Потянулись, улыбнулись, встали, прошлёпали в ванную комнату, открыли глаза, проснуться забыли.
Костас потёр ладонями помятое со сна лицо, бросил беглый взгляд в зеркало на щетину, взлохмаченную шевелюру, тяжело вздохнул, матерясь про себя весь белый свет. Вставать в такую рань в выходной день – преступление против человечества. Морщась, забрался под холодный душ.
Бр-р-р-р! У-у-у-х! Отлично! Просто отлично! Бодрит!
Через двадцать минут в зеркало смотрела довольная жизнью, холеная физиономия тридцати четырёх лет от роду. Тёмные волосы, почти иссиня-чёрные, карие глаза, густые брови, прямой нос, белоснежные зубы, рост и телосложение тоже не подкачали.
Такого самца смело можно в рекламу брать, вот только Зервас Константинос Александрович владелец строительного бизнеса, и моделинг вертел на своём немаленьком половом органе.
Приготовил завтрак на скорую руку. Яичницу с помидорами, тосты с ветчиной и сыром, две чашки крепкого кофе. Накрыл стол в надежде, что шум из кухни и ароматы поднимут одну симпатичную особу из кровати.
Не вышло.
– Подъём, – проговорил Костас громко, войдя в спальню, распахнул светонепроницаемые шторы. – Вставай, засонькин.
Одеяло на кровати королевских размеров зашевелилось, донёсся недовольный писк, показалась розовая пятка. За эту-то пятку и схватился Костас, потянул на себя, приговаривая, что солнце уже высоко, пора вставать.
Вскоре из-под одеяла выбралась обладательница розовой ступни, недовольно щурясь, сморщив нос.
– Юль, вставай, давай, – повторил Костас, пробегая пальцами по девичьим рёбрам, вызывая смех вкупе с недовольством. – Хватит капризничать, я предупреждал, что подъём ранний.
– Ну-у-у-у, Ко-о-о-оста-а-ас, – заныла Юля, обхватив руками подушку.
– Подъём, – объявил Костас. – Я опаздываю, совесть имей, – буркнул, играя в недовольство.
В общем-то, злиться на симпатичное создание всерьёз он не мог. Славная эта Юленька, хорошенькая. Наивная, конечно, только какой ей быть в свои лопоухие двадцать три года.
Через сорок минут они стояли в просторной прихожей. Костас в однотонной футболке, джинсах и ветровке, держа чехол с парадно-выходным костюмом, и Юленька, недовольно дуясь.
– Ладно, не злись, – примирительно проговорил Костас, – в воскресенье вечером вернусь, сходим куда-нибудь.
Юленька сжала пухлые губки, которые буквально несколько минут назад вознесли его в рай, но благоразумно промолчала, не желая начинать ссору.
Костас открыл дверь, пропустил вперёд Юленьку, задержал взгляд на аппетитной попке, плотоядно улыбнулся, одёрнул себя, вспомнив, что опаздывает. Пошёл следом, силясь смотреть на что угодно, лишь бы не на вихляющие впереди бёдра. Как сосунок озабоченный, честное слово.
Соберись, почитай объявление ТСЖ на доске у почтовых ящиков, список должников квартплаты – казалось бы, жильё бизнес-класса, но находятся идейно не платящие. Поздоровайся с соседкой, консьержкой, активисткой подъезда, обсуждающей что-то с местным божьим одуванчиком.
Отвёз Юленьку домой, игнорируя недовольство, демонстративно не замечая его. Оставил у подъезда нового жилого комплекса, в окружении бесконечных детских площадок и их обитателей, и был таков.
Подругу сердца Костас отлично понимал, видел её нехитрые мысли как на ладони, но предпринимать ничего не собирался.
Скотина, согласен, кобель похотливый, всё верно.
Стыд и позор!
Он познакомился с Юлей до Нового года, понравилась ему симпатичная курносая мордашка в обрамлении коротких, пушистых, как одуванчик, волос, детские ещё щёчки, круглая, аппетитная попа, упругая грудь и даже коротковатые, плотные ноги понравились.
Юля приехала из славного города Томска, училась в ординатуре стоматологического факультета КубГМУ*, планировала остаться в Краснодаре. Родители купили ей двухкомнатную квартиру в новом, быстрорастущем районе.
Естественно, у неё были виды на Костаса, стоило признать, не без оснований. Они проводили вместе почти всё свободное время, несколько раз выбирались на короткий отдых, зимой на горнолыжные курорты, совсем недавно на море, подышать бризом, насладиться пустынными в это время года пляжами. Он был знаком с её подружками, она не чуралась его друзей. Всё по-взрослому, в общем.
За единственным исключением, Костас не знакомил Юленьку с семьёй и не собирался этого делать. Вот и сейчас, он ехал в родной городок в какой-то сотне километров от Краснодара, подругу же не пригласил, даже не заикнулся, почему это невозможно.
Как объяснить, что, будучи тридцатичетырёхлетним разведённым мужиком, отцом двоих детей, он может привести в дом родителей лишь заочно одобренную женщину, главным и основным достоинством которой будет национальность – гречанка.
Если выражаться корректно, то родители не одобрят любой другой выбор своего чада, какая бы распрекрасная ни была гипотетическая «Юленька», сколькими бы достоинствами ни обладала.
Самого же Костаса устраивала позиция родственников, снимающая с него бремя ответственности. Он не против, даже за, но с традициями, диаспорой, отцом, главное – матерью, не поспоришь.
В глубине души было стыдно, однако удобно, потому ничего менять Костас не собирался. Рано или поздно Юленька поймёт, что плетью обуха не перешибёшь. Жизнь по законам диаспоры – не шутки.
Подобные знания должны вкладываться в головы «Юленькам» ещё в нежном, детсадовском возрасте. Сколько бы разочарований они избежали, сколько бы сломанных судеб не случилось, понимай «Юленьки», что подобные союзы обречены на провал… только дело это не конкретного грека, волей судьбы появившегося на свет средь Кубанских просторов, а родителей девочек.
Костас посмотрел вслед Юле, хлопнувшей дверью подъезда, задрав нос. Решил, что в воскресенье обязательно отведёт кроху в хороший ресторан и в ювелирный, дабы загладить вину. Ему не сложно, девочке приятно, в итоге все довольны. А пока пусть подуется, слаще будет примирение.
Трасса вела через бескрайние поля, крохотные посёлки, станицы, раскинувшиеся широкими улицами. Яркая зелень, в это время года невероятно сочная, проносилась за окнами внедорожника, деревья радовали свежими листьями, по вспаханной земле прыгали очумевшие от тепла птахи.
Юбилей Андреева Николая Анатольевича приходил со всем возможным размахом, который только возможен в городке с населением тридцать тысяч человек. В самом престижном ресторане со звучным названием «Акрополь» с колоннами у входа и статуями античных богов в зале.
Помимо мэра города, глав районов, прочих представителей администрации, уважаемых бизнесменов всех мастей, заглянул на огонёк губернатор края. Все с официальными поздравлениями, пожеланиями, а то и с наградами от имени и по поручению.
Были приглашены аниматоры для малышни, коей собралось немало. Какие-то певцы, известные в узких кругах тех, кто вырос из Трансформеров и прекрасной Эльзы. Танцевальный ансамбль из Краснодара, сверкающий перьями и голыми ногами, и естественно, местный казачий хор.
Ведь Андреев – знаменитый казак, так он когда-то решил.
Пропустить юбилей такого человека Костас не мог. Не потому, что Николая Анатольевича было за что уважать, помимо того, что их фирмы много лет работали в крепком тандеме, а потому, что дядя Коля для него как второй отец, пару раз и первый. Не с каждой проблемой пойдёшь к родному, иногда совет со стороны важнее.
И всю эту красоту, включая фейерверк, бодрого ведущего, полуголых девиц в перьях и казацкие удалые пляски организовала Поля – дочь юбиляра. Умница и красавица.
И какая красавица!
Пара рюмок, опрокинутых в начале торжественного ужина, кажется, начали доходить до Костаса. Долго они конечно шли, с шести вечера до одиннадцати, зато прямо сейчас плескались и требовали выхода. Желательно в горизонтальной плоскости, в идеале – с Полей.
О чём думать если не грешно, то опасно для жизнедеятельности яиц. Оторвёт ведь.
Костас оглядел полупустой зал. Большая часть гостей разошлась, остались только свои, преимущественно ровесники юбиляра. Сдвинули столы, о чём-то жарко спорили, вспоминали, громко смеялись, иногда срывались в пляс, прося ди-джея поставить что-нибудь подходящее ситуации. Пели, обнявшись, раскачиваясь из стороны в сторону.
Вот-вот разнесётся протяжное «Хас-Булат удалой», и можно смело расходиться по домам.
Нужная кондиция достигнута. Гости станут лишними на этом празднике, останутся только самые близкие, забурятся к кому-нибудь домой, кто предусмотрительно отправил внуков к родителям, и продолжат веселье до утра.
Пара стройных девчонок извивалась на танцполе, задорно вихляя задами. Среди них скакала Тыковка, восхищаясь сама собой и пышной юбкой. Иногда кружилась на месте, иногда выбегала в центр зала, что-то выкрикивала, бежала обратно, порой тащила танцевать Полю – её маму.
Поля выходила, брала за руки дочку, кружилась с ней, переставляя стройные ноги, виляла бёдрами, затянутыми в красное платье, трясла белокурыми в рыжину локонами, перекидывалась с кем-нибудь парой слов, улыбалась, сверкая белыми зубками.
И заставляла несчастный член Костаса бодриться, в надежде получить сладкое.
Тихо ты, нам туда нельзя. Проход закрыт!
Поля, конечно, не сестра, пусть и росла на глазах, думать в этом плане об этом сокровище не запрещено, но голову, даже если она в штанах, а не на плечах, терять не стоит.
Сочная чернявая девица заметила масленый взгляд Костаса, начала извиваться сильнее, поглядывать призывней.
Что ж, похоже, выбор сделан.
Прости Юленька, о чём ты не узнаешь, того не было.
– Потанцуй со мной, Котя! – врезалась в его ноги Тыковка.
– Конечно, принцесса, – сразу отозвался Костас.
Присел, подхватил кроху на руки, отодвинул одну ручонку, начал кружиться, как в вальсе, плавно подбираясь к танцующей Поле.
Да, нельзя, но он же с чистыми намерениями, просто танцует, между прочим, с её же дочерью.
Тыковка обхватила его шею одной рукой, второй обняла маму. Оказалась между ними двумя и начала раскачиваться в такт музыки, довольно подпевая.
– Хороший праздник получился, – похвалил старания Поли Костас, глядя на довольного юбиляра и его компанию.
– Ещё бы Лукьян не опоздал, – фыркнула Поля, почти сталкиваясь с ним лбом стараниями Тыковки. – Соня, осторожней, – одёрнула дочку.
Та в ответ лишь засмеялась, находясь на грани между хорошим настроением и истерикой от усталости, когда в ребёнка, кажется, вселяется бес, и поможет только экзорцист.
– Имей совесть, человек из Норильска прилетел, сразу с самолёта сюда.
– Вообще-то, он к своему отцу прилетел, – назидательно проговорила Поля. – Мог бы и помочь с организацией банкета.
Костас закатил глаза. Помочь с организацией, ага…
Поищите дураков в другом месте. Кому-кому, а родному брату отлично известно – кто вздумает Полюшке помочь, тот два дня не проживёт. И смерть его будет долгой и мучительной.
– Хас-Була-а-а-а-а-ат удало-о-о-ой, – заголосили за столом. – Бедна са-а-акля твоя-а-а-а…
Сигнал подан, больше ни родителям, ни юбиляру точно ничего не понадобится. Можно смело отправляться домой.
– Ну, и где твой друг? – приподняла бровь Поля, глядя в упор, снизу вверх на Костаса.
Нормальная претензия. Давно ли он подрядился в няньки к тридцатичетырёхлетнему бугаю, размером примерно со славянский шкаф.
– Соня, скажи всем «до свидания», мы едем домой, – Поля попыталась оторвать детские ручонки от шеи Костаса.
Тыковка, естественно, имела другое мнение. Неизвестно, кто её отец, но кто мама видно невооружённым взглядом.
– Нет! Нет, нет, нет! – заголосила Тыковка, извиваясь.
– Соня, – терпеливо повторила Поля, – отпусти Костю, у него дела, – бросила быстрый, незаметный для ребёнка взгляд на чернявую, продолжающую изображать жрицу богини Афродиты.
В тему пришлись Акрополь, статуи и отдельно взятый грек.
– Ночью?! – возмутилась Тыковка. – Нет, не поеду домой! Я Эльза! – объявила она.
– Пойдём-ка, Эльза, – буркнул Костас.
Отнял детскую руку от женской шеи, шейки вернее, по которой скользнул взглядом. Оставалось надеяться, что не слишком похотливым. Если что, у него есть алиби – вод-ка.
Костас смотрел на пьяненькую Полю, быстро её развезло, однако. Полчаса не прошло, а щёки раскраснелись, глаза повеселели, движения стали расфокусированными.
– Как твои дела, кстати? – спросила Поля, сдув упрямый локон, упорно лезущий в глаза.
Смертельно захотелось убрать его, заодно прикоснуться к нежной коже щеки, а что она нежная, никаких сомнений не возникало.
– С последней нашей встречи ничего не изменилось, – ответил Костас.
– Ты всё ещё с той девочкой?
– Какой именно? – уточнил на всякий случай Костас.
Мало ли в Бразилии Донов Педро…
– После нового года я приезжала к тебе в офис, тебя ждала такая… молоденькая, с кудряшками, пухленькая, симпатичная.
Точно, приезжала, столкнулась с Юленькой. Костас забыл об этом инциденте, вернее, значения не придал, даже если бы Поля передала родителям, что сынок не хранит целибат, никто бы ему ничего не предъявил.
Основное правило – не приводить в дом кого ни попадя, читай, не гречанку.
Остальное – пожалуйста, сколько угодно. Главное, чтобы без последствий для здоровья и нежелательного продолжения рода.
– Как бы, да, – неопределённо ответил Костас.
– Не стыдно тебе девочку обманывать? – нахмурилась Поля. – Нехорошо это. Кармы не боишься? Ай-ай-ай, – сощурилась Поля, погрозив указательный пальцем.
– Не-а, я смелый, – беспечно ответил Костас.
– За смелость, – провозгласила Поля.
Сама себе налила коньяк, чуть покачиваясь, добралась до холодильника, выудила замороженную черешню, кинула в бокал вместо льда, подумав, добавила шампанское.
Боже, адова смесь…
– Поль, может не надо это пить? Завтра плохо будет, – ухмыльнулся Костас.
– Надо, Федя, надо, – шлёпнулась на стул Поля, сделала глоток, скривилась, дёрнула плечами. – Я, между прочим, совсем не пьяная. Приходи завтра в девять, блинов напеку.
– Вечера? – засмеялся он. – Раньше вряд ли будешь в состоянии.
– Утра! – возмутилась Поля, надув щёки.
Облокотилась на стол. Разрез на шёлковой кофточке разошёлся, верхняя пуговица расстегнулась, явив миру вид на ложбинку между грудей. Мягких, белых, манящих, обещающих столь много, что сидеть стало неудобно. Брюки узкие, как назло.
Поля прогнулась, открывая лучший обзор, стало понятно, что бюстгальтер она проигнорировала. Взяла прядь волос и начала наматывать на палец, томно смотря на Костаса.
Ему же не показалось, нет?
– Ты меня соблазняешь, Полюшка? – широко улыбнулся он.
Вот это грузовик с пряниками на его улицу заглянул. Вот это повезло, так повезло.
– Я? – Поля дважды моргнула, как в замедленной съёмке, облизнула призывно пухлые губки, заставляя прижатый брюками и трусами член Костаса дёрнуться. – Блинами, что ли, Кость?
– Путь к сердцу мужчины лежит через желудок… – проговорил он хрипло, не очень-то веря народной мудрости. Существовал путь короче и надёжней.
– Сдалось мне твоё сердце, – улыбнулась Поля, показав край зубов, между которых мелькнул влажный язычок.
– Тогда тем более неправильно соблазняешь, – повёл он бровями.
Поманил рукой, после перехватил тонкое запястье, потянул на себя на удивление податливое тело.
Поля встала, несколькими шагами подошла к нему. Встала вплотную, ожидая чего-то или примеряясь к его крупному, по сравнению с ней, телу. Покачнулась, упёрлась руками в плечи Костаса, сдавила тонкими пальцами с алым маникюром. Он смотрел на происходящее, не веря себе.
Быть не может…
Осторожно, чтобы не спугнуть удачу, обнял женскую талию, едва не заскулил от восторга – вау чистой воды – потянул на себя, вынуждая оседлать его, усевшись на колени, лицом к нему.
Горячая промежность Поли оказалась ровно на члене Костаса, спрятанном одеждой. Он качнул бёдрами, вбирая воздух сквозь зубы, она ответила точно таким же движением.
– Охренеть, – выдохнул он неразборчиво.
В ответ женская ладонь обхватила стояк. С силой сжала, от чего член налился сильнее, провела сверху вниз, довольно улыбаясь.
– Так и знала, что у тебя всё, как надо… – выдохнула, довольно покачиваясь, ёрзая, обхватив рукой ствол, плотоядно облизываясь при этом.
Да это не грузовик с пряниками, это целый автопоезд Тонар!
Костас, ведомый инстинктами, быстро расправился с пуговицами на кофте Поли. Она повела плечами, освобождая себя от шёлка. Он впился взглядом в то, что видит:
Твою мать, почему он считал, что грудь у Поли максимум полторашка? На него смотрели шикарные груди с острыми светлыми сосками почти третьего размера, налитые, упругие. Чёртовой, идеальной формы.
Обхватил ладонью одну из них, задел пальцами сосок, сдавил, слушая протяжный стон удовольствия. Со сладким наслаждением наблюдал, как выгибается Поля, продолжая безостановочно скользить по его члену, который того и гляди придёт к логическому завершению.
Нет-нет, второго шанса скорей всего не будет, так что только долго, только хардкор.
Только заглянуть, разглядеть, залапать.
Целовать везде, где возможно, каждый участок тела, каждую клеточку, молекулу каждую, а не позорно кончить в трусы.
Впился губами в призывно открытый рот. Моментально впитал запах и вкус, который выбил дух, заставил толкнуться языком в сладкий рот, бесцеремонно хозяйничать там. Целуя, тараня, прикусывая.
Впитывать жаркий ответ, дуреть от него, дуреть, дуреть…
Всё, тумблер переключён. Хода обратного быть не может.
Костас встал, подхватывая Полю под ягодицы. Она обхватила его талию ногами, продолжила ёрзать в поисках разрядки. Двинулся в сторону лестницы, не отрывая губ от губ, яростно целуя. Прерывался только за тем, чтобы вдохнуть, опуститься поцелуями на щёки, шею, уши.
Жадно слизывал запах, вкус, лакал его. Сходил с ума.
Дверь в комнату открылась легко. Быстро огляделся, не приходилось бывать в комнате Поли во взрослом возрасте. Поставил её на кровать на колени, к себе спиной, обхватил груди, прокрутил с силой соски, нежно сдавил саму мягкость, едва не рыча от наслаждения.
Переспал с Полей – мысль, которая заставила подорваться в восемь утра и не давала покоя.
Он, естественно, бесконечно рад, ему льстит, прёт. Он беспардонно счастлив, но… что-то с этим нужно делать.
Или не нужно? Или?..
Голова взрывалась от предположений, мыслей, выводов, снова догадок и зудящих идей, что теперь с этим делать. Жениться?
Ну нет. Нет же!
Даже если опустить за скобки основную причину не реализуемости плана – национальность Поли, – существовало сотня, а то и тысяча причин, почему нет.
Пелагея Андреева – головная боль всех детей семейства Зервас, начиная с Ираиды – лучшей подруги Поли, заканчивая вашим покорным слугой – Константиносом.
Когда-то, когда детей этих не было и в проекте, зато пятнадцать союзных республик сосуществовали в мире и согласии, на просторах Краснодарского края жили-были два закадычных приятеля – Колёк Андреев и Санёк Зервас.
Ходили в одну школу, эту же школу дружно прогуливали, получали звездюлей от родителей и учителей, строили нехитрые планы на будущее: ПТУ, в крайнем случае техникум, работа на предприятии, квартира от завода, жена, дети, до этого счастливого момента помацать пару симпатичных девчонок, если сильно повезёт – не только помацать…
Большей части планам не суждено было сбыться. СССР ушло в небытие, вместе с квартирами от завода и постоянной работой. Повзрослевшие Колёк и Санёк вышли в свободное плавание, кто как мог, куда унесло попутными ветрами. Каждый жил, как получалось.
Николай рванул на север, трудился то здесь, то там. Сколотил небольшой бизнес, прогорел, начал снова, опять прогорел, связался с преступным миром, пронесло, обошлось без отсидки. Вовремя свалил на родину, в Краснодарский край.
Александр отправился в Грецию, решив, что на исторической родине ждут его с распростёртыми объятиями. Жизнь показала, что у поговорки «В Греции всё есть» существует окончание «…да не про вашу честь». Несолоно хлебавши, вернулся в городок детства, усыпанный садами, в окружении плодородных полей, в каких-то ста километрах от моря и гор.
Там-то и встретились снова два закадычных друга. Осмотрелись вокруг, уже битые жизнью и обстоятельствами. Начали совместный строительный бизнес, заодно взяли в пользование карьер по добыче щебня и песка.
Дело оказалось прибыльное, развивалось и росло, как и росли семьи Колька и Санька.
Сначала родился Лукьян у Андреевых, в ту пору уже решивший, что он казак один бог знает в каком поколении. Может, так оно и было, Андреевы жили в городке, когда тот ещё была станицей. Костас смутно помнил их деда с выразительными усами, действительно похожего на казака с иллюстрации в детских книгах.
Через пару месяцев родился Констатинос у Зервасов, к тому времени проникнувшихся идеей национальной идентичности.
Большая диаспора греков в здешних местах была всегда, со времён Царской России. В бытность Советского Союза хоть и держались вместе, помогали друг другу, на браки с чужаками смотрели благосклонно. Нежелательно, но катастрофы никто не видел, просто как-то сами собой складывались мононациональные пары, потому что росли рядышком, бок о бок. Позже всё изменилось, большинство зациклилось на сохранение чистоты рода, уклада, традиций.
Подтянулся ещё один сын у Зервасов – Деметриос. Двумя же девчонками с разницей в год Андреевы и Зервасы закрыли вопрос деторождения.
У Зервасов росла Ираида, у Андреев Пелагея, быстро ставшая для своих Полей.
И была эта Поля не просто больной мозолью, а здоровенной занозой для всей дружной, подрастающей компании.
Поля была идеальным ребёнком, настолько, что даже старшие Лукьян и Костас получали от её сияния.
Поля хорошо училась, идеально. Не было предмета, по которому бы она не успевала. На отлично шли гуманитарные и точные науки. Круглогодично, порой казалось, круглосуточно, слышалось:
«Поля блестяще написала олимпиаду по геометрии»; «Полюшкино сочинение выиграло краевой конкурс»; «Поля отлично знает английский», а ещё португальский и за каким-то хреном финский.
Зачем финский язык на Кубани? За-чем? Поля выучила.
Поля занималась во всех возможных кружках, начиная с оригами, заканчивая музыкальной-и-изо студией. Посещала цирковую студию, бальные танцы, художественную гимнастику, садилась на шпагат.
Без шуток, Костас и Лукьян, будучи уже подростками, всерьёз опасались, что однажды их заставят сесть на этот самый шпагат. Провисной и отрицательный, сука, ведь Полюшка…
Больше всех доставалось, естественно, Ираиде. Не самая расторопная, пухленькая, не хватающая звёзд с небес девочка никак не могла конкурировать с местной принцессой.
Самым большим чудом было то, что Ира и Поля оставались подружками не разлей вода, и их дружба сохранилась по сей день. На месте Ираиды любая бы лелеяла мечту прикопать под ближайшем кустом такую «подружку», а они дружили.
Впрочем, не удивительно. Характер Поля имела на редкость покладистый, дружелюбный. Никогда, ни при каких обстоятельствах не кичилась знаниями, умениями.
Всем всегда протягивала руку помощи, начиная с бездомных котов, заканчивая последними двоечниками, делилась с ними домашкой, разрешала безбожно списывать у себя.
Она не только окончила школу с золотой медалью, она поступила на экономический факультет МГУ по итогам Всероссийской олимпиады, один бог знает зачем, сдав ЕГЭ на высший бал. Окончила МГУ с красными диплом, параллельно учась там же по специальности философия…
Не спрашивайте зачем!
В голове Костаса не мог уместиться и один факт блистательного пути Поли. Умишко, утяжелённый одним единственным дипломом архитектурно-строительного университета КубГАУ, не мог объять необъятное.
О том, что Поля была ещё и красавица, думаю, упоминать лишнее.
И вот, когда два семейства уже готовились, что их общая звезда займёт место председателя правления «Газпрома», как минимум, а то и возглавит Центральный банк России, Поля вернулась домой.
– Как себя чувствует Юля? – спросила я брата, не отрываясь от монитора ноутбука, клацая по клавишам, изображая активную деятельность и полное равнодушие.
Интересовалась в дань банальной вежливости, проявляла дружеское участие.
Лукьян вернулся из Краснодара довольный, проспал половину дня, сейчас заглянул ко мне в офис, я как раз только вернулась с объекта, и что-то рассказывал, радуясь, как ребёнок.
Тридцать четыре года мужику, приличный карьерный рост, хороший достаток, а он в состоянии радоваться мороженому в вафельном рожке или восторженно удивляться удобным креслам в кинотеатре.
– Не понимаю, что Кос в ней нашёл, – со смешком ответил Лукьян, снисходительно поморщившись.
Вообще-то, я тоже не понимала, но держала своё драгоценное мнение при себе, потому никак не отреагировала. Подняла полный равнодушия взгляд на брата и, словно между делом, сказала:
– Молодость?
– Двадцать лет – это не молодость, это детский сад, – утробно засмеялся Лукьян.
– Она в ординатуре учится, значит, минимум двадцать два, – поправила я.
– Это всё решает, конечно, – кивнул Лукьян. – Всё равно сопля. «Кринж» и «ролф» устарели, короткие носки сейчас не носят, – явно передразнил он Юлю, вызывая во мне бурю восторга. – Женщина всё-таки постарше должна быть, чтобы было о чём трах… поговорить, – поправился он.
– Переживаешь, что придётся сменить носки? – усмехнулась я в ответ, решив проигнорировать лексику таймырского медведя, его уже не исправить, братом же он быть не перестанет.
– Мне пофиг, я шерстяные в основном ношу, или махровые, – засмеялся Лукьян. – Что мы о Юльке этой? Сегодня одна, завтра другая, – пренебрежительно продолжил он. – Лучше скажи, как ты? Нашла кого-нибудь?
– Зачем? – уставилась я на брата, на этот раз совершенно искренне задавая вопрос.
– Мы думали, ты долго одна не будешь… такая-то красавица, умница всяко мужчину нормального заведёшь, – промычал Лукьян, водя взглядом по кабинету.
Не умеет он в личное, в откровенное, явно родители просили разузнать, что к чему. Не даёт им покоя мой статус матери-одиночки. Хотят, чтобы всё как у людей было.
Уверена, если бы я развелась, как Ира, муж бил меня и изменял, но всё-таки имелся, они бы легче пережили моё «фиаско». В этом случае муж-мудак во всём виноват, а когда дочь родила неизвестно от кого, и все об этом знают – она виновата.
– Зачем мне мужчина? – переспросила я.
– Мужик – это человек такой, который помогает, проблемы твои решает, – назидательно проговорил Лукьян.
– Мужчины, Лукьян, проблемы создают, а не решают, – ответила я в тон брату. – Тебе ли не знать. Назови хоть одного мужчину, который в состоянии решить хотя бы одну, одну, – подчеркнула я, – проблему.
– Я, – невозмутимо показал на себя пальцем.
Я закатила глаза от услышанного. Конечно, конечно, курс антибиотиков по возвращению домой решит все проблемы…
Бедная его жена, не удивительно, что она сюда не приезжает. Здесь же все заборы обоссаны этим кобелём. Ходить и оглядываться, с кем спал твой муж, с кем нет – сомнительное удовольствие. Впрочем, вряд ли в Норильске он надевает пояс верности, но в отпуске хочется отдохнуть, положительных эмоций набраться, забыться на время, а не вздрагивать от каждой встречной юбки, как дома.
– Кос, – привёл он ещё более неподходящий пример.
Действительно, развестись, оставить жену с двумя детьми на севере – образец решения проблем.
К тому же, Лукьян, насколько я знала, не скрывал, что женат. Девушек для своих одноразовых приключений выбирал постарше, не обременённых мечтами о светлом будущем. Костик же Юле мозги полощет, а сам…
Воспоминания о том, чем занимался Костик в отсутствие постоянной подружки, вызвали тяжесть внизу живота.
– Отец, – добавил Лукьян, победно глянув на меня.
– Уговорил, – фыркнула я. – Сегодня же дам объявление в газету: «ищу умудрённого опытом, убелённого сединами старца, желательно с инфарктом в анамнезе».
– Шутит она, – оскалился Лукьян. – Ладно, пошёл я вещи собирать, самолёт сегодня ночью.
– Машину мою возьми, – протянула я брелок.
– Не, я пешком. Погоды стоят волшебные. Дома снег лежит, морозит, а здесь сады цветут. Красота.
– Переезжайте, – пожала я плечами, заранее зная ответ.
Брат переедет если только на пенсии, несмотря на то, что у него куплена квартира в Краснодаре и в нашем городке, в качестве вложения денег. Прирос он к Таймыру своему, будто мёдом там намазано.
– Лучше вы к нам, – хохотнул брат. – Чуть не забыл, Кос тебе передал, – протянул полиэтиленовый пакет с изображением цветочков, с пластиковыми ручками-зажимами.
С такими бабульки на базар ходят. Практично и нарядно.
– Что это? – взяла я пакет, покрутила в удивлении.
– Не смотрел. Документы какие-то сказал… папка внутри.
– А… спасибо, – кивнула я.
Зервас Констатинос забыл, что давно изобрели скан, электронную подпись, всевозможные мессенджеры? Что «кринж» стал «кринге», мы в курсе, длину носков отслеживаем, а документы передаём в пакете с цветочками.
Боже, как трогательно.
Лукьян ушёл, я вытащила содержимое пакета. Действительно, пухлая канцелярская папка, пластиковая, на резинках, забитая бумагой. Трясущимися от волнения руками дёрнула эти резинки, вытряхнула содержимое – пустые белые листы формата А4.
Долго смотрела на то, что вижу, пытаясь решить загадку… что хотел сказать автор, вернее – Костик.
Костик ничего не хотел сказать. Хватит в подсознанье к нему влезать,
Хватит фантазировать ерунду. Костик ничего не имел в виду… *
В злости на Зерваса, себя самою и весь мир, я смахнула листы на пол, готовая отчаянно зарыдать, чего не делала, кажется, лет с пяти.
Взгляд опустился вниз, из-под листа выглядывал уголок открытки.
Рванула, выхватила прямоугольную картонку с изображением сердечка с цветочками и банальной надписью «Самой прекрасной девушке», перевернула, не дыша, и обмерла…
Костас растянулся на постели посреди номера, бесцельно скроля ленту новостей.
Ты смотри, что в мире делается… лучшие фотографии дикой природы, что могли себе позволить крестьяне в девятнадцатом веке – очень интересно.
Окна были плотно зашторены, но не нужно смотреть на улицу или на экран телефона, чтобы понимать – глубокая ночь.
Он не рассчитывал, что Поля появится на пороге домика для отдыхающих, даже звонка с отказом или пожеланием отправиться по всем известному направлению не ждал.
Умница и красавица впадёт в ступор, прикинется дохлым опоссумом и будет морозиться в ближайшие лет двести.
Пусть, на здоровье, как говорится, чем бы дитя ни тешилось, но позлить неимоверно хотелось, пятая точка чесалась, насколько нужно было.
И повторения. Что греха таить, он хотел повторить ночь с Полиной, потому что – и он мог поклясться чем угодно, включая собственные яйца, – лучшего секса в его жизни не случалось никогда.
Всякий был, такого – не было.
Сначала, увидев бездарную игру Поли, он растерялся. Не помнила она ничего, конечно…
Во-первых, выпила она много, но не настолько, чтобы вызвать склероз. Она не запойный алкоголик, в беспамятство от одной рюмки не впадает.
Во-вторых, даже с учётом того, что перед тем, как уйти, Костас отыскал «ночную сорочку» – длинную футболку с принтом в виде идиотического розового слона, и одел Полю – Тыковка наверняка имеет привычку вваливаться в спальню мамы по утрам, родительский опыт у Костоса жив, – не понять, что ночью тебя жёстко отодрали, попросту невозможно.
Или не жёстко? Мысль, положа руку на сердце, оскорбительная.
У самого Костаса чуть яйца не полопались от восторга, Поля же не заметила. Словно он пару раз по внутренней стороне бёдер вялым членом поводил, кончил и уснул.
Нет, Полюшка, так дело не пойдёт!
Костас прожил несколько дней с ощущением, что к его голой жопе приставили паяльник и требовали по несуществующим счетам, и она пусть поживёт.
Он не просил дифирамбов в свою честь, слов благодарности, выражений искренней признательности не ждал. Достаточно было сказать: «Всё нормально, проехали, давай забудем».
Он бы проехал, забыл, словом и делом не напомнил, что знает, как устроено у Полюшки под трусиками, а там отлично всё, просто на зависть великолепно.
И снаружи симпатично, и на вкус прекрасно, и внутри тесно. Не Костасу жаловаться, ему со всеми тесно, бог размером не обидел, но в том, как ощущалась Поля, было что-то запредельное.
Честно забыл бы!
В конце концов, они люди взрослые, свободные, херня случается, и всякое такое. Запросто можно сделать вид, что ничего не было. Спокойно жить дальше, а не разгадывать головоломки, не мучиться.
Теперь очередь Поли переживать, пока он не решил, что со всем этим делать. Правда забыть, или… что «или», решить не мог, потому что никакого другого варианта, кроме скоротечного романа, ведущего прямиком в никуда, у них быть не может.
Он не противник такого формата, последние несколько лет жёсткий последователь. Скорей всего, и Поля не возражает. Но после как-то нужно будет жить, встречаться на совместных праздниках, делать вид, что всё прекрасно, изображать тёплые, добрососедские, приятельские отношения.
Прекрасно с бывшими быть не может – всё это россказни просветлённых и осознанных путём дыхания через матку, жопу, другие, не предназначенные для этого органы. Максимум, который возможен с бывшими – холодная вежливость, помноженная на искренние равнодушие.
Ещё хуже, если придётся наблюдать не только друг за другом в статусе «бывшие», что в словосочетание с «Пелагея Андреева» не становилось никак, они будут вынуждены видеть будущих и настоящих, а этого Костас просто представить не мог.
Заходит он к Андреевым, а там мужик волосатый в трусах бродит, почёсывая мотню – муженёк Полюшкин.
Бр-р-р-р!
Пока никого на горизонте личной жизни Поли не было видно, что, кстати, всерьёз огорчало Андреевых, но Костас сильно сомневался, что у неё никого не было.
Никого, никого, совсем.
Есть поклонник. Должен быть, с таким-то темпераментом и внешностью. Встречаются пару раз в неделю тайком, чтобы не провоцировать языки и домыслы раньше времени.
Дяде Коле стоит команду «фас» в своей голове услышать, как бедолага любовник окажется перед алтарём, читающим клятву верности не только Поле, всему семейству Андреевых.
Откажется – отрежут яйца, аккурат по шею.
Может, женат постоянный мужик Поли? Шансов немного, умницу и красавицу, как образец «облико-морале» в международное бюро мер и весов можно выставлять, но, как говорилось выше, «херня случается».
Не просто так говорят, что красивые женщины – несчастные. Живёт себе какая-нибудь Глаша, ни ростом, ни весом, ни мордахой не вышла, и счастлива. Муж у неё работящий, дети здоровые, хобби в радость, доход приносит, на ноготочки и чувство собственной значимости хватает, морковь с чесноком хороший урожай даёт.
Красавицу мужик по кривой стороне обходит, боится не потянуть. Затратное это удовольствие – красивая баба.
А если умная баба ещё и красивая – вообще чума.
Недаром «классик» нашей современности сказал: «Понял с годами, что не бывает умных баб без внутренней трагедии. И чем умнее баба, тем она несчастнее».*
Исключить женатого в жизни блистательной умницы и красавицы у Костаса, увы, не получалось. Представить Полю совсем без мужика не выходило никак.
Всё-таки удалось вздремнуть. Встал по будильнику, принял холодный душ – сны снились запредельно эротические, чего не случалось лет сто.
Сумбурные, удушливые, и везде фигурировала Поля.
Подъехал к дому Андреевых, к родителям заходить не стал. Три часа ночи, все спят, только в комнате Ираиды ночник включён, бодрствует половину ночи, днём мается. Замуж бы сестру выдать, но она теперь на мужчин как на исчадие ада смотрит.
Сходила девочка замуж… да.
Сигналить не стал, иначе дворовые собаки разбудят всю округу, пойдут чесать языками. Моргнул фарами, давая понять, что ждёт, как договорились.
– Поговорим, Поль? – раздался мурлыкающий голос Костика.
– О чём? – съёжилась я, якобы от прохлады.
Закуталась в куртку, нацепила капюшон, спрятала кисти в рукава, обхватила себя в защитной позе.
Весна – и в Ставропольском крае весна. Ночью дул холодный ветер, в любой момент мог пойти дождь, а то и снег.
– Например, о твоей внезапной потери памяти, – открывая дверь в машину, ответил лучший друг моего старшего брата, партнёр по бизнесу, в прошлом сосед, в настоящем – пустое место для меня.
Пустое место, пустое место, пустое место, – повторила я про себя.
Аффирмация, медитация, прочие чудеса самовнушения, которые должны были сработать. Обязаны!
Я выучила финский язык, французский и португальский выучила, забыть всё, что связано с Костиком, точно смогу.
До этого времени я как-то жила, справлялась, и сейчас справлюсь, продолжу жить.
– С моей памятью всё отлично, – бросила я через плечо, зевнула, изображая истовое желание спать. – Отвезёшь меня в гостиницу? – указала название с адресом.
– Естественно, – кивнул Костик.
Естественно, как же… ничего естественного в этом не было, потому что его не должно было здесь быть, вернее я не должна была оказаться в его машине, но жизнь – шутница с неадекватным чувством юмора. Болезненным каким-то.
– Если отлично, значит, ты должна помнить то, что произошло после юбилея твоего отца, – спокойно проговорил Костик.
– Я помню, – буркнула я.
– Польщён, – протянул он, с плохо скрываемой ехидцей.
– Ты приготовил ужин, спасибо ещё раз, – пробормотала я, – мы выпили, я уснула, твоими стараниями не посредине кухни.
– Алкоголь – зло, – констатировал Костас.
– Обещаю бросить пить, – огрызнулась я, глядя на проплывающий город за окном автомобиля.
Хорошо, что расстояние от аэропорта всего пять километров, сам городок небольшой, раннее утро, пробок нет, доберёмся до гостиницы быстро, иначе не представляю, как бы я продержалась в тесном пространстве салона наедине с мужчиной, которого любила сильнее всех на свете и хотела точно так же.
– Не обязательно, мне понравилось, – растянул губы в улыбке Костик.
Вызвал во мне желание завизжать от обиды, злости, щенячьей радости, вспыхнувшего возбуждения, досады и один бог знает каких ещё чувств.
Хотелось ответить, что мне не понравилось, но я предпочла молча смотреть в окно, оставив ремарку без комментариев. Отреагировать значило признать вслух, что я всё помнила, этого Зервас не дождётся никогда в жизни.
– Приехали, – буркнула я, увидев знакомое здание гостиницы, номер в которой зарезервировала заранее.
– Мы не договорили, – оборвал меня Костик, вызывая невольный приступ злости.
Чего прицепился, спрашивается? Не договорили, значит, не о чем разговаривать!
– Не понимаю смысла этого разговора, – дёрнула я нервно плечами. – Я, правда, устала, хочу немного поспать перед встречей.
– Отлично, вечером договорим, – приподняв бровь, проговорил Костик, предварительно просканировал меня взглядом, будто измерил уровень мелатонина, пришёл к выводу, что сон мне действительно нужен.
Вышел из машины, обошёл капот спереди, давая полюбоваться собой.
Нельзя в тридцать четыре годы выглядеть настолько шикарно, необходимо запретить на законодательном уровне. Каждому мужику по залысинам и пивному животу.
Совершенно невозможно смотреть на подтянутую фигуру. Широкие плечи, загорелую кожу, выглядывающую в ворот рубашки, вены на кистях рук… а это упругий зад и длинные ноги…
Я чувствовала себя, как нимфоманка в период обострения, самой от себя противно становилось.
– Прошу, – Костик подал мне руку, во второй держал мой портплед.
– Благодарю, – любезно ответила я, мечтая быстрее скрыться в номере.
Встречусь с потенциальным поставщиком, вызову такси, в крайнем случае, доберусь на поезде в Краснодар, уже оттуда на такси.
Пешком – тоже отличный вариант.
Одна из самых приличных гостиниц Минеральных Вод встретила знакомыми интерьерами, я уже бывала здесь неоднократно. Не пять звёзд Shangri-La Hotel, но по-своему уютно. Аутентично, я бы сказала, особенно бордовые шторы с ламбрекенами.
За белой стойкой ресепшена стояла милая девушка-администратор, которая честно пыталась оставаться в деловых рамках, но то и дело бросала заинтересованные взгляды на Костика, вызывая во мне ничем не обоснованную ревность и желание убивать.
На ревность я права никакого не имела, главное, искренне не хотела иметь.
Эффект, производимый Костиком на девушек, был мне известен с седьмого класса. Сама же пала жертвой его харизмы, влюбившись, как последняя идиотка, и умудрилась пронести чувство аж до сегодняшнего дня, ещё и усугубить.
Зачем мне неконструктивные, неоправданные эмоции? Жизнь себе испортить? Спасибо, не надо.
– Ваши ключи, – сдержанно произнесла администратор, протягивая мне карточку.
Я взяла, кивнула Костику, прощаясь, пошла в сторону лифта, краем глаза отмечая, как он склонился над стойкой, что-то говоря девице…
Нужно просто успокоиться. Вдохнуть, досчитать до десяти, нет, до ста, добраться до номера. Выдохнуть.
– Третий? – услышала я за своей спиной голос того, о ком думала, представляя, как расчленяю бездыханный труп.
Мало мне было жены, череды бесконечных подружек, Юли, разбирающейся в тонкостях отличия «кринжда» от «кринге» и длине носков, ещё и администратор. Такое впечатление, что Костик мог замутить с любой, везде, невзирая на время суток и погодные условия.
Впрочем, почему же впечатление, так оно и было, а мне следовало забыть о нём раз и навсегда.
Не тратить силы, время и нервные клетки.
– Третий, – кивнула я. – А ты что здесь делаешь?
– Снял номер, – засиял он, как тысяча лампочек Ильича одновременно.
– Зачем? – продолжила я тупить.
– Затем, что тоже устал, не выспался, у меня дела в Минеральных Водах, и мы не договорили, – напомнил он.
Я ошиблась.
Настюша – спутница Антона Павловича. Антона, как он попросил себя называть.
Игнатьев строил коттеджные посёлки, жилые комплексы по всему югу, включая Кавказ, Ставропольский и Краснодарский край.
Сейчас приехал с внеплановой проверкой, по случаю встретился с давним приятелем – Константином, и отлично проводил время.
Имя Андреевой Пелагеи Николаевны его заинтересовало, не та ли это Андреева Полина, имя которой прогремело года три назад, когда она появилась на горизонте строительного бизнеса региона?
Он как раз ищет надёжного партнёра. Объёмы, возможно, великоваты, но всё решаемо для человека с интеллектом и завидной деловой хваткой.
Естественно, я не смогла развернуться и убраться восвояси, потеряв такой шикарный заказ.
Любовь любовью, угроза разбитого сердца угрозой, деньги – деньгами.
Самое сложное в обеде оказалось наладить коммуникацию с Настюшей. Было бы невежливо игнорировать спутницу Игнатьева (несмотря на то, что он это делал).
Видимо, чтобы находиться рядом с глупым существом, нужно родиться мужчиной, лишь они способны простить словарный запас Эллочки-людоедки за сиськи.
Не знаю, смогла бы я терпеть тупого мужчину за прекрасный торс, кубики пресса или виртуозное владение членом...
Задумчиво перевела взгляд от Настюшки к Костасу. Нет, определённо нет.
У Костика масса других достоинств, помимо вышеперечисленных, хотя и недостатков хватает.
Если бы он был сказочно глуп, не предприимчив, если бы сидел на пятой точке ровно, не утруждая себя работой, не совершенствовал свои знания, не стремился достичь большего, чем имел, я бы не влюбилась в него.
Уже в юности он был амбициозным, работоспособным, перспективным парнем, иначе в седьмом классе моё сердечко не выбрало бы его.
Назовите меня меркантильной, но это чистая правда.
Будучи натурой деятельной, я вряд ли смогла бы заинтересоваться откровенным инфантилом и дурачком.
Жаль, что Костик не сидел на печи, как Емеля в ожидании волшебной щуки, а строил свою жизнь сам. Иначе я бы давно перешагнула через свою влюблённость, растёрла её, и спокойно жила дальше.
Может быть, встретила бы кого-нибудь типа Игнатьева. Или не Игнатьева. Всё равно кого, главное, не лишённого амбиций и стремлений.
С Антоном мы договорились связаться в ближайшие дни. Он обещал прислать предварительное соглашение и дать мои координаты местному управляющему. В случае, если появятся вопросы или проблемы, проявил готовность лично уделить время.
Удачно съездила в Ставропольский край, просто великолепно. Работы станет больше, придётся подумать о расширении, открыть пару дополнительных офисов. Главное – движение вперёд.
Когда я только взялась за бизнес отца, поняла, что при всей успешности, он стоял на месте. Молодые же стремительно наступали на пятки, норовили выхватить кусок хлеба с икрой изо рта. Нет уж, не у меня!
Антон ушёл, обхватив за талию Настюшу.
Я закатила глаза, не в силах сдержаться, и самую чуточку завидуя ушедшим. Отличный тандем, где каждый знает, что ему необходимо от другого.
Полная ясность, никаких иллюзий, никакого самообмана, никаких терзаний, сомнений, разочарований. Сиськи и незатейливое общение в обмен на наличность, как рабочая схема «отношений».
В отличие от моей личной жизни, где шаром покати. Отношений нет, и не предвидится. Не считая шикарного мужика, который остался со мной за столом и, не отрываясь, смотрел на меня, изучая что-то на моём лице, будто тайну мироздания хотел разгадать.
Нет у меня никаких тайн, Костик, нет.
Помимо одной, которой ты недостоин, ибо моя нервная система мне в сто крат дороже твоей самоуверенности, умноженной на самовлюблённость.
– Как прошла встреча с Абрамяном-старшим? – вкрадчиво спросил любитель искать скрытое за завесой моего показного равнодушия.
– Всё хорошо, спасибо, – ответила я, прокручивая тонкую ножку фужера с полусухим белым, от которого отпила меньше глотка, во избежание.
Необходимо контролировать себя, вторую слабость я себе позволять не собиралась ни в коем случае.
– А с Артаком? – уставился на меня Костик, прожигая карим взглядом.
– Тоже хорошо, спасибо. Он немного показал мне город, предлагал свозить в Пятигорск, в Кисловодск. Здесь совсем рядом…
– Пятьдесят и двадцать пять километров. Не вздумай никуда с ним ехать. Он женат, – отчеканил Костик.
Блюститель морали нашёлся, с ума сойти.
– Почему бы тебе не прочитать лекцию о благотворном влиянии моногамии на институт брака Артаку, а не мне? – ехидно спросила я.
– Это разные вещи, – прошипел Костик, таращаясь на меня, как на несмышлёного ребёнка.
Разные, кто бы сомневался. Особенно в воображении представителей диаспор, как Зервас или Абрамян. Жёны у них обитают в районе кухни, с правом голоса примерно, как у женщин девятнадцатого века в континентальной Европе, мужьям же можно всё по причине наличия тестикул.
Хотя, не стоит наговаривать лишнего, достаточно посмотреть на товарища с русским именем Лукьян из древнего казачьего рода – если верить отцу, – чтобы понять, национальность в этом вопросе совершенно не важна.
Кобелизм – черта сугубо мужская, а не национальная.
– Почему? – вернула я взгляд.
– Потому что я сейчас искренне надеюсь, что причина твоей алкогольной амнезии не Абрамян, иначе я за себя не ручаюсь.
Несколько секунд я молчаливо моргала, пытаясь к двум прибавить два. Задачка оказалась не из лёгких.
Зервас сейчас намекнул, что у меня связь с женатым, трижды отцом, Артаком Абрамяном? Такого он мнения обо мне?
Потому что я одинокая, потому что переспала с ним, поддавшись порыву, или потому что не гречанка?..
– Нет у меня никакой амнезии, – смяла я салфетку, бросила в сторону Костика, попала прямо в лоб.
Жалко, что всего лишь клочком бумаги, нужно было запустить тебаном*, проломить череп.
– Значит, помнишь, что произошло ночью после юбилея?
Всем прекрасен город Краснодар.
Климат, географическое расположением – в относительной близости море, горные вершины, минеральные источники, курорты на любой вкус и кошелёк, смешение культур, придающих особый колорит этому месту, но пробки…
Филиал ада на Земле – дорожные развязки быстро растущего города, за которым не поспевают, а главное – не собираются успевать горе-градостроители.
В такие дни Костас жалел, что перебрался из Нарьян-Мара мечтал переехать куда-нибудь, например, в Воркуту. Звучало как отличный план.
Он смотрел перед собой, сверлил взглядом лобовой стекло, будто от этого столпотворение машин рассосётся, как по мановению волшебной палочки.
Рядом сидела Юленька, мурлыкая себе под нос:
«Братик в винтажном поло, с заточенным ножом. Я тут с близким по духу».
И невольно его нервировала. Не понимал он русский рэп, гнусавые попытки в страдания с гангстро уклоном. Терпел ради Юленьки, старался абстрагироваться, но в такие часы начинал беситься.
В целом же, последние месяца полтора Костаса выводило из себя всё, начиная от климата, заканчивая Юленькой, особенно Юленька.
Почему, чёрт возьми, она не Поля? Ответ «потому что» был исчерпывающим, однако совершенно не устраивал его.
Не проходило ни одного дня, чтобы он не вспоминал своё безумство рядом с Полей. Форменное сумасшествие, будто мозги вылетели через уретру вместе с семенной жидкостью, надо сказать, не единожды за те несколько дней, что они провели вместе.
Сначала вечер в Минеральных Водах, потом три дня в Сочи, куда добрались на самолёте.
Тогда это казалось отличной идеей. Весна, отголоски авитаминоза после недолгой, южной, но всё-таки зимы, парк-отель на берегу моря, полупустые набережные с редкими отдыхающими. Основной поток рвался на курорт на майские праздники, в марте, апреле относительное затишье.
Отдыхали в основном местные жители, бедолаги, кому не достался отпуск в ходовое время, и идейные любители «уединённого» отдыха. В кавычках, потому что отдых в Сочи даже в разгар апокалипсиса вряд ли будет уединённым.
Сейчас он готов был изобрести машину времени, вернуться в те дни и надавать самому себе по самодовольной морде. Как ему в голову пришло, что нескольких жалких дней с Полей, которые она выделила ему щедрой рукой, будет достаточно?
Ка-а-а-ак, сука?
На что он надеялся? На то, что забудет?
Забудет горячий шёпот ночью, приглушённый смех, рваное дыхание, испарину на груди, распахнутые глаза, в которых отражались звёзды, море, он сам…
Тогда, в номере Минеральных Вод, он превзошёл сам себя, уговаривая на совместный отдых, по сути – интрижку, за которой ничего не стояло и стоять не могло.
Полюшка Андреева – не для временных развлечений девушка.
Но он уговорил, поклявшись едва ли не на крови, что они забудут этот инцидент, как только вернутся домой.
Несколько дней шикарного отдыха в объятиях лучшей женщины на свете и… пустота после.
Говорят, лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть. Костас был уверен, если бы он не сделал, он бы не знал, что потерял на самом деле, и вряд ли жалел бы настолько остро, до боли.
«Я прошу тебя раздеться, чтобы вдохновиться».
Костас покосился на Юленьку, поправляющую солнечные очки Гуччи – его подарок после турне с Полей, в качестве извинений за неожиданное отсутствие.
Бизнес – штука непредсказуемая, а уж в их регионе… пришлось задержаться. Виноват, готов искупить если не кровью, то плотью и кошельком.
«Запомни – крыс щемят, стой на своих принципах (Мне всё равно на их лут)».
Набор слов, бессмысленный и беспощадный, наверняка, в определённой среде, имеющий значение. Юленька слушала, проникновенно повторяла, приложив руку к груди, переживала за крыс, которых щемят.
Вспомнил, как читал стихи на рассвете, глядя на тонкий, словно выточенный из мрамора силуэт Поли, которая куталась в шёлковую простыню, стоя у панорамного окна:
Нежнее нежного
Лицо твоё,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И все твоё –
От неизбежного.
– И даль Твоих очей, – шёпотом закончила вместе с ним Поля. – Люблю Мандельштама, – резюмировала она.
Потом читала что-то на французском. Он ни слова не понял и не запомнил, но глаз отвести от пухлого рта, из которого вылетали звуки с французским прононсом, не мог.
Одуряющее в своей сексуальности зрелище, несмотря на то, что был удовлетворён по самые уши, как давно не случалось в его жизни.
Казалось, он занимался сексом по любви, хоть вспомнить это чувство толком и не мог. Как это – по любви?..
– Юль, – повернулся Костас в сторону попутчицы.
Мелкие кудряшки спадали на лицо, прикрывая небольшие уши, в которых красовались серьги – брендовая бижутерия, тоже его подарок, и тоже после Сочи.
Курносый нос, нежная кожа пухленькой щеки, приоткрытый рот, чуть прихваченный гиалуронкой.
– Да? – Юленька посмотрела на Костаса, облизнув губы.
О чём он думает, вообще?
Да, Юленька не Пелагея Андреева и никогда ею не станет. Никто никогда не станет Полей. Не сравнится с ней, не приблизится к недостижимому.
Но Юленька не поставила его в жёсткий игнор. Не смотрела на него как на пустое место вне рабочих вопросов.
И какая, в конце концов, разница, кто из поэтов Серебряного века ей нравится сильнее. Даже если она не знает, что такое «Серебряный век» – наплевать.
Главное, что она – сговорчивая. Не упрекала, не посылала его одним взглядом в такие дали, что становилось не по себе, что женщина знает подобные выражения, как поступала Поля.
– Может, на этих выходных на море смотаемся? Лазаревское, Лоо? Или лучше Красная поляна, ты ведь не была на поляне?
– Не была! – подпрыгнула Юленька, смотря с искренним восхищением. – Давай!
Последний раз Костас видел сыновей после нового года. Специально ездил в Подмосковье, взял у бывших тестя с тёщей мальчишек и провёл с ними три замечательных дня в Москве.
Они гуляли, развлекались, ездили на каток ВДНХ, Новогоднюю ГУМ-Ярмарку, в зоопарк, поднимались на смотровую площадку Москва-Сити.
За почти пять месяцев, до встречи в мае, оба заметно вытянулись.
Саша всё больше приобретал черты подростка. Становился нескладным, высоким, путался в собственных конечностях, голос начал ломаться, по сути же ещё оставался ребёнком. Ох уж это раннее взросление, когда мозг не успевает за гормональными скачками.
Гошка – малыш совсем. С огромными, карими глазёнками, пухлыми щёчками, правда, бледными. Он чаще болел, чем старший брат в его возрасте, хуже переносил нагрузки, в дневном сне нуждался по сей день.
Мать Костаса не уставала повторять, что Гошеньке не подходит климат, в котором осела бестолковая невестка, бесконечно упрекала в происходящем нерадивого сына. Неужели он не может найти слов, чтобы убедить Тею вернуться к родителям, поближе к нормальной погоде?
На Кубань пусть переезжает, что они, дом всем миром не купят.
Арктика… Арктика! Нашли, где растить детей!
Костас виноват, не сиделось ему в Краснодарском крае, помчался за семь вёрст киселя хлебать.
Да, заработал, да, на госзаказах поднялся, а дети теперь света белого не видят!
Гошка нёсся навстречу Костасу со всех ног. С размаху запрыгнул, уверенный, что папа поймает, не уронит, вцепился в шею, засопел обиженно.
Ничего, ничего, может быть, когда-нибудь сын поймёт горячность отца. Простит, что пришлось расти без него. Может быть.
Саша шёл сзади, неся помимо своего, рюкзак Гошки, детской расцветки.
– Здорово, парень, – протянул Костас руку сыну, здороваясь по-мужски.
Чуть позже, не на глазах спешащих людей, глазеющих по сторонам и на них, обнимет, потреплет, пока всё должно быть серьёзно. Десять лет, по мнению пацана, возраст солидный.
Ожидаемо у машины возникла молчаливая перебранка.
Саша недовольно окинул взглядом бустер на заднем сидении, возмущённо закрепил ремни безопасности, всем видом показывая недовольство ситуацией.
Костас оставался невозмутим. Правила есть правила. Безопасностью он не станет пренебрегать даже во имя чувства значимости сына.
Гошка, не споря, забрался в автокресло, позволил себя закрепить, расцеловать, и счастливый уткнулся в планшет, отыскивая нужную игру.
По пути делились новостями.
У старшего больше событий. Школа, хоккейная секции – ничего всерьёз амбициозного, но жизнь кипела, – друзья-приятели. Плюс пять в разгар мая, лёд по утрам на лужах, не мешали наслаждаться активной жизнью.
У младшего случилось меньше, но всё-таки нашлось чем похвастаться. Никита из садика теперь его лучший друг, его больше не бьёт, и нянечка поменялась, старая ушла ребёночка рожать. Сразу маленького!
А дядя Валера обещал их с братом взять на настоящую рыбалку.
– Дядя Валера? – переспросил Костас, вспоминая всех оставшихся в Нарьян-Маре приятелей, вроде не было среди них Валер.
Посмотрел в зеркало заднего вида на сыновей.
Саша толкнул в бок Гошку, предупреждающе зашипел, показывая жестами, чтобы держал язык за зубами. Кинул опасливый взгляд на отца, тот вовремя уставился на дорогу, бегущую среди сочно-зелёных полей, якобы не заметил перебранки.
Гошка засопел, смотря исподлобья на затылок отца, убедился, что он ничего не слышал, показал язык недовольному брату, тот в ответ продемонстрировал кулак, говоря губами, чтобы младший помалкивал.
Понятно всё. Дядя Валера, значит. Ожидаемо.
Тея – красивая женщина, умная, успешная, занималась решением земельных споров. Известная в своей области юрист. Не удивительно, что нашёлся какой-то дядя Валера.
Бедные её родители, конечно…
Мало того, что дочь не сумела сохранить семью, упустила нормального мужа, грека, что важно, ещё и Валеру какого-то нашла, что смерти подобно.
Это как Зервасу-старшему привести в дом зятя или невестку не нужной национальности – восьмой из семи смертных грехов, не меньше. Про мать семейства и говорить нечего.
Надо бы разузнать больше об этом дяде… Валере.
Спросить напрямую Тею? Костас, как отец, имел право знать, с кем общаются его сыновья. Во всяком случае, приятно думать, что права у него такие остались, пусть и формальные.
Что реально он может сделать?
Вернуться к жене?
Может, наверное, только ни ей, ни ему это не нужно. Переболело, отлегло, чужие люди, волей судьбы связанные общими детьми.
Уехать в Ненецкий автономный, поднять старые связи, очередной раз начать с нуля, зато рядом будут сыновья?
Логично… но сердце не лежало к десятимесячной зиме, к чуждой на подкорке культуре, ко всему, к чему так и не смог привыкнуть за годы жизни там.
Очередной раз попытаться уговорить Тею перебраться к родителям или сюда?
Стоит подумать, только если отвлечься от убеждений родственников, Костас отлично понимал, почему Тея осталась жить на краю мира. Отчего не спешила укреплять свои позиции в диаспоре.
Вертела она на детородном органе (если бы тот у неё был) все эти писаные и неписаные правила, озвученные и нет традиции, которые в своё время прошлись по ней катком.
Девушке, хотя бы в звонкие двадцать, нужно выйти замуж по огромной любви, а не потому, что у мужа правильная религия и нос необходимой формы.
Тея попросту не любила Костаса, он её тоже. Они играли по правилам, придуманным не ими. Расплачиваются за это их дети и неведомый дядя Валера.
По пути Гошку несколько раз стошнило, хоть Костас ехал с осторожностью сапёра.
– Его всегда укачивает, – вздохнул Саша. – Перед полётом мама дала таблетку, действие, наверное, закончилось…
– Понятно, – кивнул Костас, глянув на бледного мальчугана.
Наверняка мать права, не подходит Гошке субарктический климат. Саша рос крепким парнем, морозы под пятьдесят и ниже, не кашлянет ни разу. Хоккей, беговые лыжи, бассейн – всё на ура. После школы со двора не загнать домой, подумаешь, темень и холод стоит, ветер пронизывает до костей.
Мне удалось подписать контракт с фирмой Игнатьева. Он как раз завершал строительство коттеджного посёлка в Ессентуках. Сказать, что я была рада – ничего не сказать.
Дело не только в деньгах, хотя не брать в расчёт круглые суммы, которые по итогу упадут на мой счёт, не выходило. Дело в занятости, увеличивающейся в разы. Я постоянно была чем-то занята, что-то бесконечно решала, куда-то неслась, не позволяя себе и дня полноценного отдыха.
Поначалу, услышав, что Костик будет жить у родителей, я запаниковала.
С чего бы? Почему? Зачем?
До этого года, когда приезжали мальчики, он проводил у родителей выходные, всю неделю же был в Краснодаре.
Я вдруг осознала, что паническая атака – это не новомодная, придуманная ерунда, а жестокая реальность, но окунувшись в работу с головой, сама не заметила, как выдохнула с облегчением.
Естественно, постоянное присутствие Костика по соседству нервировало, выводило из себя, заставляло не спать половину ночи, гоняя по кругу одни и те же мысли и воспоминания, ругая себя за сладость.
Могла бы сжечь себя на костре инквизиции – сожгла бы.
Почему я поддалась в Минеральных Водах? На алкоголь сослаться не получалось, действовала, как говорится, с открытым забралом.
Как могла позволить себе такую слабость?
Боже, о чём думала вообще?!
Что чувствовала – понятно. Любовь я ощущала к мужчине, перед которым оказалась слаба и совершенно безоружна, но о чём думала?
Кто в своём уме, добровольно, позволит отрезать себе кусок сердца?..
Я позволила…
И словно мало мне, с истинным мазохизмом, настолько извращённым, что любой садист от БДСМ сказал бы, что я точно отбитая наглухо, я согласилась поехать в Костиком в Сочи.
Не дура ли?
Дура – выносила я себе вердикт ночь за ночью.
Однако, дел навалилось столько, что мысль о несчастной любви как-то сама собой отходила на второй план. Отхватить бы контракт на благоустройство Красной площади… я бы тогда не только Костика забыла, собственное имя не вспомнила.
Ещё бы сам Зервас меня забыл. Интересно, что ему надо? Самый очевидный вариант – секс.
Живя под крышей у родителей, Костику приходилось ограничивать себя. Вряд ли сильно, он часто мотался в Краснодар, в центральный офис. Значит, навещал Юлю, сливал накопившееся сексуальное напряжение.
Наверняка здесь обзавёлся парой-другой подружек лёгкого поведения, чтобы облегчить себе существование, но я уже знала, темпераментом господь его не обделил, если не сказать, наказал. Вряд ли, этих крох ему хватало.
Только ведь это не мои проблемы, правильно?
Не заметила, чтобы Костика волновало моё истерзанное, окровавленное сердце и взгляд, полный такой звонкой тоски, что даже Ира заметила моё отношение к её брату. А она не самый внимательный человек на свете.
– Между вами что-то?.. – Ира показала неопределённый жест руками, выпучив глаза. – Я убью его! – подпрыгнула со стула, намереваясь выйти во двор и устроить разборки на глазах обалдевших родителей.
После того, как я подралась с её бывшим мужем-мудаком, Ира решила, что должна защищать меня от всего зла мира, включая собственного брата, если придётся. На самом же деле могла защитить, если только от джунгарского хомяка.
Удивительно безобидное существо. Безобидней квокки, чья единственная возможность защититься – усиленно топать задними лапками, в надежде отпугнуть врага.
– Нет ничего! – рявкнула я, испугавшись скандала, того, что моя тайна станет известна. Нет! – Ир, успокойся, тебе показалось! Ты с ума сошла? Это же Костик, он для меня как брат, как Лукьян, – самозабвенно врала я. – Бесит своими замашками так же, – фыркнула я демонстративно. – «Поля», «Поля», «Поля сюда не ходи», «Поля, туда не ходи», «Поля, снег башка попадёт – совсем мёртвый будешь», будто мне десять лет до сих пор!
– Ты и в десять умнее эти двух лоботрясов была, – засмеялась Ира.
– Что есть, то есть, – кивнула я, опустив, что не отказалась бы в десять лет быть глупее брата и его друга. Выпасть из гонки, не начав её.
Как же меня в своё время нервировали завышенные ожидания родителей, знакомых, учителей, педагогов дополнительного образования, руководителей кружков. Всех и вся. Казалось, я должна всем, начиная от руководителя Комитета образования до технички в школе.
Я всего лишь маленькая девочка, такая же, как соседка по парте или подружка Ира. Почему им можно забыть, потерять, не успеть, не справиться, а мне – нельзя? Почему?
Это позже ко мне пришло понимание, что память, врождённый интеллект, способности к гуманитарным и точным наукам одновременно – козыри в этом мире. Позже я начала пользоваться своими способностями на полную катушку, выжимая себя до последней капли, чтобы достичь нужного результата.
А в детстве я хотела объесться сахарной ватой, покрыться сыпью и не ходить в школу целую неделю, как Ира. И чтобы все сочувствовали, дополнительно занимались, жалели «бедную девочку», а не ждали, что уж Андреева Пелагея выучила всё, даже вперёд ушла по программе.
– Костас точно тебя не обидел? – ещё раз озабоченно посмотрела на меня Ира.
Очень хотелось сказать, что точно не обидел. Кто обижается на лучший секс в жизни? Словами Кости – «качественно отодрать», но я состроила самое беззаботное лицо из всех имеющихся в арсенале и легко ответила:
– Нет, конечно, ты что, – ещё и засмеялась для правдоподобия.
– Ты ведь понимаешь, что у вас ничего серьёзного быть не может, – тяжело вздохнула Ира, – а жаль. Иногда я думаю, что вы идеально подошли бы друг другу…
– Мы? – ещё громче засмеялась я. – Тебе точно сказки нужно писать, – фыркнула я, зная, что мечта Иры – писать книги.
– Вы, – кивнула Ира. – Но это правда сказки, – махнула пренебрежительно рукой, не подозревая, насколько больно мне в этот миг, будто раскалённым, ржавым ножом кожу заживо сдирали. – Отец недоволен жизнью Костаса, говорит, чем дольше он холостой, тем меньше шансов, что женится второй раз, а мужчине без семьи нельзя. Хотят его познакомить с внучкой знакомых из Геленджика. Её в девятом классе увезли в Германию, окончила там университет, сейчас в Москве работает… летом приедет к дедушке с бабушкой и… в общем, осенью планируют свадьбу.