Лайф не в Кайф

Пролог

"Ой, мамочки", повторяю я из раза в раз на заднем сидении лимузина по дороге в лучший в городе отель, в котором проходит прием. Нервничаю я ужасно.

Дела у папиного бизнеса пошли - точнее, взлетели - в гору относительно недавно, и к роскошной жизни и, особенно, к светским раутам я, честно говоря, привыкнуть не успела. Да и не особо сюда стремилась, занятая учебой и привычными делами. Папе тоже прежде все эти пафосные тусовки были чужды, поэтому данное появление в "большом" обществе для меня, по сути, первое.

Помню, в любимом сериале моего позднего детства "Сплетнице" такой первый выход в свет Нью-Йорка назывался дебютом. Я, конечно, постарше сериальных дебютанток, но чувствую себя примерно как они. Хотя у меня, вроде полный набор: имеется и завидный сопровождающий, и роскошное платье, выбранное и утвержденное на внепланово созванном совете с лучшей подругой Дашкой, и тисненное позолотой - в тон моего платья - приглашение, и едем мы на машине с водителем в форме. Но сопровождающий, в смысле, мой парень Артем, тоже чувствует себя не совсем в своей тарелке, платье, на мой вкус, чересчур откровенное - Толчин вон челюсть до сих пор не может на место вернуть, - и я всерьез подумываю нечаянно потерять приглашение, чтобы на входе нас с позором развернули.

Но тут же в голове срабатывает тумблер, отвечающий за голос разума, и тот доходчиво объясняет, что эта отговорка не прокатит. Учитывая, что мой отец один из организаторов сегодняшнего действа, меня пустят и без приглашения. Разве что не сразу, а после пяти минут позора. Поэтому забываем эти дезертирские настроения, собираем волю в кулак, нацепляем лучшую и радостнейшую из арсенала своих улыбок и двигаем прочь из лимузина, тем более он как раз останавливается перед входом.

- Идем? - нежно улыбаясь мне и ободряюще сжимая руку, спрашивает Артем.

Судорожно сглотнув, я дергано киваю. Он притягивает к себе мою макушку и касается губами тщательно уложенных волос.

- Все пройдет отлично, не трусь. Ты офигенно выглядишь и затмишь всех на этом чертовом приеме.

- Вот уж успокоил так успокоил! - нервно хихикаю я и придвигаюсь к открытой водителем дверце лимузина вслед за Тёмой.

Он подает мне согнутую в локте руку, я хватаюсь за него, и мы шагаем к распахнутым дверям отеля, направо-налево расточая улыбки для многочисленных фотографов и прочих зрителей. От вспышек и выкриков из толпы у меня кружится голова. Я ослеплена и с трудом передвигаю ноги на высоченных шпильках. Хорошо, что Артем высокого роста и внушительного телосложения, я могу влегкую на нем повиснуть. С каждым шагом я все сильнее мечтаю о суперсиле управления временем и возможности включить этот момент восхождения на мою личную Голгофу на ускоренную перемотку.

Наконец, мы достигаем массивных дверей и ненадолго попадаем в тишину и полумрак предбанника. Переводим дух, обмениваемся взглядами и проходим в еще одни двери, так же любезно перед нами распахнутые.

В холле одного из отелей известной сети, где организовано чествование важной именинницы, куча гостей, зал буквально кишит мужчинами, упакованными в строгие дизайнерские костюмы, и их полураздетыми, но не менее по-дизайнерски, дамами. Я стараюсь ни на кого не смотреть, ничего не оценивать, хочу лишь найти отца и Софию. Поздравлю её, познакомлю папу с Тёмой, как обещала, и можно будет уходить.

- Еще же объявление помолвки, - возражает мой спутник.

Я что, сказала это вслух?!

- Я бы тоже свалил отсюда под любым предлогом, но тебе отец бегства не простит.

Я обреченно вздыхаю.

- И мне заодно, - добавляет Артем, - а я собираюсь завоевать его расположение.

- У тебя получится, - теперь я спешу его приободрить. - Папа классный.

- Классный папа уже здесь и всё слышит.

Я оборачиваюсь на голос и не могу сдержать восторженного "Вау!" - в светло-сером костюме и пудрового цвета рубашке мой отец выглядит как модель с разворота глянцевого журнала. Мое неподдельное восхищение ему льстит, и он расплывается в слегка самодовольной улыбке.

- А это тот самый фрэнд? - он переводит взгляд на Тёму.

- Добрый вечер, Павел Львович, - Артем меня опережает и протягивает отцу руку.

- Да, папа, это Артём, познакомься.

Папа крепко пожимает предложенную ему руку.

- Просто Артем?

- Артем Толчин, боец, - представляется мой парень по всей форме.

- ММА? - уточняет папа, большой любитель разного рода боевых искусств.

- Так точно.

- Агата, шикарно выглядишь, - подходит к нам и прерывает процедуру знакомства Константин Вершинин, партнер отца по бизнесу. Он поддерживает за заметно расплывшуюся талию свою глубоко беременную жену Яру, которая тоже сияет счастьем и красотой, несмотря на свое положение. Или, если верить народной молве, то, возможно, благодаря этому самому положению.

Мы обмениваемся приветствиями, улыбками, рукопожатиями и соответствующими случаю фразами. Приятно увидеть среди моря незнакомых людей знакомые и почти родные лица.

В хорошей компании время пролетает незаметно, но когда проходит уже минут двадцать, а виновница торжества всё не появляется, я все же спрашиваю у папы, почему она задерживается. И в тот же миг, будто мой вопрос был условным сигналом, верхний свет чуть приглушается.

Глава первая

пару дней назад

- Агатёныш, согласишься пообедать сегодня со стариком?

Папин звонок застает меня выходящей из университета после успешно сданного второго экзамена летней сессии.

- Ну какой же ты старик, пап? - возмущаюсь я в ответ, как и он, опуская приветствие, хотя сегодня мы с ним еще не общались. - Все мои подруги от тебя без ума и жалеют, что я - твоя дочка.

- Это, безусловно, приятно, ребенок, но эфебофилией я не страдаю, - в его голосе отчетливо слышны нотки удовольствия - внимание юных прелестниц ему льстит, как и любому мужику сорок с маленьким плюсом.

Хотя расхожее "седина в бороду" точно не про моего папочку. Седины в его темных, чуть рыжеватых, волосах нет и в зачатке.

- Какая эфебофилия, па-ап? - борюсь я за чистоту терминологии. - Мы уже давно не в том возрасте! Хоть ты и считаешь меня маленькой, к подростку меня отнести уже никак нельзя.

- Ну, если ты и в самом деле взрослая, то не будешь против, если я тебя кое с кем познакомлю?

- С женщиной?! - громко ахаю я, останавливаясь на ступеньках высокого крыльца.

- Не кричи, пожалуйста. Мне еще долго будут нужны оба уха, - папа смеется над моей реакцией, хотя наверняка ее предвидел.

- Папа, ты с кем-то встречаешься?

- Ну вообще-то… - начинает он нараспев, но я его прерываю.

- Я имею в виду серьезные ответственные отношения, а не твоих одноразовых подружек. Наверняка, я не виделась и с половиной из них.

- Эти, вроде, серьезные, уж точно больше одного раза…

- Папа! - смущаюсь его откровенностью и возвращаю разговор к главному: - Конечно, я хочу с ней познакомиться!

- Значит, ты не против, если она присоединится к нам за обедом сегодня?

- Всеми конечностями "за".

- Тогда в четырнадцать в "Боно"?

- Заметано!

*

Завидев меня, администратор демонстрирует дежурную улыбку и сразу ведет к столику у огромного панорамного окна, где уже сидит отец и очень красивая молодая женщина.

- Добрый день, - произношу дрогнувшим голосом, не сумев побороть волнения.

За почти десять лет, что прошли со времени его развода с мамой, это первая женщина, с которой отец захотел меня познакомить.

- Здравствуйте, Агата.

Она поднимается со стула и протягивает мне изящную руку с аккуратным маникюром. Я легко ее пожимаю.

- Агата, это София Борисовна…

- Просто София. Пожалуйста. И если можно, на ты, - просит она смущенно, и я часто киваю.

Мы усаживаемся и начинаем светский разговор ни о чем, а я с интересом разглядываю папину подругу. Красивая - это я уже повторяюсь, - ухоженная, вся какая-то холеная, как европейская аристократка. И кажется сильно моложе отца, хотя он у меня молодцом, следит за собой и выглядит очень свежо, сорока ему ни за что не дашь. София же выглядит лет на тридцать, не больше, но это очень условно. В наше время при наличии должного ухода или же его полном отсутствии определять возраст на глаз - дело неблагодарное. На самом деле София может быть как лет на пять и даже десять старше предполагаемых тридцати, так и, напротив, сильно моложе. В моей группе в универе, например, учатся девушки, которые выглядят вполне себе ровесницами Софии. В свои-то двадцать два.

Чем дольше я разглядываю папину спутницу, тем больше она кажется мне знакомой. Я определенно уже видела ее раньше и силюсь вспомнить, где мы могли встречаться.

- Павел говорил, у тебя сейчас сессия?

- Да, сегодня был экзамен. Сдала, - улыбаюсь я и вижу, какую радость это доставляет отцу - он всегда гордился моими успехами в учебе. - Это мой предпоследний курс. В следующем году много практики и диплом.

- А какая у тебя специальность? Я могла бы предложить пройти практику в любом из наших отелей.

И она называет известную сеть, имеющую отели не только у нас, но и в Европе, и в Штатах, и тогда я понимаю, откуда я ее знаю - это же вдова самого успешного российского отельера Станислава Воропаева, трагически погибшего на склоне в небезызвестном Куршевеле года три назад.

- Ну, если, конечно, ты планируешь ее по-честному проходить, - подмигнув мне, добавляет София.

- Планирую. Спасибо, от такого предложения трудно отказаться, - признаюсь я.

- Ты только что увела у меня стажера! - деланно возмущается гендиректор строительного холдинга.

- Что делать красивой девушке на стройке? - парирует София, поведя плечами.

Папа признает ее правоту, и мы дружно смеемся.

*

После неслабо затянувшегося обеда папа подвозит меня домой, но, остановившись у подъезда, двери "Рэндж Ровера" не разблокирует, явно имея еще что мне сказать.

- Вообще-то, ребенок, должен тебе признаться, что я уже сделал Софии Воропаевой предложение. И она его приняла. Так что твой закоренелый холостяк-отец скоро женится.

Глава вторая

два года, пять месяцев и двадцать восемь дней назад

- Пока, - вяло отвечаю я отцу и слышу в ухе щелчок разъединения связи.

- Эй, подруга, ты чего? Все живы? - смеется Дашка.

Я вымученно улыбаюсь ей.

Мы сидим в кофейне недалеко от ее универа, чтобы увидеться и поболтать впервые в этом году. Уже середина января, но зимние сессии и подготовка к ним не позволяли нам встретиться раньше. А первый день каникул - самое время. Тем более учитывая, что послезавтра мы с папой улетаем на Мальдивы. Это последняя возможность пообщаться с лучшей подругой до отъезда.

- Живы. Но мой отпуск мечты накрылся.

- В смысле накрылся? - не понимает подружка, но мысли ее работают в правильном направлении, и она тут же выдает догадку: - Неужто дядя Паша соскочил?

- Именно, - невесело усмехаюсь. - У него какие-то важные переговоры, очень выгодная сделка наклевывается, и полететь со мной он не может. Очень извиняется, конечно… Блин, я так ждала этих каникул!

Я с раздражением откидываюсь на спинку дивана.

- Спокойно, минеральчик, - Дарьяна пересаживается поближе, - щас что-нибудь придумаем. Он же не финансирование тебе перекрыл, а только поехать не может.

- Да всё давно оплачено - и отель, и перелет.

- Тем более не вижу повода для трагедии. Ты всегда можешь полететь одна.

- На острова? - вскидываю я белесые, не особо широкие, совершенно нетрендовые сейчас брови. - И что я там буду делать одна?

- А что ты собиралась делать там с отцом? - отбивается она вопросом, как крученым ударом с форхенда. - Не с бойфрендом, заметь, а с отцом!

- С папой мне хорошо где угодно, - вздыхаю я. - Ты же знаешь, что с тех пор, как его фирма разрослась и достигает все новых финансовых высот, мы так редко видимся, что… Короче, уболтав его на совместный отдых, я выбрала остров, как место, где мы будем только вдвоем. Ничего особенного я там не планировала - загорать, плавать, кататься на катере, пробовать экзотические блюда. Просто в Европе хочется везде ходить, гулять, смотреть, а на море валяйся себе окорочком на гриле, но зато папа рядом.

- Да ты известная папина дочка, - улыбается подруга. - Кто еще бы при разводе выбрал остаться с ним, а не с мамой?

- Ну, в их ситуации, думаю, много кто на моем месте поступил бы так же, - заступаюсь я за отца.

- Встал бы на его сторону в конфликте с матерью - да, но не предпочел жизнь в хрущовке в Химках с отцом-пожарным перспективе переехать в дом с охраной, прислугой и личным водителем.

Я равнодушно пожимаю плечами. Мне нет дела до того, как и кто бы поступил в нашей ситуации, главное, что я выбрала отца и ни на секунду об этом не пожалела. Мне тогда как раз исполнилось двенадцать, и мое мнение уже учитывалось. Случись их развод на пару месяцев раньше, и мама ни за что не оставила бы меня отцу. Пришлось бы по достижении возраста согласия снова открывать дело об опекунстве.

А дом с прислугой себе и мне папа заработал. Хоть и не сразу, но зато не таким спорным способом, как мама.

- Ладно, оставим твои преференции одному из родителей, - прерывает мой брейк на воспоминания Любимова, - тем более что это никак не помогает нам решить твою проблему. Но решение простое - нужно, чтобы с тобой поехал кто-то другой.

Она взмахивает руками, как фокусник-иллюзионист, одним движением творя волшебство.

- Гениально! - не скуплюсь я на похвалу, но ехидства в голосе не скрываю. - И кто бы это мог быть?

- Давай подумаем. Антоха слишком мал, а потому не годится, хоть и с ним ты видишься нечасто, - отгибает она первый палец с черным матовым маникюром. - Инну Станиславовну тоже сразу вычеркиваем. Как и милейшую сводную сестрицу Карину.

- Что-то ты откуда-то не оттуда начинаешь, - ржу я. - Нужно загибать тех, из кого выбирать. А кто не годится, я и без тебя знаю.

- Подожди ты! Метод исключения работает ничуть не хуже списочного.

- Ну давай, давай, исключай, - развожу руки в сдающемся жесте.

- А я уже почти всех и исключила. Остается Апполинария Лукояновна… Шучу, - добавляет, видя, как я закатываю глаза, и неуверенно спрашивает: - Руслана не предлагать?

Я качаю головой, и она сразу перескакивает с неудобной темы.

- Ну тогда только Ник, Ломакин и я.

- Ты?! - округляю я глаза и автоматически подаюсь вперед. - Серьезно? Ты могла бы полететь со мной?

- А не хочешь рассмотреть две другие предложенные и, на мой вкус, более достойные, кандидатуры? - смеется Дарья.

- Если ты не шутишь и готова на две недели оставить своего Игорёшу, то нет, не хочу.

Свои мысли насчет предложения в качестве спутников в горящий отпуск нашего общего старого друга и моего сокурсника, предположительно нетрадиционной ориентации, я подруге не озвучиваю, но они у меня есть.

С Ником я точно не смогу расслабиться. Он будет требовать от меня идеальности во всем - от безупречного внешнего вида до правильных, пусть и поддельных, эмоций - в каждую отдельно взятую минуту этих двух недель. Это не отпуск, а участие в каком-то бесконечном кастинге получится. А Митька, конечно, всегда умеет меня рассмешить, с ним не бывает скучно, но всё же он просто друг, бывший сосед, и совместный отпуск с ним в романтичном месте, по-моему, идея не самая удачная. Тем более, та же Дашка порой злит меня, утверждая, что Ломакин давно и прочно в меня влюблен. Не хочу сама своими руками создать ситуацию, которая может стать неудобной для нас обоих, и в результате я лишусь еще одного друга детства. Нет уж!

Глава третья

- Эй, соня, сколько можно спать? Опять вчера допоздна дочиталась? - ноет над ухом Дашка.

- Это было уже сегодня, - нехотя отвечаю хриплым ото сна голосом.

- Что такого пишет этот твой Паланик, что ты оторваться не можешь до утра?

Слышу, как она поднимает с тумбочки книжку с провокационной обложкой и шуршит страницами, быстро их пролистывая.

- Закончу, можешь и ты почитать - приобщишься, - бурчу едва слышно и невнятно, но она понимает.

- Вот еще! На книги времени у меня нет, - с этими словами зануда распахивает ночные шторы, впуская в спальню безжалостные лучи почти экваториального солнца.

Я со стоном отворачиваюсь и закрываю лицо подушкой.

- А ну вставай! - Невесомое одеяло в шелковой холодящей обертке слетает с меня, оголяя все мои сто семьдесят три сантиметра тела, прикрытые лишь трусиками-шортами. Никакую другую одежду для сна я не признаю. - Мы сюда не дры… Ой, мамочки!

- Что там? - мычу я не сильно заинтересованно, подозревая, что это не более чем уловка, попытка сыграть на моем любопытстве.

Но я, к счастью, не очень любопытна.

- Агатик, ты обгорела, - шепчет она потрясенно. - Ты капец как обгорела, кварцевая моя.

- Врешь! - подскакиваю я, но сразу чувствую боль в местах сгибов суставов и натяжения кожи.

Метнувшись в ванную и посмотрев в ростовое зеркало, обмираю - я действительно очень сильно обгорела. Следы от, к счастью, не очень открытого купальника кажутся просто белыми на фоне остального, покрасневшего до цвета насыщенного красного вина тела. Особенно пострадавшими выглядят ноги, которые вчера я, после приступа стыда за их недостаточную смуглость, мазала кремом меньшего уровня защиты. Как же обманчива эта тотальная облачность! Солнце спряталось в густой облачной пене, и я тут же опрометчиво решила, что могу пренебречь нанесением защитного слоя на свою кожу, имеющую явные признаки альбинизма. Помню, в детстве мама шутливо говорила, что кремы с спф мне нужно не только мазать на себя толстым слоем, но желательно и принимать их внутрь в больших количествах. Похоже, эта шутка была из разряда тех, к которым стоило прислушаться.

- Вот и накрылась наша поездка на гидроциклах, - мямлю я виновато.

- Да плевать на гидроциклы, завтра поедем… Или послезавтра, - исправляется подруга, оценив "на глаз" мои повреждения. - Давай-ка лучше тебя спасать.

И она берет в руки свою гигантских размеров косметичку, для перевозки которой был выделен отдельный чемодан.

*

После всех экстренных процедур по спасению моей пострадавшей кожи и завтрака - в ресторан мы не пошли, заказав всё в номер, - Дашка уходит релаксить в длинный прямоугольный бассейн прямо у дверей виллы. А я с удобством располагаюсь на банкетке у распахнутого настежь окна с большой кружкой собственноручно сваренного некрепкого кофе с молоком и, снова взяв в руки Паланика, погружаюсь в его шокирующий, извращенный мир.

Дарья лениво плавает туда-сюда по единственной дорожке бассейна, иногда переворачивается на спину и покачивается на воде в положении морской звезды, раскинув руки в стороны. Периодически подплывает к одному из трех краёв бассейна и, взяв один из расставленных по его неполному периметру напитков, также принесенных из бара, потягивает его через трубочку. За все утро мы ни разу даже не заговариваем друг с другом, увлеченные каждая своим.

В какой-то момент - за чтением время пролетает незаметно, - подружка влетает в бунгало с округлившимися то ли от ужаса, то ли от нервного возбуждения глазами. И указывает большим пальцем себе за спину, будто там находится что-то страшное.

- Агат, это же он!

- Кто? Где? - не понимаю я, но ее волнение передается и мне.

- Вчерашний парень! - громким шепотом извещает она меня, будто он может ее услышать.

"Серфингист", догадка вонзается иглой в сердце. Все же он запал мне в душу сильнее, чем мне хотелось бы в этом признаться.

- Какой вчерашний парень? - на первом слове голос предательски дрожит, но дальше я справляюсь с собой.

Может, речь вовсе не о нем, и растекаться по банкетке жидкой карамелью еще рано. Но как же хочется, чтобы это все же был он! Хотя пользы от соседства никакой - ни с кем из живущих в виллах поблизости, мы не общаемся. Но один плюс все же есть - если он живет на этом атолле, есть шанс столкнуться с ним на завтраке или в любом другом месте. Спросите меня, зачем мне это, и я не смогу ответить ничего вразумительного.

- Ну вчера, ну с доской, ну этот… с идеальным торсом, - она плюхается мокрым купальником на кровать, но я никак это не комментирую - кровать, в конце концов, не моя.

- Тебе голову напекло? - спрашиваю суровее, чем следовало бы. - Где он тебе померещился?

- Он живет в соседнем бунгало! - она снова тычет пальцем на одну из стен виллы. - Боже, какой офигенный парень! Искушение для моих нервов, истерзанных тоской по Игореше.

- Остынь, нимфоманка, - смеюсь я и качаю головой, чтобы скрыть румянец от прилившей к щекам крови.

- И то верно, пойду обратно в бассейн, - неожиданно легко соглашается подружка, - но какая же жара, а… надо было брать виллу на острове, там хоть тень.

Глава четвертая

Утром я первым делом бегу к зеркалу - посмотреть, как заживает моя обгоревшая кожа. Но при этом для себя уже твердо решила - даже если кожный покров до сих пор красный после ожога, я все равно не останусь сидеть весь день взаперти в номере, пусть и таком роскошном. Я ночь-то еле выдержала, с трудом сумев заснуть ближе к рассвету, к счастью для меня, в этих широтах достаточно раннему, еще целый день мне попросту не вынести.

И если не кривить душой и не обманывать саму себя, то причиной и моей бессонницы, и желания удрать от дома на воде как можно дальше был наш охурмительный - кстати, любимое словечко моей продвинутой бабули - сосед.

После вчерашней встречи, долетев до виллы фурией, подгоняемой собственным гневом, я сразу скрылась в ванной комнате, где долго стояла под душем, стремясь смыть с себя напоминание о его взгляде, окутавшем меня словно коконом. Я его буквально чувствовала, ощущала каждой нано-клеточкой воспаленной кожи.

Он смотрел на меня и изучающе, и в то же время безразлично, и придирчиво, и как будто одобрительно, и надменно, но и не без игривости. Но больше всего в его взгляде было непрошибаемой уверенности в собственной неотразимости и своем влиянии на меня.

И вот от этого постыдного влияния мне и хотелось отмыться.

Но в этом случае промывать следовало мозги, а не мою многострадальную кожу.

На удивление поражение выглядит уже не таким страшным, как сутки назад. Покраснение значительно уменьшилось и болезненных ощущений при касании я тоже не испытываю. Видимо, все же ожог не был таким сильным, как нам с перепугу показалось. И, в принципе, анализируя мое состояние прошедшего дня, ничего не говорило о том, что у меня ожог серьезнее первой степени - боль была умеренной, зуд и гипертермия отсутствовали, волдыри тоже обошли меня стороной. Имели место лишь масштабное покраснение и сухость, но с последней мы стоически боролись с помощью целой кучи разных увлажняющих и ускоряющих регенерацию средств.

В общем, осмотром я остаюсь довольна, и присоединившаяся к самозваному консилиуму чуть позже Дарьяна тоже.

- Но я все равно считаю, что тебе еще рано куда-то выходить. Сегодня тоже не помешало бы воздержаться от пребывания на солнце, - считает нужным высказаться подруга, принимавшая самое активное участие в операциях по моему спасению.

- Поддерживаю, - легко соглашаюсь я, - поэтому предлагаю пребывать под водой.

- Куда тоже прекрасно проникают солнечные лучи, - умничает Любимова.

- Я знаю. Но буду осторожна. Надену свой гидрокостюм и…

- Свое гидрободи, - занудствует оппонентка, не желающая уступать мне в моей несколько, признаюсь, безрассудной затее.

Я в досаде плюхаюсь на кровать.

- Даша, ну пожалуйста, давай поныряем. Я уже не могу сидеть в этой плавучей тюрьме. Не для этого я тащилась через полмира.

- Какие полмира? - округляет она глаза. - Что у тебя по географии?

- Не цепляйся к словам, - я начинаю сердиться и резко обрываю ее глумление. - В костюме и на большой глубине я смогу не опасаться солнца, оно меня не достанет.

- Хорошо, - она решительно встает, - идем. Только костюм ты наденешь мой. Будет тебе слегка коротковат, но у него хоть штанины на месте. И не спорь.

*

Тропы для подводного плавания расположены на противоположной стороне острова. Мы решаем добраться туда на отельном катере. Точнее, я на нем настаиваю, а Дарья не видит причин мне возражать. Тем более так быстрее. Но я, конечно, выбрала этот путь потому, что  для меня он безопаснее - меньше шансов даже случайно встретиться с соседом. Было бы верхом глупости и торжеством иронии столкнуться с ним, покидая бунгало с одной единственной целью - чтобы избежать этой встречи. А при поездке на катере такая возможность была полностью исключена, чего я и добивалась.

Лодка с инструктором отвозит нас и еще трех ныряльщиков к гряде домашних рифов. В полной экипировке - единственная в гидрокостюме и удостоившаяся по этому поводу парочки недоумевающих взглядов, - вставив трубку в рот, я спрыгиваю в воду вслед за Дашкой. Преодолевая сопротивление воды, выталкивающее меня на поверхность, активно работаю ногами в ластах и спускаюсь ниже, устремляясь к разноцветным кустарникообразным скоплениям кораллов. Подплываю к самой яркой коралловой колонии и рассматриваю ее древовидные образования.

Вблизи они не столь красивы, как издалека и на картинках. Эти щупальца с уродливыми наростами выглядят, скорее, устрашающе, чем радуют глаз, и я не в первый раз удивляюсь всеобщему ажиотажу вокруг кораллов и снорклинга вообще. Мимо проносятся стайки удивительно красивых рыб, я отвлекаюсь на них, потом засматриваюсь на громадную черепаху.

Краем глаза вижу какое-то движение справа от себя, и, вспомнив предупреждение насчет небольших акул, мгновенно срываюсь в панику. Резко откидываюсь назад и, ударившись головой о мощную ветку коралла, вроде бы, теряю сознание.

Прихожу в себя от ощущения удушения и как будто лопаюсь от переполняющей меня воды, а еще переизбытка воздуха внутри себя. Резко сажусь, кашляю и обильно сплевываю противную соленую воду, вытекающую не только изо рта, но также носа и даже, кажется, сочащуюся из ушей.

- Что это было? - спрашиваю хрипло, задыхаясь и чувствуя сильнейшую боль в горле.

Глава пятая

- А меня чё, не приглашает? - запоздало высказывает свое возмущение Дарьяна, когда сосед уже ушел и даже запах его дурманящий из номера почти выветрился.

Из номера да, но не с моих обонятельных рецепторов. Аромат его влажного тела, который я вдыхала, вцеживала в себя, пока он нес меня до нашей виллы, все еще стоит у меня в носу, щекочет изнутри и кружит голову. Мне даже кажется, что я чувствую его на кончике языка.

В ответ на риторический вопрос подруги я выразительно пожимаю плечами и добавляю решительно:

- Да какая разница, приглашает или нет? Я все равно с ним никуда идти не собираюсь. Ни с тобой, ни - тем более - без тебя. Пусть не думает…

- Эй, ты чего эт раздухарилась? - обрывает мою воинственную речь Любимова. - Как это не собираешься идти? Ты в своем уме?! - Она округляет глаза так, будто, действительно, сомневается в моей нормальности. - Разве от такого мужика добровольно отказываются?

- Ты слышала, как он меня пригласил? Этот самоуверенный тон, будто он ничуть не сомневается, что я пойду с ним, на задних лапках побегу, как дрессированная собачонка. И я вовсе не наме…

- Это тон мужчины, знающего себе цену, - перебив меня, наставительно изрекает она. - И знающего цену тебе. Это дорогого стоит, поверь моему опыту. Ладно, не моему - поверь опыту моей маман. Я не говорю тебе бегать за ним на задних лапках, а лишь прошу не быть дурой и не упустить свой шанс, если уж он сам идет к тебе в руки.

Я молчу. Потому что, несмотря на конкретно припозднившееся негодование, пойти на ужин с блондином хочу до одури и зуда во всем в теле. И хоть на словах я возмущена его нахальством, на самом деле, я визжать готова от того, что он обратил на меня внимание, выделил из толпы. И даже если бы он поманил меня пальчиком, как в "Девчатах" - любимом фильме моей продвинутой бабули и хите моего детства, - я бы, не задумываясь, пошла за ним. Может, презирала бы себя за слабость, но точно бы не пожалела.

Дашка правильно расценивает мое молчание и улыбается.

- Ну же, Агатик, признайся, что тебя не так уж и задел его тон.

- Задел, - протестую я, наверное, из вредности.

И еще потому, что он должен был меня задеть.

- Окей, задел. Но ведь недостаточно, чтобы отказаться от свидания? Я же вижу, что этот Марсель тебе нравится.

Я коротко и максимально незаметно киваю, погасив вздох.

- И не тебе одной, - заявляет она, удовлетворившись ответом. - Поэтому если ты не пойдешь, пойду я.

- Тебя он не приглашал.

- Да, и даже едва ли вообще меня заметил, но я все равно попытаюсь. Сразу, поди, он меня не отошьет, а там… будем посмотреть, - лукаво улыбаясь, выдает она свою коронную фразу.

- Вот и иди, - не ведусь я на ее провокацию и демонстративно укладываюсь в кровать к ней спиной.

Накрываюсь одеялом и закрываю глаза, на полном серьезе намереваясь уснуть.

Дашка не настаивает и, ничего более не сказав, оставляет меня в комнате одну. Я сначала думаю, что она вышла на террасу или отправилась в бассейн, но в той стороне подозрительно тихо. До меня не долетает ни одного звука - ни скрипа лежака, ни плесков воды, ни шлепанья ног по прутиковому полу. Только шум океана.

Я сажусь в кровати, смотрю сквозь полностью стеклянные стены виллы и убеждаюсь, что Дарьи здесь нет. Скорее всего, она ушла на материк - так мы в шутку между собой называем остров, ведь и сами живем словно на личном плавучем островке, - возможно, подружка захотела есть.

При мысли о еде, я тоже чувствую, что проголодалась и, решая присоединиться к Дашке, резко спускаю ноги на пол. И тут же вспоминаю, что нога обожжена. Все это время она не болела и никак меня не беспокоила, поэтому я благополучно забыла о неудачном снорклинге.

Сажусь обратно на постель, и впервые осматриваю пострадавшую левую ступню. Место ожога заметно порозовело и чуть припухло, как после пчелиного укуса. Я ощупываю его и, вопреки ожиданиям, сильной боли не ощущаю. Снова возвращаю ноги на пол и пытаюсь встать уже осознанно, понимая, что могу испытать болезненное ощущение. Но с удивлением обнаруживаю, что мне почти не больно.

Озадаченная, наступаю на раненую ногу сильнее, перенося на нее вес тела, но снова не чувствую ничего особенно неприятного. Это как мозоль, залепленная обезболивающим пластырем. Но если этот ожог не такой и болезненный, то нафига блондин убедил меня, что я неходячая, и что передвигаться могу исключительно по воздуху? Если не в его руках, то в Дашкиных, но точно не на своих двоих. Зачем этот цирк?!

Хотя стоп. Какой цирк, если я сама помню, как встала на ногу на его лодке и едва не упала от пронзающей насквозь боли. Сейчас же я не чувствую и десятой ее доли. В общем, на ужин вполне могу пойти. И даже без посторонней помощи, и даже не босиком - припухлость незначительная, поэтому я легко надену любые свои босоножки. Правда, придется обойтись без каблуков.

И я начинаю собираться. Принимаю душ и излишне тщательно - для первого ужина, даже не свидания - подхожу к выбору белья. Долго не могу определиться и, психанув, достаю нюдовый комплект - так я не ограничена в выборе платья. Наношу легкий макияж - провожу тушью по ресницам, пуховкой с пудрой по скулам и блеском по губам, и иду в небольшую, но вместительную гардеробную. Наши с Дашкой вещи занимают лишь одну ее стену. Неужели кто-то берет с собой на отдых намного больше шмоток?!

Глава шестая

Последующие несколько дней я живу как в сказке. В сказке о всепоглощающей любви, бескомпромиссной нежности и бешеной, безудержной, неутолимой страсти.

Марсель заполняет собой все мое время, мою жизнь и меня… Полностью вытеснив всё остальное. И мне его достаточно.

С Дарьей я практически не вижусь. Не в том смысле, что не ночую на вилле, нет. Сплю я у себя, просто спать прихожу ненадолго и ближе к утру. А когда просыпаюсь, подружки в номере уже нет - она замещает мое отсутствие общением с итальянцами. Насколько я знаю, они вместе ездят на рыбалку, ныряют с аквалангами и вдоволь едят морепродукты. Полагаю, одно это компенсирует Дарьяне то, что я ее предательски кинула.

Одно я знала точно - Любимова на меня не в обиде.

На вилле Марселя мы тоже не бываем, на самом деле, я не была у него еще ни разу, кроме того случая с неудачным для меня дайвингом. Но и то мы прошли по внутреннему двору, не заходя в дом.

Почти все время мы находимся на его яхте. Арендованной, конечно. На ней отправляемся на удаленный дикий остров, где нежимся на пляже, плещемся в лагуне, а на закате гуляем по белому горячему песку или сидим, обнявшись и наслаждаясь уединением и близостью.

Разговариваем иногда, но чаще просто молчим, потому что постоянно целуемся. До одури, до нехватки воздуха, до остановки сердца. Достаточно лишь взгляда или вздоха, чтобы нас снова неудержимо потянуло друг к другу. Потянуло так, что мы кидаемся один на другого как после долгой разлуки, или, наоборот, движемся медленно и трепетно, словно поцелуй - лишь продолжение общения, еще один способ познать друг друга, открыть в себе и партнере новые грани и возможности.

Моим открытием стало то, что я тащусь от его сокрушительного, невероятно возбуждающего запаха. Он дразнит меня, сводя с ума и заставляя желать его обладателя, касаться его, пробовать на вкус снова и снова. Я, конечно, слышала, что обоняние - это наиболее прямой вход в мозг и что запахи считаются одними из самых мощных эмоциональных триггеров. И даже читала в женских журналах, что наиболее интимно совместимы мы с тем мужчиной, чей аромат нам максимально приятен. Но я и подумать не могла, что запах чьего-то тела может обладать таким магическим воздействием - очаровывать и околдовывать, дурманить и будоражить. Побуждать вдыхать его еще и еще.

Когда мы впервые заходим дальше поцелуев, я, лишенная одежды, но покрытая налипшим на мокрое после купания тело бархатистым песком, тихо шепчу ему на ухо, что это мой первый раз. Он ничего не говорит, никак не комментирует, не изламывает привычно светлую бровь, по губам не скользит самодовольная улыбочка. Ни один мускул на его лице не дергается, словно я ничего не сказала, или сказанное не имеет никакого значения. Марсель лишь плотоядно облизывает губы и, приблизившись ко мне, возобновляет прерванный поцелуй.

Я рада, что для него это неважно. Но это важно для меня. Важно, что мой первый раз будет именно с ним, с парнем, в которого я до безумия влюбилась. Мой первый раз будет по любви, а не по глупости или после бокала вина,  или от безысходности с кем-то вроде Руслана. Я счастлива, что не поддалась на его чувства, не пошла на поводу у угрызений совести, не переспала с ним из банальной жалости.

И это была последняя мысль, которую я помню. Все остальные смыло волной совершенно новых ощущений, неизведанных эмоций. Новых для меня.

Нас кружит в чувственном, страстном танце, крутит в водовороте лихорадочных движений рук, разноскоростных движений тел, трепетных касаний губ. Эмоции сменяются калейдоскопом, нарастая и обостряясь, резонируя во мне и заставляя содрогаться от сладостной муки. Я то парю в вышине, то срываюсь с небес на землю, то снова взмываю ввысь, то ударяюсь об острые камни. Это и больно, и одновременно нестерпимо приятно. И я наслаждаюсь каждой секундой свершаемого действа.

А потом долго лежу, обдуваемая теплым экваториальным ветром, в объятиях любимого, подарившего и разделившего со мной этот крышесносный взрыв эмоций, и не могу сдержать ликующей улыбки.

*

Марсель всё же ставит меня на доску и сам обучает премудростям сёрфинга. К вечеру, после нескольких часов изнурительных тренировок и проверок его ангельского терпения на прочность, у меня даже кое-что начинает получаться. Марсель, видимо, решает, что я готова повысить планку и на следующий день увозит меня на самый дальний атолл Лааму. Там мы пересаживаемся в гидросамолет и отправляемся на сёрфари - это как сафари на джипах по пустыне, но на небольшом самолетике по волнам! Ощущения непередаваемые. Дух захватывает так, что забываешь дышать. Гидропланом Марсель управляет умело - мне так кажется, - но я все равно ужасно боюсь и не могу сполна насладиться приключением.

Заметив мое предобморочное состояние, Марсель медленным ходом возвращается на базу и, взяв меня за руку, уводит подальше от всех. Обнимает, успокаивает, берет на руки и укачивает как ребенка. А потом вдруг отпускает. На мой незаданный вопрос отвечает:

- Ты перестала дрожать, я понял, что ты успокоилась. Идем на яхту?

Я киваю, и мы возвращаемся на "Сады Эдема".

Но в свой отель не возвращаемся, причаливаем к очередному невероятной красоты острову. Я схожу на берег и смотрю, как он ходит туда-сюда с яхты на остров и обратно, таская какие-то сумки, рюкзаки.

- Мы собираемся сюда перебраться? - не удержавшись, спрашиваю с улыбкой.

Глава седьмая

Но предсказательница из Дашки оказывается никудышная - ее прогноз на утро не сбывается. Марсель не появляется ни на пороге, ни посредством звонка. На телефон виллы - номерами мобильных мы за эти дни обменяться не успели. Это попросту не было нужно, мы же расставались только на время сна на соседних виллах. Утром он просто приходил за мной, и мы шли на его яхту. Звонить с виллы на виллу легко, нужно всего лишь знать ее номер, но он и раньше этого никогда не делал, и сейчас не звонит.

Весь день я провожу в томительном ожидании. Вроде, валяюсь на лежаке, плавлюсь под палящим солнцем - я тоже уже прилично загорела, и больше не боюсь обуглиться, - но расслабиться не могу. Ежесекундно поглядываю на стену, разделяющую наши виллы, и прислушиваюсь, надеясь различить хоть какие-то признаки его присутствия. Это все, что меня занимает. Я не способна ни читать, ни поддерживать разговор с Дарьей, ни сосредоточиться на чем-либо другом.

Даже хочу сама пойти к нему. Просто постучать в дверь и всё выяснить.

Если, правда, случилось что-то серьезное, быть может, я могу помочь. Я даже попрошу помощи у папы, если это в его компетенции.

Но что-то меня останавливает. Что-то не позволяет пойти на этот, казалось бы, простой шаг, и перестать мучиться неизвестностью. И в итоге я провожу в сомнениях и метаниях, нагнетая и накручивая себя, весь день.

Дарья, видя мою маету, ко мне не пристает. Даже уже не пытается меня успокоить или втянуть в разговор. Она тоже ждет, когда все разрешится. Но к вечеру она не выдерживает.

- Может, хоть на ужин сходим? Ты как лев в клетке, только обездвиженный. За весь день с этого шезлонга раза два всего встала. Чего ты приговорила себя к нему? Пойдем, разомнемся.

И хоть мне не хочется, я не нахожу достойной причины, чтобы отказаться. Да и зачем? Чего я, в действительности, добиваюсь своим затворничеством? Боюсь разминуться с Марселем? Если я ему нужна, он придет еще раз или найдет меня на острове. А если нет…

А если нет, то и ждать нечего. И я иду одеваться к ужину.

*

Сойдя на "большую землю", Дарьяна держит курс в сторону нашего привычного - компромиссного - ресторана, но я решаю сегодня сменить обстановку и предлагаю ей пойти в индийский. В тот, куда меня водил Марсель.

И просто потому что мне там очень понравилось, хотелось, чтобы Дашка тоже оценила  и красоту, и превосходность их кухни, и в робкой надежде встретить там Марселя. Шансы нарваться на него в гриль-баре, без преувеличения, стремились к нулю.

На самом деле, я не знала, что буду делать, если действительно его встречу, я об этом даже не думала. Хотела лишь увидеть его, пусть и мельком, издалека. Чтобы просто узнать, что все в порядке. К вечеру тревожные мысли, что он не появляется не потому, что внезапно охладел ко мне, а по причинам, со мной никак не связанным, и, возможно, достаточно серьезным, стали все настойчивее, и отделаться от них было все сложнее.

Даша, если и удивлена, этой эмоции никак не показывает и следует за мной без возражений.

Столик заранее мы не бронировали, но свободное место для нас находится. И очень удобное - в единственном углу открытого со всех, кроме одной, сторон зала. Мы усаживаемся за стол и с интересом разглядываем яркий, художественно подсвеченный интерьер. В прошлый раз я ужинала в уединенной беседке над водой, и в самом ресторане не была, поэтому тоже впервые получаю возможность оценить красоту внутреннего убранства. Тихо льющаяся из динамиков соответствующая интерьеру и кухне музыка завершает атмосферу восточной сказки.

Я собираюсь помочь Дашке с выбором блюда - из своего прошлого единственного опыта, - но она, оказывается, в помощи не нуждается.

- Ты же не думаешь, что я первый раз в индийском ресторане? - фыркает подружка. - Их и в Москве полно, и в Европе.

- Ну я вот только второй раз. Хотя в Москве, как и в Европе, бывала, и в рестораны, случалось, захаживала…

Любимова кривит лицо в язвительной гримасе, и я не остаюсь в долгу.

Долго изучая красочное рисованное меню, заказываю курицу в соусе тикка - местное карри я уже попробовала - с рисом бирьяни и панна коту со вкусом масала чая на десерт. Никогда не любила панна коту и вообще все желе-суфле-пудинго-муссовообразные полусладости, но Марс буквально заставил меня попробовать, и я, неожиданно для себя, влюбилась в этот вкус. И как я сегодня имею возможность убедиться, дело было вовсе не в Марселе - в его отсутствие прохладный несладкий, но удивительно нежный и пряный десерт нравится мне не меньше.

- Просто бомбическая панна кота, - мычит от удовольствия Дарья, поедая уже вторую порцию индийского лакомства, - а твой Марсель знает толк в еде.

Я отрешенно киваю, потому что упоминание "моего" Марселя заставляет меня в очередной раз обвести взглядом просторный зал ресторана, сканируя лица его посетителей - уже чисто автоматически, ни на что особо не надеясь. Но в этот раз вселенная меня слышит, и я, наконец, вижу его. Глаза находят знакомую фигуру, повернутую спиной к нам, на освещенной террасе.

С счастливой улыбкой на лице я вскакиваю с места и бегу к нему, но успеваю сделать лишь пару шагов и резко останавливаюсь, будто упираюсь в стену. Потому что в этот момент к нему подходит, очень близко, шикарно одетая женщина значительно старше его. Она льнет к нему, прижимается всем телом и повисает на его оголенной до локтя загорелой мускулистой руке, будто без его помощи ей не устоять на ногах. И он заботливо ее поддерживает. В точности как меня еще вчера...

Глава восьмая

день приема

Марсель

Для подписания сметы с подрядчиками мне необходимо согласование владельца - это правило ввел я сам, когда согласился занять должность управляющего директора два года назад. Владельцев у нашей сети двое, но контрольный пакет акций, а, следовательно, и право единоличной подписи, в руках моей матери. Твердой поступью вхожу в приемную ее не очень большого, но впечатляющего обстановкой кабинета на нулевом этаже старейшего из наших отелей.

- София Борисовна ждет вас, - подскакивает при моем появлении ее помощник.

В секретарях сейчас никто ходить не хочет, все переименовались в личные помощники и кичатся своим новым статусом, что неизменно вызывает у меня презрительную ухмылку.

Я сдержанно улыбаюсь, даже не ей, а во вселенную, и, не сбавляя скорости, прохожу мимо. Краем глаза вижу, как блондинка восхищенно закатывает глаза. Да-да, я в курсе, какое впечатление произвожу на юных и не очень девиц, но это давно меня не трогает. Времена, когда я активно пользовался своей привлекательностью и соблазнял всех, до кого мог дотянуться и кто соответствовал моим личным стандартам красоты и другим критериям - а было их, поверьте, немало, - уже прошли. Канули в лету, к моему величайшему сожалению. Хотя сейчас я уже даже и не сожалею, это беспокоило меня в первые полгода после того, как со мной случилась эта неприятность.

Не, ничего трагического и непоправимого для мужика со мной не произошло, просто не повезло нарваться на одну прехорошенькую студенточку, с ногами забравшуюся мне в душу и занозой засевшую в сердце.

Даже тот факт, что она меня оскорбила, унизила, отвергла, не отвернул меня от нее. Сглупив и пойдя на поводу у своей обиды, у уязвленного самолюбия, я в тот же вечер рванул с островов. В те часы я ее почти ненавидел, я боялся, что если увижу ее обвиняющую, искаженную презрением мордашку, не удержусь и изувечу. Тогда мне действительно следовало держаться от нее подальше.

Но все же я погорячился, для этого не нужно было поспешно собирать вещи и убираться из отеля, а всего лишь свалить на время на отдаленный пойнт и погонять на доске, пока не выпущу пар и не успокоюсь. Да хотя бы переехать в другой отель, их там тьма. Но я был вне себя от злости, а сильнее всего - от чувства, что меня обманули и предали. Я впервые в жизни впустил кого-то чуть дальше в себя, раскрылся чуть глубже, доверился, а она обвинила меня в мужской проституции.

Даже сейчас, вспоминая об этом, мне хочется что-то - а можно и кого-то - разбить. Руки чешутся крушить и громить, ломать и плющить, как и в тот день, когда своим сводящим с ума ротиком она выплюнула мне в лицо эту зубодробительную хрень.

Но теперь я понимал, что в своей драме повинен был сам. Ненавидя подобные сюжетные банальности в идиотских фильмах и дерьмовых сериалах для домохозяек, отрывки которых иногда был вынужден смотреть, завтракая на кухне родительского дома в компании с домработницей Марией, сам я действовал точно по их дешевому сценарию. Мною руководили эмоции, а не разум. Вместо того чтобы заставить ее выслушать правду и раз и навсегда разобраться с этим недоразумением, сняв все вопросы, я выбрал позицию оскорбленной невинности и, постаравшись побольнее задеть ее в ответ,  горделиво - на самом деле, тупо - удалился.

Одумался я уже на следующее утро, понял, какого дурака свалял, и на полпути, на пересадке в Стамбуле - из-за яростного желания как можно быстрее покинуть ненавистный остров, я купил билет на ближайший рейс, с двумя длительными неудобными пересадками - повернул обратно. Но опоздал. Она тоже уехала с островов, улетела за пару часов до меня.

Это все, что мне удалось узнать от до противности вежливого и услужливого чувака за стойкой регистрации. Но эта услужливость не распространялась на разглашение личной информации о клиентах. Ни попытка подкупа, ни угрозы не помогли мне разжиться информацией о паспортных и прочих данных девушек, живущих на вилле триста семнадцать. А весьма странный, как будто сочувствующий мне, взгляд администратора, резко отрезвил меня и заставил взглянуть на себя со стороны.

Я выпустил лацканы его форменного пиджака и, буркнув извинения, поспешно свалил. Уж в чем-в чем, а в жалости я не нуждался. Только еще сильнее разозлился, уже на себя, за эту постыдную слабость - какого хрена я сорвался лететь сюда снова? На что рассчитывал? Еще не хватало, чтобы я бегал за какой-то девчонкой.

Ну, красивая, даже очень, и не такая как все, но это, к счастью, качества не уникальные. И красивых, и не таких и в Москве, и в мире немало. Пройдет пара недель, и я о ней даже не вспомню. С этой мыслью я снова сел в самолет.

Если б только знал тогда, как я ошибался…

- Привет, сын, - с улыбкой встает навстречу мне мама.

- Я ненадолго, только согласуй окончательные цифры по смете, чтобы я мог завершить всё остальное. Времени до открытия остается совсем не много. А без подписания бумаг дальше они не двинутся.

- Садись, - указывает она мне на бирюзового цвета кожаный диван, стоящий лицом к большому, в пол, окну с видом на набережную. - Показывай свои цифры.

С делами мы расправляемся чертовски быстро - большой опыт даже у меня, чего уж говорить про нее, хотя до смерти отца мама не особо рвалась заниматься семейным бизнесом.

Протягивая мне обратно папку с подписанными документами, мама улыбается, а я чуть разваливаюсь на диване. Официальная часть закончилась, теперь можно.

Глава девятая

Настоящее

Агата

- А-фи-геть встреча на Эльбе, - медленно, по слогам произносит шокированная Дашка, когда я, давясь слезами, рассказываю ей о том, что произошло на праздновании дня рождения, и как я с позором - пусть не очевидным для остальных, но явно отмеченным Марселем - оттуда ретировалась.

Я не собиралась плакать, мне казалось, раз у меня получилось сдерживать слезы все это время - при Тёме я не могла дать им волю, он бы просто не понял, чего меня так ломает, - то сейчас и вовсе глупо предаваться рыданиям. Но я ошибалась. Как только мы расположились на ее - точнее, Игорешиной - кухне, и подружка спросила, как все прошло, меня прорвало. Я еще и слова не успела сказать, а слезы уже текли полноводными ручьями, вымывая дорожки в слое тоналки, которую я сегодня нанесла обильным слоем. Хоть ночь прошла без рыданий, но и без сна.

- Ну и чего ты рыдаешь? - спрашивает она возмущенно, видимо, устав слушать мои непрекращающиеся всхлипывания. - Ты же даже не знаешь, кто он такой. То, что он был на том приеме в компании Софии, никак его не обеляет. Там много кто был.

- Бедных и нуждающихся там точно не было.

- Ой, я тебя умоляю! - возражает подруга. - Много ты знаешь, кто там в сопровождающих у престарелых певичек, актрисок и, тем более, бизнесменш. Наверняка парочка мордашек с легкостью обнаружится в каталогах элитных эскорт-служб.

С этим спорить бессмысленно, но возражение находится и у меня.

- Но не в окружении Софии.

Необходимость спорить, как ни странно, останавливает поток слез, они больше не льются, и я встаю к раковине, чтобы смыть остатки их следов. Взять тональник с собой я, конечно же, не догадалась, но у Дарьи найдется подходящий мне тон. Мы с ней одинаково светлокожие.

- Тут ты права, минеральная моя. Но! Даже если этот твой Марсель богат и точно не альфонс, он все равно тогда был с той теткой. Мы обе его с ней видели. Разве нет? - я обреченно киваю. - Ну и какая разница, что не за деньги? Он был на островах с бабой, скорее, с бабушкой, но клеился к тебе. Это по-любому ненормально. Да он спал с вами обеими! - от возмущения Любимова аж подскакивает. - Геронтофил недоделанный.

- Но я назвала его жиголо, - я снова готова рыдать, но сдерживаюсь, сделав паузу и глубоко вдохнув. - Не разобравшись, обвинила в проституции. Что может быть хуже? Особенно, если обвинение несправедливо. Я бы такого не простила. И он не простит.

- Ну не простит, и что? Какое тебе дело? Может, вы больше и не увидитесь. Мы даже не знаем, кто он и почему был с Софией, чтобы сейчас убиваться из-за гипотетических траблов за сказанное сто лет назад неосторожное слово.

Я сижу, опустив взгляд на свои сцепленные замком руки, потому что трабла как раз в том, что мне нужно с ним увидеться, я отчаянно хочу видеть его, быть рядом, говорить с ним. Но понимаю, что он теперь этого не захочет. И даже если окажется, что он какой-то близкий Софии человек и видеться нам придется, я боюсь, что это будет трудно. Невыносимо трудно.

Мне хватило одного взгляда глаза в глаза, чтобы все чувства к нему вернулись. Точнее, они никуда и не уходили, а, задвинутые в не самый далекий угол, только и ждали возможности напомнить о себе, вырваться наружу и сбить меня с ног своей мощью и неотвратимостью.

Этой ночью, анализируя нашу встречу и мою реакцию на нее, я, в конце концов, призналась себе, что для меня ничего не изменилось. Что я по-прежнему до одури влюблена в Марселя, будто наши дни вместе были не два года назад, а только вчера. И что я уже простила ему ту не измену, а женщину - ведь, по сути, это ей он изменял со мной, а не мне с ней. Я знаю, что это не должно ничего менять - факт измены или предательства был, и по отношению ко мне не меньше, чем к той женщине. Знаю я и то, что должна чувствовать все ту же обиду и горечь, и злобу, и гнев, и отчаяние, и унижение, и боль, как в тот вечер, когда увидела их, и потом, когда своим молчанием он подтвердил свою вину.

Но ничего этого я не чувствую. Лишь острое, непреодолимое желание быть с ним.

Я одновременно и хочу этого, и боюсь. Потому что просто не смогу находиться рядом, не имея возможности дотронуться до него, провести рукой по короткому ежику светлых волос, почувствовать их мягкость, вновь ощутить, как они щекочут и ласкают мою кожу. В его присутствии у меня срывает крышу, подгибаются колени, и мутнеет в глазах. Я хочу закрыть их, вцепиться в него и окончательно потерять сознание от его поцелуев и прикосновений. Хочу упиваться им и тонуть в этих ощущениях.

И вот как объяснить все это Дашке, не признаваясь в своей слабости и зависимости от Марселя?

Поэтому я трусливо решаю молчать и отвечаю вовсе не то, что хочу:

- Да, ты права. Какое мне дело до его прощения.

- Вот именно. Подумаешь, интрижка на Мальдивах. С кем не бывало? Если хочешь, махнем туда… - замечает мой испуганный взгляд и неопределенно машет рукой, - ну или в любое другое место и клином выбьем воспоминания о тво… об этом сёрфере.

- Какой клин, Дарьяш? - смотрю я укоризненно. - Как я Тёме твою безумную идею преподнесу?

- Блин, про Тёму я и забыла. Ну ладно, без клина, просто махнем в Европу на пару дней, пошопимся. Когда у тебя последний экзамен?

- Послезавтра. Потом можем и махнуть, - с сомнением, но все же соглашаюсь ненадолго сбежать от свалившейся на меня действительности.

Глава десятая

С Дарьей мы никуда, разумеется, не поехали.

Вместо шопинга и релакса в Европе я с утра до вечера занимаюсь разной околосвадебной ерундой, включающей в себя и рассылку, к счастью, уже отпечатанных, приглашений. Это дело родители тоже поручили нам с Марселем, выделив немаленькую стопку особо важных гостей, которым расписные карточки с вензелями нужно доставить лично.

Я пыталась было возразить и заверить папу с Софией, что справлюсь с этой задачей одна, упирая на то, что у Марселя, в отсутствие матери, и так полно дел в отеле. Но они некстати вспомнили, что у меня нет машины, а мотаться придется, в основном, по загородным резиденциям, поэтому отвертеться от компании нового родственника мне не удалось.

Не буду лукавить, одна часть меня - та, что глупая и влюбленная - внутренне ликовала от предстоящей перспективы остаться с ним один на один в машине, впервые за время нашего возобновленного знакомства. Я робко надеялась, что он тоже уже простил мне ту вспышку негативных эмоций и нанесенную обиду.

Другая же - куда более разумная и логичная - никаких иллюзий на его счет не питала, понимая, что если бы Марсель забыл тот инцидент или считал его не особо значимым, не стал бы скрывать от родителей факт нашего знакомства и не был так подчеркнуто холоден со мной в тот вечер в доме своей мамы.

Нет, он не вел себя грубо или неуважительно, он был весьма обходителен, даже, я бы сказала, излишне, его любезность казалась мне издевательской. Он сказал, что очень рад наконец-то познакомиться со мной и что, как и все, беспокоился за меня из-за обморока на приеме. И ни слова о том, что мы уже давно и очень близко знакомы. И пусть сама я тоже не торопилась об этом болтать, меня его нарочитое безразличие задело.

Из-за занятости Марселя, да и меня самой, рассылать приглашения мы ездим вечерами.

Когда он должен был заехать за мной впервые, я час не могла выбрать, что надеть.

Вытащив добрую половину шмоток из гардеробной, разложила их на кровати, диване и креслах. Ходила туда-сюда из спальни в гостиную, примеряя то одно, то другое, не решив даже, хочу я остановиться на платье или костюме, или вообще предпочесть джинсы. Но в итоге их отмела, предположив, что если Марсель заедет за мной сразу из офиса, он будет одет по-деловому, и в своих джинсах я буду резко с ним дисгармонировать. Но ошиблась - он успел переодеться.

А стоило ему позвонить в видеодомофон и велеть мне спускаться, я так запаниковала, что едва смогла выйти к нему. Сердце скакало, как паркурщик через препятствия, ноги мелко дрожали и подгибались при каждом шаге, тремор разом вспотевших рук был заметен невооруженным глазом. Мне понадобилось время, чтобы успокоиться и пройти путь из квартиры до лифта, а потом еще несколько метров до его "Астон Мартина".

Когда я появилась перед ним в коротком платье с юбкой-солнцем, на бедрах собранной на резинку, и черных массивных ботинках на шнуровке, он не скрыл одобрительного взгляда даже под очками. Этот взгляд неожиданно придал мне сил.

Но ненадолго.

Как только я села в машину, очень быстро поняла, что даже наедине со мной он намерен продолжать делать вид, что мы едва знакомы и что кроме навязанного родителями дела и мнимого родства нас абсолютно ничего не связывает.

Всю поездку до первого важного гостя он хранил оглушительное молчание, не обронив ни одной даже самой дежурной фразы.

Тайком поглядывая на его идеальный профиль, от вида которого сердце болезненно сокращалось, я заметила, что челюсть его напряжена, будто он едет, стиснув зубы. Но понаблюдав еще, я решила, что мне померещилось - невозможно делать это так долго, зубы же просто раскрошатся. Однако это ощущение не покидало меня на протяжении всего времени, что мы находились один на один. Вывод напрашивался сам собой - ему настолько противно мое общество, что он с трудом сдерживается.

От этой мысли эмоции захлестнули и меня, но и я не дала им воли, решив, что меньшее, что мне сейчас нужно, это перепалка с Марселем. Она вряд ли выльется во что-то хорошее, а, скорее всего, закончится так же, как и в прошлый раз - взаимными обвинениями и оскорблениями. Это не то, к чему я стремилась, поэтому поддержала генеральную линию партии и тоже молчала. А что до его напряженной челюсти - ну и пускай зубы себе портит. Его же зубы, не мои.

Но несмотря на бравурные внутренние заявления, я продолжаю исподтишка его разглядывать.

- Хватит пялиться, - произносит он неожиданно в третий вечер работы нашей службы доставки приглашений. - У меня правая сторона лица вся в дырах от твоих глаз-молний.

И до того, как я прихожу в себя и соображаю, как ему ответить, он спрашивает:

- Какой дом?

Я оглядываюсь и вижу, что мы уже приехали в деревню, где продолжает жить моя бабушка Адельштайн. Дрогнувшим голосом я называю номер дома, где прошло мое детство, и уточняю:

- Крайний справа, с красной крышей.

- В смысле, с терракотовой? - поправляет Марсель с едва заметной ехидцей.

Я поворачиваюсь к нему с глупейшим выражением на лице и улыбкой типичной блондинки.

- Именно. Во-о-он тот голубенький с красненькой крышей.

Для завершения образа тычу пальцем в нужном направлении и жалею, что правильно назвала правую сторону. По закону жанра тыкать нужно направо, а говорить "слева".

Глава одиннадцатая

Проводив визажиста и парикмахера-стилиста, я возвращаюсь к большому, в пол, зеркалу в большой гостиной со вторым светом и прочими атрибутами загородного дома, и еще раз себя разглядываю. Не без удовольствия, признаюсь честно.

- Да красавица ты, даже не сомневайся! - убежденно заявляет подошедшая со спины Дашка.

Спецы по красоте с утра занимались нами обеими.

- Игореша, подтверди! - повысив голос, обращается она к своему парню, который на кухне-столовой, отделенной от гостиной аквариумом и декоративной перегородкой, готовит себе бутерброд, не надеясь дожить до свадебного банкета.

- Подтверждаю! - послушно отзывается тот, вряд ли зная точно, под чем подписался.

Мы выбрали для подготовки дом Быстрова, а не квартиру Тёмы, где уже почти год обитаю я из-за удобства - из их поселка добираться до усадьбы, в которой пройдет свадьба, гораздо ближе, чем из центра Москвы. А я, как посредник между фирмой-организатором и невестой, должна прибыть туда пораньше, поэтому и приехала к Дашке еще вчера вечером вместе с лавандового цвета платьем подружки невесты.

Лавандовый, фиалковый, аметистовый, лиловый и не только - вот цветовой код вечера для дам и белый или стальной для мужчин. У меня, как у состоящей в свите невесты, выбора в цвете не было. Платье я заказывала оригинальное, по своему вкусу, но ткань была предопределена. И цвет ее для меня чуть ярковат, а вот Дашкино платье, более нежного, глициниевого оттенка, нравится мне куда больше. Но придется надевать то, что дали. Хорошо хоть не в одинаковые вырядили. И на том спасибо.

Отправляюсь я на место проведения свадьбы одна, Артем подъедет сразу в усадьбу. У него сегодня еще две тренировки - скоро важный бой. Но когда еду в такси и смотрю на платье в чехле, которое лежит рядом на сиденье, я думаю не о Тёме, а о Марселе. Оценит ли он мое платье, точнее, меня в нем…

Хочу видеть его реакцию на меня в этом хоть и длинном, но крайне откровенном наряде. Хочу увидеть, как он одобрительно вздернет бровь, как в тот первый раз на Мальдивах, когда наши глаза встретились, или как месяц назад, когда я вышла к нему для поездки к министру, не помню какому. Но это мечты, всерьез я ни на его одобрение, ни даже на взгляд не рассчитываю.

Я уже знаю, что у него есть девушка, она звонила ему не раз, когда я была рядом. Я видела ее фото на экране его смартфона - полная противоположность мне. Яркая, темноволосая девушка с округлым овалом лица, пухлогубая, и наверняка с хорошими формами, а не тощая каланча вроде меня. Она тоже будет подружкой невесты, значит, мы будем в похожих - хотя бы по цвету - платьях. И боюсь, она будет выглядеть куда выигрышнее меня.

За своими мыслями даже не замечаю, что такси останавливается у резных ворот - я приехала. Телефон оповещает о том, что деньги за поездку списались, и я выхожу из машины.  Как только я приехала сюда в первый раз, комплекс зданий и, особенно, закрытый двор круглой формы показались мне знакомыми - оказалось, что в этом старинном имении часто снимают фильмы. Но в прошлый раз тут было тихо и умиротворенно, сейчас же во дворе усадьбы творится такой кипиш, что не описать. Куча людей, снующих, словно муравьи, по площади перед домом, что-то таская, расставляя, украшая. Отовсюду слышатся команды и указания руководящего процессом, вопросы и уточнения от исполнителей и много разного другого шума.

Уже через минуту у меня в голове начинает шуметь и хочется немедленно отсюда уйти. Я радуюсь, что не приняла приглашение Софии готовиться к церемонии тут, вместе с ней, у ее стилистов. Это означало бы еще более ранний приезд, а меня уже тянет к выходу. Делаю глубокий вдох, чуть задерживаю воздух в себе и медленно, контролируемо выдыхаю. Затем пару раз повторяю упражнение, но не больше - я очень чувствительна к избытку кислорода и запросто могу потерять сознание.

Пару лет назад на первом занятии йогой, куда меня, разобранную и расплющенную после разрыва с Марселем, притащила активистка и моя личная спасательница Дашка, уже минут через десять обстоятельной дыхательной гимнастики я была вынуждена ее прервать и, плюхнувшись на пол, технично отползать из переполненного людьми зала на свежий воздух. Повезло, что мы, как новички, разместились в последнем ряду недалеко от двери. Моего позорного бегства никто особо не заметил - все погрузились в практику.

Я долго приходила в себя на полу в коридоре фитнес-клуба, сама себе поставив диагноз "передоз кислорода". На занятие больше не вернулась и с йогой, разумеется, завязала, не успев начать. Дарья же втянулась и неплохо в ней прокачалась.

Продышавшись и чуть успокоившись, я растягиваю накрашенные губы в максимально радостной улыбке и решительно шагаю за ворота.

Чем скорее этот день - и счастливый, и для меня одновременно мучительный - начнется, тем скорее я снова смогу забиться в свою нору и зализывать в ней свои сочащиеся кровью и слезами раны. Заново нанесенные Марселем Воропаевым. Точнее, его ненавистью, постепенно переходящей в равнодушие. И я даже не знаю, что хуже…

После того как служба доставки приглашений завершила свою миссию, наше общение свелось практически к нулю, и я тосковала по нему. Мне не хватало его общества. Пусть наше обоюдное молчание и трудно было назвать общением, но так я хотя бы была рядом с ним, видела и слышала то же, что и он, вдыхала тот же воздух, и могла хотя бы нечаянно - сознательно нечаянно, конечно - дотронуться до него.

Но теперь его касается другая девушка…

Глава двенадцатая

Празднование в самом разгаре, гости уже не сидят за столами, а свободно перемещаются по двору, бродя от столика к столику, от компании к компании, общаются с женихом и невестой, которые тоже курсируют туда-сюда, как городские электрички. И я вместе с ними. К счастью, без Марселя. Уж не знаю, как ему удалось откосить, но я не в обиде. И без него эта процедура дается мне непросто, а рядом с ним стала бы и вовсе невыносимой.

А люди идут и идут, одни лица сменяются другими, и большинство из них очень знакомые или же имена на слуху - весь столичный и не только бомонд стройными одноцветными рядами. Кто-то просто приветствует меня, а кто-то пытается втянуть в беседу, и я изо всех сил стараюсь втянуться, хоть мне чертовски неуютно. Неважно, что я чувствую себя не в своей тарелке. Неважно, что никогда не была светской штучкой и что мне чужды все эти сливки общества и их интересы. Мой отец, женясь на Софии, вливается в их круг, обручается с ним, и я его не брошу, пойду за ним хоть в клетку со львом, хоть ему же в пасть.

Но в какой-то момент, устав от бесконечной вереницы гостей, когда у меня уже сводит скулы от не сходящей с лица улыбки, поначалу искренней, но спустя пару часов ставшей искусственной, натянутой, словно приклеенной, я отхожу в сторону. Не предупредив папу, ненавязчиво примкнув к отходящего от них консула с мужем, иду к столику, за которым сидят мама с ее новой семьей. После развода они прекратили отношения, контактируя лишь по необходимости - двое общих детей поневоле вынуждают поддерживать общение, но ради Антошки папа пригласил их всех.

- Агата, ты потрясающе выглядишь. Это платье тебе очень идет. Горжусь тобой, моя девочка.

- Спасибо, мама, - похвала, хоть и из уст матери, меня смущает, и кровь приливает к лицу.

Я высвобождаю руки, которые она сжимает в своих, и накрываю ими щеки - они очень горячие. Хорошо, что макияж на мне очень плотный, иначе сейчас я бы выглядела как матрешка или как комичная Марфушка из "Морозко".

Мама ободряюще улыбается мне.

- Полностью согласен с Инной, ты украсила собой церемонию. Когда ты появилась, все встали, - поддерживает мамины восторги ее второй муж, бывший начальник.

В его взгляде тоже читается что-то очень похожее на гордость. Сама я его отчимом не считаю, хоть, пока была маленькой, жила у них одну неделю в месяце и иногда на выходных, а вот он относился ко мне как к родной дочери. Может, даже лучше, чем к родной - ее Майоров чаще ругал, чем хвалил.

- Они встали по сценарию, Вадим Игоревич, - смеюсь я и ощутимо расслабляюсь.

- Ну вот, опять по отчеству, - притворно расстраивается он, обращаясь к маме, будто жалуется ей.

- Не жалуйся, а то опять в дяди Вадимы переквалифицируешься, - фыркает его дочь Карина, но делает это беззлобно и с улыбкой.

"Еще одна сводная родня, которой я словно прыщик на носу", думаю с горечью.

С Кариной у нас взаимная нелюбовь практически с первого взгляда. Она остра на язык, в выражениях никогда не стесняется, и у нас не раз дело доходило до драки. Но это было давно. Сейчас, конечно, мы ведем себя цивилизованно, хоть и подчеркнуто равнодушно. И привыкли уже, наверное, и делить нам особо нечего - времена, когда мы сражались за любовь и внимание родителей, давно прошли, - и маму с братом Антошкой Карина обожает, уже за это я готова всё ей простить. Так что у нас необъявленное перемирие.

Антошка тоже не скупится на комплименты, хотя от него я их уже слышала. Сразу после окончания церемонии, он подскочил ко мне и попросился пересесть за наш столик. И, конечно, я не сказала ему "нет". Но когда папа призвал меня совершать с ними обход гостей, я вернула братишку маме.

- Потанцуем? - слышу у себя над ухом игривый голос Артема и, повернувшись к нему, коротко и часто киваю.

Несмотря на выбранную профессию бойца и вопреки сложившимся стереотипам, он далеко не увалень, неумеющий танцевать. В далеком - сам он говорит "в очень далеком" - детстве Тёма занимался бальными танцами и двигается офигенно, даже я так не умею, хотя тоже несколько лет посещала танцевальную студию. Но там упор был на народные танцы, включая индийские, и на одном из отчетных концертов я танцевала под всем известную "Джимми-Джимми, ача-ача". Даже мой папа узнал ее и напевал, когда я репетировала дома.

Но до легкости и умения Артёма в танцах мне далеко. Поэтому когда он ведет меня танцевать, я следую за ним, даже не повторяя, а стараясь просто не мешать. Болтаюсь в его сильных руках тряпичной куклой, точнее, парю, едва касаясь ногами земли, а он кружит меня по всему залу, уверенно лавируя среди других танцующих. Вот как сейчас.

Он смотрит только на меня, откровенно и пронзительно, заигрывая и заставляя краснеть, и, смущаясь, я иногда отвожу глаза. Но натыкаюсь на восхищенно-завистливые или просто заинтересованные, но неизменно провожающие нашу пару взгляды, и, смущаясь еще сильнее, снова смотрю на Тёму. Он едва заметно ухмыляется.

Мы танцуем долго, несколько песен, а я хочу еще. Хочу продлить этот момент - такой редкий теперь - полного взаимопонимания и отсутствия между нами третьего. О котором Артем не догадывается и, надеюсь, никогда так и не узнает.

Но все хорошее имеет свойство заканчиваться, и Артем возвращает меня за наш столик, а сам уходит куда-то с Быстровым.

- Слушай, на этой свадьбе кого только нет, - склонившись к моему уху, восторженно шепчет Дашка. - По гостям можно сверять список Форбс! Вся первая сотня сто пудово здесь засветилась. Ммм, аж руки чешутся, как я жажду посмотреть, что за подарки они понатащили.

Глава тринадцатая

примерно два с половиной года назад

Марсель

Я иду очень быстро, буквально несусь по враз опротивевшему мне острову, никого и ничего не замечая. Я даже не знаю, куда я иду. Просто держу курс на увеличение расстояния между собой и этой…

Черт, даже мысленно я не могу позволить себе обозвать девушку, которую… которая… короче, с которой хорошо проводил время. Не так я воспитан и сейчас дико жалею об этом. Может, выругайся я, скажи ей в ответ тоже что-нибудь столь же уничижительное, мне сейчас не было бы так паршиво, кишки мои так бы не скручивались, не ныли тупо и болезненно.

Я ускоряю шаг, хотя все еще не имею никакой цели, а остров не так велик, и когда-нибудь он закончится. Ну да пофиг, пойду вокруг по другому берегу, куда угодно, лишь бы подальше от неё, от её мерзких слов, будто кислотой разъедающих мне мозг и вскрывающих, как я думал, непробиваемую броню.

До сих пор не понимаю, как я сдержался и не ударил ее.

Разумеется, я в курсе основной идеологической догмы для мужиков, что девчонок бить нельзя, не по-пацански и прочие вымораживающие "не", и нет, я не то чтобы не согласен. Наоборот, я всеми конечностями "за" и никогда, ни разу не поднял руку ни на одну особь женского пола, даже очень этого заслуживающую и усиленно напрашивающуюся. Бить нельзя, без вопросов, ну а хрень всякую мне в лицо выплевывать можно?! Или оно потому и можно, что точно останется безнаказанным? Может, если б мы чуть с меньшей фанатичностью следовали неписаным правилам, бабы лучше бы следили за своим языком?

Стараюсь не думать о ее словах, не вспоминать эти пошлые намеки на мою неразборчивость в связях или, как там сейчас принято, социальную безответственность? Причем, даже еще сильнее, чем то, что она посмела назвать меня альфонсом, меня бесит, что этим она косвенно задела мою мать.

Маму, роднее и ближе которой у меня теперь никого нет, маму, которой я едва не лишился. Просто потому, что после смерти отца она тихо и молчаливо угасала, окопавшись в своем горе.

Я тогда учился в Англии. Все случилось в конце октября, в разгар семестра, и мама не позволила мне прервать обучение, настояв на том, чтобы я остался в универе. Поэтому я не знал, не догадывался, каково ей было, как она себя изводила. Во время редких звонков она звучала совершенно нормально, а видеосвязью мы особо не баловались. Я тоже горевал, конечно, но не ушел в себя, как мама, а, наоборот, ударился в безудержное веселье и распутство - отпустил тормоза, короче. Но ненадолго. Мне это быстро наскучило. Может, будь я тогда в Москве, в привычной компании Разумовских, этот мальчишеский бунт продолжался бы дольше, а в общаге Оксфорда особо не разгуляешься.

На Рождество я приехал домой на праздники и охренел от того, что происходило с мамой. Встречать меня она не приехала, прислав водителя, и встретились мы уже дома, причем лишь на следующий день. Я прилетел поздно, и она притворилась спящей. Когда же я увидел ее утром, я ее не узнал - она как-то очень резко постарела. В свои едва исполнившиеся сорок лет мама выглядела лет на двадцать пять старше. Вся какая-то серая, кожа тусклая, обвислая, щеки впалые, не мать, а ее бледная тень. Этакая старушка из фильмов ужасов.

Это было что-то невероятное и необъяснимое. Я недоумевал, как такое может произойти с еще молодой женщиной за какую-то пару месяцев?! Кажется, спецы называют это реактивным старением, по крайней мере, такой термин я слышал от мамы.

Но и тогда я не придал ее состоянию особого значения. Мама улыбалась мне, расспрашивала об учебе, и вообще, во всем была обычной, кроме внешности. Но я же сын, а не молодой любовник, мне было неважно, как она выглядит. И я позволил Разумовским вовлечь меня в свои бесконечные кутежи и тусовки, из-за которых я отсутствовал дома по нескольку дней и с мамой практически не пересекался.

И так бы и вернулся в Англию, даже не узнав, что мама потихоньку съезжает с катушек. Если бы не Мария, наша домработница. Я вырос у нее на глазах, она работала у нас еще до моего рождения и до появления мамы в отцовом доме. Это он ее нанял, чтобы следила за его холостяцкой берлогой и кормила домашней едой. С годами мы заменили ей семью, которой у нее почему-то нет, но на эту тему она никогда не распространяется. И она для нас уже давно член семьи, типа неродной бабушки, поэтому со мной особо не церемонится, не ведет себя как прислуга с хозяином. Ей хватило буквально пары хлестких едких фраз, чтобы достучаться до меня и заставить обратить внимание на мать.

Я зашел к ней в комнату и застал сидящей на широком низком подоконнике в компании с бокалом и почти пустой бутылкой. Другая, совсем пустая, красовалась в углу. Я был в шоке. Ни разу за свою жизнь я не видел, чтобы мама пила. Ни на приемах и банкетах, ни на семейных праздниках. Вода по расписанию и свежевыжатые соки по утрам - вот все, что она употребляла. Даже кофе не пила, только какао с молоком и венскими вафлями вместе со мной зимними вечерами в загородном доме. Это было нашей семейной традицией, одной из многих. Но то, что случилось с отцом, сильно ее надломило, сломало, и она не придумала ничего лучше, как утопить свое горе, залить горящий внутри скорбный пожар коллекционным вином. Недолго думая, я отобрал у нее бутылку, выкинул и вылил весь алкоголь, нашедшийся в доме, и купил билеты на Мальдивы.

До встречи с Агатой мы проводили на архипелаге уже третью неделю, но первое время жили на другом атолле. Сюда переехали, потому что сёрфинг-пойнты были ближе и разнообразнее. Когда мама немного пришла в себя, она стала заботиться о моих развлечениях. Мы перебрались поближе к островной столице, и мама стала активно заниматься собой, возвращая былую красоту, целыми днями торча в разных спа. А позавчера вдруг позвонила, очень взволнованная, говорила быстро, бессвязно, короче, я испугался. Испугался, что она сорвалась и снова напилась. Возможностей для этого здесь немало, а я почти все время провожу с Агатой, совсем не уделяя времени маме. Поэтому после ее звонка я разозлился и прервал наш пикник, торопясь вернуться на виллу - исправлять, как я думал, свою беспечность и эгоистичность. Но хоть злился я исключительно на себя, не на Агату, скрыть этого не сумел и наверняка расстроил ее.

Глава четырнадцатая

настоящее

Агата

- Как?! Как так может быть?!

- Это сюр какой-то, кремнезёмчик, - как китайский болванчик кивает верная Дашка. - Я тебя понимаю. Никогда бы не подумала, что…

Договорить ей я не даю, снова срываясь с места и нарезая новый круг по ее огромной кухне, старательно обхожу остров с хромового цвета раковиной, но все равно неизбежно на него натыкаюсь.

- Ты же видела Софию. Как? Ну как эта женщина может быть его матерью?

- Ты была на ее юбилее, - робко напоминает Дашка. - Ей исполнилось сорок пять. Поэтому чисто теоретически она вполне мож…

- Но как она может быть той старой теткой?! Она нисколько на нее не похожа. Да та была вдвое старше Софии!

Возражения подруги я даже не слушаю. Я знаю все, что она мне скажет. Потому что все это я вопрошаю уже не первый раз, и каждый раз она мне отвечает. Когда мои вопросы и ее ответы заканчиваются, мы переходим к другой теме. Но как заезженная пластинка, я возвращаюсь к месту, где у меня сбоит, и вновь задают те же вопросы. Потому что мне нужно, просто необходимо выговориться.

Да, я знаю, что Марсель не соврал, и что тогда с ним была София. И я узнала ее при встрече, несмотря на то, что она выглядела совершенно иначе. Но горе, настоящее горе, способно вытворять с людьми вещи и похуже. Реактивное старение точно не самое страшное из возможных побочек истинной скорби по самому близкому человеку. Хотя то, что было два года назад с Софией, все же не может быть реактивным старением - оно не имеет обратного хода, его нельзя "откатить". Из той дряхлой старушки София никакими процедурами не стала бы такой, как сейчас. Ну да это и неважно.

Все, что мне нужно знать - я жестоко ошиблась тогда, и, поддавшись эмоциям, пойдя на поводу у своей обиды, ревности, у задетого самолюбия, начала разговор с обвинения и непростительного оскорбления. Вместо того чтобы просто спросить, с кем он был и почему. Задать свой вопрос, точнее, тонну вопросов, спокойно или же с видом оскорбленной невинности требовать объяснений -  любой вариант был бы лучше, чем тот, который выбрала я. Выбрала из банального, тупого страха услышать то, что ранит меня, заденет. То, что я просто не перенесу. Поэтому я никогда не задаю вопросы, ответы на которые могут мне не понравиться. И поэтому же всегда стараюсь ударить первой.

Мамочки, какая же я дура!..

От этих мыслей я теряю весь свой запал, гонявший меня по комнате подобно проткнутому воздушному шарику, из которого со свистом исходит воздух, и резко останавливаюсь. Устало прислоняюсь пятой точкой к седушке высокого барного стула - мне нужна опора, - и спрашиваю жалобно:

- Что я наделала, Даш?..

Эта фраза заставляет меня испытать эффект дежавю и переносит мыслями в день, когда я всё испортила.

"Что я наделала? Я же не могу без него. Не сумею. Не хочу!"

Уже к ночи того дня мои мысли совершили полный разворот от почти ненависти и желания отомстить, ответить тем же, до ужаснувшего меня поначалу осознания, что на самом деле мне не важно, кто та женщина и что он был с ней. Мне было важно и нужно, чтобы он был со мной. Я не хотела ничего знать, хотела забыть события последних дней и вернуться к тому, на чем мы закончили. Отмотать запись моей жизни назад и стереть самые ужасные ее сутки. Erase and rewind.

Когда я это поняла, Дашка уже спала, и я, стараясь не шуметь, сползла с кровати и выскочила за дверь. Я поговорю с ним, я должна сказать ему, что погорячилась, что совсем так не думаю и, надеюсь, он простит меня за то, что я ему наговорила.

Почти бегом припустилась к его вилле, стала стучать, сначала тихо, но потом громче и настойчивее, сказав себе, что не уйду, не сделав того, зачем пришла. Когда и после десяти минут активных стуков и призывов по имени, Марсель не вышел и никак не обозначил своего присутствия, хотя бы словами "меня нет" или "пошла вон", я, наплевав на приличия и его законные права на неприкосновенность частной жизни, не без труда перемахнула через разделительный плетеный забор. И замерла в шаге от входа - на вилле было темно и тихо. Час был еще не таким поздним, чтобы Марсель, который, я точно знала, был совой, уже спал, но мог… он мог…

Я отмахнулась от ужасной мысли, не желая, чтобы она поколебала мою решимость и, дежурно постучав, вошла внутрь.

- Марсель, нам надо поговорить.

Но никто мне не ответил, как никто и не услышал - вилла номер триста восемнадцать была пуста. Разозлившись на свое нерезультативное вторжение, я с чисто Адельштайновским упрямством уселась в кресло у раздвижных дверей и решила дождаться Марселя, но так и заснула. До утра ни он, ни та дама в номере не появились.

Разбуженная взошедшим солнцем, я вновь вошла в спальню, в которой, как и у нас, стояла не кровать королевского размера, как должно быть по закону жанра у любовников, а две обычные двуспальные. Но, наверное, та женщина могла жить отдельно. Развивать мысль в этом направлении я себе запретила, а потом и вовсе о ней забыла, потому что в приоткрытую дверь гардеробной увидела, что она пуста. Распахнув дверь шире, я в этом убедилась и надолго замерла на месте, пытаясь понять, что это может значить. Мысли отказывались формироваться в законченные идеи, растекаясь и рассредоточиваясь, я не могла ухватиться ни за одну из них. Пока, наконец, до меня не дошло - он уехал!

Глава пятнадцатая

Стою перед огромной шестипалубной - так сказал папа, хотя сама я глазами могу насчитать только пять - яхтой, но не решаюсь сделать последние шаги и вступить на ее короткий выдвижной трап.

Порывы сильного морского ветра разметают мои распущенные волосы и подол легкого платья, мне приходится держать его руками. Я знаю, что мне нужно лишь сделать этот последний шаг, и я смогу укрыться от пронизывающего ветра на палубе, но боюсь. Боюсь отчаянно и панически. Боюсь, не зная, что ждет меня в этой двухнедельной поездке в ограниченном пространстве, в котором будем заперты и я, и Марсель.

- Малыш, ты идешь? - обернувшись и заметив мою нерешительность, зовет меня Тёма.

Я криво улыбаюсь.

Нет, не так - в ограниченном пространстве яхты, на которой будем заперты Марсель, я и мой хороший, надежный, ничего не подозревающий Артем.

Перелет до Мальты, в место постоянной стоянки семидесятиметровой "Капуччино", тоже обещал стать очень непростым. Небольшой частный самолет, в котором предполагалось лететь всем участникам свадебного круиза, еще менее комфортное место для нашей троицы - я заранее понимала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Если до сих пор мне удавалось скрыть от папы и остальных чересчур напряженные, пронизанные сильными взаимными чувствами - у одной непреодолимой страсти и любви, у другого непрекращающейся обиды и ненависти, - то, оказавшись в салоне крошечного самолета, где от обвиняющих слов, уничижающих взглядов не спрятаться, не скрыться…

В общем, я не была уверена, что смогу сохранить нашу тайну, сумею не выдать своих чувств.

Как так получилось, что всегда сильная, собранная, ни от кого не зависимая и плевавшая на чужое мнение я, в присутствии Марселя становлюсь безвольной и испуганной, лишь бледной невзрачной тенью самой себя? Куда девается вся моя самодостаточность, самоирония, почему ломается, крошится и рассыпается мелкой пылью мой внутренний стержень?

Когда он рядом, мне не хватает воздуха, я задыхаюсь. Потому что дышать хочу только его воздухом, его дыханием.

И, зная, что мне не вытерпеть полет до Валетты продолжительностью больше четырех часов, я приложила все усилия, чтобы отговориться от него. Придумала важный зачет - в июле, аха, - который мне необходимо сдать до отправки в круиз, и папа позволил мне остаться, взяв обещание, что мы успеем присоединиться к ним до начала свадебного трипа. Мне пришлось пообещать ему это, хотя идея дать себе еще лишние пару дней передышки, и подсесть на яхту на одном из мест остановок известного мне маршрута, очень меня увлекала. Но обещание нужно держать.

Поэтому на Мальту мы с Тёмой все-таки прилетели, но не со всеми, а самостоятельно, "Люфтганзой" с комфортной сорокапятиминутной пересадкой во Франкфурте. Небольшое волнение из-за того, что на второй рейс мы можем опоздать - ничтожная цена за возможность избежать той безумной нервозности, что ждала меня на борту арендованного "Бизнес Джета".

- Иду, - говорю я и поднимаюсь на борт огромной по своим размерам, но такой маленькой для нас с Марсом красавицы-яхты.

Яхты, что тоже обещает стать моей пыточной, моим чистилищем.

Избегать Марселя здесь будет не менее сложно, тем более когда родители так хотят, чтобы мы подружились, постоянно навязывая нас друг другу, сталкивая лбами. Хорошо, что в этом кошмарном путешествии со мной будет Антошка. Буду проводить больше времени с ним - играть, смотреть мульты по телеку, согласна даже на футбол, и, может, так сумею минимизировать контакты с Марсом. Моим Марсом…

- Привет, влюбленные, - слышу звонкий девичий голосок, и паркетный пол палубы второго этажа резко покачивается, будто яхта уже пришла в движение.

- Алекса, - произношу обреченно и силюсь улыбнуться яркой крашеной брюнетке.

Еще поправочка - на этой яхте, кроме нас с Артемом и Марселя, будет еще и она.

И появляется она сейчас очень кстати, словно услышала мои мысли и пожелала сразу указать мне, чей на самом деле Марс и где мое место.

Девушка моего сводного - как ужасно это осознавать! - брата уже в купальнике, поверх которого надела короткую цвета деним юбку с кнопками по всей длине и крошечный топ-болеро. Вроде, образ ее вполне соответствует месту и ситуации, но все равно выглядит она броско и вызывающе. Или это только для меня? Тёма, кажется, не разделяет мое мнение.

- Привет, - тепло улыбается ей.

Алекса тянется к нему и целует  - не касается губами, а именно целует - его в щеку. Я заглядываю в себя, пытаюсь обнаружить болезненное покалывание ревности, но ничего похожего не нахожу - сердце не замирает, не ёкает, не затягивается инеем, как делает это, стоит мне лишь подумать о ее поцелуях с Марсом или увидеть их вместе. Но его нигде не видно, и я чувствую себя относительно спокойно.

Меня Алекса тоже не обходит своим гостеприимством, подходит ближе и с характерным чмоканием прикладывается своей щекой к моей. И я принимаю этот жест без отвращения.

- Нормально долетели? - и, не дожидаясь ответа, продолжает: - Идемте, провожу вас в рубку к Павлу Львовичу. Ему так идет капитанская кепка!

"Фуражка", мысленно поправляю я, шагая за небольшим чемоданом размера с ручную кладь, который тянет Тема. Остальные наши вещи мы отправили с первой группой путешественников, и от папы я знаю, что они уже доставлены в нашу каюту.

Глава шестнадцатая

Ближе к вечеру яхта останавливается в круизном порту Палермо. Это первая остановка нашего маршрута из, кажется, восьми, расписание которых лежит в верхнем ящике большой тумбы на заламинированной бордовой, в цвет обивки округлых кресел и покрывала на кровати, бумажке. Поэтому ко времени прибытия яхты в порт мы с Тёмой готовы к выходу. За уже более чем сутки в супер комфортном, но все же закрытом пространстве каюты, мы устали и ужасно хотим на воздух.

В желании не пересечься с Марселем и Алексой у трапа, я тороплю Толчина, и мы выходим заранее, наблюдая весь процесс пришвартовывания. Он оказывается весьма увлекательным и волнительным. Наблюдение за лавированием вроде немаленькой, но такой крошечной при сравнении с огромными лайнерами яхты захватывает дух. Мы плывем между ними, как по подземному тоннелю - такому же темному и длинному. И лишь узенькая полоска света впереди, быстрое приближение которой заставляет меня выдохнуть с облегчением.

Мой план срабатывает, и мы успеваем сойти на берег до того, как на нижней палубе появляются остальные пассажиры. Они собираются посетить местный ресторан. Чисто ради разнообразия, потому что повара на яхте сплошь обладатели мишленовских звёзд, и еда там не хуже любого ресторана. А, может, и лучше. Поэтому мы не станем тратить время на берегу на ожидание в ресторане. Поужинаем на яхте, а сейчас просто погуляем и подышим.

Это не первый мой визит в Палермо, поэтому я знаю, куда хочу пойти, и сразу тащу Тёму налево от порта, к виа Витторио Эмануэле, а по ней к историческому центру сицилийской столицы.

- Ты точно знаешь, куда идти? - спрашивает с сомнением Тёма, поглядывая на одинаковые желтовато-коричневые дома.

- Конечно, - уверенно киваю. - К фонтану.

- Это я понял, - смеется он. - Не первый раз я с тобой в Европе. Если ты составляешь маршрут, то это всегда либо фонтаны, либо дворцы, либо оба сразу.

- Оба сразу, - вздыхаю я пристыженно. - Но красиво же!

- Я ж не спорю. Но ты дорогу точно помнишь? Тут же все дома одинаковые. Ты уже ходила этим маршрутом?

- Этим нет. В обратную сторону, в смысле от Претории к порту, ходила. Но не боись, не потеряемся - я улицу помню.

-  Ну тогда точно не потеряемся, - усмехается Артём и, крепче сжав мою руку, ведет вверх по улице.

Я рада, что разговор не задержался на предыдущем моем посещении Палермо, и мне не пришлось выкручиваться, потому что была я здесь в компании моего первого парня Руслана. Толчин из тех, кто не любит и не терпит никаких упоминаний о бывших. Хоть мы с Русом и не были любовниками, любое воспоминание или намек на него - что случается не так и редко, раз мы с ним были одноклассниками, - Артём воспринимает крайне болезненно. И маниакально ревнует меня к любому парню из моего прошлого, даже к безобидному и совершенно безопасному Нику, чем очень веселит Любимову. Нетрудно представить, как у моего бойца сорвет крышу, если он узнает о том, что я уже была знакома - и весьма близко знакома - с Марселем.

Черт! Опять Марсель! Ну почему всегда и везде Марсель?!

Я запрещаю себе о нем думать и невольно сильнее впиваюсь пальцами в обвивающую мою ладонь руку Тёмы. Он это чувствует и улыбнувшись мне, подтягивает наши сцепленные в замок руки, чтобы коснуться губами тыльной стороны моей ладони. Отвечая ему улыбкой, я надеюсь, что она не выглядит слишком виноватой и не выдает меня с головой.

Сицилийская улочка традиционно очень узкая, хоть и названа в честь одного из правителей, не знаю, которого именно из трех. Тротуары по обеим ее сторонам еще более узкие, а из-за припаркованных вплотную машин, выставленных на них столиков уличных кафе, напольных штендеров, мусорных урн и даже горшков с цветами, идти по ним невозможно, поэтому мы шагаем прямо по дороге, пользуясь тем, что движение тут не особо оживленное. И снова стойкое ощущение движения по тоннелю - слева и справа плотной стеной вверх каменные - или облицованные камнем - старинные трех и четырехэтажные домики с магазинами, кафешками и отелями внизу и коваными балкончиками над головой. И этот чисто европейский, теплый, с привкусом многовековой истории и морской соли воздух. Я упиваюсь им, вдыхаю жадно, задерживаю в себе и, с сожалением выдохнув, делаю новый глубокий вдох. Я люблю Москву и Питер, и наш юг, но нигде не чувствую себя такой живой и полноценной, как в старом свете, и сейчас наслаждаюсь каждой секундой и каждым вдохом.

Буквально минут двадцать неспешной ходьбы, и мы на месте - у красивейшего фонтана на одноименной площади у одноименного дворца. Уже достаточно стемнело, и фонтан подсвечен золотым светом, делающим его еще более прекрасным, чем при свете дня. Мы подходим ближе, поднимаемся по ступенькам к центральной ванне и я, неизменно завороженная переливом и перекатом потоков воды по чашам, изгибам главной скульптуры фонтана и хаотичным полетом водных брызг, подставляю под них руку.

- Пришли бросить монетку в фонтан стыда? - слышу знакомый до дрожи в коленях голос и, повернув голову на звук, вижу, как по соседним ступеням к нам поднимаются ухмыляющийся Марсель и держащая его за руку, улыбающаяся во все тридцать два Алекса.

"Какой черт их принес?! Он, что, следит за мной?!" - в отчаянии думаю я, силясь растянуть губы в приветливой улыбке.

Но тщетно - улыбка получается очень кислой, однако мне везет, и никто этого не замечает. Кроме Марселя, разумеется. Его ухмылка становится еще ехиднее. Я сразу отворачиваюсь.

Глава семнадцатая

В Рим мы прибываем около полудня, но так как все на отдыхе, раннее вставание никого не прельщает, к этому времени мы только успеваем позавтракать и расходимся по каютам, чтобы приготовиться к прогулке по итальянской столице.

Вчера перед сном я все же, несмотря на предупреждение Марселя, хоть и поданное как дружеский совет, продумывала варианты избежать повторения этого безумного парного свидания. Говоря, что знает меня, он, к сожалению, не преувеличивал - я, действительно, очень много рассказывала ему о себе, о том, что люблю и не люблю, хочу и не приемлю. О странах, где побывала, о любимых местах и занятиях. В общем, почти обо всем, кроме основных анкетных данных. Личной информацией - семьей, друзьями, где живу и учусь, - я почему-то не поделилась. Не потому, что скрывала, просто о них не заходила речь. И если Марсель, на самом деле внимательно меня слушал, то теперь запросто может предугадывать мои действия. Что, собственно, он и продемонстрировал в Палермо.

Но это его знание меня и моих привычек могло также и сыграть мне на руку, позволяя его обмануть - если буду действовать нестандартно. Чтобы он меня не нашел, мне нужно лишь отправиться туда, куда я ни за что бы не пошла. Для этого нужно вспомнить, что я ему рассказывала о своем прошлом посещении Рима. Я была тут один раз, в недельной поездке вместе с мамой и Кариной. Мы со сводной крокодилицей тогда жили в одном номере - это и само по себе было тяжким испытанием, но, как оказалось, и наши интересы не совпадают примерно совсем. И, быть может, из-за этого, может, из-за невыносимой, аномальной для начала сентября жары, но Рим мне не понравился. Абсолютно.

Я не оценила его грандиозности, древности и историчности. Не пришла в восторг ни от Колизея, ни от форума, ни от большого цирка. Последний разочаровал меня особенно - я так хотела его увидеть, вдохновленная даже не знаю чем, так рвалась туда, преодолевая несмелые возражения мамы и яростное сопротивление Карины. Я включила на полную все свое красноречие, убеждая, уговаривая, что увидеть своими глазами древний ипподром куда лучше, чем шляться по магазинам, потом вместе с ними тащилась к нему по жаре, а увидела лишь заросшее поле с овальным углублением. Я была ошарашена, поражена, чувствовала себя обманутой и обиженной, настроение было безвозвратно испорчено, и до конца дня я безропотно подчинялась Карине, сопровождая их по бутикам на Виа Кондотти и катаясь на стеклянных эскалаторах в Ля Риношенте.

В эту свою римскую трагедию я Марселя точно посвятила, поэтому если вместо фонтанов или испанской лестницы, или замка ангелов совершу тур по местам своего разочарования, которому уже сейчас можно дать рабочее название "больная мозоль", Воропаев меня не найдет. Нужно только изловчиться и технично "потеряться" где-нибудь на первом фонтане. И телефон свой предусмотрительно оставить на яхте. Телефона Темы у него нет. И у папы тоже нет, если вдруг он проявит настырность и станет искать меня через него. Но в этом я все же сомневалась.

Минут десять я радовалась своей догадливости, пока не подумала, что Марс тоже может мыслить нестандартно и разгадать мою уловку, тогда пострадаю я зря. И от него не избавлюсь, и Максимус этот еще раз посмотрю.

Тогда я задумалась над вариантом пройти маршрутом мест съемок "Ангелов и демонов" - мы оба с Тёмой читали Брауна и смотрели экранизации, и это могло бы стать интересным опытом. Путешествие по декорациям сейчас очень популярная тема. Но когда я озвучила ее вышедшему из душа Артему, он удивился:

- Мы же уже распланировали этот день. Тоха точки на карте расставил, штудирует трипэдвайзор, чтобы завтра знаниями блеснуть. Хотя если он тоже смотрел кино, может и передумать. Спросим на завтраке. Если все захотят, по…

- Не надо! - не сдерживаюсь я.

- Чего не надо?

- Спрашивать, - заставляю себя успокоиться и пытаюсь выкрутиться: - Я хотела побыть вдвоем. Зачем нам кузнец? - улыбаюсь, старательно сводя вышесказанное к шутке.

Старые советские комедии Толчин тоже любит посмотреть в дни ленивого отдыха, которые позволяет себе крайне редко.

Он тоже улыбается и, опустившись рядом со мной на кровать, притягивает к себе.

- И я бы предпочел побыть вдвоем, но тогда не стоило приглашать брата с девушкой. Теперь как-то неудобно сдавать назад.

"Никого я не приглашала", - думаю зло, но вслух признаться в этом не могу и молчу.

- Тебе не нравится Марсель? - спрашивает Тема после достаточно продолжительного молчания, я уже думала, что тема исчерпана.

- Нет. Почему ты так думаешь? - переспрашиваю настороженно.

Я пристроила голову на его груди и чувствую, как он пожимает плечами.

- Как-то неохотно ты с ним общаешься, хотя обычно со всеми мила и дружелюбна.

- Я недостаточно мила с новым братом? - снова пытаюсь отшутиться, приподнявшись и с улыбкой глядя ему в глаза.

- Ну не мила… Не знаю, как объяснить, - Тема заметно раздосадован. - Показалось просто. Как будто вы что-то не поделили.

- Чего нам делить? - удивляюсь я, надеюсь, очень натурально. - Будущее наследство? Надеюсь, родители проживут долго, и об этом беспокоиться не придется.

- Когда-нибудь все равно придется, но я не о наследстве. Может, это из-за неудачного опыта сводного родства с Майоровой?

- Может, - нарочито равнодушно пожимаю плечами. - В смысле, может, из-за Карины тебе так кажется. Потому что никаких проблем с Марселем у меня нет. Я еще слишком мало его знаю.

Глава восемнадцатая

На стоянке в Монако мне снова не удается отделаться от компании Марселя и Алексы, да я уже не особо и стараюсь, понимая всю бессмысленность затеи. Ну где можно скрываться и куда спрятаться в этом крохотном княжестве? Тут сколько ни бегай друг от друга, все равно рано или поздно встретишься. Не на набережной, так в казино, не на улицах, так в ресторане, не у пальмы напротив Гранд-Отеля, так в знаменитом тоннеле. А еще я, конечно, очень хочу пойти ко дворцу, о чем и сообщаю накануне вечером за ужином в яхтовой столовой.

- Снова собираешься оседлать пушку? - преувеличенно пугается папа, а я посылаю ему свирепо-благодарный взгляд за то, что спалил мой юношеский конфуз.

В одно из посещений Монако мы попали на время проведения гран-при "Формулы один", и папа не отказал себе в удовольствии вживую посмотреть на болиды и послушать звук гоночных двигателей. Хотя их, конечно, слышно из любой точки княжества, а мы имели несчастье поселиться в отеле, мимо которого проходит гоночная трасса. В первое утро я подскочила от пугающего, разрывающего мозг звука и, в одних трусах и ночной майке выскочив на балкон номера, увидела проносящиеся внизу машины, чуть притормаживающие перед поворотом к казино и исчезающие из вида. Но исчезали только сами машины, звук их моторов оставался, цепляясь за здания, как длинный шлейф свадебного платья. И даже нарастал - ведь следом за первыми болидами верх по проспекту взлетали следующие, и потом еще и еще. И хоть ехали они с промежутком - как объяснил мне папа, это была еще не гонка, а "всего лишь" тренировка, - невыносимый гул не прекращался. Мне захотелось немедленно сменить отель, но папа только посмеялся, хотя вид имел такой, будто крутит пальцем у виска.

- Это лучший отель в городе, принцесса. Тем более в эти дни. Знала бы ты, во сколько обошелся нам этот номер. Да и свободных мест сейчас нет ни в одном отеле, даже самом захудалом, вплоть до самой Ниццы. Это гран-при Монако, детка!

Я в ответ понимающе улыбаюсь. Хоть для меня это были просто слова, но что это что-то значимое и грандиозное, я поверила сразу. Да и проблем папе подкидывать однозначно не хотела - его бизнес тогда еще только набирал обороты, и если отель действительно стоил недешево, значит, для него это было важно, раз он решил так потратиться. Потерплю, чего уж…

Саму гонку мы отправились смотреть на трибуну напротив боксов команд и большого экрана. Зрелище оказалось на удивление захватывающим. Собираясь составить папе компанию, я была уверена, что совершаю ошибку, что мне будет безумно скучно, а два часа покажутся вечностью. Но когда машины встали на стартовой прямой, начали рассинхронно рычать моторами, а с поочередным включением пяти красных светофоров и их одновременным погашением сорвались с места, меня охватил такой восторг, что я вскочила с места и так и простояла почти всю гонку. Расспрашивала папу о командах и гонщиках, о правилах и процедурах - почему шины разного цвета, почему камеры над головой одних пилотов черные, у других желтые, что за таблички им показывают, зачем они заезжают в боксы и как можно сменить четыре колеса за две секунды?..

Смотреть спорт, ни за кого не болея, я не умею. Поэтому через пару кругов выбрала себе любимчика на черной машине - я же девочка, поэтому выбирала по красоте, парень, конечно же, был блондином, - и болела за него. За то, чтобы он попал на подиум - чтобы полюбоваться на него, когда он снимет шлем. И шанс был - всю гонку он шел на пятом месте, пока какой-то мексиканец за несколько кругов до конца не проколол ему шину. Блондину с непроизносимой фамилией пришлось заехать в боксы, после чего он выехал последним, а я испытала такое разочарование, будто не он, а я лишилась шансов на подиум.

- Папа, почему этому нахалу не покажут красную карточку? Разве можно так поступать с соперниками? - негодовала я, посылая на мексиканца все мыслимые и немыслимые проклятия.

- В гонках нет красных карточек, принцесса. Есть флаги и штрафы, но Переса не за что наказывать - атаковать не запрещено. Это смысл гонок.

- Даже так грязно?

- В Монако, к сожалению, можно только грязно, иначе будут ехать паровозиком.

- А как же мой подиум?!

Папа улыбнулся.

- У финна теперь свежие шины, он может ехать намного быстрее, чем гонщики перед ним. Давай болеть за то, чтобы он заехал в очки, раз до подиума ему уже не добраться.

До очков мой гонщик все же доехал, обогнав за пять кругов шесть машин. Наблюдать за этим было очень круто, но когда гонка завершилась, я все равно была расстроена. И когда, потолкавшись в толпе восторженных болельщиков, мы с папой зарулили в битком забитый ресторан, я заказала себе бокал вина. И его хватило, чтобы я изрядно захмелела. Не знаю, что послужило тому виной - то ли мои традиционные недоедания, то ли разочарование от результатов гонки, но я вела себя не вполне адекватно.

И, оказавшись на террасе у дворца - бывшей генуэзской крепости, - я с ногами взобралась на старинную пушку и устроила на ней развязную фотосессию. Утром, смотря фотки в папином телефоне, я краснела и не могла поверить, что способна на такое, папа же очень веселился.

Вот как сейчас.

- Агата оседлала пушку? Я бы на это посмотрел! - не удерживается от комментария Марсель.

Я же заставляю себя его проигнорировать.

- Повторишь для меня? - жарко шепчет на ухо Артем, не обращая внимания на то, что мы не одни.