Часть 2. Приобретение

Глава 1

Полгода назад.

Хлипкую повозку трясло на колдобинах так, что на каждом повороте Траушу казалось: вот-вот она перевернется. До столицы оставалось несколько часов пути, и полуразрушенные лачуги сменились крепко сколоченными сараями, которые язык не поднимался назвать домами. Несмотря на всё награбленное и заработанное рабским трудом, не было беднее места, чем Острова Надежды. Пока одни купались в роскоши, другие дохли от истощения.

Об Островах ходили дурные легенды. Во — первых, когда‑то давно тут засел культ, поклоняющийся богу смерти и частенько приносящий ему кровавые жертвы. Во — вторых, крупнее рабовладельческого рынка, чем здешний, не было на всем свете. А в — третьих, Острова граничили с государством теней. Дважды в год владыки приграничных территорий навещали друг друга с визитом так называемой вежливости.

Трауш терпеть не мог, когда градоправитель Измаил наведывался к нему в гости, а его любопытные людишки разбегались по городу будто тараканы, собирая сплетни и слухи; но ещё больше он ненавидел приезжать сам. И давно бы разорвал глупую традицию, да хранители категорически запретили, обозвав это первым шагом к войне.

— Сделай мину попроще, — почти ласково потребовала Мари.

— Всенепременно, — хмуро пообещал лорд Теней.

— Прекрати выкаблучиваться! Всего‑то потерпеть пару дней, — и добавила с нравоучительными интонациями: — Шу, не забывай, ты молодой правитель и ещё не успел доказать своё могущество. В твоем положении противопоказано кривить морду.

— В моем положении хоть что‑нибудь не противопоказано?

— Да, молчать.

Мари, принявшись колупать обивку салона, замурлыкала под нос какую‑то песенку. Трауш никого не взял с собой, кроме неё: ни хранителей, ни дипломатов, ни торгашей. Наверное, за это его и недолюбливали — он всегда предпочитал обсуждать любые темы самостоятельно, без третьих лиц. Но кто, если не лорд, должен вести переговоры?

Внезапно повозку качнуло влево, заржали лошади. Трауш почувствовал стороннее магическое присутствие, но не успел сгруппироваться. Тишину оборвал треск, словно лопнула верёвка, и сильный толчок, после которого послышалась забористая ругань извозчика.

— Стоять!

Трауш выглянул в оконце и увидел двух лошадей, убегающих к лесу. Извозчик, сидящий на земле, отряхивался от придорожной пыли.

— Господин, их кто‑то спугнул и оборвал поводья… — Он с оханьем поднялся. — Я их найду, клянусь!

— Кого их? — насмешливо уточнил Трауш. — Лошадей или тех, кто это натворил?

— Лошадей, — без особой уверенности ответил извозчик и спешно убежал.

Трауш помог выбраться напуганной Мари, вдохнул наэлектризованный магией воздух. Нет, их неспроста заставили остановиться именно здесь и сейчас. Рука скользнула по рукояти меча. Лорд замер в предвкушении.

Стрела просвистела у левого уха. Он в последнюю секунду успел отскочить сам и повалить на землю взвизгнувшую Мари.

— Не стой столбом, ведьма ты или кто?!

— Ведьма, — глухо ответила она и разом переменилась.

Трауша всегда изумляло, как в секунду из невинной девицы его боевая подруга преображалась в воительницу. Исчез румянец, в глазах зажглось пламя, в осанке появилось что‑то неуловимо опасное. Пальцы выплели руну боевого заклинания: движение — и из леса донесся вскрик.

— Одним меньше, — хмыкнула Мари, готовясь к следующей атаке.

Трауш уже не следил за ней. На него надвигалось трое взявшихся словно из неоткуда мужчин самого злодейского вида. Судя по притоку истинной силы, появились они из портала, а значит — это не спонтанное решение местных разбойников ограбить парочку зазевавшихся путешественников, а спланированное нападение.

Первым набросился рослый детина с топором, но Трауш с легкостью отразил удар. Второй попытался оглушить сзади, третий навалился с бока, размахивая ятаганом. Вновь просвистела стрела, на сей раз чуть правее нужного.

— Мари, прекращай считать ворон! — огрызнулся Трауш, отпрыгивая в сторону. Сделал подсечку и новый выпад.

Ведьма не ответила, но первый детина выронил топор и схватился за голову. Из его носа потекла почти черная кровь, в горле застрял последний сип. Мари редко оставляла врагов живыми. Трауш крутанул меч, и разбойник с ятаганом рухнул как подкошенный. Тяжеловато ему будет сражаться без правой ноги. Третьему острие вошло прямо в грудь и вышло, окрасившись алым.

— Всё! Со стрелком я разделалась!

— Рано радуешься, сомневаюсь, что на нас напали впятером. — Трауш придавил пяткой отползающего одноногого. — Поведай‑ка нам, друг, кто заказчик, и мы тебя отпустим. Слово высокого лорда.

Человек распахнул наивные коровьи глаза и облизал губы, но не успел вымолвить ни слова — изо рта потекла буро — зеленая желчь. Взгляд потускнел, и последний выживший разбойник упал замертво.

Трауш прислушался, но стороннего присутствия не ощущалось. Они одни. Подбежавшая Мари со знанием дела всмотрелась в тело.

— Им кто‑то управлял при помощи амулета, — она брезгливо тронула переливающийся синевой камешек на шее мертвеца. — Перед нами типичное магическое вмешательство, по всей видимости, очень сильное.

— А остальными?

Мари обошла каждого на импровизированном поле боя.

— И ими, — подтвердила она.

— Надо бы полюбопытствовать у градоправителя, не специально ли нас атаковали на полпути к городу.

— Думаешь, его рук дело?

— Вряд ли, но спросить лишним не будет.

Только теперь Трауш приметил два домика, стоящих в отдалении.

— Пойдем‑ка осмотрим, вдруг сыщется кто‑то словоохотливый, но скромный и потому побоявшийся встретить нас лично.

Спустя пять минут они подошли к первому дому, скособоченному и изъеденному термитами. Желающих напасть не наблюдалось, истинная сила молчала. Одинокая ворона прохаживалась по соломенной крыше. Налетевший порыв ветра встрепал челку.

— Не нравится мне тут. Иди первым, высокий лорд, а я покараулю снаружи, — Мари поежилась, вновь становясь изнеженной аристократкой. Поразительно, как ей давались эти моментальные перемены?!

Трауш кивнул и тронул дверь. Пахло испражнениями и затхлостью.

Он увидел её не сразу, лишь когда привык к отсутствию света в доме с заколоченными окнами. Юная рабыня, едва ли справившая совершеннолетие, забилась в угол. В пальцах она сжимала доску. Истощавшая до безобразия, на исхудалом лице её выделялись только огромные глаза. Одетая в изорванное платье, босоногая. Девчонка — помесок, явная беглянка. Она смотрела на лорда со смесью дикого страха и холодной решимости, готовая биться до последнего.

— Я не причиню тебе вреда.

Он медленно поднял руки над головой. Девчонка не успокоилась, но немного расслабилась и даже, кажется, ослабила хват доски.

— Кто ты?

— Сиена, — шепотом, что ветер, ответила она.

Трауш присел рядом с ней, всмотрелся в рабский ошейник на цыплячьей шее. Под тем виднелась запекшаяся кровь. В крови были и ноги, и пальцы с обломанными ногтями. А на запястьях — следы от веревки.

Туманы дотянулись до её кожи и погладили, успокаивая. Девчонка непонимающе оглянулась; неужели почувствовала их?..

— Ты — рабыня?

— Нет! — резко ответила она, до хруста расправив плечи.

— Извини, — Трауш пытался быть максимально ласковым. Ему понравилась эта лупоглазая девчонка своей решимостью, ведь немногие смогли бы так далеко сбежать от рабовладельца. — Сиена, держи. — Он достал из поясной сумки монету и протянул ей. — Тебе понадобится.

Девчонка долго изучала золотой перед тем, как взять его, но схватила и крепко сжала в ладони. На секунду её ледяные пальчики коснулись руки Трауша. В нем кольнуло что‑то, смутно напоминающее жалость, но забрать беглую рабыню себе он не мог. В каждой стране свои законы, касающиеся господ и рабов, было бы в высшей степени неразумно вмешиваться в них.

— Шу — у-у, — донесся с улицы взволнованный голосок Мари. — Ты там жив?!

Трауш подмигнул вмиг напрягшейся девчонке, поднес указательный палец к губам и, встав, направился к выходу.

— Здесь нестерпимо воняет, но абсолютно пусто. Пойдем дальше.

* * *

Градоправитель Измаил, худощавый, лысеющий мужчина, болеющий какой‑то болячкой, которая медленно, но верно сжирала его, ходил из угла в угол. На широком лбу выступила испарина, губа была страдальчески поджата.

— Высокий лорд, приношу глубочайшие извинения за случившееся, — завел он знакомую пластинку.

— Вы уже приносили и неоднократно. — Трауш лениво отхлебнул кислого белого вина. — Лучшим извинением для меня будет поимка того глупца, который посчитал возможным атаковать мою повозку и остаться безнаказанным.

— Ах, высокий лорд, сжальтесь над несчастным стариком. Если бы я только мог так сразу отлавливать преступников! Заверяю, наши поисковики тщательнейшим образом прочесывают местность. Как только им станет что‑либо известно — они оповестят нас по телепатической почте.

— Надеюсь, или же колдуна разыщу я сам.

— Нет — нет, не стоит тревожиться! — Измаил замотал головой. — Виновный непременно будет наказан! Ах, лорд! Какой позор Островам, я до сих пор не могу прийти в себя! В следующий раз вас встретят у границы мои люди.

И он прижал ладони к груди, тем самым выражая глубочайшую степень озабоченности. Всё бы хорошо, но беседа длилась второй час, и Измаил то и дело срывался с дипломатии на мольбы о прощении. Всем своим скудным мозгом он осознавал, что если Пограничье вздумает объявить войну — Островам не выстоять. Но Трауш смотрел глубже: пускай атаковали люди, но управлял ими кто‑то, связанный с тенями. Лишь теневая магия способна контролировать волю, ни один колдун, обученный в человеческой академии, не постиг эту способность.

Прямо сейчас Мари обтиралась где‑то по кабакам, расспрашивая местных о подозрительных личностях, недавно прибывших в город. Почти все здесь за звонкую монету были готовы продать хоть приезжего, хоть мать родную; а уж сдать заезжего колдуна — дело благородное. Закон Островов гласил: «Или ты, или тебя».

Измаил заискивающе глянул на Трауша.

— Не гневайтесь, лорд.

Тот скривился.

— Давайте обсудим обмен, — предложил он.

Это была вторая традиция двух граничащих государств. Раз в пять лет на чужую территорию отправлялись десять мужчин и десять женщин с каждой стороны — с обязательным условием: родить детей от «дружеской» расы. Исполнившие предназначение были вольны либо уйти, либо остаться, и многие люди родным землям предпочитали туманный мрак Пограничья. Что касается теней — те в большинстве своем возвращались домой.

Измаил разом посерел, скукожился.

— Понимаете, лорд, желающих совсем не сыскалось. Не то, чтоб ваши края не любят…

— Их боятся, — понимающе перебил Трауш, отставляя бокал с кислятиной, по недоразумению названной вином.

— Именно! К сожалению, нам удалось уговорить всего семерых из двадцати, да и те, скажем прямо, отбросы общества. Я мог бы их нахваливать, но не стану вам врать, ибо слишком уважаю наше приятельство.

Градоправитель от волнения начал усердно расчесывать лысину.

— Измаил, не мне учить вас жизни. Не хотят — заставьте. Напоминаю, что отдаю вам двадцать здоровых подданных моего государства, не стариков и не детей, не убогих или едва живых. Уверяю, не все они приняли свою ношу добровольно, но я не давал им выбора. Почему вы не можете поступить так же?

Конечно, он слукавил. Каждого отправляемого на Острова осматривали лекари, и сильнейших навсегда вычеркивали из списка для обмена. Чаще всего отдавали болезных или слабых от природы, или тех, у кого была недоразвитость сил, как физических, так и магических. Но с виду‑то они казались совершенно здоровыми. Пограничье же принимало к себе всякий сброд. На лицах меняемых читалось всё то дерьмо, которым они увлекались на Островах: алкоголь, вредные травы, разъедающие сознания зелья. Ну а девицы вообще как на подбор, каждая вторая — обитательница публичного дома.

— Высокий лорд, ах, если бы я мог так легко распоряжаться чьими‑то жизнями… Ведь я — обычный малопримечательный человечек.

Измаил смахнул пот со лба и заискивающе глянул на Трауша. Тот побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, обитого кожей.

— Тогда отдайте нам тринадцать рабов. Среди них есть занимательные экземпляры, а принадлежат они рабовладельцам, иными словами, всему государству. Поставьте хозяев перед фактом: либо они уезжают сами, либо отдают свою вещь.

— Х — хорошо, — на удивление радостно выдохнул Измаил, отводя маслянистый взгляд.

Разумеется, он размечтался найти худшее из худшего и всучить под видом качественного товара.

— Единственное условие: коль уж дело стоит за рабами, их выберу я лично. Дайте мне адреса десяти лучших рабовладельческих домов Островов. Завтра же я составлю примерный список кандидатур.

Градоправитель подбежал к столу и уперся в него ладонями.

— Высокий лорд, при всем моем уважении, вы нарушаете уговор! Людей запрещено отбирать даже вам!

— Они — не люди, а товар, — и добил градоправителя спокойной фразой: — Ах да, семерых добровольцев я тоже осмотрю.

— Неслыханно! — Измаил стукнул кулаком по столешнице. Звякнула чернильница, стоящая с краю. — Мы дарим друг другу тех подданных, что изъявили желание, а не тех, кого хотелось бы получить нам!

Трауш поднялся, не желая слушать возражений.

— Напоминаю, в прошлый раз вы подсунули нам чахоточного, мало того, что он скончался, не доехав до Пограничья, так ещё заразил остальных. Наши лекари потратили уйму драгоценного времени, чтобы привести ваш дар в порядок. Быть может, вы запамятовали? Впрочем, не считайте меня обманщиком, вы так же сможете оценить моих граждан перед тем, как они будут отданы вам.

Скандал пятилетней давности еле замяли, ибо леди Марисса, правящая тогда, нешуточно разгневалась и почти собрала войско, но хранители переубедили её атаковать.

Измаил понуро кивнул, признавая поражение.

Трауш, попрощавшись, вышел из поместья градоправителя на пылающую жаром улицу. В воздухе пахло приторной сладостью, трупной вонью, перемешанной с ароматом ванили. Где‑то недалеко готовили выпечку, тут же, в канаве, разлагалось человеческое тело. Лорда замутило от омерзения. Будь его воля, он бы сжег Острова Надежды вместе со всеми их обитателями.

К вечеру в комнаты, снятые на лучшем постоялом дворе (по правде говоря, отвратном, но других тут не имелось), вернулась рассерженная донельзя Мари. Ей не удалось выяснить ровным счетом ничего, зато, по её словам, «каждый третий мужлан в этом гадюшнике попытался облапать беззащитную девушку».

Трауш рассмеялся.

— А что делали первые два?

— Отвратительно пялились! — Рыжеволосая ведьма скинула с себя пропахшую за день рубаху и осталась в одной нижней сорочке да штанах. Лорда она не стеснялась ни капельки, скорее напротив — дразнила своей точеной фигуркой и соблазнительными формами.

— Не переживай, просто ты обворожительно прекрасна.

Трауш сыто потянулся.

— Без тебя знаю, — фыркнула Мари, стягивая сапоги. Вслед за теми на пол упали штаны. Ведьма, расправившись с сорочкой, бухнулась в постель, укуталась одеялом. Между тем, ножка, оголенная до бедра, соблазнительно торчала снаружи. — Всё, Шу, проваливай, я валюсь от усталости. Пока некоторые развлекались болтовней с градоправителями, мне пришлось истоптать все ноги.

Мари свела натертые от долгой ходьбы пальчики.

— Может, тебе массаж сделать? — серьезно предложил лорд.

— Разве от тебя дождешься!

Она закатила глаза. Трауш, дернув плечом, мол, было бы предложено, вышел из комнаты Мари и направился к себе.

Следующим утром, с рассветом, он взялся осматривать рабовладельческие усадьбы. Разумеется, хозяева подобрали второсортный товар, и Трауш долго ходил между рабами, заложив руки за спину, рассматривая костлявых мужчин и женщин. Те прятали взгляды, тяжело дышали и нестерпимо воняли страхом.

— Позвольте мне увидеть всех рабов, — потребовал лорд у владельца усадьбы, поигрывающего золоченой тростью.

— Здесь все, — нахально ответил тот.

Градоправитель суетился рядышком, заверяя, что приведены все до последнего — он лично проверял.

— Кого тогда вы прячете за той стеной? — Трауш постучал костяшками по древесине.

Владелец напрягся.

— Никого.

— Разрешите?

Помедлив, тот кивнул. Трауш вышел из зала и, завернув за угол, безошибочно уткнулся в дверь. Надавил на ручку — заперто. Хозяин нехотя (и только после истеричной просьбы Измаила) открыл замок. В продуктовой кладовой на полу ютилось пятеро в рабских ошейниках. Все людской расы, две женщины и трое мужчин. Женщин Трауш забраковал — по всему выходило, что хозяин не желал с ними расставаться просто потому, что они входили в число его любимиц. А вот мужчины оказались занятными, в них чувствовалась мощь, не погребенная под рабской маской.

— Хотите стать свободными? — обратился он ко всем троим. — Вы сможете завести семью и детей, у вас будет свой дом, живность и всё то, что вы заработаете честным трудом. Более того, в любой момент вы сможете вернуться сюда, если сами того пожелаете.

Мужчины не сомневались ни секунды и синхронно встали с пола, поравнявшись с лордом. Трауш удовлетворенно хмыкнул.

— Благодарю вас за новых подданных. — Он отвесил полушутливый кивок хозяину усадьбы. — Измаил, пойдемте дальше?

В следующем доме опять пришлось требовать показать весь товар, а по итогам Трауш забрал одну ведьму — ави и двух массивных северных рынди, женщину и мужчину. Третья усадьба не порадовала ничем, в четвертой нашелся всего один приличный раб. Мимо пятой Измаил порывался проехать, но Трауш приказал извозчику остановиться.

— Насколько я наслышан, тут продают экзотов? — спросил он градоправителя, хотя прекрасно знал ответ.

Тот побледнел и промокнул вечно потный лоб платочком.

— Я не договаривался со здешним хозяином, как‑то… запамятовал.

— Сможете договориться сейчас?

Возможно, предыдущие лорды назвали бы Трауша наглым мальчишкой, ходящим по острию меча. Градоправитель вполне мог отказаться, более того, разорвать с Пограничьем мир, сославшись на придирчивость и недоверие. Но Трауш объективно оценивал силы своей армии, наделенной магией и туманами, и армии, состоящей из жалких рабов и продажных наемников. В последние десятилетия некогда богатые Острова обнищали, потому в интересах градоправителя было сохранить нейтралитет и не лезть со своими обидами.

В общем, Измаил появился в воротах спустя полчаса ожидания и пригласил Трауша внутрь. Ха! Даже если хозяин усадьбы кого‑то и припрятал (а он наверняка так поступил), то стоящие в шеренгу рабы были как на подбор: хороши, сильны и здоровы. Трауш без особых раздумий выбрал оставшихся шестерых «добровольцев».

— Теперь посмотрим тех, что согласились ехать сами? — доброжелательно предложил он градоправителю.

Измаил устало отмахнулся, мол, делай что хочешь.

— Я созову их к себе после обеда.

Что ж, двое Траушу приглянулись, четверо выглядели непримечательно, но и отказать им было не за что — с виду опрятные. А вот последний никуда не годился. Женщина с язвами во всё лицо как‑то не вызывала доверия, к тому же она безостановочно кашляла кровью. Трауш покачал головой, Измаил понятливо кивнул.

— Будем дальше рассматривать рабынь?

Но Трауш потер виски.

— Завтра, сейчас я вынужден отлучиться.

Если честно, он зверски вымотался. Полдня использовать чутье на полную катушку невероятно тяжело даже для лорда. Трауш пошатывался. Его единственной мечтой была горячая ванна и, может быть, симпатичная официантка с постоялого двора, которая помассировала бы спинку.

Он вышел на улицу и побрел по дороге, часто дыша. Резерв был на нуле, если бы прямо сейчас кто‑то надумал напасть на лорда, неважно, профессиональный разбойник или обычный хулиган, Трауш бы не отразил атаку. Он прекрасно понимал это и старался ничем не выделяться среди прочих жителей.

На центральных улицах особо сильно пахло разложением. В клетках у дороги заживо гнили беглые рабы. Одному, ещё живому, но уже неспособному подняться, ворона выклевала глаз, а люди проходили мимо тошнотворного зрелища, как ни в чем не бывало. Трауш остро ощущал вонь, исходящую от полумертвого тела.

В следующей клетке бился о прутья ребенок — янми, молящий выпустить его.

— Я больше не буду убегать! — на ломаном диалекте вопил он. — Пожалуйста, выпустите! Я сделаю всё!

Его никто не слышал.

А в третьей клетке… Трауш удивленно остановился. В третьей клетке, подогнув колени к груди, лежало нагое женское тело. Загорелая спина кровоточила свежими ранами от кнута. Правая рука была неестественно выгнута. В темных что смоль волосах запеклась кровь. Но женщина находилась в сознании и смотрела куда‑то вперед невидящими голубыми глазами, что‑то шепча себе под нос. Она бредила, отчаянно не желая расставаться с жизнью.

Беглянка по имени Сиена не спаслась…

Трауш сморгнул. Всё разумное в нем умоляло поскорее принять долгожданную ванну. Но он развернулся и поплелся обратно к градоправителю, шатаясь сильнее прежнего. И вместе с тем вернулся к клетке с молодой рабыней.

— Двадцатой я заберу её. — Кивнул на окровавленное тело.

Измаил покосился на лорда как на умалишенного, но спорить — не будь дурак — не стал.

— Я прикажу отпереть клетку.

На том и порешили. Тем же вечером Трауш послал телепатический сигнал в Пограничье, прося выехать двадцатку выбранных для обмена, а также трех лекарей и нескольких воинов для защиты делегации.

Умирающую рабыню было негде оставить, кроме как принести в свою комнату, и вызвать ей местного целителя. Когда Мари увидела полумертвое существо, наконец‑то потерявшее сознание, она непонимающе выпучилась.

— Это что такое?

— Пока не знаю, — не стал врать Трауш, — но чутье подсказало мне выбрать именно её.

— Твое чутье сдает, Шу. В наши земли мы доставим дурно пахнущий труп, — предрекла Мари, уже выходя. Весь её вид выражал крайнюю степень непонимания.

— Посмотрим, — ухмыльнулся Трауш, оглядываясь на сомнительное приобретение.

«Крепись, найденыш, — подумал он. — Твоё дело маленькое — выжить». Словно почувствовал мысли лорда, женщина еле слышно застонала.

Глава 2

Красивее дома было не сыскать на всей улице Роз. Белокаменный и украшенный лепниной, балконы второго этажа подпирали тончайшие колонны, вход охраняли две львиные статуи. В неестественно зеленом саду росли диковинные растения из самых разных уголков мира. В детстве больше всего я любила яблони, те, что раскинули свои ветви на заднем дворе и касались листвой окон моей спальни. В период цветения они бесподобно пахли, и я всегда держала окна нараспашку, впуская в комнату аромат лета и свежести.

К сожалению, яблони выкорчевали, когда у братца обнаружилась аллергия на пыльцу. Мне тогда было до слез обидно, но ради любимого сына мама без жалости избавилась от деревьев. Теперь на их месте росли жасминовые кусты, к вони которых аллергия братца оказалась равнодушна.

Вот уже две недели эти стены служили мне тюрьмой. Матушка поселила меня в комнату детства, впрочем, изменившуюся до неузнаваемости. Оказывается, игрушки и одежду она выбросила, когда я исчезла, дескать, чтобы не бередить старую рану; и моя спальня стала непримечательной гостевой комнатой с односпальной кроватью, комодом, часами в позолоченной раме, напольным зеркалом, шкафом и скучным пейзажем на стене.

— Будь как дома, — сказала мама, когда повозка въехала во двор, и уже тогда мне стало смешно. Очевидно, что я могу быть «как дома», но не дома в прямом этом смысле.

И точно. Здесь всё подчинялось расписанию, установленному матушкой: приемы пищи, чтение книг, даже прогулки в саду. Пойти гулять или кушать во внеурочное время я, конечно, могла, но под шепотки прислуги и недовольство Леневры Рене.

— Какая же ты своенравная, — качала она головой, если я удумывала посидеть в тени дуба в полдень.

Никаких бесед, кроме светского обсуждения погоды и городских сплетен, она со мной не вела. Даже не полюбопытствовала о руне на руке — хотя видела её и разглядывала ну очень пристально. Каждый завтрак, обед и ужин меня подмывало сказать: «Да — да, мама, я обручена с лордом Пограничья», — и дождаться её реакции, хотя, думаю, Леневра бы просто пожала плечами и посоветовала отведать пудинга.

Разумеется, существование дочери в рабстве её тоже не заботило: она не спрашивала, а я не отвечала.

Служанки глядели на меня искоса: и когда заплетали утренние косы, и когда прибирались в спальне, и когда несли десерт. Меня съедало одиночество. Как дикий волк, оголодавший после зимы, оно рыскало рядом, и, когда дотягивалось, рвало на части. Туманы исчезли, бессильные против подавляющего ошейника. Кроме того, со дня приезда мне не снился Трауш. Совсем. И я, стыдно признаться, уже забывала ноты его голоса и запах его волос.

Как он там, мой будущий супруг? Ждет ли он меня?

Руна на руке поблекла, но не стерлась; значит — ждет.

Я спасалась чтением. В библиотеке высились полки с тысячей самых разных рукописей на всех языках и диалектах. Справа — сказки и легенды, слева — наука, история, на самом видном месте — магические трактаты, десяток из которых написаны лично матушкой. Я брала книгу, гладила её по переплету и, если в душе ничто не сопротивлялось, шла или в сад (если то было дозволено), или в спальню. Порой мне наскучивало после десятка страниц, и тогда я искала что‑нибудь другое. С книгой как в жизни: если история не завоевала тебя с первых строк, то для чего продолжать чтение? Зачем держаться за наскучивших людей и прозябать в ситуациях, от которых тошно?

В один из тоскливых вечеров ко мне наведался братец. Вообще он работал где‑то при министерстве на не последней должности и в отчем доме бывал редко, но тут ради встречи с сестренкой уделил свободный вечерок и застал меня врасплох, сидящую на подоконнике и свесившую ноги наружу.

— Сольд? — Голос был пискляв и малоприятен.

Я вгляделась в закатную мглу.

— Рейк?

Он появился из‑за угла дома, похожий на упыря из бардовских песен, и встал, освещенный свечами. Тощий и высокий, лицо его было болезненно бледным и вытянутым, волосы свисали немытыми паклями. Глаза узенькие, губы пухлые — можно сказать, я уродилась красоткой, раз уж единокровный братец столь неприглядный.

— Привет, сестра! — выглядел он то ли испуганным, то ли не до конца верящим, что я вернулась.

Я спрыгнула с окна на траву и горячо обняла брата. Тот, подумав, сжал меня в быстрых объятиях. Потом боязливо тронул пальцем ошейник.

— Больно?

— He — а. Ты, говорят, трудишься в министерстве?

— Пятым помощником при великом казначействе, — Рейк горделиво выпятил грудь.

Пфи, всего‑то пятым? По словам мамочки, его назначили если не первым, то хотя бы вторым. Да, братцу не досталось ни материнской хватки, ни её же красоты, ни отцовского обаяния. И чем больше мы общались, тем сильнее я в том убеждалась. Любимый мамин сын оказался крайне посредственным, разговора завести не мог, а когда терял нить беседы, начинал глупо мямлить и перебирать волосы между пальцами.

Мама просто обожала Рейка. Каждый раз, когда он навещал нас, она не отходила от сына ни на шаг и ежеминутно внушала ему его гениальность, а мой давно не маленький брат ей верил. Она выбирала ему в миске самый лакомый кусочек, вытирала капельку грязи у краешка рта и называла не иначе, как «солнышко моё». Меня тошнило от их ласк.

Если в деле о собирательстве и были сдвиги, мать мне не рассказывала. Бежать я не пыталась, а смысл? Лучше уж дождаться вердикта и плясать от него, чем в итоге оказаться отловленной за ближайшим поворотом. Так я и жила бы в полнейшем неведении, если бы в наш дом не пожаловал гость.

Я встретилась с ним за завтраком, и он не понравился мне с первого взгляда. Маг, и наверняка темный; воздух около него пах сладостью и гнилью. Жиденькие волосенки он зачесывал на бок, кожу покрывали рытвины и застарелые оспины. Между тем, маменька, одетая в плотно облегающее бирюзовое платье, ворковала с ним как с кем‑то необычно привлекательным. Я прокашлялась, застыв на пороге столовой.

Гость обратил взор в мою сторону.

— Неужто это ваша дочь? — проскрежетал он с плохо скрываемым восторгом.

Матушка как‑то сразу сникла и хмуро кивнула. Ну да, комплимент, пусть и завуалированный, да не ей. Незнакомец бодренько вскочил и подлетел ко мне. Он горбился, потому был ниже меня на голову. Рука с туго обтянутыми кожей пальцами устремилась к моей ладони. Я отдернулась.

— Сольд, как ты себя ведешь! — не выдержала матушка. — Поздоровайся с господином Розеншалем!

Так вот как выглядит тот самый господин. Я отвесила неуклюжий поклон, но ладони словно невзначай спрятала за спину.

— Доброе утро, — сказала без улыбки.

Он пожирал меня настолько жадным взглядом, что захотелось убежать в свою комнату и спрятаться под одеяло.

— Я много слышала о вас.

— А я о вас, к сожалению, ни слова. — Он с укоризной обратился к матери: — Где же вы прятали вашу очаровательную дочь?

— Она… была похищена какими‑то уродами, которые потребовали неподъемный выкуп, — нашлась матушка после секундного замешательства, — но даже после оплаты драгоценными камнями не вернули мне ребенка, и я уже не чаяла застать её живой. А тут закрутилась история с академией, ох, ну вы слышали. Теперь до окончательного решения совета Сольд находится под моим присмотром, будто я какая‑то тюремщица.

Голос Леневры дрогнул. Гладко стелешь, мамочка, да верится с трудом, что ты передала кому‑то в обмен на меня хоть монетку, хоть ржавую, хоть погнутую.

Тем утром я, два месяца назад исключенная из академии, вышла на улицу, уж не помню с какой целью. Забылось и лицо существа, который схватил меня в охапку, одурманил разум тряпицей, резко пахнущей зельями, и продал на Островах Надежды в рабовладельческий дом Шата. Для семьи дочь — недоучка стала обузой, чего матушка потерпеть не смогла — потому, думаю, она заказала мое похищение. И я более чем убеждена, что никакого выкупа у неё не просили.

— Конечно же, сия байка на слуху у всей столицы. Если передо мной юная собирательница, я готов сложить горы к вашим ногам, только бы иметь приватную беседу с ней. Возможно, вы позволите нам переговорить по душам?

— Вполне, — улыбнулась матушка, поднимаясь. — Мне пора на поклон к его величеству. Сольд, обслужи господина Розеншаля как он того заслуживает.

С этими словами она вышла из столовой и прикрыла за собой двери. Мы остались вдвоем.

— Чая или кофе? — дрогнувшим голосом спросила я.

Но господин Розеншаль словно потерялся во времени и молча смотрел прямо мне в глаза. Я разлила жасминовый (мать помешалась на жасмине) чай по двум чашечкам, подставила тарелку со свежей выпечкой поближе к этому ужасающему мужчине, а тот облизал треснувшие губы желтоватого цвета.

— Вы хотите выбраться отсюда?

Я напряглась.

— Не стану рассусоливать очевидное. Вы интересны мне, и если согласитесь временно поселиться в моем имении, гарантирую, оковы с вашей шеи спадут, а все обвинения будут сняты раз и навсегда. Поверьте, моего могущества хватит на такую малость как умасливание совета, — а следом добавил, отщипнув кусочек от булочки с корицей: — Клянусь, я не коснусь вас и пальцем.

— Что вам нужно?

— Я возьму образцы вашей крови, да и просто пообщаюсь с живой собирательницей, коих пока не доводилось лицезреть. Поймите, что бы ни решил совет, он не оставит вас в покое. А мне искренне жаль столь юную и симпатичную особу, которая навсегда наденет их магические кандалы.

— Я не…

— Вы — собирательница. Соглашайтесь, Сольд. Давайте заключим контракт, коли вы боитесь быть обманутой?

Пусть он и предлагал покинуть дом, где я не была кому‑либо нужна, и именно к нему я приехала в столицу, но уйти вот так запросто с опасным магом…

Я отказалась, а он не сильно огорчился, лишь сказал:

— Золотце, я умею убеждать.

И, мазнув моё запястье холодным поцелуем, удалился. Может, стоило спросить его про Дарго, да только как?

— О чем вы говорили? — спустя минуту или две в столовую вошла матушка, остановилась у стола.

Понятно, ни к кому королю она не ходила — ждала окончания разговора.

— Господин Розеншал был рад встрече с собирательницей, — не соврала, но и не договорила всю правду.

— И только?

— Да. — Я посмотрела прямо в глаза Леневре.

Мать покивала, но во взгляде её появилось нечто, что нешуточно испугало. Не то ревность, не то глубочайшая обида. Но из‑за чего?.. Из‑за того, что я смогла чем‑то заинтересовать темного столичного мага?

Вечером нас навестил братец, и за ужином мать, разрезая кусок мяса, будто бы невзначай сказала:

— Представляешь, Рейк, твоя сестра увлекла господина Розеншаля.

— Да? — Он отложил вилку с ножом. — И почему?

— Вроде как из‑за её способностей, — в голосе звучала неприкрытая ухмылка.

— Ясненько, — пробубнил брат и вновь замкнулся в себе.

Их короткий разговор был странен хотя бы потому, что никогда до сего момента эти двое не обсуждали за столом меня.

Я ушла спать сразу после десерта, не желая быть молчаливой слушательницей семейной болтовни. Луна скалилась в окно, и лучи её бесстыдно ощупывали тело, одетое в сорочку. Я сидела на подоконнике, когда за спиной донеслись шорохи. В дверях спальни стоял Рейк, мнущий край своей жилетки.

— Сольд, убирайся отсюда, — без предисловия заявил он. — Срочно!

Я спрыгнула на пол, накинула на плечи халат. Брат мерил комнату широким шагом, а дыхание его было хриплым и взволнованным.

— Матушка планирует проводить на тебе эксперименты, — выдал он после долгой заминки. — Тебе нужно бежать, понимаешь?

Его вспотевшие руки коснулись моих. Мы так и стояли в тишине: я, словно забывшая, как издавать звуки, и он, нервно облизывающий губы.

— Куда? — только и спросила я.

— Идем!

Он не отпустил моего запястья, и я едва поспевала за его быстрым шагом, пока мы неслись по коридорам засыпающего дома. По пути нам никто не встретился, ни одна живая душа. Брат отворил входную дверь связкой своих ключей, ими же открыл ворота и подтолкнул меня вперед, нетерпеливо озираясь. На дороге стояла бричка для двоих пассажиров.

— Ты ещё поблагодаришь меня, сестренка, — пробормотал братец, впихивая меня туда.

— Здравствуйте, золотце, — услышала я скрипучее. — Поверьте, так будет лучше для всех. С Леневрой я всё обсужу, как и с советом.

А были ли правдой те эксперименты, о которых обмолвился Рейк? Душу терзали сомнения, в грудной клетке поселился страх. От близости господина Розеншаля волосы на затылке шевелились, сердце колотилось испуганно и аритмично. И всё‑таки я благодарила брата за помощь в побеге. Теперь осталось одурачить господина Розеншаля и скрыться в Пограничье.

— Разрешите мне отправить письмо для жениха? — осторожно спросила я, вслушиваясь в мерный цокот лошадиных копыт.

— Разумеется, золотце. Негоже заставлять лорда мучиться незнанием.

Страх чуть отступил. Так, освещаемая золотым светом луны, я и уехала в имение по улице Липовой.

Господин Розеншал лично сопроводил меня до комнаты и, сославшись на неотложное дело — в полночь? — удалился, так и не показав всего дома.

Зато моя новая спальня была совершенна. Выполненная в лиловых тонах, очень нежная и воздушная, полная приятных девичьему сердцу мелочей: зеркальце в серебряной раме, полный шкаф нарядов (между прочим, все будто сшитые на меня), взбитые подушечки на кровати, укрытой шифоновым балдахином.

На туалетном столике были расставлены духи и косметика, лежали расчески и гребни, в ящичке нашлось столько украшений, что моё сердце на секунду дрогнуло. Да, я любила драгоценности, как и почти любая женщина, особенно та, которая была обделена всей этой роскошью. Будь моя воля, я бы увесила уши серьгами, а на пальцы нацепила какое‑нибудь колечко (моего, к слову, размера), но не предназначена ли вся эта красота для другой женщины?

Впрочем, для кого и почему тогда оно идеально подходит мне?

В сердце екнуло. Что если господин Розеншал предусмотрел всё заранее, и сейчас я не освободилась от плена, а добровольно перебралась в другую клетку?

Нет, ерунда, он ведь не видел меня до сегодняшнего дня. И вообще, это я приехала в Янг из‑за него, а не наоборот. Не нужно поддаваться панике. Завтра же опрошу слуг про Дарго, и, возможно, мне повезет найти его или разузнать, где он может находиться. Ну а дальше дело за малым: сбежать от могущественного темного мага и уехать к Траушу..

Полная переживаний, я завалилась спать, а проснулась от ругани, разносящейся с первого этажа.

— Сейчас же пропустите меня! Я — её мать! Вы её выкрали! Подонок!

Ответа я не расслышала, но Леневра Рене (а это была, конечно же, она) продолжила:

— Да как вы смеете говорить мне, мне, верховной советнице, что лучше для моей дочери?!

За окнами давно рассвело, задорное рыжее солнце прочно угнездилось над горизонтом. Я осторожно вышла из спальни и прокралась к лестнице, глянула вниз. Моя матушка носилась по холлу, и воздух вокруг неё искрился от магии. Ход к ступеням преграждал ссутулившийся господин Розеншал, столь спокойный, будто перед ним не бесновался сильнейший колдун воздуха.

— Леневра, успокойтесь. Совет дал мне разрешение на переселение Сольд в мою скромную обитель. Поймите, я помогу ей.

— Все мы знаем, что вы сделаете. — Она ткнула ему пальцем в грудь. — А совет… да они такие же помешанные, как вы! Я не позволю! Только не мою дочь! Не так, только не так!

— Леневра, никто не причинит вашей дочери вред. Она — уникальный экземпляр.

— Нет!

Внезапно она рухнула перед ним, словно подкошенная, и начала задыхаться.

— Леневра, давайте освежимся, вы взвинчены по пустякам. — Темный маг поднял её за подмышки. — Не заставляйте меня применять силу.

Мать вдруг кивнула и пошла вслед за ним к выходу. Я долго стояла, прижимаясь к стене, совершенно не понимая, что произошло. Почему мать хотела забрать меня: из благих побуждений или недовольная потерей игрушки, над которой, как выразился брат, можно ставить опыты? Кому из них, матери или господину Розеншалю, можно доверять?

Думается, никому.

Я рискнула осмотреться. Первое, что бросалось в глаза, — полная пустота, будто трехэтажный особняк вымер. Здесь было чисто и относительно уютно, но не сновала прислуга, не бранилась кухарка. Не было вообще никого и ничего. Но более всего меня пугал запах, сладковатый, как пахла недавняя смерть. Или мне так казалось? Уж больно много тут росло белых лилий, во всех залах и комнатах, коридоре и лестнице, в каждой вазочке стояла веточка. Возможно, всё дело в них.

Я вернулась к себе, но не успела даже расчесаться — в дверях показалась худенькая служанка неопределенного возраста. Лицо её было землистое, а взгляд пустой. В руках она вертела лист бумаги.

— Пройдите завтракать, госпожа. И вот, это вам.

Она скрылась быстрее, чем я успела хотя бы поблагодарить.

«Сей скромный гардероб принадлежит вам, посему выберите любое платье. Также не отказывайте себе в украшениях и любых других мелочах. Вы — дома».

Я заглянула в платяной шкаф, провела ладонью по мягкой ткани. Мне приглянулось платье в пол из синего шелка, лиф которого украшала сапфировая брошь — если уж быть пленницей, то не отказывая себе ни в чем. Волосы уложила в косу, прыснула духами (чуть приторными) на запястья, за ушами и направилась в столовую.

Мой спаситель уже занял место во главе стола из красного дерева. Мне предназначался стул с противоположной стороны, и я с удовольствием заняла его. Куда спокойнее находиться напротив господина Розеншаля, а не подле него. Третьим гостем за завтраком стал Рейк, нервно складывающий салфетку.

— Вы очаровательны, золотце, — господин Розеншал причмокнул губами. — Как вам ваша комната?

Я склонила голову в благодарственном поклоне.

— Она замечательна.

Одобрительный кивок.

— Ваш брат хотел с вами обсудить нечто важное, не так ли?

Рейк скомкал салфетку и отбросил ту в сторону.

— Сольд, я вынужден просить у тебя прощения. — Он встал так резко, что уронил свой стул, но, не обратив на это внимания, подошел ко мне.

— За что? — Я непонимающе хлопала ресницами.

— За всё! — обреченно простонал брат и вдруг упал передо мной на колени. — Сольд! Тогда… три года назад… я продал тебя рабовладельцам.

Господин Розеншал преспокойно намазывал булочку маслом, а брат уткнулся носом в мой живот и разрыдался что маленький. Спина его сотрясалась, сам он безостановочно всхлипывал. Я машинально провела рукой по жирным волосам, напрягла слух.

— Рейк, ты…

— Да, продал! — Он глянул на меня покрасневшими глазами, высморкался в рукав и вновь ткнулся в живот. — Когда тебя выгнали из академии, мама стала проявлять к тебе слишком… много внимания, она читала книги, ездила к лекарям и ученым… она хотела вернуть твои силы и совсем забыла обо мне.

Он слюнявил моё платье, тихонько подвывал. Я словно окаменела. Моя неприступная холодная мать хотела помочь? Быть того не может, разве что ею двигали собственные мотивы.

— Я запросто нашел наемника, даже попросил, чтобы тебя не обижали, — продолжил брат опечаленно. — Мама, конечно, переживала, но я признался ей во всем, и она простила меня. Мы прекрасно жили все эти годы, пока вновь не появилась ты.

Ха! Он попросил не обижать меня. Перед глазами за секунду пронеслось всё то, что творили хозяева: их пальцы, зубы, плети, бичи. Руки до боли сжались в кулаки. Я обещала себе никогда не вспоминать об этом, но не могла — картинки лезли одна за другой.

— Рейк, но почему?.. — сквозь туман в голове спросила я.

— Ты во всём лучше, ты красивая и умная. Мама должна любить меня, понимаешь? Всем будет лучше, если ты исчезнешь, но я больше не желаю тебе смерти. Ты хорошая, Сольд, ты была добра ко мне, считала меня братом. И когда мать заговорила об интересе господина Розеншаля, — он быстро глянул на безмятежного мага, который будто бы и не слышал страстного монолога, — я усмотрел в этом угрозу. Она хотела что‑то сделать с тобой! Она… Сольд, мама завидует тебе. Нет, не завидует — опасается. Ты сильная, можешь стать даже сильнее, чем она. Ты — собирательница. Я тотчас поехал к господину, как же здорово, что живет он так близко от нас, и попросил его защитить тебя.

— Я без промедления согласился, золотце, — хозяин дома улыбнулся.

— Извини меня, — повторил братец глухо.

Легко попросить прощения, но разве я могла простить его? Как стереть из памяти всё то, что было сотворено из‑за эгоизма одного мальчишки, которому казалось, что мать любит его недостаточно крепко? Как легко ему далась эта фраза — будто извинился за испорченный вечер. Он, видите ли, рассказал всё матери — и думать забыл о сестре, сгубленной на Островах.

Да, если бы не рабство, не быть мне невестой Трауша — но в том нет заслуги Рейка.

— Уходи. — Я встала и с сожалением глянула на вымокшую ткань. — Теперь я гостья господина Розеншаля, и тебе не о чем переживать.

— Сольд! — Рейк хотел обнять меня, но я не позволила.

— Иди.

— Ты простила?

— Убирайтесь, молодой человек, — приказал темный маг, подытоживая раскаяние.

— Вашей сестре необходимо время, чтобы прийти в себя и обдумать ваши слова. Она даст знать, когда будет готова.

Скорее всего, никогда. Я готова изображать безразличие, но пустоту, поселившуюся в грудной клетке, было невозможно смыть слезами и расхожими фразами. Я не простила Рейка, но не собиралась мстить ему — иначе бы опустилась до его уровня. Природа и так обделила братца всем тем, что досталось мне в избытке.

Рейк торопливо убрался. Господин Розеншал проводил его веселым взглядом.

— Как подчас интересны людские судьбы, — хмыкнул он. — Возможно, вы слышали нашу утреннюю перебранку с Леневрой Рене?

Я кивнула, пытаясь сосредоточиться на завтраке. Пальцы тряслись как у пропойцы.

— Клянусь богами, она всё поняла, совет предупрежден о нашем договоре. У вас есть вопросы?

Вопросов было столько, что они расползались, лезли, кучковались и никак не складывались в осмысленные предложения.

— Подскажите, все эти платья и драгоценности, что я нашла в спальне, — чьи они?

Господин Розеншал отрезал кусочек омлета, но не отправил в рот, лишь задумчиво осмотрел.

— Не буду лукавить, всё принадлежало моей покойной супруге, но поверьте, она бы не усмотрела в этом ничего плохого, а многие наряды ни разу не носила. Не думаете же вы, что я отдал вам старье?

— Что вы! — Не знаю, почему я так ответила… В воздухе витало что‑то, заставляющее успокаиваться и смотреть на вещи гораздо проще…

Я стряхнула наваждение.

— Просто всему нужен новый хозяин, — со вздохом старика подытожил господин Розеншал. — Ведь если владелец мертв, неужто вещь должна проследовать за ним в могилу?

— Нет. — Я отпила глоток безумно вкусного морса. Хозяин пил чай, его же налил Рейку, но мне почему‑то не предложил иного напитка, кроме морса, а я и не противилась — больно уж он был хорош на вкус.

— Вот и славно. Кстати, я узнавал по поводу вашего сдерживающего ошейника. Ключ от него мне пришлют в ближайшие дни.

Я довольно заулыбалась; ошейник уже не мешал как прежде и не натирал шею, но его присутствие сковывало. Хозяин дома всё понял правильно, улыбнулся в ответ.

— Что ж, приступим к трапезе. Ах да, что касается письма для вашего жениха. Я пошлю личного гонца, поверьте, весточка дойдет в целости и сохранности.

Завтрак прошел в коротких вопросах — ответах, ни один из которых не принес разгадки: что же происходило утром и чего следует опасаться. После господин Розеншал разрешил мне свободно передвигаться по дому и даже спросил, не купить ли мне пряжи или ниток для рукоделия. Какой гостеприимный, а главное — ненавязчивый хозяин. Я старалась не поддаваться ложному обаянию и держалась ровно, но настороженно.

Всё утро я бродила по яблоневому саду. Трогала зеленые плоды, невероятно аппетитные и ароматные, гладила ветки, сгибающиеся под тяжестью яблок. За этим занятием меня и застал господин Розеншал.

— Золотце, — он мотнул головой, точно отгоняя что‑то, — не желаете ли развеяться перед предстоящими опытами, скажем, пройтись по городу?

Слово «опыты» мне совершенно не понравилось. Препарирует он меня, что ли?

— Как пожелаете, господин, — учтиво ответила я.

Более молчаливого спутника, чем господин Розеншал, было трудно представить. Говорил он мало и чаще интересовался, удобно ли мне, не натерли ли туфельки, не холодно ли плечам, не чувствую ли я недомогания. Если честно, меня мутило, и перед глазами сновали мушки, но своему спутнику я ни в чем не призналась. Видимо, заболеваю.

Я передала ему письмо для Трауша, скупое и лишенное эмоций, которое наскоро написала перед прогулкой, и темный маг пообещал этим же вечером направить гонца в Пограничье.

— Скажите, — решилась, когда мы бесцельно бродили по скверу под пристальными взглядами горожан, — какие опыты вы имели в виду?

— Вы готовы? — воодушевился господин Розеншал и похлопал себя по бокам. — Не бойтесь! В соседнем государстве я освоил прекрасную методику для определения типа личности, ибо каждый маг прежде всего человек, и в данный момент мне охота разгадать вас. Вы согласны, золотце?

— Вполне.

Мы свернули на менее оживленную аллею, по обоим краям которой тянулись каштановые деревья. Мне вдруг совсем подурнело, словно на голову надели мешок, через который не проступал ни свет, ни воздух, и пришлось замедлить шаг, чтобы отдышаться. Господин Розеншал с волнением переспросил, в порядке ли я.

— В полном, — заверила, отгоняя тошноту.

— Тогда начните с рассказа о семье. С вашей маменькой и младшим братом я знаком, что же до отца? Только молю, будьте честны и не страшитесь подробностей.

Почему‑то мне захотелось рассказать если не всё, то многое. Признаться, господин Розеншал умел очаровывать — и наверняка не обошлось без колдовства.

Наш отец, добрый, честный и открытый, умер от чахотки, едва мне исполнилось десять. Я запомнила его теплую улыбку и то, как он в пушистые усы насвистывал песенки. Папа водил нас к реке, где мы запускали бумажные кораблики, читал нам истории про королей и королев, выслушивал наши беды — в общем, замещал вечно занятую матушку. Насколько она была великолепна, настолько он — обычен. На любом мероприятии, где появлялась чета Рене, в воздухе витало непонимание: что она в нем нашла?

Если честно, не знаю по сей день. Они разговаривали мало и редко, никогда не сидели в обнимку, мама, казалось, отца и вовсе не замечала, а тот посвятил всего себя нашему с братом воспитанию. И лишь когда он захворал, мама опомнилась: она дневала у его постели, не страшась заболеть, протирала лоб мокрой тряпкой, читала молитвы к богам. Но отец угас за месяц или два.

Помню, мы возвращались с похорон, выслушав сотни соболезнований, и мамино лицо сияло как начищенная монета. Я тогда удивленно спросила, неужели ей совсем не жалко отца, а матушка ответила: «Позже поймешь». И вот, мне двадцать, а я так и не поняла: была ли эта улыбка освобождения от нужды ухаживать за умирающим или радость от того, что папа наконец‑то отмучился?

— Думаю, она благодарила небеса, ведь её возлюбленный супруг отныне обрел покой, — уверенно сказал господин Розеншал, когда мы шагнули к продолговатому озерцу, по глади которого кружили белоснежные лебеди.

Я кивнула, пусть и с сомнением.

— Позвольте теперь расспросить вас о метке на запястье. — Руну точно прожгло огнем. — Вы предназначены лорду теней?

— Да, — не стала скрывать очевидного.

— Знаете, совет особенно смущает тот факт, что вы обручились с враждебной расой. Поверьте, лично я не имею ничего против жителей Пограничья, но архимаги нынче жутко консервативные, и им кажется, все ваши беды исходят именно от союза с тенями. Потому вопрос: было ли ваше желание искренним и основанным на доводах сердца и рассудка?

Я потупила взгляд, не в силах ответить. Нет, мое желание не было ни искренним, ни разумным. Меня вообще никто ни о чем не спрашивал.

Вдруг голову словно окунули в кипяток, виски прокололо тысячей острых игл. Я потеряла равновесие и свалилась прямо к ногам господина Розеншаля, закрывая налившиеся свинцовой тяжестью веки.

Какой странный сон…

Три миниатюрные служанки, лица которых я различала смутно, раздевали меня. Сначала распустили корсаж, стянули рукава. С трудом подняв занемевшее тело, сняли платье через верх. На секунду голова запуталась в юбках. Следом они взялись за волосы и, расчесав их гребнем, уложили прядями на грудь. Было зябко. Я силилась открыть рот, чтобы спросить, что происходит, но губы не слушались.

А потом надо мной склонился господин Розеншал. Пахнуло удушливой сладостью и чем‑то едким.

— Здравствуй, Аврора,сказал он, поцеловав меня в лоб. Его губы, холодные как неживые, оставили мокрый след. — Скоро ты будешь дома.

Костлявый палец провел по моему подбородку, коснулся ключиц. Я моргала и не могла даже мотнуть головой. Язык прирос к нёбу. Липкий страх полз по позвоночнику к затылку.

— Не плачь, золотце. Дай мне капельку своей замечательной крови.

В его пальцах появилась игла. Укол был болезненным, но быстрым.

Вот и всё. — Гэсподин Розеншал вновь склонился к моему лицу. — Спи, Аврора. Звуки стихли, следом размылись краски.

И лишь сладость, вонючая и липкая, витала в воздухе. А со стен комнаты на меня смотрели пустыми глазницами десятки черепов в банках.

Я проснулась поздним вечером, когда солнце уже спряталось за макушками деревьев, и город затих, сморенный усталостью. Волна тошноты подкатила к горлу. Меня рвало желчью прямо на шелковые простыни. Лоб горел, чесались глаза. Я заболевала, и дурманная слабость расползалась по венам и артериям. Ватные ноги подкосились, коснувшись пола. Встать я так и не смогла, лишь запуталась в балдахине и бессильно завалилась на бок.

На прикроватном столике стоял серебряный колокольчик. Не сразу дотянувшись, я позвонила в него, и уже через секунду, будто ждала у дверей, ко мне влетела молоденькая, совсем девочка, служанка. Всё такая же серолицая, безликая как и прочая обслуга господина Розеншаля.

— Госпожа! — она кинулась ко мне, помогла подняться и пересадила в мягкое кресло у окна.

Пока служанка меняла белье, я справлялась с дурнотой. Было так жарко, что ночная рубашка пропотела насквозь. Капли пота стекали по губам. Ещё и удушливый запах лилий, невесть как заполнивших спальню. На подоконнике, столе, у кровати — повсюду были эти цветы.

— Откройте окно, — попросила, сипя.

— Нельзя, вы больны.

Я облизала пересохшие губы. Действительно больна. Как же дурно, и все пальцы свело судорогой.

— Попейте, вам полегчает.

Она налила из кувшина, стоящего на столе, в стакан морс и силой залила напиток в рот. Я захлебывалась и давилась, но выпила больше половины. Сладкий и вкусный, невероятно вкусный, восхитительный, успокаивающий…

— Ложитесь спать.

Служанка перетащила меня обратно в постель и накрыла теплым одеялом. Она оказалась совсем рядом, и я смогла рассмотреть её бледную, почти желтую кожу.

— Вы знаете Дарго? — я схватила её за рукав и спросила, пребывая в полубреду. Она застыла.

— Нет, — ответила после секундной заминки. — Я знаю исключительно господина Розеншаля. Умоляю, засыпайте.

Она собралась уходить.

— Пожалуйста, останься. — Я поднялась на локтях.

Девочка кивнула и присела на самый краешек постели. Легкая как пух, сжавшаяся от испуга, она тряслась мелкой дрожью.

— Как тебя зовут?

— Вейка, — и испуганно заложила за ухо прядку волос.

Она напевала мне колыбельную, а я то падала в дрему, то рывком просыпалась. Хрипела:

— Мне нечем дышать!

— Госпожа, я не могу снять ошейник, — суетилась около меня.

Смерть подходила на расстояние двух шагов и всматривалась в меня, ожидая своего часа. Но я боролась, хваталась за ручку служанки и всхлипывала. За ночь Вейка стала мне родной. К самому рассвету жар спал.

— Разрешите мне пойти, — устало попросила служанка.

Я согласно промычала.

— Как звали жену господина Розеншаля? — спросила, когда Вейка стояла на пороге.

— Аврора. Она была прекрасна. — И девочка добавила, подумав: — Как вы. Ответить я не успела — провалилась в глубокий сон.

Глава 3

Полгода назад.

Кажется, он проигрывал в битве со смертью. Лучшие теневые лекари боролись за жизнь найденыша, но та упорно не желала выкарабкиваться. Спина не заживала, желто — зеленый гной сочился из рваных ран. Не срастались переломанные кости (ей сломали не только руку, но и каждый палец на ней). Она закашливалась, и тогда по губам текла темная, почти черная кровь. А в сознание больше не приходила.

До сумеречного туннеля, который перенес бы отряд с границы прямиком к столице Пограничья, оставалось три полных дня. Лошади, запряженные в повозки, неслись до изнеможения, но опередить время был не в силах даже сам высокий лорд. И его бесила эта беспомощность, незнакомая доселе.

— Мы не сможем ей помочь, — в очередной раз обмолвился личный целитель лорда. — Сынок, я лечил твоих отца и матушку, я засвидетельствовал чудо твоего рождения и был верен тебе от начала до самого конца. Послушай же седого старика, ты не просто поддерживаешь жизнь в мертвеце, ты мучаешь эту девчонку мнимой заботой, пока смерть разъедает её изнутри. Она не выкарабкается.

Трауш отвернулся к оконцу. За тем проносились голые поля, изредка сменяющиеся корявыми деревцами. Ударил кулаком о ладонь.

— Довольно! Разве я плачу вам за разглагольствование?

— Пойми, она — не игрушка, оставь её в покое.

— Нет, — только и ответил он.

На очередном коротком привале Трауш навестил найденыша. Черты её лица опасно заострились как у существа, теряющего нить с миром живых и направляющегося к миру мертвых. На белесых губах застыла кровавая капелька.

— И что? — тихо спросил Трауш. — Ты умрешь? Вот так запросто? Неужели ты сбегала ради того, чтобы не пережить эту ночь? А я, что, зря выставлял себя посмешищем перед этим слизнем, Измаилом, когда забирал тебя? Мы скоро приедем, слышишь?

Не слышала. Она утомилась бороться и приняла свою участь. Обычная девчонка-полукровка, худощавая, неухоженная, сломленная.

Трауш сошел с повозки, но к костру, за которым собрался его отряд во главе с недовольной Мари, не присоединился. Он долго всматривался в даль, где алел закат, прячась за линией горизонта. Вслушивался в монотонную песнь ветра и позвякивание подков на лошадиных копытах.

— Сколько до границы? — спросил у к мирно посапывающего кучера.

Тот мигом проснулся и подобрался.

— Три дня, может, меньше.

Кучер вжал голову в плечи, но, на удивление, Трауш не разозлился, лишь кивнул каким‑то своим мыслям и вновь воротился в повозку, пропахшую травами и зельями. Около найденыша суетился лекарь, а та хрипела и извивалась змеей в, казалось, последней агонии.

Впрочем, так и было.

— Что с ней?!

— Всё, сынок, прощайся, — бросил лекарь, рухнув на единственный стул. — Смерть забирает её в свои чертоги.

Как же так?.. Ведь он — высокий лорд, самый молодой правитель в истории Пограничья, неплохой стратег, воин, не знающий поражения. И что, не смог защитить какую‑то беглянку, которая почти познала свободу, но была поймана в шаге от неё?

Он рыкнул сквозь стиснутые зубы. А в следующую секунду рванул к найденышу и обхватил её ледяную ладонь, переплетая пальцы со своими.

— Ныне и впредь, — начал очень тихо, сам пока не веря в то, что творит, — я, лорд Пограничья, Трауш эр Вир-дэ, клянусь беречь и защищать… — он задумался над титулом найденыша (точнее — над отсутствием того), — … эту девушку от судьбы и врагов, от себя и её самой. Я признаю её себе равной во всем и называю своим продолжением перед богами и тенями, перед сущностью и небытием. Да будет так и только так!

С последним словом туманы, клубящиеся за спиной Трауша, ринулись к нагому телу и оплели его лозами, на миг становясь осязаемыми, прочными как стальные тросы. Они проникали сквозь нос и уши, оседали пеплом на волосах, слетали с ресниц. Затем перебрались внутрь, перестраивая организм, возвращая ему утерянное — жизнь. Найденыш, закованный словно в броню, в туманы, не шевелился, но на щеках заиграл первый румянец. А на ладони лорда проявилась черная руна, которая перетекла по пальцам к девушке и проявилась на синеватобледной коже алым. Боги приняли таинство и засвидетельствовали его.

Личный лекарь сидел, открыв рот, глупо моргая, похожий на великовозрастного мальчонку, завидевшего нечто невероятное. Он даже не пытался заговорить, и Трауш вышел, бросив напоследок:

— Позаботьтесь о ней.

Его народ почувствовал свершение великого обряда, и, когда Трауш спустился со ступени, подданные упали перед ним на колени.

— Поздравляем, высокий лорд, — в голос пропел отряд, а в глазах читалось всеобщее недоумение.

Трауш ухмыльнулся. Было бы с чем.

На коленях не стояла одна Мари. Она подбежала и тряхнула друга за плечи.

— Ты сумасшедший?!

— Хранители давно просили меня остепениться, — рассмеялся лорд. — Когда Сиена очнется, передай ей привет от меня.

Что значит: передай?! — возмутилась Мари.

— То, что охранять мою будущую супругу будешь ты. Это не просьба, но приказ лорда. Ясно?

Ведьма обреченно кивнула и, гордо вздернув подбородок, направилась к повозке, у которой сейчас столпился весь отряд. Конечно, каждый хотел лично увидеть ту, с которой обручился высокий лорд Теней.

А Трауш чувствовал, как над ним сгущаются тучи.

Новость облетела Пограничье со скоростью ветра ещё до того, как отряд прошел через сумеречный туннель. И целая страна замерла в ожидании чего‑то неминуемого. Где это видано: высокий лорд выбрал в жены человеческую (пусть формально она и полукровка) девку. Ему сватали многих невест чистейшей теневой крови, ранимых и бесшабашных, невинных и опытных, мудрых и по — женски глупых, а он предпочел им всем обыкновенную человечку.

Познакомиться с невестой до приезда в родовое поместье Трауш не сумел. Остаток путешествия она провела без сознания, но, несомненно, чувствовала себя куда лучше, нежели прежде. Лекари признали, что, возможно, следующий месяц девушка будет приходить в себя: организм перестраивался, принимал в себя теневую сущность. Она жила, но пребывала меж миром теней и реальности.

К слову, никто из подданных Трауша о произошедшем не заговаривал, даже Мари — все то ли боялись гнева лорда, то ли не могли подобрать нужных слов.

Дом, такой знакомый и родной, встретил непривычным безмолвием. В глазах слуг застыл немой вопрос, а ответа у Трауша не имелось. Он приказал поместить невесту в светлой мансарде с видом на горы, а сам засел в кабинете, зарываясь с головой в государственные проблемы.

Хранители прибыли всем составом к окончанию того же дня. Четверо мужчин разной наружности, но одинакового склада ума: решительные и чем‑то жестокие, своенравные гении, единственные на миллион. Служанка проводила их к лорду, и тот радушно развел руками, призывая рассаживаться за круглым столом кабинета. Разговор предстоял не из приятных.

— До нас дошли слухи… — первым заговорил хранитель покоя, отвечающий за безопасность страны.

— Это не слухи, — оборвал Трауш, выставляя ладонь в призыве к тишине. — Я выбрал ту, с которой собираюсь прожить долгую и счастливую жизнь.

Его ерничество не осталось незамеченным — поморщились все без исключения. Хранитель казны, пухлый и потный (самый неприятный из четверки), стукнул кулаком по столу.

— Лорд, вас околдовала человеческая девка?!

— Думается, она — помесок, — поправил Трауш.

— Постой, ты даже не знаешь её кровей? — бесстрастно спросил Второй после лорда, и его огорченный взгляд сказал куда больше, нежели любые слова.

Не было смысла уверять, будто всему виной внеземная любовь. Трауш сам не до конца понимал, зачем он поступил именно так. Мало ли гибнет рабынь на улицах Островов, но почему‑то именно эта черноволосая девчонка с огромными глазищами вызвала желание забрать её с собой. И не только забрать, но и подарить ей жизнь. Что же им руководило?..

Да бесы его разберут! Нежелание проигрывать смерти, не иначе.

— Я привел её в числе обменянных людей, она бывшая рабыня, и она умирала, когда наши дороги пересеклись. Но ритуал позволил ей жить. И да, предопределяя возможную просьбу: нынче моя нареченная оправляется, потому ваше с ней знакомство придется отложить.

Четыре голоса разорвали на миг возникшую тишину. Трауш про себя досчитал до десяти и отрезал:

— Прекратите.

Советники замолчали, подчиняясь приказу.

— Ещё вопросы?

— Также мне стало известно, что на вас напали по дороге на Острова, — хранитель покоя поджал губы.

— Было дело, — безмятежно отмахнулся Трауш. — Скорее не напали, а так, поигрались оружием.

— Атаковать правителя, приехавшего с визитом вежливости! Неведомо! С людьми нужно разорвать любые отношения и объявить им войну, а не тащить сюда их женщин, — рыкнул хранитель магии, он же первый жрец государства.

— Нам незачем воевать с той расой, что изначально слабее нас, — поспорил Второй после лорда. — К чему волку бороться с дворнягой? Тем самым мы лишь унизим свое достоинство. Не впадайте в крайности, господин Ретте.

Хранитель магии поморщился как от зубной боли.

— Вы становитесь слишком мягкотелым, младший лорд. Не идите по стопам брата, помните, ваш отец был великим завоевателем, а не тряпкой, готовой развалить страну ради связи с сомнительной женщиной.

С этими словами он, громко отодвинув стул, встал из‑за стола и вышел, не попрощавшись. Хранители казны и покоя последовали за ним, впрочем, напоследок склонившись в церемониальном поклоне. В кабинете остался лишь Второй после лорда, сверлящий Трауша гневным взглядом.

— Ты — чокнутый придурок!

Лорд Пограничья отвернулся к занавешенному плотными гардинами окну.

— Прекрати, Шур.

— Прекратить что?!

Бросок. Второй после лорда оказался за спиной и приставил к горлу Трауша кинжал, но тот не стал отстраняться, выжидал, вслушиваясь в частое дыхание Шура. Капелька крови стекла по шее к вороту рубашки.

— Мы оба знаем, ты не рискнешь ударить меня.

— Ударить — нет. Но отныне я снимаю с себя всякие полномочия. Прощай, братец. Надеюсь, дырка человеческой девки того стоит.

Шур брезгливо сплюнул на пол. Младший сын высокого лорда, с детства задвинутый на задние ряды, ушел, хлопнув дверью. Что ж, эти его слова неминуемо бы прозвучали не сейчас, так позже. Трауш во всем был лучше его: в ратном искусстве, в управлении туманами, в подчинении сознания, в обаянии. Даже внешность ему досталась отцовская, мужественная, точно высеченная из камня: черты резкие, губы тонкие, пепельные глаза и широкие плечи. Шур, любимый сын матери, унаследовал её мягкие черты. Он рос болезненным ребенком, тощим и хилым, а в подростковом возрасте испортился и характер: ребенок был груб, плутоват и вечно раздражен. Отец славил богов, что правление унаследует старший сын, а не «маленький нытик», как он называл Шура. Второй после лорда давно завидовал брату и вот, наконец, нашел причину уйти.

Трауш ухмыльнулся, стер с кожи кровавую каплю и внимательно осмотрел её, будто кровь могла что‑то рассказать.

До рассвета он просидел за бумагами и неотложными делами, которых скопилось до безобразия много. И уже перед самым сном, когда первые лучи солнца коснулись продрогшего за ночь дома, посетил свою невесту.

Она спала, разметав волосы по подушкам. Румяная и свежая, будто выписанная кистью мастера. Тень от ресниц ложилась на щеки, рот чуть приоткрылся, но не вульгарно, а как‑то очень… правильно.

Трауш задумчиво осмотрел девушку, ставшую по праву его собственностью. Смешно, обычно рабов покупают, а не дарят им целый мир: деньги, величие, возможности. Она — его продолжение во всем, даже в правлении страной. Если с Траушем что‑то произойдет — на неё ляжет ответственность за Пограничье. Справится ли она с нею?

И вообще, должна ли теперь измениться жизнь Трауша? Отец говорил, что правитель, совершивший обряд, должен быть верен своей супруге; сам он ни разу не запятнал себя позорными связями, и пускай отношения с матерью у них были холодные, но отец принадлежал всецело ей.

Ну, то отец…

А он завтра же пригласит ту стройную танцовщицу, что еженедельно развлекала его последние полгода. Она ни на что не претендовала и каждый раз вела себя так, словно повторения могло и не случиться — отдавалась до последней капли.

Лорд размял затекшие плечи и развернулся на пятках. И уже на пороге сказал, обращаясь к дверному проходу:

— Добрых снов, найденыш.

Глава 4

Сон оборвался на полутоне. Вот я бежала босиком по чаще, и колючие ветви лупили по обнаженной спине… и всё. Знакомая комната да кровать под балдахином. В костях ломило остатками болезни, и я, с оханьем поднявшись, наклонилась влево — вправо, хрустя позвонками.

Проходя мимо туалетного столика, глянула на себя в зеркало. В отражении появилась отдаленно знакомая мне светловолосая женщина с впалыми щеками, на которых цвели веснушки. Недоверчиво дотронулась до светлой пряди, провела по ней — отражение повторило это движение. Боги, что произошло?! Кто перекрасил мои волосы, что случилось с кожей?!

Нельзя поддаваться панике. Нет — нет — нет!

Я ринулась к двери — заперто; заметалась как сумасшедшая по комнате. Отодвинула гардины — окно было заколочено с внешней стороны досками. К непониманию добавился ужас, зажавший сердце в тисках.

На столе нашлась записка.

«Аврора, золотце, оденься в то, что тебе приглянется. Скоро свидимся».

Какая, к бесам, Аврора?! Кто она?!

Я вернулась к зеркалу и принялась с остервенением оттирать веснушки, но те словно въелись в кожу. В конце концов, я расцарапала лицо до кровавых полос, а они никуда не делись. Хуже того, пятна «украшали» и тело: несимпатичные, рыжие, словно намалеванные второпях.

— Помогите, — ревела я, молотя кулаками по двери. В ответ пронзительная тишина. Я отбила плечо, пока билась, силясь выломать створку. Изранила пальцы, всадила занозы — но не продвинулась ровным счетом ни на шаг.

Полезла по ящикам и полкам, чтобы найти хоть что‑то для защиты. Нижнее белье (определенно не принадлежащее мне), множество платьев с чужого плеча, рубашек, ботинок. Даже внешность чужая. Кто я?

Ответ пришел не сразу: жену господина Розеншаля звали Авророй, и она умерла. Неужели он решил воссоздать её во мне?..

Иттан говорил что‑то про обескровленную служанку — неудавшийся эксперимент? По спине покатились мурашки. Куда я вляпалась!

Не было ни вешалок, ни даже стакана, чтобы разбить его на осколки. Я, совершенно беззащитная, в комнате, полной одежды Авроры, в ожидании её супруга, с ошейником на шее, блокирующем магию, которой у меня и так нет!

Я метнулась к обувному ящику и достала туфли на неприлично высоком каблуке. Сойдет как средство обороны. Так, что дальше?

Взгляд упал на кровать, которую я попыталась пододвинуть к двери, но не смогла сместить ни на сантиметр. А вот стол легко поддался и был перевернут так, чтобы помешать войти внутрь — минутная отсрочка, но и она сгодится. Сама я переодеваться не стала, как и обуваться, но туфлю держала за спиной, готовая, если придется, даже убивать.

Нестерпимо болели кровоточащая кожа лица и пальцы, утыканные занозами. Я сидела на кровати, отсчитывая удары сердца.

В двери заворочался ключ. Ещё секунда, и стол, так тщательно пододвигаемый мною, отлетел к стене. По телу пробежала волна магического воздействия. Я почувствовала, как пальцы теряют чувствительность, как немеет язык. Завалилась на бок, неспособная ни заговорить, ни даже приподняться.

— Здравствуй, золотце. — В голосе, полном нежности, звучала ирония.

Из глаз покатились злые слезы.

— Я тоже рад тебя видеть, — сказал господин Розеншал. — Моя умная девочка решила обороняться. Какого ты мнения обо мне? Я никогда не обижу тебя, золотце. Раздевай её.

Последнее относилось к Вейке. Я скорее поняла, чем почувствовала, как цепкие ручонки стаскивают с меня ночную рубашку. Вейка развела мои руки в стороны, ноги свела вместе. Я мычала нечто невразумительное, но служанка не слышала — или делала вид, что не слышит.

Как в том сне, я лежала голая, и надо мной склонился господин Розеншал. Старческие пальцы, сухие и шершавые, гладили кожу, покрывшуюся мурашками, водили под грудью, трогали ключицы. От темного мага несло удушливой сладостью.

— Ты потрясающе красива, Аврора. Совсем как раньше. Не хватает одной маленькой детали. В тебе должна бурлить магия, чтобы всё прошло успешно.

Я не поняла, как именно он снял ошейник, но тот перестал сдавливать шею. Дышать стало на порядок легче. Господин Розеншал тронул мои губы и зачем‑то раздвинул их.

— Вейка, давай.

В его руке появилась склянка с жидкостью, которую он бережно, стараясь не пролить ни капли, начал заливать мне в рот. Снадобье напоминало тот самый морс, разве что куда слаще, ярче. Я давилась, морс выливался обратно, но что‑то пришлось сглотнуть.

— Замечательно подавляет волю, — бормотал господин Розеншал себе под нос. — Пока ты не совсем Аврора, золотце, и могла бы сопротивляться, а я не желаю причинять тебе боль. Совсем скоро… ритуал увенчается успехом…

Так вот почему я была такой доверчивой дурехой и радостно рассказывала господину Розеншалю всю свою подноготную — его «морс» дурманил сознание, как, думаю, и лилии, расставленные повсюду. Меня и сейчас накрыло пуховым одеялом спокойствие. Всё хорошо, опасаться нечего, господин Розеншал знает, что делает. Я в надежных руках.

Нет! Сольд, опомнись! Что за ерунду ты несешь?!

Темный маг заговорил на ломаном языке, незнакомом и пугающем. Чернокнижное заклятие пахло затхлой водой.

Первая судорога коснулась позвоночника. Мне точно переломали спину и вправили её обратно. Жидкость выжигала изнутри дыры. Кожа плавилась. Я выгнулась дугой. Носом пошла кровь — я не видела, но слизала с губ соль.

— Тело пока не готово принять дух, но всему своё время, — восхищенно твердил господин Розеншал, касаясь моего лба. — Не зря это теневое отродье пометило тебя руной, ибо в тебе, золотце, есть что‑то, неподвластное взгляду. Ты гораздо глубже, выносливее. Ты способна выдержать всё. Если тело откроется для передачи, я смогу впустить туда… Продолжим!

Он отвернулся, потребовал у Вейки нож. В моей голове смешались слова и мысли, звуки, голоса. А потом появилась магия. Шелковой нитью она сплела Вейку и меня. Окрепшие туманы (как же я по ним скучала!) потянули за нить аккуратно, чтобы господин Розеншал не почувствовал ничего необычного. Он был занят тем, что обтирал лезвие ножа.

Канал ширился, позволяя погрузиться в него. Девочка слабела, сама не догадываясь, почему. Туманы чернели. Я наполнялась до краев.

«Ты можешь её опустошить», — мелькнуло в голове боязливое.

Да и бесы с ней! В вопросах выживания благородство отошло на второй план.

Последний кусок энергии ворвался в меня ледяным вихрем. Вейка страдальчески застонала, и господин Розеншал обратил свое внимание к посеревшей девушке.

Вдох. Туманы сдернули с моего тела магические оковы. Я пошевелила пальцами — двигаются!

— Не сопротивляйся, золотце. — Господин Розеншал с ножом наготове вновь появился у моего лица. Я напряглась, готовая вскочить и понестись, куда глаза глядят. Далеко ли? Плевать!

— Я не ваша Аврора!

— Пока — нет, — легко согласился он. — Но твое тело уже готовится принять её душу, а твое лицо — её копия. Признай, моя супруга — истинная красавица. Кроме того, она — величайшая колдунья. Огромная честь стать ею.

В его глазах появилось нечто мечтательно — похотливое, от чего меня затошнило.

— Ваша супруга умерла! — Я всё‑таки встала, а господин Розеншал не стал нападать или плести новое заклинание. Лишь наблюдал с величайшим интересом.

— Давай же закончим ритуал. Посмотри, зелье действует.

Я и сама видела, как пульсируют под кожей вены, как наливаются синевой. Они проступали сквозь тонкую кожу.

— Твое тело такое восприимчивое, просто изумительно!

Ещё бы, ведь полгода назад, когда я умирала, клетки тела тоже перестраивались, принимая в себя магию Пограничья. Им не привыкать.

— Позволь мне быть с тобой, золотце. Я бы использовал твой потенциал, развил его. Аврора…

— Никакая я не Аврора! — пронзительно вскричала я.

Энергия, украденная у Вейки, вырвалась из‑под контроля, туманы приняли её в себя и мощным ударом сразили господина Розеншаля. Тот упал, прижатый волной, ударился об угол кровати, хохоча в голос.

— Поразительно! Великолепно, невероятно! Золотце, ты — само совершенство.

Туманные змеи сдавили его шею. Господин Розеншал захрипел, но огонь безумия из глаз не пропадал. По затылку стекала кровь. Он пытался подняться, но туманы держали крепко.

Я могла бы задушить его и потратить на это весь резерв. Нельзя. Нужно экономить.

Тогда я побежала. Откидывая в сторону туманами всё то, что могло помешать: вещи, напольные вазы, служанок, забившихся по углам. Истинной силой распахнула входную дверь и очутилась в ночной тьме, укутанной молочными тучами. Я бежала, не разбирая дороги, не жалея босых ног. Неслась сквозь дворы и проулки. В боку нестерпимо кололо, а на языке горчила кровь, но даже это не могло остановить бег. Я ощущала за спиной присутствие, липкое и пахнущее морсом.

В жизни не притронусь к этому напитку!

Если бы я знала, где поселилась та янми с корабля, Линель, ломанулась бы к ней, но сейчас, совсем одна, голая и без единой монеты, я была способна лишь передвигаться. Ноги кровоточили, и сердце колотилось у горла. Ужас сковывал, мешая сосредоточиться, дезориентируя. Казалось, за поворотом скрывается господин Розеншал, готовый схватить меня в охапку и отнести обратно, чтобы воссоздать погибшую жену.

Нет. Нет. Нет!

Силы оставили тело. Я выдохлась и чуть не рухнула навзничь, но справилась с собой, залезла в канаву с нечистотами и вслушивалась в ночную тишину, изредка прерываемую жужжанием навозных мух. Так и лежала незнамо сколько, неспособная вылезти.

Шаги появились словно из ниоткуда. Кто‑то неторопливо приближался — враг или случайный прохожий? Я затаила дыхание, отсчитывая шаги. Один, два, три. Губы твердили как молитву: «Пройди мимо, прошу же тебя, пройди мимо».

Вот он двигался вдалеке, а вот оказался совсем рядом. Сомнений не осталось — пришел за мной. Я попыталась рвануть, но поскользнулась и ничком рухнула в помои.

Смех ударил по ушам.

— Вылезай, крыса! — Некто потянул меня за волосы.

От боли перед глазами посыпались искры. Я пала перед мужчиной на колени и долго созерцала начищенные ботинки, блестящие в свете луны. Смотреть в глаза своему мучителю не хватило смелости, лучше так.

— Недалеко ты убежала, золотце, — последнее слово мужчина сказал с насмешкой, поднял мой подбородок и сильно сдавил его пальцами, оставляя синяки. — Разбила несчастному господину Розеншалю голову, а теперь валяешься по уши в дерьме.

Его хохот заставлял сердце колотиться в утроенном ритме. Наконец, я рискнула поднять взгляд. Чуть узковатые глаза, пухлые губы, серьга в правом ухе и шрам, пересекающий левую бровь.

— Дарго…

— Откуда ты… — озлобленно начал он, а закончил с ноткой узнавания: — Сольд?! Так мы и встретились.

В любом городе есть харчевня, в которой можно найти абсолютно всё: от сексуального раба до запрещенных к употреблению трав. В таких местах нанимают беспринципных убийц и платят женщинам, чьи язвы покрывают уголки губ, чтобы те исполнили самые извращенные прихоти. Здесь всем безразличны внешность и раса, никого не волнует прошлое или настоящее. Именно в такой харчевне и затерялась странная парочка: наемник и его обнаженная жертва.

Я, одетая в рубашку Дарго, отпивалась грушевым сидром, но дрожь не унималась. Тот, кого я искала целый месяц, сидел напротив и задавал вопрос за вопросом: откуда, как, почему.

— Я думал, ты умерла, — обвинил с грустью. — Ещё корил себя, что разрешил сбежать. Думал, помогаю девчонке, а в итоге… Когда видел, как они тебя… втроем… как кости ломали… хотел накинуться на них и загрызть! А когда почти смирился с твоей смертью, явилась ты, живая.

— И невредимая, — хмыкнула я, рассматривая вздутые вены. — Скажи, я навсегда останусь… ею?

— Авророй? — Дарго покачал головой. — Нет, у снадобья временное действие — изобретение страдающего муженька, чтобы его супруга оставалась с ним хотя бы так. Неделя максимум, и ты станешь прежней.

И на этом спасибо. Я потерла запекшиеся царапины.

— Зачем ты уехала от своего лорда? — спросил с укоризной.

— Не поверишь, — я поводила пальцем по немытой кружке, — за тобой. Обещала ведь освободить, вот и поехала, как смогла. Ну а как ты очутился на побегушках у Розеншаля?

— Он приехал за очередной рабыней и увидел меня, ну и выкупил. Дескать, ему давно требовался помощник, а во мне он увидел себя в молодости. Так я и стал его личным наемником. Извини, но распространяться о заданиях не стану — аппетит пропадет.

Аппетита не было и в помине — сидром‑то давилась только для того, чтобы смыть переживания и увязнуть в болотистом безразличии ко всему. Но задавать лишних вопросов не стала — и правда, незачем.

— Кто такая эта Аврора?

Алкоголь лупил по сознанию, перед глазами начало двоиться. Я подавила приступ тошноты.

— Один из самых могущественных архимагов — стихийников, — на начале фразы я подавилась, — а по совместительству любимая женушка темного ученого. И померла она, как понимаю, во время одного из их опытов. Плоть сгнила, а вот душу он заключил в какой‑то сосуд, бес его разберет, в какой. С тех пор искал тело, способное принять чужой дух. Как понимаешь, безуспешно. Ах да, ещё одна любопытная деталь. Совет дал добро на её воскрешение любой ценой.

Да, даже ценой жизни собирательницы — невесты лорда Пограничья. Вот почему бесновалась матушка: она знала, какая участь уготована её дочери. Неужели Леневра испытывает ко мне какое‑то материнское сочувствие? Поразительно!

Мы помолчали. И в момент этой долгой паузы к нам, икая, подошел рынди, массивный и светловолосый, похожий на гору мускулов и мышц. Мы думали — ошибся столом, но он послал мне воздушный поцелуй.

— Красотка, продаешься?

Вот так вкусы! От растерянности я не нашлась, что ответить. Его заинтересовала особа, до костей пропахшая помоями, с расцарапанным лицом и грязевыми потеками по коже (я их, конечно, оттерла салфеткой, но не до конца)?!

Желваки на скулах Дарго затвердели.

— Отошел, — приказал он, упирая ладони в стол.

— Брат, да ты обожди. — Рынди подмигнул голубым глазом. — Я с нашей сестричкой ласково хочу, по — нормальному, чего в бой‑то рвешься?

Тяжелая рука тронула моё плечо. Я поежилась. Мгновение, и рука была заведена рынди за спину, а острие кинжала, вытащенного Дарго из голени сапога, упиралось в мощное горло.

— Никакой я тебе не брат, северянин, — доходчиво пояснил он, — а подруга моя — не сестра. Пошел вон.

Пусти, тварь! — Дарго, выполнив требование, брезгливо отер кинжал о штаны. — Ты себе врага нажил, понял? А девчонку твою моё племя отымеет по очереди, — зло пообещал рынди, потирая шею, и ушел, рыча что‑то себе под нос.

Дарго смотрел ему вслед, но больше не атаковал. Мы и так потревожили тишину зала: половина сидящих сложила руки на оружии, вторая просто напряглась, а хозяин трактира, не особо мелочась, достал из‑под стойки арбалет и показательно поигрывал им.

— Простите, господа! — Дарго ослепительно улыбнулся. — Не отвлекайтесь на нас. — Он сел на скамью и вновь обратился ко мне: — Какие твои дальнейшие планы, Сольд?

Зябко повела плечами.

— Бежать.

— В Пограничье? — полюбопытствовал с толикой осуждения.

— Почему бы и нет. Ты сам говоришь, на стороне Розеншаля совет. За мной будут охотиться, а в тех краях я под защитой теней, и никакой темный маг не сможет меня достать. Не развяжут же они войну из‑за моего побега?

— Могли бы, но не станут — вряд ли король осведомлен об их экспериментах с телами живых существ. А если тебя объявят беглой преступницей, то всплывут и эти подробности тоже. — Он призадумался. — Твой лорд богат?

— Разумеется.

В глазах Дарго мелькнул хищный огонек.

— Как ты думаешь, он заплатит одинокому наемнику, доставившему его невесту в целости и сохранности? Пойми, мне теперь деваться некуда, не возвращаться же к Розеншалю со словами: «Извини, парень, она слиняла». Ну а так всем хорошо: вы мне компенсируете потерю работодателя, я тебя довезу до лорда, а он наконец‑то женится.

В какой‑то степени эти слова были неприятны. Звучало так, будто Дарго оценивал меня как товар — и мне повезло, что оценил высоко. Но с другой стороны, денег мне не жалко, а домой — ох, я назвала Пограничье домом! — хочется, так почему бы не заплатить тому, кому доверяешь хотя бы отчасти?

Кивок вышел неуверенный, но наемнику его хватило.

— По рукам! — осклабился Дарго, одним махом допивая содержимое пивной кружки. — Тебя бы приодеть да отмыть, а завтра с утра отправимся в долгий путь. А! — он вдруг подобрался, вспоминая о чем‑то. — Не против заглянуть по пути в одну деревушку?

— Нет.

— Вот и чудненько.

Дарго поднялся и помог встать мне. Мы вышли на сонную рассветную улицу и долго петляли по темным переулкам, стараясь оставаться незамеченными. Ноги обдувал ледяной ветер, мурашки бежали по позвоночнику. За каждым углом мне чудился знакомый силуэт и голос, твердящий «Золотце».

Окольными путями мы дошли до постоялого двора под названием «Загнанная лошадь», да тот так и выглядел: упадочно и гадко. Полный дешевых девиц, готовых за монету на всё, что угодно, с пьяными глазами, он просто провонял похотью и пороком. К слову, Дарго присмотрел одну коротковолосую брюнетку и, не смущаясь, шлепнул её по упругому заду.

— Дождешься меня, детка?

Та, облизав губы, кивнула.

— И что? — поразилась я, осматриваясь. — Ты оставишь меня здесь одну?

Дарго на секунду задумался.

— Уж не предполагала ли ты, дорогуша, что за деньги, заплаченные твоим муженьком, да и то, не факт, что он что‑то мне заплатит, я буду носиться с тобой как с писаной торбой? — Дарго прыснул и снова стал прежним. — Не переживай, Сольд, я разведаю обстановку и вернусь. Отдохни.

Он снял комнатушку на втором этаже и приказал никуда не уходить без него, а сам, вероятно, пошел отлавливать свою детку.

В комнате, кроме постели, нашлась ванна, что приятно удивило и даже порадовало. Я набрала воды, согретой магическим амулетом, и без сил упала внутрь чана, покачиваясь на волнах спокойствия. После долго смывала с себя запахи нечистот и лежала, пытаясь вызвать туманы. Те не слушались меня, они были где‑то рядом, совсем близко, но, точно напуганные кошки, жались по углам.

— Простите, — шептала я, ловя их пальцами. — Я не бросала вас…

Нет, они не подчинялись.

Стоит ли говорить, что когда я уснула в горячей воде, то мне снилась пустота, темная до слепоты?

Мир теней оставил меня, и я не понимала: почему?

Глава 5

Четыре месяца назад.

Прошло два долгих месяца, но Сиена так и не оклемалась. Врачи разводили руками: тело в порядке, но сознание почему‑то не возвращается; наверное, совсем затерялась в сумраке меж мирами.

Всё это время Трауш жил в столице, сам не зная, зачем туда уехал. Наверное, чтобы в один день не возникло неловкой паузы, когда найденыш вышел бы в столовую, а там бы обнаружился будущий муж, попивающий кофе. О чем бы они заговорили, как бы он объяснил причины своего поступка? Всему виной интуиция? Не захотел проигрывать старухе — смерти? С каждым днем Траушу всё больше одолевали сомнения. Плевать он хотел на мнение хранителей или Мари, на резонанс, вызванный в обществе, но зачем ему девчонка, которую он видел лишь единожды? Готов ли он прожить с ней вечность, готова ли она стать покладистой супругой?

— По результатам осмотра вынужден сообщить, — день за днем бубнил личный лекарь, — что после пережитого на Островах с высокой долей вероятности ваша… невеста, — на этом слове он всегда запинался, — окончательно и бесповоротна бесплодна.

— И ладно, — скучающе отвечал Трауш.

В женщинах, готовых выносить высокому лорду ребенка, недостатка не было. Да любая сочла бы за честь стать матерью наследнику престола если не по имени, то по крови. А вот к найденышу Трауш относился с брезгливостью — неизвестно, в чьих объятиях она побывала и какими способами ублажала своих господ. Хвала богам, что не ей продолжать славный род Вир-дэ.

Лорд допоздна засиживался за работой, проводил десятки совещаний в день, решал вопросы от глобальных до пустяковых, только бы не оставаться наедине с самим собой. Без помощника оказалось сложно — Шур брал на себя многие вещи, ставшие неожиданностью для Трауша. Например, на него легло высшее правосудие, и теперь еженедельно Трауш проводил в суде два или три часа, за которые пытался разрешить спорные дела: от кровной вражды до зверских убийств сыном одного из благородных домов.

Он как раз читал показания свидетелей по этому делу, когда дверь в кабинет распахнулась. На пороге появилась Мари в элегантном платье с высоким воротником и широкими рукавами.

— Жрецы ощутили возмущение в силе, — она без приветствия прошла вглубь помещения и отодвинула тяжелые портьеры.

Трауш поморщился от ударившего по глазам света.

— Что‑то серьезное?

Ведьма нагло отпила вина из бокала, стоящего на крае стола, и заговорила:

— Сегодня с утра был особо мощный выброс магической энергии, не относящийся к теням. Что‑то темное и явно людского происхождения. — Она скривилась, с недавних пор слово «человек» вызывало в Мари исключительно гнев. — Жрецы нашли место колебания, но причин понять не могут. Наши хинэ в бешенстве, не подпускают к себе загонщиков, грызут друг другу глотки. Там мы рискуем остаться без войска…

Трауш прикрыл веки, тщетно пытаясь сосредоточиться на проблеме. Но мысли прыгали как блохи, и какая‑то важная всё ускакивала.

— Хинэ надо рассадить по отдельным клеткам, — приказал он, поднимаясь. — Неважно, сколько загонщиков при этом пострадают, мы найдем новых. Но чтобы вырастить других тварей, понадобятся десятилетия. Пообещай каждому, согласному добровольно пойти к хинэ, полкило золота. Думаю, многие согласятся.

— Трауш дошел до окна и с неприязнью глянул на пышущую весной улицу, зеленую и цветущую. — Насчет выброса — пусть жрецы укажут примерное место колебания, я разберусь с этим сам.

Туманы за спиной взметнулись к потолку, готовые исследовать, находить, отлавливать и, если понадобится, уничтожать.

— Слушаюсь. — Мари встала по левое плечо и зажгла на кончиках пальцев огонек.

— Шу, прошу, поговори со мной. — Она, бросив огонек к ногам, где тот растаял, положила руку на руку лорда, — Меня беспокоит эта рабыня. Пойми, наши враги, как внешние, так и внутренние, могут воспользоваться твоей слабостью. Задумайся, способен ли ты отразить удар, защищая эту девушку? Она — та, ради которой можно умереть самому и обречь на гибель соратников?

Ведьма будто знала, когда спрашивать — когда самого Трауш рвало надвое от непонимания.

— В любом случае, обряд совершен, — отрезал он. — Мы скрепим свою связь браком, и всё.

— Ты прав, обряд обручения совершен, — она усмехнулась. — Но совсем необязательно жениться на человечке, мало ли что может приключиться, пока она лежит без чувств. — Мари побарабанила пальцами по подоконнику.

— Ты предлагаешь убить её? — Трауш сузил глаза, изучая боевую подругу, но та взгляд выдержала.

— Нет! Просто заставить… заснуть куда более крепким сном. Я приготовлю зелье, благодаря которому твоя невеста застрянет в сумеречном мире. Руны спадут, а ты сможешь взять в жены любую другую женщину. И тогда мы разбудим твою рабыню, дадим ей денег, бриллиантов, что угодно, раз уж она дорога тебе, и отпустим на все четыре стороны.

— Признайся, Мари, ты предусмотрела даже то, на ком я спешно женюсь? — Трауш ухмыльнулся, заранее предугадав ответ.

Да, — ничуть не оскорбилась Мари, — это я. Шу, задумайся: кто не будет для тебя обузой, а напротив, станет поддержкой во всём и всегда? Кого можно назвать равной, кто не предаст и не обманет? Кто вытаскивал твою задницу из таких передряг, из каких обычно не выбираются? Кто был твоей первой женщиной, Шу?

— Она притворно вздохнула и ударила ладошкой ему по груди. — После всего произошедшего между нами ты просто обязан сделать леди меня, а не эту человечку! Я лучше её!

Раздражение брало верх над Траушем. Никогда раньше Мари не опускалась до напоминания об их отношениях, но сейчас он явственно чувствовал укор и прямое требование.

— Брось, — от ведьмы не укрылось его недовольство, — я всего лишь шучу. Но подумай над моим предложением, и ты избавишься от обузы, пошатнувшей твое величие. — Она водила пальчикам по пуговице на рубашке лорда. — О каком правителе может идти речь, когда он женат на…

— Замолчи, — разъярился Трауш, скидывая ладонь, — и перестань оспаривать мои решения.

— Как скажешь. — Мари закатила глаза цвета шоколада. — Пойду, доложу о твоем приказе.

Она шмыгнула к выходу как мышка, точно и не носила высоких каблуков. Трауш бессильно опустил голову. Бесы! За два месяца разве что последний трус не усомнился во вкусе лорда и не посчитал своим долгом оповестить того об ошибочности выбора. Какая им, в самом деле, разница, кто взойдет на престол?!

Трауш вспомнил матушку, нежную, но хваткую, начитанную красавицу, которая сводила с ума всех мужчин страны. Ей слагали песни и поэмы, ради неё бились на дуэлях. Она виртуозно играла на фортепиано, и после смерти леди Мариссы Трауш не подпускал к инструменту никого, дабы не опошлить память о матери чьей‑то несуразной игрой.

Смерть отца на поле битвы встретили с должным почтением, но по леди Вир-дэ горевали. Матушка заменила супруга в государственных делах и управляла страной без малого десять лет, за которые объединила враждующие земли и наладила множество торговых связей. Она была достойна именоваться леди Теней, равной своему мужу. Когда она погибла, отравленная ядом, рыдала вся страна.

Трауш похоронил мать и поклялся найти её убийцу, но до сих пор не преуспел в этом ни на йоту. Им были казнены десятки предателей, обезглавлены любые несогласные с правлением. Но ни разу он не почувствовал удовлетворения, червячок сомнения глубоко сидел внутри лорда, не давая его отпустить прошлое.

Ни одна женщина не превзойдёт леди Мариссу, так какая разница: рабыня или аристократка?

… Зажглись первые звезды, когда Трауш подошел к очагу выброса силы. Он и сам чувствовал магию: темную, как грозовые тучи, она липким комом засела в горле. Какой колдун посмел вторгнуться сюда, в священное для теней место?!

Храм возвышался над озером, круглым что монета. Оттого оно и называлось Круглым. Днем в чистейшей воде отражались очертания: вытянутые остроконечные башенки, витражные стекла, резкие переходы — в ночи вода была черна, и озеро казалось бездонным.

Так кто же посмел осквернить храм теневых богов?

Туманы поплыли по земле, и Трауш закрыл глаза, становясь ими, осязая вместо них. Природа вспоминала пережитое, и лорд почувствовал страх какого‑то животного, юркнувшего в кусты, когда открылся сумеречный туннель. Узнал, как взметнулись ввысь птицы, когда некто появился у храма. Как в озере отразился силуэт и распугал рыбешек.

Но остальное словно размыло водой — чернокнижник умел заметать следы. Трауш тронул врата величественного храма. Те заскрипели, распахиваясь перед лордом. Разом зажглись свечи, словно в приветствии.

Он, внимая эху собственных шагов, прошел к алтарю. Тем не пользовались десятки лет, с тех пор, когда жрецы осознали: для управления силой не нужны кровавые жертвы. Но пятна, навеки въевшиеся в камень, напоминали о свершенных обрядах. Потемневшие, давно не различимые, разве что…

Недавно здесь было совершено жертвоприношение! Некто сумел замыть запах, но не убрал все следы, и тонкая нить кровавых капель различалась даже в тусклом свете свечей. А может, маг специально не смыл кровь; он игрался с лордом Теней как с мальчишкой?

От злости свело зубы. Кто посмел воспользоваться силой храма?! И для чего человеческому колдуну, не относящему к теням, приходить сюда?!

Всю ночь Трауш размышлял на жертвоприношением и тем, связано ли оно с безумием хинэ, но так и не набрел на нужную мысль.

А следующим утром пришла короткая весточка от лекаря:

«Ваша невеста проснулась в полном здравии».

Что ж, им давно пора познакомиться.

Он приметил её на подъезде к поместью. Хрупкая фигурка восседала на подоконнике и пялилась в окно, поджав колени к груди. Как игрушечная, с распущенными волосами, одетая во что‑то странное, издали напоминающее простыню. А может, это и есть простыня — он же не сподобился купить ей одежды.

Слуги едва ли не полным составом столпились у входа, осторожно поприветствовали лорда, когда тот спешился.

— Рад видеть вас всех в добром здравии, — ответил Трауш и, стянув жилет, быстрым шагом направился наверх. Лопатками он чувствовал взгляды: испуганные, непонимающие, даже взбешенные. До сегодняшнего дня прислуга не до конца верила, что найденыш проснется — но она уела их всех.

Стучать или нет?.. А впрочем, что он мнется как мальчик в собственном доме!

Он надавил на ручку и, под тоненький скрип двери, встретился с теми синими глазами, которые, наверное, и заставили его принять самое сумасбродное решение в жизни. Девушка вскочила, вытянувшись по струнке (и точно, завернута в простыню, а подпоясана подхватом для штор), и сказала тихо, почти прошелестела:

— Вы — мой муж.

Не спросила, а констатировала факт. Трауш глянул на черную руну, оплетающую его ладонь, и улыбнулся так широко, как только мог — рот чуть не треснул.

— Почти, пока я твой жених, а по совместительству — лорд Пограничья.

— Мажордом уже сообщил мне. — Она вежливо кивнула. — Впрочем, он был немногословен и практически ничего не рассказал о причинах. Как я оказалась… здесь?

Найденыш обвела долгим взглядом залитую светом комнату.

— Что ты помнишь последним?

Она невесело хмыкнула, но смолчала.

— Значит, понимаешь, что умирала?

Кивок такой простой и незатейливый. Да, понимала.

— Но я позволил тебе жить, правда, для этого пришлось провести обряд обручения. Так уж вышло, Сиена, смирись.

— Сиена? — Внезапно в глазах девушки появилось узнавание. — Вы тот, кто… монета…

Трауш пропустил бессвязный лепет мимо ушей. Да — да, он тот самый, кто дал ей золотой. Вот такой он благородный лорд и вообще замечательный мужчина.

— Угу. Давай‑ка обговорим условия совместного проживания. Дом я тебе покажу и объясню, чем и как пользоваться, а что лучше не трогать.

— Я, может, и рабыня, но не тупая, — отрезала девушка, скрестив руки на груди.

Ха, кусачая! Поблагодарила бы для начала, а уже потом лезла в бой.

— Не важно, кто ты, главное — соблюдай мои правила. Ты будешь жить здесь и всё свободное время обучаться истории моего государства, моего рода, да и хорошим манерам тоже не помешало бы. По дому гуляй, но не вздумай касаться фортепиано. Ни — ког — да, — процедил Трауш. — Ах да, если тебе что‑то не по нраву, единственный выход разорвать нашу связь — убить тебя.

— Или тебя, — чуть слышно пробормотала она, но Трауш никак не отреагировал, давая найденышу последний шанс стать послушной девочкой.

— Не вздумай никогда мне перечить, заруби себе на носу, я не терплю пререканий. Далее. Не надейся, что между нами возникла некая особая связь, ты — официальная жена, но не более того. Потому прошу сцен ревности мне не закатывать и преданности не требовать.

Этот укол она приняла с достоинством, просто кивнув. Ну да, а с какой радости ей задумываться о преданности того, кого она видит‑то второй раз в жизни.

— Но это не значит, что ты не должна выполнять свои супружеские обязанности. — Трауш сделал шажок к ней, исключительно ради насмешки. Девчонка выдержала удар, тоже подалась вперед.

— Хочешь — бери. Немытую, голодную, едва оклемавшуюся. Я не против.

И она сбросила с себя простыню, оставаясь совершенно голой. Малоаппетитная добыча, если честно: кроме глаз, в ней не было ничегошеньки стоящего. Да любая дворняжка из рода теней утерла бы нос этой человеческой девице, худосочной и бледной.

Бесы, почему ему понадобилось её спасать?!

— Как‑нибудь потом. — Трауш подмигнул.

— Да, мой лорд. — Найденыш дернула плечом. — Раз уж мы откровенничаем, выслушай мои условия: или не обращайся со мной как с грязью, или убивай прямо сейчас, мне плевать. Хватит, я достаточно побывала половой тряпкой для таких самовлюбленных скотов, как ты. Мне не нужны твои богатства и преданность твоя не нужна, я не собираюсь идти за тобой, раскрыв рот от восхищения. Для меня ты — тень, и я, как любой человек, считаю тебя скользким и грязным существом. Кстати, никакая я не Сиена. Меня зовут Сольд, Сольд Рене.

Она распрямила плечи, в синеве глаз блеснул лед. Ах, значит, он скользок? Трауш разъярился. Никто не смел разговаривать с правителем в подобном тоне.

Черные, как смог, туманы потянулись к запястьям Сольд, чтобы притянуть непокорную невестушку, заставить её пасть на колени. Но она смахнула их как облачко сигарного дыма. Так запросто и безмятежно, что Трауш оторопел. Он — лорд Теней, и его туманы смертоносны. Как она посмела?!

Нет, не так: как она смогла?..

А следом эта девица атаковала его своими туманами, хотя по определению не умела ими пользоваться. Тонкие нити коснулись лорда, пощекотали его, но не более. Трауш рассмеялся.

— Что ж, приятно познакомиться, Сольд, с маленьким уточнением, совсем скоро твоим вторым именем будет Вир-дэ. Заучивай.

Он вышел из мансардной комнаты, оставив невесту совсем одну. Приказал слугам принести из библиотеки книги и запереть её с ними, не кормить до вечера (пусть поучится следить за своим языком). И уехал обратно в город в самом чудесном расположении духа. Теперь‑то он понял, зачем ему понадобилась эта девчонка: их союз обещает быть жутко интересным. Он обязательно сломит её.

* * *

Всё бы ничего, да следующим же утром найденыш сбежал. По полудню в рабочий кабинет Трауша вломился конюх, серолицый как холст, и, заикаясь, сказал:

— Ваша невеста… ушла.

Он, взмыленный и потный, мчал без остановок от самого поместья, и сейчас выглядел так, будто скакал наравне с лошадью.

— Куда? — поразился лорд, отложив перо.

Конюх совсем побелел, развел трясущимися руками. Много позже он сумел совладать со срывающимся голосом и объяснить, что за ней не уследили (скорее — и не следили вовсе, предоставив самой себе). Прислуга очухалась, когда Сольд не вышла к завтраку, а спальня пустовала, как и сад, и все помещения дома.

— Её искали! — чуть не рыдая, клялся конюх. — Но она совсем потерялась.

— Свободен. — Трауш указал в сторону двери, и конюх моментально вылетел в коридор, потому как прекрасно знал — хозяин дважды не повторяет.

Ну и что ему делать? Нестись, сломя голову, в поисках сбежавшей невесты? Далеко она не уйдет: поместье окружали поля и бурная река, через которую не перебрался бы даже отменный пловец. Позади той — леса, густые и непроходимые. А ближайшая деревушка в нескольких десятках миль, до неё так запросто не добежишь. Ну а добежит — её словят законопослушные селяне и отвезут прямиком к жениху.

Лорд допил крепкий кофе с щепоткой корицы, дописал приказ о награждении доблестных загонщиков хинэ (тварей усмирили, но потеряли треть загонщиков) и, никуда не торопясь, через сумеречный портал переместился прямиком в поместье. Молоденькая служанка, завидевшая у крыльца лорда, застыла статуей и залепетала нечто невнятное. Трауш отмахнулся. Он не собирался наказывать прислугу за то, что ему попалась своенравная человеческая женщина.

Ха, и всё‑таки, кроме легкого раздражения, зародилась в нем ещё и гордость. Ведь убежала, ведь смогла! Не смирилась, став безвольной куклой, а решила проявить характер и дала дёру. Храбрый поступок, хоть и безрассудный.

Невеста не учла, что лорд Теней почувствует свою леди где угодно.

Трауш сконцентрировался, и тонкий шлейф её туманов вырисовался отчетливой нитью. Сольд, петляя, бежала на юго — запад, вдаль от реки, ближе к городу. Лорд оседлал верного коня и погнал того по следу. Ему понадобилось не больше часа, чтобы приблизиться к ней. Кругом простиралось поле с некошеной травой. Серело небо перед ливнем. Трауш спрыгнул и зычно свистнул.

— Не прячься!

В ответ — тишина. Он сделал пять безошибочных шагов и уперся прямо в распластавшуюся невесту, возжелавшую спрятаться в высоких зарослях.

— Удобно? — Он протянул ей ладонь, и Сольд приняла ту как ни в чём не бывало. Будто бы она гуляла, а не умотала босоногая бес знает куда и не валялась на влажной от вчерашнего дождя земле.

— Вполне, — огрызнулась невеста, сверля лорда ледяным взглядом.

— Глупая, запомни, мои туманы найдут тебя везде. Даже за сотню миль, даже за тысячу. Я учую тебя, где бы ты ни пряталась.

Дважды найденыш поджала губы и, отряхнув низ несуразно аляповатого платья, явно выкраденного у кого‑то из служанок, прошествовала к коню.

— Довезешь?

— С превеликим удовольствием, — Трауш хохотнул и помог ей влезть на круп. — Держись покрепче и не пытайся скинуть меня с седла. Я гораздо сильнее тебя, Сольд.

Они ехали обратно, и его шею обжигало злющее дыхание. Невеста беззвучно ревела, утирала сопли рукавом. Но Трауш понимал: повторного побега не будет. Она уяснила, насколько короток сдерживающий её поводок.

Смешная всё‑таки девчонка. И помогает отвлечься от дурных мыслей.

Загрузка...