Леди и Некромант

Глава 7 Леди и подслушанные разговоры

Я лежала, свернувшись калачиком, и старательно притворялась спящей. Получалось из рук вон плохо, притворяться я никогда не умела, но ширма, заслонившая мою постель от гостиной, с успехом компенсировала недостаток актерского мастерства.

Постель была… мягкой.

Лоскутное одеяло, пожертвованное Тихоном, теплым и уютным.

Да и вообще… мое возвращение в октоколесер – нет, надо подсказать другое наименование этой махины, пока я язык не вывернула – сложно было назвать триумфальным.

Зареванная.

Заляпанная от макушки до пят смрадной черной жижей, с прилипшими к этой самой жиже листьями и паутиной, я мало отличалась от чудовища.

Некромант, чья любезность иссякла, не соизволил руки подать. Напротив, отвесив весьма издевательский поклон, он произнес:

– Прошу прощения, благородная лайра, но кровь нежити отвратительно отстирывается. А одежды у меня не так много, чтобы ею рисковать.

Одежды ему жаль, значит.

А меня, пытающуюся забраться по скользкой лестнице, не жаль. И что мне оставалось делать? Гордо подхватить драный подол – у меня, между прочим, одежды вообще нет – и кое-как, вряд ли с подобающим благородной лайре изяществом взобраться в вагончик.

– Принимай свою красавицу, – гаркнул Ричард. И над самым ухом, паскудина этакая, я даже присела от неожиданности. – Только отмой. А то смердит.

Меня едва не сожрали, а ему смердит…

Себя бы понюхал, куст розовый.

Но я промолчала, решительно наступив себе на горло, а точнее, на язык. Все же Ричард пусть и не джентльмен ни разу, а жизнь мне спас.

Грен разохался.

Тихон поскреб длинное ухо, что, как я поняла, свидетельствовало о некоторой растерянности, и предложил принять ванну. Естественно, я не возражала.

Ванна.

Горячая вода. Ароматизированная соль из личных запасов Грена. Бутыль с вязким зеленоватым шампунем, которую сунул мне Ричард, буркнув, что от нежити всякого нахвататься можно. И пахло из бутыли подозрительно знакомо, как от противоблошиного средства, которое покупала бабушка для нашего кота.

Ладно.

Тихон принес полотенца…

И ширмы поставил, закрепив железными крючками.

Он же поднес и чая с ромом. Или скорее рома с чаем? Я даже не уверена относительно рома, но пахло от кружки спиртом, да и вкус был соответствующим. Но выпила я это успокоительное до дна. В конце концов, сегодня можно.

Ванна расслабила.

За длинную рубаху из тончайшего полотна, правда, измаранного сажей и маслом – пятна трудновыводимые и в моем мире, – я была искренне благодарна, как и за постель, в которую меня уложили бережно, пожелав напоследок хороших снов.

Ага… после всего-то…

Но я послушно закрыла глаза.

Свет не погас, скорее уж стал мягким, приглушенным. Да и обитатели вагончика никуда не делись.

– Зачем ты это сделал? – тихо спросил Грен. Почти шепотом. Но в исполнении подгорца шепот звучал весьма внушительно. Я поспешно натянула на ухо одеяло и старательно засопела.

– Что именно? Уничтожил каюшу? Это мой долг перед обществом.

Надо же, какой общественно обязанный отыскался.

– Нет. Зачем ты позволил этой твари добраться до Оливии?

Вот, и мне тоже интересно!

– Ну… если я скажу, что успел в последний момент, поверишь?

– Ахал бы дядя, на себя глядя. Ты вышел сразу за ней.

Интересно.

То есть я предавалась рыданиям по невинно оборванной жизни, прошлой жизни, а он стоял в стороночке и наблюдал? Утешать и не пытался? Впрочем, что еще ждать от этого… хама?

– Ладно… тогда пока каюша пыталась добраться до вашей красавицы, я добрался до каюши.

– Ричард!

Мне тоже захотелось заорать. Нецензурно. Но душевно. Значит, я там, на поле, медленно брела к гибели, сопротивляясь изо всех сил, которых, к слову, у меня не так и много, преисполняясь уверенности, что каждый шаг приближает меня к смерти. Мучительной, между прочим. Так вот, пока я там страдала, эта скотина рядом была?

И просто ждала момента?

Использовала меня в качестве наживки?

Остатки благодарности к поганцу таяли, как фруктовый лед на солнцепеке.

– Что? – лениво осведомился некромант. – Ты сам знаешь, как сложно добраться до такой твари. А она, между прочим, матерая. Лет двести, минимум…

– Не сочти за упрек, друг мой, но в твоих силах было поставить метку. Утром мы занялись бы каюшей, – это уже Тихон вступил в беседу. Голос у него… в один голос влюбиться можно.

Но не нужно.

Любовь, как я убедилась на собственной шкуре, до добра не доводит. А потому альвином будем восторгаться издали. Скажем, как произведением искусства.

– И потратили бы дня два? А то и три? – Ричард определенно не чувствовал себя виноватым. – Я вообще не понимаю, зачем нам эта… лайрочка.

Похоже, выразиться он собирался иначе, однако в последний момент то ли остатки воспитания сработали, то ли здравый смысл.

– Была бы шуба, а вши заведутся, – меланхолично произнес Грен.

Что?

– Что? – переспросил Ричард.

– Есть вкусно. Жить чисто. Мало?

– Если бы дело было в еде и чистоте, ты бы уже давно кого-нибудь нанял. – Ричард определенно что-то жевал. И догадываюсь, что отнюдь не ветчину. Пироги мои оценил?

Пусть поперек глотки станут.

– Тихон сказал, она нужна.

Интересненько…

– Кому? – осведомился Ричард. И я мысленно присоединилась к вопросу. Нет, ребята, безусловно, милые, но… вот как-то неспокойно стало.

– Нам, – ответил альвин.

– И зачем?

– Пока совершенно не представляю себе.

Очаровательно. Я нужна, но зачем – он не знает. И как это понимать? Похоже, данный вопрос занимал не меня одну, поскольку воцарилось молчание. Правда, длилось оно недолго.

– Ты видел? – это Грен. И голос такой… возвышенный, вдохновленный даже.

Это что же альвин видел?

– Не совсем. Но в миг, когда она передо мной возникла, я осознал, что она нам нужна. И размышляя здраво, если бы она не была нужна, то здесь бы не появилась.

Логично. Хотя и логика довольно извра- щенная.

Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно… как-то так, что ли? И я, закрыв глаза, прислушалась, пытаясь обнаружить в себе признаки избранности. Признаки не обнаруживались. Зато ссадины на ногах зудели.

И вообще ощущение было… мерзковатым.

Слегка мутило.

И в памяти то и дело вставало то лицо Макса, то твари…

– Сил у нее нет, – заметил Ричард.

– Когда успел?

– На поле… она сопротивлялась зову. Вот и проверил… нет, кое-что имеется, но так, капля…

Ничего. В моем положении я и капле рада, понять бы, что с этой каплей делать.

– …но раз ты говоришь…

И опять молчание.

То есть слов Тихона о том, что я когда-нибудь понадоблюсь, оказалось достаточно?

– А пироги неплохие. – Ричард сыто срыгнул. А Грен заметил:

– Вечно драться и когти притупятся.

Ормс – городишко небольшой, захолустный до того, что и на городишко-то не походил. Так, деревенька за каменною стеной. У стены этой паслись козы, за которыми приглядывал чумазый паренек. Городские ворота были дружелюбно распахнуты, и, судя по тому, как провисли створки, они и на ночь не запирались.

Удивительная беспечность.

Ричард только головой покачал.

Он забрался на крышу махины, откуда, во‑первых, открывался чудесный вид на окрестности, в том числе на выжженное пятно посреди поля, во‑вторых, дышалось легче. А в‑третьих, лучше уж козами местными любоваться, чем лайрочкой.

Пригодится.

Зачем? Кому? Спрашивать было бесполезно. Если бы Тихон и вправду что-то видел, он бы сказал, а нет, то и… может, подвела его родовая способность? Или истолковал неверно?

Может, лайрочка нужна была, чтобы каюшу поймать?

И если так, то ныне всякая надобность в ее присутствии отпала?

Махина медленно и осторожно ползла по дороге. Урчал мотор, сквозило магией… левый поток будет, пожалуй, шире правого. Надо будет Тихону сказать, пусть отрегулирует. В Ормсе они все одно на пару деньков задержатся…

Козы разбежались с оглушительным блеянием. А пастушок замер, вылупившись на этакое диво. А ведь диво в ворота не пройдет. Старые они. Под телеги делались, октоколесер пошире будет. И повыше.

И, кажется, до Тихона это тоже дошло.

Махина вздрогнула.

Взрыкнула.

И замедлила ход. В какой-то момент Ричарду даже показалось, что остановиться она не успеет, снесет и ворота, и воронью будку стражи, но нет, опустилась носовая решетка, впились в землю тормозные шипы. Он сам вцепился в рукоять, чтобы не скатиться под колеса.

Пыхнуло паром.

Приехали.

Ричард, не дожидаясь, пока стихнет утробный рокот мотора, скатился на землю.

– Эй, любезные, – окликнул он оцепеневших стражей, на лицах которых читался простой, приправленный изрядной долей нецензурных слов восторг. – Где у вас тут машину поставить можно?

– Чегось?

– Машину, – Ричард указал на октоколесер. – Где поставить можно? Или пусть здесь остается?

Эта мысль стражникам категорически не понравилась. Она заставила их нахмуриться и крепче стиснуть слегка заржавевшие алебарды. По лицам их читалось острое желание этою алебардой ткнуть в наглеца.

Ишь, приперся.

Честный люд пугает.

– Не спешите. – Золотая звезда некроманта охладила пыл. – Поле подойдет какое, главное, чтобы въезд был. И выезд…

С некромантами связываться было себе дороже.

И стража задумалась.

С одной стороны, махина их раздражала. С другой, нарушить Ричард ничего не нарушил. С третьей, мага злить – это совсем ума иметь не надо, тем паче некроманта, особыми полномочиями наделенного… с четвертой, и вправду не оставишь же этакое диво у ворот, ворота иным честным людям надобны.

– А туда езжайте, – наконец решился старший, махнув рукою влево. – Там поля есть. Скот на ярмарку пригоняют. И вам местечко сыщется.

Скот, значит… Тихон вряд ли обрадуется, с другой стороны, в городе они точно застрянут. А это совсем уж не радостно. Проще каюшу из камня выколупать, чем октоколесер из узкой местной улочки.

И Ричард, помахав рукой – Тихон не собирался покидать будку управления, указал влево, где от мощеной дороги отходила широкая вытоптанная полоса.

Октоколесер заурчал. А Ричард, подтянув штаны – опять сползают, все же одними пирогами жирка не наешь, шагнул к воротам. У него свои дела имеются.

– Господине, – один из стражников, совсем еще мальчишка, осмелился заступить дорогу. – А вы взаправду…

– Взаправду он, – одернул напарника второй, годами постарше, видом – посерьезней. – Господине некромант, а вы так приехали аль к градоправителю?

– Зачем мне к градоправителю?

– Ну так это… того… – Стражники переглянулись. – Вывертень у нас завелся.

– Что?

Вот только этой пакости не хватало.

– Вывертень, – сказал старший и шлем снял. Шлем был старым, тесноватым и жарким, в такой-то день. Редкие волосенки стража слиплись от пота, а лицо покраснело. Этак и удар хватит. – Уж пятерых тогось… и такая паскудина хитрая!

Младший только кивал.

Выходило… а хреново выходило. Очень хреново. Вывертень – тварь и вправду опасная.

Быстрая.

Хищная.

И разумная. А еще магически одаренная, чтоб его к Старым Богам.

Но редкая. Последний раз появление вывертня – именно вывертня, а не мелкой нечисти, которую за него принимали, – зафиксировано лет этак полсотни тому.

– Градоправитель в столицу нарочного посламши был… ждали вот, но чтоб так быстро… – Стражник глядел на Ричарда с восторгом, от которого становилось не по себе.

А к градоправителю идти придется. Кладбище кладбищем, а вывертень – Ричард все же надеялся, что произошла обычная ошибка, – дело серьезное. Сам он не остановится, но, наоборот, с каждой новой жертвой будет набираться наглости и, что хуже, сил.

– Где у вас тут… градоправитель? – со вздохом поинтересовался Ричард.

И был послан в нужном направлении.

Да, Ормс был захолустьем.

Тихим.

Мирным.

Узкие старые улочки, мощенные красным камнем. Узкие же домишки о редких окнах – памятью старому налогу на эти самые окна. Узкие балконы, соединившие вторые этажи. И сероватое белье, которое с этих балконов свисало. Плоские крыши. Кованые флюгера.

Голуби.

Собаки. Мальчишки, что, собравшись у старого фонтана, играли в ножички.

Площадь, одновременно и городская, и рыночная. Древний постамент, правда, памятника лишенный, но облюбованный выводком хорьков, которые на царящую внизу суету взирали с некоторым удивлением.

Ричард отмахнулся от лоточника, пытавшегося всучить «самые надежные амулеты». Переступил через коврик гадалки, стряхнул липкое проклятье, посланное в спину. Перехватил ловкие пальцы у кошеля.

– Не стоит, – сказал он мальчишке, который уже изготовился было заорать. – Про- кляну.

И вытащил цепь со звездой.

Стало не то чтобы тихо, но число желающих свести близкое знакомство с чужаком поубавилось. Люди расступались. Провожали Ричарда взглядами, когда настороженными, когда исполненными самого живого любопытства. И уловил он ше- поток.

– …и вправду некромант?

– А то, по харе, что ль, не видно? У некромантов хари-то наглые…

– …хиленький какой…

– …ага, вывертню на один зуб…

Ричард смахнул с плеча еще одно проклятье, слабенькое, несформированное. Вот же… благодарная общественность.

– Ничего, этого сожрут, глядишь – кого другого отправют…

…пожирней, чтоб на два зуба хватило.

Хотя зубов как таковых у вывертней нет. У них тонкий хоботок, покрытый прочными костяными чешуями…

Особняк градоправителя походил на неудавшийся матушкин торт. Кремово-белый, украшенный многочисленными завитушками, но при этом какой-то разваливающийся, что ли? Дюжина пузатых колонн с трудом удерживала массивный портик с гербом Старой Империи. Ступени были щербаты. Окна – темны, затянуты коваными решетками, которые вроде бы и чистили, но без особого усердия.

У парадных дверей дремала пара стражников, которые при виде Ричарда оживились было – не так, похоже, часто заглядывал простой народ к градоправителю, но стоило показать звезду, и стража сникла.

– У себя?

– А то ж… – Стражник почесал шею. – Снедають ишшо…

– Снедають – это хорошо.

В желудке заурчало, напоминая, что и от завтрака Ричард отказался из чистого, к слову, упрямства.

Внутри пахло сыростью, бумагами и скандалом.

– Сволочь! – визгливый женский голос донесся откуда-то сверху. – Скотина!

– Милия!

Мужской был низок и преисполнен раскаяния.

– Я на тебя потратила лучшие годы жизни!

Ричард с сочувствием подумал, что бедного мужика ждут худшие…

– Я подарила тебе…

Что именно там подарили, Ричард не узнал, потому как слова заглушил звон бьющегося стекла.

– Милия! Это мамин фарфор!

– Да твоя мама…

– Госпожа не в духе, – печально заметил старый слуга.

Камзол с поблекшей позолотой и заплатами на рукавах. Высокий парик, щедро посыпанный пудрой. И поднос для визитных карточек, который сунули Ричарду под нос. И доверительно так добавили:

– Вам стоит выбрать другое время для визита. Когда госпожа изволит пребывать не в духе, то и господин впадает в расстройство. А в расстройстве он не склонен решать дела…

Понятно.

И весь город подстраивается под настроение госпожи градоправительницы.

– Ничего. – Ричард обошел и слугу, и поднос. – Я как-нибудь переживу.

Останавливать его не стали, лишь проводили печальным вздохом.

– …как ты посмел! Предать мое доверие…

– Милия, тебе показалось!

– Ты тискал эту потаскуху на глазах у всех, а мне показалось? – голос дамочки ввинчивался в череп. И Ричард в очередной раз мысленно поздравил себя с единственно верным решением избегать брачных уз.

– Мы лишь танцевали, Милия…

– Танцевали?! Это не танец, это срам…

– Это модно!

– Модный срам?! Тарис, ты… ты выставил себя на потеху! Боги милосердные… да весь город только теперь и говорит…

– Милия, все ведь танцевали…

– Но не уткнувшись носом в чужие сиськи…

– Я не виноват, что лайра Фицжеральд столь… высока…

– И сисяста!

– В этом я тоже не виноват.

Ричард остановился.

На втором этаже было не менее неуютно, чем на первом. Узкий коридор. Сумрак. И огромные портреты в тяжелых рамах. Благородные лойры. И не менее благородные лайры, чья изысканная красота несла в себе отпечаток старой крови.

Интересно…

– Боги видят, я была терпелива, Тарис. Я старалась не замечать взглядов, которые ты бросал на других женщин. Я не верила сплетням…

– Милия…

Ричард двинулся на голоса.

Идти пришлось недалеко. Дверь была не просто приоткрыта, но распахнута настежь.

– …я убеждала себя, что они завидуют. Злословят.

– Так и есть!

Комната.

Не сказать чтобы большая, но и не маленькая. Потолок в тех же завитушках, которые от времени пожелтели. Жерло камина, по летнему времени забитого сухими цветами. Каминная решетка.

Ковер.

Стены, обитые полосатой тканью. И, судя по разводам, обиты они были давно.

– Я ведь любила тебя! И ради этой любви пошла против отцовской воли…

Стол.

Стулья. На одном восседает дама неясного возраста, но внушительной стати. Она то ли бледна, то ли напудрена сверх меры. И бледность эту подчеркивают что рыжие волосы, уложенные в прическу-башню, что темно-зеленое атласное платье.

Поза дамы страдающая. Одна рука отставлена. Другая – прижата к высокому челу. К отставленной ручке припал мужчина. Невысокий. Пухлый.

– …я снизошла…

– Милия…

Круглощек. Лысоват. Но лысину стыдливо прячет под реденькими волосами. В хвост их собрал по столичной моде десятилетней давности. Бант нацепил. Смешно смотреть. И сам он, раззолоченный, что кубок драгоценный, смешон.

– Кем ты был? – в руке благородной лайры развернулось крыло веера. – Всего-навсего купцом! Им бы и остался, если бы не мой батюшка… а ты, неблагодарный…

– Я благодарный! – взвился градоправитель, к ручке припадая с поцелуем. – Милия, я тебе не изменял! Я бы… я бы никогда…

– …он тебя в люди вывел!

Ричард постучал в дверь.

– Доброго дня, уважаемые…

Захлопнулся веер.

Приподнялись рыжие брови, а на лице бледном появилось выражение брезгливости и, пожалуй, легкого недоумения. Мол, как получилось, что ее, благородную лайру, прервали.

И кто?

Ричард прекрасно отдавал себе отчет, что выглядит, мягко говоря, непрезентабельно. Одежда простая, пусть и из подгорного хлопка шитая. Такая и холод, и жар, и слюну грызла выдержит, а запачкается в крови ли, в слизи, то отстирается легко. А что запылилась слегка, так он не ви- новат.

Дороги такие.

Сапоги разношены.

На шее амулеты гроздями, да не стандартные, золотые, как в высшем обществе принято. Нет, недаром Ричард и шаманизм учил, и рунопись… пригодилось. Если же выглядят его амулеты не слишком привлекательно, так это, как Грен утверждает, вопрос вкуса.

Ричарду вот птичьи перья да молочные зубы криксы куда больше нравятся, чем янтарь на платине.

И дешевле, если разобраться.

– Надеюсь, не помешал? – Ричард достал платок и кое-как оттер характерное белое пятно на рукаве.

Был тут вывертень или нет, но голубей в Ормсе водилось множество.

– Вы кто такой? – тонкий визгливый голос Милии заставил Ричарда поморщиться. – Тарис, кто это такой? Отвечай немедленно!

И веером хлопнула по лысой макушке.

Вот дура.

Тарис стерпел. Кряхтя и вздыхая, он поднялся с колен, кое-как одернул перекосившийся камзол, фалды которого свисали ниже колен, по той же, надо полагать, моде. И извлек из кошелечка лорнет на массивной ручке.

Он оказался немолод.

И непозволительно смешон. Круглое личико. Светлые бровки. Нос массивный хрящеватый. Реденькие бачки, побитые сединой.

…и если имелась в его жилах благородная кровь, то весьма и весьма разбавленная. Впрочем, эту догадку Ричард оставил при себе.

– Вы кто такой будете? – поинтересовался градоправитель отчаянно строгим голосом. Отчаяния в нем было куда больше стро- гости.

– Некромант. – Ричард предъявил звезду.

И Милия поджала губы.

Да уж. Некроманта из дому так просто не выставишь…

– Н-некромант? – слегка заикаясь, переспросил градоправитель.

И покраснел, как девка, банные дни перепутавшая.

– Некромант, – подтвердил Ричард. – У вас тут, говорят, вывертень завелся.

– Где?

– В городе.

– Тарис! – теперь в голосе лайры Милии отчетливо слышались нервические ноты. – У нас в городе вывертень?! И ты молчал?

– Я…

– Боги милосердные! – Милия закатила очи. – За что вы послали мне такое наказание?

Белый кружевной платок смахнул пот с лысоватого чела.

– Мы можем поговорить в каком-нибудь… более подходящем для беседы месте? – Ричард поднял массивный осколок вазы, надо полагать дорогой и древней.

Может быть, ценной.

Но когда это останавливало истерящих женщин?

– Поговорить? С ним? – Милия поднялась и оказалась выше мужа на полторы головы.

Если соперница-баронесса примерно того же роста, то обвинения в позорном бюстоглядстве не лишены оснований. Выше выреза многоуважаемый Тарис Олейн просто физически не способен был заглянуть.

– Да что он вам скажет? Что он вообще знает?!

– Милия…

– Он же ничтожество!

– Милия!

– Нет, дорогой, я хочу, чтобы этот милый юноша, – при этих словах Ричарда одарили воистину очаровательной улыбкой, он даже содрогнулся, – знал правду. А правда в том, что мой супруг – совершенно бесполезное создание, только и способное, что на гулящих девок заглядываться…

Щеки градоправителя залились багрянцем. А благородная лайра, ущипнув супруга за круглую щечку, изволила удалиться. К немалому облегчению обоих мужчин.

– Вы… – Градоправитель испустил тяжкий вздох. – Вы не обращайте внимания… Милия – она милая… на самом деле очень добрая…

…как голодная грызла, не иначе.

– Но ревнива… вспыхивает по малейшему пустяку. Потом успокаивается. Ей самой неудобно будет, да… вы придете на ужин?

– Зачем?

Ричард протянул осколок, который многоуважаемый Тарис положил на стол. И опустившись на корточки, принялся собирать остальные, белые, похоже, и вправду фарфоровые.

– Она лайра… а я и вправду сын купца… в третьем колене… батюшка очень успешный был, а я Милию как увидел, влюбился… жить без нее не мог.

Или без ее связей?

Вряд ли потомственному купцу грозило стать градоправителем. Но почему отец Милии не возразил? Или… дело в деньгах? Титул титулом, кровь кровью, а золото золотом? Впрочем, какое Ричарду дело?

– Ей здесь скучно… – градоправитель ссыпал горсточку осколков на блюдо. – Вот и выплескивает… приходите вечером на ужин? Расскажете что-нибудь… этакое…

Ага, теперь понятно.

К вечеру дражайшая супруга остынет настолько, что, глядишь, и не станет при посторонних скандал затевать. Что ж, почему бы и нет?

– Я буду не один.

– Это просто замечательно! – Тарис застенчиво улыбнулся. – Милия обожает общество новых интересных людей…

Про нелюдей Ричард уточнять не стал.

К утру я не то чтобы пришла в себя… нет, я искренне надеялась, что утром все вернется на круги своя. И потому, проснувшись, долго лежала в постели, не решаясь открыть глаза.

Сон ведь.

Влад сбежал? Нет, Влад сейчас ванную занял. Стоит под душем, напевает фальшивым голосом арию герцога из «Травиаты». Потом зубы чистить будет, забрызгает пастой и зеркало, и умывальник, и я получу законный повод проявить недовольство.

Нет, я не буду недовольна на самом деле, это игра такая, одна из множества маленьких супружеских игр, которые появляются у каждой пары за годы совместного бытия.

А остальное – это сон.

Мир иной.

Октоколесер… что-то не то я накануне посмотрела, вот и…

Где-то рядом протяжно, обреченно даже замычала корова. И я открыла глаза. Увы. Ни лепнины, которой Влад столь гордился, будто бы сам лепил этих ангелочков с цветами вкупе, ни лиловых легких штор из органзы, ни окна в пол… помню, его установку пришлось долго согласовывать, но если мой супруг чего-то хотел…

Увы, окно, как и он сам, остались дома.

Над моей головой покачивался полосатый чулок. Шелковый. С парой дырок на не слишком-то чистой ступне. Перед носом виднелась серебристая гладкая стена, на которой кто-то красным лаком вывел многозначительное «Дик – ско- тина».

Припомнив события предыдущего дня, я мысленно согласилась с сим постулатом.

И вправду скотина.

Нежити едва не скормил.

Но как бы там ни было, день вчерашний остался в прошлом, а что готовил грядущий?

…поле, не русское, но обыкновенное такое, немалого размаху. Темная земля, утоптанная в камень. Редкая травка. Загоны для скота. Парочка волов, меланхолично жующих сено. И дюжина чумазых ребятишек неопределенного полу. Они, в отличие от скотины, на октоколесер взирали с благоговейным вниманием, но подойти ближе не реша- лись.

Оно и к лучшему.

– В городе мы застрянем. – Грен вертел круглую шляпу с высокой тульей, украшенной алыми и зелеными лентами. – Дорогая Ливи, могу ли я просить тебя о помощи?

Я кивнула.

Город.

Маленький такой средневековый город. Ладно, может, для средневековья и не маленький. Или не совсем средневековый.

– Чудесно…

Красная стена, сложенная из неровных булыжников, метра три в высоту. Бойницы. Пузатые башенки с короной зубцов. Городской вал. Ров. И широкая, но изрядно запыленная дорога, по которой нам предстояло дойти до городских ворот. Ни такси, ни кареты поблизости не наблюдалось. И натруженные накануне ноги противно заныли. А внутренний голос робко поинтересовался, вправду ли я стремлюсь на экскурсию?

Я не стремилась.

Во-первых, ноги действительно болели, а выданные Греном туфли были чересчур велики, пусть тот же Грен и набил длинные носы их ветошью. Во-вторых, туфли были не единственной бедой.

Платье.

Увы, пришло оно в полную негодность. А другой одежды у меня не было. Пожертвованная Тихоном альвинская хламида – национальное одеяние, между прочим, – из тончайшего полотна цвета давленой вишни, конечно, прикрывала мою наготу, но… и для моего мира подобное одеяние было бы эксцентричным, а уж здесь…

В-третьих, мне было страшно.

И любопытно, конечно, но…

– Возьми. – Грен протянул изящную сумочку, расшитую бисером. – Ты, главное, лицо держи…

– Какое?

– Вот такое, – он выпучил глаза и поджал губы. – Лайры…

И тихо добавил:

– К лайре вязаться не станут…

Интересно. Но сумку я взяла, правда, с некоторой опаской. Заглянула внутрь – Грен препятствовать не стал. Пусто… почти пусто. Пара шелковых платков. Расческа, родная сестра той, которую он мне же подарил. Ленты. Заколки. И полдюжины крохотных флаконов.

Пара стражников и не пыталась нас остановить, проводила ошалевшими взглядами. Ну да, полагаю, еще та живописная компания. Ряженный в шелка подгорец. Девица в наряде не то изысканном сверх меры, не то странном. И высоченный альвин в серой кожанке и летном шлеме. В шлеме имелось отверстие для косы, которую Тихон не то украсил, не то утяжелил десятком гаек. В сочетании с курткой, на голое тело наброшенной, получилось весьма… специ- фично.

Образ довершали круглые летные очки.

На нас оборачивались?

О да! Нас провожали такими взглядами, что становилось неуютно. Иные и пальцами тыкали. Качали головами. И больше всего мне хотелось провалиться под мостовую.

Но, как и было велено, я держала голову.

Леди должна уметь держать лицо.

А город… к моему удивлению, он не сильно отличался от маленьких провинциальных городков моего мира. Да, здесь не было многоэтажных громадин, как не было автомобилей, автобусов и сотворенных из стекла и металла супермаркетов, но в остальном…

Узкие улочки.

Дома, стоящие столь тесно друг к другу, что казалось, будто они – одно огромное, бесконечное строение. Перемычки балконов. Постельное белье, проходя под которым приходилось нагибаться. Кадки с геранью. Кошки и голуби.

Вел Гренморт.

Тихон был молчалив и задумчив. Я… я шла и старалась не слишком вертеть головой по сторонам. Вот толстая неопрятного вида дамочка устроилась стирать прямо на улице. Выволокла бадью, водрузила на табурет и мучит, трет сероватую простынь, успевая переругиваться с со- седкой.

Вот пьяноватый мужичок колотит в дверь, требуя впустить его…

…дети кидают в окно камушки, а когда из окна выглядывает хозяйка – страшного вида старуха, – с визгом разбегаются. Дремлет на солнцепеке собака. И благообразного вида старец взирает на город с высоты балкона, время от времени стряхивая на головы прохожих пепел длинной папироски.

– А… – Я дернула Грена за рукав. – А все города такие?

В этом месте жизнь текла неторопливо. И была размеренной, предопределенной. Здесь каждый знал о соседях все и даже больше, а чего не знал – о том догадывался.

– Какие? – Грен огляделся. – А, нет, Ормс – захолустье… но Дику сюда надобно. Дела.

А про то, какие именно, распространяться не стал.

Надеюсь, он не собирается принести меня в жертву на местном погосте. Во-первых, я давно уже не девственница, а для темных дел, если не изменяет память, нужны исключительно девственницы. Во-вторых, сопротивляться стану.

– А мы?

– А мы прогуляемся по рынку… тебе одежки прикупить надобно…

С этим я не стала спорить, но лишь заметила:

– Денег нет.

Но есть украшения, которые я благоразумно прихватила с собой. Все же альвинийские шелка, может, и бесконечно изящны, но чувствую я себя в них голой.

– Не бери в голову, – Грен отмахнулся. – Тихон…

– Здесь неспокойно. – Тихон остановился и повел головой. – Ревность. Кровь. Смерть.

И разрушения.

Очаровательно. Но Грен к этой тираде отнесся с величайшим вниманием.

– Ты видел?

Альвин нахмурился и за ухо себя дернул. Этак он без ушей остаться рискует…

– Здесь неспокойно…

– Да понял я, понял.

– Ливи…

– Глаз с нее не спущу. – Грен дернул меня за руку. – Но ты же понимаешь, девочка не может ходить вот так… благородная лайра…

Он говорил что-то про лайр, про моду провинциальную и стереотипы, в которые альвинийские шелка никак не укладывались, про рынок, продукты и необходимые вещи… и, не смолкая ни на мгновенье, упорно тянул меня за собой.

Улочка.

И еще одна.

Похожи друг на друга, что сестрицы-близнецы. Даже белье одинаковое – полотнища простынь, белые паруса рубах и длинные чулки, прихваченные деревянными прищепками.

Но вот очередная улочка вывернулась и вывела нас на рыночную площадь.

– Вот, – Грен распростер руку, – там мы найдем все, что нужно.