«Волково поле»

– Ну, что там тебе Гаврила?

– Человек опять просится в вашей милости. Он офицер и как-то в моду бить его не хочется, но если вы прикажете, то я это сделаю. Только бы не убить, он сильно хлиплый.

– Ладно, зови его. Стой за дверью и Гришку с собой возьми. Если кликну, то сразу и заходите. Понял меня. Вовремя не появитесь, выпорю так, что не присядете до самого Петербурга.

Зашел офицер при шпаге и ни такой уж хилый, как сказал Гаврила. Хотя, для Гаврилы и медведь не боец. Лакеями, это они так числились. На самом же деле, это были хорошо обученные и вымуштрованные самим Семеном люди из его имения, хоть и мужики, безгранично преданные ему во всем. Если Семен прикажет им умереть, то они выполнят его волю. Если надо, они могли и саблю взять в руки, но предпочитали дубину или оглоблю. Так им было сподручнее. Офицер представился.

– Так я слушаю вас, зачем мне ваши титулы и звания, сказал Семен.

– Даже не знаю с чего начать.

– Я устал и спать хочу, говори как есть, иначе выгоню.

– У вас есть один документ, который сильно интересует мое правительство. Мне сам документ не нужен, мне надо, только взглянуть на него и вы получите любую сумму, в пределах разумного. Назовите сумму и дайте мне прочесть, что там написано.

– И какая твоя разумная сумма?

– Скажем так. Тысяч пять фунтов. Это огромная сумма. На эти деньги в Англии можно купить полграфства.

– Зачем же мне половина, мне целое графство нужно, чего мелочиться-то. Показывай деньги на все графство.

– Это огромная сумма и у меня нет ее с собой сейчас.

– Так какого черта ты суешься ко мне, и спать не даешь. Пшел вон.

– Так я вам ее сейчас доставлю, и прошу вас, не говорите со мной в таком тоне. Я дворянин и офицер.

А вот это англичанин сказал зря, Семена он не знал вовсе. Слово офицер и дворянин для него значило очень много.

– Ладно. Ходить ни куда не надо. Но тон я не поменяю. Если ты дворянин и офицер, то, как ты смел собака, такое предлагать дворянину и офицеру, такую подлость. Эй, Гаврила с Гришкой ко мне.

В комнату вошли слуги.

– Держите этого разбойника, только не придушите. Дагу, накинь халат и подойди ко мне.

Дагу появилась в комнате. Таким Семена она ни когда не видела. Граф, князь, для нее это были, в общем-то, отдаленные слова. Она ни когда не общалась с вельможами в своей жизни. Она и не представляла, что они могут так повелевать. А ею ни кто не повелевал. Её могли унизить, обидеть, но приказать, такого она и не ведала. А тут, как-то сразу и мгновенно подчинилась.

– Дагу, вели Кошта явиться в мой номер и живо.

– Да, мой господин, сказала она и ушла.

Очень быстро появился и Кошта.

– Гришка, забери у него шпагу, сломай ее и выбрось в окно. Не бойся, от Гаврилы он не вырвется. Снимайте с него портки. Ты Кошта высеки его, да так, что бы он на всю жизнь запомнил, как нужно разговаривать с русским офицером. Жалеть не надо. Что бы ни орал, заткните ему глотку.

Гаврила с Гришкой легко согнули англичанина пополам, а Кошта с огромной радостью высек его плетью. Кожу ободрали до костей.

– Теперь откройте окно и выбросьте его в сугроб. Тут не высоко, всего второй этаж, не убьется. Всего хорошего вам дворянин и офицер.

И дворянин, и офицер вылетел из окна, как пробка из шампанского.

– Благодарю за службу ребята. В первом же трактире дам на водку. Помянете супостата. А ты Кошта молодец, умеешь сечь, как положено. Ни одного удара по спине, все в цель. Я иду спать. Гавриле с Гришкой по очереди сторожить мой сон и смотрите не проспите хозяина. На рассвете тронемся в путь. Россия ждет нас. Идем моя милая Дагу, нам пора баиньки.

Дагу легла рядом, она вся дрожала.

– А ты страшен во гневе Семен, я никогда не могла подумать, что ты можешь быть таким. Наверное, этот человек тебя сильно обидел.

– Милая Дагу. Меня обидеть невозможно. Просто он мне сделал предложение, за которое я его и наказал по-русски. Ему здорово повезло, что я его не проткнул шпагой, но ума ему добавил. И зачем тебе все это знать. Ты рождена для любви, и я тебя никогда не обижу. Обними меня и перестань дрожать.

Тем временем англичанин вылез из сугроба. Ему хотелось выть и от боли и, еще больше от нанесенной обиды. Впервые в жизни его высекли, да еще и как, правда, увидеть свой зад он не мог. Он сам неоднократно приказывал сечь людей, теперь все это он ощутил на собственной шкуре. И запомнит он этот день на долгие годы. В другом крыле гостиницы его ждал начальник и восемь солдат. Он буквально вполз в свой номер. Его командир с недоумением смотрел на него.

– Что случилось лейтенант. На вас лица нет.

– Какое там лицо, господин капитан. На мне не только лица нет, у меня еще кое-чего нет. Я же говорил вам, что этот русский не подкупен. А вы утверждали, что все в этом мире покупается и имеет цену. Я ему предложил пять тысяч фунтов. Он потребовал десять. Когда я хотел прийти к вам за деньгами, то он приказал своим слугам, что бы они высекли меня и выбросили в окно. Они так и сделали.

– А где была ваша шпага и как они посмели высечь английского офицера и дворянина.

– Я им так и сказал. Шпагу они сломали и выбросили в окно, как и меня. Я хочу убить этого русского медведя лично.

– Вы сможете это сделать, но завтра утром. Не будем поднимать шум в гостинице. Как только они немного отъедут, мы нападем на них. Сколько их? Три мужика лакея, один кучер. Это не охрана. Нас десять человек.

– Так мужики здоровенные, как быки на выставке.

– Мужик он и есть мужик. У нас сабли и пистолеты. После первого же выстрела они разбегутся.

– На таком морозе пистолеты могут и не выстрелить.

– А шпаги нам на что? Стыдитесь лейтенант. Десятеро против одного. Мы с ним быстро совладаем. Последний удар будет за вами, я вам обещаю.

– А что с женщиной делать. Там с ним, какая-то графиня едет с интересным именем Дагу, так вроде ее назвал Волков, хотя я плохо понимаю по-итальянски.

– Оставлять ее в живых нельзя. Я ее поручу солдатам. Все, всем отдыхать. Выезжаем затемно и готовим засаду.

Этот разговор не слышал Волков, иначе бы он их всех в гостинице кончил. Он мирно спал, обняв Дагу. И в этот раз он моментально заснул возле нее. Хорошая нервная система, так бы сейчас сказали. А вот Дагу заснуть сразу не смогла. Она не могла понять, то ли она по-настоящему влюбилась в Семена, и он смог так легко повелевать ею. То ли, она его раба, а вот это ей совсем не подходило. Она знала, что пробудет с Волковым определенное время. Может год, может два, но рано или поздно она уйдет от него. Прекрасно она понимала и другое. Он князь и никогда не женится на ней, вот если женится, то она останется возле него на всю жизнь. С этими мыслями она и уснула. Разбудили ее на рассвете.

– Графиня собирайтесь живее, вас ждет карета. Скоро ты увидишь российские просторы и полюбишь Россию.

Собирались не долго, и тронулись в путь. Карета ехала медленно, но Семен и не торопился. В России они пересядут на санки и лихо поскачут в Петербург. За поворотом на них выскочили всадники. Кучер стеганул лошадей, но от верховый уйти было невозможно. Прозвучало несколько выстрелов, одна из пуль попала в карету. Семен выглянул в окно. На них неслись всадники. Пешим не устоять против такой силы, это было понятно. Вот тут во всей красе показал себя Кошта. Когда один из нападавших приблизился к нему, он метнул в него нож. Нож точно попал в горло. Всадник еще не упал с коня, а Кошта уже успел запрыгнуть на лошадь. Он нагнулся и ловко поднял шпагу со снега. Это было уже, что то. Можно было организовать оборону.

– Сиди тихо в карете Дагу и не высовывайся, кто бы тебя ни позвал. Я скоро.

И Семен выскочил из кареты, лихо, забравшись на нее. Лакеи действительно побежали к лесу, но не совсем, а только за дубиной. Тут капитан серьезно ошибся в тактике боя. Пока Семен отбивался от двух нападавших, те уже успели уложить пятерых на снег, со слабыми признаками жизни. Потом и еще двое прилегли на снег, но Гаврила и Гришка уже были на конях и со шпагами. Капитан, было, хотел ускакать, но его из седла выбил Кошта. Последний сдался сам, подняв руки к верху. Всего оказалось девятеро нападавших. Семен шпагу вложил в ножны.

– Давайте сюда этого капитана, будем суд вершить.

Капитан, молча, подошел к Семену.

– Зачем я вам понадобился капитан? Вы же могли зайти ко мне в номер и мирно побеседовать со мной. Как, например, ваш лейтенант. Интересно, а почему он не с вами?

– Лейтенант не смог утром подняться с кровати, я уже не говорю о том, что бы сесть в седло. А зачем вы мне нужны, вы это сами прекрасно знаете. Я солдат и выполняю приказ. Надеюсь, вы не убьете пленного офицера.

– Ох, уж мне эти офицеры. Скажите, что вы еще и дворянин.

– Так оно и есть. Я дворянин и горжусь этим.

– Разве дворянин может нападать из-за угла, как какой-то разбойник. Где ваша честь офицера и дворянина? Хотя я вам сейчас покажу где она у вас. Гаврила и Гришка ко мне. Солдат не трогать. Они подневольные люди. Приведите их в чувства. Ах, уже привели. Прекрасно. Пусть сидят и отдыхают. Если побегут, ловить их не надо. Я им сейчас покажу где у этого капитана честь. Положить его на козла и высечь, предварительно сняв с него портки. Кошта, еще разок и так же красиво. Дагу, радость моя, можешь выходить. Иди, погляди, как еще раз секут английского дворянина. Такого в России ты больше не увидишь.

В окне кареты появилось прекрасное личико Дагу. На этот раз она смотрела на экзекуцию с большим интересом. Рот англичанину ни кто не закрывал. Его душераздирающие крики были слышны на весь лес. Кошта и на этот раз справился отлично со своим заданием.

– Все довольно, а то он не дойдет до гостиницы. Придется пешочком добираться, вам теперь лошадка ни к чему, как и вашему лейтенанту. Лошадей забрать, как трофеи. По местам ребята, поехали домой. Вон она Россия, уже видна.

VI

С въездом в Россию проблем не было. Как только Волков назвал себя, открыли шлагбаум и их тут же пропустили. На постоялом дворе они оставили трофейных лошадей, оставив только одну, пересели на санки и лошади лихо помчались по российской земле.

Часто меняя лошадей и останавливаясь в яме, только, что бы переночевать, Волков со своим эскортом подъехали к Петербургу. Семен приказал вознице остановиться. Перед ним стояла дилемма, отправить Дагу и Кошта в свое имение, но они не говорили по-русски и дома их бы ни кто не понял. Придется брать их с собой, сразу в Петербург. Он приказал седлать коня, которого забрал у английского капитана и переоделся в походный мундир.

– А теперь Кошта, слушай меня внимательно. Мы едем в Петербург. Это там, в Италии, я был твоим заговорщиком, собутыльником и другом. Теперь все круто изменяется. Я не последний человек в России, я столбовой дворянин и князь по рождению, что бы тебе было лучше понятно, я в России вельможа. Теперь ты должен обращаться ко мне ваше сиятельство или хозяин. Как тебе будет угодно. Когда мы из Петербурга приедем в мое имение, тут будет тебе большое послабление, ты сможешь звать меня по имени и отчеству Семен Андреевич. Службу я тебе нашел, обижен не будешь. Денег накопишь и сможешь вернуться к себе на родину, когда пожелаешь. Ты не раб, а вольный человек. Тут я тебе даю свое слово. Это все не касается Дагу, к ней ты так же будешь относиться, как к своей госпоже, хотя бы на людях. Ты все понял?

Кошта давно все понял, что его новый друг не простой человек, особенно, после того, как он властным голосом приказал сечь офицеров. Простой человек бы на это ни когда не решился. Он хорошо знал англичан, служил в их армии и понимал, что такое высечь британского офицера. Только, за одно неповиновение офицеру, там могли тут же казнить на месте. Тут он сразу и ответил

– Слушаюсь и повинуюсь вам мой хозяин. Вы вправе рассчитывать на мою жизнь

Семен был честолюбив, так его воспитали и ему понравился ответ Кошта. Семен пришпорил коня, и они въехали в Петербург. Возле большого и красивого дома Семен остановился. Навстречу ему выбежал лакей и стал кланяться, приговаривая, ах, ваше сиятельство, ах, ваше сиятельство

– Федор, хватит кланяться и причитать, поднимай всю прислугу, засиделись вы тут у меня, поди, и не ждали хозяина.

Семен не держал большую челядь, когда его не было в Петербурге, считал это лишним, жить на широкую ногу он не любил. Просто, соблюдал правила поведения, того времени, титул обязывал. Все вещи были внесены в дом.

– Так Федор. В доме холодно. Затопить все камины и печи. Девушку помести в спальню, рядом с моей и покажи ей весь дом. Вот этого, страшного вида человека, поместишь на втором этаже, рядом со своей комнатой, он с прислугой жить не будет. Мне ванну, побриться, чистое белье и костюм для особых визитов. Кухарке приготовить хороший ужин, я голоден как волк, а эта заморская пища, мне уже стала поперек горла. Щи, кашу и жареного мяса. Водочку, селедки и квашеной капусты. Для девушки приготовьте, чего-нибудь другого, хотя не надо. Пусть ест нашу пищу, привыкнет быстрее к России. Через час, что бы карета стояла у подъезда. Все, исполняй.

Пока Семен мылся в ванной, Дагу показывали дом. Такого великолепия она ни когда не видела в своей жизни. Потолки и стены в золоте. Вокруг висят прекрасные картины. Изумительной красоты паркетный пол, выложенный разноцветным ковром. Она все могла себе представить в жизни, но такой роскоши она ни когда себе представить и не могла. Слуги ей кланялись, и она почувствовала себя царицей. Сегодня я подарю Семену настоящую любовь, я счастлива, подумала Дагу и пошла в свою спальню. Там стояла огромная кровать, в камине горел огонь и потрескивали дрова. В эти минуты, жизнь показалась ей прекрасной.

Семен принял ванну, его побрили и он оделся. Нужно было нанести визит канцлеру. Уже было поздно, и ехать в департамент не имела смысла, и он решил ехать к канцлеру домой. При выходе, он еще дал распоряжения.

– Федор. Когда я уеду, доставить сюда мадам из модного дома. Пусть всю обмеряют Дагу, и дожидается меня, я приеду и распоряжусь на счет платьев для девушки. Утром найти мне учителя русского языка, который знает хорошо итальянский или арабский языки. Что непонятно?

– Так поздно уже, как я приведу мадам из модного дома? А учителя завтра найдем-с. Тут сложного ни чего нет.

– Узнаешь, где она живет, и привезешь ее сюда, хоть под конвоем. Исполнять.

Федор поехал к канцлеру. Граф Никита Иванович Панин жил неподалеку от Зимнего дворца, в великолепном здании, украшенном атлантами и кариатидами. Семен не был хорошо знаком с графом. Да, они знали друг друга, встречались на балах и приемах, но лично ни когда не беседовали. Канцлер находился рядом с Екатериной Великой, а Семен был простым рабом Императрицы, хоть и князем. Панин недавно женился на красивой молодой особе и был без ума от нее.

VII

Граф Никита Иванович Панин, большой умница. Высший сановник при Екатерине Великой. Русский дипломат, государственный деятель. Наставник Великого князя Павла Петровича и наконец, канцлер России. Он был очень богатым человеком. Его огромные имения были по всей России, он владел тысячами людских душ, распоряжался многими судьбами людей и в то же время оставался скромным и порядочным человеком, безгранично любящий Россию. Он рано овдовел и полностью отдался службе родине. Были у него мысли о женитьбе, но все было, как-то недосуг. За него бы с радостью пошла бы любая девица замуж, но пошла бы не по любви, а по корысти, а вот этого он и не хотел. Он знал нравы Петербурга, а ходить с рогами канцлеру, как-то не к лицу. Была у него экономка, где он справлял свою мужскую нужду, этим и ограничивался. Человеком он был твердым, жестокостью, это было назвать нельзя. Он умел не только карать, но и миловать, что делал, гораздо чаще. А врагов у Панина было не счесть. Каждый хотел подставить ему ножку, что бы самому приблизится к Императрице. Человек с возрастом становится сентиментальным. В один из зимних дней ему сообщили, что умерла его кормилица. Раньше бы он на похороны не поехал, кто она такая для него, крепостная баба, хоть он и любил свою мамку с детства. Но детство прошло, и он ее давно не видел, хотя все и сделал, что бы она остаток жизни прожила в сытости и достатке. Жила она в его ближнем имении, от Петербурга, вот он и решил поехать и похоронить ее по чести. По зимнику быстро доехать можно, а дела неотложные и подождать могут, вот он и поехал. Эскорт большой не взял, кого ему бояться в России. Похоронили честь по чести, отстоял заупокойную и утром по тракту отправился назад в Петербург. Утро солнечное, ясное. Ехали споро, а вот к обеду пригнало облачко с Запада, и разыгралась метель. Поворачивать назад не имело смысла. Проехав еще несколько верст, метель усилилась, вот тут его возница и предложил.

– Ваше сиятельство, пока дорогу не занесло-то, может, свернем в ближайшее имение, тут недалече поворот на тракте в имение Калугиных. До постоялого двора, можем и не доехать. Собьемся с дороги, потом не отыщем. Переждем метель, и домой поедем. Глядите, темнеет уже, как бы буран не разыгрался. Можем и пропасть тут.

– Сворачивай Никодим. Ты прав, замерзнуть мы всегда успеем.

До имения было несколько верст и когда они подъехали к дому, действительно, метель перешла в буран. Хозяева были дома и готовились отужинать. Калугины, потомки древнего дворянского рода, состояли в кровном родстве с большими боярскими фамилиями. Раньше их земли были необъятными, а число душ, и сосчитать было невозможно. Но все это было в прошлом. Как-то незаметно их род обеднел. Имения раздробились по многочисленным детям из их рода, потом и обеднели. У них был небольшой дом в Москве, построенный еще при царе Горохе и небольшое имение в душ пятьдесят, не больше. Подрубил под корень состояние Калугиных их дражайший сынок поручик драгунского полка. Он умудрился проиграть в карты тридцать тысяч рублей. Пулю в лоб он пускать себе не захотел и родители его, заложив почти все свое имущество, рассчитались по долгам сына. Сын отправился в Оренбургские степи охранять границы родины от супостата, там, на большие деньги в карты больше не было с кем сыграть, а родители с дочкой отправились жить в свое заложенное имение. Перспектив в жизни, ни каких. Была у Калугиных еще и дочь Елизавета. Красивая стройная девушка. Ей прочили хорошую партию в жизни. Калугины, это хорошая фамилия и взять из них себе жену считалось незазорным ни князю, ни графу. Родители возлагали на нее большие надежды. Вот Лизоньки вырастит и спасет их род от разорения. Лизу рано вывели в свет. Её и в Петербург часто возили, женихи засматривались и пока еще размышляли, а тут ее братец и проигрался в карты. В общем-то, греха большого в том не было, частенько сыновья больших фамилий проигрывались в пух и прах, и их родителям приходилось рассчитываться за долги сыновей, но то было у богатых родителей. То, что Калугины напряглись и рассчитались с долгами сына, узнали все. Невеста очень красивая, но все же бесприданница. Как-то пыл у женихов питерских поостыл, может и выжидать стали. Было несколько предложений от московских женихов с хорошей фамилией, но тут Калугин старший не торопился, ждал для своей дочки более богатого жениха. Потом и эти женихи пропали. Были и предложения от мелкопоместных дворянчиков, Елизавета была согласна и на этот брак, но она была дочь своих родителей и ослушаться их воли не могла, а они отказали и им. Время шло и предложения кончились. Сама Елизавета уже и не чаяла выйти замуж, ей было уже впору в монастырь собираться. Она хотела любить и быть любимой, страсть раздирала ее душу, а вот применить свою страсть на деле было не с кем. Теперь Калугин отец был бы рад выдать дочку замуж и за простого помещика, но в округе, где они жили, все были женаты, а вывести дочку в свет и одеть ее подобающе, на то денег уже не было. Страсть в душе Елизаветы бушевала и не стихала. Вся страсть уходила со слезами, которые впитывала ее подушка по ночам. На то время, когда граф Панин к ним заехал, Елизавете шел тридцатый год. Теперь и она понимала, что быть ей старой девой и доживать свой век придется бог весть где, если отдадут имение за долги. На братца надежды не было никакой. Он женился на безземельной дворянке и жил на свое офицерское жалованье. Когда граф подъехал к дому Калугиных, его встретил плохо одетый холоп. Кто такой Панин он ни когда не слыхивал, а то, что граф, так ему плевать было. Он нехотя пошел доложить господам о приезде гостя. Калугин старший, как услыхал, кто к ним приехал, вылетел на крыльцо, чуть ли не в исподнем. Как простой мужик он стал кланяться графу и причитать.

– Проходите, проходите, ваше сиятельство.

Лизавета посмотрела на своего престарелого отца, ей стало неприятно, и она ушла в свою комнату.

– Батюшка Никита Иванович, какая неожиданная встреча. Заходите в дом. Согрейтесь-ка. Метель, какая на дворе, прямо ужас какой-то. Мы вас не ждали, и потому на столе больших разносолов нет. Мы живем по-простому в имении-то. Щи да каша, вот и радость наша. Знали б заранее, что ваше сиятельство нас посетит, так мы бы сподобились и подобающие закуски на стол поставить.

Граф знавал Калугина старшего, но это было давно, еще в его юности. Ни как не мог вспомнить, как его отчество. Все же вспомнил, как звали его отца, память не подвела.

– Полноте Александр Романович гнуть спину передо мною. Мы к вам ненадолго. Переждем вьюгу и отправимся в Петербург. Не надо так хлопотать.

В доме было хорошо натоплено. Панин снял шубу. На столе, действительно стояли щи и каша пшеничная. Давненько граф не едал таких постных щей, и ему захотелось их отведать. Супруга Калугина хлопотала возле Никиты Ивановича, оттеснив рябую девку, которая прислуживала за столом. Потом и водочки выпили. Граф пришел в хорошие расположения духа. Спать ложиться было еще рано. Вот он и завел беседу с хозяином дома.

– Вы что тут с женой одни живете?

– Нет, ваше сиятельство. Дочка с нами. Вы как приехали, она к себе в комнату и ушла. Сейчас я ее позову. Лизонька, свет мой ясный иди я тебя познакомлю с Никитой Ивановичем.

– Вошла красивая женщина с прекрасными формами и длинной русой косой. В ее бездонных голубых глазах граф прочитал огромную тоску. Почему-то они оба покраснели. Никита Иванович принял свое покраснение за выпитую водку в жарком помещении, а, вот, что подумала Елизавета, то и ни кто об этом не узнает. Она пробыла в комнате еще некоторое время и, сославшись на головную боль, ушла к себе в комнату.

– А что, Александр Романович, дочка твоя не замужем? Ведь красивая девка-то.

– Кто возьмет в наше время бесприданницу? Были женихи, да сплыли. Сам виноват, искал для Лизоньки солидную партию, да и прогнал всех со двора. Теперь бы и рад выдать замуж, но Бог женихов больше не дает. Девица красивая, всем на загляденье, а быть ей девкой вековухой. Давайте Никита Иванович выпьем еще по рюмочке и можно спать ложиться. Вам постелили в гостевой комнате. Там тепло и будите почивать спокойно.

Наутро метель прекратилась. Опять светило яркое солнце и граф укатил на своей тройке с бубенцами. Калугины этому визиту, не придали ни какого значения. Принесло гостя и унесло. Хорошо, что метель прекратилась, а то чем было кормить графа. Опять, щи да каша. Кому приятно показывать свою бедность. Хорошей фамилии приходил конец. А вот Никита Иванович не забыл встречу с Елизаветой. Правда, поначалу он и не думал о ней. Закутался в шубы, тройка шла резво, тут он о политике и стал размышлять, как понял, что ни о политике он думает, а о Лизавете все его думы. Красивая девушка, такая если обнимет, то, как шкварка на сковороде обгоришь. Застоялась и любви в ней море. Если она выплеснет всю любовь на тебя, тут и утонуть не долго. А чем черт не шутит. Если по своей воле за меня пойдет, женюсь. Мне она по принуждению отца ни к чему. Его проняла любовная истома, жаль экономки рядом не оказалось. Он еще глубже закутался в свои меха, закрыл глаза и уснул. В Петербурге жизнь его закружила. Много неотложных дел, голова кругом. Война с Турцией, интриги англичан, все это на время отодвинуло размышления, которые были у него, после отъезда от Калугиных. Вот и первое солнышко пригрело. Граф попарился в баньке, выпил квасу, и так ему захотелось настоящей, не покупной любви, он чуть не завыл от этого чувства. Пятьдесят с хвостиком не возраст для мужчины. А Лизонька, действительно хороша, подумал он. Как бы Калугиных в Петербург вызвать? Время балов прошло. Ни каких поручений Александру Романовичу дать невозможно. Через сына шалопутного действовать не стоит. День рождение далеко, аж в сентябре, но это мое день рождение. Двадцать первого апреля день рождения Государыни, но Калугины бедны, хоть и древнего рода, чего им там делать. А, почему бы и не пригласить, кто мне может помешать в этом, все приглашения идут через меня. Граф кликнул лакея, и ему принесли перо и бумагу. Завернувшись в простыню, он начал писать.

– Милостивый государь Александр Романович. Учитывая ваш теплый прием, который вы мне учинили, когда я чуть не пропал в пурге, хочу отблагодарить вас и приглашаю вас к себе с вашей фамилией. Буду рад видеть вашу супругу и вашу дочку вместе с вами семнадцатого апреля сего года. А так же хочу сообщить, что Государыня наша Екатерина Алексеевна желает вас видеть на балу в честь ее дня рождения. Ваша семья относится к древнему российскому роду, коим и надлежит явиться на бал. Подпись. Граф Н. И. Панин.

Запечатав письмо, он велел его тут же отправить. На такой радости он выпил рюмку водки, закусив соленым груздем, отправился к себе ужинать. Получив письмо графа, Калугины были безмерно счастливы. Зачем они понадобились Панину, они в толк взять не могли. Подумаешь, путника согрели во время метели, так они бы и приняли простого мужика. Не погибать же христианской душе в снегу. О видах графа на Лизу, у них и в голове не было. Кто Панин и кто они, тут и думать не надо. Радость их длилась не долго. К Панину, еще в дом можно было зайти, а вот в какой одежде на бал идти? Жена еще может достать из сундука свои платья, в центре бала они не будут, ни кто и не заметит, что наряды были сшиты Бог весть когда, а вот во что Лизоньку одеть-то? Последний раз они справляли ей платье лет пять назад. Она одевала его всего один раз, но все это уже вышло из моды и выглядеть Лиза будет в нем как пугало на огороде. А вот ей на бал надо больше, чем кому-либо попасть. Может, кто и обратит на нее внимание. Приглашение Императрицы дорогого стоит. Такого шанса больше в жизни не будет. А вот где денег взять, тут Александр Романович ума приложить не мог. Можно, конечно и последнее заложить, что осталось. Но, что с ними станется, если жениха не будет. Ладно, черт с ним и его женой. Тут помирать скоро, а вот, что с Елизаветой станется. Куда ей-то идти? Не Христа же ради, просить по богатым домам. Вот тут Калугин и закручинился. Федот, да не тот. Ободрать своих же крестьян, он уже не мог, те сами ходили в лохмотьях и денег у них и на полушку не достанешь. Была учинена генеральная проверка. Он приказал одеться всем своим женщинам. Жена выглядела хорошо, по его меркам. Хоть, у Лизы было кислое выражение лица, но выглядела она восхитительно в своем белом наряде, жаль, на ней не было драгоценностей, а какова мода в Петербурге ни кто из них и не знал. Тут бы смех не вызвать. Елизавета, по большому счету и ехать ни куда не хотела.

– Папенька, не поеду я ни куда. Какой бал для меня. Скажут старая дура и на бал притащилась. Скажете графу, что я занемогла, вот и не приехала. Я, действительно, себя плохо чувствую.

– Занемогла ты, потому, что мужика у тебя нет. Будет муж, и расцветешь ты как аленький цветочек. Еще и внука мне успеешь подарить. Цыц девка, когда отец говорит.

– Вы уже поговорили, что я старой девой осталась. Теперь и не трогайте меня. Никуда не поеду и все.

Старый Калугин тут же смягчился.

– Прости меня Лизонька, дурака старого, да, каюсь, грешен, но что сейчас делать-то. Давай в последний раз рискнем, может, и ты моя радость узнаешь, что такое бабье счастье. Я же вижу, что ты любви просишь, и сердце мое кровью обливается. Поедем, а? Нам там без тебя делать нечего. Не поедешь ты, не поедем и мы с матерью.

Александр Романович, все же уговорил Лизу ехать в Петербург. Споро и собрались. Сели в свою старую коляску, запряженную одной неказистой лошадкой, и медленно поехали в столицу. Граф принял их приветливо, хотя бедность их, его и удручала. Это для Калугина они выглядели пристойно, но в Петербурге и лакеев так плохо не одевают. Приехали они к нему поздно, он накормил их и уложил спать, а сам задумался. Надо с Лизой поговорить с глазу на глаз, что бы отец ее не мешал. Но как это сделать? Куда спровадить чету Калугиных-то? В политике он был силен, а вот в любви слаб. Из давней родни Калугиных в Петербурге жил, только, граф Головин, но он был стар и немощен. Ни кого не принимал и жил в уединении. Единственный сын его погиб на дуэли, а дочери вышли замуж и жили своими домами. Об этом Панин узнал заранее. Сам он к Головину не поехал и решил послать ему записку. Было уже поздно, но зная, что старики не спят по ночам, он послал графу посыльного с запиской и строго, настрого тому приказал.

– Делай, что хочешь, хоть в окно запрыгни, а записку доставь до адресата. Не исполнишь, выпорю так, что надолго запомнишь, и обратно в деревню отправлю.

Другого выхода у него не было. В записке он изложил свою просьбу.

– Дорогой Иван Георгиевич. Очень прошу вас принять своих дальних родственников. Расскажите им о своих болячках и продержите у себя два часа. Мне это очень нужно. Век буду вам обязан. Жду вашего ответа, через моего посыльного. С уважением. Граф Панин.

Старик Головин, в свое время был бравым офицером и гулякой, можно было быть с ним и более откровенным, но Панин побоялся огласки этого дела. Не молодой уже, да и должность канцлера обязывала. Предложи он Калугину в лоб, отдай, мол, дочку за меня. Тот бы повалится в ноги и силком дочку потянет под венец, а вот этого как раз Никита Иванович и не желал. Он захотел сам и открыто поговорить с Елизаветой. Его лакей долго ломился в дом Головиных, но парень он был башковитый и в деревню обратно ни как ехать не хотелось. Пусть секут сколько душе угодно, но замечательную Петербургскую жизнь он ни на что не променяет. Тут были доступны ему все радости жизни. Он бы и головой прошиб дверь, но ему открыли ее изнутри.

– Срочная депеша вашему хозяину от его сиятельства графа Панина, заорал он.

Перед ним стоял лакей, такой же древний, как и его граф. Кто такой граф Панин, он и понятия не имел, выше его хозяина для него ни кто и не существовал.

– Чего орешь, супостат ты этакий. Ты посмотри, какое время на улице. Граф ни кого не принимает.

Тут посыльный смекнул, надо слезу пустить, иначе дело не выгорит.

– Послушай дедушка милый и слезы закапали из его глаз, меня засекут до смерти, если я записку твоему барину не доставлю. Помилуй меня.

Такие слезы подействовали на старика.

– Заходи в дом. Отнесу я записку барину, чай не спит еще. Богу молится.

Действительно, старый граф не спал. Он читал какой-то древний роман и вспоминал молодость. Все, что было пятьдесят лет назад, он помнил, как Отче наш, а вот, что было вчера, он запомнить уже и не смог. Посланию он удивился, а когда прочитал и вовсе ни чего понять не мог. Калугины, Калугины, да, черт его знает, что за родственники. Удружу графу Панину, да, кто такой граф Панин, видать Никитка, Иванов сын, молоденький совсем, наверно, проказничает. Ладно, помогу, чем смогу. Ответ его был краток.

– Таких родственников не упомню, но если ты Никитка Панин, то помогу тебе, озорник ты эдакий. С твоим папенькой мы знались и хорошо гуляли.

Никита Иванович потирал руки, искусство дипломатии помогло ему в этом щекотливом мероприятии. Дальше все просто, Калугиных старших к Головину, видать старик совсем из ума выжил, голову он им заморочит, а я с Елизаветой побеседую. После завтрака и объявил Калугину.

– Вас хочет видеть граф Головин, он же вам родственником приходится, если я не ошибаюсь. Он уже больше на небе, чем на земле, может из наследства вам хочет чего оставить. Поезжайте к нему, а Лиза пусть в доме остается, чего ей у старика делать. Я тут получил старинные гравюры из Берлина, пусть посмотрит их, я хочу знать ее мнение.

Панин знал куда бить. Бедность Калугиных заставит их поехать к графу. Так все и вышло, Панин и коляску свою им одолжил. Пусть покатаются. Калугины приехали к Головину. А вот тут, чуть конфуз и не вышел. Что было ночью, тот уже забыл и наотрез отказался принять Калугиных. Его лакею стоило большого труда, что бы объяснить хозяину, что он все же приглашал к себе гостей. Час оказался полной каторгой для Калугиных, а пришлось просидеть у старика гораздо дольше. Они себя тешили мыслью о наследстве. Все время пытались повернуть разговор в нужное русло, но так ничего и не добились, кроме постного чая. Но это не волновало Панина. Как только Калугины уехали, он тут же перешел к основному действию, боясь, что вскоре появятся родители Елизаветы. Начал он осторожно, а потом сразу перешел к делу.

– Елизавета Александровна.

Лиза поняла все сразу, когда поглядела на графа. Они оба покраснели, как и при первой их встречи.

– Я старше вас и специально остался с вами наедине. Я не хочу вас принуждать и потому говорю именно с вами, а не с вашим отцом. Не желаете ли вы составить мое счастье и выйти за меня замуж. Мне бы очень не хотелось, если вы скажете да, из-за боязни остаться старой девой или из-за моих денег. Я хочу любви и буду вас любить до своей смерти. Родителей ваших я уберегу от бедности, но денег я им не дам. Я не хочу, что бы говорили, будто я вас купил. Вот так без хитростей, как и я, вам все сказал, хочу услышать ваш ответ.

Елизавета не сразу ответила, хотя уже и знала, что ответить. При всем ее желании выйти замуж, она была очень порядочным человеком. У нее было большое сердце. Граф говорит со мною открыто и честно, и я ему отвечу честно.

– Я буду вашей женой граф. И не по тому, что я бедна и могу остаться старой девой. Вы достойный человек и я буду любить вас, пока Господь не разлучит нас. Я вам обещаю это.

Она еще хотела говорить, но Панин посмотрел ей в глаза и понял, она не лжет. Не могут такие глаза лгать. Его не проведешь, кой чего он в жизни своей поведал.

– Не надо Лизонька ни чего больше говорить. Мне все понятно. Я намного старше вас, но не слепой.

Граф поцеловал Лизе руку. Та обняла его.

– Как же долго я вас граф ждала.

Их уста сомкнулись в долгие поцелуи. А тут и Калугины расстроенные приехали. Никита Иванович отправил Лизу в ее комнату, а сам решил поговорить с ее отцом.

– Ну, что там Головин? Как его здравие?

– Здравие хорошее, а вот с головой не все в порядке. Ни как не могу взять в толк, зачем он меня к себе приглашал, и, вообще, ни как не могу понять, как он мог узнать, что я в Петербург приехал. Живет полным затворником. В доме не метено лет пятьдесят, не меньше.

– Ну, это не беда. А не выпить ли нам по рюмочке анисовой, для аппетита. У меня к вам разговор серьезный есть.

– По рюмочке-то оно можно, а вот какой серьезный разговор может быть между нами, тут я в толк не возьму. Мне трудно понять, что я в Петербурге делаю. Меня давно все забыли, как будто меня и в живых давно уж нет.

– А вы подумайте Александр Романович, может и есть причина.

Калугин напрягся. Ни каких мыслей в голове у него не было, и он непонимающе смотрел на графа. Тем временем Никита Иванович разлил в рюмки анисовую водку.

Будем здоровы Александр Романович.

И они чокнулись.

– А теперь, зачем я вас пригласил к себе. Как вы смотрите, если я попрошу у вас руки вашей дочери?

Калугин, чуть не умер с перепугу и упал в ноги к Панину, причитая.

– Так мы завсегда вашей милости даем свое полное согласие.

Дальше Панину было не интересно смотреть, как отец его невесты унижается.

– Встаньте с колен Александр Романович. Вы же дворянин, потомок великого боярского рода. Это мне безродному перед вами на колени становится надо

Тут Панин немного покривил душой. Род Паниных был не менее знатен.

– Так вы согласны? Но я бы не хотел принуждать вашу дочку, я старше ее. Я бы хотел выслушать ее ответ.

Тут Калугин сорвался с места и побежал за дочкой, хотя этого делать было и не надо. Можно было и лакея послать.

– Елизавета, граф Панин пожелал твоей руки, что ты скажешь на это?

Калугин с мольбой посмотрел на дочку. Вдруг она взбрызнется и откажется. Это будет его крах. Лизавета уже давно все поняла. Любовь уже началась между ними, и она подыграла, теперь уже своему мужу. После этого граф влюбился в Елизавету на всю свою жизнь. Может, раньше в нем взыграла мужская похоть, но теперь он понял, Лиза его и Лиза его на веки.

– Я не могу ослушаться вас папенька. Если вы того желаете, я буду женой графа.

И стала на колени между двух мужчин. Отец ее с радостью поднял с колен. Тут и мать появилась и икона. Все было слажено по православному обычаю и Панина с Елизаветой благословили ее родители. Свадьба была назначена через месяц. Был накрыт роскошный стол. Давно Калугины так не ели. На радостях Калугин старший так напился, что его жена полуживого сама увела в спальню. Елизавета и граф остались вдвоем. Лиза ни сколько не стеснялась его. Они понимать стали друг друга сразу и с одного взгляда. Это уже была крепкая семья.

– Граф.

– Не надо так официально, мы теперь вдвоем. Зови меня просто Никита, на людях, можно и отчество добавить.

– Я еще не привыкла так. Но, постараюсь.

– Никита Иванович, я сегодня ночью приду к вам

Елизавета посмотрела в глаза графу.

– Это не безрассудство. Я хочу любить и быть любимой. Чего тянуть. Я так истосковалась. Не думайте, что я такая испорченная. Чего ждать-то? Я от вас ни куда не уйду, да и вы мне кажетесь искренним в своем желании видеть меня своей женой.

У Никиты Ивановича мелькнуло в голове. А вдруг она уже и не девица, потом и не отвертишься. Он вновь взглянул в глаза Лизе, там он увидел, только бездну любви. Он обнял Лизу. Вот с этой минуты, повелитель России попал под каблук своей жены. К радости Панина Елизавета ни когда в своей жизни этим не воспользовалась. Она только любила Панина и больше ни чего не желала для себя. А сам Никита Иванович в ней души не чаял. Лизонька, моя Лизонька.

Граф разделся и лег в свою постель. Сердце его сильно билось. Скрипнула дверь и в ночной сорочке появилась Лиза. Она ни секунды не колебалась и нырнула под одеяло графа. Если бы кто-то еще вчера сказал бы Никите Ивановиче, что такое может с ним случится, в лучшем бы случае, этого человека высекли до беспамятства, о худшем я и говорить не хочу. Лиза осыпала его горячими поцелуями. Граф со страхом вошел в Лизу и тут же получил полное блаженство, Лиза оказалась девицей. Она застонала тихонько, очень сильно прижала своего любимого к себе. От нее шел жар, словно графу в постель положили раскаленные угли. Давно такой ночи не было у Никиты Ивановича.

Вот и день рождения Императрицы. По придворному этикету канцлер первый входит в зал, что бы поздравить царицу. Ничего не говорил Екатерине Панин, о своей помолвке. По Петербургу уже ходили всякие слухи, но они не дошли еще до Екатерины. В зале эхом пронеслось. Его сиятельство, граф Никита Иванович Панин, канцлер России вместе со своей невестой Елизаветой. Императрица повеселела. Вот так подарок для меня, подумала она. Посмотрим, чего это для себя присмотрел граф. Панин, украшенный голубой лентой и при всех орденах поклонился Императрице, Лиза склонилась в низом реверансе. После всех поздравительных слов Екатерина сказала.

– Я принимаю ваши поздравления и рада за вас. Примите и мои поздравления. А невеста хороша. Из какой фамилии твоя Елизавета?

– Калугина она, ваше величество.

– Жаль, не знаю таковых. Но ты граф на безродной не женишься, я это понимаю. Рада буду побеседовать с твоей супругой. На свадьбу-то позовешь?

– Будет и вам ваше величество приглашение, я ваш раб.

– Ладно, ладно проходи в зал. Русская душа потемки. Седина в бороду, а бес в ребро. И ты туда же Никита Иванович.

Все было великолепно. И бал, и фейерверк, устроенный в честь царицы. В каком состоянии прибывал Никита Иванович, это понятно, так его тесть, так же прибывал рядом с ним. Оказалось, что у него пол Петербурга близких родственников, и каждый из них желал видеть Калугина старшего у себя дома. Тут разволновалась и Лизавета. Что бы ее папаша ни наделал глупостей, она сказала графу, что бы он отправил родителей домой, а сама осталась, сославшись на то, что ей надо готовиться к свадьбе. Заказаны наряды и платья и все это надо ежедневно примерять. Родители и не спорили, тут же уехали, хотя и Александр Романович и порывался остаться. Теперь Лизавете было не нужно тайком пробираться в спальню жениха и она спокойно зажила с ним, как муж и жена. Панин разрывался между службой и Лизонькой, как он ее нежно называл. Он здорово помолодел и подтянулся. Работал с охотой, ел превосходно, а по ночам возвращал все пропущенное за многие годы вдовства. Как и предполагал граф, Лиза выхлестнула на него всю свою страсть и любовь. Теперь он трудился днем и ночью. Днем для отечества, ночью для души и Лизоньки.

Как ни пытался Панин сделать свою свадьбу скромной. Из этого ни чего не вышло. Тысяча гостей, со всеми послами со всей Европы. Императрица посетила их свадьбу и выпила кубок за здоровье молодых. Пир, как говорят на Руси, был на весь мир. Лиза выглядела великолепно, украшенная бриллиантами семьи Паниных. Кстати, и Никита Иванович выглядел прекрасно. За месяц, что Лизонька жила с ним, он помолодел на лет двадцать, не меньше. Лиза понимала своего мужа с полу взгляда и с полуслова. Никита Иванович понял, что он нашел свою половину. Лиза его и на веки. После свадьбы Лиза сама отправила родителей в имение. Оно было тут же выкуплено, разорение Калугиным больше не грозило и родители оставили дочку в покое, не мешая ей в жизни. Им хватило ума, не мешать канцлеру, работать. Вот такая любовь была у Никиты Ивановича Панина.

VIII

Лакей объяснил Семену, что господин его, недавно отужинав, изволят отдыхать и ни кого не принимают. Семен еще подумал, ну да, конечно, подкрепился и под одеяло к своей молодухе улегся. Все мужчины одинаковы, и я сейчас поужинаю и к Дагу пристроюсь. Но сказал он другие слова.

– Передай его сиятельству срочно, приехал курьер из Рима с депешей Волков Семен Андреевич.

Лакей поклонился, но наверх пошел, не очень желая этого, видимо граф был в объятиях Гименеи. Семена приняли, достаточно быстро. Граф был в домашнем халате и раздражен. Семен начал с доклада.

– Курьер из Рима, ваше сиятельство. Разрешите обратиться.

Тут Семен больше скоморошничал, чем говорил серьезно, но граф принял это за чистую монету.

– Зачем так кричать, голубчик. Вы же не на плацу, я вас и так прекрасно слышу. Как только мне назвали вашу фамилию, я подумал, что вы решили вызвать меня на дуэль, как того англичанина, которого вы закололи в Риме. Приготовьтесь к серьезной опале. Государыня раздражена. Англичане требуют, что бы вас примерно наказали.

– Дальше России не сошлют ваше сиятельство. Я же дома, чего мне бояться-то?

– Ладно, ладно, потом об этом поговорим. Давай документы сюда.

Семен отдал портфель. Граф поглядел документы и уставился на Семена.

– Ты, что князь совсем одурел. Ради этих бумажек ты поднял меня с постели? Да, я велю сейчас тебя в кандалы заковать, охайник этакий. Ты, что тут мне «Ваньку морочишь». Где письмо от Облонского.

– Так на груди у меня ваше сиятельство. Облонский приказал отдать вам его последним.

– Ух, и надоел ты мне. Давай сюда письмо.

Семен расстегнул сюртук и подал конверт. Граф, тут же схватил его и начал читать. Глаза Панина стали гореть огнем. Он, даже за сердце взялся.

– Так, так, ну и дела. То, что сам не читал, я это понимаю. Тебе политика до лампады, лишь бы саблей махать и людей на дуэлях убивать. Кто видел это письмо, или, хотя бы хотел взглянуть, что тут написано?

В Семене, опять проснулся гусар. Он со всеми мелкими подробностями описал свои приключения с англичанами и как их секли, не упустил. Наверно, добавил и от себя немного, что бы рассказ его был не только героическим, но и хорошим для пересказа другим. Старый граф, сначала был строг, потом начал улыбаться. В конце рассказа Семена, он уже хохотал, плача и кашляя.

– Вот шельмец-то. Вот пройдоха. Да, англичане сейчас на нас войной пойдут. Придется тебе и их генералов сечь. Вот люблю я гусар. И воюют славно и проделки их замечательны.

Граф еще долго смеялся. Он уже все простил Волкову, даже, то, что он отвлек его от любовных утех.

– Князь, порадовал ты старика. Не будет тебе опалы, даю слово. И Облонский пишет, что правда на твоей стороне. Он все написал, за что ты англичанина на дуэль вызвал. Я бы его там же порешил, если бы он со мной такое сделал, а ты сдержался.

– Так я ваше сиятельство был в цивильном костюме и без шпаги. А так задушить мне его не дали.

– Хорошо, хорошо, утешил меня. Ты Семен Андреевич хорошую службу сослужил родине. Не будет опалы, будет тебе награда. Я утром у Государыни буду, все ей расскажу. Вот вам моя рука князь. Теперь вы можете меня посещать без приглашения и считайте меня своим другом. Много не хорошего о вас говорили при Государыне. Вот и полковника вы не получили. А вы настоящий сын России. Ваши предки должны гордиться вами.

– Так мы и служим России, как и завещал нам Петр Великий. На том и стоим. А вашим доверием я дорожить буду, ваше сиятельство. Волковы для родины готовы умереть.

– Умирать не надо. Живите. Вот это письмо, что ты привез, сохранит тысячи русских жизней. Ладно, ступай. Устал, чай с дороги-то. Из Петербурга не выезжать, это не приказ. Тебя скоро к себе Государыня пригласит. Иди с Богом.

IX

По пути домой Семен думал, как поступать дальше. Его радовало, что жизнь наладилась. У него есть любимая женщина. Дети подрастают. Жаль Ольгу, но жизнь имеет свои законы, и его судьба принадлежит Господу. Как в его жизненной книге написано, так он и проживет жизнь. Награда радовала его, наверняка и службу предложат. Так мечталось стать генералом, вот он рядом генеральский мундир, а в армию не пойду. Что мне в мирное время делать в армии? Да, и Дагу оставлять не хочу. Поживет немного в России, затоскует и домой попросится. Понятно, отпущу. Что я ей могу предложить? Жениться я на ней не имею право. Дети. Жить с Дагу, можно открыто, тут ничего противозаконного нет, а вот жениться на иностранной подданной я могу с разрешения Императрицы. А какого подданства и тем более рода Дагу? Кому я могу доказать, что в ее жилах течет и благородная кровь? Представить Императрице ее поколенную запись невозможно. Можно, конечно плюнуть на все этикеты и предрассудки. Обвенчаться с Дагу, дело не трудное. Дам священнику несколько монет и все будет сделано, а вот детей на службу больше ни кто в лейб-гвардию не возьмет, и партию серьезную они сделать не смогут. Кто отдаст свою девицу из вельмож, если их отец женат на простолюдинки. Женились бы дети, потом и Дагу можно под венец забрать, но дети малы еще. И о дочери подумать надо, может за князя захочет выйти замуж. Эх, жизнь, вроде и радость дает, но и свой нрав показывает. Поживем, увидим, чего там написано в моей книге жизни. Карета подкатила к его дому. Все было сделано, как распорядился Семен. Четыре портнихи окружили Дагу, а их хозяйка сидела на стуле и внимательно изучала девушку.