Мир взрывается за спиной ослепительным треском, и все мое тело вздрагивает в едином спазме. Чашка выскальзывает из пальцев и звонко бьется о пол.
Сразу отскакиваю в сторону, к стене. Сердце колотится где-то в горле.
На опушке, во тьме, тени пляшут — будто ветви, сломанные бурей. Или это… не ветви?
Черт бы побрал этот день!
Лампа под потолком, и без того тусклая, мигает и гаснет.
Тьма наваливается мгновенно – густая, тяжелая, почти осязаемая.
Я одна. В лесу. В этой проклятой темноте, пока гроза заливает мир своим ликующим безумием. Грохот еще раскатывается по небу, отзываясь дребезжанием по крыше. Ветер воет, бьется в стены, хлещет по стеклам целыми водопадами, словно пытаясь ворваться внутрь.
Этот дом… Я так давно здесь не была.
Память, словно предатель, подсовывает яркие осколки воспоминаний: смех мамы, улыбка отца, солнечные зайчики на разостланном пледе. Радужные разводы мыльных пузырей детства. Я зажмуриваюсь, пытаясь удержать их, но одно за другим воспоминания лопаются, оставляя после себя лишь горьковатый привкус.
Мамы давно нет. Отец в своей лаборатории, словно живет в другом мире. Казалось бы, давно пора привыкнуть к тому, что я почти одна.
Ладно, не совсем одна – обычно я могу позвонить подруге и вытащить ее на прогулку или в кино. Но сейчас не могу. Отец запретил вообще говорить, где я. И сейчас мой телефон отключен.
Папа приедет сам не раньше, чем через неделю и просил без острой необходимости телефон не включать. Для всех я срочно уехала к его заболевшей дальней родственнице в Чехию.
Но я здесь, в лесном доме, где когда-то были счастливы мои родители. И который стоял закрытым уже несколько лет.
И вот она — реальность. Вой в трубе, шорох по крыше, непроглядный мрак. И только бледный, больной отсвет луны, пробивающийся сквозь тучи, рисует на полу призрачные узоры.
Ноги сами несут меня к стулу у кровати, где брошен рюкзак. Пальцы нащупывают в его недрах холодный цилиндр фонарика. Он в моей ладони оказывается быстрее, чем смартфон.
Щелчок. Узкий луч прорезает тьму.
Генератор. В подвале. Вчера отец показывал, как его запускать.
«Давай, Злата, — шепчу сама себе, — хватит трястись, как осиновый лист. Сначала свет. Потом ужин. Все просто». Глубокий вдох — и я уже бегу по скрипящим ступеням вниз, в сырой, пахнущий землей и маслом подвал.
Рывок стартера, и мотор с хриплым кашлем оживает, переходя в уверенное урчание. Вздох облегчения – горячий и прерывистый – вырывается из моей груди.
Все, электричество есть, можно выдыхать!
Возвращаюсь в коридор, вожу лучом по стенам в поисках выключателя.
И в этот миг грохот обрушивается снова — но не с неба, а от входа! Дверь с треском распахивается, и на пороге, в обрамлении бешеной пляски ливня, встает черный силуэт. Вспышка молнии высвечивает во тьме голый торс – мокрый, блестящий.
Мощный, слишком мощный для обычного человека…
Непрошенный гость делает шаг внутрь, тяжело втягивая воздух. Его ноздри раздуваются, живут своей собственной, животной жизнью. А из горла вырывается хрип, низкий, пугающе чужой.
А я… Я не могу пошевелиться. Ноги вросли в пол, лед сковал позвонки. Я лишь смотрю, завороженная, как руки с напряженными жилами тянутся ко мне. Как его тело вдруг кренится, подкашивается, и он с глухим стуком обрушивается мне под ноги, в последний момент успев завалиться набок.
Нет, нет, нет!
Пожалуйста, пожалуйста!
Это не может быть по-настоящему. Он не мог меня учуять!
Как зверь оказался на моем пороге?
Паралич отступает, сменяясь дикой паникой. Рука, словно чужая, дергается, шаря по стене, находит гладкую пластиковую кнопку. Щелчок.
Неожиданно яркий свет лампы заливает прихожую. И я смотрю вниз.
Прямо у моих ног, на скрипучем полу, раскинулось тяжелое мускулистое тело незнакомца.
В боку — рукоять ножа.
Листаем дальше ===>
Горло перекрывает спазм. Не каждый житель мегаполиса знает, что за нож торчит из тела этого мужчины. Но я знаю, этот нож — зверолом.
А на научном языке отец назвал его — ингибитор трансмутации.
Значит… у моих ног, на скрипучем полу, истекает кровью… Оборотень. Чистокровный! Стопроцентный зверь.
Такой мускулистый, такой… голый. Остались лишь клочья ткани на бедрах. И этот нож.
О нет…
Что делать?
Бежать? Но мне некуда бежать. Я и так сбежала ото всех.
Мой взгляд прикован к клинку, вонзившемуся в бок. Оставить его – значит обречь оборотня на смерть. Все просто.
Не помочь… Смогу ли я?
Ведь это все равно что убить. Пусть не совсем человека, но все равно.
Мама… мама бы не раздумывала. Ее добрые руки уже тянулись бы к ране, а тихий голос успокаивал и зверя, и человека в нем.
А я?
Что же делать…
Оставить нож в ране — и он умрет. Липкая, темная лужа под телом уже растекается по полу.
Не трогать. Найти телефон. Позвонить отцу. Пусть он приедет и все решит.
Но к тому времени… для оборотня будет поздно. Почти наверняка!
Сердце колотится где-то в висках, сбивая ритм и мешая думать.
А если я вытащу нож? Дам начаться регенерации в зверя.
А что ты будешь делать, Злата, когда этот зверь очнется? А вдруг он тебя сдаст?
Отец сказал — изменения во мне уже запущены.
Эти гены, проклятые гены, уже проснулись внутри. Именно поэтому он и решил спрятать меня на несколько месяцев. Сначала нужно дать организму завершить перестройку. Только потом — город.
О, черт…
Не хочу, чтобы чистокровные нашли меня. Да и к полукровкам мне не стоит попадать.
Я – человек! Да за что мне все это?!
Надо звонить отцу. Надо….
Разворачиваюсь, отрываю взгляд от кровавого пятна, делаю шаг к двери.
Но оборотень… издаёт звук — не стон, не рык, а нечто среднее: низкое, вибрирующее, рвущееся из глубины груди.
Его рука – тяжелая, со вздувшимися венами – дергается и тянется в мою сторону. Пальцы судорожно сжимаются, и прямо на глазах ногти темнеют, удлиняются, превращаясь в изогнутые когти.
Они с сухим скрежетом проводят по полу, врезаясь в старое дерево и оставляя белые борозды.
- По-мо-ги…
Он живой. Он смотрит на меня.
И все еще сильный!
- Помоги… я… не трону.
Шипящий выдох зверя обжигает меня. Его глаза снова закрываются.
И все — я уже на коленях рядом с ним.
Ругаю себя последними словами, но пальцы уже сжимают рукоять. Она ледяная, грубая, совершенно не по моей руке.
Что я творю? Отец убьет меня!
Тяну. Двумя руками. Медленно. С ужасом чувствуя, как сталь с сопротивлением выходит из плоти. Руки предательски дрожат.
Нож с глухим лязгом падает на пол! А я, пылая и леденея одновременно, отползаю в дальний угол. Прижимаюсь спиной к стене и смотрю – смотрю на это огромное тело, на рану, из которой продолжает медленно сочиться жизнь.
Затем тело дергается в неестественной судороге. Я слышу хруст костей. Отворачиваюсь.
А когда звуки становятся тихими, смотрю на огромного черного волка, что лежит передо мной. Глаза зверя открываются на миг и снова закрываются. Его бок поднимается вверх и опадает.
Спит?
Мои руки безвольно падают вдоль тела.
Листаем дальше ===>