Леди и разбойник

Глава 15

Долгое время они ехали молча. Чувство унижения, которое испытывала Тея, было настолько сильным, что все ее мысли были словно затянуты черной пеленой, которая иссушала мозг.

Она чувствовала себя потерянной и неимоверно одинокой. Ужас постепенно овладел ею, и только огромным усилием воли Тея заставляла себя сидеть неподвижно, не пытаться бежать или бороться с превосходящим ее силой Рудольфом. Здравый смысл подсказывал ей, что такая попытка только еще больше утвердит его в сознании собственной победы.

Девушка чувствовала, что Рудольф наслаждается тем, что она находится целиком в его власти. Несмотря на весь свой страх, Тея отдавала себе отчет в том, что для Рудольфа эти минуты триумфа — возможность отплатить за ее пренебрежение и все обиды, которые ему пришлось вынести в прошлом, когда он был бедным родственником, да еще и не пользовался ничьей симпатией.

Он никогда не отличался душевной тонкостью, и она легко представляла ход его мыслей. Рудольф вынужден был прибегнуть к отчаянным средствам, чтобы достичь своей цели.

Теперь, когда он считал себя победителем, вся мелочность его ничтожной натуры выплеснулась наружу, и он не только хотел заставить ее подчиниться его требованиям, но и старался при этом как можно сильнее унизить ее.

Хотя Тея привлекала его как женщина, он ненавидел ее за то, что она обладала теми качествами, которых не хватало ему самому. Он завидовал не только ее богатству, но и благородству, порядочности, которые составляли неотъемлемую часть ее натуры в противоположность натуре Рудольфа. И он знал, что, хотя он способен овладеть ею физически, ее дух всегда останется недосягаемо выше, чем его. Ее душа никогда не будет принадлежать ему. И как все слабые люди, Рудольф чувствовал потребность помыкать теми, кто физически был слабее него.

Он развалился в карете рядом с Теей, демонстрируя свое хладнокровие, и заговорил, полностью обнажая свою истинную натуру, которая до поры до времени оставалась скрытой под личиной светского джентльмена. Внушая Tee глубочайшее отвращение, Рудольф рассказывал о женщинах, которые его любили и которым нравилось ему принадлежать и повиноваться.

— Ты ничем не отличаешься от других, милая, — заявил он в заключение. — Очень скоро ты начнешь выпрашивать мои ласки. Девицы вечно что-то выдумывают, но, когда ты окажешься в моих объятиях, ты очень скоро забудешь Лусиуса. И я научу тебя кое-каким штучкам, которые делают жизнь чертовски приятной. Ты и сейчас хорошенькая, но станешь еще лучше после того, как я тобой займусь. Девственницам чего-то не хватает, а после замужества ты расцветешь и превратишься в женщину, желанную для всех мужчин.

Могу тебе пообещать, что я не буду с тобой слишком строг.

Тебе придется научиться закрывать глаза на то, что буду себе позволять я, но я не намерен слишком стеснять и тебя. Когда мы приведем Стейверли в порядок, мы снова вернемся ко двору, и, кто знает, может, сам король заинтересуется тобой.

А это даст нам все что угодно! Одно могу тебе сказать: я не буду таким дурнем, как Роджер Каслмейн, и не убегу во Францию, предоставив тебе одной пожинать все плоды. Можешь .не сомневаться: я буду рядом, и все, что перепадет тебе, достанется и мне.

Тут он негромко засмеялся и фамильярно похлопал Тею по коленке.

— Ну, развеселись же! — сказал он. — У тебя будет чертовски удачный муж, хоть мне и приходится самому себя хвалить.

— Я отказываюсь выходить за вас замуж.

Тея процедила эти слова сквозь зубы, но, уже произнося их, поняла, что Рудольф даже не обратит внимания на ее протесты.

— У тебя нет выбора, милая, — сухо отозвался он. — И ты это знаешь не хуже меня. К полудню я уже благополучно верну тебя в Лондон. Только надо будет не забыть заехать к твоему золотых дел мастеру и взять денег, чтобы расплатиться за карету.

Рудольф от души посмеялся своей шутке и добавил с почти обезоруживающей прямотой;

— Я мошенник, но я получаю удовольствие от собственного мошенничества. Думаю, я стану гораздо более приятным мужем, чем тот, кого ты выбрала в первый раз.

На это Тея не нашла, что ответить: возможно, Рудольф был прав. Если бы ей пришлось выбирать между Христианом Дрисдейлом и Рудольфом, она выбрала бы Рудольфа, хотя ей претило то, как он поступил с нею, и хотя она глубоко презирала его. Оба они силой принудили ее к замужеству, и по странному совпадению оба брака заключались ночью и поблизости от Стейверли.

Подумав об этом, Тея стала молиться, чтобы случилось еще одно совпадение. Лусиус спас ее от первого брака. Может быть, он снова появится, чтобы остановить карету и спасти ее, как он уже спас ее однажды? Тея молилась о таком избавлении, хотя понимала, насколько мало оно вероятно. Ей не стоит надеяться на то, что Лусиус окажется на этой дороге сегодня ночью и даст Рудольфу привести его коварный план в исполнение.

И все же Тея надеялась. А тем временем мысленно она сосредоточенно искала путь к спасению.

Может, бросить ему открытый вызов, отказаться покорно выходить за него замуж, чем бы он ни угрожал ей? Возможно, Рудольф просто ее запугивает и не станет насиловать? Однако она боялась проверять это. Положение у Рудольфа отчаянное, а люди, зашедшие в тупик, способны на отчаянные поступки.

К тому же, судя по его рассказам, для него такой поступок не будет чем-то особенным. Он хвастался, что покорял женщин в Европе и с их согласия, и без него. Его тщеславие и самоуверенность могли заставить его искренне полагать, что женщины протестуют исключительно потому, что так принято, а на самом деле не имеют ничего против насилия.

Тея слишком хорошо помнила его грубые объятия и жадные губы. Нет, она боялась бросать ему вызов.

Но Тея уверяла себя, что выход должен существовать. Она сможет придумать что-то, что вернет ей свободу. Потом девушка с ужасом поняла, что они уже приближаются к Стейверли.

Ей показалось, что они ехали неизмеримо дольше, чем в ту ночь, когда они с Гарри спешили предупредить Лусиуса.

Луна уже начала бледнеть, и на востоке небо чуть порозовело.

Зная, что скоро они подъедут к церкви, Тея повернулась к Рудольфу к порывисто заговорила:

— Кузен Рудольф, мы приближаемся к Стейверли, к поместью нашей семьи. Неужели вы действительно намерены жениться на мне против моей воли? Заставить меня принести святые обеты супружества с ненавистью в сердце? Ведь я ненавижу вас всей душой! Мы с вами одной крови, и многие наши предки предпочитали умереть, но не поступиться честью. Многие из них жили, чтобы увенчать славой и почетом не только свое имя, но и страну, которой они служили. То, что вы сейчас собираетесь сделать, недостойно человека, носящего имя Вайн. Вы это понимаете, как понимаю и я. И мысль об этом всегда будет лежать между нами, не позволяя нам найти счастье в совместной жизни, как бы мы ни стремились к этому. Отпустите меня, кузен Рудольф. Докажите, что вы достойны того имени, которое носили мой отец и брат, и я обещаю вам, что вы об этом не пожалеете. Все, что я имею, будет принадлежать вам. Я все отдам вам добровольно и охотно, без всяких оговорок. Прошу вас — не только ради меня, но и ради себя, — не делайте этого!

Голос у Теи прервался, она замерла, в ожидании ответа Рудольфа. Он последовал немедленно:

— Ты очень красноречиво выступаешь в свою защиту, Тея.

Но я же сказал: я хочу получить не только твои деньги, но, я тебя. Неужели ты так скромна, что не понимаешь, насколько ты привлекательна?

— Неужели вы настолько пропитались злом, что не понимаете, насколько ваши намерения дурны и греховны?

— Слова, слова! Что такое добро и зло в этом мире, еще никто не смог объяснить достаточно убедительно. Неужели дурно переспать с женщиной, если от этого вы оба получаете удовольствие? Если это дурно, то грешник и наш король, и большинство из его окружения! Неужели дурно желать иметь деньги? Тогда вся наша страна населена жалкими грешниками. Неужели дурно желать жениться, зажить в счастливом супружестве и родить детей, которые продолжили бы род? Нет-нет, кузина Тея, ты не можешь так просто меня очернить. Я не лучше и не хуже большинства людей. Во мне есть и хорошее, и дурное. Но я не лишен достоинств, как ты сама убедишься, когда мы поженимся.

— Но я люблю Лусиуса! — воскликнула Тея.

Эти слова так давно рвались из ее сердца, что она больше не в силах была сдерживаться.

— Ну и что с того? — холодно спросил Рудольф. — Ты не можешь выйти за него замуж, а оставаться одной из-за любви к жалкому разбойнику, которого рано или поздно повесят, было бы так же глупо, как мне отказаться жениться на тебе из-за любви к другой женщине, которая знать меня не желает.

— Но вы же любите леди Каслмейн!

— Она обворожила меня так, как это не удавалось ни одной другой женщине. И, думаю, не удастся больше никому, — спокойно ответил Рудольф. — Но это не значит, что я готов отказаться от удовольствия жениться на тебе, милая моя кузина. Право, хватит спорить. Все уже решено, и тебе осталось только сказать «да».

Тея содрогнулась. Ей нечего было ему ответить. Она подумала о том, как часто за последнее время мечтала произнести это слово, но только рядом с ней должен был стоять не Рудольф.

Они уже приближались к церкви Стейверли, которая была построена у дороги с дальней стороны поместья. Ее построил прапрадед Теи, выбравший для нее такое отдаленное место, потому что ненавидел колокольный звон. Если бы церковь была ближе к дому! Тогда, подумала Тея, Лусиус мог бы заметить их приезд, если, конечно, он по-прежнему скрывался в Стейверли. Однако па это надежды не было. Огромные дубы окружали церковь, и ее можно было увидеть только с верхнего этажа дома, подъехавшую карету не заметит никто, кроме обитателей дома священника.

Теперь, когда они оказались на месте и Лусиус не остановил их, Тея почувствовала, как у нее обрывается сердце и она погружается в пучину отчаяния. Лошади остановились, и один из кучеров слез с козел, чтобы открыть дверцу кареты.

Солнце отважно пыталось пробиться сквозь грязные окна экипажа. Теперь Тея могла видеть лицо Рудольфа. Сама она была смертельно бледна.

— Пожалуйста, кузен Рудольф! Пожалуйста, не заставляйте меня делать это! — в последний раз взмолилась девушка.

Безжалостно стиснув ее запястье, он ответил:

— Ты выйдешь за меня замуж, даже если мне придется убить тебя, чтобы добиться своего!

Тея тихо вскрикнула от боли. Ей показалось, что ее сердце исходит кровью. Она поняла, что последняя надежда погибла и что она ничего не сможет сделать. Выйдя из кареты, она огляделась, словно надеялась среди деревьев или на узкой дороге увидеть своего спасителя.

Однако вокруг было совершенно пустынно. Ее окружали только свежие ароматы леса, пение птиц и запах жимолости, которая в изобилии росла у входа в церковь.

При виде нее на Тек» нахлынуло множество воспоминаний. Она вспомнила, как, держась за отцовскую руку, неуверенными шажками семенила по узкому проходу между надгробиями. Ей было всего три или четыре года, когда ее впервые привели в церковь и посадили на их фамильную скамью. Ножки у нее свисали с бархатной подушки, и она едва выглядывала из-за высокой резной стенки, которая шла перед скамьей.

В фамильном склепе лежат ее мать и отец. И хотя Ричарда четвертовали после повешения, а останки его бедного истерзанного тела развеяли по ветру, они положили его шпагу здесь, где покоились останки его предков, так что душа его нашла успокоение в тени четырехугольной норманнской башни.

Тея всегда думала, что ее свадьба состоится перед алтарем этой церкви. Она представляла себе, как идет по проходу между скамьями, опираясь на руку отца. Лицо ее закрывает кружевная фата, а в руках — букет лилий из сада Стейверли. Она мечтала о том, кто будет ждать ее у алтаря. Поначалу она неясно видела лицо, а потом оно стало четким и вставало перед ней постоянно. Это было лицо человека, который, как она знала, был предназначен ей с начала времен.

Сейчас она готова была плакать от отчаяния. Ведь, может быть, Лусиус сейчас спит в Стейверли или прячется в лесу, что раскинулся к северу от поместья до самого горизонта.

Возможно, он думает о ней, как она о нем. Но не догадывается о том, что сейчас происходит, не слышит, как в смертельной муке ее сердце взывает к нему, умоляя о спасении.

Мысли Теи грубо прервал Рудольф, взяв ее за руку и отрывисто приказав:

— Пойдем!

Она машинально прошла через калитку на церковный двор и увидела, что к ним направляется какая-то женщина. Она шла быстро — толстенькая, улыбающаяся, добродушная, с румяным лицом. Из-под наспех надетого чепца выбивались пряди волос, платье было плохо зашнуровано: похоже, она одевалась в крайней спешке.

— Миледи, миледи! — восклицала она, приближаясь к ним.

При виде нее Тея тихо вскрикнула от радости.

— Миссис Боннет! — воскликнула она. — Как я рада вас видеть!

Жена викария низко присела.

— Ах, миледи! — еще раз воскликнула она. — Когда мух сказал мне, что этим утром вы должны приехать, я ушам своим не поверила! Вы прибыли раньше, чем мы ожидали, но муж придет через пару минут. Не зайдете ли вы в дом, чтобы выпить вина? Вы, должно быть, сильно устали, пока ехали из Лондона!

— Спасибо, — ответила Тея, оглянувшись на Рудольфа, словно боясь, что он за нее откажется от их гостеприимства.

— Я бы и сам не отказался от бокала вина, — резко проговорил тот и пошел за Теей и миссис Боннет по дорожке к дому священника.

Окна еще были закрыты ставнями, но здание казалось очень приветливым. Миссис Боннет суетливо сновала по гостиной, поправляя подушки и извиняясь за беспорядок.

— Если бы только я знала, что вы собираетесь приехать, леди Пантея! — повторяла она снова и снова. — Но мой муж сказал мне об этом, только когда мы уже легли. Он бы и вообще ничего не сказал бы, потому что, похоже, мистер Рудольф взял с него слово молчать, да боялся, что не сможет вовремя проснуться. Он всегда спит очень крепко. Право, не буди я его по воскресеньям, прихожанам пришлось бы каждый раз его дожидаться. А потом вышло так, что он мог бы мне и не говорить, потому что два часа назад в дверь заколотил маленький Томми Ходж и сказал, что его дедушка вот-вот испустит последний вздох. Вы ведь помните старого Джекоба Ходжа, миледи? Он кузнецом был, почти пятьдесят лет работал, пока племянник не сменил его у наковальни.

— Да, конечно, я его помню! — отозвалась Тея.

— Богобоязненный был человек, хотя и позволял себе пропустить лишнюю кружку эля в день урожая, — продолжала болтать миссис Боннет. — Ну, полагаю, викарий сильно не задержится, но старый Джекоб не уйдет, не поартачившись. Он всю жизнь был бойцом и не дастся смерти безропотно.

Не переставая говорить, она поставила на стол бутылку вина, а когда Тея отказалась от него, принесла ей стакан молока.

Прошло больше часа, прежде чем наконец вернулся викарий. Рудольф не скрывал раздражения и нетерпения, зато Тея смогла за это время привести себя в порядок и умыться. Миссис Боннет болтала без умолку, так что Tee проще было скрывать то чувство безнадежности, которое с каждой минутой овладевало ею все сильнее.

Она подумала было, не попросить ли Боннетов помочь ей, однако решила, что те ничего сделать не смогут. Неожиданно в ней проснулась упрямая гордость, которая восставала при мысли о том, чтобы открыть этим простым и доверчивым людям всю глубину падения Рудольфа. Он все же оставался ее родственником, а Боннеты уважали Вайнов еще с тех пор, как им достался приход, которым распоряжался отец Теи.

Рудольф, очевидно, сумел пустить им пыль в глаза. Они безоговорочно поверили, что он наследник маркизата и вскоре переедет жить в Стейверли. Седовласому старику и его доброй болтушке-жене ее не спасти. Рудольф бдительно наблюдал за ней. Даже когда Тея вышла с миссис Боннет в другую комнату, она заметила, что Рудольф подслушивает их разговор через полуоткрытую дверь. Он не задумываясь помешал бы ее бегству и даже оборвал бы разговор, вздумай она довериться жене викария.

Несколько мгновений Тея подумывала, не запереться ли в одной из комнат и не отправить ли миссис Боннет за жителями деревни, которые могли бы защитить ее от насилия со стороны Рудольфа. Однако дом священника стоял в некотором отдалении от деревни, и пока тучная немолодая женщина искала бы помощников, Рудольф с двумя кучерами легко взломал бы любую дверь, и она снова оказалась бы в его власти. И было для гордой девушки нечто унизительное в попытке посвятить посторонних в мерзкий план Рудольфа.

Придя к выводу, что ничего предпринять она не сможет, Тея молча вышла во двор церкви. Викарий повел их внутрь.

Под старинными высокими сводами было очень тихо, солнечный свет лился через разноцветные витражи над алтарем. Когда Тея медленно пошла по проходу между скамьями рядом с Рудольфом, ей вдруг показалось, что отец наблюдает за ней. Остановившись, они ждали, пока викарий принесет из ризницы облачение и требник.

Сердце ее взывало о помощи. Она повернулась к Рудольфу, решив, что должна воспользоваться последней возможностью умолить его сжалиться над ней. Она надеялась, что крохи порядочности, оставшиеся в его душе, сейчас заставят его избавить ее от унижения. Но на его губах играла чуть насмешливая улыбка, а в глазах было такое выражение, что Тея инстинктивно прижала руки к груди, словно хотела спрятать от его взгляда белизну обнаженной кожи.

— Ты чертовски хороша! — сказал он хрипло.

Тея почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Она даже не догадывалась, как прелестна в белом атласном вечернем платье с кружевами, которые колыхались при каждом движении ее рук.

Ее золотистые светлые волосы на фоне старинных серых стен словно сиянием окружали бледное личико. Сама Тея могла думать только о похоти, которую прочла в глазах Рудольфа, и о том, каким святотатством было его ругательство в освященном храме, перед алтарем. Она хотела найти слова, чтобы пристыдить его и заставить замолчать, но в это мгновение из ризницы появился викарий. Свадебный обряд начался.

На мгновение Тея подумала повернуться и выбежать из церкви, но Рудольф успел понять ее намерение.

Сжав ее руку повыше локтя, он заставил Тею встать рядом с ним лицом к викарию. Тот не заметил ничего дурного и, открыв требник, начал службу.

Tee казалось, что она слышит его слова откуда-то издалека. Его голос монотонно жужжал, словно муха, бьющаяся в оконное стекло. Она не понимала ни слова, потому что ощущала только собственное бессилие и боль, которую ей причиняли пальцы Рудольфа. Однако, когда ей уже стало казаться, что благословенная тьма вот-вот поглотит ее сознание, она вдруг явственно услышала голос викария. Глядя прямо на нее, он сказал:

— Повторяйте: «Я, Пантея Чармейн…»

Он сделал паузу, потому что Тея молчала.

— Вы должны повторять эти слова следом за мной. «Я, Пантея Чармейн…»

Пальцы Рудольфа раскаленным обручем стискивали ей руку. Тея невольно поморщилась от боли и искаженным голосом повторила:

— Я, Пантея Чармейн…

— Признаю тебя, Рудольф Генри Александр…

— Признаю тебя, Рудольф Генри Александр, — едва выдавила она.

— ..моим законным мужем.

Тея была уже готова произнести эти слова, но почему-то не могла.

Викарий и Рудольф повернулись к ней в ожидании, но в эту минуту она вдруг услышала за стеной конский топот. В следующую секунду стало слышно, как кто-то бежит по дорожке к церкви. Раньше, чем дверь распахнулась, Тея поняла, кто это. Сердце забилось отчаянно и неудержимо, душа встрепенулась, радость охватила все ее существо с такой силой, что почти причинила боль.

— Остановитесь!

Голос Лусиуса разнесся по церкви, гулко отдаваясь от стен и высокого свода. Тея повернулась к нему, а он уже шагал по проходу между скамьями. Глаза его сверкали гневом, шпоры на начищенных сапогах бряцали так громко, что вся церковь словно наполнилась их звоном.

— Лусиус, любимый мой, ты успел вовремя!

Тея прошептала эти слова почти беззвучно, но Лусиус услышал. Резко выдернув руку, Тея освободилась от ослабевшей хватки Рудольфа и бросилась к возлюбленному. Оказавшись в его объятиях, она спрятала лицо у него на плече, на секунду позволив себе не чувствовать ничего, кроме облегчения. Он рядом, ей больше не нужно ничего бояться!

— Что это значит? — Несмотря на изумление старого священника, голос его звучал властно.

— Это значит, — с яростью бросил Рудольф, — что этот человек пытается помешать церемонии, но он опоздал.

— Вы не женаты! — сказал Лусиус, и это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

И Тея ответила:

— Нет, брак еще не был заключен. Я молилась, чтобы ты успел вовремя, и моя молитва была услышана!

— Он не успел! — с бешенством возразил Рудольф. — Он бессилен помешать нашему браку. Я уверен, что вы, викарий, не станете слушать вора и разбойника, который не имеет права даже переступать порог церкви!

Однако викарий уже близоруко вглядывался в лицо Лусиуса.

— Но ведь это же мистер Лусиус Вайн! Я давно не видел вас, сэр, но не думаю, что я ошибся!

— Вы не ошиблись, — подтвердил Лусиус. — Я действительно тот Лусиус Вайн, которого вы в последний раз видели лет двенадцать назад.

— Но мне сказали, что вы мертвы! — изумился викарий. — Ведь только вчера мистер Рудольф рассказал мне, что вы кончили свои дни на эшафоте!

— К великому прискорбию моего кузена, в этом случае его мечты явью не стали, — отозвался Лусиус.

— Хватит глупостей! — злобно рявкнул Рудольф. — Викарий, я настаиваю на том, чтобы вы продолжили обряд с того места, на котором мы остановились.

— Глупости здесь говорите только вы, — возразил Лусиус. — Вы прекрасно понимаете, что теперь, когда я здесь, вы уже не сможете силой и угрозами принудить Тею стать вашей женой.

— Тебе меня не остановить! — угрожающе бросил Рудольф, кладя руку на эфес шпаги и обнажая ее.

Тея вскрикнула от ужаса, но Лусиус, не двигаясь с места, вдруг взмахнул рукой. В ответ раздался топот ног, и не успел Рудольф понять, что происходит, как его с обеих сторон схватили сильные руки двух разбойников. Они ждали у двери именно на такой случай. Из уважения к святости этого места они обнажили головы, но не сняли масок. Ярость оказавшегося в плену Рудольфа могла сравниться только с изумлением викария.

— Я не стану вступать с вами в поединок, кузен Рудольф, — негромко проговорил Лусиуе. — В отличие от вас я не имею желания проливать кровь человека из моей семьи. Однако мои люди будут держать вас в плену, пока я не решу, что с вами делать. Уведите его, — коротко приказал он.

Хотя Рудольф продолжал вырываться все время, пока его вели по проходу между скамьями, он ничего не мог поделать.

Когда его вывели во двор, он начал сыпать громкими проклятиями, но потом звуки шагов и голос Рудольфа стихли в отдалении. Только тогда Тея заглянула в глаза Лусиуса и прочла в них выражение такой любви и нежности, на какое, как ей казалось раньше, лицо человека просто не способно.

— Ах, Лусиус, я благодарю Бога за то, что ты успел вовремя! — прошептала она. — Мне было так страшно!

— Он не причинил тебе боли, любимая моя? — спросил Лусиус.

Она покачала головой. Счастье заставило ее мгновенно забыть все страхи и оскорбления, которые ей пришлось вынести. Сердце у нее колотилось так, что трудно было дышать. И она ощущала, что сильное тело Лусиуса тоже чуть дрожит от чудесного чувства близости к любимой. И только когда викарий заговорил, они оба вспомнили, что он по-прежнему стоит рядом с ними.

— Дети мои, — очень мягко спросил он, — не позволите ли вы мне благословить то счастье, которое я читаю на ваших лицах?

Лусиус бросил на него быстрый взгляд, а потом снова посмотрел на Тею. Прерывающимся от волнения голосом она проговорила:

— Лусиус, пожалуйста… пожалуйста, скажи «да»!

Она почувствовала, в каком напряжении застыло его тело.

Снова посмотрев на викария, он сказал:

— Я изгой, человек, который не может предложить любимой женщине ничего, кроме сердца, полного обожания, и своего тела, которым он поклялся служить ей до последнего вздоха.

Достаточно ли этого женщине? Ведь в ее жизни не будет покоя, не будет будущего!

Викарий молча повернул свое доброе морщинистое лицо к Tee. Она поняла, что священник ждет ее ответа.

— Какое это имеет значение? — тихо проговорила она. — Главное, что Бог послал нас в этот мир, чтобы мы любили друг друга. Мы сможем быть вместе, и не важно, будет ли нам дано много времени или совсем мало, будем ли мы в безопасности или должны будем страшиться всех па свете. Важна только наша любовь. Нас уже соединила Божественная сила, и наши души едины, даже если тела разлучены.

Она почувствовала, как пальцы Лусиуса сжали ее руку. Он прижался к ней губами. Секунду она ощущала страстное прикосновение его губ к ее пальцам, а потом, не выпуская ее руки, Лусиус повернулся к викарию.

— Вы освятите наш брак, сэр? — спросил он.

Викарий открыл требник и снова начал свадебный обряд, но на этот раз Тея слышала и понимала каждое слово, всем существом отзывалась на них. Она сосредоточилась на священном обряде, на молитве — такой удивительной и прекрасной, что ей казалось, будто она ощущает присутствие ангелов.

Спокойный и серьезный голос Лусиуса повторял за священником слова обета. А когда наступил момент надеть ей на палец кольцо, он снял с правой руки золотой перстень с печаткой, который носил на мизинце, и надел его Tee на безымянный палец. Кольцо пришлось как раз впору. А потом они опустились на колени, чтобы священник благословил их уже как супружескую чету.

В это мгновение Tee показалось, что их осиял золотой свет и что их благословляет не дрожащий старческий голос викария, а сильный и могучий глас Того, Кто смотрит на них с небес. Это было совершенно непередаваемое чувство, и, ощущая, что пальцы Лусиуса сжимают ее собственные, она молилась о том, чтобы ей была дана возможность подарить ему хоть частичку того счастья, которого он так заслуживает.

Они все стояли на коленях перед алтарем, когда викарий уже ушел в ризницу. Как только священник отошел, Лусиус, не вставая с колен, привлек Тею к себе и поцеловал в губы.

Этот поцелуй был благоговейным и нежным, словно они стояли на пороге иного мира. С сияющими, словно утреннее солнце, лицами они поднялись с колен и, держась за руки, пошли следом за викарием в ризницу.

Расписавшись в церковной книге и получив благословение старого священника, они медленно шли по церкви, не думая о том, куда направляются, целиком поглощенные тем, что наконец оказались вместе. Когда они были уже у самых дверей, Тея вздрогнула от неожиданности. Там стоял человек и пристально наблюдал за ними.

На секунду она застыла в неподвижности, глядя на того, кто дожидался их с едва заметной улыбкой на губах и слегка циничным выражением усталых глаз. Потом, опомнившись, она присела в глубоком реверансе.

— Ваше величество! — прошептала она, чувствуя, как в ее душе ядовитой змеей шевельнулся страх.

— Значит, вы вышли замуж, леди Пантея, — заметил Карл. — Надо сказать, что церемония совсем не соответствовала моде, хотя ее и почтил своим присутствием ваш король.

Тея с мучительной болью поняла, что король дразнит ее.

Она взглянула на застывшего рядом с ней Лусиуса. Он стоял прямо и гордо, словно солдат на параде, хотя сильно побледнел. Стоял и молча ждал, пока король удостоит его своим вниманием.

Загородив своей высокой фигурой единственный выход из церкви, держа в одной руке шляпу с пышным пером, а в другой — стек, король смотрел на человека, которого его армия и судьи так долго пытались привлечь к ответу за совершенные им преступления. Они были одного роста, так что могли смотреть друг другу прямо в глаза. Секунду они держались так, словно это были не король и его подданный, а два равных по положению человека, которые оценивают друг друга, проверяя, чего стоит каждый их них.

— Вы — Лусиус Вайн, — проговорил король, прервав молчание. — Мы с вами не встречались очень давно.

— Почти пятнадцать лет, сир, — ответил Лусиус.

Король кивнул.

— Я об этом не забыл. По правде говоря, я часто смеялся сам с собой, вспоминая, как вы неслись галопом от круглоголовых, нахлобучив мою шляпу, и как они мчались за вами, считая, что преследуют меня. Но, конечно, это было не так уж смешно: пока вы не пришли мне на помощь, я считал, что настал мой последний час.

— Мне посчастливилось, что я смог послужить вашему величеству, — негромко сказал Лусиус.

— А теперь вы женились на любимой фрейлине королевы, — проговорил король.

Тея готова была расплакаться от волнения. Неужели король не догадался, кто такой Лусиус? Может быть, его величество не подозревает, что разговаривает не только с Лусиусом Вайном, который когда-то спас ему жизнь, но и с Белогрудым, печально знаменитым разбойником, которого королевским приказом ведено арестовать и судить?

Напряжение казалось ей невыносимым. Она замерла, не зная, будет ли Лусиус просить короля о прощении или попытается спастись бегством. Король обернулся назад со словами:

— Вы должны познакомиться с джентльменами, которые сопровождали меня сюда этим утром. После того, что я услышал о Стейверли от королевы… и других людей… мне захотелось самому взглянуть на эти места. Вот я и поехал верхом сюда, а не к Хэмптон-Корту, как обычно. Но не успели мы въехать в парк, как стали свидетелями довольно странных событий.

С этими словами Карл вышел из церкви, и следовавшая за ним Тея поняла, что предпринимать что-либо уже поздно: это конец. На церковном дворе стояли те, кто обычно сопровождал короля в его утренних прогулках верхом. Нескольких придворных она знала в лицо, и среди них оказался сэр Филипп Гейдж. Тея решила, что они попали в западню: король, наверное, взял сэра Филиппа с собой для того, чтобы тот арестовал Лусиуса. Она поспешно схватила его за рукав и в эту секунду вдруг вспомнила, что теперь она его жена, а значит, имеет право разделить с ним любое наказание. От облегчения, которое ей принесла эта мысль, она чуть не разрыдалась.

Казалось, Лусиус понял, что она чувствует. Его рука слегка сжала ее пальцы, подбадривая девушку. Однако он ничего не говорил. С еще большим ужасом Тея увидела, что с правой части церковного двора, где росли тенистые деревья, в их сторону направляется небольшая группа людей, в центре которой находился Рудольф. С ним были четыре разбойника, которые так и не сняли своих масок, но за ними шли двое из королевской свиты с обнаженными шпагами в руках.

Лусиус посмотрел на своих сторонников и стиснул зубы.

Тея подумала, что теперь они все оказались пленниками и король дожидается, пока к нему подведут людей в масках. Они подходили все ближе, и во дворе стояла такая тишина, что Tee казалось: все должны были бы слышать, как отчаянно колотится ее сердце. Однако она, как и Лусиус, стояла неподвижно, надеясь, что отчаяние и боль не отражаются на ее лице.

Разбойников подвели к группе придворных, и только в эту минуту четверо в масках поняли, кто именно их дожидался.

Они моментально сорвали шляпы, а один из них — Тея узнала в нем Джека — громко воскликнул:

— Многая лета вашему величеству!

У Рудольфа были связаны за спиной руки, а лицо побагровело от ярости. Однако при виде короля на его лице отразилось явное облегчение, а при виде стоявшего за его спиной сэра Филиппа Гейджа он улыбнулся со злобным торжеством.

Очень громким голосом, в котором ясно звучало злорадство, Рудольф произнес:

— Могу я просить внимания вашего величества?

Король предостерегающе поднял руку.

— Подождите, мистер Вайн. Сначала нам нужно заняться другими делами.

С этими словами он повернулся к толпе ожидавших его. придворных.

— Джентльмены, я имею огромное удовольствие представить вам человека, которого давно желал встретить и чье длительное отсутствие при нашем дворе было весьма прискорбным, — объявил он. — Я говорю о мистере Лусиусе Вайне, который спас мне жизнь во время битвы при Вустере и который наконец вернулся в наш круг. Полагаю, что он отсутствовал настолько долго, что не мог знать о том, что теперь является маркизом Стейверли и имеет право на поместья, которые были конфискованы нашими врагами, но теперь будут возвращены ему. Джентльмены, и в особенности вы, сэр Филипп Гейдж, позвольте представить маркиза и маркизу Стейверли?

У сэра Филиппа Гейджа глаза готовы были вылезти на лоб, однако он низко поклонился вместе с остальными придворными. Тея машинально присела, едва понимая, что происходит.

Она заметила, что король явно забавляется, наблюдая за ними всеми. Лусиус собрался было что-то сказать, но Карл опять поднял руку, требуя тишины, и повернулся к разбойникам. Приблизившись к ним, он указал на их маски и повелительно проговорил:

— Снимите с себя эти штуки.

Они выполнили его приказ, и четыре пары глаз, встревоженных и умоляющих, устремились на короля, верность которому они сохраняли даже тогда, когда считались преступниками. Карл всмотрелся в их лица, а потом с улыбкой, притаившейся в уголках его губ, сказал:

— Сэру Филиппу Гейджу нужные такие люди, как вы, для поддержания порядка и законности в Лондоне и его окрестностях. А еще мне нужны новобранцы в личный королевский полк. Вы готовы служить мне?

Все изумленно ахнули. А потом все четверо разбойников упали на колени перед королем, и Джек ответил за всех голосом, который дрожал от переполнявших его чувств:

— Мы все готовы умереть за ваше величество!

— Я бы предпочел, чтобы вы жили для того, чтобы служить мне, — отозвался король. — Извольте все явиться к капитану гвардии в Уайтхолле.

— Ваше величество, я протестую!

Эти слова произнес Рудольф. Голос его был резок и полон нескрываемой ярости. Король характерным жестом потер подбородок.

— А, мистер Рудольф Вайн! — задумчиво произнес он. — Я про вас не забыл. По правде говоря, в последнее время мне пришлось немало про вас услышать.

Сделав небольшую паузу. Карл добавил — неожиданно равнодушно, словно ему вдруг все надоело и захотелось поскорее ехать дальше:

— Думаю, Англия — неподходящее место для вас, мистер Вайн. Насколько я понимаю, вы много лет провели на материке. Я посоветовал бы вам вернуться туда. Возможно, ваши своеобразные таланты смогут найти там более удачное применение, нежели здесь.

Рудольфа отправляли в изгнание, он это понял, попытался было что-то сказать, но король, не дожидаясь его ответа, не взглянув ни на стоявших на коленях разбойников, ни на Тею с Лусиусом, ушел с церковного двора и вскочил на коня, который стоял наготове за оградой. Среди придворных началась суета: все спешили сесть на лошадей, чтобы следовать за королем. И не успела Тея опомниться, как яркая, блистающая драгоценностями и золотым шитьем кавалькада унеслась прочь по дороге, подняв тучи пыли, которая скрыла их из виду так, словно они исчезли в утреннем тумане.

Тея несколько минут молча стояла и смотрела им вслед.

Далеко не сразу она заметила, что Лусиус за ней наблюдает.

Возможно, он подал знак, а возможно, разбойники и так догадались, чего он хочет, только все четверо повернулись и пошли к лошадям, которых оставили в тени деревьев на краю леса. Рудольфа, несмотря на его протесты, они увели с собой.

В считанные секунды они все скрылись из виду. И тогда наконец Тея повернулась к своему мужу.

Выражение его лица ответило ей на все, что она могла спросить. Это была правда! Это не было сном! Это случилось на самом деле. Лусиус свободен, свободен любить ее! Они смогут жить в Стейверли и растить своих детей под сенью старинного дома, который стойко и верно перенес все трудности.

Лусиус свободен!

Tee казалось, что весь мир поет от радости, а солнечный свет стал таким золотым, что слепил глаза своим блеском. Она повернулась к Лусиусу с тихим невнятным возгласом и уткнулась лицом в мягкий бархат его камзола.

Мгновение он молча обнимал ее, а потом очень бережно заставил поднять голову, чтобы заглянуть в светящееся счастьем личико и в глаза, которые лучились такой любовью, что все ее существо трепетало от этого дивного чувства.

— Моя дорогая, моя прелестная, моя любимая, это — начало! — проговорил он и привлек ее еще ближе, так что их губы встретились, и она снова смогла ощутить его чудесный, волнующий поцелуй.