В голубом зале собраний застыли фигуры в белых выглаженных мундирах. Вымуштрованные офицеры спецслужбы и хладнокровные врачи космического флота, цвет и гордость землян, съежились под взглядом полковника в ожидании приказа. Никто из них не хотел этого назначения. Никто не желал оказаться в личном штабе арх-канцлера, имя которого, произносили шепотом даже в самых отдаленных уголках галактики.
Тишина зала наливалась густым предчувствием и вот-вот должна была разразиться громом названных имен. Имен обреченных, среди которых могло быть и мое.
В давящей тишине отчетливо слышалось лишь гудение ламп и замедленное тиканье часов, отсчитывающих последние секунды перед объявлением приговора. Именно так расценивал каждый из нас службу рядом с ним. Каждый из нас молился богу, фортуне, лишь бы не услышать свою фамилию, лишь бы избежать участи стать личным врачом или адъютантом того, чья внешность вызывала первобытный ужас, а мысли не поддавались человеческому пониманию.
Лерой Гранж. Он был похож на человека, но был ли им, не знал никто. Инопланетная физиология всегда вызывала опаску, и ребристая плотная кожа, делающая его похожим на аллигатора, и костяные наросты над бровями и вдоль позвоночника служили напоминанием, что перед тобой не «свой».
Мы ждали. Втайне надеялись, что пронесет. Тишина давила.
Я опустила глаза, чтобы нервное подергивание века было не так заметно. Дышала под медленный счет, пока заставляла себя думать, что этот тиран меня невзлюбил, что я бесила его одним только видом. Холодного игнора удостаивались все его служащие, но мне не везло. На меня он рычал и щелкал какими-то штуками за ушами. Я делала все не так, а последняя операция...она и вовсе стала моим фиаско. И единственное, за что я была ему благодарна, так это то, что он не испортил мою карьеру одним своим «не годна».
Хотя было еще одно...
Наш сын, которого я родила в тайне от монстра.
— Майор Лалия Бакрис!
Слышу свое имя, и свет гаснет. Меня будто на дно океана затягивает. Вдохнуть не могу, а еще так холодно, что тело бьет дрожью.
— Нет! — вырывается из меня под облегченные вдохи коллег. Оглушенная, смотрю, как все быстро расходятся, будто полковник может передумать, а я остаюсь стоять, вросшая в пол. Вернее, в моноколесо, на котором вынуждена передвигаться после родов.
— Это честь для нашего ведомства, Лали. И для тебя! — полковник, забывшись, хлопает меня по плечу, но тут же удерживает за плечи, помогая вернуть равновесие. — Ну чего ты, дочка?
Полковник Ровен по-отечески обнимает меня, окуная в терпкий аромат своего одеколона. Горло распирает от комка подступающих слез.
— Это еще один год моей жизни, седые волосы и...— говорю быстро, стараясь не расплакаться.
— Это еще десять миллионов на твоем счету, выходное пособие и заслуженная пенсия. В тридцать пять, Бакрис! В то время как остальным чалить до полтинника!
Еще бы! С этим тираном месяц за год. А у меня в его штабе только за время учебы две командировки было.
— Отставить кислую мину, майор! Он, может сам не захочет тебя брать. Ты же лучше всех знаешь, что ему на ум взбредет, предугадать невозможно, — полковник пытается меня приободрить, но в тоне уже прослеживаются нотки раздражения.
— Слушаюсь! — покорно киваю, хотя со своей судьбой я еще не согласилась. Идиотская мысль сломать себе конечность или сбить нюх, за который меня так ценят, все громче звучит в голове. Официально я врач-токсиколог, но каждый из агентов, поступая на службу, имел и вторую специальность, в зависимости от своих способностей. Моей «суперсилой» было обостренное обоняние.
Пока возвращаюсь в кабинет, пытаюсь вспомнить, кто из знакомых болен гриппом, чтобы заразиться и уйти на больничный, и корю сама себя. Дура! Какая же я дура!
— Не повезло тебе, Лал. Третий раз подряд к рептилоиду идешь. Если бы я не знала этого тирана лично, подумала бы, что у него на тебя виды...— Афина скорчила сочувствующую гримасу и тут же переключилась на переписку в мобильном.
С ней мы проходили преддипломную практику в штабе канцлера и с ней же прятались по углам, лишь бы не пересечься с ним лишний раз. Успокаивали друг друга, когда он в сотый раз забраковывал наши отчеты, и вместе ревели, пока писали заявление на отчисление, потому что сил выдержать тот ад просто не оставалось. Но все же мы смогли.
За пять лет, что прошли с тех пор, я ничего не забыла. И особенно отчетливо помню последние несколько часов своей практики. Как бы я не пыталась их вытравить из памяти, зеленоглазое чудо, называющее меня мамой, каждый день возвращает меня туда.
Пять лет назад
— Сегодня вечером вы сопровождаете меня, курсант, — не отводя глаз от монитора, сообщает канцлер, а я, как обычно, замираю от его рокочущего голоса. Хорошо, что не смотрит, ибо, когда он поднимает взгляд, у меня сердце в пятки падает. Таких ярких желто-зеленых глаз я никогда не встречала у землян. Они пугали глубиной и завораживали необычайно красивым узором одновременно. Но рассматривать его было бы сущей наглостью.
— Есть! — кладу отчет на самый край стола и, бочком, чтобы быть незаметной, двигаюсь к выходу. Мой мозг сломан, потому что канцлер обратился ко мне лично, хотя раньше все приказы передавал его секретарь.
— Униформу доставят в комнату через десять минут, — догоняет меня его рокот, и я запутываюсь в ногах.
Не понимающе смотрю на канцлера. Униформу выдают на складе! Он что-то путает!
— Информация по делу уже у вас на почте, курсант.
Хлесткий выдох аллигатора подгоняет меня поскорее убраться из кабинета его злейшества, и я короткими перебежками достигаю заветной двери.
По дороге в кампус проверяю почту и на ходу вчитываюсь в строчки. Канцлер приглашен в качестве почетного гостя на свадьбу представителей Арахонты. Вспоминаю, что знаю о них из курса расологии. Их раса малочисленна и миролюбива, поэтому они в основном выступают как посредники и менторы во время переговоров враждующих сторон. Уже легче, потому что в большинстве своем инопланетные существа агрессивны и коварны.
На какие только ухищрения не идут, чтобы избавиться от представителей власти. Самым вопиющим случаем в моей недолгой практике стало отравление стаи птиц, гнезда которых располагались в районе дома канцлера. Предполагалось, что яд высвободится из их трупов и убьет его самого. Все было идеально рассчитано: и скорость воздействия на птиц, чтобы те погибли, находясь в своих гнездах, и время разложения их тел, и время высвобождения яда из капсулы...Только никто не смог предусмотреть, что я случайно услышу трупный запах от букета, собранного в его саду. Это были редчайшие цветы, которые секретарь канцлера втихаря нарвал для своей девушки. Выволочку устроили всем: и секретарю, и охране, и садовникам, меня же назначили личным врачом канцлера, обязав повсюду следовать за ним.
С тех пор я постоянно сопровождала канцлера на обедах и ужинах, но ни разу не сидела с ним за одним столом. Моим делом было незаметно проверить блюда на содержание ядов и ждать дальнейших распоряжений где-то поблизости, желательно, не отсвечивая. Сегодняшний вечер ничем не должен был отличаться от остальных, кроме одного. Моей униформой был отнюдь не курсантский китель, а красивейшее платье в пол, вручную вышитое полудрагоценными камнями. Кто его выбрал, для меня так и осталось загадкой. Мысль о том, что это мог быть сам Лерой Гранж, я тут же прогнала.
Вечер тянулся слишком медленно. Чужие традиции, которых я не понимала, громкая музыка, от которой в голове усиливался гул, и необходимость улыбаться и поддерживать светскую беседу были настоящей пыткой. От череды бессмысленных ритуалов хотелось зевать, но приходилось держать лицо, потому что повсюду были камеры. Мои глаза блуждали по залу в поисках хоть чего-то, за что можно зацепиться, но каждый раз останавливались на нем...
Канцлер, как обычно, держался безупречно. Его фигура, как скала, возвышалась над этим свадебным хаосом. Властный и недосягаемый. Невозмутимый и холодный. Он непринужденно поддерживал беседу с каждым, кто искал его внимания, излучая уверенность с каплей снисхождения.
Впервые за все время, что я находилась рядом, я позволила себе рассмотреть его. На его, как оказалось, красивом лице не было ни намека на скуку или усталость, лишь вежливая заинтересованность. Грозный профиль, голова, которую как гребень украшают короткие ороговевшие шипы, четкая линия челюсти и грубая, похожую на крокодилью, кожа на скулах. Я наблюдала за тем, как он слегка хмурил брови, как на лице проступала едва заметная улыбка, смягчающая рубленные черты, и долго всматривалась в складку за ухом, чтобы наконец, понять, что же такое там щелкает, когда канцлер злится.
Костюм идеально сидел на его плечах, выдавая хорошую физическую форму мужчины. Даже захотелось потрогать его руки, чтобы почувствовать рельеф мышц, их твердость. Стало интересно, могут ли они быть нежными? И есть ли та, кому позволено почувствовать эту нежность?
Несколько раз я ловила себя на том, что смотрю слишком пристально, но он притягивал мой взгляд снова и снова, пока я не споткнулась о его легкую улыбку, в которой читалось явное удивление. Он заметил...
Черт! Черт! Черт!
Покраснев, я отвернулась и сделала вид, что рассматриваю узор на стене, а потом залпом выпила стакан ледяной воды, чтобы успокоиться. «Он мой начальник! Неприлично так вести себя, еще и на глазах сотен людей! Что я вообще себе позволяю?»
Прошло еще около часа, за окнами окончательно стемнело, и музыка немного стихла. Я посмотрела на часы, в надежде, что время завершения праздника скоро настанет, но цифры поплыли перед глазами, когда я заметила ботинки канцлера перед собой.
— Лали, вы устали? — его голос был необычайно спокойным, с легкой хрипотцой, и я в изумлении распахнула глаза, — потерпите, осталось совсем немного. Через четверть часа вручение подарков, и вы сможете вернуться домой.
Я вздрогнула и замерла, не веря своим ушам! Канцлер спокойно разговаривает со мной? Проявляет заботу? Я точно не уснула во время этого «веселья»?
— Вам нехорошо? — он придвинулся ближе и мягко положил руку на спину, заглядывая в мои глаза. Все тело покрылось мурашками от его прикосновения и... аромата, который постепенно обволакивал меня сверху до низу, заставляя блаженно прикрыть глаза и вдыхать, вдыхать, вдыхать... Да, я и раньше чувствовала приятный флер, исходящий от канцлера, но сейчас будто с головой окунулась в него, и могла с уверенностью сказать, это не парфюм. Это его личный запах.
— Душно...— прохрипела я, все еще пребывая в шоке.