Ларчик для ведуньи

Глава 1. Илларион. Переезд

Можно было проявить гибкость, не озвучивать будущему командиру обвинение в неприязни к оборотням. Но Илларион решил расставить точки над «Ё» – о Матеаше поговаривали всякое, и лучше сразу получить от ворот поворот, чем выслушивать ежедневные придирки.

Свободные сутки между сменами он проводил с сыном и старался развлечь его чем-нибудь новым и интересным. Дома они выбирались на всяческие детские представления, в кукольный театр, в океанариум, на выставки восковых фигур и движущихся роботов. Что-то нравилось им обоим – к роботам они сходили три раза; что-то не нравилось Иллариону – он недолюбливал детское хоровое пение; а что-то пугало Брайко – с выставки пластмассовых динозавров им пришлось поспешно уйти, потому что мелкий разрыдался из-за темноты помещения и громких звуков из колонок.

Илларион перечитал кучу статей о воспитании древесных барсов, довел детсадовского человека-психолога до белого каления, требуя консультаций на каждую подозрительную ситуацию, и, в итоге, убедился – никаких фобий у Братислава нет. Есть особенности характера, склонность к уединению. В пределах нормы, как у всех. С первого утренника они бежали – Братислав увидел ватную бороду Снежного Деда и разрыдался. Илларион эвакуировал сына через пожарный выход, а потом, в машине, признал, что актер-медведь накладной бородой и зычным рыком способен и взрослого рыся напугать, не только мелкого брыся, впервые увидевшего новогоднее представление. Пришлось вливаться в детско-светскую жизнь постепенно, а позже садик сильно помог: котят Братислав не боялся, иногда охотно включался в общие игры, иногда отсиживался в углу, но в целом нормально вписывался в коллектив. В прошлом году, когда городские развлечения подозрительно быстро закончились, а по улицам было невозможно гулять из-за полчищ гнуса, Илларион рискнул, взял отпуск и свозил сына на море, в тихий курортный поселок – ожидая криков и слёз в самолете, в маленькой гостинице и на пляже. На удивление, обошлось. Брайко умеренно капризничал, шипел на волчат, которые пытались с ним поиграть, и, в итоге, нашел себе приятеля-медвежонка, с которым подолгу плескался в воде и перебрасывался надувным мячом. Илларион беседовал с медведями-губачами, расширял кругозор, выслушивая сравнительные вкусовые характеристики термитов, пчел и муравьев, и вернулся домой бодрым и отдохнувшим. Море ему не особенно-то нравилось – плавать он не любил, хотя и умел – а вот беспечная атмосфера провинциального юга с падающими с деревьев фруктами и чурчхелой из виноградного и гранатового сока, заворожила. Никакого сравнения со скучными поездками в ведомственный санаторий, куда их с братом вывозили родители. Никакой молочной каши по утрам, зарядки и огороженного пляжа, за который не позволяли высовывать нос.

«Почему я не съездил на юг сам? – удивлялся он, валяясь на пляже. – Ведь мог – и когда учился, и когда только начал работать. Но санаторий всю охоту отбил. Только подумаешь, и сразу "нет". Хорошо хоть сейчас догадался».

В поселке жили и оборотни и люди – вежливые, радушные и одновременно равнодушные к отдыхающим. Все было так и не так, как дома, и вызывало какую-то необъяснимую зависть. Словно Иллариона манили глянцевой картинкой в рамочке, в которую хочется, но невозможно влезть. А потом в гостинице на соседней улице загорелась мансарда, и работа пожарного звена подтолкнула к осознанию простой истины: «Я ведь где угодно пригожусь. Служебные инструкции везде одинаковые».

Мысль прочно поселилась в голове, и привела с собой слово-искушение: «Переезд». Была и веская причина, не позволявшая считать искушение блажью. Братислав родился слабеньким, первый год жизни провел в больницах, второй и третий – под неусыпным наблюдением семейного врача. Родители Иллариона твердили, что в этом виновата Берта, выпившая травяной сбор, чтобы избавиться от беременности. Илларион считал, что виноватых искать глупо, и заботился о сыне изо всех сил – доставал редкие витаминные смеси, покупал сухофрукты, возил на кварцевые процедуры. Неделя на море помогла больше, чем все вместе взятое – Брайко долго не кашлял, не обвешивался соплями и не жаловался на больные уши.

Когда Илларион произнес слово-искушение вслух, на него обрушился шквал негодующих криков. Родители, брат, дяди, тети, племянники и племянницы, двоюродная и троюродная родня хором твердили: «Ларчик, как ты поедешь один, с маленьким ребенком? Это не отпуск, из которого можно вернуться, если не понравится гостиница или пляж. Кто присмотрит за Брайко, когда ты уйдешь на дежурство? А если ты – тьфу-тьфу-тьфу! – попадешь в госпиталь?»

Пришлось соврать. Илларион заверил родственников, что переводится на должность пожарного инспектора. Обходы, проверки, пересчет огнетушителей в коридорах, кабинетная работа. Размеренная жизнь. Да, небольшая зарплата, потерянные погоны… но, право же, это не стоящая внимания мелочь.

Он понимал, что ложь неминуемо всплывет, и надеялся, что они с Братиславом успеют прижиться на юге – тогда можно будет отбивать требования вернуться аргументом: «Нам тут хорошо». Подготовка и семейные скандалы растянулись на полгода. Родители, обладавшие истинно рысьим темпераментом, кричали на Иллариона три месяца. Пугали, грозили земными и небесными карами, лишением поддержки. Потом устали. Или поняли, что от криков намерение Иллариона только крепчает.

Время от времени подкатывало желание сгрести сына в охапку и сбежать, не сообщая адреса, но Илларион не сомневался, что такой поступок аукнется серьезными осложнениями. Рвать отношения с родителями он не хотел: они были опорой и страховкой, прекрасно ладили с Брайко, могли его забрать в случае непредвиденных проблем, а баловали без проблем и без поводов – умели разделять неприязнь к дарсам и любовь к внуку-полукровке.

Конечно же, Илларион не собирался увольняться со службы, терять погоны и переходить на скучную работу инспектора. В министерство улетел запрос о переводе, подкрепленный справками о состоянии здоровья Братислава. Где-то там, в верхах, проявили невиданную щедрость и предложили целых три варианта на выбор. Думать пришлось самому – при родителях нельзя было упомянуть, что им с сыном обязательно нужен круглосуточный детский сад. Илларион поднял на уши всех воспитательниц, нянь и соцработников Хвойно-Морозненска и получил наводку на садик-пансион в Ключевых Водах. Семейство рысей проживало в пригороде, предлагало услуги частного детского сада медведям, лисам и редким на юге собратьям – в основном, командированным на длительный срок. Иллариону понравился и огромный тенистый двор с детской площадкой, и светлый дом с верандами и кучами игрушек. Плата кусалась, но у него имелись кое-какие сбережения, да и съемное жилье в Ключевых Водах должно было частично оплачивать министерство – после того, как он прослужит на новом месте три месяца.

Выкричавшиеся родители фотографии детского сада оценили на «отлично». О круглосуточном пансионе Илларион предусмотрительно умолчал, и начал напирать на то, что Брайко будет полезно общаться с медвежатами и лисятами.

– Ларчик, а вдруг ему это разонравится через пару недель? – хмурилась мама. – Здесь, когда ему надоедает ходить в детский сад, ты привозишь его к нам, и он проводит сутки как хочет. Не желает ни с кем разговаривать – превращается и прячется под кроватью. Мы никогда его не ругаем и не выманиваем, мы понимаем, что он немножко дарс, и ему требуется уединение. А что ты будешь делать там?

– Платить воспитателям за то, что они не будут его ругать и вытаскивать из-под кровати, – спокойно отвечал Илларион. – Я им писал. Им прекрасно известны привычки и потребности древесных барсов. У воспитательницы опыт работы в интернате, она пять лет возилась с барсятами – отказниками и изъятыми. Ее сидением под кроватью не удивишь.

– Почему она уволилась? – встрепенулась мама.

– Они переехали, потому что у мужа редкая форма хронического гастрита. В Ключевых Водах есть источник лечебной минеральной воды, идеально подходящий для кошачьих. Вода теряет свои свойства через сутки, ее не транспортируют и не хранят. Они ездили в Ключевые Воды дважды, когда у рыся было обострение, а потом решили перебраться поближе к источнику, для профилактического лечения. Переехали и открыли детский сад – зарабатывают, чем умеют.

Родители тщательно изучили все рекомендации и характеристики, и сочли ключеводских рысей достойными доверия. Главный барьер был взят. Иллариону запретили даже думать о переезде в Лисогорск или Новозарянск – только в Ключевые Воды. Это поставило на дороге очередное препятствие. Глава городских огнеборцев Матеаш Зонк не брал в штат оборотней, не сильно-то скрывая, что не доверяет их умению победить страх и шагнуть в огонь. Оставалось надеяться, что министерский приказ о переводе усмирит недовольство будущего начальника. Возьмет на службу, чтобы не перечить вышестоящим, а дальше Илларион как-нибудь справится – он всегда нормально ладил с людьми, умел договариваться о подмене и честно отрабатывал чужую помощь.

Перед отъездом он попытался известить Берту. Сначала по телефону – со своего и с чужих номеров, потому что дарса не брала трубку. Пришлось потратить один выходной. Илларион долго раздумывал, везти ли на заимку Брайко, поверил предчувствиям, не взял, и не зря – Берта не пожелала разговаривать. Возможно, напугала бы сына до заикания – мало кому понравится, когда огромная разъяренная кошка прыгает на капот машины, утробно воет и царапает лобовое стекло. Илларион сдал назад, за границу участка. Приоткрыл окно, скороговоркой сообщил об отъезде и пообещал присылать фотографии. Берта недовольно рыкнула, мотнула головой и скрылась в лесу. Илларион истолковал это как материнское благословение: были бы возражения – превратилась бы, сказала «нет». Не сказала – считай, промолчала. А молчание – знак согласия.

В отдел кадров они с Братиславом поехали прямо из ключеводского аэропорта – Илларион забрал со стоянки арендованную машину, закинул в багажник сумку и рюкзак, и двинулся навстречу судьбе. Сын, выспавшийся в самолете, сначала с интересом поглядывал в окно, а потом заскучал – юг не предложил им ничего нового. Такой же мартовский снег, сырой морозец – температура была плюсовой, но холод чувствовался – и унылая серость. К городскому управлению и части Илларион добрался, тщательно сверяясь с навигатором, с трудом нашел свободную стоянку, осмотрел заснеженный парк, аллеи, ведущие к пятачку-площади и двум часовням – на карте место было обозначено как Парк Двух Алтарей – и повел Брайко к длинному громоздкому зданию из темно-красного кирпича, вытянувшемуся вдоль парка и улицы. Внимание привлекли яркие пятна на доме напротив. Первый этаж небольшого особняка занимал кафетерий с верандой, пустовавшей по случаю холодной погоды. Алеющие буквы «Пирожок – друг оборотня» и фото огромного блюда аппетитной выпечки вызвали желание перекусить.

– Хочешь кушать? – спросил Илларион, наклоняясь к сыну. – Если хочешь, сначала зайдем в кафе, что-нибудь съедим.

Братислав долго смотрел на большую куклу-официанта у входа – на боку у услужливой рекламной фигуры висел противогаз, а на подносе стоял огнетушитель – и ответил:

– Нет. Хочу домой.

– Потерпи немножко. Я отдам документы, и поедем домой, – сказал полуправду Илларион.

В управлении ему повезло. Он столкнулся с Матеашем в холле, сразу же был опознан, и вручил бумаги кадровику без долгих разговоров – о министерском приказе уже знали все до единого, вероятно, и обсудили за спиной не один раз. Как же. Рысь. Отец-одиночка. Диковина.

Тьфу.

– Пойдем, – Матеаш взглянул на скрипящего Братислава, открыл дверь на улицу. – Поболтаем в неформальной обстановке. Кофе пьешь?

Илларион кивнул, ожидая подвоха. Они перешли через дорогу, к заинтересовавшему Брайко официанту и дружелюбно-пирожковому кафетерию. Илларион пропустил Матеаша вперед, позволил сыну потрогать огнетушитель на подносе, и вошел в зал, пропитанный вкусными горячими ароматами. Есть захотелось невыносимо, и он понадеялся, что не опозорится бурчанием в животе. Братислав недовольно фыркнул, замотал головой. Перед сыном было стыдно – за обман, за доставленные неудобства – и Илларион дал себе слово в ближайший месяц потакать всем его капризам. Если, конечно, удастся уговорить его остаться в садике, чтобы выйти на службу. О самом худшем варианте он старался не думать, утешая себя мыслью, что дома его на прежнее место возьмут – просто придется пережить град издевок.

Услышав вопросы: «Почему ты не состоишь в браке?» и «Где мать?», Илларион постарался не лязгнуть зубами. Он прикладывал недюжинные усилия, но так и не смог доставить беременную Берту в мэрию и заключить брак – дарса категорически отказалась от формальностей и велела ему забирать ребенка просто так, без возни с бумагами. Или отдать в интернат.

Разумеется, Илларион Братислава забрал – именно ради этого он у Берты в ногах валялся, уговаривал больше не пить травки и родить. И даже добился того, что в свидетельство о рождении были вписаны и мать, и отец – это делалось без личного участия Берты, поэтому обошлось без препятствий.

Уверениям Иллариона, что в льготном графике работы он не нуждается, Матеаш поверил – или сделал вид, что поверил. Кто его разберет. Но выход на службу со стажировкой и испытательным сроком разрешил, а остальное было неважно. Илларион собирался работать как все, сутки-трое, потому что арендная плата за приглянувшийся ему дом была достаточно высока. При компенсации от министерства – подъемно. Без нее – нет. А до компенсации надо еще дожить. Купить машину, кучу мелочей, потому что в контейнер с вещами, который приедет из Хвойно-Морозненска, нельзя было впихнуть все и сразу. И не отказывать Брайко в игрушках и развлечениях – потому что он дал себе слово его побаловать.

Из кафетерия Илларион вылетел как ошпаренный – чувствовал, что Братислав вот-вот зайдется в крике, поэтому отказался от заманчивых пирожков и порции печенки, и побежал к машине. Да и волчьи взгляды напрягали. Но кусок бы в горло пролез, поперек не встал. Не родились еще те псы, которые испортят рыси аппетит.

Услышав писк сигнализации, сын оживился. Перестал недовольно скрипеть и спросил:

– Домой?

– Домой, – ответил Илларион, не зная, что он будет делать, если хозяева не ответят на его звонок или новое жилье не понравится.

Понятно, что придется останавливаться в гостинице. Но как это объяснить Братиславу, который будет думать, что папа ему соврал?

Набирая номер, Илларион просунул руку под форменную куртку и рубашку, сжал плетеный талисман и попросил помощи у Кароя и Линши. Услышали ли его боги-близнецы, кто из них смилостивился – Карой, покровитель альф, или Линша, заботившаяся о кошках и маленьких детях – неизвестно. Удача повернулась лицом, и хозяева приглянувшегося ему дома согласились приехать для встречи прямо сейчас. И даже заохали, узнав, что Илларион с сыном нигде не остановились после перелета – «немедленно выезжаем, через двадцать минут будем на месте».

Определенную роль при выборе играло то, что этот дом сдавали лисы, а два других, более-менее подходящих – волки. Илларион понимал, что ему так или иначе придется поддерживать рабочие отношения с псами, но вселяться в волчье жилище не хотел. Во время поисков ему попадалось заманчивое объявление – сдавали хороший дом в этом же переулке. С участком в два раза больше, с гаражом, а не навесом для машины, и с бассейном. Прекрасно было все, кроме арендной платы. Илларион три дня высчитывал, можно ли снять дом с бассейном и жить не впроголодь, а потом сомнения разрешились сами собой – дом с большим участком кто-то перехватил, лишив его возможности поторговаться.

Навигатор не подвел. Илларион проехал по проложенному маршруту, убедился, что путь от городского управления к месту назначения занимает около пятнадцати минут – без пробок – и свернул с оживленной улицы Полевой на узкую дорогу со свеженьким асфальтом. Переулок Насыпной был коротким, нужный номер нашелся быстро. Порадовало то, что шум автомобилей немного стих – жить прямо рядом с магистралью не хотелось.

Илларион осмотрелся и признался себе, что разочарован. На фотографиях забор скрывала копна зелени, по стенам дома, закрывая окна, ползли какие-то вьющиеся цветы, уличный палисадник и деревья на участке радовали глаз и сердце. Сейчас кирпичное строение выглядело уныло, двор покрывал раскисший грязноватый снег, а рядом с протоптанной дорожкой отпечатались волчьи следы. Мелкие – вероятно, бегал щенок.

Вдали, в конце переулка, просматривались ворота с гербом. Судя по отметке на карте – тот самый госпиталь МЧС, который упомянул Матеаш. Возле казенного здания дорогу обрамляли пирамидальные тополя. Без листвы они напоминали лысоватые метлы, воткнутые в землю гигантом-садовником. Ветки и тянувшиеся вдоль улицы провода были обсижены хрипло каркающими воронами.

– Вот и приветственный хор, – пробормотал Илларион.

Это можно было счесть знаком судьбы, ответом кого-то из близнецов на просьбу. Дома, в Хвойно-Морозненской области, вороний крик оповещал о начале весны, приглашал оборотней на праздник, частенько заканчивавшийся лесными свадьбами. Шесть лет назад, в апреле, Вороний праздник помог Иллариону умилостивить Берту – древесная барса приняла пакет печений-птичек из ведомственной столовой и впустила его в дом. Правда, через три года окончательно вышвырнула и запретила возвращаться. Но в этом Илларион не винил никого – ни Кароя, ни Линшу, ни столовскую выпечку, ни ворон.

Братислав дернул ручку, показывая, что хочет выйти из машины.

– Ты не проголодался? У нас есть бутерброды, бабушка тебе положила подарок от зайчика. Может быть, пожуешь?

Сын замотал головой и с удвоенной силой атаковал ручку. Илларион сдался и помог ему выйти, надеясь, что свернувшая в переулок машина предвещает встречу с хозяевами. Он угадал – из припарковавшегося белого седана выбрались говорливые лисы, которые хором осыпали комплиментами и его, и Брайко. Сын зашипел, когда к нему попытались протянуть руку, но в дом идти согласился – побежал вперед, бороздя сугроб и зачерпывая снег широкими голенищами сапожек.

– Котел включим, и комнаты тут же прогреются, – пообещал лис Елисей. – Я приезжаю, раз в два дня протапливаю, сырости нет, не сомневайтесь. Смотрите. У соседнего дома к участку примыкает глухая стена. В окна к вам никто заглядывать не будет. С улицы летом зеленью все заплетает.

Кодовый замок щелкнул, впуская их во двор.

– Вот навес для машины. Вот веранда, через нее вход в дом. Сад тут хоть и небольшой, но плодоносный. Черешня хорошая, темная, мы ее каждый год на компоты собираем. Груша летняя, мелкая, вкусная. Слива и грецкий орех. И виноград. А это дорожка к беседке. Там мангал, летом шашлыки можно жарить.

Илларион кивнул, вслед за лисицей вошел в длинную прихожую, помог сыну разуться, быстро снял ботинки и заглянул в первую комнату – огромную кухню-столовую. Поначалу он больше принюхивался, чем смотрел. Когда убедился, что дом пахнет свежей краской, деревом, пыльной тканью и совсем немного лисами, успокоился.

Все оказалось знакомым и привычным. Такая же двуспальная кровать, как у него в квартире, такой же диван в гостиной, как у родителей, такие же однотонные светлые обои, типовые шкафы, стеллажи, кухонная посуда. Все из сети гипермаркетов, снабжавших товарами для дома огромный континент – от севера до юга. Не хватало только двухъярусной кровати-домика с горкой, любимой мебели-игрушки Брайко.

– Нравится здесь? – спросил он у сына, присаживаясь на корточки. – Поедем смотреть что-то еще? Или поживем? Если разонравится – переедем, найдем что-то другое.

Брайко деловито вышел в прихожую, выглянул на веранду. Осмотрел заснеженный сад, вернулся, влез на подоконник, проверил вид на улицу. Спросил:

– Где моя кровать?

– Привезут, – пообещал Илларион. – Ты же помнишь, что я ее разобрал и отвез на вокзал. Мы прилетели самолетом, а она едет поездом. Выберешь другую кровать, поспишь на ней, чтобы хорошенько по домику соскучиться.

Сын воспринял его слова очень прямолинейно. Прошелся по комнатам, влез на застеленную покрывалом односпальную кровать в самой маленькой спальне, закрыл глаза и мгновенно уснул – прямо в верхней одежде. Илларион счел это знаком судьбы, осторожно снял с Брайко куртку и шапку, и заговорил о заключении договора.

Он честно предупредил хозяев, что может вернуться в Хвойно-Морозненск по семейным обстоятельствам – если не приживется. И найти себе другой дом, если в этом им с сыном будет неудобно.

– На первый взгляд меня все устраивает. И две спальни, и то, что у вас одна комната стоит свободная, без мебели. Я уже писал, что мне надо будет собрать кроватку-домик, которая приедет в контейнере.

– Никаких проблем, собирайте. Ненужную спальню закроете. Мебель мы увозить не будем, некуда. В крайнем случае, если вам комната понадобится под кабинет, разберем лишнюю кровать, спинки и боковины спрячем в кладовку, а матрас поставим где-нибудь, чтобы не мешал.

За разговорами заварили чай. Илларион вытащил из рюкзака бутерброды, мысленно поблагодарив маму за предусмотрительность. И пакет пряников пригодился, и вафли – он честно оставлял долю сыну, не зная, когда они смогут сходить в магазин.

– Магазин до десяти, – охотно ответил Елисей на его вопрос. – До Полевой полтора квартала пройдете, свернете направо, через два дома увидите. Марина иногда раньше закрывает, лучше прямо до десяти не тянуть. В девять всегда открыто. Еще «Овощи-Фрукты» в другой стороне, почти рядом с банком, но они до восьми, а то и раньше закрываются. У них основной расчет на то, что кто из офисов и с фабрики домой идет, картошку на суп покупает или кабачки на жареху. А в продуктовый со всех окрестных кварталов ходят. У нас тут тихо, спокойно, все друг друга знают. Десятилетиями живут, в одном и том же магазине хлеб и сахар покупают, поздравляют друг друга с праздниками, и сливы на вишню меняют, чтобы варенье варить. Сдаем мы – потому что в старый родительский дом переехали, он поменьше. И Никанор сдает – на другой стороне дом, чуть ближе к госпиталю.

– Видел объявление, – кивнул Илларион. – Но его сняли до того, как я успел поторговаться.

– Не знаю, кому он сдал, не говорили еще соседи. Если будут шуметь-мешать, кто-нибудь сразу участковому пожалуется. Вразумят. Говорю вам – у нас тут тихо. Ни пьянок, ни гулянок, ни музыки на весь квартал. Шашлыки летом жарят, дым бывает. Но с мерами предосторожности – мангалы, обустроенные площадки, бочки с водой под рукой. Пожаров не случалось, Хлебодарная миловала.

– Это хорошо. Не хотелось бы брать работу на дом.

– За госпиталем маленький пляж. Летом можно на речку ходить, если на море уезжать не будете. Берег песчаный, тень от плакучих ив. Городские власти долго воевали, купаться запрещали, а потом поняли, что привычку не переборешь. Расчистили дно, поставили спасательную вышку, причал с моторной лодкой, туалет и пару раздевалок. Большой пляж ниже по течению, в основном народ туда выбирается – там и кафе, и парк рядом. А сюда те, кому с детьми окунуться без лишних расходов.

– О! – Илларион спохватился. – А кафе какие-то поблизости есть недорогие? Или столовая? Я готовлю, но не каждый день, мы с Брайко часто где-нибудь обедаем.

– Прямо рядом ничего нет, – разочаровал его Елисей. – Чуть дальше, по Полевой, и сквер с детской площадкой, и торговый комплекс. И стадион – вокруг него тоже кафе. Ехать десять минут. Места для парковки всегда найдутся.

– Понятно.

Илларион знал, что город он изучит быстро – сначала будет в новинку, а потом при еженедельных объездах для проверки проездов для спецтехники и пожарных гидрантов, улицы намертво в память впечатаются.

«Где-нибудь найдется подходящая кормушка. Или доставку будем заказывать».

Лисы захлопотали, показывая ему кладовки, стиральную машину, отопительный котел, кухонную утварь. Выдали постельное белье, подушки, сняли с антресолей теплые одеяла.

– Весна очень холодная, – пожаловался Елисей. – Середина марта, а снега навалило, как не в каждую зиму бывает. Вы же, наверное, за теплом сюда ехали?

– Да, – вежливо ответил Илларион, которого пустопорожние разговоры начали утомлять.

– Не волнуйтесь, холода ненадолго. У нас обычно абрикосы в конце марта зацветают. В этом году позже начнут, в апреле. А потом солнце припечет, и будет все сразу – и сирень, и жасмин, и майская шелковица.

– Хорошо бы.

Илларион надеялся, что лисы, получившие деньги, покинут дом без лишних вопросов о его личной жизни. Не повезло. Видимо, самое вкусное оставили на десерт.

– Если мамочка-кошечка вдруг надумает приехать, разместитесь без проблем, даже если вам отдельные спальни нужны будут.

– Она не приедет, – включая дежурную улыбку, сообщил Илларион. – У нее большой дом, хозяйство, и она не любит жару. Я смог оформить служебный перевод, потому что врачи порекомендовали перевезти Брайко на юг. Поэтому мы будем жить вдвоем.

Удовлетворив любопытство еще десятком вопросов, хозяева отбыли. Илларион, удивленный навалившейся на него тишиной – «кто бы мог подумать, что два лиса шумят как стая рысей на вечеринке?» – сходил за сумкой, перерыл ее в поисках продуктов, убедился, что больше никаких подарков от мамы и зайчика нет, и задумался. Брайко спал, его тоже тянуло прилечь: не столько из-за разницы во времени – всего-то два часа – сколько из-за перемены климата и суматохи, связанной с перелетом.

«Сейчас шесть вечера, – сверился с часами Илларион. – Дома четыре. Я бы будил Брайко после обеденного сна, чтобы вовремя уложить вечером. Надо его растормошить, сходить в магазин. А потом покормить, искупать и усадить смотреть мультфильмы. Когда уснет, тогда и уснет. Так и сделаю. Только сначала сфотографирую дом и отправлю сообщение родителям».

За окном, в вечерней темноте, каркнула невидимая ворона. Илларион спохватился и достал из сумки вежу, которая попалась под руку при поиске пищи. Он взвесил на ладони маленькое декоративное жилище – четырехугольную пирамиду с усеченной вершиной. Завернутый кусок двери-шкуры позволял рассмотреть две фигурки, сидевшие в веже. Конусы с шариками-головами походили и на котов и на двуногих – в зависимости от полета фантазии смотрящего. Вежи бывали разными, некоторые ценились как произведения искусства или служили магическими талисманами – если их заговаривали на прибыток или приплод. Илларион держал в руках типовую поделку, стандартный подарок, который ему вручили в ЗАГСе при выдаче свидетельства о рождении Брайко. Изначально в веже сидели два больших конуса с шариками и один маленький. Родители и ребенок. Одну из больших фигурок Илларион выковырял и выбросил в порыве злости. Потом пожалел, но что-то исправлять или покупать новую вежу не стал. Зачем пускать пыль в глаза?

Он поставил вежу на подвесную полку – сойдет за подобие красного угла – побродил по комнатам, выбирая выгодные ракурсы, а потом плюнул и кое-как отснял кровати и кухонную посуду – на радость маме.

«Как ни старайся, отцу таким отчетом не угодишь», – подумал Илларион, удаляя совсем расплывчатые фото.

Если мама не одобряла переезд, не желая терять контроль над жизнью сына и внука, то отец считал, что этим действием Илларион хоронит себя заживо. При первом же заявлении: «Я хочу пожить на юге» случился неприятный разговор.

– Ты собираешься уехать туда, где нет кошек.

– Ну и что? – удивился Илларион. – Я и тут ими не сильно-то интересуюсь. Какая разница, есть они там или нет?

– Тебе надо искать подходящую кошку. Нельзя все свободное время посвящать ребенку. Для кота-альфы это ненормально. Ты должен создать семью.

– Давай не будем применять слово «должен» к моей личной жизни, – закипая от злости, попросил Илларион. – Ты прекрасно знаешь, что никто из моих знакомых кошек не горит желанием воспитывать Братислава. Три-четыре встречи, а потом проскальзывает намек, что его надо отдать в интернат – «он же наполовину древесный барс, ему трудно жить в обществе». Это наглая ложь. У Брайко есть капризы – как у всех детей. Он нормально социализирован. Изредка ищет уединения, но это неудивительно – мне тоже иногда хочется убежать с семейного праздника и спрятаться под кровать. Просто никому не нужен альфа с прицепом. Мне в открытую говорили, что это обделит вниманием общих детей.

– Ищи ту, которая согласится. Такие были, не делай вид, что всех пугает Братислав.

– Были, – согласился Илларион. – Проблема в том, что они не вызвали у меня физического желания и приязни.

– Ты как будто специально выискиваешь чужие недостатки – эта не хороша, эта не пригожа. А теперь еще и бежишь куда подальше. Братислав вырастет, спохватишься, что живешь один, в чужих краях, и что тогда?

– Тогда и подумаю. Оставаться здесь, чтобы искать мачеху для Брайко, не собираюсь.

– Это ненормально, – в очередной раз повторил отец. – Ты взял на себя роль кошки.

– Нормально, – огрызнулся Илларион. – Я этого хотел.

Он действительно этого хотел – не роли одинокой кошки, а забрать в свой дом своего ребенка. Еще не зная, что это будет Братислав, маленький альфа: все равно, кого – хоть кота, хоть кошку. Берте это было не нужно. Ей и сам Илларион сгодился постольку-поскольку: унимал потребности тела, не сильно путался под ногами, после скандалов сразу уезжал, не пытаясь обосноваться в доме. У Берты не было понятия «мы», она терпела альфу-рысь, проявляя изрядную снисходительность – для древесной барсы. Винить ее не имело смысла – она Иллариона не приваживала, не заманивала. Принимала на пару дней, и прогоняла, когда злость на вторжение в личное пространство достигала критической точки.

Ни мать, ни отец, ни родня не желали понимать – Берта могла бы вообще ничего не говорить о беременности. И, уж тем более, не соглашаться рожать. Все родственники, как один, подходили к ситуации с мерками рысей, где прибавление в семействе начинало радостно обсуждаться заранее, еще до появления ребенка. Илларион, пообщавшийся со специалистами из Федеральной Службы сохранения популяции древесных барсов, оценивал положение дел иначе. Берта сделала ему одолжение, выносив и родив ненужного ей котенка. Вся ответственность ложилась на плечи Иллариона, и жить надо было так, чтобы выросший Братислав не предъявил ему претензий, не чувствовал себя ущербным и ненужным – даже если ради этого придется жертвовать своими интересами.

«Здесь, среди волков, никому не будет дела – рысь, барс или брысь. Все коты – экзотика. Без пристального внимания к длине хвоста и размеру кисточек на ушах».

Прежде чем отправить сообщение, он вышел на веранду и прислушался. Шум машин на Полевой, карканье ворон, заливистая волчья перекличка, в которой он не понимал ни слова. Илларион тихо зашипел, сбрасывая накопившееся раздражение – все-таки лисы родня псов, хоть и прикрытая другой шубой.

Неподалеку скрипнула дверь.

– Вить! – крикнула женщина, растягивая единственную гласную в сокращенном имени. – Ви-и-и-ть! Сбегай за хлебом! И соли купи пачку.

«Ну и ладно, – подумал Илларион, делая шаг в дом. – Не приживемся – не расстреляют. Всегда можно вернуться к родителям под бок».