Звездам здесь не место

ГЛАВА 1

Вертолет шел к морю. К нему же спускалось горящее сваркой июльское Солнце, соревнуясь первым коснуться воды.

Помню, как в неряшливом стекле иллюминатора, разглядывал едва заметное собственное отражение, на фоне еле-еле проползающих черт знает где – внизу - лесистых верхушек. Сейчас-то, я вполне себе посмеиваюсь, как тоскливо вглядывался миллионами мордочек скребущих на душе кошек, в другого себя – дьявольски злого. К тому же, было жутко неприятно, что и после парочки проклятых обезболивающих, рука никак не унималась. Ещё и бандаж непривычно потягивал шею. Ох, знали бы вы, как же я крыл последними словами, эту свою вероломную руку. До того свихнулся, что ругал на чем свет стоит. Честное слово, ведь из-за нее, бросив всё на свете, я возвращался домой. Из-за нее, нисколько не желая, очутился в дурацком винтокрыле.

Вертолет на мгновенье нырнул и первый раз за сегодняшний день мне повезло - испуганный женский стон спутал вырвавшийся из глубин моей души, довольно громкий всхлип. Повезло так повезло, с ума сойти. Я тут же обернулся, по ходу напуская вызывающий взгляд, готовый изжечь опрометчиво ожившие насмешливые улыбки. Но похоже, у всех были занятия поважнее. Две медсестры пугливо вглядывались в иллюминатор, надеясь убедиться, что мы не валимся ко всем чертям. Доктор, отчаянно изображал бравого командира, не желающего выглядеть на людях недостаточным храбрецом. Кольт, качнувшись, безразлично дремал на откидном кресле. Он даже глаза не открыл – вот это выдержка, бес его дери. Точно не вспомню, но кажется, я на него засмотрелся и даже завистливо поджал губы. Успокоившись начет Кольта, я обернулся к парочке подтянутых, но беспокойных росгвардейцев, разместившихся за моей спиной. Тревожно переговариваясь, они не выпускали с присмотра трех потрепанных подонков, которым уж точно было совершенно не до меня. Да и мне на них теперь уже начисто наплевать.

Словом, убедившись, что предательски прорвавшийся голос моей печали, так и остался моим личным секретом, я, ещё слегка обозлившись, развернулся обратно. Повезло так повезло, еще раз подумал я, злобно глядя на сломанную руку - ничего не скажешь. Хотя, надо бы признать, что в целом, я довольно везучий, по крайней мере, мне так представляется. Просто, наверное, это был не мой день. Звезды типа не сошлись или как-там вся эта муть, в которую я напрочь не верю.

Мне вдруг подумалось, что вдвойне обидно и к тому же нечестно, когда на душе и так дико паршиво, а тут ещё внезапно встряхивают и заставляют отвлекаться на всякую чепуху. Честное слово, кажется я до того уже вскипел, что был на грани расколошматить свой четкий сотик, лишь бы больше ничто не отрывало меня от высматривания своей недовольной физиономии.

А впереди, уже замаячила изнывающая в знойных лучах, городская застройка с плешивыми островками зелени.

Замаячило застывшее, сверкающее сухими камнями русло Сочинки.

Замаячило марево сжатых асфальтом и бетоном городских холмов.

Замаячили прикованные фигурки бетонных многоэтажек, не способных сбежать прочь от палящих лучей.

Замаячили сбегающие прочь по дорогам трусливые тачки.

Замаячили родные.

Замаячила Ирка.

Замаячили друзья.

Замаячила привычная летняя суета.

И вновь подло дернуло и вновь я загнанно всхлипнул, но в этот раз почему-то стало совершенно все равно. Краешком глаза, я подсмотрел, как пилоты, наклонившись друг к дружке, словно заговорщики, перекинулись рядом коротких фраз. Их разговорчик показался мне не мало подозрительным. Может быть, они решают, что топливо на исходе и куда бы помягче грохнуться или у них припрятаны парашюты и они договариваются, в этот ли момент рвануть из кабины. В такой коварный день, может приключиться что угодно. Я ничуть не удивлюсь, если они внезапно вывалятся за борт, весело помахав мне на прощанье.

Да и пень с ними, клянусь богом, если бы эта чертова машина свалилась, я был бы совершенно не против. Лишь бы только все остались живы. Не очень-то хочется, чтобы кто-то погиб или пострадал. Разве что этим трем подонкам что-нибудь переломает – это можно. Пожалуй, что я даже смог бы попытаться выбраться лесом обратно - к Камню. Хотя, если не врать самому себе, вернуться отсюда через все эти хребты, как не крути уже чертовски сложно - уже слишком далеко. Так что, у меня есть все основания - глотнув остатки родниковой воды и глубоко вздохнув - с грустью признать, что это славное путешествие подошло к концу. Именно так - осталось позади, разрази меня кукушка.

Позади остался Камень с медведями и орлами.

Остался мелкий Малек.

Осталась грустная сладкоежка Изабелла.

Остались черкесы и паровозики туристов.

Остался вечно орущий Кореш с приросшей к руке кружкой водки.

Осталась Белая, приют, каштаны, зеленые холмы, хоббит, девчонки...

Остались горные козлы.

Остались воронки войны и говорящие улыбками немцы.

Остались душевные вонючие балаганчики.

Остались снежники и ледники, амазонка в темнице, горячий хлеб, лес, Маврикошка, стоклятый туман…

Остался Фишт.

Остались изводящие Оглоеды.

Хотя...

Замаячили сбегающие прочь по дорогам трусливые тачки.

ГЛАВА 2

Вам когда-нибудь встречалось название «Весёлый спуск»? Это довольно известная горная тропинка. Она связывает крутой Черкесский перевал, вблизи знаменитой вершины Фишт с буйным кордоном Бабук-аул, чуть повыше богатого красивыми девчонками, мирового посёлка Дагомыс.

Лесной дорогой мы наконец вышли к «Весёлому спуску». Спуску, слышите? Только утка в том, что спуск он, если с Фишта топать, а когда к Фишту - люто невесёлый подъемчик. Такой с непривычки одолеть - неделю варёной улиткой проведёшь. По меньшей мере, пару деньков точно. Весёленький спуск, нечего сказать!

По правде говоря, если уж на то пошло, у меня что-то вроде давнишнего хобби – веду коллекцию всяких чудацких названий. С рейтингом и всей этой петрушкой. Там у меня всякого много - чего только нет. А на верхней ступеньке моего рейтинга, намертво засело название одного кабака - «Золотой петушок». Культовое было местечко и как по мне - ядерный креативчик. Высший пилотаж, топчик, черт подери.

Чтоб вы понимали, в советское время и даже чуть спустя, этот треклятый «Золотой Петушок» гремел на весь наш городишко, всякая собака его знала. А располагался сам адский трактирчик при Сочинском Пивзаводе, на пригорке, вдоль улицы Красноармейской. А снизу того пригорка, по тупости бахнули ребячью площадку. Кстати, в считанных метрах от моей панельки.

Как я понял, так мне всегда говорили, ну до того славился тот прибивняк, что время от времени, очередь за золотистым «Жигулевским» толпилась вдоль дороги, точно в чертов Мавзолей. А внутри «Петушка», выпивохи и вовсе набивались, что монетки в поросячью копилку. Сами понимаете, слово за слово, горячась, гости то и дело петушились и слетев с катушек, очертя голову врывались в жаркие махачи. Вы только себе представьте, день за днём, публика на любой вкус скатывалась с пригорка прямиком на детскую площадку и при всякой погоде, петушки во весь дух кошмарили друг дружку. В деревянной песочнице. На отполированной горке. У космической ракеты – той самой дурацкой ракеты, что по идее должна придавать взрослеющим ботанам тягу , ко всяким там книжным приключениям. Да уж, сквернейшее похоже было заведение, чего уж там. Жуткий кабачок! Зато отчаянно удалой.

Бьюсь об заклад, воспитывайся я в те лихие времена, должно быть подрос более напористым и драчливым. Вполне себе полагаю, я стал бы во многом похож на Гурика и Колу. Можете мне поверить, стоит только глянуть на каждого из них - без лишних разговоров понятно, что с пелёнок объелись уймой петушиных разборок. Словом, обидно конечно, ведь я и до яслей-то не дотянул, а Сочинский пивзавод и бесноватый «Золотой Петушок» уже развалили, гады. Зло берет.

Так или иначе, послал я к черту брехливого назывателя и принялся без дела рассматривать окружавший густой лес. Местечко выглядело таинственно укромным, так мне показалось. Повсюду заросли ежевики, над головой чердак из листьев и вообще говоря, мало кто без нужды сунется в эту дыру. Так что мне взбрело в голову поставить тут домик и похозяйничать вокруг. И чтоб с банькой. Я бы каждый месяц на два-три денька терялся сюда, в эту глохомань. Честное слово. Дровишки бы колол один одинёшенек, в лесу шатался. Словом, по всей форме, мозги в порядок приводил. Как знаете, в каких-нибудь геройских фильмах, где страшно геройский громила прячется от всего света у черта на рогах - в богом забытом безлюдном уголке. Ну и старается там отвлечься от своих леденящих душу подвигов - ужасно благих и дико кровавых. Но запрятавшихся громил вокруг не было, только высокие зелёные деревья и весь этот дремучий жуткий лес. Кстати, хотите угарнуть? У меня тут в привычку вошло - то и дело похлопываю по кобуре с походным ножом. Вчерашним вечером нацепил на пояс этот дурацкий клык и даже на ночь с ним вырубился - так и проспал. А с утра уже раз пятьсот похлопал. Сам не знаю с чего бы, как будто если я в овраг свалюсь или по мне молния шарахнет, этот нож меня выручит. Порой я вытворяю странные штуки, сам в себе путаюсь, будь я не ладен.

Знаете, в конце концов, я до мозга костей городской. Вот в нашем сочинском муравейнике, я как рыба в воде. Как зверюга в джунглях. Не как медведь, к сожалению, но что-то вроде костлявого кабанчика ростом под метр восемьдесят, вечно бегущего от скуки. Как бы оно ни было, я вновь похлопал нож, назло всем тревогам выправился и вообразил себя этаким ловким охотником Амазонии, готовым сразить хоть чёрную пантеру, хоть серо-буро-малиновую, черт возьми! Солнце ещё и к полудню не распалилось, а Кола с Гуриком уже здорово перебрали - с прошлого вечера под мухой. Будто обязаловка какая, словно по пути таблички набиты - «Вход в лес, только во хмелю» и рисунок мужика с запрокинутой головой, закладывающего с горла. Шучу конечно. Раз уж разговор зашёл - парни они деловые, крепкие, это все знают.

Наконец, Кола поднялся.

- Хорош багажник мозолить! Двигаться, ну же братцы, двигаться пора. Раз-два, раз-два. – принялся враскачку отряхиваться, - Ну как, студент, готов?

Из-за них уже больше полу часа тут околачиваемся, черт бы их побрал, а он ещё меня спрашивает готов-ли.

- Да готов, - говорю, - конечно готов.

Устал, блин, уже готовиться. Я нетерпеливо потоптался - размял ноги.

Гурик неспешно затянулся, но даже глаза не открыл. Так и развалился в траве, подперев дерево. В руке сигарета, в другой блестящая фляжка. Еле ворочая языком, басовито пропел:

- Двиии-гаться, двиии-гаться… двигаться пора…

Устроился он, точь в точь не в меру объевшийся медведь. И шевелюра туда же растрепалась, разве что волос не бурый – темно каштановый, ближе к чёрному На такого бугая в лесу нарвёшься, с испуга драпать помчишься, как от косматого черта какого.

ГЛАВА 4

Только в начале шестого, одолев «Веселый спуск», мы наконец, дотянули до Черкесского перевала. Перебрали часа три – потратились на миллион бестолковых привалов. Кола, едва лишь протрезвев, разошелся отыскивать всякую годную ботанику - он в этом собаку съел. И давай с нами делился - на пробу. Гурик тотчас в ужасе отмахнулся, Малька Кола особо не донимал, оставался я. Ну вы понимаете – на меня-то он вовсю и напустился. Наелся всякого, разрази весь лес кукушка: стебель лопуха, молодые грибочки – подмолочники, травкой закусывал, корешками, какими-то мутными ягодками. Даже смолу с дерева срезал и подал мне – настоящая, сказал, жвачка, магазинные рядом не стоят. Ага, не стоят. По вкусу, наверно, что-то вроде половой тряпки, черт ее дери. И так увлеченно Кола расхваливал всю эту отвратную жрачку, что приходилось делано восторгаться, чтоб соответствовать моменту, так сказать.

Всем этим премудростям Колу дед выучил. Его дед владел пасекой и водил его по лесам, ну и выучил – когда, как и чем, в лесу можно поживиться. После того, как Кола потерял отца, он частенько у деда застревал - на пасеке. А отца Кола потерял, когда ему и пятнадцати не стукнуло. Вечером, его бати неожиданно сделалось плохо. После определили - инфаркт случился. Они прямо над нами жили и когда беда пришла, у Колы нервы сдали – он сорвался и свалил сервант на пол. У нас так громыхнуло - я напугался, что потолок проломился. Люстры закачались как шальные, ходуном ходили. Четко все помню, хотя я совсем малой был. Мой отец поднялся узнать, что ж стряслось, а Колын батя к тому моменту уже отошел. И мой пахан остался у них - поддержать, а минут через двадцать, скорая подкатила. Она добиралась больше часа, а от нас до скорой, пешком в пять минут уложишься. А тут, представляете - с вызова, даже за час не успели. Когда врачи приехали, было уже поздно. Они поднялись, но бестолку. А Кола настолько озверел на скорую, что начал на врачей кидаться – вышел из себя, слетел с катушек и на психе хотел избить. И крики его я слышал. Помню, как жутко в ту ночь было, честное слово, до сих не забыл. Отец говорит состояние аффекта. Он-то Колу и успокаивал - мой батя. А потом и Гурик с Игорем подтянулись и помогли Колу сдержать. Игорь, это тоже их друган, он до сих пор в нашем доме живет – на девятом этаже. Как-то так, даже не знаю, что ещё и добавить – пешком пять минут идти, а на машине по пустой дороге с мигалками, больше часа добирались. Игоря отец - Георгий Андреевич – видный мент и Игорь кстати тоже уже полицейский. Так вот, Георгий Андреевич разбирался потом, что да как и выходило, что все кареты загружены были и оттого и промедлили. «Умысла не было, рабочие трудности. На вызове задержались, поздно отправились. Врачей не хватает, машин. Так в тот день горько сложилось», - сказал Георгий Андреевич. Понятно, что так сложилось и что никто спецом не хотел и понятно, что если бы вовремя добрались, то не факт, что спасли бы, но я Колу понимаю. Просто понимаю этот его нерв и точка.

После той беды, Кола частенько у деда терялся. И до того он навещал, но после, случалось пропадал там пропадью. И Гурик с Игорем порой с ним тусили на дедовской пасеке. Бывало и девчонок с собой тянули. В общем и целом, в лесу Кола стреляный воробей - не пропадет - говорит, даже зимой найдет, чем прокормиться. Не знаю, может он перехватывает - зимой-то ничего не созревает, разве только корешки какие.

Словом, уже под вечер, запаренные дорогой, взобрались мы на Черкесский перевал. Здесь уже царство альпийских лугов, лес на такой высоте не уживается. Всё вокруг окутал предвечерний туман и он здорово нагонял тоску, мешал осмотреться. Туман был не слишком плотный, что-то типа молочной дымки с длинными просветами. Но все равно он чертовки мешал и лучше б его не было. Перевалив через хребет, мы оставили справа еле заметный, вроде призрака, силуэт горы Маврикошка и начали спускаться к балаганам. Они чуток пониже, метров в двухстах.

Наш Малек задержался на перевале - у него где-то там припрятан схрон и он остался убедиться, все ли сокровища на месте. Спускаясь с перевала, я все оборачивался, а он застыл камнем верхом на лошади - провожал нас. Доверял туману спрятать их с тайничком.

Наконец, выглянули балаганы.

Балаганами величают чахлые деревянные халупы, сколоченные из дранки и досок. Всего в поселении около десятка таких дранных халуп. Раньше в них ютились пастухи, пригонявшие летом скотину, нагуляться на сочных высокогорных пастбищах. А последнее время сюда выбираются местные ценители дикости, вроде нас. Выглядят балаганчики страшно уставшими и потасканными, будто их тут черти трепали не одну тысячу лет. Самые древние, собраны в виде треугольничков - кровля спускается аж до самой земли. Такая форма, легкая в постройке и крепкая – зимой в этих местах снегом засыпает, будь здоров – выше фонарных столбов. Столбов правда я здесь не видал, но засыпает выше них. Треугольные балаганчики показались мне торчащими над землей крышами, будто это крыши вбитых в землю домиков. Знаете, мой дед живет в селе, недалеко от Дагомыса и к нему в дом, по лету, вселяются перелетные птицы - ласточки. Они слетаются и вьют свои гнездышки на крыше. Вот и здесь в точности – искатели дикости, точно перелетные птицы, гнездятся летом в здешних кровлях.

Ещё, я прикинул, что именно в таком балагане, должна бы водится Баба-Яга. В сказках, у этой старой клизмы, избушка всегда из бревен - бьюсь об заклад, что это все понты. На самом деле, Костяная нога должна мозолиться именно в таком, затасканном чертями балагане, в виде крыши.

Балаганчики рассыпались на утоптанной полянке, вниз по склону - в ряд, бочком друг к дружке. Наш - шестой сверху. Самый нижний – хозяйственный, он самый чахоточный, зато в нем имеется генератор. Кабель от генератора, тянется ко всем хижинам, так что можно наладить электричество – врубить лампочку и питать гаджеты. Со светом, оно конечно повеселее - ясное дело, но мечтал-то я о другом. К дьяволу цивилизацию, не за тем я сюда заперся – легко уравлюсь одним ножом. Стану тут бродяжничать по горам и лопать корешки. Словлю горного козла и прожарю его на огне, добытом растиранием щепок. Буду скрываться от людей, а при случае, с интересом подглядывать, как они себе хозяйничают и все такое. Со временем пообвыкну и присмотрю уютную пещерку и выучусь камнем нацарапывать разных зверушек и черточками дни отмечать. А каждые шесть дней буду пересекать седьмым. Сошью себе пару мокасин, а по ночам, завернувшись в козлиную шкуру, стану поклоняться загадочным птицам, подмигивающим огоньками. Выходит, генератор мне нафиг не сдался, но опять-таки, раз уж он есть, гори оно огнем, не пропадать же добру. Тем более, мы и топливо притянули. Мы, я сказал мы, разрази меня кукушка - лошадки притянули.