэлинна. Удивительным образом дочь не только спасла жизнь непутевой матери, но и стала для нее той причиной, – каких поискать, – чтобы изменить свою жизнь.
Ланда продолжала идти, обдумывая детали грядущего побега и не ощущая нависшей над ней угрозы. Ночное спокойствие города прервали громкие шаги и человеческая речь: к ней навстречу вышел дозор из трех стражников. Мужчины, которых Ланда встретила по пути, бегло обратили внимание на ночную путницу, но не нашли в ней ничего подозрительного. Они сразу узнали её, а затем о чем-то сально пошутили между собой, продолжив обход городских улиц. Их шаги размеренно удалялись в ночи, вместе с бряцанием оружия и доспехов, да ярким светом факелов, который разгонял тени. Холодный порыв осеннего ветра снова заставил Ланду вздрогнуть и заглушил звук прыжка с крыши на крышу. Ни Ланда, ни дозорные не заметили ничего подозрительного, разойдясь своими дорогами. Однако опасность незамеченной тенью всё еще преследовала жертву.
Спустя несколько минут Ланда достигла окраины квартала, где располагалось её временное пристанище.
– Я сомневаюсь, что дома мне будут рады после побега, да ещё и с ребенком в подоле. Но нужно перестать отдаваться течению и попытаться изменить жизнь… а? Ты тоже так думаешь?
Вместо ответа малышка на руках женщины вдруг раскапризничалась. Ланда поспешила её успокоить, покачивая и приговаривая слова утешения ласковым голосом, но это не помогало. Ребёнок будто бы понимал гораздо больше своей непутевой матери. Малышка то ли увидела, то ли почувствовала опасность, но её мать была поглощена своими переживаниями и мечтами, потеряв бдительность.
Осознание опасности пришло к женщине слишком поздно.
Ланда была уже у порога своей лачуги, когда увидела под ногами пугающую тень. Силуэт с очертаниями зверя, проявившийся в лунном свете, подкрался к её стопам, пересёк тень самой Ланды и начал ползти дальше в сторону ветхого крыльца. Женщина замерла на месте, всматриваясь в абрис на земле. Сначала ей показалось, что это собака. Даже сутулая фигура и мощные мускулистые конечности казались Ланде лишь причудливым искажением под ярким светом луны. Она начала осознавать происходящее только тогда, когда плач дочери приглушило злобное рычание. Оно было слишком громким для пса. Слишком не похожим на любой звук, который издают собаки. Ланда насторожилась, но ей стоило бы бежать скорее и спрятаться за стенами дома, захлопнув дверь. Её сердце забилось от тревоги и она повернулась на звук, уже толком не понимая, что делает. И то, что она увидела, вызвало в ней ужас.
«Волки – давний враг человека. Почему-то люди сами решили, что эти дикие, непокорные их воле создания, должны олицетворять нечто мерзкое и противное человечьей сути, или же стать мистическим образом, несущим смерть всему живому.
Почему так? Возможно, потому что увидеть серого лесного призрака без его желания человеку очень сложно. Не каждый охотник сможет выследить стаю волков. Звери будут обманывать его, сбивать с толку и ни разу не покажутся на глаза. Нюх волка учует каждый твой шаг и почувствует присутствие задолго до того, как ты приблизишься настолько, чтобы различить его серую шкуру и смертоносные клыки. Этот зверь, несомненно, прирожденный убийца. Но волк никогда не нападет без нужды, как и любой дикий зверь.
А жесток ли и кровожаден волк так, как человек?
Люди, в своей массе, – алчные и ненасытные существа, зачастую наделённые извращённым и одновременно восхитительным умом, превосходящим многих тварей в мире. Именно разум позволил человеку, голому и слабому, занять вершину пищевой цепи, поднявшись на одну ступень с народами, что жили веками размеренной мудрости. А после – выиграть Великую Войну с ними, подчинив своей воле и навсегда изменив этот мир. Человечество никогда не научится жить в гармонии и созидании. Такова наша природа. Жажда знаний. Жажда крови. Жажда власти. И жажда насытить все свои потребности, которым нет числа. Люди лишь берут, ничего не отдавая взамен.
Хищник убивает, чтобы жить и кормиться, помогая природе совершить так называемый естественный отбор. Человек же – частенько делает это просто ради забавы. И в этом промысле ни один волк не становится страшнее и безобразнее человека. Люди с удовольствием убивают и истязают себе подобных, а так же всех слабых, кто встретится на пути, удовлетворяя лишь одно желание – ощутить власть. Мужья частенько избивают своих жен. Некогда любимые отпрыски морят голодом и бранят стариков, стоит тем стать немощными и уязвимыми. Даже невинные детки способны с восторгом засунуть в котёнка взрывную хлопушку, чтобы посмотреть, что будет с ним, когда её подожгут. А потом эти детки бросают искалеченную и надоевшую игрушку в кустах, чтобы она умерла, и благополучно забывают о совершённом злодеянии.
Человечество порочно. Я сам совершил в своей жизни достаточно страшных вещей, оправдывая изуверства высшим благом. Люди одержимы страстями, извращёнными удовольствиями, ложью и лицемерием. Но, несмотря на это, в человеческом мире существует и добродетель. Люди хаотичны и вероломны, но вместе с тем они способны на великие жертвы и благородные поступки, проявляя сочувствие, сострадание и любовь.
А теперь представьте... что если однажды тёмное проклятье, напитанное болью, ненавистью и скверной, породило тварь столь тёмную, порочную и злобную, что соединила в себе осторожность и силу незримого глазу зверя-убийцы с изворотливым, извращённым разумом человека, умноженным на его неудержимую кровожадность?
И сам человек устрашился этих чудовищ. Полуночный Зверь, Оборотень, Ликан, Волколак... У него много имён, но всегда остаётся суть – клыки во тьме, способные скрываться в самом близком и дорогом тебе существе. В том, о ком ты никогда не подумаешь, а когда узнаешь – будет уже слишком поздно».
— из личных записей Ильгарда, ренегата Братства Чародеев
В этих землях поселилось Зло.
Зло это, терроризировало округу и убивало людей. Оно позволяло себе преступления столь дерзкие и нахальные, что даже среди бела дня люди опасались выйти из домов, а вой в ночи не самых храбрых из них, заставлял марать портки. Чудовищу было раздольно в землях какого-то там графа ан Эссена… Кто такой этот человечишко перед Зверем? Корм. Все они – только пища для голодного зверя, решившего потешиться и устроить себе зимний пир. Мещане боялись его. Звероловы и егери остерегались ходить в лес. Ужас и паника укрепляли свою власть над городком в предместьях замка Маэлинн, частенько, являя жителям лишь новую кровь и части разорванных тел. Зверь будто бы насмехался, дразнил и играл с людьми. Он сводил их с ума, заставлял подозревать чужаков и друг друга. Зверь обходил капканы, не трогал яды и собирал кровавую жатву. У страха глаза велики? Хитрая стая бешеных волков? Может быть магия? Абсурд. У чародеев был один непреложный закон о неприкосновенности душ разумных обитателей мира, под который попадало не только искусство некромантии, повсеместно считавшееся очень кривой дорожкой, но и любое магическое извращение сути живых существ. Такие чудовища жили лишь в старых сказках, олицетворяя проклятие божественной длани судьбы. А богов в этом мире, как доказало последнее столетие, не существовало. Ах, если бы граф ан Эссен, получивший странное письмо из своего замка, не был так высокомерен и хоть немного прислушался к тому, что говорила чернь…
Но не находилось у подневольных простолюдинов управы на Зверя.
Мещане пытались справляться сами. Однако, самостоятельная облава из трех десятков мужчин, решивших отправиться в лес с топорами и вилами, чтобы прикончить бешеных зверей, была разорвана в клочья. Те несколько трусов, кто вернулся оттуда, боялись теперь даже вздрагивающих теней, рассказывая всем о чудовище. Тогда-то пришли люди к господскому замку. Они, одержимые страхом и не имевшие защитника, готовы были восстать и найти виноватых в бездействующих господах… или поубивать друг друга к чертям собачьим.
Все как всегда.
Тогда вдовствующей графиней написано было в столицу письмо с просьбой к сыну о том, чтобы тот вернулся домой и разобрался что к чему.
Следом люди шептались, что с бестией кровожадной справиться прибудет сам хозяин. Они надеялись, что кто-то положит конец в их бедам. Что же до дворянина? Не поостерегся он страшных рассказов, не верил слухам. Ведь, нет на свете страшнее зверя, чем человек… Все подвластно ему…
Она бежала налегке и была пешей. Довольно быстро юная графиня достигла леса, начав углубляться в него по ровной дороге. По ней она прошла недолго, опасаясь встретиться со своим братом, и только поэтому беглянка свернула с дороги в лес, но старалась держаться недалеко, чтобы не потеряться.
Лиственный ковер, застилающий землю, хрустел под ногами девушки. Неосторожное движение беглянки вспугнуло какую-то пичугу, и та взвилась в небо, едва не задев крылом лицо путницы. Эарвен коротко вскрикнула и остановилась, прижав ладони ко рту. Сердце в ее груди бешено колотилось, готовое вырваться, а глаза испуганно смотрели вперед. Лес был для нее почти диковинкой, она ведь никогда не ходила сюда в одиночку. Внимание девушки внезапно привлек хруст ветки, пробудив в сердце еще больше страхов. Резко обернувшись, девица не заметила ничего, что могло бы быть опасным. Сумрачный лес, в предместьях родного замка, долгие годы служивший охотничьими угодьями, казался тихим и мрачным. Однако Эарвен пока завладел страх, в ее памяти всплыли окровавленные изуродованные тела тех, кого удалось вытащить из леса после недавнего нападения. Ее мать тогда наотрез отказалась смотреть на мертвых, а вот Эарвен все видела. Кровь и смерть ее отчего-то не напугали, но врезались в память.
«Тех мертвецов привезли из леса. На них напал лютый зверь, – так сказали. Но они лгут. Лгут мне или себе. Какой же зверь будет оставлять тела? Какой зверь будет убивать ради забавы? Только один – только человек. Но человек бы не сумел растерзать тела в клочья…»
Эарвен выросла на эльфийских и людских легендах. В этих сказках было полно чудовищ и проклятых богами душ.
«Одно из них этих чудовищ поселилось тут. Я уверена. И оно никуда не уйдет, и мой брат никогда его не остановит, и моя мать ничего не сделает… пока они не поверят. Но они оба никогда не поверят, потому что она испугается, а он, будто слепой, не хочет верить в глупые сказки».
Однако, Эарвен верила в эти истории и раньше. Она даже видела мертвецов и поняла: то, что было для родных дикостью и сказками, для нее стало существующим и живым. Это было ее собственным миром, который она ни с кем не могла разделить, пока не встретила Арно, сына торговца, повидавшего разные места и открывшего лавочку в предместьях их замка. Сам Арно лишь помогал отцу в его делах, но несколько раз путешествовал с ним и имел в своем арсенале множество разных историй. Жили торговцы поодаль от замка, за лесом, однако виделись молодые часто. Арно был таким же, как и она, странным для многих, но для юной госпожи ставший лучшим и единственным. Между ними была дружба, понимание, любовь и влечение. Вещи запретные, недопустимые и порочащие честь наследницы рода. Думала ли Эарвен об этом? Нет. Она была юна и жила чувствами, эмоциями. Дышала ими. Остальное для нее было не важным. Она надеялась, что рано или поздно ее поймут, смирятся, примут ее выбор. Просто потребуется время и правильные обстоятельства. Мама уже была на ее стороне, однако брат приехал крайне не вовремя для того, чтобы узнать обо всем. Вот если бы он появился позже, когда все случилось и ребенок, которого носила Эврвен, родился на свет, то поделать с тем он уже ничего бы не смог.
Самым страшным сейчас было то, что чувства юную беглянку подвели, а любовь в сердце была плохим компасом, и проторенная дорога, по которой пронесся ее брат, уже давно свернула в другую сторону, а девица с каждой минутой все дальше углублялась в мрачную чащу.
* * *
Всю дорогу графа и его вооруженную свиту сопровождал дождь. В это время года погода всегда была отвратительной: Маэлинн превращала в грязевую кашу холодная мелкая морось. Первый месяц зимы, – Белопад, – совершенно не оправдывал свое название в Экадии, южной провинции империи Алларан. Он был холодным, грязным и серым. Снег здесь появлялся, дай бог, в середине зимы и то весьма скудный.
Страх и едва прикрытое недовольство – вот то, что почувствовал граф ан Эссен от встреченных на пути людей, оказавшись в собственных землях. Все люди, начиная от мещан и заканчивая воинами, призванными поддерживать порядок, выглядели обеспокоенными.
«Либо я о чем-то не знаю, либо все гораздо хуже, чем я предполагал изначально, – заключил Иенмар. Ему не понравилось то выражение, что застыло на лицах подданных, – простой волк не нагонит столько страху, особенно на тех, кто бывал в битвах. Однако, как мы знаем, у страха глаза велики, а слухи способны и муху превратить в свирепого убийцу».
Оценив свои впечатления и обдумав их, граф пришпорил коня и помчался в сторону принадлежавшего ему замка, не забывая подмечать придирчивым взглядом изменения, произошедшие в его владениях с того дня как он покинул их и оставил управление землями на мать и сестру. К его удовольствию, все здесь пока оставалось по-прежнему, за исключением гнетущего напряжения в воздухе.
К полудню полуэльф добрался до своей цели, в пути проклянув дрянную погоду. Наказать за это было некого, оттого граф ан Эссен пребывал в немного взвинченном состоянии.
Небольшой отряд из четырех человек, загнавший коней до хрипа, миновал городок и влетел за каменные стены замка. За их спинами спешно закрылись ворота, грохоча и скрипя. Люди, служившие верой и правдой в доме ан Эссена, испуганно переглядывались. То ли в радости, то ли в неописуемой тревоге они глядели на наездника, что спешился с вороного коня. Сапоги графа с хлюпом ударились в рыхлую грязь, что развела ворвавшаяся в замок конница. Он опустил голову, придирчиво оглядел сапог. Но смолчал, резко одергивая походный плащ.
Граф вручил поводья своего коня подоспевшему конюху, – по крайней мере ему так казалось, – потому что разбираться в этом ни времени, ни желания у него не было. Впереди на каменной лестнице его уже ждала мать, кутающаяся от холода легкую, но теплую накидку из козьей шерсти. Кажется, эту вещицу ей подарил еще его отец.
Алларанец был намерен быстро найти решение и, покончив с проблемой, вернуться в столицу, дабы приступить к своим обязанностям, что приносили ему куда больше удовольствия, нежели вопросы управления владениями. Он вообще даже не должен был унаследовать за отчимом титул, – прямым потомком графа ан Маэлинн была как раз Эарвен, – поэтому ни особой любви, ни умения обращаться с подданными ему никто так и не привил. Его нынешняя должность и власть при дворе увлекали ан Эссена намного больше. Однако, он не избавился от забот о черни даже оставив всем заведовать вдовствующую графиню, в компании с сестрицей, женой и управляющим.